Страница:
25. ДРУГ В БЕДЕ
Ему снилось, что он лежит на футон[37] в гостинице-райокан, построенной в XVII веке. Комната была очень большая — в девять татами. Слева за отодвинутой ширмой во дворике виднелись крошечные деревья миниатюрного сада и наманикюренный ручеек среди них. Он ждал прихода юной женщины.
— Такагиси-сан, вы не спите?
Он протянул руку к переговорному устройству.
— Алло! — в голосе японца чувствовалась слабость. — Кто это?
— Николь де Жарден, — ответил голос. — Прошу прощения за столь раннее вторжение, но мне необходимо срочно вас видеть.
— Через три минуты, — сказал Такагиси.
Ровно через три минуты в дверь его комнаты постучали. Поприветствовав его, Николь вошла в комнату. В ее руках был кубик с данными.
— Не возражаете? — спросила она, указывая на пульт компьютера. Такагиси покачал головой.
— Вчера у вас произошло с полдюжины крупных отклонений, — серьезным тоном проговорила Николь, указывая на зубчатую линию на экране, — в том числе два самых крупных из тех, что я видела в имеющихся у меня материалах о вас. — Она строго поглядела на него. — А вы гарантируете, что вместе с доктором предоставили мне полную информацию о вашем сердце?
Такагиси кивнул.
— Тогда у меня есть причины для беспокойства, — продолжила она. — Вчерашние отклонения позволяют заподозрить ухудшение вашего состояния. Может быть, в клапане открылась новая течь. Возможно, длительное пребывание в невесомости…
— Скорее, — возразил Такагиси с мягкой улыбкой, — я переволновался и излишнее выделение адреналина все испортило.
Николь глядела на японского ученого.
— Случается и такое, доктор Такагиси. Один из двух серьезных приступов произошел сразу после того, как погас свет. Наверное, тогда вы и услышали тот странный звук.
— А другой случайно не совпал со спором с доктором Брауном? Если так, то моя гипотеза справедлива.
Тронув несколько клавишей на пульте, космонавт де Жарден включила другую подпрограмму. Теперь данные были представлены на двух половинках экрана.
— Да, — согласилась она, — похоже на правду. Второй приступ случился за двадцать минут до того, как мы направились к выходу из Рамы. Вы как раз заканчивали этот спор, — она отодвинулась от экрана. — Но, даже если вы были просто взволнованы, хаотичный трепет вашего сердца беспокоит меня.
Несколько секунд они молча глядели друг на Друга.
— Что вы хотите этим сказать, доктор, — негромко проговорил Такагиси. — Неужели вы собираетесь уложить меня в постель на «Ньютоне»? Это сейчас-то, в самый важный момент моей профессиональной карьеры?
— Я действительно подумываю об этом, — без экивоков ответила Николь. — Ваше здоровье мне дороже вашей научной карьеры. Я уже потеряла одного члена экипажа. И не уверена, что смогу простить себе потерю другого.
Она заметила мольбу на лице своего коллеги.
— Конечно, я понимаю, насколько важны для вас эти вылазки внутрь Рамы. Мне и самой хотелось бы иметь основания, позволяющие пренебречь вчерашними фактами. — Николь присела на его постель, — но говорю вам как врач, не как коллега по «Ньютону» — найти их весьма сложно.
Она услышала легкую поступь Такагиси и почувствовала на плече его руку.
— Я знаю, насколько трудными были для вас последние дни, — проговорил он. — Но это не ваша вина. Все мы знаем, что вы не могли предотвратить смерть генерала Борзова.
В глазах Такагиси Николь прочла понимание и дружелюбие. Она поблагодарила его взглядом.
— Я в долгу перед вами уже за то, что вы сделали для меня перед стартом, — продолжил он. — Я не стану возражать, если вы сочтете необходимым ограничить мою активность.
— Ну знаете ли, — возразила Николь, вставая, — это не так просто. Я уже целый час изучаю ночные показания датчиков. Поглядите сюда. Все последние десять часов ваше состояние почти идеальное. Нет даже признаков каких-нибудь аномалий. Их не было много недель. До вчерашнего дня. Сигеру, что с вами? У вас больное сердце или просто странное?
Такагиси в ответ улыбнулся.
— О том, что у меня странное сердце я слыхал от жены. Правда, я полагаю, что она имела в виду нечто другое.
Николь включила сканер и вывела текущие показания на монитор.
— Вот, смотрите. — Она покачала головой. — Идеально здоровое сердце. Ни один кардиолог на свете не станет оспаривать это, — она направилась к двери.
— Каков же ваш вердикт, док? — спросил Такагиси.
— Пока не решила, — ответила она. — Помогите мне. Случись еще один приступ в ближайшие несколько часов — и все будет совершенно ясно. До завтра, — она жестом простилась.
Выйдя из комнаты Такагиси, Николь почти сразу столкнулась с появившимся из собственной каюты Уэйкфилдом и решила безотлагательно переговорить с ним о работоспособности программ «Рохира».
— Доброе утро, принцесса, — обратился он к ней. — Что-то вы поделываете здесь в столь ранний час? Нечто весьма увлекательное, надеюсь…
— По правде говоря, — ответила Николь в том же игривом тоне, — я шла, чтобы переговорить с вами. — Он остановился. — Найдется минутка?
— Для вас, мадам доктор, — сказал он с преувеличенной любезностью, — и двух не жалко. Но не более того. Учтите — я голоден. А когда меня вовремя не покормят, превращаюсь в кровожадного людоеда. — Николь усмехнулась. — Так что вас интересует? — непринужденно продолжил он.
— Не могли бы мы зайти в вашу комнату? — спросила она.
— Понял, все понял, — ответил он, изобразив пируэт и бросаясь к собственной двери. — Наконец-то сбываются самые безнадежные мечты. Умная и прекрасная женщина пришла, чтобы признаться в вечной…
Николь не могла не фыркнуть.
— Уэйкфилд, — осадила она его, — вы безнадежны. Ну способны ли вы пробыть хотя бы минуту серьезным? У меня к вам дело.
— Проклятье, — трагическим тоном вымолвил Ричард. — Дело. В таком случае я ограничиваю вас лишь упомянутыми двумя минутами. Дела только рождают во мне голод и… раздражительность.
Открыв дверь, Ричард Уэйкфилд пропустил Николь внутрь. Предложил ей кресло, стоявшее перед компьютером, сам сел позади нее на кровати. Николь повернулась к нему лицом. На полке над его постелью было расставлено с дюжину фигурок, подобных тем, которые она видела в комнате Табори и на последнем банкете Борзова.
— Позвольте представить вам кое-кого из моих домашних, — проговорил Ричард, заметив ее любопытство. — Вы уже знакомы с лордом и леди Макбет, с Пэком и Основой. А вот неразлучная парочка — Тибальт и Меркуцио из «Ромео и Джульетты». Рядом с ними Отелло и Яго, а за ними принц Хэл[38], Фальстаф и чудесная мистрис Куикли. Крайний справа — мой самый близкий друг, мудрец и бард, для краткости МБ.
На глазах Николь Ричард нажал на кнопку в изголовье постели, и МБ полез вниз с полки по лесенке. Осторожно переступая все складки на покрывале, 20-сантиметровый робот остановился, приветствуя Николь.
— А как ваше имя, прекрасная леди? — спросил МБ.
— Меня зовут Николь де Жарден.
— Французские слова, — немедленно отозвался робот. — Но внешне вы не схожи с француженкой. Во всяком случае, не с Валуа, — робот поглядел на нее. — Скорее вы дитя Отелло и Дездемоны.
Николь была изумлена.
— Как это у вас получается? — спросила она.
— Позже объясню, — ответил Ричард, махнув рукой, и поинтересовался. — Какой из сонетов Шекспира вы любите больше всего? Если помните, назовите номер или прочтите строчку.
— Я наблюдал, как солнечный восход… — припомнила Николь.
— …Ласкает горы взором благосклонным, — продолжил робот.
Потом улыбку шлет лугам зеленым И золотит поверхность бледных вод.
Кроха-робот читал сонет, сопровождая его соответствующими мимикой и жестами. И вновь Николь была потрясена творческими способностями Ричарда Уэйкфилда. Припомнив памятные с университетских дней последние четыре строчки сонета, она закончила вместе с МБ:
— И он может прочесть все сонеты до одного? — спросила она.
Ричард кивнул.
— И многие поэтические отрывки из трагедий. Но это не самый большой дар из тех, которыми он обладает. Стихи Шекспира занимают только часть его памяти. МБ — робот очень разумный; Он умеет поддерживать разговор лучше чем…
Ричард умолк не договорив.
— Извините, Николь, я увлекся — забыл про время. А вы ведь говорили, что у вас ко мне дело.
— Значит, вы сами и потратили предоставленные мне две минуты, — подмигнула ему Николь. — Ричард, а вы уверены, что не умрете с голоду, если придется уделить мне еще пять минут?
Николь быстро рассказала, что ей удалось выяснить, анализируя причины неправильных действий «Рохира», и добавила, что, по ее мнению, алгоритмы защиты от внешнего вмешательства были отключены ручной командой. Призналась, что не может продвинуться дальше с анализом и просит у Ричарда помощи. Подозрений своих обсуждать не стала.
— Не дело — конфетка, — ответил он с улыбкой. — Только и работы — отыскать место в памяти, куда сбрасываются на хранение команды. Вообще на это требуется мало времени, если невелик объем, но, к сожалению, эти разделы памяти чаще организованы по неизвестной заранее логической схеме. Только я не понимаю, зачем вам эта детективная работа. Почему просто не спросить Яноша и остальных и узнать, кто ввел эти команды?
— В том-то и дело. Все дружно утверждают, что после загрузки и автоопробывания программы не прикасались к пульту «Рохира». Когда Янош ударился головой, мне показалось, что пальцы его легли на клавиатуру. Но он не помнит, а я не уверена.
Ричард нахмурился.
— Просто невероятно, чтобы Янош мог одним прикосновением отключить систему защиты. Значит, программа составлена по-дурацки. — Он ненадолго задумался и продолжил. — Ну хорошо, не будем попусту размышлять. Вы пробудили во мне любопытство. Я займусь этим делом.
— Срочный сбор, срочный сбор, — услыхали они голос Отто Хейльмана из коммуникатора. — Всем немедленно собраться в научном центре на совещание. Есть новость. Внутри Рамы вновь зажегся свет.
Распахнув перед ней дверь, Ричард вышел следом за Николь в коридор.
— Спасибо за помощь, — сказала Николь. — Я очень рассчитываю на нее.
— Будете благодарить, если я чего-нибудь добьюсь, — улыбнулся в ответ Ричард. — Обещать я горазд… А что вы думаете о смысле этой игры со светом?
— Такагиси-сан, вы не спите?
Он протянул руку к переговорному устройству.
— Алло! — в голосе японца чувствовалась слабость. — Кто это?
— Николь де Жарден, — ответил голос. — Прошу прощения за столь раннее вторжение, но мне необходимо срочно вас видеть.
— Через три минуты, — сказал Такагиси.
Ровно через три минуты в дверь его комнаты постучали. Поприветствовав его, Николь вошла в комнату. В ее руках был кубик с данными.
— Не возражаете? — спросила она, указывая на пульт компьютера. Такагиси покачал головой.
— Вчера у вас произошло с полдюжины крупных отклонений, — серьезным тоном проговорила Николь, указывая на зубчатую линию на экране, — в том числе два самых крупных из тех, что я видела в имеющихся у меня материалах о вас. — Она строго поглядела на него. — А вы гарантируете, что вместе с доктором предоставили мне полную информацию о вашем сердце?
Такагиси кивнул.
— Тогда у меня есть причины для беспокойства, — продолжила она. — Вчерашние отклонения позволяют заподозрить ухудшение вашего состояния. Может быть, в клапане открылась новая течь. Возможно, длительное пребывание в невесомости…
— Скорее, — возразил Такагиси с мягкой улыбкой, — я переволновался и излишнее выделение адреналина все испортило.
Николь глядела на японского ученого.
— Случается и такое, доктор Такагиси. Один из двух серьезных приступов произошел сразу после того, как погас свет. Наверное, тогда вы и услышали тот странный звук.
— А другой случайно не совпал со спором с доктором Брауном? Если так, то моя гипотеза справедлива.
Тронув несколько клавишей на пульте, космонавт де Жарден включила другую подпрограмму. Теперь данные были представлены на двух половинках экрана.
— Да, — согласилась она, — похоже на правду. Второй приступ случился за двадцать минут до того, как мы направились к выходу из Рамы. Вы как раз заканчивали этот спор, — она отодвинулась от экрана. — Но, даже если вы были просто взволнованы, хаотичный трепет вашего сердца беспокоит меня.
Несколько секунд они молча глядели друг на Друга.
— Что вы хотите этим сказать, доктор, — негромко проговорил Такагиси. — Неужели вы собираетесь уложить меня в постель на «Ньютоне»? Это сейчас-то, в самый важный момент моей профессиональной карьеры?
— Я действительно подумываю об этом, — без экивоков ответила Николь. — Ваше здоровье мне дороже вашей научной карьеры. Я уже потеряла одного члена экипажа. И не уверена, что смогу простить себе потерю другого.
Она заметила мольбу на лице своего коллеги.
— Конечно, я понимаю, насколько важны для вас эти вылазки внутрь Рамы. Мне и самой хотелось бы иметь основания, позволяющие пренебречь вчерашними фактами. — Николь присела на его постель, — но говорю вам как врач, не как коллега по «Ньютону» — найти их весьма сложно.
Она услышала легкую поступь Такагиси и почувствовала на плече его руку.
— Я знаю, насколько трудными были для вас последние дни, — проговорил он. — Но это не ваша вина. Все мы знаем, что вы не могли предотвратить смерть генерала Борзова.
В глазах Такагиси Николь прочла понимание и дружелюбие. Она поблагодарила его взглядом.
— Я в долгу перед вами уже за то, что вы сделали для меня перед стартом, — продолжил он. — Я не стану возражать, если вы сочтете необходимым ограничить мою активность.
— Ну знаете ли, — возразила Николь, вставая, — это не так просто. Я уже целый час изучаю ночные показания датчиков. Поглядите сюда. Все последние десять часов ваше состояние почти идеальное. Нет даже признаков каких-нибудь аномалий. Их не было много недель. До вчерашнего дня. Сигеру, что с вами? У вас больное сердце или просто странное?
Такагиси в ответ улыбнулся.
— О том, что у меня странное сердце я слыхал от жены. Правда, я полагаю, что она имела в виду нечто другое.
Николь включила сканер и вывела текущие показания на монитор.
— Вот, смотрите. — Она покачала головой. — Идеально здоровое сердце. Ни один кардиолог на свете не станет оспаривать это, — она направилась к двери.
— Каков же ваш вердикт, док? — спросил Такагиси.
— Пока не решила, — ответила она. — Помогите мне. Случись еще один приступ в ближайшие несколько часов — и все будет совершенно ясно. До завтра, — она жестом простилась.
Выйдя из комнаты Такагиси, Николь почти сразу столкнулась с появившимся из собственной каюты Уэйкфилдом и решила безотлагательно переговорить с ним о работоспособности программ «Рохира».
— Доброе утро, принцесса, — обратился он к ней. — Что-то вы поделываете здесь в столь ранний час? Нечто весьма увлекательное, надеюсь…
— По правде говоря, — ответила Николь в том же игривом тоне, — я шла, чтобы переговорить с вами. — Он остановился. — Найдется минутка?
— Для вас, мадам доктор, — сказал он с преувеличенной любезностью, — и двух не жалко. Но не более того. Учтите — я голоден. А когда меня вовремя не покормят, превращаюсь в кровожадного людоеда. — Николь усмехнулась. — Так что вас интересует? — непринужденно продолжил он.
— Не могли бы мы зайти в вашу комнату? — спросила она.
— Понял, все понял, — ответил он, изобразив пируэт и бросаясь к собственной двери. — Наконец-то сбываются самые безнадежные мечты. Умная и прекрасная женщина пришла, чтобы признаться в вечной…
Николь не могла не фыркнуть.
— Уэйкфилд, — осадила она его, — вы безнадежны. Ну способны ли вы пробыть хотя бы минуту серьезным? У меня к вам дело.
— Проклятье, — трагическим тоном вымолвил Ричард. — Дело. В таком случае я ограничиваю вас лишь упомянутыми двумя минутами. Дела только рождают во мне голод и… раздражительность.
Открыв дверь, Ричард Уэйкфилд пропустил Николь внутрь. Предложил ей кресло, стоявшее перед компьютером, сам сел позади нее на кровати. Николь повернулась к нему лицом. На полке над его постелью было расставлено с дюжину фигурок, подобных тем, которые она видела в комнате Табори и на последнем банкете Борзова.
— Позвольте представить вам кое-кого из моих домашних, — проговорил Ричард, заметив ее любопытство. — Вы уже знакомы с лордом и леди Макбет, с Пэком и Основой. А вот неразлучная парочка — Тибальт и Меркуцио из «Ромео и Джульетты». Рядом с ними Отелло и Яго, а за ними принц Хэл[38], Фальстаф и чудесная мистрис Куикли. Крайний справа — мой самый близкий друг, мудрец и бард, для краткости МБ.
На глазах Николь Ричард нажал на кнопку в изголовье постели, и МБ полез вниз с полки по лесенке. Осторожно переступая все складки на покрывале, 20-сантиметровый робот остановился, приветствуя Николь.
— А как ваше имя, прекрасная леди? — спросил МБ.
— Меня зовут Николь де Жарден.
— Французские слова, — немедленно отозвался робот. — Но внешне вы не схожи с француженкой. Во всяком случае, не с Валуа, — робот поглядел на нее. — Скорее вы дитя Отелло и Дездемоны.
Николь была изумлена.
— Как это у вас получается? — спросила она.
— Позже объясню, — ответил Ричард, махнув рукой, и поинтересовался. — Какой из сонетов Шекспира вы любите больше всего? Если помните, назовите номер или прочтите строчку.
— Я наблюдал, как солнечный восход… — припомнила Николь.
— …Ласкает горы взором благосклонным, — продолжил робот.
Потом улыбку шлет лугам зеленым И золотит поверхность бледных вод.
Кроха-робот читал сонет, сопровождая его соответствующими мимикой и жестами. И вновь Николь была потрясена творческими способностями Ричарда Уэйкфилда. Припомнив памятные с университетских дней последние четыре строчки сонета, она закончила вместе с МБ:
Когда робот договорил последнюю строку, Николь, тронутая полузабытыми словами, невольно зааплодировала.
Так солнышко мое взошло на час,
Меня дарами щедро осыпая,
Подкралась туча хмурая, слепая,
И нежный свет любви моей угас. 39
— И он может прочесть все сонеты до одного? — спросила она.
Ричард кивнул.
— И многие поэтические отрывки из трагедий. Но это не самый большой дар из тех, которыми он обладает. Стихи Шекспира занимают только часть его памяти. МБ — робот очень разумный; Он умеет поддерживать разговор лучше чем…
Ричард умолк не договорив.
— Извините, Николь, я увлекся — забыл про время. А вы ведь говорили, что у вас ко мне дело.
— Значит, вы сами и потратили предоставленные мне две минуты, — подмигнула ему Николь. — Ричард, а вы уверены, что не умрете с голоду, если придется уделить мне еще пять минут?
Николь быстро рассказала, что ей удалось выяснить, анализируя причины неправильных действий «Рохира», и добавила, что, по ее мнению, алгоритмы защиты от внешнего вмешательства были отключены ручной командой. Призналась, что не может продвинуться дальше с анализом и просит у Ричарда помощи. Подозрений своих обсуждать не стала.
— Не дело — конфетка, — ответил он с улыбкой. — Только и работы — отыскать место в памяти, куда сбрасываются на хранение команды. Вообще на это требуется мало времени, если невелик объем, но, к сожалению, эти разделы памяти чаще организованы по неизвестной заранее логической схеме. Только я не понимаю, зачем вам эта детективная работа. Почему просто не спросить Яноша и остальных и узнать, кто ввел эти команды?
— В том-то и дело. Все дружно утверждают, что после загрузки и автоопробывания программы не прикасались к пульту «Рохира». Когда Янош ударился головой, мне показалось, что пальцы его легли на клавиатуру. Но он не помнит, а я не уверена.
Ричард нахмурился.
— Просто невероятно, чтобы Янош мог одним прикосновением отключить систему защиты. Значит, программа составлена по-дурацки. — Он ненадолго задумался и продолжил. — Ну хорошо, не будем попусту размышлять. Вы пробудили во мне любопытство. Я займусь этим делом.
— Срочный сбор, срочный сбор, — услыхали они голос Отто Хейльмана из коммуникатора. — Всем немедленно собраться в научном центре на совещание. Есть новость. Внутри Рамы вновь зажегся свет.
Распахнув перед ней дверь, Ричард вышел следом за Николь в коридор.
— Спасибо за помощь, — сказала Николь. — Я очень рассчитываю на нее.
— Будете благодарить, если я чего-нибудь добьюсь, — улыбнулся в ответ Ричард. — Обещать я горазд… А что вы думаете о смысле этой игры со светом?
26. ВТОРАЯ ВЫЛАЗКА
Дэвид Браун разложил большой лист бумаги на столе, находившемся посреди центра управления. Франческа поделила его на поля в соответствии с часами суток и теперь деловито заполняла таблицу со слов доктора.
— Чертовы системы автоматического планирования слишком неуклюжи в подобных ситуациях… — говорил Браун, обращаясь к Яношу Табори и Ричарду Уэйкфилду. — Они годятся лишь в том случае, если последовательность действий соответствует определенной еще до полета стратегии.
Янош подошел к одному из мониторов.
— Быть может, вы сумеете воспользоваться компьютером лучше меня, — продолжал доктор Браун, — но, с моей точки зрения, куда проще довериться обычному карандашу и бумаге. — Янош вызвал программу, согласующую последовательность действий, и начал вводить какие-то данные.
— Подождите минуту, — вмешался Ричард Уэйкфилд. Янош оторвался от клавиатуры и обернулся к коллеге. — Зачем весь этот шум? Сейчас можно не планировать вторую вылазку во всех подробностях. Всем понятно, что главная цель — развернуть нашу базу. На это уйдет десять-двенадцать часов. Остальные работы можно осуществлять параллельно.
— Ричард прав, — добавила Франческа, — мы торопимся. Пусть космические кадеты немедленно отправляются внутрь Рамы, нужно закончить все работы. Тем временем мы сумеем проработать детали вылазки.
— Это нецелесообразно, — отозвался доктор Браун. — Только выпускники Академии способны оценить, сколько времени потребуется на разные инженерные работы. Без них мы не сможем построить достоверные временные графики.
— В таком случае пусть кто-то из нас останется, — проговорил Янош Табори и улыбнулся, — а в качестве рабочей силы можем прихватить с собой Хейльмана или О'Тула. Тогда ход работ не так уж замедлится.
Согласия достигли через полчаса. Николь вновь оставалась на борту «Ньютона» по крайней мере до завершения работ по инфраструктуре и должна была представлять кадетов при планировании. Адмирал Хейльман с четырьмя другими профессиональными космонавтами отправлялся внутрь Рамы. Они должны были завершить три дела: собрать оставшиеся транспортные средства, разместить с дюжину переносных измерительных станций в северной части цилиндра, закончить лагерь и ретрансляционный комплекс «Бета» на северном побережье Цилиндрического моря.
Ричард Уэйкфилд со своей небольшой бригадой как раз заново сопоставлял отдельные детали заданий для каждого, когда Реджи Уилсон, промолчавший почти все утро, вдруг буквально взвился с места.
— Все это коровье дерьмо, — завопил он, — я не верю ни единому слову из всей этой чуши, которой меня здесь потчуют.
Ричард остановился, Браун и Такагиси, приступившие уже к определению сценария вылазки, умолкли. Все глаза обратились к Реджи Уилсону.
— Четыре дня назад погиб человек, — бросил он, — убитый тем, кто или что управляет этим огромным кораблем. Но мы все же отправились внутрь. И там вдруг включается свет, а потом столь же неожиданно выключается. — Уилсон дикими глазами оглядел всех, кто еще находился в комнате. На лбу его выступил пот. — И что мы теперь делаем? А? Чем ответили мы на предупреждение, полученное от этих невероятно разумных существ? Невозмутимо усаживаемся обдумывать, как будем исследовать это колоссальное судно. Неужели никто ничего не понял? Мы внутри — лишние. Они хотят, чтобы мы убирались отсюда восвояси, на Землю.
После вспышки Уилсона все смущенно примолкли. Наконец, генерал О'Тул подошел к Уилсону.
— Реджи, — спокойно проговорил он, — все мы расстроены смертью генерала Борзова. Но никто из нас не видит никакой связи…
— Вы слепы, все вы слепы. Когда погас свет, я был в Воздухе, в этом проклятом геликоптере. Только что вокруг был летний день, и вдруг — надо же — темно, как в угольной яме. Клепаное совпадение, а? Свет им выключили?.. И никто еще не спросил: почему? Что с вами, люди? Или таким умникам нечего бояться?
Уилсон вещал еще несколько минут. Тема не изменилась. Рамане задумали убить Борзова. А включая и выключая свет, делали непонятные и зловещие намеки. Если экипаж не перестанет настаивать на продолжении исследований, одним Борзовым дело не ограничится.
Все это время генерал О'Тул стоял возле Реджи. Доктор Браун, Франческа и Николь торопливо переговорили в сторонке, и теперь Николь приблизилась к Уилсону.
— Реджи, — обратилась она по-дружески, перебивая его диатрибу[40], — почему бы вам с генералом О'Тулом не пройти ко мне? Мы сможем спокойно все обсудить, не отвлекая от дел остальных.
Реджи подозрительно поглядел на нее.
— О чем вы, доктор? Зачем мне идти к вам? Вы даже не были внутри, ничего не видели и не знаете. — Уилсон встал перед Уэйкфилдом. — Ричард, ты был там. Ты видел все. Ты представляешь, каким разумом и могуществом нужно обладать, чтобы создать столь огромный космический корабль и отправить его странствовать среди звезд. Что там говорить — мы ничто рядом с ними. Даже не муравьи. У нас не остается и шанса.
— Реджи, я согласен с тобой, — ответил Ричард Уэйкфилд после недолгих колебаний. — По крайней мере в части сравнения наших возможностей. Но ведь нет никаких свидетельств, что к нам относятся враждебно. Они даже не замечают, что мы исследуем их корабль. Напротив, одно то, что мы живы…
— Ой! — вдруг выкрикнула Ирина Тургенева. — Поглядите на монитор!
На огромном экране центра управления застыло изображение. Весь кадр занимало крабовидное создание. Ширина его низкого плоского тела была раза в два меньше длины. Перед телом располагались похожие на пару ножниц клешни. Целый ряд манипуляторов, жутко напоминавших крошечные человеческие головки, располагался перед каким-то отверстием в панцире. При более близком рассмотрении становилось ясно, что они наделяют «краба» целым спектром возможностей. Тут были захваты, зонды, напильники и даже нечто похожее на сверло.
Глаза, если их можно было так назвать, укрывались защитными колпаками и, подобно перископам, возвышались над краем панциря. Глазные яблоки были или кристаллическими, или студенистыми; их ярко-синий цвет скрывал всякое выражение.
Из пояснения сбоку следовало, что снимок был сделан одним из зондов дальнего действия в пяти километрах к югу от Цилиндрического моря. Площадь в кадре, полученном телескопическим объективом, была равна шести квадратным метрам.
— Вот и компания, — проговорил Янош Табори. — Теперь мы в Раме не одиноки. — Остальные члены экипажа с изумлением глядели на экран.
Позже все члены экипажа согласились с тем, что изображение краба на экране никому не показалось бы настолько страшным, появись оно в другой миг. И хотя в поведении Реджи обнаруживались явные отклонения, в его словах было достаточно смысла: он имел право напомнить об опасностях, поджидающих экспедицию. Страх никогда не оставлял каждого участника экспедиции, каждый время от времени обращался мыслями к тревожному факту: действительно, рамане не обязаны были проявлять дружелюбие.
Но со страхом все в основном справлялись успешно. Опасность — часть их работы. Так на заре космонавтики экипажи американских шаттлов знали, что их корабль в каждом полете может разбиться или взорваться. Космонавты «Ньютона» понимали, что участие в экспедиции сопряжено с не поддающимся контролю риском. Здорова; чувство самосохранения заставляло всех избегать сомнительных вопросов и обращаться к более спокойным и безопасным темам вроде распорядка на завтрашний день.
Выходка Реджи, совпавшая с появлением крабовидного биота на экране, послужила поводом для одного из редких серьезных разговоров на эту тему. О'Тул сразу же определил свою позицию. Хотя воображение генерала было потрясено раманами, он их не боялся. Господь выбрал его для этой экспедиции, и Ему же решать, какое из необыкновенных приключений явится для О'Тула последним. И что бы ни случилось — на все Божья воля.
Ричард Уэйкфилд сформулировал точку зрения, к которой присоединились еще несколько членов экипажа. Он полагал, что участие в полете на Раму бросило вызов его любопытству и личной сметке. Конечно, надо помнить и про неопределенность, но она помимо опасности несет и приятное волнение. Потрясающе интересные открытия и невероятная важность этого контакта с внеземлянами более чем оправдывали любой риск. Ричард не жаловался на трудности — он видел в экспедиции апофеоз своей жизни. Пусть не судьба дожить до ее окончания, пережитое оправдывает любой исход. Все равно короткая его жизнь на Земле прожита не зря.
Николь внимательно прислушивалась к дискуссии. Сама она в основном молчала, только ощущала, как кристаллизуется ее собственное мнение в общем тоне беседы. Она с удовольствием наблюдала за реакцией — словесной и не словесной — остальных космонавтов. Сигеру Такагиси явно был в лагере Уэйкфилда. Пока Ричард говорил об оказанной им чести и о волнении, которое они испытывают, участвуя в таком важном предприятии, японец энергично кивал головой. Притихший и, по-видимому, смущенный собственной тирадой, Реджи Уилсон прибавил немного — только ответил на обращенный к нему вопрос. Адмирал Хейльман с самого начала нервничал. Он то и дело напоминал всем о напрасной трате времени. Ко всеобщему удивлению, Дэвид Браун не внес новой струи в философскую дискуссию. Он ограничился короткими комментариями, несколько раз чуть было не пустился в пространные объяснения, но промолчал. И истинное его отношение к сущности Рамы так и осталось невыясненным.
Франческа Сабатини поначалу то сдерживала страсти, то задавала вопросы, требуя пояснений и направляя дискуссию в нужное русло. В самом конце она сделала несколько точных замечаний. Ее философские воззрения на суть экспедиции «Ньютона» существенно отличались от предложенных О'Тулом и Уэйкфилдом.
— Я думаю, ты представляешь себе все чересчур сложно и умно, — заметила она после долгого панегирика, произнесенного Ричардом в честь познания. — Собираясь предложить свою кандидатуру, я не занималась глубинным самопознанием. К этому делу я подошла, как и ко всем прочим важным решениям в своей жизни. Сосчитала баланс риска и выигрыша. И решила, что возможный выигрыш с учетом всех факторов, включая славу, престиж, деньги и приключения, более чем перевешивает риск. Но в одном я полностью не согласна с Ричардом. Если я погибну сейчас, то не получу и малейшего удовлетворения. С моей точки зрения, компенсация ждет нас на Земле, а не здесь. И если я не смогу вернуться домой, то не получу ничего.
Мысли Франчески пробудили в Николь любопытство. Желание задать итальянской журналистке несколько вопросов она подавила, решив, что для них сейчас и не время, и не место. Когда разговор завершился, она все еще обдумывала слова Франчески. «Неужели жизнь настолько проста для нее? Неужели языком вознаграждения и риска можно описать всю ее суть? — ей вспомнилось, с каким спокойствием принимала Франческа абортивную жидкость.
— Где же принципы, ценности… чувства наконец?» В итоге Николь вынуждена была признать, что Франческа остается для нее загадкой.
Николь внимательно следила за доктором Такагиси. Сегодня он держался куда лучше.
— Я принес распечатку «Стратегии вылазок», доктор Браун, — говорил он, помахивая толстой стопкой бумаг, — чтобы напомнить всем о фундаментальных основах стратегии, выработанных более чем за год неспешных раздумий. Могу я зачитать кое-что из выводов?
— Не думаю, что это необходимо, — отозвался Дэвид Браун, — все мы знакомы с…
— А я нет, — возразил генерал О'Тул. — Мне хотелось бы выслушать. Адмирал Хейльман тоже просил меня уделить внимание этому вопросу и проинформировать его.
Доктор Браун махнул, чтобы Такагиси продолжал. Миниатюрный японский ученый доставал страницу из папки Брауна. Прекрасно зная, что сам Браун считал охоту на крабовидного биота истинной целью второй вылазки, Такагиси еще не оставил попытки убедить всех остальных, что главной целью должно быть научное исследование Нью-Йорка.
Реджи Уилсон принес извинения еще часом ранее и отправился вздремнуть в свою комнату. Остальные пять членов экипажа, оставшиеся на борту «Ньютона», бОльшую часть времени потратили на безуспешные споры о том, что следует делать во второй вылазке. Поскольку Такагиси и Браун придерживались диаметрально противоположных мнений, консенсуса не предвиделось. Тем временем на большом экране сменялись кадры, показывавшие космических кадетов и адмирала Хейльмана за работой. В настоящий момент на экране были Табори и Тургенева в лагере возле Цилиндрического моря. Они только что окончили сборку моторной лодки и проверили электрические подсистемы.
«…Последовательность действий во время вылазок, — читал Такагиси, — должна быть тщательно спланирована в соответствии с документом „Цели и задачи экспедиции“ MKA-NT-0014. Основная цель первой вылазки — развертывание инженерной инфраструктуры и обследование внутренностей Рамы по крайней мере с поверхности. Особую важность представляет нахождение различий любых характеристик этого корабля и предыдущего. Целью вылазки N2 является картографирование внутренней поверхности Рамы, в особенности тех ее областей, которые остались неисследованными семьдесят лет назад, в том числе и комплексов сооружений, именуемых городами, а также любых различий, обнаруженных в ходе первой высадки. Во время второй вылазки следует избегать контактов с биотами, однако наличие и расположение биотов различных видов включаются в процесс картографирования как составная часть. Взаимодействия с биотами следует оставить до третьей вылазки. Только после тщательного длительного наблюдения допускаются попытки…»
— Достаточно, доктор Такагиси, — перебил его Дэвид Браун. — Мы все поняли. И к несчастью, этот выхолощенный документ был составлен за несколько месяцев до отлета. Никто не мог предусмотреть той ситуации, в которой мы оказались. Свет включается и выключается. А мы как раз засекли стаю из шести крабовидных биотов возле южного берега Цилиндрического моря.
— Я не согласен с вами, — почтительным тоном ответил японский ученый. — Вы сами утверждали, что непредвиденный характер изменения освещения нельзя рассматривать как фундаментальное отличие между обоими кораблями. Перед нами не какой-то совершенно новый Рама. Я считаю, что вылазки следует проводить в соответствии с первоначально намеченным планом.
— Значит, вы предлагаете всю вторую вылазку посвятить картографированию, в том числе и подробному исследованию Нью-Йорка?
— Чертовы системы автоматического планирования слишком неуклюжи в подобных ситуациях… — говорил Браун, обращаясь к Яношу Табори и Ричарду Уэйкфилду. — Они годятся лишь в том случае, если последовательность действий соответствует определенной еще до полета стратегии.
Янош подошел к одному из мониторов.
— Быть может, вы сумеете воспользоваться компьютером лучше меня, — продолжал доктор Браун, — но, с моей точки зрения, куда проще довериться обычному карандашу и бумаге. — Янош вызвал программу, согласующую последовательность действий, и начал вводить какие-то данные.
— Подождите минуту, — вмешался Ричард Уэйкфилд. Янош оторвался от клавиатуры и обернулся к коллеге. — Зачем весь этот шум? Сейчас можно не планировать вторую вылазку во всех подробностях. Всем понятно, что главная цель — развернуть нашу базу. На это уйдет десять-двенадцать часов. Остальные работы можно осуществлять параллельно.
— Ричард прав, — добавила Франческа, — мы торопимся. Пусть космические кадеты немедленно отправляются внутрь Рамы, нужно закончить все работы. Тем временем мы сумеем проработать детали вылазки.
— Это нецелесообразно, — отозвался доктор Браун. — Только выпускники Академии способны оценить, сколько времени потребуется на разные инженерные работы. Без них мы не сможем построить достоверные временные графики.
— В таком случае пусть кто-то из нас останется, — проговорил Янош Табори и улыбнулся, — а в качестве рабочей силы можем прихватить с собой Хейльмана или О'Тула. Тогда ход работ не так уж замедлится.
Согласия достигли через полчаса. Николь вновь оставалась на борту «Ньютона» по крайней мере до завершения работ по инфраструктуре и должна была представлять кадетов при планировании. Адмирал Хейльман с четырьмя другими профессиональными космонавтами отправлялся внутрь Рамы. Они должны были завершить три дела: собрать оставшиеся транспортные средства, разместить с дюжину переносных измерительных станций в северной части цилиндра, закончить лагерь и ретрансляционный комплекс «Бета» на северном побережье Цилиндрического моря.
Ричард Уэйкфилд со своей небольшой бригадой как раз заново сопоставлял отдельные детали заданий для каждого, когда Реджи Уилсон, промолчавший почти все утро, вдруг буквально взвился с места.
— Все это коровье дерьмо, — завопил он, — я не верю ни единому слову из всей этой чуши, которой меня здесь потчуют.
Ричард остановился, Браун и Такагиси, приступившие уже к определению сценария вылазки, умолкли. Все глаза обратились к Реджи Уилсону.
— Четыре дня назад погиб человек, — бросил он, — убитый тем, кто или что управляет этим огромным кораблем. Но мы все же отправились внутрь. И там вдруг включается свет, а потом столь же неожиданно выключается. — Уилсон дикими глазами оглядел всех, кто еще находился в комнате. На лбу его выступил пот. — И что мы теперь делаем? А? Чем ответили мы на предупреждение, полученное от этих невероятно разумных существ? Невозмутимо усаживаемся обдумывать, как будем исследовать это колоссальное судно. Неужели никто ничего не понял? Мы внутри — лишние. Они хотят, чтобы мы убирались отсюда восвояси, на Землю.
После вспышки Уилсона все смущенно примолкли. Наконец, генерал О'Тул подошел к Уилсону.
— Реджи, — спокойно проговорил он, — все мы расстроены смертью генерала Борзова. Но никто из нас не видит никакой связи…
— Вы слепы, все вы слепы. Когда погас свет, я был в Воздухе, в этом проклятом геликоптере. Только что вокруг был летний день, и вдруг — надо же — темно, как в угольной яме. Клепаное совпадение, а? Свет им выключили?.. И никто еще не спросил: почему? Что с вами, люди? Или таким умникам нечего бояться?
Уилсон вещал еще несколько минут. Тема не изменилась. Рамане задумали убить Борзова. А включая и выключая свет, делали непонятные и зловещие намеки. Если экипаж не перестанет настаивать на продолжении исследований, одним Борзовым дело не ограничится.
Все это время генерал О'Тул стоял возле Реджи. Доктор Браун, Франческа и Николь торопливо переговорили в сторонке, и теперь Николь приблизилась к Уилсону.
— Реджи, — обратилась она по-дружески, перебивая его диатрибу[40], — почему бы вам с генералом О'Тулом не пройти ко мне? Мы сможем спокойно все обсудить, не отвлекая от дел остальных.
Реджи подозрительно поглядел на нее.
— О чем вы, доктор? Зачем мне идти к вам? Вы даже не были внутри, ничего не видели и не знаете. — Уилсон встал перед Уэйкфилдом. — Ричард, ты был там. Ты видел все. Ты представляешь, каким разумом и могуществом нужно обладать, чтобы создать столь огромный космический корабль и отправить его странствовать среди звезд. Что там говорить — мы ничто рядом с ними. Даже не муравьи. У нас не остается и шанса.
— Реджи, я согласен с тобой, — ответил Ричард Уэйкфилд после недолгих колебаний. — По крайней мере в части сравнения наших возможностей. Но ведь нет никаких свидетельств, что к нам относятся враждебно. Они даже не замечают, что мы исследуем их корабль. Напротив, одно то, что мы живы…
— Ой! — вдруг выкрикнула Ирина Тургенева. — Поглядите на монитор!
На огромном экране центра управления застыло изображение. Весь кадр занимало крабовидное создание. Ширина его низкого плоского тела была раза в два меньше длины. Перед телом располагались похожие на пару ножниц клешни. Целый ряд манипуляторов, жутко напоминавших крошечные человеческие головки, располагался перед каким-то отверстием в панцире. При более близком рассмотрении становилось ясно, что они наделяют «краба» целым спектром возможностей. Тут были захваты, зонды, напильники и даже нечто похожее на сверло.
Глаза, если их можно было так назвать, укрывались защитными колпаками и, подобно перископам, возвышались над краем панциря. Глазные яблоки были или кристаллическими, или студенистыми; их ярко-синий цвет скрывал всякое выражение.
Из пояснения сбоку следовало, что снимок был сделан одним из зондов дальнего действия в пяти километрах к югу от Цилиндрического моря. Площадь в кадре, полученном телескопическим объективом, была равна шести квадратным метрам.
— Вот и компания, — проговорил Янош Табори. — Теперь мы в Раме не одиноки. — Остальные члены экипажа с изумлением глядели на экран.
Позже все члены экипажа согласились с тем, что изображение краба на экране никому не показалось бы настолько страшным, появись оно в другой миг. И хотя в поведении Реджи обнаруживались явные отклонения, в его словах было достаточно смысла: он имел право напомнить об опасностях, поджидающих экспедицию. Страх никогда не оставлял каждого участника экспедиции, каждый время от времени обращался мыслями к тревожному факту: действительно, рамане не обязаны были проявлять дружелюбие.
Но со страхом все в основном справлялись успешно. Опасность — часть их работы. Так на заре космонавтики экипажи американских шаттлов знали, что их корабль в каждом полете может разбиться или взорваться. Космонавты «Ньютона» понимали, что участие в экспедиции сопряжено с не поддающимся контролю риском. Здорова; чувство самосохранения заставляло всех избегать сомнительных вопросов и обращаться к более спокойным и безопасным темам вроде распорядка на завтрашний день.
Выходка Реджи, совпавшая с появлением крабовидного биота на экране, послужила поводом для одного из редких серьезных разговоров на эту тему. О'Тул сразу же определил свою позицию. Хотя воображение генерала было потрясено раманами, он их не боялся. Господь выбрал его для этой экспедиции, и Ему же решать, какое из необыкновенных приключений явится для О'Тула последним. И что бы ни случилось — на все Божья воля.
Ричард Уэйкфилд сформулировал точку зрения, к которой присоединились еще несколько членов экипажа. Он полагал, что участие в полете на Раму бросило вызов его любопытству и личной сметке. Конечно, надо помнить и про неопределенность, но она помимо опасности несет и приятное волнение. Потрясающе интересные открытия и невероятная важность этого контакта с внеземлянами более чем оправдывали любой риск. Ричард не жаловался на трудности — он видел в экспедиции апофеоз своей жизни. Пусть не судьба дожить до ее окончания, пережитое оправдывает любой исход. Все равно короткая его жизнь на Земле прожита не зря.
Николь внимательно прислушивалась к дискуссии. Сама она в основном молчала, только ощущала, как кристаллизуется ее собственное мнение в общем тоне беседы. Она с удовольствием наблюдала за реакцией — словесной и не словесной — остальных космонавтов. Сигеру Такагиси явно был в лагере Уэйкфилда. Пока Ричард говорил об оказанной им чести и о волнении, которое они испытывают, участвуя в таком важном предприятии, японец энергично кивал головой. Притихший и, по-видимому, смущенный собственной тирадой, Реджи Уилсон прибавил немного — только ответил на обращенный к нему вопрос. Адмирал Хейльман с самого начала нервничал. Он то и дело напоминал всем о напрасной трате времени. Ко всеобщему удивлению, Дэвид Браун не внес новой струи в философскую дискуссию. Он ограничился короткими комментариями, несколько раз чуть было не пустился в пространные объяснения, но промолчал. И истинное его отношение к сущности Рамы так и осталось невыясненным.
Франческа Сабатини поначалу то сдерживала страсти, то задавала вопросы, требуя пояснений и направляя дискуссию в нужное русло. В самом конце она сделала несколько точных замечаний. Ее философские воззрения на суть экспедиции «Ньютона» существенно отличались от предложенных О'Тулом и Уэйкфилдом.
— Я думаю, ты представляешь себе все чересчур сложно и умно, — заметила она после долгого панегирика, произнесенного Ричардом в честь познания. — Собираясь предложить свою кандидатуру, я не занималась глубинным самопознанием. К этому делу я подошла, как и ко всем прочим важным решениям в своей жизни. Сосчитала баланс риска и выигрыша. И решила, что возможный выигрыш с учетом всех факторов, включая славу, престиж, деньги и приключения, более чем перевешивает риск. Но в одном я полностью не согласна с Ричардом. Если я погибну сейчас, то не получу и малейшего удовлетворения. С моей точки зрения, компенсация ждет нас на Земле, а не здесь. И если я не смогу вернуться домой, то не получу ничего.
Мысли Франчески пробудили в Николь любопытство. Желание задать итальянской журналистке несколько вопросов она подавила, решив, что для них сейчас и не время, и не место. Когда разговор завершился, она все еще обдумывала слова Франчески. «Неужели жизнь настолько проста для нее? Неужели языком вознаграждения и риска можно описать всю ее суть? — ей вспомнилось, с каким спокойствием принимала Франческа абортивную жидкость.
— Где же принципы, ценности… чувства наконец?» В итоге Николь вынуждена была признать, что Франческа остается для нее загадкой.
Николь внимательно следила за доктором Такагиси. Сегодня он держался куда лучше.
— Я принес распечатку «Стратегии вылазок», доктор Браун, — говорил он, помахивая толстой стопкой бумаг, — чтобы напомнить всем о фундаментальных основах стратегии, выработанных более чем за год неспешных раздумий. Могу я зачитать кое-что из выводов?
— Не думаю, что это необходимо, — отозвался Дэвид Браун, — все мы знакомы с…
— А я нет, — возразил генерал О'Тул. — Мне хотелось бы выслушать. Адмирал Хейльман тоже просил меня уделить внимание этому вопросу и проинформировать его.
Доктор Браун махнул, чтобы Такагиси продолжал. Миниатюрный японский ученый доставал страницу из папки Брауна. Прекрасно зная, что сам Браун считал охоту на крабовидного биота истинной целью второй вылазки, Такагиси еще не оставил попытки убедить всех остальных, что главной целью должно быть научное исследование Нью-Йорка.
Реджи Уилсон принес извинения еще часом ранее и отправился вздремнуть в свою комнату. Остальные пять членов экипажа, оставшиеся на борту «Ньютона», бОльшую часть времени потратили на безуспешные споры о том, что следует делать во второй вылазке. Поскольку Такагиси и Браун придерживались диаметрально противоположных мнений, консенсуса не предвиделось. Тем временем на большом экране сменялись кадры, показывавшие космических кадетов и адмирала Хейльмана за работой. В настоящий момент на экране были Табори и Тургенева в лагере возле Цилиндрического моря. Они только что окончили сборку моторной лодки и проверили электрические подсистемы.
«…Последовательность действий во время вылазок, — читал Такагиси, — должна быть тщательно спланирована в соответствии с документом „Цели и задачи экспедиции“ MKA-NT-0014. Основная цель первой вылазки — развертывание инженерной инфраструктуры и обследование внутренностей Рамы по крайней мере с поверхности. Особую важность представляет нахождение различий любых характеристик этого корабля и предыдущего. Целью вылазки N2 является картографирование внутренней поверхности Рамы, в особенности тех ее областей, которые остались неисследованными семьдесят лет назад, в том числе и комплексов сооружений, именуемых городами, а также любых различий, обнаруженных в ходе первой высадки. Во время второй вылазки следует избегать контактов с биотами, однако наличие и расположение биотов различных видов включаются в процесс картографирования как составная часть. Взаимодействия с биотами следует оставить до третьей вылазки. Только после тщательного длительного наблюдения допускаются попытки…»
— Достаточно, доктор Такагиси, — перебил его Дэвид Браун. — Мы все поняли. И к несчастью, этот выхолощенный документ был составлен за несколько месяцев до отлета. Никто не мог предусмотреть той ситуации, в которой мы оказались. Свет включается и выключается. А мы как раз засекли стаю из шести крабовидных биотов возле южного берега Цилиндрического моря.
— Я не согласен с вами, — почтительным тоном ответил японский ученый. — Вы сами утверждали, что непредвиденный характер изменения освещения нельзя рассматривать как фундаментальное отличие между обоими кораблями. Перед нами не какой-то совершенно новый Рама. Я считаю, что вылазки следует проводить в соответствии с первоначально намеченным планом.
— Значит, вы предлагаете всю вторую вылазку посвятить картографированию, в том числе и подробному исследованию Нью-Йорка?