Страница:
Кэндзи остановился. На стол подали два кусочка отварной рыбы, нежных и прекрасных, посреди пестрых листьев. Мистер Ватанабэ взял один из кусков рыбы палочками и откусил.
— Ойсии десу, [26]- прокомментировал он, не глядя на сына.
Кэндзи потянулся к собственному куску (разговор о преступниках в колонии Лоуэлл явно закончился) и поглядел за спину отца; там располагались сады, которыми прославился ресторан. По полированным ступенькам бежал ручеек, его окружало с полдюжины роскошных карликовых деревьев. Обращенное к саду сиденье за трапезой всегда считалось у японцев почетным. Мистер Ватанабэ настоял, чтобы Кэндзи смотрел на сад во время своего последнего обеда.
— А вы не сумели привлечь китайцев? — спросил отец, когда с рыбой было покончено.
Кэндзи покачал головой.
— Лишь несколько человек из Сингапура и Малайзии. Китайское и бразильское представительства запретили своим гражданам участвовать в экспедиции. От бразильцев этого можно было ожидать — их Южно-Американская империя практически находится в состоянии войны с СОП, — но мы надеялись, что китайцы смягчат свою позицию. Выходит, сотню лет полной изоляции не так легко изгладить из памяти.
— Их нельзя винить в этом, — отозвался мистер Ватанабэ. — Этот народ ужасно пострадал в дни Великого хаоса. За пару недель испарился весь иностранный капитал, и экономика разом рухнула.
— Нам удалось собрать немного чернокожих африканцев (быть может, около сотни) и горсточку арабов, но в основном наши колонисты — выходцы из стран, вносящих в МКА существенный вклад. Этого и следовало ожидать.
Кэндзи вдруг ощутил смущение. Пока разговор шел только о нем и его деятельности, и во время следующих смен блюд Кэндзи расспрашивал отца относительно его работы в «Интернэшнл роботикс». Мистер Ватанабэ, являвшийся в настоящее время главным распорядителем в корпорации, просто расцвел от гордости, когда речь зашла о «его» компании. Она была крупнейшим в мире производителем роботов, обеспечивающим нужды различных контор и заводов. По ежегодному объему продукции ИР, как всегда называли компанию, находился в числе первых пятидесяти мировых производителей.
— На следующий год мне исполнится шестьдесят два года, — сказал мистер Ватанабэ. Несколько чашек сакэ сделали его необычайно разговорчивым. — Я уже подумывал об отставке. Но Накамура считает это ошибкой. Он утверждает, что компания по-прежнему нуждается во мне…
Когда пришел черед фруктов, Кэндзи с отцом снова беседовали об экспедиции. Кэндзи пояснил, что Наи и прочие азиатские колонисты, приписанные к «Пинте» и «Нинье», [27]уже прибыли в тренировочный центр на южном Кюсю. Из Киото он сразу же намеревался отправиться к своей жене. А потом, после десяти дней тренировок, их в числе прочих пассажиров «Пинты» доставят на «Низкоорбитальную станцию», где в течение недели они будут привыкать к невесомости. В качестве завершающего этапа околоземных перемещений космический буксир должен был доставить их на «Геосинхронную орбитальную станцию-4»; там в настоящее время собирали и оснащали «Пинту», проводя одновременно проверки систем перед долгой дорогой на Марс.
Молодая официантка принесла две рюмки с коньяком.
— Твоя жена воистину великолепна, — проговорил мистер Ватанабэ, сделав маленький глоток. — Я всегда считал тайских женщин самыми красивыми в мире.
— Она прекрасна не только телом, — торопливо добавил Кэндзи, вдруг ощутивший тоску по своей молодой жене. — Наи еще очень умна.
— Английским владеет превосходно, — согласился мистер Ватанабэ. — Но твоя мать утверждает, что японский у нее не в почете.
Кэндзи ощетинился.
— Наи попыталась говорить по-японски (она ведь никогда не изучала его) лишь потому, что мать отказалась разговаривать с ней по-английски. И поступила так специально, чтобы Наи…
Кэндзи осадил себя. Выступление в защиту Наи сейчас было, пожалуй, неуместно.
— Гомен насаи. [28]
Мистер Ватанабэ сделал долгий глоток.
— Ну что ж, Кэндзи, в следующий раз нам удастся посидеть вдвоем не раньше чем через пять лет. Мне было приятно пообедать и поговорить с тобой, — он умолк. — Впрочем, я бы хотел обсудить с тобой еще одну вещь.
Кэндзи изменил позу (он уже успел отвыкнуть от сидения на полу со скрещенными ногами, и четырех часов было для него слишком много) и выпрямился, пытаясь прояснить голову. По тону отца было понятно, что «еще одна вещь» была вещью важной.
— Я интересовался вербовкой осужденных в колонию Лоуэлл не из праздного любопытства, — начал мистер Ватанабэ. Прежде чем продолжить, он немного помедлил. — В конце прошлой недели во второй половине дня в мой кабинет зашел Накамура-сан и сказал, что его сыну отказали вторично. Он спросил меня, не смог бы ты помочь ему попасть в колонию Лоуэлл.
Эти слова поразили Кэндзи, как гром. Он-то и не предполагал, что соперник его мальчишеских дней подавал заявление. И теперь отец…
— Я не принимал участия в отборе колонистов из заключенных, — медленно ответил Кэндзи. — Этим ведает совершенно другое отделение.
Мистер Ватанабэ помедлил несколько секунд.
— Нам удалось выяснить, что единственные реальные возражения против его кандидатуры выдвинуты психиатром, доктором Риджмором из Новой Зеландии, который полагает, что, несмотря на отличное поведение под стражей, сын Накамуры так и не признал свою вину. Кажется, в колонию Лоуэлл Риджмора привлек именно ты.
Кэндзи был озадачен. Отец спрашивал не из праздного любопытства, он тщательно изучил подноготную. «Но почему? — удивился Кэндзи. — Откуда такой интерес?»
— Накамура-сан — прекрасный инженер, — продолжил мистер Ватанабэ. — Он вложил долю своего таланта во многие изделия, обеспечивавшие нам успех. Однако в последнее время его лаборатория не может похвастаться новыми достижениями. Иначе говоря, ее производительность начала падать сразу после ареста Тосио.
Мистер Ватанабэ склонился в сторону Кэндзи, положил локти на стол.
— Накамура-сан утратил уверенность в себе. Им с женой приходится посещать Тосио раз в месяц. Эти визиты постоянно напоминают Накамуре об унижении, выпавшем на долю его семьи. Но если его сын сможет отправиться на Марс, то…
Кэндзи слишком хорошо понимал, чего хочет от него отец. Давно сдерживаемые чувства грозили вырваться наружу. Кэндзи был смущен и растерян. И уже хотел было сказать отцу, что считает подобное предложение «неподобающим», когда старый Ватанабэ вновь заговорил.
— Кейко и маленькой ее дочке тоже досталось. Теперь Айко почти семь. Через выходной они регулярно ездят поездом в Асия…
Невзирая на все усилия, Кэндзи не мог сдержать слез, прихлынувших к уголкам глаз. Кейко, униженная и оскорбленная, вынужденная вместе с дочерью раз в две недели посещать своего мужа — это было уж чересчур.
— На той неделе я сам разговаривал с Кейко, — добавил отец, — по просьбе Накамуры-сан. Она отчаялась. Но словно ожила, когда я сказал, что намереваюсь просить тебя походатайствовать за ее мужа.
Кэндзи глубоко вздохнул и поглядел на бесстрастное лицо отца. Теперь он знал, что хочет сделать: действительно «неподобающую» вещь — не плохую, а именно неподобающую. Но спорить из-за уже определенного решения не было смысла.
Кэндзи допил коньяк.
— Скажи Накамуре-сан, что я завтра же вызову доктора Риджмора.
Что будет, если интуиция подведет меня? «Просто потеряю час, самое большее, девяносто минут», — думал Кэндзи, оставив семейную встречу, сестру Фумико и двоих племянниц. Он выбежал на улицу и сразу же направился в сторону гор. До заката оставался час. «Она будет там, — сказал он себе.
— Другого случая проститься не представится».
Первым делом Кэндзи направился к небольшому храму Анраку-Дзи. Он вошел в хондо, [29]ожидая обнаружить Кейко на излюбленном месте, перед боковым деревянным алтарем, воздвигнутым в XII веке в память двух буддийских монахинь, некогда бывших наложницами во дворцовом гареме. Они пошли на самоубийство, когда император Го-Тоба приказал им отречься от учения святого Хонэна… Кейко там не было. Не было ее и снаружи, возле могилы обеих женщин, на самой опушке бамбуковых зарослей. Кэндзи уже решил, что ошибся. «Кейко не пришла, — подумал он. — Она боится, что все унижения заставили ее потерять лицо».
Оставалось надеяться, что Кейко будет дожидаться его на кладбище возле Хонэн-Ин, там, где семнадцать лет назад он сказал ей, что покидает Японию. С замирающим сердцем торопился Кэндзи к храму. Справа вдали показалась женская фигура, облаченная в простое черное платье. Дама стояла возле надгробия Дзюнъитиро Танидзаки.
Хотя ее лицо и было обращено в другую сторону, а сумерки мешали разглядеть стоящую, Кэндзи понял, что перед ним Кейко. Он взлетел по ступенькам, ведущим на кладбище, и наконец остановился метрах в пяти от женщины в черном.
— Кейко, — проговорил он, стараясь восстановить дыхание. — Я так рад…
— Ватанабэ-сан, — вежливо ответила женщина, потупив очи. Она низко поклонилась ему, как прислуга. — Домо арригато годзаимасу, [30]- повторила она дважды. Затем она распрямилась, по-прежнему не глядя на Кэндзи.
— Кейко, — негромко произнес он. — Это же я, Кэндзи. Я один. Погляди на меня.
— Не могу, — ответила она едва слышным голосом. — Но спасибо тебе за то, что ты сделал для нас с Айко. — И она снова поклонилась, повторив: — Домо арригато годзаимасу.
Кэндзи порывисто нагнулся к ней и, взяв за подбородок, обратил к себе лицо Кейко. Она была все еще прекрасна. Но печаль, врезавшаяся в эти тонкие черты, ранила его душу.
— Кейко, — пробормотал он. Ее слезы острыми иглами впивались в его сердце.
— Мне надо идти, — сказала она. — Желаю тебе счастья. — Кейко освободилась от его руки и вновь поклонилась. А потом встала и, так и не поглядев на него, медленно направилась по тропе, растворяясь в вечерних тенях.
Кэндзи провожал ее взглядом, пока силуэт Кейко не исчез вдали. И только тогда заметил, что стоит опершись о надгробие Танидзаки. Несколько секунд он глядел на два кандзи [31]— «ку» и «дзаку»… на серые знаки над ними. Один гласил: «Пустота», другой вторил ему: «Одиночество».
5
— Ойсии десу, [26]- прокомментировал он, не глядя на сына.
Кэндзи потянулся к собственному куску (разговор о преступниках в колонии Лоуэлл явно закончился) и поглядел за спину отца; там располагались сады, которыми прославился ресторан. По полированным ступенькам бежал ручеек, его окружало с полдюжины роскошных карликовых деревьев. Обращенное к саду сиденье за трапезой всегда считалось у японцев почетным. Мистер Ватанабэ настоял, чтобы Кэндзи смотрел на сад во время своего последнего обеда.
— А вы не сумели привлечь китайцев? — спросил отец, когда с рыбой было покончено.
Кэндзи покачал головой.
— Лишь несколько человек из Сингапура и Малайзии. Китайское и бразильское представительства запретили своим гражданам участвовать в экспедиции. От бразильцев этого можно было ожидать — их Южно-Американская империя практически находится в состоянии войны с СОП, — но мы надеялись, что китайцы смягчат свою позицию. Выходит, сотню лет полной изоляции не так легко изгладить из памяти.
— Их нельзя винить в этом, — отозвался мистер Ватанабэ. — Этот народ ужасно пострадал в дни Великого хаоса. За пару недель испарился весь иностранный капитал, и экономика разом рухнула.
— Нам удалось собрать немного чернокожих африканцев (быть может, около сотни) и горсточку арабов, но в основном наши колонисты — выходцы из стран, вносящих в МКА существенный вклад. Этого и следовало ожидать.
Кэндзи вдруг ощутил смущение. Пока разговор шел только о нем и его деятельности, и во время следующих смен блюд Кэндзи расспрашивал отца относительно его работы в «Интернэшнл роботикс». Мистер Ватанабэ, являвшийся в настоящее время главным распорядителем в корпорации, просто расцвел от гордости, когда речь зашла о «его» компании. Она была крупнейшим в мире производителем роботов, обеспечивающим нужды различных контор и заводов. По ежегодному объему продукции ИР, как всегда называли компанию, находился в числе первых пятидесяти мировых производителей.
— На следующий год мне исполнится шестьдесят два года, — сказал мистер Ватанабэ. Несколько чашек сакэ сделали его необычайно разговорчивым. — Я уже подумывал об отставке. Но Накамура считает это ошибкой. Он утверждает, что компания по-прежнему нуждается во мне…
Когда пришел черед фруктов, Кэндзи с отцом снова беседовали об экспедиции. Кэндзи пояснил, что Наи и прочие азиатские колонисты, приписанные к «Пинте» и «Нинье», [27]уже прибыли в тренировочный центр на южном Кюсю. Из Киото он сразу же намеревался отправиться к своей жене. А потом, после десяти дней тренировок, их в числе прочих пассажиров «Пинты» доставят на «Низкоорбитальную станцию», где в течение недели они будут привыкать к невесомости. В качестве завершающего этапа околоземных перемещений космический буксир должен был доставить их на «Геосинхронную орбитальную станцию-4»; там в настоящее время собирали и оснащали «Пинту», проводя одновременно проверки систем перед долгой дорогой на Марс.
Молодая официантка принесла две рюмки с коньяком.
— Твоя жена воистину великолепна, — проговорил мистер Ватанабэ, сделав маленький глоток. — Я всегда считал тайских женщин самыми красивыми в мире.
— Она прекрасна не только телом, — торопливо добавил Кэндзи, вдруг ощутивший тоску по своей молодой жене. — Наи еще очень умна.
— Английским владеет превосходно, — согласился мистер Ватанабэ. — Но твоя мать утверждает, что японский у нее не в почете.
Кэндзи ощетинился.
— Наи попыталась говорить по-японски (она ведь никогда не изучала его) лишь потому, что мать отказалась разговаривать с ней по-английски. И поступила так специально, чтобы Наи…
Кэндзи осадил себя. Выступление в защиту Наи сейчас было, пожалуй, неуместно.
— Гомен насаи. [28]
Мистер Ватанабэ сделал долгий глоток.
— Ну что ж, Кэндзи, в следующий раз нам удастся посидеть вдвоем не раньше чем через пять лет. Мне было приятно пообедать и поговорить с тобой, — он умолк. — Впрочем, я бы хотел обсудить с тобой еще одну вещь.
Кэндзи изменил позу (он уже успел отвыкнуть от сидения на полу со скрещенными ногами, и четырех часов было для него слишком много) и выпрямился, пытаясь прояснить голову. По тону отца было понятно, что «еще одна вещь» была вещью важной.
— Я интересовался вербовкой осужденных в колонию Лоуэлл не из праздного любопытства, — начал мистер Ватанабэ. Прежде чем продолжить, он немного помедлил. — В конце прошлой недели во второй половине дня в мой кабинет зашел Накамура-сан и сказал, что его сыну отказали вторично. Он спросил меня, не смог бы ты помочь ему попасть в колонию Лоуэлл.
Эти слова поразили Кэндзи, как гром. Он-то и не предполагал, что соперник его мальчишеских дней подавал заявление. И теперь отец…
— Я не принимал участия в отборе колонистов из заключенных, — медленно ответил Кэндзи. — Этим ведает совершенно другое отделение.
Мистер Ватанабэ помедлил несколько секунд.
— Нам удалось выяснить, что единственные реальные возражения против его кандидатуры выдвинуты психиатром, доктором Риджмором из Новой Зеландии, который полагает, что, несмотря на отличное поведение под стражей, сын Накамуры так и не признал свою вину. Кажется, в колонию Лоуэлл Риджмора привлек именно ты.
Кэндзи был озадачен. Отец спрашивал не из праздного любопытства, он тщательно изучил подноготную. «Но почему? — удивился Кэндзи. — Откуда такой интерес?»
— Накамура-сан — прекрасный инженер, — продолжил мистер Ватанабэ. — Он вложил долю своего таланта во многие изделия, обеспечивавшие нам успех. Однако в последнее время его лаборатория не может похвастаться новыми достижениями. Иначе говоря, ее производительность начала падать сразу после ареста Тосио.
Мистер Ватанабэ склонился в сторону Кэндзи, положил локти на стол.
— Накамура-сан утратил уверенность в себе. Им с женой приходится посещать Тосио раз в месяц. Эти визиты постоянно напоминают Накамуре об унижении, выпавшем на долю его семьи. Но если его сын сможет отправиться на Марс, то…
Кэндзи слишком хорошо понимал, чего хочет от него отец. Давно сдерживаемые чувства грозили вырваться наружу. Кэндзи был смущен и растерян. И уже хотел было сказать отцу, что считает подобное предложение «неподобающим», когда старый Ватанабэ вновь заговорил.
— Кейко и маленькой ее дочке тоже досталось. Теперь Айко почти семь. Через выходной они регулярно ездят поездом в Асия…
Невзирая на все усилия, Кэндзи не мог сдержать слез, прихлынувших к уголкам глаз. Кейко, униженная и оскорбленная, вынужденная вместе с дочерью раз в две недели посещать своего мужа — это было уж чересчур.
— На той неделе я сам разговаривал с Кейко, — добавил отец, — по просьбе Накамуры-сан. Она отчаялась. Но словно ожила, когда я сказал, что намереваюсь просить тебя походатайствовать за ее мужа.
Кэндзи глубоко вздохнул и поглядел на бесстрастное лицо отца. Теперь он знал, что хочет сделать: действительно «неподобающую» вещь — не плохую, а именно неподобающую. Но спорить из-за уже определенного решения не было смысла.
Кэндзи допил коньяк.
— Скажи Накамуре-сан, что я завтра же вызову доктора Риджмора.
Что будет, если интуиция подведет меня? «Просто потеряю час, самое большее, девяносто минут», — думал Кэндзи, оставив семейную встречу, сестру Фумико и двоих племянниц. Он выбежал на улицу и сразу же направился в сторону гор. До заката оставался час. «Она будет там, — сказал он себе.
— Другого случая проститься не представится».
Первым делом Кэндзи направился к небольшому храму Анраку-Дзи. Он вошел в хондо, [29]ожидая обнаружить Кейко на излюбленном месте, перед боковым деревянным алтарем, воздвигнутым в XII веке в память двух буддийских монахинь, некогда бывших наложницами во дворцовом гареме. Они пошли на самоубийство, когда император Го-Тоба приказал им отречься от учения святого Хонэна… Кейко там не было. Не было ее и снаружи, возле могилы обеих женщин, на самой опушке бамбуковых зарослей. Кэндзи уже решил, что ошибся. «Кейко не пришла, — подумал он. — Она боится, что все унижения заставили ее потерять лицо».
Оставалось надеяться, что Кейко будет дожидаться его на кладбище возле Хонэн-Ин, там, где семнадцать лет назад он сказал ей, что покидает Японию. С замирающим сердцем торопился Кэндзи к храму. Справа вдали показалась женская фигура, облаченная в простое черное платье. Дама стояла возле надгробия Дзюнъитиро Танидзаки.
Хотя ее лицо и было обращено в другую сторону, а сумерки мешали разглядеть стоящую, Кэндзи понял, что перед ним Кейко. Он взлетел по ступенькам, ведущим на кладбище, и наконец остановился метрах в пяти от женщины в черном.
— Кейко, — проговорил он, стараясь восстановить дыхание. — Я так рад…
— Ватанабэ-сан, — вежливо ответила женщина, потупив очи. Она низко поклонилась ему, как прислуга. — Домо арригато годзаимасу, [30]- повторила она дважды. Затем она распрямилась, по-прежнему не глядя на Кэндзи.
— Кейко, — негромко произнес он. — Это же я, Кэндзи. Я один. Погляди на меня.
— Не могу, — ответила она едва слышным голосом. — Но спасибо тебе за то, что ты сделал для нас с Айко. — И она снова поклонилась, повторив: — Домо арригато годзаимасу.
Кэндзи порывисто нагнулся к ней и, взяв за подбородок, обратил к себе лицо Кейко. Она была все еще прекрасна. Но печаль, врезавшаяся в эти тонкие черты, ранила его душу.
— Кейко, — пробормотал он. Ее слезы острыми иглами впивались в его сердце.
— Мне надо идти, — сказала она. — Желаю тебе счастья. — Кейко освободилась от его руки и вновь поклонилась. А потом встала и, так и не поглядев на него, медленно направилась по тропе, растворяясь в вечерних тенях.
Кэндзи провожал ее взглядом, пока силуэт Кейко не исчез вдали. И только тогда заметил, что стоит опершись о надгробие Танидзаки. Несколько секунд он глядел на два кандзи [31]— «ку» и «дзаку»… на серые знаки над ними. Один гласил: «Пустота», другой вторил ему: «Одиночество».
5
Когда в 2241 году спутники слежения передали на Землю послание с Рамы, оно вызвало просто панику. Видеозапись выступления Николь немедленно отнесли к числу особо секретных материалов, тем временем Международное бюро расследований (МБР) — десница СОП, — отвечающее за безопасность, пыталось разобраться во всем этом деле. Дюжина самых лучших агентов собралась на закрытом заседании в Новосибирске, чтобы проанализировать передачу из дальнего космоса и разработать план ответных действий СОП.
Когда все смогли убедиться, что ни китайцы, ни бразильцы не могли закодировать сигнал (технические возможности обеих стран по-прежнему уступали СОП), в направлении Рамы немедленно отправили подтверждение, чтобы исключить повторение передачи. Теперь суперагенты могли сосредоточиться на содержании самого послания.
Пришлось начать с исторических исследований. Считалось, что Рама II погиб от барражирующих ядерных ракет в апреле 2200 года, хотя имелись свидетельства (впрочем, ненадежные) того, что инопланетный корабль мог избежать подобной участи. Николь де Жарден, предположительно записавшая послание, считалась погибшей еще до того, как научный корабль экспедиции «Ньютон» оставил Раму. Безусловно, и сама она и любые ее останки должны были погибнуть в ядерном взрыве. Итак, говорить из космоса она не могла.
Но если некто или нечто, записавшее телевыступление, являлось роботом или подобием мадам де Жарден, уровень технологии его создателей немыслимо превосходил все известные на Земле. Посему предварительное заключение гласило, что землянам вновь приходится иметь дело с невероятно могущественной технологической цивилизацией, вполне отвечающей уровню, обнаруженному обоими кораблями, которые на Земле называли Рамой.
В том, что послание заключало в себе угрозу, суперагенты были единодушны. Если новый Рама действительно приближался к Солнечной системе, хотя обе станции «Экскалибур» этого еще не обнаружили, Земля не могла игнорировать послание. Конечно, нельзя было исключить и возможность искусного надувательства, наглого розыгрыша, учиненного блестящими китайскими физиками (подозревать можно было лишь их), однако до получения подтверждения СОП должен был выработать определенный план.
К счастью, уже существовал международный проект, предусматривавший создание на Марсе небольшой колонии к середине 2240-х годов. За два предыдущих десятилетия с полдюжины исследовательских экспедиций на Марс возобновили интерес к великой идее сделать красную планету обитаемой для людей. На Марсе уже работало несколько автоматических научных лабораторий, осуществлявших слишком опасные эксперименты, чтобы проводить их на Земле. Выполнить распоряжение Николь де Жарден и не испугать население можно было одним путем — следовало объявить о создании на Марсе более крупной колонии. Если бы вся история впоследствии оказалась надувательством, размер колонии можно было сократить до запланированного уровня.
Один из агентов, индиец по имени Рави Шринивасан, тщательно изучил архивы МКА, относящиеся к 2200 году, и нашел подтверждение тому, что Рама II не былуничтожен ядерной фалангой.
— Возможно, — сказал мистер Шринивасан, — мы видим обычную видеопередачу и перед нами действительно уважаемая мадам де Жарден.
— Но сейчас ей должно быть семьдесят семь лет, — возразил один из агентов.
— В передаче отсутствуют указания на время записи, — аргументировал мистер Шринивасан. — А если вы сопоставите сделанные во время полета фотоснимки мадам де Жарден с женщиной на экране, то сразу же заметите различия. В полученном нами видеоотрывке она старше, может быть, лет на десять. Для обмана или подделки чрезмерно тонкая работа.
Впрочем, мистер Шринивасан согласился, что МБР разработало вполне разумный план, пригодный даже на случай, если передача и в самом деле окажется правдивой. Поэтому ему не стоит тратить силы, чтобы доказать свою правоту. Но в первую очередь — на этом сошлись все суперагенты — следует позаботиться о том, чтобы о содержании передачи знало как можно меньше людей.
Сорок лет, прошедшие с начала XXII века, принесли на Землю заметные изменения. Из Великого хаоса Совет Объединенных Правительств вышел монолитной организацией, управляющей — или, во всяком случае, манипулирующей — политикой всей планеты. Перенеся жуткое потрясение во время хаоса, лишь Китай изолировался от внешнего мира и оставался вне сферы влияния СОП. Однако после 2200 года появились признаки того, что неоспоримое могущество СОП начинает слабеть.
Первым знаком упадка явились выборы 2209 года в Корее, когда народ этой страны, устав от вечной карусели коррумпированных политических режимов и государственных чиновников, богатеющих за счет населения, проголосовал за объединение с Китаем на федеративных началах. Из всех основных держав лишь в Китае сохранился метод правления, несколько отличающийся от регулируемого капитализма, практиковавшегося богатыми странами и конфедерациями Северной Америки, Азии и Европы. Китайское правительство установило в стране нечто вроде социал-демократии, основанной на гуманистических принципах, сведенных в единое целое католическим святым Микелем Сиенским, жившим в XXII веке в Италии.
Результаты выборов в Корее повергли в смятение СОП да и весь мир. К тому времени, когда МБР сумело затеять гражданскую войну (2211–2212), новое правительство Кореи и его китайские союзники сумели покорить сердца и умы своих народов. Восстание легко подавили, и Корея как составная часть вошла в Китайскую федерацию.
Китай во всеуслышание заявил о том, что не имеет намерения экспортировать свой способ правления военным путем, но мир, естественно, не поверил ему на слово. Военный и разведывательный бюджеты СОП удвоились между 2210–2200 годами, и политическая напряженность вернулась на мировую арену.
Тем временем в 2218 году триста пятьдесят миллионов бразильцев избрали наделенного харизмой генерала Жоао Перейру главой своей нации. Генерал Перейра полагал, что СОП не ценит Южную Америку и пренебрегает ею (и он не ошибался), а потому потребовал произвести преобразования внутри этой организации, способные исправить создавшееся положение. Получив отказ СОП, Перейра гальванизировал Южно-Американский регионализм, аннулировав для этого в одностороннем порядке хартию СОП. На деле получилось, что Бразилия вышла из СОП, и в последующем десятилетии остальные южно-американские нации, вдохновляемые военной мощью Бразилии, успешно противостояли миротворческим силам СОП. В итоге на мировой геополитической арене появился третий игрок — нечто вроде Бразильской империи, возглавлявшейся энергичным генералом Перейрой.
Поначалу эмбарго, налагаемое СОП, грозило вернуть Бразилию вместе с Южной Америкой к нищете, царившей здесь во времена Великого хаоса. Но Перейра сопротивлялся. Поскольку передовые страны Северной Америки, Европы и Азии не желали покупать у Бразилии предметы легального экспорта, оставалось завалить их экспортом нелегальным. Основным товаром Бразильской империи стали наркотики. Эта политика имела огромный успех, и к 2240 году из Южной Америки во все прочие страны света хлынул широкий поток всякого зелья.
Вот такая политическая ситуация возникла на нашей планете, когда из космоса пришло послание Николь. Хотя в хватке СОП обнаружилась некоторая слабина, все-таки во власти его находились 70 % населения и 90 % материальных ресурсов Земли. Поэтому было вполне естественно, что СОП и его орган, МКА, взяли на себя всю ответственность. Тщательно следуя критериям безопасности, определенным МБР в феврале 2242 года, они объявили о пятикратном увеличении числа поселенцев в колонии Лоуэлл. Отбытие колонистов с Земли было назначено на конец лета — начало осени 2245 года.
Находившиеся в комнате четверо голубоглазых и светловолосых шведов, уроженцев города Мальме, один за другим вышли из помещения, оставив Кэндзи и Наи Ватанабэ вдвоем. Она все глядела на Землю, оставшуюся в тридцати пяти тысячах километров под ними. Кэндзи встал возле нее перед огромным обсервационным окном.
— Я как-то не понимала, — проговорила Наи, — что такое — находиться на геосинхронной орбите. Земля там, внизу, неподвижна, она словно застыла в пространстве.
Кэндзи расхохотался.
— На деле движемся и мы, и она, причем очень быстро. Но, поскольку время нашего обращения по орбите совпадает с периодом вращения Земли, она для нас как будто стоит на месте.
— На другой станции было иначе, — Наи отправилась от окна, шаркая шлепанцами. — Там Земля казалась величественнее, динамичнее… более впечатляющей.
— Но тогда мы были только в трехстах километрах над ней. Конечно же…
— Дерьмо! — донеслось от противоположного края обсервационной лоджии. В воздухе в метре над полом повис рослый молодой человек в ковбойке и голубых джинсах, и все отчаянные телодвижения только отодвигали его в сторону. Кэндзи торопливо приблизился и помог вошедшему опуститься на ноги.
— Спасибо. Вечно забываю про то, что здесь нельзя отрывать от пола сразу обе ноги. Эта клепаная невесомость не для нас, фермеров. — Мужчина говорил с заметным южным акцентом: — Ой, извините за выражения, мэм. Слишком много времени приходится проводить среди коров и свиней, — он протянул руку Кэндзи. — Меня зовут Макс Паккетт, я из Де-Куина, Арканзас.
Кэндзи представил и себя, и жену. На открытом лице Макса Паккетта улыбка была частой гостьей.
— Знаете, — сказал Макс, — когда я записывался на Марс, как-то не подумал, что почти всю дорогу придется жить в невесомости… Что же с курочками моими будет? Небось, и яйца теперь не снесут.
Макс подошел к окну.
— А на той забавной планетке в моем доме сейчас полдень. Братишка Клайд бутылочку пивца раскупорил, а Винона, жена его, сандвич ему готовит. — Помедлив, он обернулся к обоим Ватанабэ. — А что вы будете делать на Марсе?
— Я буду историком колонии, — ответил Кэндзи. — Во всяком случае, одним из них. А моя жена Наи — преподаватель английского и французского языков.
— Дерьмо, — произнес Макс Паккетт. — Я-то думал, что вы тоже крестьяне из Вьетнама или Лаоса, хотел узнать кое-что о рисе.
— Кажется, я слышала что-то о курах? — спросила Наи после недолгого молчания. — У нас на «Пинте» будут цыплята?
— Мэм, пятнадцать тысяч моих отборных курочек тихо сидят по клеткам в грузовом буксире по ту сторону этой станции. МКА столько заплатило за этих цыплят, что Клайд с Виноной смогут бездельничать целый год… Если мы не берем с собой моих птичек, просто не знаю, зачем еще они им понадобились.
— Пассажиры занимают всего лишь двадцать процентов объема «Ниньи» и «Санта-Марии», [32]- напомнил Кэндзи, обратившись к Наи. — Остальная часть приходится на припасы и разное снаряжение. На «Пинте» отправляется всего триста пассажиров, в основном чиновники из МКА и прочий ключевой персонал, необходимый для инициализации колонии…
— Что это еще за ини-мини-лизация? — вмешался Макс. — Ты, друг, говоришь, как тот робот. — Он ухмыльнулся Наи. — Однажды я целых два года возился с говорящим культиватором, а потом выбросил этого сукина сына и взял простой — молчащий.
Кэндзи ответил непринужденным смешком.
— Похоже, заразился жаргоном, принятым в МКА, когда вербовал колонистов на востоке. Я был одним из первых чиновников, назначенных на Нью-Лоуэлл.
Макс взял сигарету и оглянулся.
— Знака «не курить» не заметно. Надеюсь, если чуть подымлю, беды не будет. — Он заложил сигарету за ухо. — Винона терпеть не может, когда мы с Клайдом беремся смолить. Говорит, что теперь курят только шлюхи и фермеры.
Макс рассмеялся, Кэндзи с Наи расхохотались. Забавный тип.
— Кстати, о шлюхах. А где эти преступницы, которых показывали по телевизору? Уууя! До чего ж там были симпатичные. Не то, что мои цыплята и свиньи.
— Все колонисты, бывшие в заключении на Земле, путешествуют на борту «Санта-Марии», — ответил Кэндзи. — Мы прибудем на место за два месяца до них.
— Ты много знаешь обо всем, что здесь творится, — сказал Макс. — А по-английски говоришь правильно, не то что ваши, которых я встречал в Литл-Роке или Тексаркане. Ты что — какой-то особенный?
— Нет, — произнес Кэндзи, не в силах сдержать смеха. — Я уже говорил, что буду ведущим историком нашей колонии.
Кэндзи уже собирался объяснить Максу, что провел в Штатах шесть лет и потому так хорошо знает английский, когда дверь в лоджию отворилась и внутрь вошел достойный пожилой джентльмен в сером костюме с темным галстуком.
— Простите, неужели я по ошибке попал в курительную комнату? — спросил он у Макса, снова взявшего в рот незажженную сигарету.
— Нет, папаша, — ответил Макс, — перед вами обсерватория, помещение слишком прекрасное, чтобы служить курительной. Скорее всего для этого занятия отведена небольшая комнатка без окон, где-нибудь возле ванных комнат. Чиновник из МКА, проводивший интервью, сказал мне…
Пожилой джентльмен глядел на Макса, словно биолог на редкое, но отвратительное существо.
— Меня, молодой человек, — заметил он, не дожидаясь пока Макс закончит свой монолог, — зовут не папашей, а Петром, точнее, Петром Мышкиным.
— Рад познакомиться, Питер, — Макс протянул руку. — А я Макс. Это вот парочка Вабаниабе. Они из Японии.
— Кэндзи Ватанабэ, — поправил его Кэндзи. — Это моя жена Наи, она из Таиланда.
— Мистер Макс, — официальным тоном продолжил Петр Мышкин, — мое имя Петр, а не Питер. Как скверно, что придется целых пять лет разговаривать на английском. И я считаю, что вполне могу требовать, чтобы хотя бы мое имя произносилось по-русски.
— О'кей, Пьйоотр, — Макс вновь ухмыльнулся. — А что вы делаете? Нет, позвольте сперва угадать… Вы — хозяин колонии.
На какую-то долю секунды Кэндзи показалось, что мистер Мышкин вот-вот взорвется в гневе, но вместо этого на лицо русского бочком проползла улыбка.
— Мистер Макс, вы безусловно наделены даром комика. Не сомневаюсь: в долгом и скучном космическом путешествии это, конечно, достоинство. — Он сделал небольшую паузу. — Чтобы вы знали — я не хозяин. Я всю жизнь посвятил юриспруденции и был членом Советского Верховного суда, за исключением последних двух лет, когда отставка позволила мне заняться поиском «новых приключений».
— Ну и ну! — воскликнул Макс Паккетт. — Вспомнил. Я читал о вас в журнале «Тайм». Судья Мышкин, прошу прощения. Я не узнал вас…
— Не в чем извиняться, — перебил его Мышкин, на лице его проступила удивленная улыбка. — Надо же, немного побыл частным лицом и все равно приняли за начальника. Наверное, у опытного судьи на физиономии застывает похоронное выражение. Кстати, мистер…
Когда все смогли убедиться, что ни китайцы, ни бразильцы не могли закодировать сигнал (технические возможности обеих стран по-прежнему уступали СОП), в направлении Рамы немедленно отправили подтверждение, чтобы исключить повторение передачи. Теперь суперагенты могли сосредоточиться на содержании самого послания.
Пришлось начать с исторических исследований. Считалось, что Рама II погиб от барражирующих ядерных ракет в апреле 2200 года, хотя имелись свидетельства (впрочем, ненадежные) того, что инопланетный корабль мог избежать подобной участи. Николь де Жарден, предположительно записавшая послание, считалась погибшей еще до того, как научный корабль экспедиции «Ньютон» оставил Раму. Безусловно, и сама она и любые ее останки должны были погибнуть в ядерном взрыве. Итак, говорить из космоса она не могла.
Но если некто или нечто, записавшее телевыступление, являлось роботом или подобием мадам де Жарден, уровень технологии его создателей немыслимо превосходил все известные на Земле. Посему предварительное заключение гласило, что землянам вновь приходится иметь дело с невероятно могущественной технологической цивилизацией, вполне отвечающей уровню, обнаруженному обоими кораблями, которые на Земле называли Рамой.
В том, что послание заключало в себе угрозу, суперагенты были единодушны. Если новый Рама действительно приближался к Солнечной системе, хотя обе станции «Экскалибур» этого еще не обнаружили, Земля не могла игнорировать послание. Конечно, нельзя было исключить и возможность искусного надувательства, наглого розыгрыша, учиненного блестящими китайскими физиками (подозревать можно было лишь их), однако до получения подтверждения СОП должен был выработать определенный план.
К счастью, уже существовал международный проект, предусматривавший создание на Марсе небольшой колонии к середине 2240-х годов. За два предыдущих десятилетия с полдюжины исследовательских экспедиций на Марс возобновили интерес к великой идее сделать красную планету обитаемой для людей. На Марсе уже работало несколько автоматических научных лабораторий, осуществлявших слишком опасные эксперименты, чтобы проводить их на Земле. Выполнить распоряжение Николь де Жарден и не испугать население можно было одним путем — следовало объявить о создании на Марсе более крупной колонии. Если бы вся история впоследствии оказалась надувательством, размер колонии можно было сократить до запланированного уровня.
Один из агентов, индиец по имени Рави Шринивасан, тщательно изучил архивы МКА, относящиеся к 2200 году, и нашел подтверждение тому, что Рама II не былуничтожен ядерной фалангой.
— Возможно, — сказал мистер Шринивасан, — мы видим обычную видеопередачу и перед нами действительно уважаемая мадам де Жарден.
— Но сейчас ей должно быть семьдесят семь лет, — возразил один из агентов.
— В передаче отсутствуют указания на время записи, — аргументировал мистер Шринивасан. — А если вы сопоставите сделанные во время полета фотоснимки мадам де Жарден с женщиной на экране, то сразу же заметите различия. В полученном нами видеоотрывке она старше, может быть, лет на десять. Для обмана или подделки чрезмерно тонкая работа.
Впрочем, мистер Шринивасан согласился, что МБР разработало вполне разумный план, пригодный даже на случай, если передача и в самом деле окажется правдивой. Поэтому ему не стоит тратить силы, чтобы доказать свою правоту. Но в первую очередь — на этом сошлись все суперагенты — следует позаботиться о том, чтобы о содержании передачи знало как можно меньше людей.
Сорок лет, прошедшие с начала XXII века, принесли на Землю заметные изменения. Из Великого хаоса Совет Объединенных Правительств вышел монолитной организацией, управляющей — или, во всяком случае, манипулирующей — политикой всей планеты. Перенеся жуткое потрясение во время хаоса, лишь Китай изолировался от внешнего мира и оставался вне сферы влияния СОП. Однако после 2200 года появились признаки того, что неоспоримое могущество СОП начинает слабеть.
Первым знаком упадка явились выборы 2209 года в Корее, когда народ этой страны, устав от вечной карусели коррумпированных политических режимов и государственных чиновников, богатеющих за счет населения, проголосовал за объединение с Китаем на федеративных началах. Из всех основных держав лишь в Китае сохранился метод правления, несколько отличающийся от регулируемого капитализма, практиковавшегося богатыми странами и конфедерациями Северной Америки, Азии и Европы. Китайское правительство установило в стране нечто вроде социал-демократии, основанной на гуманистических принципах, сведенных в единое целое католическим святым Микелем Сиенским, жившим в XXII веке в Италии.
Результаты выборов в Корее повергли в смятение СОП да и весь мир. К тому времени, когда МБР сумело затеять гражданскую войну (2211–2212), новое правительство Кореи и его китайские союзники сумели покорить сердца и умы своих народов. Восстание легко подавили, и Корея как составная часть вошла в Китайскую федерацию.
Китай во всеуслышание заявил о том, что не имеет намерения экспортировать свой способ правления военным путем, но мир, естественно, не поверил ему на слово. Военный и разведывательный бюджеты СОП удвоились между 2210–2200 годами, и политическая напряженность вернулась на мировую арену.
Тем временем в 2218 году триста пятьдесят миллионов бразильцев избрали наделенного харизмой генерала Жоао Перейру главой своей нации. Генерал Перейра полагал, что СОП не ценит Южную Америку и пренебрегает ею (и он не ошибался), а потому потребовал произвести преобразования внутри этой организации, способные исправить создавшееся положение. Получив отказ СОП, Перейра гальванизировал Южно-Американский регионализм, аннулировав для этого в одностороннем порядке хартию СОП. На деле получилось, что Бразилия вышла из СОП, и в последующем десятилетии остальные южно-американские нации, вдохновляемые военной мощью Бразилии, успешно противостояли миротворческим силам СОП. В итоге на мировой геополитической арене появился третий игрок — нечто вроде Бразильской империи, возглавлявшейся энергичным генералом Перейрой.
Поначалу эмбарго, налагаемое СОП, грозило вернуть Бразилию вместе с Южной Америкой к нищете, царившей здесь во времена Великого хаоса. Но Перейра сопротивлялся. Поскольку передовые страны Северной Америки, Европы и Азии не желали покупать у Бразилии предметы легального экспорта, оставалось завалить их экспортом нелегальным. Основным товаром Бразильской империи стали наркотики. Эта политика имела огромный успех, и к 2240 году из Южной Америки во все прочие страны света хлынул широкий поток всякого зелья.
Вот такая политическая ситуация возникла на нашей планете, когда из космоса пришло послание Николь. Хотя в хватке СОП обнаружилась некоторая слабина, все-таки во власти его находились 70 % населения и 90 % материальных ресурсов Земли. Поэтому было вполне естественно, что СОП и его орган, МКА, взяли на себя всю ответственность. Тщательно следуя критериям безопасности, определенным МБР в феврале 2242 года, они объявили о пятикратном увеличении числа поселенцев в колонии Лоуэлл. Отбытие колонистов с Земли было назначено на конец лета — начало осени 2245 года.
Находившиеся в комнате четверо голубоглазых и светловолосых шведов, уроженцев города Мальме, один за другим вышли из помещения, оставив Кэндзи и Наи Ватанабэ вдвоем. Она все глядела на Землю, оставшуюся в тридцати пяти тысячах километров под ними. Кэндзи встал возле нее перед огромным обсервационным окном.
— Я как-то не понимала, — проговорила Наи, — что такое — находиться на геосинхронной орбите. Земля там, внизу, неподвижна, она словно застыла в пространстве.
Кэндзи расхохотался.
— На деле движемся и мы, и она, причем очень быстро. Но, поскольку время нашего обращения по орбите совпадает с периодом вращения Земли, она для нас как будто стоит на месте.
— На другой станции было иначе, — Наи отправилась от окна, шаркая шлепанцами. — Там Земля казалась величественнее, динамичнее… более впечатляющей.
— Но тогда мы были только в трехстах километрах над ней. Конечно же…
— Дерьмо! — донеслось от противоположного края обсервационной лоджии. В воздухе в метре над полом повис рослый молодой человек в ковбойке и голубых джинсах, и все отчаянные телодвижения только отодвигали его в сторону. Кэндзи торопливо приблизился и помог вошедшему опуститься на ноги.
— Спасибо. Вечно забываю про то, что здесь нельзя отрывать от пола сразу обе ноги. Эта клепаная невесомость не для нас, фермеров. — Мужчина говорил с заметным южным акцентом: — Ой, извините за выражения, мэм. Слишком много времени приходится проводить среди коров и свиней, — он протянул руку Кэндзи. — Меня зовут Макс Паккетт, я из Де-Куина, Арканзас.
Кэндзи представил и себя, и жену. На открытом лице Макса Паккетта улыбка была частой гостьей.
— Знаете, — сказал Макс, — когда я записывался на Марс, как-то не подумал, что почти всю дорогу придется жить в невесомости… Что же с курочками моими будет? Небось, и яйца теперь не снесут.
Макс подошел к окну.
— А на той забавной планетке в моем доме сейчас полдень. Братишка Клайд бутылочку пивца раскупорил, а Винона, жена его, сандвич ему готовит. — Помедлив, он обернулся к обоим Ватанабэ. — А что вы будете делать на Марсе?
— Я буду историком колонии, — ответил Кэндзи. — Во всяком случае, одним из них. А моя жена Наи — преподаватель английского и французского языков.
— Дерьмо, — произнес Макс Паккетт. — Я-то думал, что вы тоже крестьяне из Вьетнама или Лаоса, хотел узнать кое-что о рисе.
— Кажется, я слышала что-то о курах? — спросила Наи после недолгого молчания. — У нас на «Пинте» будут цыплята?
— Мэм, пятнадцать тысяч моих отборных курочек тихо сидят по клеткам в грузовом буксире по ту сторону этой станции. МКА столько заплатило за этих цыплят, что Клайд с Виноной смогут бездельничать целый год… Если мы не берем с собой моих птичек, просто не знаю, зачем еще они им понадобились.
— Пассажиры занимают всего лишь двадцать процентов объема «Ниньи» и «Санта-Марии», [32]- напомнил Кэндзи, обратившись к Наи. — Остальная часть приходится на припасы и разное снаряжение. На «Пинте» отправляется всего триста пассажиров, в основном чиновники из МКА и прочий ключевой персонал, необходимый для инициализации колонии…
— Что это еще за ини-мини-лизация? — вмешался Макс. — Ты, друг, говоришь, как тот робот. — Он ухмыльнулся Наи. — Однажды я целых два года возился с говорящим культиватором, а потом выбросил этого сукина сына и взял простой — молчащий.
Кэндзи ответил непринужденным смешком.
— Похоже, заразился жаргоном, принятым в МКА, когда вербовал колонистов на востоке. Я был одним из первых чиновников, назначенных на Нью-Лоуэлл.
Макс взял сигарету и оглянулся.
— Знака «не курить» не заметно. Надеюсь, если чуть подымлю, беды не будет. — Он заложил сигарету за ухо. — Винона терпеть не может, когда мы с Клайдом беремся смолить. Говорит, что теперь курят только шлюхи и фермеры.
Макс рассмеялся, Кэндзи с Наи расхохотались. Забавный тип.
— Кстати, о шлюхах. А где эти преступницы, которых показывали по телевизору? Уууя! До чего ж там были симпатичные. Не то, что мои цыплята и свиньи.
— Все колонисты, бывшие в заключении на Земле, путешествуют на борту «Санта-Марии», — ответил Кэндзи. — Мы прибудем на место за два месяца до них.
— Ты много знаешь обо всем, что здесь творится, — сказал Макс. — А по-английски говоришь правильно, не то что ваши, которых я встречал в Литл-Роке или Тексаркане. Ты что — какой-то особенный?
— Нет, — произнес Кэндзи, не в силах сдержать смеха. — Я уже говорил, что буду ведущим историком нашей колонии.
Кэндзи уже собирался объяснить Максу, что провел в Штатах шесть лет и потому так хорошо знает английский, когда дверь в лоджию отворилась и внутрь вошел достойный пожилой джентльмен в сером костюме с темным галстуком.
— Простите, неужели я по ошибке попал в курительную комнату? — спросил он у Макса, снова взявшего в рот незажженную сигарету.
— Нет, папаша, — ответил Макс, — перед вами обсерватория, помещение слишком прекрасное, чтобы служить курительной. Скорее всего для этого занятия отведена небольшая комнатка без окон, где-нибудь возле ванных комнат. Чиновник из МКА, проводивший интервью, сказал мне…
Пожилой джентльмен глядел на Макса, словно биолог на редкое, но отвратительное существо.
— Меня, молодой человек, — заметил он, не дожидаясь пока Макс закончит свой монолог, — зовут не папашей, а Петром, точнее, Петром Мышкиным.
— Рад познакомиться, Питер, — Макс протянул руку. — А я Макс. Это вот парочка Вабаниабе. Они из Японии.
— Кэндзи Ватанабэ, — поправил его Кэндзи. — Это моя жена Наи, она из Таиланда.
— Мистер Макс, — официальным тоном продолжил Петр Мышкин, — мое имя Петр, а не Питер. Как скверно, что придется целых пять лет разговаривать на английском. И я считаю, что вполне могу требовать, чтобы хотя бы мое имя произносилось по-русски.
— О'кей, Пьйоотр, — Макс вновь ухмыльнулся. — А что вы делаете? Нет, позвольте сперва угадать… Вы — хозяин колонии.
На какую-то долю секунды Кэндзи показалось, что мистер Мышкин вот-вот взорвется в гневе, но вместо этого на лицо русского бочком проползла улыбка.
— Мистер Макс, вы безусловно наделены даром комика. Не сомневаюсь: в долгом и скучном космическом путешествии это, конечно, достоинство. — Он сделал небольшую паузу. — Чтобы вы знали — я не хозяин. Я всю жизнь посвятил юриспруденции и был членом Советского Верховного суда, за исключением последних двух лет, когда отставка позволила мне заняться поиском «новых приключений».
— Ну и ну! — воскликнул Макс Паккетт. — Вспомнил. Я читал о вас в журнале «Тайм». Судья Мышкин, прошу прощения. Я не узнал вас…
— Не в чем извиняться, — перебил его Мышкин, на лице его проступила удивленная улыбка. — Надо же, немного побыл частным лицом и все равно приняли за начальника. Наверное, у опытного судьи на физиономии застывает похоронное выражение. Кстати, мистер…