Страница:
Она пробежала всего три ярда и упала.
– Глупая девчонка! – кричала Креси. – Вернитесь! Вы ничего больше не сможете сделать там, в Версале! Если вы действительно знаете, как остановить комету, сделайте это в безопасном месте, там, где вам дадут довести дело до конца!
– Мне нужна лаборатория Фацио!
– Это невозможно, Адриана! Туда нельзя! Если вы хотите заниматься наукой, найдите другое место, вы можете…
– Мне там нечего будет делать! Мы упустим время, и я не смогу повернуть его вспять!
Николас схватил Адриану сзади, и они с Креси силой запихнули ее в карету.
Она оказалась лицом к лицу с Торси.
– Ради всего святого, сядьте и прекратите кричать! – зловеще прошипел он.
– Мы потерпели фиаско, – признался ему Николас.
– Да, – сухо ответил Торси. – Судя по вашим лицам, там было все очень плохо. Вам хотя бы ранить его удалось?
Николас захлопнул дверцу, и карета тут же тронулась с места.
– Он ранен, – ответил Николас.
– У вас что, прибор не сработал? – спросил Торси. – На Мартина он подействовал.
– Я… я им не воспользовалась, – призналась Адриана.
– Нет, она его применила, – опровергла ее слова Креси.
– Торси, я им воспользовалась не вовремя, я знаю, как остановить комету! И я попыталась все объяснить королю, я пыталась убедить его пойти на это.
– О боже! – устало буркнул Торси. – Все усилия напрасны! Все пропало!
– Повторяю, она применила прибор, – сказала Креси с некоторым запозданием, но все же применила.
– Там был черный призрак, – объяснил Николас. – Он поразил ей руку.
– Он и тебя поразил, – добавила Адриана. – Этот призрак разбил куб. Я не предполагала, что, нанося через эфир удар этой силе, могу получить ответный удар. Какая я была дура!
– Поэтому прибор не сработал, – подвела итог Креси.
– Вполне возможно, – устало согласилась Адриана.
Уже вовсю светило солнце. Карета остановилась. Торси вышел, отряхнул короткие, до колен панталоны, поправил парик и шляпу.
– Здесь я распрощаюсь с вами, – сказал он. – Карета доставит вас в маленькую деревушку в Миди. Там вы получите свежих лошадей, провизию, подложные документы, с которыми сможете пересечь границу и попасть в Швейцарию. В придачу вы получите карту и по ней доберетесь до моего старинного приятеля, он вас укроет на первое время.
– Мадемуазель нужна операция, – сказала Креси.
– Это возможно только в Миди. От больших городов и застав держитесь подальше. Боюсь, что Ботем уже разослал по эфирографам приказ о вашем аресте. Будьте покойны, вся Франция гонится за вами.
Адриана попыталась что-то сказать, но у нее не хватило сил: кружилась голова и бил озноб, боль в руке терзала невыносимо. Вместо нее вопрос, который она хотела задать Торси, задала Креси:
– Разве вы с нами не поедете, сударь?
Торси криво усмехнулся:
– Я предал короля, а значит, и весь род Кольберов. Я попытался спасти Францию, но это у меня не получилось. Я не спас Францию, но я и не покину ее.
– Вы настоящий мужчина, сударь, – сказала Креси и поцеловала его в щеку.
– Благодарю вас, мадемуазель, – ответил Торси. – Да хранит вас обеих Бог. За нами остался мост. Я со своими людьми взорву его, погоня отстанет, у вас будет время оторваться и затеряться среди лесов и полей. Это последняя любезность, которую я могу вам оказать. – Он поклонился и пошел в противоположную сторону.
Адриана насчитала десять человек, следовавших за ним, это были Черные мушкетеры. Она взглянула на Николаса, и ее поразило выражение крайней решимости на его лице.
– Нет, – простонала она, собрав все силы.
– Я вернусь, если смогу, – ответил он. – Знай, я очень люблю тебя.
Она попыталась схватить его раненой рукой, но запах обгоревшей плоти ударил в нос, и она вновь чуть не потеряла сознание.
– Креси, остановите его, – умоляюще прошептала Адриана.
– Лишний человек на мосту Торси не помешает, я тоже пойду с вами, – сказала Креси.
– Нет, Вероника, ты нужна Адриане, не оставляй ее одну, – остановил Креси Николас. – Из нас двоих ты более надежная защита для нее.
– Как это ни печально, но я вынуждена согласиться, – ответила Креси, и голос ее дрогнул. – Береги себя, мой друг.
– Николас, – позвала Адриана, когда он уже поставил ногу на ступеньку кареты.
Он застыл и опустил глаза:
– Что? – произнес он с видимым усилием.
– Я люблю тебя. Пожалуйста…
Он закрыл глаза и покачал головой.
– Я вернусь, – только и сказал Николас и с этими словами выпрыгнул из кареты.
Мгновение спустя карета тронулась, грохоча и качаясь на колдобинах проселочной дороги.
– Надо чем-нибудь обернуть руку, – сказала Креси, когда они тронулись в путь.
– Ах, оставьте, мне это совершенно безразлично.
– Адриана, пусть мужчины из-за своего тупого героизма убивают друг друга. А мы останемся жить – вы и я. Я позабочусь о вас.
– Я люблю его, Вероника.
– Я знаю. Но я уже как-то говорила, что если кто-нибудь и может выжить…
– Вы можете увидеть, чем у них все кончится, Вероника?
Креси обняла ее за плечи, погладила по голове.
– Если вам этого очень хочется, – ответила она.
– Прошу вас.
Торси сидел верхом на лошади, в то время как Николас и сапер прилаживали под мостом взрывчатку. Занималась заря, было ясно и прохладно, наконец-то наступила настоящая осень. Деревья дрожали от запоздалого холода и щедро сбрасывали листву, она тут же превращалась в тысячи крошечных флотилий и пускалась вниз по реке.
– Взрывчатки может не хватить, – сказал сапер, и на его черном от загара лице отразилось беспокойство.
Торси пожал плечами:
– Видно, такова судьба. Сделай, что можешь.
Николас высунул голову из-под моста:
– Мост должен быть взорван. Погоню необходимо остановить.
Торси удивленно раскрыл глаза.
– Подойди сюда, Николас, – сказал он. Николас подошел; лицо встревоженное, но полное решимости. Торси внимательно посмотрел на него.
– Почему ты не сказал мне, что влюбился в эту женщину? – наконец спросил он.
– Потому что это касается только меня.
– Мы работаем вместе несколько лет, Николас, и я никогда прежде не видел, чтобы тебе изменял здравый смысл.
Николас нетерпеливо махнул рукой.
– У меня все в порядке со здравым смыслом, и все это время я верно служил вам.
– Не всегда, ты не смог убить короля.
– Это было выше наших возможностей. Нечто… какое-то существо защитило его.
– Очень хорошо, – сказал Торси. – Если все в порядке с твоим здравым смыслом, то садись на лошадь и догоняй их. Предоставь мне решать вопрос с мостом.
– Чтобы остановить погоню, вам нужна моя помощь, – решительно ответил Николас.
– Теперь ты видишь, Николас? Именно это я и имел в виду, когда говорил о потере здравого смысла. Если взрывчатки хватит, то погоню можно будет остановить. Если не хватит, то – нет. Что еще мы можем сделать?
Николас нахмурился, будто только сейчас все понял.
– Вам безразлично, остановим мы погоню или нет, – произнес он.
– Ты прав. Я не собираюсь разыгрывать сцену «Горацио на мосту» ради спасения твоей любви, Николас. Я хочу, чтобы все помнили, что я умер достойно, как подобает мужчине и дворянину моего положения и звания. Ты понимаешь меня?
Николас облизал пересохшие губы.
– Вам вообще незачем умирать, – сказал он.
– Ох, Николас. Я посвятил служению королю и Франции всю свою жизнь. Я знаю, что такое Бастилия, и я не хочу там сгнить, как никчемный бродяга. Моя Франция и мой король – не важно, как они оценят мою жизнь, – они будут знать, что я умер достойно. Но тебе, мой друг, незачем здесь со мной оставаться.
– Я всегда был предан тебе, отец, – ответил Николас.
– Да, ты был хорошим сыном, д’Артаньян отлично тебя воспитал. Я горжусь тобой. А сейчас уходи!
В этот момент послышались крики Черных мушкетеров, они начали выстраиваться на мосту в две линии, взяв на изготовку мушкеты. «Смелые ребята!» – подумал Торси, увидев, кому они готовились дать бой.
Навстречу неслась сотня Королевской конницы. На секунду Торси испытал приятное чувство гордости: он, Кольбер, человек, который еще что-то значит. Засвидетельствовать последние минуты его жизни выслали сотню Королевской конницы, а не наемного убийцу, который прирезал бы его как последнюю собаку.
– Черт! – выругался Николас и бросился к своей лошади, где осталось оружие.
– Николас, умоляю, уезжай, – закричал Торси.
– Взрывчатка еще не заложена.
– Это уже не важно. Уезжай, сын! – Он вздрогнул и поморщился, как от боли. Раздался первый залп, восемь его мушкетеров разрядили мушкеты почти одновременно. Пока они перезаряжали, огонь открыла вторая линия.
Конница ответила градом пуль. Трое мушкетеров упали, пули засвистели вокруг Торси и Николаса. Николас опустился на колено, вскинул мушкет и выстрелил. Торси пожал плечами и беззаботно вытащил один из пистолетов. Прекрасный пистолет, когда-то король подарил этот пистолет его прославленному дяде.
Николас поменял оружие: он отложил мушкет, взял в руки карабин и выстрелил.
Второй залп конницы уложил всех мушкетеров Торси. Сапер полетел в реку, сраженный не то метким стрелком, не то шальной пулей. Шнур так и остался не зажженным.
– Зажги взрывчатку пулей, – очень спокойно попросил Николас Торси. – Если ты зайдешь справа, тебе ее будет видно. Стреляй же, – крикнул он, вскочил на ноги, выхватил крафтпистоль, обнажил шпагу и побежал по мосту.
Торси посмотрел ему вслед и с горечью подумал, что его сын не имеет ни малейшего представления об эстетике смерти. Сам Торси намеревался встретить свою смерть, гордо стоя на мосту с поднятым пистолетом и вызывая огонь на себя.
Конница не собиралась открывать огонь по Николасу. Кавалеристы спешились и стали стеной. Когда Николас добежал до середины моста, они открыли огонь. Николас крутнулся на месте, а Торси почувствовал, как пуля царапнула ему плечо, а вторая вошла в живот. Удивленными глазами он смотрел, как на белоснежной рубашке расплывается красное пятно.
– Проклятие, – пробормотал он.
Николас выстрелил из крафтпистоля, сноп огня вырвался на достаточно большое расстояние и достиг стоявших стеной кавалеристов. Пятеро упали на землю. Николас что-то закричал, потрясая шпагой, в то время как Торси приготовился к новому залпу кавалеристов. Но вместо этого он увидел, как, салютуя Николасу шпагой, из шеренги выступил вперед капитан конницы. Николас, слегка покачнувшись, встал в оборонительную позицию.
«Молодец, делает свое дело! – подумал Торси. – Он задержит конницу и выиграет несколько минут для своей возлюбленной». Но это, в конечном итоге, разрушило собственные планы Торси. Он прикинул, что, когда конница вступит на мост, он потеряет достаточно много крови и уже не сможет встретить их с тем вызовом и достоинством, как планировал. Торси вздохнул: «Николас был хорошим сыном, он заслужил, чтобы отец помог ему».
Торси, покачиваясь, дошел до края моста, постарался разглядеть бочонок с порохом. Затем обернулся назад посмотреть, чем закончится поединок Николаса и капитана. Незнакомое, непрошенное чувство гордости шевельнулось у него в душе.
Николас совершенно не чувствовал левую руку, но она была ему и не особенно нужна. Сейчас ему нужна была только кровь, хотелось, чтобы она не так быстро вытекала из ран в его теле.
Человек в форме капитана, салютуя, поднял вверх шпагу.
– Я капитан Клеве, бросьте шпагу, я гарантирую вам достойное обращение, – выкрикнул он.
– Ставлю капитана против капитана, – ответил Николас. – Если вы согласитесь со своей конницей провести здесь час, то я сдамся.
– Через час вы умрете от полученных ран, – заметил ему капитан. – А если сдадитесь сейчас, то вас еще сможет спасти врач.
– Дайте мне слово, и я сдамся сейчас.
Клеве секунду раздумывал, затем сказал:
– Вы со своими компаньонами пытались убить короля, месье! Вы заслуживаете смерти! Но должен признаться, только ваша смелость и моя честь сдерживают солдат: они готовы застрелить вас немедленно.
– Вам так дорог король? Он вас изрядно облагодетельствовал? Я знаю, какого мнения конница о короле. Те мушкетеры, которых вы убили, всегда, во все времена преданно служили Франции, чего не скажешь о кавалеристах. Все ли вы готовы отдать жизнь за безумного, околдованного короля?
– Я знаю свой долг. Ваши слова не заставят меня ему изменить.
– Я собственными глазами видел, что в короля вселился дьявол, – выкрикнул Николас.
Кавалеристы загудели.
– Советую сдаться, а потом мы выслушаем ваши сказки.
Николас тяжело перевел дух:
– Сударь, я вижу, вы человек чести, поскольку не вынудили меня хитростью отдать вам шпагу. Честь – редкое качество в наше время.
– Не могу с вами согласиться, – ответил Клеве.
– Защищайтесь, – крикнул Николас, – пока я не истек кровью и могу держать шпагу.
Клеве сделал несколько выпадов. С невероятной быстротой он то сокращал, то увеличивал расстояние между ними. Николас не трогался с места, спокойно отражая ложные атаки, пока неожиданно Клеве не перешел в боевую атаку. Николас отразил нацеленный клинок и сделал резкий выпад, стремясь нанести противнику удар в живот. Клеве мгновенно опустил кисть и парировал удар, но Николас успел отскочить, ускользнув от клинка противника, и молниеносно направив свою шпагу ему в горло. Клеве споткнулся и отступил назад, Николас рванулся вперед, пользуясь выигранным преимуществом. К несчастью, его левая нога совсем онемела, и он упал на одно колено. Клеве и не думал давать ему шанс подняться: все в гвардии знали, что Николас еще ни разу не проиграл поединка. Клеве вспомнил об этом как раз вовремя, он с удовлетворением услышал тупой удар: его клинок вошел в тело Николаса и уперся в кость. Ответный удар Николаса безжалостно пронзил ему сердце. Клеве вздрогнул, задохнулся и упал.
Николас, покачиваясь, поднялся на ноги.
– Кто следующий? – выкрикнул он.
Торси перешел на противоположный берег. Он решил, что лучше подойти к бочонку с порохом поближе. С расстояния в десять шагов он мог не попасть в цель из пистолета, особенно если учесть, что руки сильно дрожали, расстояние же в один фут гарантирует, что он не промажет. Торси остановился, не дойдя до намеченной позиции нескольких шагов, отсюда он еще мог видеть Николаса.
Он удостоверился, что мальчик одержал победу, и довольно покачал головой. Затем преодолел оставшиеся шаги и приставил дуло пистолета к деревянному бочонку.
– Вверяю себя тебе, Господи, – сказал он. – Подвластен только твоему суду, и никто более не смеет меня судить. – Он остановился. – Люблю тебя, мой король, – прошептал он. – И только потому, что я любил тебя, я… – Он плотно стиснул зубы. – «Каким сентиментальным делает человека смерть», – подумал Торси и нажал курок.
Николас не слышал взрыва, он его почувствовал. Собрав остаток сил, он добежал до края моста и прыгнул в воду. Вода показалась ему прохладной и ласковой, и он на какое-то мгновение подумал, что все будет хорошо. Сжав волю в кулак, Николас поплыл.
Вынырнув, чтобы набрать воздуха, он увидел мост. Окутанный клубами дыма, тот остался таким же прочным, как и прежде.
Николас почувствовал, как что-то забарабанило по спине, вода вновь сомкнулась над головой. Погружаясь все глубже и глубже, он видел, как красный покров обволакивает его, словно мантия кардинала.
– Его больше нет, – тихо сказала Креси, – он умер.
Адриана не издала ни единого звука, даже не вздрогнула от страшных слов. Слезы не брызнули из глаз, и черное горе не сдавило горло. Она только слышала, как стучит сердце, и от каждого удара кровь волной пробегает по телу.
– Им не удалось взорвать мост? – спросила она Креси.
– Не удалось, мост устоял, – последовал ответ.
– Тогда они догонят нас через пару часов.
– Раньше, – ответила Креси.
– Пусть карета едет дальше без нас.
– Хорошо.
– Тогда, – еле выговорила Адриана, – выходим. Пусть они гонятся за пустой каретой. Мы хоть немного времени выиграем. Пойдем через лес вдвоем, вы и я.
– Вы не можете. Ваша рука… – попробовала остановить ее Креси.
– Я не могу провести в Бастилии остаток своих дней, – ответила Адриана.
– Уверяю вас, ни одной из нас эта судьба не грозит, – заверила ее Креси.
– Я не хочу умирать, жизнь так прекрасна.
По лицу Креси никогда ничего нельзя было прочесть, но Адриане показалось, что на долю секунды оно осветилось гордостью.
– Прекрасно, – сказала Креси, – в таком случае пойдемте.
23. Пушка
– Глупая девчонка! – кричала Креси. – Вернитесь! Вы ничего больше не сможете сделать там, в Версале! Если вы действительно знаете, как остановить комету, сделайте это в безопасном месте, там, где вам дадут довести дело до конца!
– Мне нужна лаборатория Фацио!
– Это невозможно, Адриана! Туда нельзя! Если вы хотите заниматься наукой, найдите другое место, вы можете…
– Мне там нечего будет делать! Мы упустим время, и я не смогу повернуть его вспять!
Николас схватил Адриану сзади, и они с Креси силой запихнули ее в карету.
Она оказалась лицом к лицу с Торси.
– Ради всего святого, сядьте и прекратите кричать! – зловеще прошипел он.
– Мы потерпели фиаско, – признался ему Николас.
– Да, – сухо ответил Торси. – Судя по вашим лицам, там было все очень плохо. Вам хотя бы ранить его удалось?
Николас захлопнул дверцу, и карета тут же тронулась с места.
– Он ранен, – ответил Николас.
– У вас что, прибор не сработал? – спросил Торси. – На Мартина он подействовал.
– Я… я им не воспользовалась, – призналась Адриана.
– Нет, она его применила, – опровергла ее слова Креси.
– Торси, я им воспользовалась не вовремя, я знаю, как остановить комету! И я попыталась все объяснить королю, я пыталась убедить его пойти на это.
– О боже! – устало буркнул Торси. – Все усилия напрасны! Все пропало!
– Повторяю, она применила прибор, – сказала Креси с некоторым запозданием, но все же применила.
– Там был черный призрак, – объяснил Николас. – Он поразил ей руку.
– Он и тебя поразил, – добавила Адриана. – Этот призрак разбил куб. Я не предполагала, что, нанося через эфир удар этой силе, могу получить ответный удар. Какая я была дура!
– Поэтому прибор не сработал, – подвела итог Креси.
– Вполне возможно, – устало согласилась Адриана.
Уже вовсю светило солнце. Карета остановилась. Торси вышел, отряхнул короткие, до колен панталоны, поправил парик и шляпу.
– Здесь я распрощаюсь с вами, – сказал он. – Карета доставит вас в маленькую деревушку в Миди. Там вы получите свежих лошадей, провизию, подложные документы, с которыми сможете пересечь границу и попасть в Швейцарию. В придачу вы получите карту и по ней доберетесь до моего старинного приятеля, он вас укроет на первое время.
– Мадемуазель нужна операция, – сказала Креси.
– Это возможно только в Миди. От больших городов и застав держитесь подальше. Боюсь, что Ботем уже разослал по эфирографам приказ о вашем аресте. Будьте покойны, вся Франция гонится за вами.
Адриана попыталась что-то сказать, но у нее не хватило сил: кружилась голова и бил озноб, боль в руке терзала невыносимо. Вместо нее вопрос, который она хотела задать Торси, задала Креси:
– Разве вы с нами не поедете, сударь?
Торси криво усмехнулся:
– Я предал короля, а значит, и весь род Кольберов. Я попытался спасти Францию, но это у меня не получилось. Я не спас Францию, но я и не покину ее.
– Вы настоящий мужчина, сударь, – сказала Креси и поцеловала его в щеку.
– Благодарю вас, мадемуазель, – ответил Торси. – Да хранит вас обеих Бог. За нами остался мост. Я со своими людьми взорву его, погоня отстанет, у вас будет время оторваться и затеряться среди лесов и полей. Это последняя любезность, которую я могу вам оказать. – Он поклонился и пошел в противоположную сторону.
Адриана насчитала десять человек, следовавших за ним, это были Черные мушкетеры. Она взглянула на Николаса, и ее поразило выражение крайней решимости на его лице.
– Нет, – простонала она, собрав все силы.
– Я вернусь, если смогу, – ответил он. – Знай, я очень люблю тебя.
Она попыталась схватить его раненой рукой, но запах обгоревшей плоти ударил в нос, и она вновь чуть не потеряла сознание.
– Креси, остановите его, – умоляюще прошептала Адриана.
– Лишний человек на мосту Торси не помешает, я тоже пойду с вами, – сказала Креси.
– Нет, Вероника, ты нужна Адриане, не оставляй ее одну, – остановил Креси Николас. – Из нас двоих ты более надежная защита для нее.
– Как это ни печально, но я вынуждена согласиться, – ответила Креси, и голос ее дрогнул. – Береги себя, мой друг.
– Николас, – позвала Адриана, когда он уже поставил ногу на ступеньку кареты.
Он застыл и опустил глаза:
– Что? – произнес он с видимым усилием.
– Я люблю тебя. Пожалуйста…
Он закрыл глаза и покачал головой.
– Я вернусь, – только и сказал Николас и с этими словами выпрыгнул из кареты.
Мгновение спустя карета тронулась, грохоча и качаясь на колдобинах проселочной дороги.
– Надо чем-нибудь обернуть руку, – сказала Креси, когда они тронулись в путь.
– Ах, оставьте, мне это совершенно безразлично.
– Адриана, пусть мужчины из-за своего тупого героизма убивают друг друга. А мы останемся жить – вы и я. Я позабочусь о вас.
– Я люблю его, Вероника.
– Я знаю. Но я уже как-то говорила, что если кто-нибудь и может выжить…
– Вы можете увидеть, чем у них все кончится, Вероника?
Креси обняла ее за плечи, погладила по голове.
– Если вам этого очень хочется, – ответила она.
– Прошу вас.
Торси сидел верхом на лошади, в то время как Николас и сапер прилаживали под мостом взрывчатку. Занималась заря, было ясно и прохладно, наконец-то наступила настоящая осень. Деревья дрожали от запоздалого холода и щедро сбрасывали листву, она тут же превращалась в тысячи крошечных флотилий и пускалась вниз по реке.
– Взрывчатки может не хватить, – сказал сапер, и на его черном от загара лице отразилось беспокойство.
Торси пожал плечами:
– Видно, такова судьба. Сделай, что можешь.
Николас высунул голову из-под моста:
– Мост должен быть взорван. Погоню необходимо остановить.
Торси удивленно раскрыл глаза.
– Подойди сюда, Николас, – сказал он. Николас подошел; лицо встревоженное, но полное решимости. Торси внимательно посмотрел на него.
– Почему ты не сказал мне, что влюбился в эту женщину? – наконец спросил он.
– Потому что это касается только меня.
– Мы работаем вместе несколько лет, Николас, и я никогда прежде не видел, чтобы тебе изменял здравый смысл.
Николас нетерпеливо махнул рукой.
– У меня все в порядке со здравым смыслом, и все это время я верно служил вам.
– Не всегда, ты не смог убить короля.
– Это было выше наших возможностей. Нечто… какое-то существо защитило его.
– Очень хорошо, – сказал Торси. – Если все в порядке с твоим здравым смыслом, то садись на лошадь и догоняй их. Предоставь мне решать вопрос с мостом.
– Чтобы остановить погоню, вам нужна моя помощь, – решительно ответил Николас.
– Теперь ты видишь, Николас? Именно это я и имел в виду, когда говорил о потере здравого смысла. Если взрывчатки хватит, то погоню можно будет остановить. Если не хватит, то – нет. Что еще мы можем сделать?
Николас нахмурился, будто только сейчас все понял.
– Вам безразлично, остановим мы погоню или нет, – произнес он.
– Ты прав. Я не собираюсь разыгрывать сцену «Горацио на мосту» ради спасения твоей любви, Николас. Я хочу, чтобы все помнили, что я умер достойно, как подобает мужчине и дворянину моего положения и звания. Ты понимаешь меня?
Николас облизал пересохшие губы.
– Вам вообще незачем умирать, – сказал он.
– Ох, Николас. Я посвятил служению королю и Франции всю свою жизнь. Я знаю, что такое Бастилия, и я не хочу там сгнить, как никчемный бродяга. Моя Франция и мой король – не важно, как они оценят мою жизнь, – они будут знать, что я умер достойно. Но тебе, мой друг, незачем здесь со мной оставаться.
– Я всегда был предан тебе, отец, – ответил Николас.
– Да, ты был хорошим сыном, д’Артаньян отлично тебя воспитал. Я горжусь тобой. А сейчас уходи!
В этот момент послышались крики Черных мушкетеров, они начали выстраиваться на мосту в две линии, взяв на изготовку мушкеты. «Смелые ребята!» – подумал Торси, увидев, кому они готовились дать бой.
Навстречу неслась сотня Королевской конницы. На секунду Торси испытал приятное чувство гордости: он, Кольбер, человек, который еще что-то значит. Засвидетельствовать последние минуты его жизни выслали сотню Королевской конницы, а не наемного убийцу, который прирезал бы его как последнюю собаку.
– Черт! – выругался Николас и бросился к своей лошади, где осталось оружие.
– Николас, умоляю, уезжай, – закричал Торси.
– Взрывчатка еще не заложена.
– Это уже не важно. Уезжай, сын! – Он вздрогнул и поморщился, как от боли. Раздался первый залп, восемь его мушкетеров разрядили мушкеты почти одновременно. Пока они перезаряжали, огонь открыла вторая линия.
Конница ответила градом пуль. Трое мушкетеров упали, пули засвистели вокруг Торси и Николаса. Николас опустился на колено, вскинул мушкет и выстрелил. Торси пожал плечами и беззаботно вытащил один из пистолетов. Прекрасный пистолет, когда-то король подарил этот пистолет его прославленному дяде.
Николас поменял оружие: он отложил мушкет, взял в руки карабин и выстрелил.
Второй залп конницы уложил всех мушкетеров Торси. Сапер полетел в реку, сраженный не то метким стрелком, не то шальной пулей. Шнур так и остался не зажженным.
– Зажги взрывчатку пулей, – очень спокойно попросил Николас Торси. – Если ты зайдешь справа, тебе ее будет видно. Стреляй же, – крикнул он, вскочил на ноги, выхватил крафтпистоль, обнажил шпагу и побежал по мосту.
Торси посмотрел ему вслед и с горечью подумал, что его сын не имеет ни малейшего представления об эстетике смерти. Сам Торси намеревался встретить свою смерть, гордо стоя на мосту с поднятым пистолетом и вызывая огонь на себя.
Конница не собиралась открывать огонь по Николасу. Кавалеристы спешились и стали стеной. Когда Николас добежал до середины моста, они открыли огонь. Николас крутнулся на месте, а Торси почувствовал, как пуля царапнула ему плечо, а вторая вошла в живот. Удивленными глазами он смотрел, как на белоснежной рубашке расплывается красное пятно.
– Проклятие, – пробормотал он.
Николас выстрелил из крафтпистоля, сноп огня вырвался на достаточно большое расстояние и достиг стоявших стеной кавалеристов. Пятеро упали на землю. Николас что-то закричал, потрясая шпагой, в то время как Торси приготовился к новому залпу кавалеристов. Но вместо этого он увидел, как, салютуя Николасу шпагой, из шеренги выступил вперед капитан конницы. Николас, слегка покачнувшись, встал в оборонительную позицию.
«Молодец, делает свое дело! – подумал Торси. – Он задержит конницу и выиграет несколько минут для своей возлюбленной». Но это, в конечном итоге, разрушило собственные планы Торси. Он прикинул, что, когда конница вступит на мост, он потеряет достаточно много крови и уже не сможет встретить их с тем вызовом и достоинством, как планировал. Торси вздохнул: «Николас был хорошим сыном, он заслужил, чтобы отец помог ему».
Торси, покачиваясь, дошел до края моста, постарался разглядеть бочонок с порохом. Затем обернулся назад посмотреть, чем закончится поединок Николаса и капитана. Незнакомое, непрошенное чувство гордости шевельнулось у него в душе.
Николас совершенно не чувствовал левую руку, но она была ему и не особенно нужна. Сейчас ему нужна была только кровь, хотелось, чтобы она не так быстро вытекала из ран в его теле.
Человек в форме капитана, салютуя, поднял вверх шпагу.
– Я капитан Клеве, бросьте шпагу, я гарантирую вам достойное обращение, – выкрикнул он.
– Ставлю капитана против капитана, – ответил Николас. – Если вы согласитесь со своей конницей провести здесь час, то я сдамся.
– Через час вы умрете от полученных ран, – заметил ему капитан. – А если сдадитесь сейчас, то вас еще сможет спасти врач.
– Дайте мне слово, и я сдамся сейчас.
Клеве секунду раздумывал, затем сказал:
– Вы со своими компаньонами пытались убить короля, месье! Вы заслуживаете смерти! Но должен признаться, только ваша смелость и моя честь сдерживают солдат: они готовы застрелить вас немедленно.
– Вам так дорог король? Он вас изрядно облагодетельствовал? Я знаю, какого мнения конница о короле. Те мушкетеры, которых вы убили, всегда, во все времена преданно служили Франции, чего не скажешь о кавалеристах. Все ли вы готовы отдать жизнь за безумного, околдованного короля?
– Я знаю свой долг. Ваши слова не заставят меня ему изменить.
– Я собственными глазами видел, что в короля вселился дьявол, – выкрикнул Николас.
Кавалеристы загудели.
– Советую сдаться, а потом мы выслушаем ваши сказки.
Николас тяжело перевел дух:
– Сударь, я вижу, вы человек чести, поскольку не вынудили меня хитростью отдать вам шпагу. Честь – редкое качество в наше время.
– Не могу с вами согласиться, – ответил Клеве.
– Защищайтесь, – крикнул Николас, – пока я не истек кровью и могу держать шпагу.
Клеве сделал несколько выпадов. С невероятной быстротой он то сокращал, то увеличивал расстояние между ними. Николас не трогался с места, спокойно отражая ложные атаки, пока неожиданно Клеве не перешел в боевую атаку. Николас отразил нацеленный клинок и сделал резкий выпад, стремясь нанести противнику удар в живот. Клеве мгновенно опустил кисть и парировал удар, но Николас успел отскочить, ускользнув от клинка противника, и молниеносно направив свою шпагу ему в горло. Клеве споткнулся и отступил назад, Николас рванулся вперед, пользуясь выигранным преимуществом. К несчастью, его левая нога совсем онемела, и он упал на одно колено. Клеве и не думал давать ему шанс подняться: все в гвардии знали, что Николас еще ни разу не проиграл поединка. Клеве вспомнил об этом как раз вовремя, он с удовлетворением услышал тупой удар: его клинок вошел в тело Николаса и уперся в кость. Ответный удар Николаса безжалостно пронзил ему сердце. Клеве вздрогнул, задохнулся и упал.
Николас, покачиваясь, поднялся на ноги.
– Кто следующий? – выкрикнул он.
Торси перешел на противоположный берег. Он решил, что лучше подойти к бочонку с порохом поближе. С расстояния в десять шагов он мог не попасть в цель из пистолета, особенно если учесть, что руки сильно дрожали, расстояние же в один фут гарантирует, что он не промажет. Торси остановился, не дойдя до намеченной позиции нескольких шагов, отсюда он еще мог видеть Николаса.
Он удостоверился, что мальчик одержал победу, и довольно покачал головой. Затем преодолел оставшиеся шаги и приставил дуло пистолета к деревянному бочонку.
– Вверяю себя тебе, Господи, – сказал он. – Подвластен только твоему суду, и никто более не смеет меня судить. – Он остановился. – Люблю тебя, мой король, – прошептал он. – И только потому, что я любил тебя, я… – Он плотно стиснул зубы. – «Каким сентиментальным делает человека смерть», – подумал Торси и нажал курок.
Николас не слышал взрыва, он его почувствовал. Собрав остаток сил, он добежал до края моста и прыгнул в воду. Вода показалась ему прохладной и ласковой, и он на какое-то мгновение подумал, что все будет хорошо. Сжав волю в кулак, Николас поплыл.
Вынырнув, чтобы набрать воздуха, он увидел мост. Окутанный клубами дыма, тот остался таким же прочным, как и прежде.
Николас почувствовал, как что-то забарабанило по спине, вода вновь сомкнулась над головой. Погружаясь все глубже и глубже, он видел, как красный покров обволакивает его, словно мантия кардинала.
– Его больше нет, – тихо сказала Креси, – он умер.
Адриана не издала ни единого звука, даже не вздрогнула от страшных слов. Слезы не брызнули из глаз, и черное горе не сдавило горло. Она только слышала, как стучит сердце, и от каждого удара кровь волной пробегает по телу.
– Им не удалось взорвать мост? – спросила она Креси.
– Не удалось, мост устоял, – последовал ответ.
– Тогда они догонят нас через пару часов.
– Раньше, – ответила Креси.
– Пусть карета едет дальше без нас.
– Хорошо.
– Тогда, – еле выговорила Адриана, – выходим. Пусть они гонятся за пустой каретой. Мы хоть немного времени выиграем. Пойдем через лес вдвоем, вы и я.
– Вы не можете. Ваша рука… – попробовала остановить ее Креси.
– Я не могу провести в Бастилии остаток своих дней, – ответила Адриана.
– Уверяю вас, ни одной из нас эта судьба не грозит, – заверила ее Креси.
– Я не хочу умирать, жизнь так прекрасна.
По лицу Креси никогда ничего нельзя было прочесть, но Адриане показалось, что на долю секунды оно осветилось гордостью.
– Прекрасно, – сказала Креси, – в таком случае пойдемте.
23. Пушка
По вечернему небу плыли тучи. Они были похожи на истлевшие лохмотья, влекомые в неизвестность быстрым течением темных вод. У Бена жалобно ныло сердце.
– Интересно, какая она? – раздался голос Василисы, стоявшей у борта корабля в нескольких футах от Бена.
– Ну вот, теперь в тебе философ, наблюдающий природное явление, сменил тирана, подчиняющего всех своей воле, – проворчал Бен. – Интересно, что ты почувствуешь, когда в один миг оборвется миллион человеческих жизней?
– То же самое, что и ты, Бен. Смерть неизвестных мне людей вызовет лишь ужас. А гибель тех, с кем я была знакома, кого знала… – Она беспомощно развела руками. – Я буду молиться за них. Или надеяться, что им посчастливилось спастись, что господин Гиз и Вольтер уговорили их бежать из Лондона. Я буду оплакивать Лондон.
– Мы могли бы спасти его.
– Не думаю, – ответила Василиса. – Я знаю, в глубине души ты благодарен мне за мое тиранство. Ты спасен, и разве человек может мечтать о большем? И нравственная ответственность за эту катастрофу ляжет не на твои плечи. Ты можешь поиграть на струнах совести, теша себя мыслью, что нужно было бы остаться в городе вместе с Гизом и Вольтером до конца.
У Бена внутри все болезненно сжалось, слова Василисы обжигали истиной.
– Она может показаться в любой момент, – сказал сэр Исаак, подходя сзади и осторожно придерживая висящую на перевязи руку. Взгляд у него был зачарованный, остановившийся, будто он уже видел нечто ужасное.
– Возможно, мы вообще ничего не увидим, – сказала Василиса. – В конце концов, нас от Лондона отделяют три сотни миль.
– Значит, здесь глубоко? – отрешенно спросил сэр Исаак, не сводя глаз с южной стороны неба.
– Да, под нами большая глубина, – ответила Василиса.
– Думаю, это очень хорошо, – пробормотал сэр Исаак.
Бен заметил, как Василиса недоуменно нахмурилась, и хотя он совершенно не понял, что хотел сказать этим великий маг, он не чувствовал в себе и тени привычного любопытства.
– Какой величины, говорите, этот камень? – спросил Роберт. Он казался самым подавленным из всех.
– С милю в диаметре, – ответил сэр Исаак. – Может, и больше, а может, меньше.
– А вдруг мы вообще ничего не увидим, – выразил сомнения Роберт.
– Думаю, увидим, – успокоили его.
Стирлинг тоже был здесь, на палубе, скованный цепями по рукам и ногам. Он следил за небом с хищной Улыбкой.
– Что, Стирлинг, с радостью ждете появления кометы? – зло спросил Бен. – Будете наслаждаться ужасным зрелищем?
– Нет, не с радостью, но с удовлетворением, – ответил Стирлинг. – Возможно, это принесет покой моей душе.
– Ваша болезнь значительно серьезнее той, что владела мною, – чуть слышно произнес сэр Исаак. – И все же в этой катастрофе моей вины больше, чем вашей. Если бы я так долго не пребывал в уединении, то смог бы остановить комету.
– Как?
– Точно не знаю. Но не Господь Бог благословил создание этого оружия, и не волей Господа быть этому оружию уничтоженным.
Внимание Бена привлекли произошедшие на небе изменения.
– Вот она, – закричала Василиса.
Над южным горизонтом возникла точка ослепительно яркого света, ярче любой звезды, которую Бену когда-либо доводилось видеть. Пронизывая облака, точка медленно приближалась.
Облака озарились сиянием, и тотчас все небо на юге вспыхнуло пламенем. Комета вновь появилась, выплыв из огня. Она стала еще ярче, так что смотреть на нее было почти невозможно.
Лишь Стирлинг сохранил дар речи. Его лицо в голубоватом инфернальном свете отливало серебром.
– О господи! – произнес он.
У Бена так тряслись руки, что, когда рука Василисы коснулась его, он непроизвольно вцепился в нее, как безумный.
Новое солнце зашло за тучу – и вновь вынырнуло, увеличившись в размерах раз в пятьдесят, сияя ослепительным белым светом. Вся южная часть неба побелела. Все, находившиеся на палубе, закричали: свет исчез, вместо него вверх взметнулась бесконечная черная башня – верхушка ее терялась в чернеющей пропасти небес.
В Зеркальном зале в окружении придворных сидел Людовик XIV. На нем был свадебный камзол, чуть ли не сплошь покрытый алмазами и изумрудами. Таким же изобилием драгоценностей сверкали наряды придворных дам и кавалеров.
Кресло Людовика размещалось на возвышении, вокруг которого сидели и стояли все его дети. Неподалеку расположился и Фацио де Дюйе, серьезный и встревоженный.
– Когда это начнется? Долго нам еще ждать? – спросил Людовик де Дюйе, переводя взгляд с окон Зеркального зала, смотрящих в сторону Лондона, на маленькое зеркало перед собой.
– С минуты на минуту, ваше величество. Но я должен предупредить вас, что расстояние между Версалем и Лондоном значительное, поэтому мы мало что сможем увидеть, а в худшем случае не увидим вообще ничего.
Людовик угрожающе нахмурился. Настал момент истины! Франция должна наконец-то понять и снова полюбить свое Солнце.
Вздох изумления пробежал по сверкающей великолепием толпе вельмож и придворных и превратился в волну аплодисментов.
– Что происходит? – спросил Людовик.
– Небо, сир, – ответил Фацио, – вы видите, что с ним творится? Я был не прав, отсюда отлично видно.
Людовик сквозь огромные окна Зеркального зала посмотрел на черное ночное небо.
– Я ничего не вижу, – закричал он.
Но остальные видели, поскольку волна пораженных возгласов усилилась.
«Ты не можешь этого видеть, потому что не вижу я, – послышался голос ангела. – Вернее, вижу, но иным зрением, тебе недоступным. Ты же знаешь, я могу оживлять и преобразовывать только те зрительные образы, которые хранятся в твоей памяти. Этой картины в твоей памяти нет».
– Покажи любой ценой, – раздраженно закричал Людовик.
«Как вам будет угодно, ваше величество. Смотрите зеркало. Коль ваше величество настаивает…»
Небо вдруг изменилось. Но не вид его – словно оно стало другим на вкус или на ощупь. Король почувствовал нечто ужасное, он осязал огромную дыру в небе и сквозь нее – взгляд призрака.
– Остановись! Остановись! – с трудом выдавил король. Бездна вновь превратилась в обычное оконное стекло, в котором отражалось обычное небо.
– Сир, что с вами? – тут же со всех сторон раздались голоса.
– Ничего! – закричал король и усилием воли заставил себя расслабиться. «Веди себя как король. Будь королем! – уговаривал себя Людовик. – Подари своим подданным самое великолепное из тех зрелищ, коими ты баловал их на протяжении всего своего правления. Пусть это будет кульминационным моментом всей твоей жизни».
Он успокоился и обратил внимание, что в его волшебном зеркале появилось нечто новое.
Вечерний Лондон, на который уже легли тени величественных соборов, омыл поток света.
Людовик радостно вскрикнул, его восторг был подхвачен громом аплодисментов остальных зрителей.
– Что? Что это? Что происходит? – не мог понять Людовик.
– Это комета показалась над горизонтом, ваше величество. Картина очень живописная, комета, будто молния, озарила все небо.
«Я действительно ничего не вижу, – подумал про себя Людовик. – Я совершенно ослеп».
«По мере своих сил я помогаю тебе, – успокоил его ангел. – Последнее время я постоянно помогал тебе быть королем».
– Последнее время? – прошептал Людовик, и страх охватил его.
«Когда комета упадет на Лондон, я вынужден буду на время покинуть тебя».
– Почему? – вслух спросил король.
«Когда ты бросаешь в пруд камешек, кругами по воде расходится рябь. Рябь, которую произведет падение кометы, плохо сказывается на ангелах моей природы, мы тяжело заболеваем. Сейчас я остался с тобой для того, чтобы ты смог увидеть свой триумф. Меня сотворили, чтобы служить тебе, великий король. И мне доставляет радость видеть твое торжество».
Секунду Людовик переваривал слова ангела, затем снова обратился к Лондону. Город затопило белым светом, все было белым. Гладь Темзы, сверкая, отливала серебром.
– Ты уйдешь, и я снова ослепну? – спросил Людовик.
«Ты же знаешь, что ослеп во время пожара на барже. Но ты не потерял своего лица. Ты вел себя достойно. Ты был и остался королем».
– Да, я король, – уверовал Людовик и позволил себе удовлетворенно улыбнуться.
Неожиданно Лондон погрузился во мрак.
«Я немного приглушил свет, чтобы он не слепил тебя невыносимой яркостью. Сейчас ты снова увидишь Лондон», – пояснил ангел. Людовик открыл рот, чтобы спросить, что означает эта темнота, но в это мгновение Лондон омыла новая волна света. Над городом появился огромный огненный шар величиной в полнеба. Фацио не рассчитал! Но не успел Людовик так подумать, как Лондон исчез. На секунду он ощутил порыв огня и ветра, а потом все исчезло, осталась лишь серебристая поверхность зеркала.
– Интересно, какая она? – раздался голос Василисы, стоявшей у борта корабля в нескольких футах от Бена.
– Ну вот, теперь в тебе философ, наблюдающий природное явление, сменил тирана, подчиняющего всех своей воле, – проворчал Бен. – Интересно, что ты почувствуешь, когда в один миг оборвется миллион человеческих жизней?
– То же самое, что и ты, Бен. Смерть неизвестных мне людей вызовет лишь ужас. А гибель тех, с кем я была знакома, кого знала… – Она беспомощно развела руками. – Я буду молиться за них. Или надеяться, что им посчастливилось спастись, что господин Гиз и Вольтер уговорили их бежать из Лондона. Я буду оплакивать Лондон.
– Мы могли бы спасти его.
– Не думаю, – ответила Василиса. – Я знаю, в глубине души ты благодарен мне за мое тиранство. Ты спасен, и разве человек может мечтать о большем? И нравственная ответственность за эту катастрофу ляжет не на твои плечи. Ты можешь поиграть на струнах совести, теша себя мыслью, что нужно было бы остаться в городе вместе с Гизом и Вольтером до конца.
У Бена внутри все болезненно сжалось, слова Василисы обжигали истиной.
– Она может показаться в любой момент, – сказал сэр Исаак, подходя сзади и осторожно придерживая висящую на перевязи руку. Взгляд у него был зачарованный, остановившийся, будто он уже видел нечто ужасное.
– Возможно, мы вообще ничего не увидим, – сказала Василиса. – В конце концов, нас от Лондона отделяют три сотни миль.
– Значит, здесь глубоко? – отрешенно спросил сэр Исаак, не сводя глаз с южной стороны неба.
– Да, под нами большая глубина, – ответила Василиса.
– Думаю, это очень хорошо, – пробормотал сэр Исаак.
Бен заметил, как Василиса недоуменно нахмурилась, и хотя он совершенно не понял, что хотел сказать этим великий маг, он не чувствовал в себе и тени привычного любопытства.
– Какой величины, говорите, этот камень? – спросил Роберт. Он казался самым подавленным из всех.
– С милю в диаметре, – ответил сэр Исаак. – Может, и больше, а может, меньше.
– А вдруг мы вообще ничего не увидим, – выразил сомнения Роберт.
– Думаю, увидим, – успокоили его.
Стирлинг тоже был здесь, на палубе, скованный цепями по рукам и ногам. Он следил за небом с хищной Улыбкой.
– Что, Стирлинг, с радостью ждете появления кометы? – зло спросил Бен. – Будете наслаждаться ужасным зрелищем?
– Нет, не с радостью, но с удовлетворением, – ответил Стирлинг. – Возможно, это принесет покой моей душе.
– Ваша болезнь значительно серьезнее той, что владела мною, – чуть слышно произнес сэр Исаак. – И все же в этой катастрофе моей вины больше, чем вашей. Если бы я так долго не пребывал в уединении, то смог бы остановить комету.
– Как?
– Точно не знаю. Но не Господь Бог благословил создание этого оружия, и не волей Господа быть этому оружию уничтоженным.
Внимание Бена привлекли произошедшие на небе изменения.
– Вот она, – закричала Василиса.
Над южным горизонтом возникла точка ослепительно яркого света, ярче любой звезды, которую Бену когда-либо доводилось видеть. Пронизывая облака, точка медленно приближалась.
Облака озарились сиянием, и тотчас все небо на юге вспыхнуло пламенем. Комета вновь появилась, выплыв из огня. Она стала еще ярче, так что смотреть на нее было почти невозможно.
Лишь Стирлинг сохранил дар речи. Его лицо в голубоватом инфернальном свете отливало серебром.
– О господи! – произнес он.
У Бена так тряслись руки, что, когда рука Василисы коснулась его, он непроизвольно вцепился в нее, как безумный.
Новое солнце зашло за тучу – и вновь вынырнуло, увеличившись в размерах раз в пятьдесят, сияя ослепительным белым светом. Вся южная часть неба побелела. Все, находившиеся на палубе, закричали: свет исчез, вместо него вверх взметнулась бесконечная черная башня – верхушка ее терялась в чернеющей пропасти небес.
В Зеркальном зале в окружении придворных сидел Людовик XIV. На нем был свадебный камзол, чуть ли не сплошь покрытый алмазами и изумрудами. Таким же изобилием драгоценностей сверкали наряды придворных дам и кавалеров.
Кресло Людовика размещалось на возвышении, вокруг которого сидели и стояли все его дети. Неподалеку расположился и Фацио де Дюйе, серьезный и встревоженный.
– Когда это начнется? Долго нам еще ждать? – спросил Людовик де Дюйе, переводя взгляд с окон Зеркального зала, смотрящих в сторону Лондона, на маленькое зеркало перед собой.
– С минуты на минуту, ваше величество. Но я должен предупредить вас, что расстояние между Версалем и Лондоном значительное, поэтому мы мало что сможем увидеть, а в худшем случае не увидим вообще ничего.
Людовик угрожающе нахмурился. Настал момент истины! Франция должна наконец-то понять и снова полюбить свое Солнце.
Вздох изумления пробежал по сверкающей великолепием толпе вельмож и придворных и превратился в волну аплодисментов.
– Что происходит? – спросил Людовик.
– Небо, сир, – ответил Фацио, – вы видите, что с ним творится? Я был не прав, отсюда отлично видно.
Людовик сквозь огромные окна Зеркального зала посмотрел на черное ночное небо.
– Я ничего не вижу, – закричал он.
Но остальные видели, поскольку волна пораженных возгласов усилилась.
«Ты не можешь этого видеть, потому что не вижу я, – послышался голос ангела. – Вернее, вижу, но иным зрением, тебе недоступным. Ты же знаешь, я могу оживлять и преобразовывать только те зрительные образы, которые хранятся в твоей памяти. Этой картины в твоей памяти нет».
– Покажи любой ценой, – раздраженно закричал Людовик.
«Как вам будет угодно, ваше величество. Смотрите зеркало. Коль ваше величество настаивает…»
Небо вдруг изменилось. Но не вид его – словно оно стало другим на вкус или на ощупь. Король почувствовал нечто ужасное, он осязал огромную дыру в небе и сквозь нее – взгляд призрака.
– Остановись! Остановись! – с трудом выдавил король. Бездна вновь превратилась в обычное оконное стекло, в котором отражалось обычное небо.
– Сир, что с вами? – тут же со всех сторон раздались голоса.
– Ничего! – закричал король и усилием воли заставил себя расслабиться. «Веди себя как король. Будь королем! – уговаривал себя Людовик. – Подари своим подданным самое великолепное из тех зрелищ, коими ты баловал их на протяжении всего своего правления. Пусть это будет кульминационным моментом всей твоей жизни».
Он успокоился и обратил внимание, что в его волшебном зеркале появилось нечто новое.
Вечерний Лондон, на который уже легли тени величественных соборов, омыл поток света.
Людовик радостно вскрикнул, его восторг был подхвачен громом аплодисментов остальных зрителей.
– Что? Что это? Что происходит? – не мог понять Людовик.
– Это комета показалась над горизонтом, ваше величество. Картина очень живописная, комета, будто молния, озарила все небо.
«Я действительно ничего не вижу, – подумал про себя Людовик. – Я совершенно ослеп».
«По мере своих сил я помогаю тебе, – успокоил его ангел. – Последнее время я постоянно помогал тебе быть королем».
– Последнее время? – прошептал Людовик, и страх охватил его.
«Когда комета упадет на Лондон, я вынужден буду на время покинуть тебя».
– Почему? – вслух спросил король.
«Когда ты бросаешь в пруд камешек, кругами по воде расходится рябь. Рябь, которую произведет падение кометы, плохо сказывается на ангелах моей природы, мы тяжело заболеваем. Сейчас я остался с тобой для того, чтобы ты смог увидеть свой триумф. Меня сотворили, чтобы служить тебе, великий король. И мне доставляет радость видеть твое торжество».
Секунду Людовик переваривал слова ангела, затем снова обратился к Лондону. Город затопило белым светом, все было белым. Гладь Темзы, сверкая, отливала серебром.
– Ты уйдешь, и я снова ослепну? – спросил Людовик.
«Ты же знаешь, что ослеп во время пожара на барже. Но ты не потерял своего лица. Ты вел себя достойно. Ты был и остался королем».
– Да, я король, – уверовал Людовик и позволил себе удовлетворенно улыбнуться.
Неожиданно Лондон погрузился во мрак.
«Я немного приглушил свет, чтобы он не слепил тебя невыносимой яркостью. Сейчас ты снова увидишь Лондон», – пояснил ангел. Людовик открыл рот, чтобы спросить, что означает эта темнота, но в это мгновение Лондон омыла новая волна света. Над городом появился огромный огненный шар величиной в полнеба. Фацио не рассчитал! Но не успел Людовик так подумать, как Лондон исчез. На секунду он ощутил порыв огня и ветра, а потом все исчезло, осталась лишь серебристая поверхность зеркала.