Страница:
И уже на втором десятке Хейльмана приветствовал красный огонек.
— Я что-то напутал, — проговорил он с явным смущением.
— Громче, — крикнула Франческа с места, откуда снимала. Ей удалось удачно выбрать точку, с которой одновременно были видны и бомбы, и гондолы для них.
— Я ошибся, — объявил адмирал Хейльман. — Этот шум отвлек меня. Теперь придется переждать тридцать секунд перед следующей попыткой.
Хейльман успешно ввел свой код. Второй заряд активировал Дэвид Браун — едва ли не со скукой, уж во всяком случае, он нажимал кнопки без какого бы то ни было энтузиазма. Механизм третьей бомбы взвела Ирина Тургенева, закончив процесс короткой и энергичной речью о том, что Рама должен быть уничтожен.
Ни Хиро Яманака, ни Франческа не проронили ни слова. Впрочем, Франческа удивила экипаж, набрав первые три десятка цифр по памяти. Учитывая, что с кодом Хейльмана она могла ознакомиться не более часа назад и с тех пор ни минуты не провела в одиночестве, это достижение вызвало уважение.
Наступил черед генерала О'Тула. Мирно улыбаясь, он шагнул к первой бомбе. Космонавты аплодировали, демонстрируя уважение к генералу и его внутренней борьбе. Он попросил всех не нарушать тишины, поскольку ему придется воспроизводить код по памяти. Потом О'Тул ввел первый десяток цифр.
Зеленый огонек остановил его. И вдруг в его голове словно вспыхнула одна из фресок второго этажа усыпальницы св.Микеля в Риме. Молодой человек в голубом одеянии, подняв глаза к небесам, стоял на ступенях памятника Виктору Эммануилу, и генерал О'Тул услышал голос, четкий и различимый. Он произнес одно только слово: «Нет».
Генерал повернулся к космонавтам.
— Кто это говорил? — спросил он. Присутствующие качали головами, озадаченный О'Тул обернулся к бомбе и попытался вспомнить следующие десять цифр. Но это уже не удалось. Сердце колотилось, ум повторял: «Что это был за голос?» И решимость исполнить свой долг испарилась.
Глубоко вздохнув, Майкл О'Тул повернулся и направился к выходу из огромного отсека. Когда он проходил мимо ошеломленных коллег, адмирал Хейльман завопил:
— Что вы делаете?
— Возвращаюсь в свою каюту, — ответил О'Тул, не меняя шага.
— Вы решили не активировать бомбы? — спросил позади доктор Браун.
— Нет, во всяком случае, пока.
— Я что-то напутал, — проговорил он с явным смущением.
— Громче, — крикнула Франческа с места, откуда снимала. Ей удалось удачно выбрать точку, с которой одновременно были видны и бомбы, и гондолы для них.
— Я ошибся, — объявил адмирал Хейльман. — Этот шум отвлек меня. Теперь придется переждать тридцать секунд перед следующей попыткой.
Хейльман успешно ввел свой код. Второй заряд активировал Дэвид Браун — едва ли не со скукой, уж во всяком случае, он нажимал кнопки без какого бы то ни было энтузиазма. Механизм третьей бомбы взвела Ирина Тургенева, закончив процесс короткой и энергичной речью о том, что Рама должен быть уничтожен.
Ни Хиро Яманака, ни Франческа не проронили ни слова. Впрочем, Франческа удивила экипаж, набрав первые три десятка цифр по памяти. Учитывая, что с кодом Хейльмана она могла ознакомиться не более часа назад и с тех пор ни минуты не провела в одиночестве, это достижение вызвало уважение.
Наступил черед генерала О'Тула. Мирно улыбаясь, он шагнул к первой бомбе. Космонавты аплодировали, демонстрируя уважение к генералу и его внутренней борьбе. Он попросил всех не нарушать тишины, поскольку ему придется воспроизводить код по памяти. Потом О'Тул ввел первый десяток цифр.
Зеленый огонек остановил его. И вдруг в его голове словно вспыхнула одна из фресок второго этажа усыпальницы св.Микеля в Риме. Молодой человек в голубом одеянии, подняв глаза к небесам, стоял на ступенях памятника Виктору Эммануилу, и генерал О'Тул услышал голос, четкий и различимый. Он произнес одно только слово: «Нет».
Генерал повернулся к космонавтам.
— Кто это говорил? — спросил он. Присутствующие качали головами, озадаченный О'Тул обернулся к бомбе и попытался вспомнить следующие десять цифр. Но это уже не удалось. Сердце колотилось, ум повторял: «Что это был за голос?» И решимость исполнить свой долг испарилась.
Глубоко вздохнув, Майкл О'Тул повернулся и направился к выходу из огромного отсека. Когда он проходил мимо ошеломленных коллег, адмирал Хейльман завопил:
— Что вы делаете?
— Возвращаюсь в свою каюту, — ответил О'Тул, не меняя шага.
— Вы решили не активировать бомбы? — спросил позади доктор Браун.
— Нет, во всяком случае, пока.
56. ОТВЕТ НА МОЛИТВУ
Остаток дня О'Тул провел в своей каюте. Через часок после состоявшейся попытки О'Тула ввести код к нему заглянул Отто Хейльман. Поговорив о том о сем — в подобных разговорах адмирал бывал просто жуток, — он затронул интересовавший всех вопрос.
— Ты уже в состоянии продолжить активацию зарядов?
О'Тул качнул головой.
— Так мне казалось с утра, Отто, но… — Продолжать не было необходимости.
Хейльман поднялся из кресла.
— Я приказал Яманаке доставить две первые пульки в проходы внутри Рамы. К обеду они будут там, если ты передумаешь. Остальные на время оставим в трюме. — Несколько секунд он разглядывал коллегу. — Надеюсь, Майкл, что ты придешь в чувство пораньше. В штаб-квартире и так уже шум.
Когда через два часа явилась со своей камерой Франческа, из ее слов стало ясно, что, во всяком случае, среди экипажа полагают, что генерал сделался жертвой сильного нервного напряжения. О'Тулу не следует возражать и делать заявлений, экипаж этого не потерпит, поскольку тогда в сравнении их действия покажутся неприглядными. Нет, конечно нет, виноваты разгулявшиеся нервишки.
— Я запретила всем беспокоить вас, — сочувственно проговорила Франческа. Пока ее глаза обегали комнату, тележурналистка уже намечала в уме план интервью. — Сегодня сюда звонят не переставая, в особенности после того, как я передала на Землю утреннюю сцену. — Она подошла к столу, оглядывая находящиеся на нем предметы. — Это и есть Микель Сиенский? — спросила Франческа, взяв небольшую фигурку.
О'Тул выдавил улыбку.
— Да, — ответил он. — Надеюсь, персона на кресте вам более знакома.
— Знакома, достаточно знакома… Майкл, вы понимаете, что теперь будет? Мне хотелось бы в этом интервью представить вас в самом выгодном свете. Я не собираюсь особо жалеть вас, просто хочу, чтобы все волки внизу услыхали вашу часть повести…
— А им уже потребовалась моя шкура? — перебил ее О'Тул.
— О, да, — ответила она. — И ярость против вас будет усиливаться чем дольше вы протянете с активацией бомб.
— Но почему? — возмутился О'Тул. — Я же не совершил никакого преступления. Просто я на время задержал активацию оружия, разрушительная мощь которого превосходит…
— Это не важно, — возразила Франческа. — В их глазах вы не выполнили своей обязанности, не защитили людей, обитающих на планете Земля. Они испуганы. А весь этот внеземной хлам их не интересует. Им обещали, что Рама будет уничтожен, а теперь вы отказываетесь избавить их от кошмара.
— Кошмара, — пробормотал О'Тул. — И Босуэлл тоже…
— Вы что-то сказали о президенте Босуэлле? — осведомилась Франческа.
— Нет, ничего, — О'Тул отвернулся от ее прощупывающих глаз. — Ну что еще? — спросил он нетерпеливо.
— Я уже говорила, что хочу, чтобы вы выглядели как можно лучше. Причешитесь, наденьте выглаженный мундир, а не летный комбинезон. Я подгримирую ваше лицо, чтобы вы не показались на экране таким бледным. — Она повернулась к столу. — Семейные фото мы поставим поближе к Иисусу и Микелю. Продумайте, что вы будете говорить. Я, конечно, спрошу вас о причине утреннего отказа активировать бомбы.
Франческа подошла ближе и стала, положив ладонь на плечо О'Тулу.
— Начну я с того, что причина всему в излишнем нервном напряжении. Я не хочу, чтобы вы сами говорили это, однако вам не повредит, если вы продемонстрируете некоторую слабость. Так вас лучше поймут, в особенности в родной стране.
Пока Франческа завершала приготовления к интервью, генерал О'Тул наконец шевельнулся.
— А без этого нельзя обойтись? — спросил он, ощущая все большее беспокойство, пока журналистка орудовала в его комнате.
— Как вам угодно, если хотите сойти за Бенедикта Арнольда[52], — резко ответила она.
Перед обедом заглянул Янош Табори.
— Отлично вышло у вас это интервью с Франческой, — солгал он. — Во всяком случае, вы затронули ряд моральных аспектов, которые нам еще не приходили в голову.
— Какая глупость с моей стороны обращаться ко всей этой философской чуши, — раздраженно отмахнулся О'Тул. — Мне следовало бы воспользоваться советом Франчески и все валить на усталость.
— Ну, Майкл, — проговорил Янош, — сделанного не воротишь. Я пришел к вам не затем, чтобы обсуждать события минувшего дня. Не сомневаюсь, вы все пережили заново уже несколько раз. Я пришел узнать, не нужна ли вам моя помощь.
— Едва ли, Янош, — ответил О'Тул. — Однако я благодарен вам за предложение.
В разговоре наступила долгая пауза. Наконец Янош поднялся и побрел к двери.
— И что вы теперь будете делать? — спросил он, оказавшись возле выхода.
— Хотелось бы знать. Ничего не могу придумать.
Космический комплекс в составе Рамы и «Ньютона» несся к Земле. С каждым новым днем яснее становилась опасность: огромный цилиндр двигался с гиперболической скоростью, катастрофа будет невероятной, если не состоится коррекция. Ориентировочная точка соударения лежала в штате Тамилнад на юге Индии, неподалеку от города Мадурай. Каждый вечер по телевизору выступали физики, разъясняя грядущие события. Об ударных волнах и выброшенном грунте рассуждали на вечеринках.
Пресса во всем винила Майкла О'Тула. Франческа не ошиблась. Гнев всего мира обрушился на американского генерала. Предлагали предать его военно-полевому суду прямо на «Ньютоне» и расстрелять за невыполнение приказа. Забыта была долгая его жизнь, прежние заслуги и самоотверженность. Катлин О'Тул пришлось оставить семейные апартаменты в Бостоне и укрыться у приятельницы в Мейне.
Нерешительность изводила и самого генерала. Он понимал, что отказом активировать бомбы губит и собственную семью, и карьеру. Но каждый раз, когда ему удавалось убедить себя в необходимости подчиниться приказу, в ушах раздавалось все то же громкое и властное «Нет».
Во время последнего интервью с Франческой — за день до того, как научный корабль отбыл к Земле, — генерал уже был на пределе. Франческа задавала крутые вопросы. Она спросила его, почему Рама еще не сделал коррекции, если внеземной корабль собирается выходить на орбиту. В ответ генерал взвился и принялся объяснять, что самым эффективным способом перехода на другую орбиту является аэродинамическое торможение в атмосфере. Она дала ему шанс обосновать свое утверждение, рассказать, как в этом случае следует ориентировать Раму на подлете к Земле. О'Тул ничего не ответил. Просто сидел, рассеянно глядя на нее.
Генерал выбрался из комнаты на прощальный обед в последний вечер перед отлетом Брауна, Сабатини, Табори и Тургеневой на Землю. Его присутствие испортило им трапезу. Ирина была нелюбезна, наговорила резкостей, даже отказалась сесть рядом. Дэвид Браун игнорировал его вообще и принялся пространно разглагольствовать о лаборатории, которую построят в Техасе для изучения пойманного биота. Лишь Франческа и Табори проявляли некоторое дружелюбие. Так что О'Тул сразу же после обеда направился к себе, ни с кем не простившись официально.
На следующее утро, менее чем через час после отлета научного корабля, О'Тул связался с адмиралом Хейльманом и попросил разрешения встретиться с ним.
— Значит, передумали наконец? — взволнованно проговорил немец, когда генерал вошел в его кабинет. — Хорошо. Еще не поздно. У нас осталось двенадцать дней. Бомбы можно будет взорвать даже через девять.
— Отто, я приближаюсь к решению, но еще не пришел к нему. Я все обдумал и хочу, во-первых, переговорить с папой Иоанном Павлом и, во-вторых, самому войти внутрь Рамы.
— Дерьмо, — отозвался Хейльман. — Опять сначала. Наверное, надо…
— Отто, вы не понимаете, — ответил американец, глядя на своего коллегу.
— Это правильно. Если во время моего разговора с папой или выхода на Раму случится нечто неожиданное, я введу код в ту же минуту, как только окажусь в коридоре.
— Вы в этом уверены? — спросил Хейльман.
— Даю слово.
В своей долгой и эмоциональной исповеди перед папой генерал О'Тул не скрывал ничего. Он прекрасно понимал, что все сказанное им записывается, но это больше не сдерживало его. Важно было одно: если он активирует бомбы, то лишь в полной внутренней убежденности.
Он нетерпеливо ожидал ответа. Наконец папа Иоанн Павел V появился на экране, он сидел в той же комнате, где после Рождества давал аудиенцию О'Тулу. В правой руке папы был маленький электронный блокнот, куда он время от времени поглядывал.
— Сын мой, я молился за вас, — начал папа на идеальном английском, — в особенности в эти последние дни вашего смятения. Я не могу сказать вам, что делать. Я не могу ответить на ваш главный вопрос. Остается лишь вместе надеяться, что Господь в своей премудрости даст недвусмысленный ответ на вашу молитву. Прочие ваши вопросы я могу прокомментировать в надежде, что мои замечания помогут вам… Не берусь утверждать, что услышанный вами голос действительно принадлежал св.Микелю и что вы имели по-настоящему духовный опыт. Могу лишь заверить, что в практике человечества существует некая область, именуемая духовной, которую нельзя объяснить в рамках рационального или научного подхода. Свет небесный ослепил Савла Тарсийского, чтобы обратить его в христианство и сделать его апостолом Павлом. Голос, который вы слышали, мог принадлежать и св.Микелю. Решать вам. Как мы с вами говорили три месяца назад, конечно. Бог создал и раман, кем бы они ни были. Но Он сотворил и бактерии, и вирусы, что вызывают страдания и смерть людей. И люди не смогут восславить своего Творца ни как вид, ни по отдельности, если погибнет человечество. Я сомневаюсь в том, что Господь ждет от нас уклонения от действий, когда опасность грозит уже самому существованию человечества. Куда сложнее другой вопрос: не является ли Рама провозвестником Второго пришествия Христа? Ряд священников нашей церкви соглашаются со св.Микелем, однако они находятся в явном меньшинстве. В основном церковь считает, что для такой роли эти корабли духовно стерильны. Конечно, мы видим настоящие чудеса техники, однако в них не ощущается той теплоты, любви… всего, что связано для нас с именем Христа-Спасителя. Поэтому религиозное предназначение Рамы кажется мне сомнительным. Но решение вам надлежит принять самостоятельно. Продолжайте молиться; я уверен, что вы понимаете необходимость этого, однако не ждите ярких проявлений Божьей воли. С каждым Он разговаривает по-разному, даже к одному и тому же человеку обращается всякий раз в иной форме. И помните об одном. Пока вы будете искать знак Божьей воли на Раме, многие земляне будут молиться за вас. Не сомневайтесь — Господь даст вам ответ; сумейте только заметить и правильно понять его.
Свое обращение Иоанн Павел завершил благословением и «Отче наш». Автоматически опустившись на колени, генерал О'Тул повторял слова молитвы следом за духовным отцом. И когда экран погас, генерал обратился памятью к словам понтифика и почувствовал бодрость. «Значит, я на правильном пути, — сказал он себе. — Только не следует ждать небесных сил, сошедших во всем блеске».
О'Тул оказался не готовым к такой мощной эмоциональной реакции на облик Рамы. Быть может, причиной этому был размер корабля, невероятно превосходящий все, что было построено человеком. Быть может, и долгое заточение на «Ньютоне», и душевные переживания обострили впечатления О'Тула. Но каковы бы ни были причины, генерал с трепетом оглядывал величественное зрелище, опускаясь в глубь гигантского космического корабля.
Ни одна черта корабля не могла затмить прочих в мыслях О'Тула. Глаза его наполнялись слезами и горло перехватывало не однажды: когда он только начал спускаться на лифте и впервые увидел своими глазами Центральную равнину, длинные лучистые полосы на ней, приносящие свет внутрь Рамы; когда он стоял возле вездехода на берегу Цилиндрического моря и в бинокль разглядывал загадочные небоскребы Нью-Йорка; когда он не мог отвести глаз, как и все космонавты, побывавшие здесь до него, от огромных пиков и мостиков, украшавших Южную чашу. О'Тул ощущал трепет и восхищение, как на Земле, когда ему доводилось входить под своды старинных храмов Европы.
Всю раманскую ночь он провел в лагере «Бета», воспользовавшись одним из домиков, оставленных космонавтами во время второй вылазки. О'Тул обнаружил написанную целых две недели назад записку Уэйкфилда. На миг он даже захотел собрать парусную лодку и заглянуть в Нью-Йорк. Но, осадив себя, О'Тул обратился к истинным целям своего визита.
Сперва пришлось признать, что все это великолепие, все здешнее величие не могли послужить аргументом в ходе его оценки. Увидел ли он здесь нечто, способное заставить его отказаться от выполнения приказа? На этот вопрос приходилось отвечать «Нет», невзирая на все внутреннее сопротивление. И когда в гигантском цилиндре вновь вспыхнул свет, О'Тул был уже уверен, что активирует бомбы до нового наступления темноты на Раме.
И все-таки он медлил. Объехал на вездеходе весь берег, внимательно разглядывая Нью-Йорк и прочие объекты с самых выгодных точек, не упуская из виду пятисотметровый утес на противоположной стороне моря. Вновь оказавшись в лагере «Бета», О'Тул решил подобрать кое-какие памятки, брошенные поспешно оставившим Раму экипажем. После урагана уцелело немногое, однако он сумел обнаружить всякую мелочь между ящиками с припасами.
Солидно вздремнув, О'Тул направил свой вездеход к подножию кресельного лифта. Отдавая себе отчет в том, что именно предстоит сделать ему наверху, генерал преклонил колена и помолился, прежде чем направиться вверх. И в самом начале пути, еще не более чем в полукилометре над Центральной равниной, О'Тул обернулся к просторам Рамы. «Скоро все это исчезнет, — думал он. — Испепеленное солнечным жаром, созданным человеком». Его взгляд от равнины обратился к Нью-Йорку. Генерал О'Тул заметил в небе Рамы движущуюся черную точку.
Дрожащими руками подносил он бинокль к глазам. Поспешно подрегулировал увеличение, и точка разделилась на три части… три птицы (три!) уголком летели на юг. О'Тул отчаянно заморгал, но видение не исчезало. В небе Рамы действительно летели три птицы!
Счастье охватило О'Тула. С радостным криком он навел бинокль, следуя за птицами. Наконец они исчезли. Оставшиеся тридцать минут подъема до вершины лестницы «Альфа» показались генералу вечностью.
Торопливо пересев в другое кресло, американский офицер направился внутрь Рамы. Он ужасно хотел еще раз увидеть этих птиц. «Вот бы снять их,
— думал О'Тул, собираясь при необходимости съездить и на берег Цилиндрического моря. — Тогда бы я всем доказал, что в этом удивительном мире обитают и живые существа».
В двух километрах над поверхностью равнины О'Тул принялся искать взглядом исчезнувших птиц. Лишь отчасти разочарованный тем, что не увидел их, опустив бинокль, готовясь спрыгнуть на землю, генерал буквально остолбенел, заметив у подножия лифта Ричарда Уэйкфилда и Николь де Жарден.
По очереди стиснув обоих в могучем объятии, со слезами счастья генерал О'Тул преклонил колена на почве Рамы.
— Боже милостивый, — начал он благодарственную молитву. — Боже милосердный…
— Ты уже в состоянии продолжить активацию зарядов?
О'Тул качнул головой.
— Так мне казалось с утра, Отто, но… — Продолжать не было необходимости.
Хейльман поднялся из кресла.
— Я приказал Яманаке доставить две первые пульки в проходы внутри Рамы. К обеду они будут там, если ты передумаешь. Остальные на время оставим в трюме. — Несколько секунд он разглядывал коллегу. — Надеюсь, Майкл, что ты придешь в чувство пораньше. В штаб-квартире и так уже шум.
Когда через два часа явилась со своей камерой Франческа, из ее слов стало ясно, что, во всяком случае, среди экипажа полагают, что генерал сделался жертвой сильного нервного напряжения. О'Тулу не следует возражать и делать заявлений, экипаж этого не потерпит, поскольку тогда в сравнении их действия покажутся неприглядными. Нет, конечно нет, виноваты разгулявшиеся нервишки.
— Я запретила всем беспокоить вас, — сочувственно проговорила Франческа. Пока ее глаза обегали комнату, тележурналистка уже намечала в уме план интервью. — Сегодня сюда звонят не переставая, в особенности после того, как я передала на Землю утреннюю сцену. — Она подошла к столу, оглядывая находящиеся на нем предметы. — Это и есть Микель Сиенский? — спросила Франческа, взяв небольшую фигурку.
О'Тул выдавил улыбку.
— Да, — ответил он. — Надеюсь, персона на кресте вам более знакома.
— Знакома, достаточно знакома… Майкл, вы понимаете, что теперь будет? Мне хотелось бы в этом интервью представить вас в самом выгодном свете. Я не собираюсь особо жалеть вас, просто хочу, чтобы все волки внизу услыхали вашу часть повести…
— А им уже потребовалась моя шкура? — перебил ее О'Тул.
— О, да, — ответила она. — И ярость против вас будет усиливаться чем дольше вы протянете с активацией бомб.
— Но почему? — возмутился О'Тул. — Я же не совершил никакого преступления. Просто я на время задержал активацию оружия, разрушительная мощь которого превосходит…
— Это не важно, — возразила Франческа. — В их глазах вы не выполнили своей обязанности, не защитили людей, обитающих на планете Земля. Они испуганы. А весь этот внеземной хлам их не интересует. Им обещали, что Рама будет уничтожен, а теперь вы отказываетесь избавить их от кошмара.
— Кошмара, — пробормотал О'Тул. — И Босуэлл тоже…
— Вы что-то сказали о президенте Босуэлле? — осведомилась Франческа.
— Нет, ничего, — О'Тул отвернулся от ее прощупывающих глаз. — Ну что еще? — спросил он нетерпеливо.
— Я уже говорила, что хочу, чтобы вы выглядели как можно лучше. Причешитесь, наденьте выглаженный мундир, а не летный комбинезон. Я подгримирую ваше лицо, чтобы вы не показались на экране таким бледным. — Она повернулась к столу. — Семейные фото мы поставим поближе к Иисусу и Микелю. Продумайте, что вы будете говорить. Я, конечно, спрошу вас о причине утреннего отказа активировать бомбы.
Франческа подошла ближе и стала, положив ладонь на плечо О'Тулу.
— Начну я с того, что причина всему в излишнем нервном напряжении. Я не хочу, чтобы вы сами говорили это, однако вам не повредит, если вы продемонстрируете некоторую слабость. Так вас лучше поймут, в особенности в родной стране.
Пока Франческа завершала приготовления к интервью, генерал О'Тул наконец шевельнулся.
— А без этого нельзя обойтись? — спросил он, ощущая все большее беспокойство, пока журналистка орудовала в его комнате.
— Как вам угодно, если хотите сойти за Бенедикта Арнольда[52], — резко ответила она.
Перед обедом заглянул Янош Табори.
— Отлично вышло у вас это интервью с Франческой, — солгал он. — Во всяком случае, вы затронули ряд моральных аспектов, которые нам еще не приходили в голову.
— Какая глупость с моей стороны обращаться ко всей этой философской чуши, — раздраженно отмахнулся О'Тул. — Мне следовало бы воспользоваться советом Франчески и все валить на усталость.
— Ну, Майкл, — проговорил Янош, — сделанного не воротишь. Я пришел к вам не затем, чтобы обсуждать события минувшего дня. Не сомневаюсь, вы все пережили заново уже несколько раз. Я пришел узнать, не нужна ли вам моя помощь.
— Едва ли, Янош, — ответил О'Тул. — Однако я благодарен вам за предложение.
В разговоре наступила долгая пауза. Наконец Янош поднялся и побрел к двери.
— И что вы теперь будете делать? — спросил он, оказавшись возле выхода.
— Хотелось бы знать. Ничего не могу придумать.
Космический комплекс в составе Рамы и «Ньютона» несся к Земле. С каждым новым днем яснее становилась опасность: огромный цилиндр двигался с гиперболической скоростью, катастрофа будет невероятной, если не состоится коррекция. Ориентировочная точка соударения лежала в штате Тамилнад на юге Индии, неподалеку от города Мадурай. Каждый вечер по телевизору выступали физики, разъясняя грядущие события. Об ударных волнах и выброшенном грунте рассуждали на вечеринках.
Пресса во всем винила Майкла О'Тула. Франческа не ошиблась. Гнев всего мира обрушился на американского генерала. Предлагали предать его военно-полевому суду прямо на «Ньютоне» и расстрелять за невыполнение приказа. Забыта была долгая его жизнь, прежние заслуги и самоотверженность. Катлин О'Тул пришлось оставить семейные апартаменты в Бостоне и укрыться у приятельницы в Мейне.
Нерешительность изводила и самого генерала. Он понимал, что отказом активировать бомбы губит и собственную семью, и карьеру. Но каждый раз, когда ему удавалось убедить себя в необходимости подчиниться приказу, в ушах раздавалось все то же громкое и властное «Нет».
Во время последнего интервью с Франческой — за день до того, как научный корабль отбыл к Земле, — генерал уже был на пределе. Франческа задавала крутые вопросы. Она спросила его, почему Рама еще не сделал коррекции, если внеземной корабль собирается выходить на орбиту. В ответ генерал взвился и принялся объяснять, что самым эффективным способом перехода на другую орбиту является аэродинамическое торможение в атмосфере. Она дала ему шанс обосновать свое утверждение, рассказать, как в этом случае следует ориентировать Раму на подлете к Земле. О'Тул ничего не ответил. Просто сидел, рассеянно глядя на нее.
Генерал выбрался из комнаты на прощальный обед в последний вечер перед отлетом Брауна, Сабатини, Табори и Тургеневой на Землю. Его присутствие испортило им трапезу. Ирина была нелюбезна, наговорила резкостей, даже отказалась сесть рядом. Дэвид Браун игнорировал его вообще и принялся пространно разглагольствовать о лаборатории, которую построят в Техасе для изучения пойманного биота. Лишь Франческа и Табори проявляли некоторое дружелюбие. Так что О'Тул сразу же после обеда направился к себе, ни с кем не простившись официально.
На следующее утро, менее чем через час после отлета научного корабля, О'Тул связался с адмиралом Хейльманом и попросил разрешения встретиться с ним.
— Значит, передумали наконец? — взволнованно проговорил немец, когда генерал вошел в его кабинет. — Хорошо. Еще не поздно. У нас осталось двенадцать дней. Бомбы можно будет взорвать даже через девять.
— Отто, я приближаюсь к решению, но еще не пришел к нему. Я все обдумал и хочу, во-первых, переговорить с папой Иоанном Павлом и, во-вторых, самому войти внутрь Рамы.
— Дерьмо, — отозвался Хейльман. — Опять сначала. Наверное, надо…
— Отто, вы не понимаете, — ответил американец, глядя на своего коллегу.
— Это правильно. Если во время моего разговора с папой или выхода на Раму случится нечто неожиданное, я введу код в ту же минуту, как только окажусь в коридоре.
— Вы в этом уверены? — спросил Хейльман.
— Даю слово.
В своей долгой и эмоциональной исповеди перед папой генерал О'Тул не скрывал ничего. Он прекрасно понимал, что все сказанное им записывается, но это больше не сдерживало его. Важно было одно: если он активирует бомбы, то лишь в полной внутренней убежденности.
Он нетерпеливо ожидал ответа. Наконец папа Иоанн Павел V появился на экране, он сидел в той же комнате, где после Рождества давал аудиенцию О'Тулу. В правой руке папы был маленький электронный блокнот, куда он время от времени поглядывал.
— Сын мой, я молился за вас, — начал папа на идеальном английском, — в особенности в эти последние дни вашего смятения. Я не могу сказать вам, что делать. Я не могу ответить на ваш главный вопрос. Остается лишь вместе надеяться, что Господь в своей премудрости даст недвусмысленный ответ на вашу молитву. Прочие ваши вопросы я могу прокомментировать в надежде, что мои замечания помогут вам… Не берусь утверждать, что услышанный вами голос действительно принадлежал св.Микелю и что вы имели по-настоящему духовный опыт. Могу лишь заверить, что в практике человечества существует некая область, именуемая духовной, которую нельзя объяснить в рамках рационального или научного подхода. Свет небесный ослепил Савла Тарсийского, чтобы обратить его в христианство и сделать его апостолом Павлом. Голос, который вы слышали, мог принадлежать и св.Микелю. Решать вам. Как мы с вами говорили три месяца назад, конечно. Бог создал и раман, кем бы они ни были. Но Он сотворил и бактерии, и вирусы, что вызывают страдания и смерть людей. И люди не смогут восславить своего Творца ни как вид, ни по отдельности, если погибнет человечество. Я сомневаюсь в том, что Господь ждет от нас уклонения от действий, когда опасность грозит уже самому существованию человечества. Куда сложнее другой вопрос: не является ли Рама провозвестником Второго пришествия Христа? Ряд священников нашей церкви соглашаются со св.Микелем, однако они находятся в явном меньшинстве. В основном церковь считает, что для такой роли эти корабли духовно стерильны. Конечно, мы видим настоящие чудеса техники, однако в них не ощущается той теплоты, любви… всего, что связано для нас с именем Христа-Спасителя. Поэтому религиозное предназначение Рамы кажется мне сомнительным. Но решение вам надлежит принять самостоятельно. Продолжайте молиться; я уверен, что вы понимаете необходимость этого, однако не ждите ярких проявлений Божьей воли. С каждым Он разговаривает по-разному, даже к одному и тому же человеку обращается всякий раз в иной форме. И помните об одном. Пока вы будете искать знак Божьей воли на Раме, многие земляне будут молиться за вас. Не сомневайтесь — Господь даст вам ответ; сумейте только заметить и правильно понять его.
Свое обращение Иоанн Павел завершил благословением и «Отче наш». Автоматически опустившись на колени, генерал О'Тул повторял слова молитвы следом за духовным отцом. И когда экран погас, генерал обратился памятью к словам понтифика и почувствовал бодрость. «Значит, я на правильном пути, — сказал он себе. — Только не следует ждать небесных сил, сошедших во всем блеске».
О'Тул оказался не готовым к такой мощной эмоциональной реакции на облик Рамы. Быть может, причиной этому был размер корабля, невероятно превосходящий все, что было построено человеком. Быть может, и долгое заточение на «Ньютоне», и душевные переживания обострили впечатления О'Тула. Но каковы бы ни были причины, генерал с трепетом оглядывал величественное зрелище, опускаясь в глубь гигантского космического корабля.
Ни одна черта корабля не могла затмить прочих в мыслях О'Тула. Глаза его наполнялись слезами и горло перехватывало не однажды: когда он только начал спускаться на лифте и впервые увидел своими глазами Центральную равнину, длинные лучистые полосы на ней, приносящие свет внутрь Рамы; когда он стоял возле вездехода на берегу Цилиндрического моря и в бинокль разглядывал загадочные небоскребы Нью-Йорка; когда он не мог отвести глаз, как и все космонавты, побывавшие здесь до него, от огромных пиков и мостиков, украшавших Южную чашу. О'Тул ощущал трепет и восхищение, как на Земле, когда ему доводилось входить под своды старинных храмов Европы.
Всю раманскую ночь он провел в лагере «Бета», воспользовавшись одним из домиков, оставленных космонавтами во время второй вылазки. О'Тул обнаружил написанную целых две недели назад записку Уэйкфилда. На миг он даже захотел собрать парусную лодку и заглянуть в Нью-Йорк. Но, осадив себя, О'Тул обратился к истинным целям своего визита.
Сперва пришлось признать, что все это великолепие, все здешнее величие не могли послужить аргументом в ходе его оценки. Увидел ли он здесь нечто, способное заставить его отказаться от выполнения приказа? На этот вопрос приходилось отвечать «Нет», невзирая на все внутреннее сопротивление. И когда в гигантском цилиндре вновь вспыхнул свет, О'Тул был уже уверен, что активирует бомбы до нового наступления темноты на Раме.
И все-таки он медлил. Объехал на вездеходе весь берег, внимательно разглядывая Нью-Йорк и прочие объекты с самых выгодных точек, не упуская из виду пятисотметровый утес на противоположной стороне моря. Вновь оказавшись в лагере «Бета», О'Тул решил подобрать кое-какие памятки, брошенные поспешно оставившим Раму экипажем. После урагана уцелело немногое, однако он сумел обнаружить всякую мелочь между ящиками с припасами.
Солидно вздремнув, О'Тул направил свой вездеход к подножию кресельного лифта. Отдавая себе отчет в том, что именно предстоит сделать ему наверху, генерал преклонил колена и помолился, прежде чем направиться вверх. И в самом начале пути, еще не более чем в полукилометре над Центральной равниной, О'Тул обернулся к просторам Рамы. «Скоро все это исчезнет, — думал он. — Испепеленное солнечным жаром, созданным человеком». Его взгляд от равнины обратился к Нью-Йорку. Генерал О'Тул заметил в небе Рамы движущуюся черную точку.
Дрожащими руками подносил он бинокль к глазам. Поспешно подрегулировал увеличение, и точка разделилась на три части… три птицы (три!) уголком летели на юг. О'Тул отчаянно заморгал, но видение не исчезало. В небе Рамы действительно летели три птицы!
Счастье охватило О'Тула. С радостным криком он навел бинокль, следуя за птицами. Наконец они исчезли. Оставшиеся тридцать минут подъема до вершины лестницы «Альфа» показались генералу вечностью.
Торопливо пересев в другое кресло, американский офицер направился внутрь Рамы. Он ужасно хотел еще раз увидеть этих птиц. «Вот бы снять их,
— думал О'Тул, собираясь при необходимости съездить и на берег Цилиндрического моря. — Тогда бы я всем доказал, что в этом удивительном мире обитают и живые существа».
В двух километрах над поверхностью равнины О'Тул принялся искать взглядом исчезнувших птиц. Лишь отчасти разочарованный тем, что не увидел их, опустив бинокль, готовясь спрыгнуть на землю, генерал буквально остолбенел, заметив у подножия лифта Ричарда Уэйкфилда и Николь де Жарден.
По очереди стиснув обоих в могучем объятии, со слезами счастья генерал О'Тул преклонил колена на почве Рамы.
— Боже милостивый, — начал он благодарственную молитву. — Боже милосердный…
57. ТРОЕ — ЭТО УЖЕ ОТРЯД
Трое космонавтов проговорили едва ли не с час. Когда Николь упомянула об ужасной встрече с мертвым Такагиси, О'Тул притих на мгновение, потом покачал головой.
— Здесь столько еще неясностей… — он поднял глаза вверх. — Неужели вы на самом деле злы? — свой вопрос он адресовал Раме, но, естественно, не ожидал ответа.
И Ричард, и Николь одобрили проявленную генералом отвагу — его отказ активировать оружие. Решение СОП уничтожить Раму ужаснуло их обоих.
— Это непростительный проступок: применить ядерное оружие против корабля инопланетян, — сказала Николь. — Я совершенно уверена, что он не враждебен нам. Не сомневаюсь — Рама лег на курс, направленный к Земле, чтобы сообщить нам нечто особенное.
Ричард сделал Николь легкий упрек, считая, что она более полагается на эмоции, чем на факты.
— Кстати, — добавила она, — в решении разрушить Раму есть серьезная логическая неувязка. Мы успели убедиться, что этот корабль общается со своим предшественником. У нас имеются все основания предполагать, что третий Рама может оказаться неподалеку, возможно он уже направляется сюда. Если весь этот флот потенциально враждебен Земле, нам все равно не спастись. Быть может, мы сумеем уничтожить второй корабль, но в результате этого придется иметь дело со следующим. И поскольку их технология намного превосходит нашу, целенаправленного нападения Земле не выдержать.
Генерал О'Тул с восхищением глядел на Николь.
— Великолепный аргумент, — проговорил он. — Как жаль, что вы не смогли участвовать в обсуждении с МКА. Нам и в голову не приходило…
— А почему бы нам не договорить все на «Ньютоне»? — вдруг обеспокоился Ричард. — Судя по моим часам, через тридцать минут стемнеет и никто из нас не успеет добраться до верха лифта. В темноте, по-моему, лучше передвигаться по возможности меньше.
Все три космонавта считали, что видят Раму в последний раз. Приближался миг, когда погаснет свет, и каждый из них внимательно разглядывал теряющийся вдали чудесный, нечеловеческий в своем великолепии ландшафт. Николь испытывала восторг. До того момента, когда она оказалась в подъемнике, Николь, по природе своей осторожная в надеждах, не позволяла себе помечтать о том, что ей суждено вновь обнять обожаемую Женевьеву. Теперь ей припомнились буколические виды Бовуа, и она уже начала представлять себе в подробностях встречу с дочерью и отцом. «Еще неделя, от силы дней десять», — говорила себе Николь. И на вершине лестницы она едва сдерживала ликование.
На пути вверх Майкл О'Тул вновь обратился мыслью к своему решению активировать оружие. И когда вдруг, в точно известный момент, на Раме вновь воцарилась темнота, он уже решил, что следует все передать на Землю. Они немедленно обратятся к руководству МКА. Николь и Ричард расскажут обо всем, что видели, а Николь еще представит аргументы в пользу того, что разрушение Рамы явится «непростительной» ошибкой. О'Тул был уверен — в этом случае решение об активации несомненно отменят.
Генерал включил фонарик как раз в тот момент, когда кресло его прибыло на самый верх лестницы. Он сошел — уже в невесомость — и остановился возле Николь. Они подождали Ричарда Уэйкфилда, а потом вышли по пандусу к проходу метрах в ста от лифта. Когда они уселись в нечто похожее на лодку и уже были готовы двинуться сквозь оболочку Рамы к «Ньютону», луч фонарика Ричарда упал на объемистый металлический объект возле стенки.
— Это и есть бомба? — спросил он.
Ядерное устройство напоминало огромную пулю. «Забавно, — размышляла Николь, внутренне поеживаясь. — Оно могло бы иметь любую форму, но какое отклонение психики его создателей сказалось на выборе именно этой…"'
— А что это за странное хитроумное приспособление там наверху? — поинтересовался Ричард у О'Тула.
Хмурясь, генерал поглядел на незнакомый предмет в самом центре освещенного пятна.
— Не знаю, — признался он. — Я такого не видел. — Он выбрался из транспорта. Ричард и Николь последовали за ним.
Приблизившись к бомбе, генерал О'Тул принялся изучать странное приспособление, оказавшееся над числовой клавиатурой. Уголками к поверхности устройства была прикреплена большая плоская пластина. Из-под нее, как показалось О'Тулу, выступали десять крохотных плунжеров. Наблюдение генерала подтвердилось чуть ли не через секунду, когда один из них выдвинулся, нажав на цифру «5» на клавиатуре внизу; «5» быстро сменила «7», затем последовало еще восемь цифр, зажегся зеленый огонек, извещающий об успешном прохождении первых десяти цифр кода.
Через какие-то секунды аппарат вновь ввел еще десять цифр, снова вспыхнул зеленый огонек. О'Тул в ужасе замер. «Боже, — подумал он, — это же мой код! Они каким-то образом…» Впрочем, он немного успокоился, когда после третьего десятка цифр зажегся красный огонек — набранные цифры коду не соответствовали.
— Очевидно, — некоторое время спустя ответил О'Тул на вопрос Ричарда, — они сляпали это приспособление, чтобы в мое отсутствие расшифровать код. Пока они узнали только два десятка цифр, но я уже испугался… — О'Тул умолк, побуждаемый к молчанию целой бурей чувств.
— Значит, они полагали, что вы не вернетесь, — деловым тоном произнесла Николь.
— Если это дело рук Хейльмана и Яманаки, — отозвался О'Тул, — едва ли можно вообще исключить возможность того, что такое устройство соорудили внеземляне… или даже биоты.
— Вряд ли, — возразил Ричард. — Слишком уж грубая работа.
— В любом случае, — проговорил О'Тул, извлекая инструменты из ранца, — рисковать я не собираюсь.
В другом конце прохода уже ближе к «Ньютону» О'Тул, Уэйкфилд и де Жарден обнаружили вторую бомбу, оснащенную таким же приспособлением. Они проследили за одной из попыток определить код — неудачной, ошибка произошла на третьем десятке, — а потом обезвредили и эту машинку. Затем открыли шлюз и покинули Раму.
Внутри военного корабля их никто не приветствовал. Решив, что, наверное, и Хейльман, и Яманака спят, О'Тул прямиком направился к спальням. Ему хотелось наедине переговорить с адмиралом. Но ни того, ни другого на месте не оказалось. Достаточно скоро пришедшим удалось установить: их не было ни в бытовом, ни в рабочем отсеке военного корабля.
Поиски в грузовых отсеках в хвостовой части корабля тоже не принесли результата. Впрочем, тройка обнаружила, что отсутствует одна из капсул, предназначенных для полетов вне корабля. Это открытие потянуло за собой новый ряд вопросов. Зачем нужно было Хейльману и Яманаке использовать капсулу? Почему они нарушили непреложное правило, в соответствии с которым на борту «Ньютона» должен оставаться хотя бы один член экипажа?
Озадаченные космонавты вернулись в центр управления, чтобы обсудить дальнейшие действия. Первым неприятные перспективы заподозрил О'Тул.
— Или черт их побрал, или эти октопауки, или еще какие-нибудь биоты… В конце концов войти на борт «Ньютона» несложно, пока он не находится в режиме самозащиты.
Никто из них не хотел признаваться, о чем думает. Если некто — или нечто — захватил на корабле или убил двоих коллег, значит, это самое… может обретаться неподалеку, а следовательно, в опасности и они сами.
— Здесь столько еще неясностей… — он поднял глаза вверх. — Неужели вы на самом деле злы? — свой вопрос он адресовал Раме, но, естественно, не ожидал ответа.
И Ричард, и Николь одобрили проявленную генералом отвагу — его отказ активировать оружие. Решение СОП уничтожить Раму ужаснуло их обоих.
— Это непростительный проступок: применить ядерное оружие против корабля инопланетян, — сказала Николь. — Я совершенно уверена, что он не враждебен нам. Не сомневаюсь — Рама лег на курс, направленный к Земле, чтобы сообщить нам нечто особенное.
Ричард сделал Николь легкий упрек, считая, что она более полагается на эмоции, чем на факты.
— Кстати, — добавила она, — в решении разрушить Раму есть серьезная логическая неувязка. Мы успели убедиться, что этот корабль общается со своим предшественником. У нас имеются все основания предполагать, что третий Рама может оказаться неподалеку, возможно он уже направляется сюда. Если весь этот флот потенциально враждебен Земле, нам все равно не спастись. Быть может, мы сумеем уничтожить второй корабль, но в результате этого придется иметь дело со следующим. И поскольку их технология намного превосходит нашу, целенаправленного нападения Земле не выдержать.
Генерал О'Тул с восхищением глядел на Николь.
— Великолепный аргумент, — проговорил он. — Как жаль, что вы не смогли участвовать в обсуждении с МКА. Нам и в голову не приходило…
— А почему бы нам не договорить все на «Ньютоне»? — вдруг обеспокоился Ричард. — Судя по моим часам, через тридцать минут стемнеет и никто из нас не успеет добраться до верха лифта. В темноте, по-моему, лучше передвигаться по возможности меньше.
Все три космонавта считали, что видят Раму в последний раз. Приближался миг, когда погаснет свет, и каждый из них внимательно разглядывал теряющийся вдали чудесный, нечеловеческий в своем великолепии ландшафт. Николь испытывала восторг. До того момента, когда она оказалась в подъемнике, Николь, по природе своей осторожная в надеждах, не позволяла себе помечтать о том, что ей суждено вновь обнять обожаемую Женевьеву. Теперь ей припомнились буколические виды Бовуа, и она уже начала представлять себе в подробностях встречу с дочерью и отцом. «Еще неделя, от силы дней десять», — говорила себе Николь. И на вершине лестницы она едва сдерживала ликование.
На пути вверх Майкл О'Тул вновь обратился мыслью к своему решению активировать оружие. И когда вдруг, в точно известный момент, на Раме вновь воцарилась темнота, он уже решил, что следует все передать на Землю. Они немедленно обратятся к руководству МКА. Николь и Ричард расскажут обо всем, что видели, а Николь еще представит аргументы в пользу того, что разрушение Рамы явится «непростительной» ошибкой. О'Тул был уверен — в этом случае решение об активации несомненно отменят.
Генерал включил фонарик как раз в тот момент, когда кресло его прибыло на самый верх лестницы. Он сошел — уже в невесомость — и остановился возле Николь. Они подождали Ричарда Уэйкфилда, а потом вышли по пандусу к проходу метрах в ста от лифта. Когда они уселись в нечто похожее на лодку и уже были готовы двинуться сквозь оболочку Рамы к «Ньютону», луч фонарика Ричарда упал на объемистый металлический объект возле стенки.
— Это и есть бомба? — спросил он.
Ядерное устройство напоминало огромную пулю. «Забавно, — размышляла Николь, внутренне поеживаясь. — Оно могло бы иметь любую форму, но какое отклонение психики его создателей сказалось на выборе именно этой…"'
— А что это за странное хитроумное приспособление там наверху? — поинтересовался Ричард у О'Тула.
Хмурясь, генерал поглядел на незнакомый предмет в самом центре освещенного пятна.
— Не знаю, — признался он. — Я такого не видел. — Он выбрался из транспорта. Ричард и Николь последовали за ним.
Приблизившись к бомбе, генерал О'Тул принялся изучать странное приспособление, оказавшееся над числовой клавиатурой. Уголками к поверхности устройства была прикреплена большая плоская пластина. Из-под нее, как показалось О'Тулу, выступали десять крохотных плунжеров. Наблюдение генерала подтвердилось чуть ли не через секунду, когда один из них выдвинулся, нажав на цифру «5» на клавиатуре внизу; «5» быстро сменила «7», затем последовало еще восемь цифр, зажегся зеленый огонек, извещающий об успешном прохождении первых десяти цифр кода.
Через какие-то секунды аппарат вновь ввел еще десять цифр, снова вспыхнул зеленый огонек. О'Тул в ужасе замер. «Боже, — подумал он, — это же мой код! Они каким-то образом…» Впрочем, он немного успокоился, когда после третьего десятка цифр зажегся красный огонек — набранные цифры коду не соответствовали.
— Очевидно, — некоторое время спустя ответил О'Тул на вопрос Ричарда, — они сляпали это приспособление, чтобы в мое отсутствие расшифровать код. Пока они узнали только два десятка цифр, но я уже испугался… — О'Тул умолк, побуждаемый к молчанию целой бурей чувств.
— Значит, они полагали, что вы не вернетесь, — деловым тоном произнесла Николь.
— Если это дело рук Хейльмана и Яманаки, — отозвался О'Тул, — едва ли можно вообще исключить возможность того, что такое устройство соорудили внеземляне… или даже биоты.
— Вряд ли, — возразил Ричард. — Слишком уж грубая работа.
— В любом случае, — проговорил О'Тул, извлекая инструменты из ранца, — рисковать я не собираюсь.
В другом конце прохода уже ближе к «Ньютону» О'Тул, Уэйкфилд и де Жарден обнаружили вторую бомбу, оснащенную таким же приспособлением. Они проследили за одной из попыток определить код — неудачной, ошибка произошла на третьем десятке, — а потом обезвредили и эту машинку. Затем открыли шлюз и покинули Раму.
Внутри военного корабля их никто не приветствовал. Решив, что, наверное, и Хейльман, и Яманака спят, О'Тул прямиком направился к спальням. Ему хотелось наедине переговорить с адмиралом. Но ни того, ни другого на месте не оказалось. Достаточно скоро пришедшим удалось установить: их не было ни в бытовом, ни в рабочем отсеке военного корабля.
Поиски в грузовых отсеках в хвостовой части корабля тоже не принесли результата. Впрочем, тройка обнаружила, что отсутствует одна из капсул, предназначенных для полетов вне корабля. Это открытие потянуло за собой новый ряд вопросов. Зачем нужно было Хейльману и Яманаке использовать капсулу? Почему они нарушили непреложное правило, в соответствии с которым на борту «Ньютона» должен оставаться хотя бы один член экипажа?
Озадаченные космонавты вернулись в центр управления, чтобы обсудить дальнейшие действия. Первым неприятные перспективы заподозрил О'Тул.
— Или черт их побрал, или эти октопауки, или еще какие-нибудь биоты… В конце концов войти на борт «Ньютона» несложно, пока он не находится в режиме самозащиты.
Никто из них не хотел признаваться, о чем думает. Если некто — или нечто — захватил на корабле или убил двоих коллег, значит, это самое… может обретаться неподалеку, а следовательно, в опасности и они сами.