Кларк Артур Чарльз. Сад Рамы (Rama - 3)

   Наи склонилась вперед.
   - Кстати... поговаривают, что внутри цилиндра обитает другой вид разумных существ... совершенно не похожий на птиц.
   Макс расхохотался.
   - Кто знает, чему верить? Телевидение и газеты сообщают лишь то, что им приказывает Накамура, и все это знают. А слухов всегда прорва... Внутри того поселения я сам видел таких животных и растения, что меня больше ничто не удивит.
   Наи подавила зевок.
   - Мне пора идти, - проговорил Макс, вставая. - Пусть наша хозяйка ложится спать. - Он поглядел на Эпонину. - Ты не будешь возражать, если тебя проводят до дома?
   - В зависимости от того, кто вызовется провожать, - усмехнулась Эпонина.
   Через несколько минут Макс с Эпониной добрались до ее крошечной хижины на одной из боковых улиц Авалона. Макс бросил сигарету, которую они выкурили на двоих, и затоптал ее в грязь.
   - А ты не против... - начал он.
   - Да, Макс, конечно не против, - вздохнув, ответила Эпонина. - Тем более, что это будешь ты. - Она поглядела ему прямо в глаза. - Но если ты разделишь мою постель хоть однажды, тогда я захочу тебя снова, и если по какой-то ужасной случайности, невзирая на все предосторожности, ты заработаешь RV-41, я никогда не прощу себе.
   Эпонина прижалась к нему, чтобы скрыть свои слезы.
   - Спасибо тебе за все, - проговорила она. - Ты хороший человек, Макс Паккетт, быть может, единственный во всей этой безумной Вселенной.
   Эпонина шла по парижскому музею, на стенах его были развешаны сотни шедевров. По залу торопилась большая группа туристов... на пять шедевров кисти Ренуара и Моне они потратили всего сорок пять секунд. "Остановитесь, - закричала Эпонина во сне. - За такое время их нельзя даже _увидеть_".
   Громкий стук в дверь прогнал сон.
   - Это мы, Эпонина, - она услышала голос Элли. - Если сейчас слишком рано, мы зайдем попозже, перед тем как ты уйдешь в школу. Роберт опасается, что мы надолго застрянем в психиатричке.
   Эпонина потянулась за халатом, свисавшим с единственного стула.
   - Минутку. Иду.
   Она открыла дверь друзьям. Элли была в форме медсестры, маленькая Николь в самодельном рюкзаке припала к спине матери. Спящий младенец был укутан в хлопковое одеяло, чтобы было теплее.
   - Можно войти?
   - Конечно, - ответила Эпонина. - Извините, должно быть, я чего-то не расслышала...
   - Разумеется, сейчас не самое удобное время, чтобы ходить в гости, проговорила Элли, - но учитывая нашу занятость в госпитале, если мы не придем пораньше, то так и не сумеем выбраться к тебе.
   - Ну а как ты себя чувствуешь? - спросил доктор Тернер через несколько секунд. Он поднес сканер к телу Эпонины, и данные уже начали появляться на экране переносного компьютерного монитора.
   - Слегка устала, - произнесла Эпонина. - Но, возможно, просто психологически. После того как два месяца назад ты сказал мне, что обнаружил признаки ухудшения, начало сердечного приступа мерещится мне по крайней мере раз в день.
   Во время обследования Элли оперировала с клавиатурой, присоединенной к монитору. Она убедилась, что наиболее важная информация с монитора записана компьютером. Эпонина перегнулась, чтобы видеть экран.
   - А как работает новая система, Роберт?
   - Зонды несколько раз отказывали, - ответил он. - Эд Стаффорд утверждает, что они недостаточно хорошо отработаны... К тому же у нас нет еще надежной схемы обработки данных, но в целом мы довольны.
   - Отлично получилось, Эпонина, - отозвалась Элли, не поднимая глаз от клавиатуры. - При наших ограниченных средствах, когда столько раненых на войне, мы не смогли бы следить за больными RV-41 без помощи таких автоматов.
   - Жаль, что мне не удалось воспользоваться советами Николь при проектировании, - проговорил Роберт Тернер. - Она великолепно знает системы внутреннего контроля. - Доктор заметил на графике нечто неожиданное. - Скопируй его, дорогая. Нужно будет показать Эду.
   - Ты не слыхала чего-нибудь нового о своей матери? - спросила Эпонина, когда обследование приближалось к концу.
   - Два дня назад мы встречались с Кэти, - не сразу ответила Элли. - Это был трудный вечер, она явилась с каким-то "поручением" от Накамуры и Макмиллана, чтобы обсудить его с нами... - Голос Элли едва был слышен. Во всяком случае, Кэти утверждает, что суд состоится до Дня Поселения.
   - А она видела Николь?
   - Нет. Насколько нам известно, ее никто не посещает. Пищу ей доставляют Гарсиа, а ежемесячные медосмотры проводят Тиассо.
   Кроха Николь закопошилась и пискнула за спиной матери. Эпонина потянулась, прикоснулась к щечке ребенка, открытой для воздуха.
   - Трудно поверить... такие мягкие, - сказала она. В этот момент малышка открыла глаза и заплакала.
   - У меня есть время покормить ее, Роберт? - спросила Элли.
   Доктор Тернер поглядел на часы.
   - Хорошо. Здесь мы почти закончили... Вильма Марголин и Билл Такер живут в следующем квартале. Я схожу к ним, а потом вернусь.
   - А ты справишься без меня?
   - Едва-едва, - мрачно ответил он. - В особенности с беднягой Такером.
   - Билл Такер медленно умирает, - пояснила Элли, обращаясь к Эпонине. Он живет один, у него сильные боли. Но правительство теперь запретило эвтаназию, и мы ничего не можем поделать.
   - Ну что ж, сегодняшнее обследование не показало никакого ухудшения, сказал доктор Тернер Эпонине несколько мгновений спустя. - Спасибо и за это.
   Эпонина не слышала его. Умственным взором она видела свою медленную и мучительную смерть. "А я не хочу, чтобы так было со мной, не хочу. И как только не смогу ухаживать за собой... Макс принесет мне ружье".
   - Извини, Роберт. Должно быть, мне хочется спать куда сильнее, чем кажется. Что ты сказал?
   - Что тебе хуже не стало. - Роберт поцеловал Эпонину в щеку и направился к двери. - Вернусь через двадцать минут, - обратился он к Элли.
   - Роберт выглядит очень усталым, - проговорила Эпонина после его ухода.
   - Да, - ответила Элли. - Он по-прежнему так много работает... в свободное время все равно одни волнения. - Элли сидела на земляном полу, прислонившись спиной к стене хижины. Николь на ее руках припала к груди и время от времени ворковала.
   - Смешная какая, - произнесла Эпонина.
   - Что ты, просто неописуемое удовольствие.
   "Это не для меня, - проговорил внутренний голос Эпонины, - ни теперь, ни когда-либо". В памяти Эпонины промелькнула страстная ночь, когда она едва сумела сказать "нет" Максу Паккетту. Столько горечи накопилось на душе. Она попыталась справиться с собой.
   - Я прекрасно погуляла вчера с Бенджи. - Эпонина решила изменить тему.
   - Не сомневаюсь, он сегодня утром все мне расскажет, - проговорила Элли. - Он обожает воскресные прогулки с тобой, других радостей не осталось, кроме моих редких визитов... я так благодарна тебе.
   - Забудь об этом. Бенджи нравится мне. К тому же приятно ощущать себя полезной, если ты понимаешь, что я имею в виду... Он приспособился на удивление хорошо. Во всяком случае, у него меньше причин для жалоб, чем у сорок первых и тех, кого послали работать на оружейную фабрику.
   - Он скрывает свою боль, - сказала Элли. - Бенджи умнее, чем все думают... В психиатричке ему не нравится, но он понимает, что не может позаботиться о себе. И он не хочет быть для кого-нибудь обузой.
   На глазах Элли вдруг выступили слезы, и тело ее дрогнуло. Малышка Николь оторвалась от груди и уставилась на мать.
   - С тобой все в порядке? - спросила Эпонина.
   Элли утвердительно кивнула, вытерла глаза маленьким хлопковым платочком, который держала возле груди, чтобы не промокнуть. Николь принялась сосать дальше.
   - На страдания вообще трудно смотреть, - проговорила Элли. - А напрасные страдания просто разрывают сердце.
   Охранник внимательно проверил удостоверения и передал их другому, облаченному в форму человеку, сидевшему за пультом компьютера. Тот запросил какую-то информацию и вернул документы охране.
   - Почему, - спросила Элли, когда они отошли подальше и никто не мог ее слышать, - почему этот человек каждый день проверяет наши фотографии, если за последний месяц он пропускал нас через этот пункт не меньше дюжины раз?
   Они шли вдоль улицы, направляясь к выходу из поселения, расположенного близ Позитано.
   - Это его обязанность, - ответил Роберт, - и ему приятно ощущать собственную значимость. Если он перестанет устраивать из этого церемонию, мы забудем, что он обладает властью над нами.
   - Когда биоты контролировали вход, все происходило куда проще.
   - Но те из них, кто еще функционирует, нужны на войне... к тому же Накамура опасается, что вдруг явится призрак Ричарда Уэйкфилда и каким-то образом подчинит себе биотов.
   Они молча шли несколько секунд.
   - Так ты считаешь, что моего отца нет в живых, дорогой?
   - Увы, милая, - Роберт ответил не сразу, он был удивлен прямотой вопроса. - Я _сомневаюсь_ в том, что он жив, но _надеюсь_ на это.
   Роберт и Элли наконец очутились на окраине Позитано. Вдоль улицы, плавно спускавшейся к центру поселка, выстроились несколько новых домов в европейском стиле.
   - Кстати, Элли, - проговорил Роберт, - когда ты завела речь об отце, я вспомнил об одной вещи, которую хотел обсудить с тобой... Помнишь, я рассказывал тебе о проекте, том самом, которым занимается Эд Стаффорд?
   Элли покачала головой.
   - Он пытается классифицировать информацию обо всех колонистах с помощью укрупненных генетических групп. По его мнению, подобная классификация, пусть даже она является полностью произвольной, поможет предсказать, кто из нас и какими болезнями может заболеть. Я не совсем согласен с таким подходом - он кажется мне слишком формальным и математическим, а не медицинским. Однако аналогичные исследования проводились на Земле; выяснилось, что люди со сходной наследственностью склонны к одним и тем же заболеваниям.
   Элли остановилась и вопросительно поглядела на мужа.
   - Почему ты решил поговорить со мной об этом?
   Роберт усмехнулся.
   - Вот-вот, - проговорил он. - Я как раз к этому и подхожу... Во всяком случае, Эд разработал разностную схему, численный метод определения генетических различий между двумя индивидами по четырем основным аминокислотам, составляющим цепь в геноме. И с ее помощью в экспериментальном порядке разделил все население Нового Эдема на группы. Конечно, разностная схема ничего не значит...
   - Роберт Тернер, - со смешком перебила его Элли. - А ты не собираешься закончить свою мысль? Что ты хочешь мне сказать?
   - Ну хорошо, есть одна странность. Совершенно непонятная. В первом варианте классификации двое колонистов оказались за пределами всех групп. Изменив определения, Эд в конце концов сумел подобрать количественный разброс параметров одного из них и втиснул его куда-то. Но структура аминокислотных цепей оставшегося индивида настолько отлична от всех прочих обитателей Нового Эдема, что его не удалось отнести ни к одной из групп.
   Элли глядела на Роберта так, словно бы муж ее сошел с ума.
   - Эти два человека - твой брат Бенджи и ты, - неловко завершил Роберт. - Вы двое выходите за пределы всех групп.
   - Следует ли мне беспокоиться об этом? - спросила Элли после того, как они в молчании прошли метров тридцать.
   - Не думаю, - спокойно ответил Роберт. - Возможно, всему виной схема, которую использовал Эд. Быть может, он где-то ошибся... Впрочем, космические излучения могли в самом деле изменить генетическую структуру твоего организма на стадии эмбриона.
   К этому времени они оказались на главной площади Позитано. Элли наклонилась к мужу и поцеловала его.
   - Все это очень интересно, дорогой, - проговорила она, чуть поддразнивая его, - но я все еще не могу понять, зачем ты затеял этот разговор?
   Большую часть площади занимала стоянка велосипедов. Выстроенные в две дюжины рядов и несколько колонн парковочные места размещались перед бывшей станцией. Теперь все колонисты передвигались на велосипедах, за исключением главы и членов правительства, пользовавшихся электрокарами.
   Поезда в Новом Эдеме были отменены вскоре после начала войны. Внеземляне изготовили вагоны из очень легких и исключительно прочных материалов, которые фабрики, построенные в колонии, так и не сумели воспроизвести. Армия нуждалась в этих сплавах для самых разнообразных целей, и к середине войны оборонительное ведомство реквизировало все вагоны.
   Элли и Роберт бок о бок ехали на велосипедах вдоль берега озера Шекспир. Маленькая Николь проснулась и невозмутимо оглядывала окружавший ее ландшафт. Они миновали парк, где в День Поселения всегда происходили пикники, и повернули на север.
   - Роберт, - весьма серьезным тоном произнесла Элли, - ты уже обдумал наш долгий разговор, состоявшийся прошлой ночью?
   - О Накамуре и политике?
   - Да, - ответила она. - Я все-таки полагаю, что мы оба должны выступить против его указа, отменяющего выборы до конца войны... Тебя в колонии уважают. И многие из тех, кто работает в здравоохранении, последуют за тобой... Наи полагает, что могут забастовать даже работники фабрики в Авалоне.
   - Я не могу этого сделать, - после долгого молчания проговорил Роберт.
   - Почему же, дорогой?
   - Потому что я не верю в удачный исход... Элли, ты - идеалистка. В твоем мире люди действуют в соответствии с моральными принципами или общественной необходимостью. На самом деле так никогда не бывает. Если мы выступим против Накамуры, нас скорее всего просто засадят в тюрьму. А что тогда будет с дочерью? К тому же нам наверняка откажут в средствах на борьбу с RV-41, и этим беднягам станет еще хуже. Сократят расходы и на госпиталь... Многие люди пострадают из-за нашего идеализма. Как врач я нахожу возможные последствия неприемлемыми.
   Элли съехала с велосипедной дорожки в небольшой парк в пяти сотнях метров от первых зданий Сентрал-Сити.
   - Почему ты остановилась? - поинтересовался Роберт. - Нас ждут в госпитале.
   - Хочется минут пять просто поглядеть на деревья, понюхать цветы и обнять Николь.
   Когда Элли слезла с велосипеда, Роберт помог ей снять с плеч рюкзак с младенцем. Элли уселась на траву, положила Николь к себе на колени. Взрослые молча следили за Николь, внимательно разглядывавшей три травинки, которые она уже сорвала своей короткой ручкой. Наконец Элли расстелила одеяло и нежно положила на него дочь. Потом подошла к мужу и обняла его за шею.
   - Я люблю тебя, Роберт, очень-очень люблю. Но приходится признаваться, что иногда я совсем не согласна с тобой.
   9
   Свет, падавший в единственное окно в камере, вырисовывал картинку на глинобитной стене напротив кровати Николь. Решетка, прикрывавшая окно, образовывала квадрат, разделенный двумя вертикалями и двумя горизонталями, - почти идеальную матрицу "три на три". Проникшие в камеру лучи дали знать Николь, что пора вставать. Поднявшись с деревянного топчана, она пересекла комнату и помыла лицо в умывальнике. Потом глубоко вздохнула, пытаясь скопить в себе силы еще на один день.
   Николь не сомневалась, что ее последнее жилище, в котором она находилась уже около пяти месяцев, располагалось где-нибудь в новом сельскохозяйственном районе Нового Эдема, в узкой полоске, протянувшейся от Хаконе до Сан-Мигеля. Везли ее с завязанными глазами, но Николь быстро поняла, что она находится в сельской местности. Иногда через небольшое окошко - 40-сантиметровый квадрат под потолком - в ее камеру сочился густой запах навоза. Кроме того, по ночам за окном Николь было абсолютно темно - никаких отблесков.
   "Последние месяцы оказались самыми худшими, - подумала Николь, вставая на цыпочки, чтобы пропихнуть через решетку несколько зернышек риса. - Ни разговоров, ни чтения, ни упражнений. Два раза в день рис и вода". На окне появилась маленькая рыжая белочка, посещавшая ее по утрам. Услышав ее, Николь отступила назад, чтобы видеть, как белка ест рис.
   - Увы, только ты разделяешь мое общество, симпатяга, - громко произнесла Николь. Белка прекратила есть и прислушалась, готовая бежать при первом признаке опасности. - И не понимаешь ни слова из того, что я тебе говорю. - Белка не стала задерживаться. Доев свою порцию риса, она отправилась восвояси, оставив Николь в одиночестве. Несколько минут женщина глядела в окно, где только что находилась белка, размышляя о судьбе собственной семьи.
   Шесть месяцев назад, когда суд по обвинению в подстрекательстве к бунту был в последнюю минуту "отложен на неопределенное время", Николь разрешили каждую неделю принимать только одного посетителя; свидание длилось один час. Пусть встречи происходили в присутствии охранника и всякие разговоры о политике и текущих событиях были строго запрещены, но она с нетерпением ждала еженедельных свиданий с Элли или Патриком. Чаще приходила Элли. По некоторым намекам, весьма осторожно сделанным ее детьми, Николь заключила, что Патрик участвует в какого-то рода правительственной деятельности и не может часто отпрашиваться.
   Когда Николь узнала, что Бенджи забрали в больницу и не позволяют посещать его, она разгневалась, затем впала в депрессию. Учитывая обстоятельства, Элли пыталась уверить свою мать, что с Бенджи все в порядке. О Кэти не говорили. Патрик и Элли не знали, как объяснить Николь, что старшая сестра вообще не желает видеться со своей матерью.
   Во время тех прежних визитов безопасной темой для разговоров всегда являлась беременность Элли. Николь с радостью поглаживала дочь по животу и обсуждала вопросы, связанные с самочувствием будущей матери. Когда Элли заводила речь о развитии эмбриона, Николь могла сравнивать ощущения дочери и собственные воспоминания. "Когда я была беременна Патриком, - однажды вспомнила она, - то ни разу не испытывала усталости. Ты же, напротив, вела себя просто кошмарно, всегда начинала брыкаться ночью, как только я засыпала". Когда Элли чувствовала себя неважно, Николь предписывала ей диету или физические упражнения, которые могли бы избавить ее от недомогания.
   Последний визит Элли состоялся за два месяца до предполагаемого времени рождения ребенка. Но на следующей неделе после него Николь перевели в новую камеру, и с тех пор она не видела людей. Обслуживая Николь, биоты молчали и как будто даже не слышали вопросов. Однажды с досады она даже прикрикнула на Тиассо, следившую за ее еженедельным купанием.
   - Неужели ты не можешь понять? Моя дочь должна была родить ребенка, моего внука, еще на той неделе. Я хочу знать, все ли в порядке.
   В прежних камерах Николь всегда позволяли читать. Новые книжные диски в соответствии с заказом доставлял ей библиотекарь, так что дни между визитами проходили довольно быстро. Она перечитала почти все исторические романы отца, кое-что из поэзии, из истории, несколько наиболее интересных медицинских книг. Мысли Николь особенно занимала параллель между ее жизнью и судьбой обеих героинь ее детства: Жанны д'Арк и Алиеноры Аквитанской. Ни одна из этих двух женщин не пошла на компромисс после долгого и трудного пребывания в тюрьме, и это укрепляло дух Николь.
   Когда ее перевели на новое место и обслуживавшая ее Гарсиа не возвратила ей электронное читающее устройство со всеми личными заметками, Николь сперва подумала, что просто произошла ошибка. Несколько раз она просила вернуть читающее устройство и, не получив его, поняла, что впредь будет лишена права на чтение.
   В новой камере дни тянулись так медленно. Целыми днями Николь ходила взад и вперед, стараясь сохранить бодрость тела и духа. Она пыталась как-то распределять время, отведенное ходьбе, при этом заставляя себя не вспоминать о семье - подобные мысли теперь всегда вызывали в ней чувство потери и уныния, - и обращалась к более философичным концепциям или идеям. Часто, заканчивая прогулку, она концентрировала свое внимание на каком-нибудь давнишнем событии, пытаясь переосмыслить и глубже понять его смысл и исход.
   Однажды - уже после долгой ходьбы - Николь отчетливо вспомнила ряд событий, имевших место, когда ей было 15 лет. К тому времени они с отцом уже поселились в своем комфортабельном доме в Бовуа. Николь блестяще училась в школе. Она решила принять участие в национальном конкурсе, где должны были избрать трех исполнительниц роли Жанны д'Арк для серии представлений, посвященных 750-й годовщине ее мученической кончины в Руане. Николь со страстью отдалась состязанию, ее целеустремленность одновременно и восхищала, и озадачивала отца. Когда Николь выиграла региональные соревнования в Туре, Пьер на шесть недель прервал работу над очередным романом, чтобы помочь своей обожаемой дочери лучше подготовиться к национальному финалу в Руане.
   Николь была первой в атлетической и интеллектуальной компонентах состязания. Она уже получила высокие оценки в ходе конкурса. Они с отцом не сомневались, что ее изберут. Но, когда объявили победительницу, Николь оказалась среди дублерш.
   "Многие годы, - размышляла Николь, расхаживая по камере в Новом Эдеме, - я полагала, что проиграла. Пусть отец говорил, что Франция еще не готова к меднокожей Жанне д'Арк. В собственных глазах я потерпела неудачу и была сокрушена ею. Моя самооценка восстановилась лишь во время Олимпийских игр, и всего через несколько дней после моей победы Генри самым жестоким образом вновь поверг меня в прах".
   "Как дорого я заплатила, - продолжала Николь. - Сколько лет я была полностью поглощена собой, потому что не уважала себя, и почувствовала удовлетворение только тогда, когда научилась отдавать себя и свое другим. - Ход ее мыслей ненадолго прервался. - Почему столь многие люди обязательно познают себя одним и тем же путем? Почему юность эгоистична и зачем в начале ее следует найти себя, а потом уже понять, как много в жизни такого, ради чего стоит жить?"
   Когда ведавшая питанием Гарсиа принесла к обеду свежий хлеб и немного тертой моркови, Николь заподозрила, что скоро в ее положении произойдут перемены. И через два дня в ее камеру явилась Тиассо с расческой, косметикой, зеркалом и даже духами. Николь вволю понежилась в ванной, впервые освежившись по-настоящему за несколько месяцев. Забрав деревянный чан, Гарсиа, отправляясь к выходу, подала ей записку. "Завтра тебя посетит гость", говорилось в ней.
   Николь не могла уснуть. Утром как девчонка она поболтала со своей приятельницей-белкой, обсудив свои надежды и тревоги, касающиеся грядущего рандеву. Несколько раз бралась за лицо и волосы, а потом решила, что и то и другое безнадежно. Время текло очень медленно.
   Наконец, уже перед ленчем, она услышала в коридоре человеческие шаги, приближавшиеся к ее камере. Николь рванулась вперед в ожидании.
   - Кэти, - воскликнула она, заметив свою дочь, показавшуюся из-за угла.
   - Привет, мама, - сказала Кэти... отперев дверь ключом, она вошла в камеру. Женщины крепко и недолго обнялись. Николь даже не пыталась удержать слезы, невольно хлынувшие из глаз.
   Они сели на койку Николь - другой мебели в камере не было - и несколько минут вполне дружелюбно говорили о семье. Кэти сообщила Николь, что у нее появилась внучка ("Николь де Жарден-Тернер, ты можешь гордиться"), а затем извлекла около двадцати фотографий. На снимках была малышка со своими родителями, Элли и Бенджи в парке, Патрик в военной форме, нашлась даже пара снимков Кэти в вечернем платье. Николь по одному проглядела их все, глаза ее то и дело наполнялись слезами. "Ах, Кэти", - несколько раз воскликнула она.
   Просмотрев все фотографии, Николь искренне поблагодарила дочь.
   - Можешь оставить себе, мама, - проговорила Кэти, вставая и подходя к окну. Открыв сумочку, она извлекла сигареты и зажигалку.
   - Дорогая, - неуверенно попросила Николь, - а ты могла бы не курить? Вентиляция тут ужасная. Запах табака останется на несколько недель.
   Кэти несколько секунд глядела на мать, а затем положила сигареты и зажигалку обратно в сумочку. В этот момент возле камеры появилась пара Гарсиа со столиком и двумя стульями.
   - Что это? - поинтересовалась Николь.
   Кэти улыбнулась.
   - А сейчас мы с тобой поедим, - сказала она. - Я кое-что приготовила для такого случая - цыпленка с грибами под винным соусом.
   Вскоре третья Гарсиа внесла в комнату еду, от которой исходил божественный аромат, и поставила на застеленный скатертью стол среди тонкого фарфора и серебра. Появилась даже бутылка вина, а рядом с ней два хрустальных бокала.
   Николь с трудом вспоминала правила хорошего тона. Цыпленок оказался восхитительным, грибы были такими нежными, и она молча наслаждалась едой. Время от времени прикладываясь к бокалу вина, Николь бормотала: "У... просто чудо", но не говорила почти ничего до тех пор, пока тарелка полностью не опустела.
   Кэти, напротив, едва прикоснулась к еде и все наблюдала за матерью. Когда Николь закончила с едой, Кэти позвала Гарсиа. Та унесла блюдо и принесла кофе, которого Николь не видела почти два года.
   - Итак, Кэти, - сказала Николь, поблагодарив дочь улыбкой, - а как у тебя дела, чем ты занята?
   Кэти непристойно расхохоталась.
   - Тем же самым дерьмом, - заявила она. - Теперь я "директорствую" над всем курортом Вегас... проверяю акты из клубов. Впрочем, великое дело... тут Кэти осадила себя, учитывая, что ее мать не знала ничего о войне во втором поселении.
   - А ты подыскала мужчину, способного по достоинству оценить все твои качества? - тактично спросила Николь.
   - Такого, что остался бы рядом со мной, - нет, - ответила Кэти и вдруг вспыхнула. - Вот что, мама, - проговорила она, перегибаясь через стол. - Я явилась сюда не для того, чтобы обсуждать мои любовные похождения... У меня к тебе есть предложение, или же скорее его делает тебе вся семья.