Кларк Артур Чарльз. Сад Рамы (Rama - 3)

   Николь посмотрела на дочь, озадаченно хмурясь. Она впервые заметила, что Кэти очень постарела за эти два года, с тех пор как она видела дочь в последний раз.
   - Не понимаю. Что за предложение?
   - Ну, как ты знаешь, правительство собирается возобновить твое дело. Теперь они готовы провести судебный процесс. Тебя обвиняют в подстрекательстве к бунту, что может повлечь за собой смертный приговор. Прокурор сообщил нам, что показаний против тебя больше, чем нужно, и тебя безусловно осудят. Однако, учитывая все твои прошлые заслуги перед колонией, если ты признаешь себя виновной, будешь осуждена по менее серьезной статье: твои действия сочтут "непреднамеренными".
   - Но я ни в чем не виновата, - твердо проговорила Николь.
   - Я знаю это, мама, - ответила Кэти с легким нетерпением. - Но мы Элли, Патрик и я - не сомневаемся в том, что тебя скорее всего осудят. Прокурор обещал нам, что как только ты признаешь себя виновной, тебя немедленно переместят в более удобное помещение и разрешат свидания с семьей, в том числе и с новорожденной внучкой... Он даже намекнул, что может походатайствовать перед властями, чтобы Бенджи разрешили жить у Роберта и Элли...
   Николь возмутилась.
   - Неужели вы все считаете, что я пойду на сделку и признаю свою вину, несмотря на то что упорно настаивала на своей невиновности с момента ареста?
   Кэти кивнула.
   - Мы не хотим, чтобы ты умерла. Тем более без особых причин.
   - Как это без _причин_, - глаза Николь внезапно вспыхнули. - По-твоему, мне незачем умирать? - Она отодвинулась от стола, встала и заходила по камере. - Я умираю за _справедливость_, - проговорила Николь, обращаясь скорее к себе самой, чем к Кэти, - хотя бы в собственном представлении, если никто во Вселенной не сумеет понять этого.
   - Но, мама, - вновь вмешалась Кэти, - ради чего? Твои дети и внучка навсегда будут лишены твоего общества, а Бенджи навеки останется в этом Гнусном заведении...
   - Так вот что - мне предлагают сделку, - перебила ее Николь, возвысив голос. - Дешевый вариант сделки Фауста с дьяволом... Николь, забудь про свои принципы, скажи, что ты виновата, пусть даже ты ничего не нарушала. Не надо даже продавать свою душу за более земные награды. Ну нет, подобное предложение несложно и отвергнуть... Тебя попросили взяться за дело, потому что так будет лучше твоей семье... Кому еще мать окажет больше внимания?
   Глаза Николь зажглись. Кэти полезла в сумочку, извлекла сигарету и зажгла ее дрожащей рукой.
   - И кто же ко мне приходит с таким предложением? - продолжала Николь. Она уже кричала. - Кто доставляет мне изысканную пищу и вино, приносит фотоснимки членов моей семьи, чтобы я смягчилась... чтобы встретила нож, который, без сомнения, убьет меня с куда большей болью, чем электрический стул? Конечно, моя собственная дочь, возлюбленное дитя, порождение моего чрева.
   Николь вдруг шагнула перед и ухватила Кэти за плечи.
   - Кэти, не будь Иудой, - проговорила Николь, встряхнув испуганную дочь. - Ты достойна лучшей роли. Когда-нибудь, после того как они осудят меня по этим ложным обвинениям и казнят, ты поймешь, зачем я это делаю.
   Кэти освободилась из рук матери и отшатнулась назад. Затянулась сигареткой.
   - Все это дерьмо, мама, - сказала она через некоторое время. - Полное дерьмо. Ты, как всегда, во всем абсолютно права... но я, видишь ли, пришла, чтобы помочь тебе... предложить шанс остаться в живых. Почему ты не можешь послушать кого-нибудь хотя бы один раз в своей проклятой жизни?
   Николь несколько мгновений разглядывала Кэти, и, когда она заговорила снова, голос ее сделался мягче.
   - Но я выслушала тебя, Кэти, и твое предложение мне не понравилось. Я внимательно наблюдала за тобой, и даже на секунду не могу предположить, что ты пришла сюда, чтобы помочь _мне_. Это никак не согласовывалось бы с тем, что я видела в тебе за последние годы. Ты, безусловно, делаешь это ради себя самой... Я не верю и тому, что ты каким-то образом представляешь Элли и Патрика. В таком случае они пришли бы вместе с тобой. Должна признаться - еще недавно я испытывала смятение, мне казалось, что, быть может, я приношу слишком много боли всем моим детям... но в эти последние минуты я отчетливо вижу все, что происходит... Кэти, моя дорогая Кэти...
   - Не прикасайся ко мне, - закричала Кэти, когда Николь приблизилась к ней. Глаза Кэти были полны слез. - И избавь меня от своей праведной жалости...
   В камере воцарилась тишина. Кэти докурила сигарету, попыталась собраться.
   - Видишь ли, - сказала она наконец, - меня абсолютно не трогают твои чувства, неважно, что ты обо мне думаешь. Но почему, мама, почему ты не можешь подумать о Патрике, Элли и маленькой Николь? Если тебе хочется стать святой, почему они должны страдать из-за этого?
   - В свое время они поймут.
   - В свое время, - гневно проговорила Кэти, - ты будешь мертва. Причем очень скоро... Неужели ты не понимаешь, что в тот самый момент, когда я уйду отсюда и сообщу Накамуре о несостоявшейся сделке, будет назначен суд, который не даст тебе никаких шансов... абсолютно никаких клепаных шансов?
   - Кэти, тебе меня не испугать.
   - Я не могу тебя испугать, я не могу прикоснуться к тебе, я не могу даже обратиться к твоему разуму. Как и все праведники, ты прислушиваешься лишь к своему собственному внутреннему голосу.
   Кэти глубоко вздохнула.
   - Полагаю, что так оно и есть... До свидания, мама. - На глазах Кэти выступили слезы.
   Николь плакала не скрывая слез.
   - До свидания, Кэти. Я люблю тебя.
   10
   - Последнее слово предоставляется защите.
   Николь поднялась из кресла и обошла стол. Собственная усталость удивила ее. Два года, проведенных в тюрьме, безусловно подточили даже ее легендарные силы.
   Она медленно приблизилась к суду присяжных, состоявшему из четырех мужчин и двух женщин. Женщина, сидевшая в первом ряду, Карен Штольц, была родом из Швейцарии. Николь знала ее достаточно неплохо: миссис Штольц и ее муж владели булочной неподалеку от дома Уэйкфилдов в Бовуа.
   - Здравствуй, Карен, - спокойно проговорила Николь, останавливаясь прямо перед судьями. Они располагались в два ряда по трое. - Как поживают Джон и Мэри? Теперь им уже двадцать?
   Миссис Штольц шевельнулась на своем месте.
   - С ними все в порядке, - ответила она очень негромко.
   Николь улыбнулась.
   - А по воскресеньям вы по-прежнему выпекаете эти восхитительные рулеты с корицей?
   В зале суда раздался стук молотка.
   - Миссис Уэйкфилд, - сказал судья Накамура, - едва ли сейчас время для праздной болтовни. Вам предоставлено пять минут на последнее слово, и часы уже пущены.
   Николь игнорировала судью. Она перегнулась через барьер, отделявший ее от суда, разглядывая великолепное ожерелье Карен Штольц.
   - Камни прекрасны, - шепнула она. - Но они могли заплатить и побольше, ты продешевила.
   Снова стукнул молоток. Двое охранников быстро подошли к Николь, но она уже отошла от миссис Штольц.
   - Дамы и господа, члены суда, - проговорила Николь, - всю неделю вы слушали обвинение... как неоднократно утверждал прокурор, я оказывала противодействие законному правительству Нового Эдема. По его словам, меня обвиняют в подстрекательстве к мятежу. На основании представленных суду свидетельств вы должны решить, виновна ли я. Пожалуйста, помните об этом, поскольку обвинение мне предъявлено весьма серьезное; признав меня виновной, вы осудите меня на смертную казнь.
   - В своем последнем слове я бы хотела тщательно проанализировать обвинения. В частности, все, что говорилось против меня в первый день, не имело никакого отношения к обвинению; подобное нарушение, как я полагаю, было осознанно допущено судьей Накамурой вопреки статьям кодекса колонии, определяющим проведение разбирательства по серьезным делам...
   - Миссис Уэйкфилд, - раздраженным голосом перебил ее Накамура. - Я уже говорил вам на этой неделе, что не стану терпеть неуважения к себе. Еще одно подобное замечание, и я лишу вас слова.
   - В тот день обвинение пыталось осудить мое сексуальное поведение, очевидно, делающее меня лицом, заинтересованным в политических заговорах. Дамы и господа, я охотно обсужу со всеми вами в частном порядке обстоятельства, связанные с зачатием каждого из моих шестерых детей. Однако моя половая жизнь, бывшая, настоящая или даже будущая, не имеет никакого отношения к суду. Первый день разбирательства был потрачен впустую, если только эти сплетни не развлекли вас.
   На заполненной до отказа галерее захихикали, но охрана торопливо успокоила толпу.
   - Следующая группа свидетелей обвинения, - продолжала Николь, потратила много дней, обвиняя моего мужа в бунтарской деятельности. Я с готовностью признаю, что являюсь женой Ричарда Уэйкфилда, но суд сейчас не решает, виновен он или нет, - вы должны решить, виновна ли я сама.
   - Обвинение предположило, что мои подрывные действия начались с участия в той самой видеозаписи, которая, собственно, и способствовала основанию колонии. Признаюсь, я действительно помогала готовить видеопередачу с Рамы на Землю, но категорически отрицаю, что "вступила в сговор с инопланетянами" или помогала им создавать этот космический корабль, каким-то образом нарушив при этом интересы моих собратьев-землян.
   - Да, я принимала участие в создании видеопередачи. Так я заявила вчера, когда согласилась на перекрестный допрос - у меня не оставалось иного выбора. Моя семья и я находились тогда во власти разума, куда более мощного, чем человеческий. У нас были основания полагать, что отказ в содействии повлечет за собой наказание.
   Николь возвратилась к столу защиты и отпила воды. А потом вновь повернулась к суду.
   - Итак, остается два возможных источника обвинения меня в подстрекательских действиях - показания моей дочери Кэти и та странная аудиозапись, склеенная из обрывков моих фраз... разговоров с членами моей семьи, которую вы прослушали вчера утром.
   - Все вы прекрасно знаете, насколько легко можно сфальсифицировать подобные записи и воспользоваться ими в своих целях. Оба этих аудиотехника, занимающие к тому же ключевые посты, признали вчера, что сотни часов выслушивали разговоры между мной и моими детьми, прежде чем сумели состряпать тридцатиминутную запись, послужившую в качестве "основного свидетельства обвинения"... но даже _восемнадцать секунд_ в ней не были взяты из одного разговора. Сказать, что подобная запись не выдерживает никакой критики, пожалуй, слишком мало.
   - При всем уважении к показаниям моей дочери Кэти Уэйкфилд и к великому своему огорчению должна заявить, что она неоднократно допускала откровенную ложь. Я не только не знала о предположительно нелегальной деятельности своего мужа Ричарда, но и никогда не помогала ему ни в чем предосудительном.
   - Вы помните, что при перекрестном допросе Кэти была вынуждена уступить фактам, неоднократно отказывалась от прежних показаний и наконец упала в обморок на месте свидетеля. Судья тогда сообщил вам, что моя дочь находится в душевном смятении и вы должны игнорировать заявления, сделанные ею в эмоциональном состоянии во время беседы со мной. Я прошу вас вспомнить каждое слово, произнесенное Кэти... не только когда она отвечала на вопросы прокурора, но и когда я пыталась выяснить у нее конкретные даты и места подстрекательских действий, приписываемых мне.
   Николь приблизилась к судьям в последний раз, поочередно поглядев на каждого из них.
   - Итак, вы должны решить, на чьей стороне истина. Я стою перед вами с нелегким сердцем, ведь вся последовательность предъявленных обвинений не может послужить причиной для осуждения. Я служила колонии и человечеству и невиновна ни в чем. И та Сила или Разум, что правит в этой удивительной Вселенной, знает этот факт, невзирая на приговор вашего суда.
   За окном быстро темнело. Николь в задумчивости прислонилась к стене, гадая, не эта ли ночь окажется последней в ее жизни. Она невольно поежилась. После объявления приговора каждую ночь Николь ложилась спать, ожидая смерти на следующее утро.
   Гарсиа принесла обед, как только стемнело. Пища оказалась много лучше, чем в последние несколько дней. Медленно пережевывая жареную рыбу, Николь вспоминала события пяти лет, прошедших с тех пор, как она и ее семья встречали первый разведывательный отряд с "Пинты". "Что же у нас случилось не так? - спросила себя Николь. - Какие фундаментальные ошибки мы допустили?"
   Она могла слышать умом голос Ричарда. Вечно недоверчивый циник Ричард еще в конце первого года предположил, что Новый Эдем слишком хорош для людей. "Мы постепенно разрушаем его, как и все на Земле, - говорил он. Это наш генетический багаж. Ты знаешь его: жадность, агрессивность и интеллект ящерицы; подобную тяжесть не одолеть ни просвещением, ни образованием. Погляди на героев О'Тула: Иисуса Христа и того молодого итальянского святого, Микеля Сиенского. Их убили, поскольку они считали, что люди должны попытаться стать чем-то большим... а не жить как разумные шимпанзе".
   "Но здесь, в Новом Эдеме, - подумала Николь, - мы могли устроить себе лучший мир. Здесь были созданы все условия для жизни. Ведь вокруг нас неопровержимое свидетельство того, что во Вселенной существует интеллект, далеко превосходящий наш собственный. Уже это должно было создать среду, в которой..."
   Она доела рыбу и придвинула к себе небольшой шоколадный пудинг. Николь улыбнулась, вспоминая, как любил Ричард шоколад. "Мне так не хватает его. В особенности его умных речей".
   Николь вздрогнула, услышав шаги, приближавшиеся по коридору к ее камере. Холодок страха пробежал по ее телу. Вошли двое молодых людей с фонарями. На обоих была форма специальной полиции Накамуры.
   Мужчины вошли в камеру очень деловито. Они не стали представляться. Старший, которому было за тридцать, быстро извлек документы и приступил к чтению.
   - Николь де Жарден-Уэйкфилд, вы были обвинены в подстрекательских действиях и будете казнены завтра утром в 8:00. Завтрак вам подадут в 6:30, через 10 минут после рассвета. В 7:30 мы придем за вами, чтобы отвести к месту, где будет произведена казнь. Вас привяжут к электрическому стулу в 7:58, ток будет подан точно через 2 минуты... У вас есть какие-нибудь вопросы?
   Сердце Николь колотилось так быстро, что она едва могла дышать. Она попыталась успокоиться.
   - У вас есть какие-нибудь вопросы? - повторил полицейский.
   - Как вас зовут, молодой человек? - спросила Николь дрогнувшим голосом.
   - Франц, - ответил мужчина несколько нерешительно.
   - Какой Франц?
   - Франц Бауэр.
   - Ну хорошо, Франц Бауэр, - проговорила Николь, стараясь выдавить улыбку, - а можете ли вы мне сказать, сколько времени уйдет непосредственно на смерть, после того как вы подадите ток?
   - Я действительно не знаю, - ответил он с легким волнением, - но сознание вы потеряете почти мгновенно... через пару секунд. Правда, я не знаю, как долго...
   - Благодарю вас, - проговорила Николь, ощутив головокружение. Пожалуйста, уйдите, я хочу побыть в одиночестве. - Мужчины открыли дверь камеры. - Ах, да, - добавила Николь, - не могли бы вы оставить фонарь? И, быть может, ручку и бумагу или электронный блокнот?
   Франц Бауэр покачал головой.
   - Я прошу прощения. Но мы не можем...
   Николь махнула, чтобы он уходил, и перешла на противоположную сторону камеры. "Два письма, - сказала она себе, медленно дыша, чтобы восстановить силы. - Я только хотела написать два письма. Кэти и Ричарду. Чтобы примириться, как я уже примирилась со всеми остальными".
   Когда полицейские ушли, Николь принялась вспоминать долгие часы, проведенные в яме на Раме II... это было много лет назад, тогда она ожидала голодной смерти. Она снова припомнила те дни, заново переживая счастливые моменты своей жизни. Теперь мне это не нужно. "В моем прошлом уже нет событий, которые я не успела обдумать... Спасибо двум годам, проведенным в тюрьме".
   Николь с удивлением обнаружила, что раздражена из-за отсутствия возможности написать два последних письма. "Утром я снова подниму этот вопрос. Они позволят мне написать письма, если я начну шуметь". Невзирая на все, Николь улыбнулась. "Не следует уходить благородно..." процитировала она громко Шекспира.
   И вдруг Николь ощутила, как пульс ее вновь убыстрился. Умственным взором она увидела электрический стул в темной комнате и себя на нем: ее голова была скрыта под странным шлемом... он засветился, и Николь увидела, как осело ее тело.
   "Боже милостивый, - подумала она, - где бы Ты ни находился, каков бы Ты ни был, прошу, пошли мне отвагу. Я так боюсь".
   Николь в темноте села на свою постель. Через несколько минут она почувствовала себя лучше, почти успокоилась. И поняла, что гадает, каким окажется миг смерти. "Может быть, ты словно засыпаешь, а потом ничего нет? Или в последний момент действительно происходит нечто особенное, чего никому не дано знать при жизни?"
   Голос звал ее издалека. Николь пошевельнулась, но еще не проснулась.
   - Миссис Уэйкфилд, - вновь позвал ее голос.
   Николь быстро села в постели, полагая, что настало утро. Она ощутила жуткий страх - память подсказала ей, что жить-то ей осталось всего два часа.
   - Миссис Уэйкфилд, - произнес голос, - это Амаду Диаба. Я здесь, возле вашей камеры.
   Николь потерла глаза и постаралась различить во тьме фигуру у двери.
   - Кто? - спросила она, медленно пересекая комнату.
   - Амаду Диаба. Два года назад вы помогли доктору Тернеру пересадить мне сердце.
   - Что вы делаете здесь, Амаду? Как вы проникли внутрь?
   - Я пришел, чтобы доставить вам кое-что. Я подкупил всех, кого следовало. Я должен был вас увидеть.
   И хотя мужчина находился в пяти метрах от нее, Николь лишь смутно видела очертания его фигуры. Усталые глаза подводили ее, но, когда она особенно усердно попыталась сфокусировать зрение, ей вдруг показалось, что перед ней ее прапрапрадед Омэ. Резкий холодок пробежал по телу.
   - Хорошо, Амаду, - проговорила наконец Николь. - Что же ты принес мне?
   - Сперва я должен объяснить. Быть может, вы поймете не все... Я и сам полностью не понимаю. Я просто знаю, что сегодня должен вам отдать эту вещь.
   Он недолго помедлил. Николь промолчала, и Амаду торопливо рассказал ей свою историю.
   - В тот день, когда меня приняли в колонию Лоуэлл, я гостил в Лагосе и получил от своей бабушки-сенуфо странное послание... оно гласило, что я должен срочно посетить ее. Я отправился к ней при первой же возможности через две недели, получив новую весть от бабушки, настаивавшей, что мой приезд - это вопрос "жизни и смерти".
   - Я прибыл в ее деревню около полуночи. Моя бабушка проснулась и немедленно оделась. Мы долго шли по саванне в компании местных колдунов. И когда мы добрались до цели, я уже едва не обессилел. Это оказалась небольшая деревенька, именуемая Нидугу.
   - Нидугу? - перебила его Николь.
   - Совершенно верно, - ответил Амаду. - Там жил странный старик, нечто вроде верховного колдуна. Моя бабушка вместе с колдунами осталась в Нидугу, а мы с ним вдвоем отправились на близкую, лишенную растительности гору - к озерку. Мы дошли туда как раз перед рассветом.
   "Погляди, - проговорил старик, когда первые лучи солнца упали на озеро. - Загляни в Озеро Мудрости. Что ты видишь?"
   - Я сказал ему, что вижу тридцать или сорок похожих на дыню предметов, покоящихся на одной стороне озера.
   "Хорошо, - он улыбнулся. - Ты действительно тот".
   "Что значит тот?" - спросил я.
   - Он так и не ответил. Мы обошли озеро и приблизились к тому месту, где на дне лежали дыни. Когда солнце поднялось выше, они исчезли из виду, и верховный колдун извлек небольшой фиал. Он погрузил его в воду, завинтил колпачок и передал мне. Он также дал мне камешек, напоминавший подобные дыням предметы, что остались на дне озера.
   "Это самые важные дары, которые ты когда-либо примешь", - проговорил он.
   "Почему?" - спросил я.
   - Но через несколько секунд глаза старика полностью побелели, и он впал в транс, распевая ритмические напевы сенуфо. Он плясал несколько минут и вдруг внезапно нырнул в холодное озеро, чтобы поплавать.
   "Подожди минутку, - закричал я, - что мне делать с этими дарами?"
   "Повсюду носи их с собой, - ответил он. - Ты сам поймешь, когда настанет время воспользоваться ими".
   Николь подумала: сердце ее бьется так громко, что даже Амаду слышит его. Она протянула руки через прутья решетки и прикоснулась к его плечу.
   - А прошлой ночью, - проговорила она, - голос во сне - или, быть может, это был не сон - сказал тебе принести мне-фиал и камень.
   - Именно так и было. Как вы узнали?
   Николь не ответила. Она не могла говорить. Все ее тело сотрясалось. Мгновение спустя, когда Николь ощутила рукой оба предмета, колени ее так ослабели, что она уже решила - вот-вот упадет. Дважды поблагодарив Амаду, Николь просила его поторопиться, чтобы его не обнаружили. Она медленно дошла до своей кровати. "Как такое могло случиться? Неужели все было известно с самого начала? Как манно-дыни могли попасть на Землю? - Нервная система Николь была перегружена. - Я потеряла власть над собой, а ведь еще даже не отпила из фиала".
   Одно прикосновение к камню и фиалу живо напомнило Николь о видении, которое посетило ее на дне ямы, когда она находилась на Раме II. Николь открыла фиал и, дважды глубоко вдохнув, торопливо проглотила его содержимое. Сперва она подумала, что ничего не происходит. Тьма вокруг нее оставалась непроглядной. И вдруг прямо посреди камеры образовался оранжевый шар. Он внезапно взорвался, разбрасывая краски в темноту. За ним появился красный шар, затем пурпурный. Отшатнувшись от яркой пурпурной вспышки, Николь услыхала громкий смех за окном. Она поглядела в ту сторону. Камера исчезла. Николь была снаружи, в поле. Было темно, но она могла видеть контуры зданий. Вдали Николь услыхала смешок. "Амаду", мысленно позвала она. А потом бросилась бежать по полю подобно молнии. Догнала идущего человека. Когда она оказалась совсем рядом, его лицо изменилось: это был не Амаду, это был Омэ.
   Он усмехнулся снова, и Николь остановилась. "Роната", - позвал он. Лицо его увеличивалось. Оно становилось все больше и больше: сперва как машина, потом как дом. Хохот его оглушал. Лицо Омэ сделалось огромным шаром, поднимающимся вверх все выше и выше в темную ночь. Он вновь расхохотался, и нарисованное на шаре лицо разорвалось, окатив Николь водой. Она вся вымокла. Она была под водой и плыла в ней. Вынырнув на поверхность, Николь оказалась в пруду в оазисе - там, где семилетней девочкой предстала перед львицей во время поро. Все та же львица ожидала ее на берегу пруда. Николь вновь стала маленькой девочкой. Она была очень испугана.
   "Я хочу к маме, - подумала Николь. - Ляг и усни, пусть будет покоен твой сон, запела она, выходя из воды". Львица не мешала ей. Николь поглядела на животное, и морда львицы преобразилась в лицо матери. Николь бросилась, чтобы обнять ее. Но вместо этого сама сделалась львицей, разгуливавшей по оазису среди африканской саванны.
   Теперь в пруду плавали шестеро - все ее дети. Львица-Николь пела колыбельную Брамса, а дети один за другим выходили из воды. Женевьева... Симона... Кэти... Бенджи... Патрик... Элли. Каждый из них проходил мимо нее, направляясь в саванну. Николь устремилась за ними.
   Она бежала по битком набитому стадиону. Николь снова приняла человеческий облик - стала молодой, атлетически развитой женщиной. Объявили последний прыжок. Направляясь к дорожке разбега в секторе тройного прыжка, она столкнулась с японским судьей. Это был Тосио Накамура. "Ты сделаешь заступ", - бросил он, хмурясь.
   Подбегая к яме, Николь подумала, что летит. Она оттолкнулась от доски, взмыла в воздух, тщательно переступила и вновь подпрыгнула... приземлилась. Она поняла - прыжок удался. И направилась туда, где оставила свой костюм. Ее отец вместе с Генри бросились обнимать ее. "Отлично, проговорили они. - Очень хорошо".
   Жанна д'Арк принесла золотую медаль к пьедесталу почета и повесила ее на шею Николь. Алиенора Аквитанская вручила ей дюжину роз. Кэндзи Ватанабэ и судья Мышкин стояли возле нее и поздравляли. По радио сообщили, что она установила новый мировой рекорд. Толпа стоя аплодировала ей. Николь глядела на море лиц и заметила, что в толпе не только люди. Там оказался Орел, он сидел в особой ложе возле секции, отведенной октопаукам. Все приветствовали ее... и птицы, и сферические создания с щупальцами; дюжина плащеносных угрей прижималась к окнам гигантской замкнутой чаши. Николь махала им всем.
   Потом руки ее превратились в крылья - и она полетела. Николь сделалась соколом, взмывшим высоко над фермерскими участками в Новом Эдеме. Она поглядела на строение, в котором была заточена. Потом обратилась на запад и обнаружила ферму Макса Паккетта. Даже заполночь Макс был занят делом, он работал в пристройке к одному из амбаров.
   Николь летела на запад, держа путь на яркие огни Вегаса. Она спустилась возле развлекательного комплекса и облетела по очереди все большие ночные клубы. Углубившись в себя, Кэти сидела на задних ступеньках, она прятала лицо в ладони, и тело ее содрогалось. Николь попыталась утешить дочь, но сумела лишь издать соколиный крик. Озадаченная Кэти посмотрела в ночное небо.
   Потом она полетела в Позитано, приблизилась к выходу из поселения и подождала, пока открылась внешняя дверь. Испугав охрану, сокол-Николь рванулась из Нового Эдема, менее чем через минуту достигнув Авалона. Роберт, Элли, маленькая Николь и даже санитар - все были в палате Бенджи. Николь не знала, почему все они бодрствуют в такой поздний час. Она окликнула их. Бенджи подошел к окну и заглянул в темноту.
   Николь услыхала, что ее зовет голос. Он был слаб и доносился откуда-то с юга. Она спешно полетела ко второму поселению, пролезла в дыру, проделанную людьми в его внешней стене. Торопливо проскочив вход, она обнаружила ворота и влетела в зеленый пояс, лежащий посреди поселения. Голос умолк. И Николь увидела своего сына Патрика, расположившегося вместе с солдатами в лагере возле основания бурого цилиндра.
   Птица с четырьмя кобальтовыми кольцами столкнулась с ней в воздухе. "Его здесь больше нет, - сказала она. - Ищи в Нью-Йорке". Николь быстро оставила второе поселение и вернулась на Центральную равнину. Там она снова услышала голос: "Вверх, вверх". Она поднималась все выше и выше. Сокол-Николь теперь едва могла дышать.
   Николь перелетела через южную часть стены, обнимающей Северный полуцилиндр. Под ней оказалось Цилиндрическое море. Голос теперь сделался более четким. Ее звал Ричард. Сердце сокола отчаянно колотилось. Ричард стоял на берегу у подножия небоскребов и махал ей. "Ко мне, Николь", звал его голос. Она видела его глаза даже во тьме. Николь приземлилась и опустилась на плечо мужа.
   Тьма окружала ее. Николь вернулась в свою камеру. Неужели она слыхала крик птицы за окном? Сердце ее колотилось. Николь обошла небольшую комнату. "Спасибо тебе, Амаду. Спасибо тебе, Омэ. - Она улыбнулась. Спасибо и Тебе, Бог".
   Николь распростерлась на кровати и через несколько секунд уснула.