Страница:
— Помню, как мы гордились тобой, когда узнали, где ты учишься.
— Я уехала в Чикаго сразу после выпуска. Мне надо было уехать. И не только из-за ребенка. От горя я не знала, куда деваться. Если бы вы знали Рида... Он был особенный. Наверное, поэтому я так и не вышла замуж. — На глаза Джин навернулись слезы. — Никогда и ни с кем я такого не чувствовала. — Она тряхнула головой и взяла факс. — Я хотела пойти с этим в полицию, но я живу в Вашингтоне. Что бы они сделали? «Поцеловать мне ее или убить? Шучу, конечно». Это ведь не явная угроза, верно? Кроме того, само собой разумеется, что кто бы ни удочерил Лили, живут они в этих местах, поскольку женщина была пациенткой доктора Коннорса. Вот почему я подумала, что если идти в полицию, то в этом городе или хотя бы в этом округе. Как вы считаете?
— Я считаю, что ты права, и я точно знаю, к кому обратиться, — твердо сказала Алиса. — К Сэму Дигану, следователю окружной прокуратуры. Он прибыл в то утро, когда мы обнаружили Карен, и до сих пор еще не закрыл дело о ее смерти. Он стал мне хорошим другом. Он отыщет способ тебе помочь.
15
16
17
18
19
20
21
— Я уехала в Чикаго сразу после выпуска. Мне надо было уехать. И не только из-за ребенка. От горя я не знала, куда деваться. Если бы вы знали Рида... Он был особенный. Наверное, поэтому я так и не вышла замуж. — На глаза Джин навернулись слезы. — Никогда и ни с кем я такого не чувствовала. — Она тряхнула головой и взяла факс. — Я хотела пойти с этим в полицию, но я живу в Вашингтоне. Что бы они сделали? «Поцеловать мне ее или убить? Шучу, конечно». Это ведь не явная угроза, верно? Кроме того, само собой разумеется, что кто бы ни удочерил Лили, живут они в этих местах, поскольку женщина была пациенткой доктора Коннорса. Вот почему я подумала, что если идти в полицию, то в этом городе или хотя бы в этом округе. Как вы считаете?
— Я считаю, что ты права, и я точно знаю, к кому обратиться, — твердо сказала Алиса. — К Сэму Дигану, следователю окружной прокуратуры. Он прибыл в то утро, когда мы обнаружили Карен, и до сих пор еще не закрыл дело о ее смерти. Он стал мне хорошим другом. Он отыщет способ тебе помочь.
15
По расписанию автобус на Вест-Пойнт отправлялся в десять. В девять пятнадцать Джек Эмерсон покинул отель и поспешил домой за галстуком — забыл взять его с остальными вещами. Его жена Рита, с которой он жил уже пятнадцать лет, сидела за обеденным столом, пила кофе и читала газету. Когда он вошел, она смерила его равнодушным взглядом.
— Как там проходит грандиозная встреча выпускников, Джек? — В каждом ее слове сквозил неприкрытый сарказм.
— Я бы сказал, что все прекрасно, Рита, — дружелюбно ответил он.
— У тебя удобный номер в отеле?
— Номер как номер, как и все в «Глен-Ридже». Почему бы тебе не пойти со мной, заодно и увидишь.
— Пожалуй, я пас. — Она уткнулась в газету и перестала обращать на него внимание.
Какое-то время он стоял и смотрел на нее. Ей тридцать семь, но она не из тех женщин, которые с возрастом становятся лучше. Рита всегда следила за собой, но со временем уголки ее тонких губ опустились, придав ей угрюмый, отталкивающий вид. До тридцати лет, с распущенными волосами, она была привлекательной. Но сейчас она собирала волосы в тугой узел на затылке, и кожа от этого казалась натянутой. Да и сама она выглядела зажатой и недовольной. Стоя перед ней, Джек осознал, до чего она ему неприятна.
Его бесило, что приходится объяснять свое присутствие в собственном доме.
— Галстук не взял, а вечером банкет, — небрежно сказал он. — Вот и заехал по пути.
Она отложила газету.
— Джек, когда я настаивала, чтобы Сэнди пошла в школу-интернат вместо твоего ненаглядного Стоункрофта, ты должен был понять — что-то такое витает в воздухе.
— Да все я понял. — Вот и началось, подумал он.
— Я перебираюсь обратно в Коннектикут. Я сняла дом в Вестпорте, на полгода, пока не подыщу такой, что мне захочется купить. Распишем, кто из нас в какое время будет навещать Сэнди. Хоть ты и никудышный муж, ты все же был неплохим отцом, и лучше нам разойтись полюбовно. Я прекрасно знаю, чего ты стоишь, так что не стоит тратить уйму денег на адвокатов. — Она встала. — Свой в доску, рубаха-парень, балагур, остряк, толковый деляга Джек Эмерсон. Вот что говорят о тебе люди. Но даже если отбросить твою развратность, в душе у тебя полно всякой дряни. И вовсе не из праздного любопытства мне хочется знать, какой именно.
Джек Эмерсон холодно улыбнулся.
— Конечно, я понял, что ты настаиваешь на отправке Сэнди в Хоут, потому что хочешь вернуться в Коннектикут. Да, я немного поспорил с тобой — секунд десять? — и докопался до истины. И очень обрадовался.
Так что подумай хорошенько, так ли уж ты знаешь, чего я стою, добавил он мысленно.
Рита Эмерсон пожала плечами.
— Ты всегда говорил, что любишь оставлять за собой последнее слово. Знаешь что, Джек? За всем твоим внешним лоском, ты все тот же жалкий мальчишка-полотер, который с затравленным видом елозит шваброй после школы. В общем, если ты решишь что-нибудь подстроить с разводом, мне придется рассказать властям, как ты признался мне, что десять лет назад устроил поджог в клинике.
Он так и уставился на нее.
— Я никогда тебе об этом не рассказывал.
— Но ведь они поверят мне, правда? Ты там работал и знал каждый угол, и тебе нужен был этот участок для торгового комплекса, который ты планировал. После пожара ты купил его за бесценок. — Она подняла бровь. — Беги-беги, хватай свой школьный галстучек, Джек. Через несколько часов я буду уже в пути. Может, тебе удастся подцепить какую-нибудь школьную подружку и провести здесь ночью настоящее воссоединение выпускников. Будь как дома.
— Как там проходит грандиозная встреча выпускников, Джек? — В каждом ее слове сквозил неприкрытый сарказм.
— Я бы сказал, что все прекрасно, Рита, — дружелюбно ответил он.
— У тебя удобный номер в отеле?
— Номер как номер, как и все в «Глен-Ридже». Почему бы тебе не пойти со мной, заодно и увидишь.
— Пожалуй, я пас. — Она уткнулась в газету и перестала обращать на него внимание.
Какое-то время он стоял и смотрел на нее. Ей тридцать семь, но она не из тех женщин, которые с возрастом становятся лучше. Рита всегда следила за собой, но со временем уголки ее тонких губ опустились, придав ей угрюмый, отталкивающий вид. До тридцати лет, с распущенными волосами, она была привлекательной. Но сейчас она собирала волосы в тугой узел на затылке, и кожа от этого казалась натянутой. Да и сама она выглядела зажатой и недовольной. Стоя перед ней, Джек осознал, до чего она ему неприятна.
Его бесило, что приходится объяснять свое присутствие в собственном доме.
— Галстук не взял, а вечером банкет, — небрежно сказал он. — Вот и заехал по пути.
Она отложила газету.
— Джек, когда я настаивала, чтобы Сэнди пошла в школу-интернат вместо твоего ненаглядного Стоункрофта, ты должен был понять — что-то такое витает в воздухе.
— Да все я понял. — Вот и началось, подумал он.
— Я перебираюсь обратно в Коннектикут. Я сняла дом в Вестпорте, на полгода, пока не подыщу такой, что мне захочется купить. Распишем, кто из нас в какое время будет навещать Сэнди. Хоть ты и никудышный муж, ты все же был неплохим отцом, и лучше нам разойтись полюбовно. Я прекрасно знаю, чего ты стоишь, так что не стоит тратить уйму денег на адвокатов. — Она встала. — Свой в доску, рубаха-парень, балагур, остряк, толковый деляга Джек Эмерсон. Вот что говорят о тебе люди. Но даже если отбросить твою развратность, в душе у тебя полно всякой дряни. И вовсе не из праздного любопытства мне хочется знать, какой именно.
Джек Эмерсон холодно улыбнулся.
— Конечно, я понял, что ты настаиваешь на отправке Сэнди в Хоут, потому что хочешь вернуться в Коннектикут. Да, я немного поспорил с тобой — секунд десять? — и докопался до истины. И очень обрадовался.
Так что подумай хорошенько, так ли уж ты знаешь, чего я стою, добавил он мысленно.
Рита Эмерсон пожала плечами.
— Ты всегда говорил, что любишь оставлять за собой последнее слово. Знаешь что, Джек? За всем твоим внешним лоском, ты все тот же жалкий мальчишка-полотер, который с затравленным видом елозит шваброй после школы. В общем, если ты решишь что-нибудь подстроить с разводом, мне придется рассказать властям, как ты признался мне, что десять лет назад устроил поджог в клинике.
Он так и уставился на нее.
— Я никогда тебе об этом не рассказывал.
— Но ведь они поверят мне, правда? Ты там работал и знал каждый угол, и тебе нужен был этот участок для торгового комплекса, который ты планировал. После пожара ты купил его за бесценок. — Она подняла бровь. — Беги-беги, хватай свой школьный галстучек, Джек. Через несколько часов я буду уже в пути. Может, тебе удастся подцепить какую-нибудь школьную подружку и провести здесь ночью настоящее воссоединение выпускников. Будь как дома.
16
Мысль о том, что делу наконец-то дан ход, немного успокоила Джин. Алиса Соммерс обещала позвонить Сэму Дигану и попробовать устроить встречу в воскресенье после обеда. «Во всяком случае, он часто заходит ко мне на годовщину смерти Карен», — сказала она.
Завтра домой не поеду, решила Джин. Останусь в отеле на неделю. Искать я умею. Возможно, смогу найти кого-нибудь из работавших у доктора Коннорса — медсестру или секретаршу — и мне расскажут, где доктор регистрировал рождение младенцев до того, как передать их приемным родителям. Он мог хранить копии архивов где-то еще. Сэм Диган поможет мне их получить, разумеется, если таковые имеются.
Доктор Коннорс забрал у нее ребенка в Чикаго. Не мог ли он зарегистрировать рождение там же? Приезжала ли приемная мать в Чикаго вместе с ним или он сам привез Лили в Корнуолл?
Участникам встречи, приехавшим в Вест-Пойнт отдельно от группы, предложили оставить машины на стоянке у отеля «Тайер»[11]. Когда Джин въехала на территорию академии, на глаза навернулись слезы. В прошлом она провела здесь немало счастливых дней, а последний раз была тут на выпускной церемонии — смотрела, как отцу и матери Рида вручают его диплом и кортик.
Большая часть стоункрофтской группы отправилась на экскурсию по Вест-Пойнту. Было запланировано встретиться в половине первого за обедом в «Тайере». Затем все пойдут смотреть торжественный парад перед матчем.
Прежде чем присоединиться к остальным, Джин отправилась на кладбище, на могилу Рида. Путь предстоял долгий, но это и к лучшему — есть время поразмыслить. Я всегда находила здесь тишину и покой, думала она. Как бы сложилась моя жизнь, останься Рид в живых и дочь со мной, а не с чужими людьми невесть где? Она не осмелилась прийти на похороны Рида. Они совпали с выпускным днем в Стоункрофте. Ее родители никогда не видели Рида и не знали о нем. Невозможно было бы объяснить, почему она не пошла на собственный выпускной.
Она прошла мимо гарнизонной церкви, вспоминая, как ходила туда на концерты, сначала одна, потом несколько раз с Ридом. Миновала памятники с именами, украсившими Историю, направилась к 23-му кварталу и остановилась у надгробия с его именем: «Лейтенант Кэррол Рид Торнтон-младший». Перед могильным камнем стояла одинокая роза с прикрепленным к ней конвертом. У Джин перехватило дыхание. На конверте ее имя. Она подняла розу и достала из конверта карточку. Как только она прочла надпись, у нее задрожали руки. «Джин, это тебе. Знал, что придешь».
На обратном пути к «Тайеру» она постаралась успокоиться. Теперь понятно — кто-то из выпускников знает о Лили и играет со мной в кошки-мышки, думала она. Кто еще мог знать, что я буду сегодня здесь и предвидеть, что я пойду на могилу Рида?
Здесь сорок два моих одноклассника, размышляла она. Это сужает круг подозреваемых с целого мира до сорока двух человек. Осталось вычислить, кто это и где сейчас Лили. Может, она не знает, что ее удочерили. Я не собираюсь вмешиваться в ее жизнь, но должна быть уверена, что с ней все хорошо. Мне бы только увидеть ее разок, хоть издали.
Джин ускорила шаг. Всего два дня — сегодня и завтра — на то, чтобы внимательно следить за каждым; на то, чтобы выяснить, кто из них приходил на кладбище. Поговорю с Лаурой, подумала она. От нее ничто не укроется. Если она была с экскурсией на кладбище, могла что-нибудь заметить.
Как только она вошла в зал, забронированный для обеда стоункрофтских выпускников, перед ней тут же возник Марк Флейшман.
— Довольно интересная была экскурсия, — сказал он. — Жаль, что ты пропустила. Стыдно признаться, но пока я жил в Корнуолле, в Вест-Пойнт приезжал только для того, чтобы побегать трусцой. Но ты ведь часто здесь бывала на последнем курсе, верно? Помнится, ты писала статьи о Вест-Пойнте в школьную газету.
— Да, бывала, — сдержанно ответила Джин. В голове замелькали картинки из прошлого: воскресные дни весной, она гуляет по дорожкам Трофи-Пойнта, затем устраивается на одной из скамеек и пишет. Скамейки из розового гранита преподнес в дар Пойнту выпуск 1939 года. Она вспомнила начертанные на них слова: достоинство, дисциплина, мужество, единство, преданность. Даже надписи на скамейках вынуждали меня осознать, насколько ничтожную жизнь вели мои родители, подумала она.
Ее внимание снова привлек Марк.
— Наш предводитель, Джек Эмерсон, постановил, что сегодня награждаемые выпускники могут смешаться с остальными и сидеть где угодно, — сообщил он, — и этим насолил Лауре. Ты заметила, как она расточает свое обаяние? Вчера за столом весь вечер кокетничала с нашим телевизионным воротилой Гордоном, нашим драматургом Картером и нашим комедиантом Робби. В автобусе она сидела рядом с Джеком Эмерсоном. Она балует даже его! У него полно недвижимости, я бы сказал, что он и правда стал магнатом.
— Марк, ты ведь специалист по поведению подростков. Лауре всегда нравились парни, которые пользовались успехом. Сам подумай, может, у нее это с детства осталось? И вообще, ей только и остается, что теребить эту четверку. Ведь все ее бывшие парни, вроде Дуга Гановера, либо не приехали, либо привезли жен.
Видимо, слова Джин его позабавили.
Марк улыбался, но присмотревшись к нему, она уловила перемену — страдальческий взгляд. И ты тоже? — удивилась Джин. И вдруг осознала, насколько разочарована, что Марк тоже был влюблен в Лауру, а может, и до сих пор влюблен. Что ж, она искала возможность поговорить с Лаурой, а раз он тоже хочет к ней, так тому и быть.
— Пойдем, подсядем к Лауре, — предложила она. — Я всегда так делала в школе.
На миг из глубин памяти выплыл отчетливый образ обеденного стола в Стоункрофте. Она представила себе Кэтрин, Дебру, Синди, Глорию и Элисон, сидевших за ним.
И Лауру. И меня.
И Лауру... И меня...
Завтра домой не поеду, решила Джин. Останусь в отеле на неделю. Искать я умею. Возможно, смогу найти кого-нибудь из работавших у доктора Коннорса — медсестру или секретаршу — и мне расскажут, где доктор регистрировал рождение младенцев до того, как передать их приемным родителям. Он мог хранить копии архивов где-то еще. Сэм Диган поможет мне их получить, разумеется, если таковые имеются.
Доктор Коннорс забрал у нее ребенка в Чикаго. Не мог ли он зарегистрировать рождение там же? Приезжала ли приемная мать в Чикаго вместе с ним или он сам привез Лили в Корнуолл?
Участникам встречи, приехавшим в Вест-Пойнт отдельно от группы, предложили оставить машины на стоянке у отеля «Тайер»[11]. Когда Джин въехала на территорию академии, на глаза навернулись слезы. В прошлом она провела здесь немало счастливых дней, а последний раз была тут на выпускной церемонии — смотрела, как отцу и матери Рида вручают его диплом и кортик.
Большая часть стоункрофтской группы отправилась на экскурсию по Вест-Пойнту. Было запланировано встретиться в половине первого за обедом в «Тайере». Затем все пойдут смотреть торжественный парад перед матчем.
Прежде чем присоединиться к остальным, Джин отправилась на кладбище, на могилу Рида. Путь предстоял долгий, но это и к лучшему — есть время поразмыслить. Я всегда находила здесь тишину и покой, думала она. Как бы сложилась моя жизнь, останься Рид в живых и дочь со мной, а не с чужими людьми невесть где? Она не осмелилась прийти на похороны Рида. Они совпали с выпускным днем в Стоункрофте. Ее родители никогда не видели Рида и не знали о нем. Невозможно было бы объяснить, почему она не пошла на собственный выпускной.
Она прошла мимо гарнизонной церкви, вспоминая, как ходила туда на концерты, сначала одна, потом несколько раз с Ридом. Миновала памятники с именами, украсившими Историю, направилась к 23-му кварталу и остановилась у надгробия с его именем: «Лейтенант Кэррол Рид Торнтон-младший». Перед могильным камнем стояла одинокая роза с прикрепленным к ней конвертом. У Джин перехватило дыхание. На конверте ее имя. Она подняла розу и достала из конверта карточку. Как только она прочла надпись, у нее задрожали руки. «Джин, это тебе. Знал, что придешь».
На обратном пути к «Тайеру» она постаралась успокоиться. Теперь понятно — кто-то из выпускников знает о Лили и играет со мной в кошки-мышки, думала она. Кто еще мог знать, что я буду сегодня здесь и предвидеть, что я пойду на могилу Рида?
Здесь сорок два моих одноклассника, размышляла она. Это сужает круг подозреваемых с целого мира до сорока двух человек. Осталось вычислить, кто это и где сейчас Лили. Может, она не знает, что ее удочерили. Я не собираюсь вмешиваться в ее жизнь, но должна быть уверена, что с ней все хорошо. Мне бы только увидеть ее разок, хоть издали.
Джин ускорила шаг. Всего два дня — сегодня и завтра — на то, чтобы внимательно следить за каждым; на то, чтобы выяснить, кто из них приходил на кладбище. Поговорю с Лаурой, подумала она. От нее ничто не укроется. Если она была с экскурсией на кладбище, могла что-нибудь заметить.
Как только она вошла в зал, забронированный для обеда стоункрофтских выпускников, перед ней тут же возник Марк Флейшман.
— Довольно интересная была экскурсия, — сказал он. — Жаль, что ты пропустила. Стыдно признаться, но пока я жил в Корнуолле, в Вест-Пойнт приезжал только для того, чтобы побегать трусцой. Но ты ведь часто здесь бывала на последнем курсе, верно? Помнится, ты писала статьи о Вест-Пойнте в школьную газету.
— Да, бывала, — сдержанно ответила Джин. В голове замелькали картинки из прошлого: воскресные дни весной, она гуляет по дорожкам Трофи-Пойнта, затем устраивается на одной из скамеек и пишет. Скамейки из розового гранита преподнес в дар Пойнту выпуск 1939 года. Она вспомнила начертанные на них слова: достоинство, дисциплина, мужество, единство, преданность. Даже надписи на скамейках вынуждали меня осознать, насколько ничтожную жизнь вели мои родители, подумала она.
Ее внимание снова привлек Марк.
— Наш предводитель, Джек Эмерсон, постановил, что сегодня награждаемые выпускники могут смешаться с остальными и сидеть где угодно, — сообщил он, — и этим насолил Лауре. Ты заметила, как она расточает свое обаяние? Вчера за столом весь вечер кокетничала с нашим телевизионным воротилой Гордоном, нашим драматургом Картером и нашим комедиантом Робби. В автобусе она сидела рядом с Джеком Эмерсоном. Она балует даже его! У него полно недвижимости, я бы сказал, что он и правда стал магнатом.
— Марк, ты ведь специалист по поведению подростков. Лауре всегда нравились парни, которые пользовались успехом. Сам подумай, может, у нее это с детства осталось? И вообще, ей только и остается, что теребить эту четверку. Ведь все ее бывшие парни, вроде Дуга Гановера, либо не приехали, либо привезли жен.
Видимо, слова Джин его позабавили.
Марк улыбался, но присмотревшись к нему, она уловила перемену — страдальческий взгляд. И ты тоже? — удивилась Джин. И вдруг осознала, насколько разочарована, что Марк тоже был влюблен в Лауру, а может, и до сих пор влюблен. Что ж, она искала возможность поговорить с Лаурой, а раз он тоже хочет к ней, так тому и быть.
— Пойдем, подсядем к Лауре, — предложила она. — Я всегда так делала в школе.
На миг из глубин памяти выплыл отчетливый образ обеденного стола в Стоункрофте. Она представила себе Кэтрин, Дебру, Синди, Глорию и Элисон, сидевших за ним.
И Лауру. И меня.
И Лауру... И меня...
17
Филин предвидел, что об исчезновении женщины в Суррей-Медоуз вряд ли успеют сообщить до выхода утренних субботних газет, однако, к его удовольствию, это стало главной новостью дня и на телевидении, и на радио.
До и после завтрака, перевязав руку, он смотрел и слушал. В том месте, где вцепился пес, рука сильно болела, и он решил, что это расплата за небрежность. Ему следовало бы заметить поводок в руках женщины, а уж потом останавливать машину и хватать ее. Немецкая овчарка появилась из ниоткуда и с рычаньем набросилась на него. К счастью, ему удалось схватить монтировку — в таких вылазках он всегда держал ее на соседнем сидении.
Сейчас Джин сидела напротив за обеденным столом, и по ней было видно, что розу на могиле она нашла. Разумеется, она надеялась, что Лаура заметила, кто из их группы носился с цветком или куда-то запропастился, пока они осматривали кладбище. Но его это не волновало. Лаура ничего не заметила. Он готов был поклясться жизнью. Уж слишком она была занята, пытаясь просчитать, кого именно из нас у нее больше шансов использовать.
Много лет назад он случайно узнал о Лили, и это навело его на мысль использовать любую возможность, чтобы воздействовать на людей. Временами, для развлечения, он так и делал, воздействовал. Иногда выжидал. Три года назад, по его анонимной наводке, налоговая служба занялась проверкой доходов Лауры. Теперь ее дом в закладе ввиду неуплаты налогов. Вскоре это станет несущественно, Лауру он убьет, однако приятно сознавать, что она изводилась из-за потери дома.
Мысль воздействовать на Джин, используя Лили, возникла у него после того, как он случайно познакомился с приемными родителями ее дочери. И хотя в то время я не был уверен насчет убийства Джин, мне все же хотелось, чтобы она страдала, безжалостно подумал он.
Оставить цветок у могильного камня — гениальный ход. Сидя за обеденным столом в «Тайере», он видел боль в глазах Джин. На торжественном параде, перед футбольным матчем, он подсел к ней.
— Потрясающее зрелище, верно? — спросил он ее.
— Да, конечно.
Он знал, что она думала о Риде Торнтоне.
Мимо трибуны маршировали барабанщицы и тамбурмажоры. Смотри внимательно, Джинни, думал он. Крайняя во втором ряду — твоя дочь.
До и после завтрака, перевязав руку, он смотрел и слушал. В том месте, где вцепился пес, рука сильно болела, и он решил, что это расплата за небрежность. Ему следовало бы заметить поводок в руках женщины, а уж потом останавливать машину и хватать ее. Немецкая овчарка появилась из ниоткуда и с рычаньем набросилась на него. К счастью, ему удалось схватить монтировку — в таких вылазках он всегда держал ее на соседнем сидении.
Сейчас Джин сидела напротив за обеденным столом, и по ней было видно, что розу на могиле она нашла. Разумеется, она надеялась, что Лаура заметила, кто из их группы носился с цветком или куда-то запропастился, пока они осматривали кладбище. Но его это не волновало. Лаура ничего не заметила. Он готов был поклясться жизнью. Уж слишком она была занята, пытаясь просчитать, кого именно из нас у нее больше шансов использовать.
Много лет назад он случайно узнал о Лили, и это навело его на мысль использовать любую возможность, чтобы воздействовать на людей. Временами, для развлечения, он так и делал, воздействовал. Иногда выжидал. Три года назад, по его анонимной наводке, налоговая служба занялась проверкой доходов Лауры. Теперь ее дом в закладе ввиду неуплаты налогов. Вскоре это станет несущественно, Лауру он убьет, однако приятно сознавать, что она изводилась из-за потери дома.
Мысль воздействовать на Джин, используя Лили, возникла у него после того, как он случайно познакомился с приемными родителями ее дочери. И хотя в то время я не был уверен насчет убийства Джин, мне все же хотелось, чтобы она страдала, безжалостно подумал он.
Оставить цветок у могильного камня — гениальный ход. Сидя за обеденным столом в «Тайере», он видел боль в глазах Джин. На торжественном параде, перед футбольным матчем, он подсел к ней.
— Потрясающее зрелище, верно? — спросил он ее.
— Да, конечно.
Он знал, что она думала о Риде Торнтоне.
Мимо трибуны маршировали барабанщицы и тамбурмажоры. Смотри внимательно, Джинни, думал он. Крайняя во втором ряду — твоя дочь.
18
Когда они вернулись в Корнуолл, в «Глен-Ридж Хауз», Джин постаралась попасть в лифт вместе с Лаурой и проводить ее до номера.
— Лаура, дорогая, мне нужно с тобой поговорить, — сказала она.
— Ох, Джинни, я хочу принять ванну и вздремнуть, — запротестовала Лаура. — Посмотреть Вест-Пойнт и сходить на футбольный матч очень здорово, но столько времени на воздухе — это слишком для меня. Может, встретимся попозже?
— Нет, — твердо сказала Джин. — Мне нужно поговорить с тобой сейчас же.
— Ладно, все-таки ты моя подруга, — вздохнула Лаура, вкладывая пластиковую карточку в замок. «Добро пожаловать в Тадж-Махал». Открыв дверь, она нащупала выключатель. Возле кровати и на столе зажглись лампы, робко осветив погруженную во тьму комнату — за окном уже смеркалось.
Джин присела на краешек кровати.
— Лаура, это очень важно. Ты ходила по кладбищу во время экскурсии?
Лаура принялась расстегивать замшевый пиджак, в котором ездила в Вест-Пойнт.
— Да. Джинни, ты ведь постоянно ходила туда, когда мы учились в Стоункрофте, а вот я побывала впервые. С ума сойти, сколько там знаменитостей! Генерал Кастер. Считается, что он прокололся, когда затеял то наступление, а сейчас, благодаря его жене, можно подумать, будто он герой. Стоя сегодня у его могилы, я вспомнила, как ты мне рассказывала, что индейцы звали Кастера «Вождь Желтые Волосы». Ты всегда умудрялась найти что-нибудь вроде этого.
— Лаура, на экскурсию по кладбищу все пошли?
— Все, кто был в автобусе. Ведь некоторые взяли детей и приехали туда на своих машинах, устроив самодеятельную экскурсию. В смысле, я видела, как они там ходят сами по себе. Когда ты была ребенком, тебе нравилось рассматривать надгробия? — Лаура повесила пиджак в шифоньер. — Джинни, я люблю тебя, но мне надо прилечь. И тебе бы не мешало. Сегодня наш звездный час. Мы получим медаль или памятный значок, или что-то такое. Как ты думаешь, они заставят нас петь школьный гимн?
Джин поднялась и положила руки Лауре на плечи.
— Лаура, это важно. Ты не заметила, кто-нибудь из автобуса нес розу? Или, может, ты видела как некто оставил розу на кладбище?
— Розу? Нет, точно, нет. Я видела, что какие-то незнакомые люди возлагали цветы на могилы, но из наших никто. Разве у кого-то из них там похоронен кто-нибудь настолько близкий, чтобы приносить цветы?
Могла бы и сама догадаться, подумала Джин. Лаура не обращает внимания на тех, кто не может быть ей полезен.
— Все, не стану больше тебе мешать, — сказала она. — Во сколько мы должны быть внизу?
— В семь — фуршет, в восемь — банкет. Медали нам вручат в десять. А завтра поминки по Элисон и что-то вроде полдника в Стоункрофте.
— Лаура, а ты потом сразу в Калифорнию? Внезапно Лаура крепко обняла Джин.
— Я еще не решила. Скажем так, у меня есть вариант и получше. Ну, до встречи, милая.
Едва дверь за Джин закрылась, Лаура вынула из шифоньера саквояж. Как только закончится ужин, они улизнут. Вот что он сказал: «Я сыт по горло этим отелем, Лаура. Возьми с собой самое необходимое, и перед ужином отнеси сумку в мою машину. Главное — держи рот на замке. Поедем на ночь в одно памятное место. Двадцать лет назад ты не разглядела, что я славный парень, но мы наверстаем упущенное».
Упаковав кашемировый пиджак, который она надевала утром, Лаура улыбнулась. Я сказала ему, что обязательно пойду на поминки по Элисон, однако мне все равно, если мы пропустим полдник.
Потом нахмурилась. Он ей ответил: «Я ни за что не пропущу поминки по Элисон», хотя, разумеется, он имел в виду, что мы будем там вместе.
— Лаура, дорогая, мне нужно с тобой поговорить, — сказала она.
— Ох, Джинни, я хочу принять ванну и вздремнуть, — запротестовала Лаура. — Посмотреть Вест-Пойнт и сходить на футбольный матч очень здорово, но столько времени на воздухе — это слишком для меня. Может, встретимся попозже?
— Нет, — твердо сказала Джин. — Мне нужно поговорить с тобой сейчас же.
— Ладно, все-таки ты моя подруга, — вздохнула Лаура, вкладывая пластиковую карточку в замок. «Добро пожаловать в Тадж-Махал». Открыв дверь, она нащупала выключатель. Возле кровати и на столе зажглись лампы, робко осветив погруженную во тьму комнату — за окном уже смеркалось.
Джин присела на краешек кровати.
— Лаура, это очень важно. Ты ходила по кладбищу во время экскурсии?
Лаура принялась расстегивать замшевый пиджак, в котором ездила в Вест-Пойнт.
— Да. Джинни, ты ведь постоянно ходила туда, когда мы учились в Стоункрофте, а вот я побывала впервые. С ума сойти, сколько там знаменитостей! Генерал Кастер. Считается, что он прокололся, когда затеял то наступление, а сейчас, благодаря его жене, можно подумать, будто он герой. Стоя сегодня у его могилы, я вспомнила, как ты мне рассказывала, что индейцы звали Кастера «Вождь Желтые Волосы». Ты всегда умудрялась найти что-нибудь вроде этого.
— Лаура, на экскурсию по кладбищу все пошли?
— Все, кто был в автобусе. Ведь некоторые взяли детей и приехали туда на своих машинах, устроив самодеятельную экскурсию. В смысле, я видела, как они там ходят сами по себе. Когда ты была ребенком, тебе нравилось рассматривать надгробия? — Лаура повесила пиджак в шифоньер. — Джинни, я люблю тебя, но мне надо прилечь. И тебе бы не мешало. Сегодня наш звездный час. Мы получим медаль или памятный значок, или что-то такое. Как ты думаешь, они заставят нас петь школьный гимн?
Джин поднялась и положила руки Лауре на плечи.
— Лаура, это важно. Ты не заметила, кто-нибудь из автобуса нес розу? Или, может, ты видела как некто оставил розу на кладбище?
— Розу? Нет, точно, нет. Я видела, что какие-то незнакомые люди возлагали цветы на могилы, но из наших никто. Разве у кого-то из них там похоронен кто-нибудь настолько близкий, чтобы приносить цветы?
Могла бы и сама догадаться, подумала Джин. Лаура не обращает внимания на тех, кто не может быть ей полезен.
— Все, не стану больше тебе мешать, — сказала она. — Во сколько мы должны быть внизу?
— В семь — фуршет, в восемь — банкет. Медали нам вручат в десять. А завтра поминки по Элисон и что-то вроде полдника в Стоункрофте.
— Лаура, а ты потом сразу в Калифорнию? Внезапно Лаура крепко обняла Джин.
— Я еще не решила. Скажем так, у меня есть вариант и получше. Ну, до встречи, милая.
Едва дверь за Джин закрылась, Лаура вынула из шифоньера саквояж. Как только закончится ужин, они улизнут. Вот что он сказал: «Я сыт по горло этим отелем, Лаура. Возьми с собой самое необходимое, и перед ужином отнеси сумку в мою машину. Главное — держи рот на замке. Поедем на ночь в одно памятное место. Двадцать лет назад ты не разглядела, что я славный парень, но мы наверстаем упущенное».
Упаковав кашемировый пиджак, который она надевала утром, Лаура улыбнулась. Я сказала ему, что обязательно пойду на поминки по Элисон, однако мне все равно, если мы пропустим полдник.
Потом нахмурилась. Он ей ответил: «Я ни за что не пропущу поминки по Элисон», хотя, разумеется, он имел в виду, что мы будем там вместе.
19
В три часа дня позвонила Алиса Соммерс, чем удивила Сэма Дигана.
— Сэм, ты не можешь освободиться сегодня вечером, чтобы пойти на официальный банкет? — спросила она.
Сэм так опешил, что слова не мог вымолвить.
— Я понимаю, что нужно было предупредить заранее, — извиняющимся тоном сказала Алиса.
— Нет-нет, все нормально. Ответ — да. Я свободен, и у меня даже есть смокинг, в шкафу висит, чистый и выглаженный.
— Сегодня торжественный вечер, награждают некоторых выпускников, двадцать лет назад окончивших Стоункрофт. Вход платный. На самом деле, все это затеяли ради сбора средств на новый корпус, который хотят построить в Стоункрофте. Я не собиралась идти, но хочу повидаться с одной из награждаемых. Ее зовут Джин Шеридан. Она раньше жила в соседнем доме, и я ее очень люблю. У нее серьезная проблема, ей необходимо посоветоваться, так что поначалу я собиралась попросить тебя забежать завтра ко мне и поговорить с ней. Но потом решила, что было бы здорово прийти туда, ведь Джин получает медаль и...
Сэм догадался, что Алиса Соммерс пригласила его, поддавшись внезапному порыву, и судя по всему, она уже готова не просто оправдываться, а даже раскаиваться за то, что позвонила.
— Алиса, я пойду с огромным удовольствием, — решительно сказал он. Он не упомянул, что с половины пятого утра работает по делу Хелен Уэлан, и лишь недавно вернулся домой, намереваясь лечь спать пораньше. Вздремну пару часов, и хватит, подумал он.
— Я собирался завтра зайти, — добавил он. Алиса Соммерс поняла, что он имел в виду.
— Я как чувствовала, что ты придешь. Если сможешь, то в семь у меня. Сначала дам тебе промочить горло, а потом отправимся в отель.
— Значит, в семь. До свидания, Алиса. — Сэм повесил трубку и застенчиво осознал, что невероятно рад приглашению; затем задумался о его причинах. Что же за беда стряслась Джин Шеридан? — подумал он. Впрочем, насколько бы серьезной она ни была, все равно не идет ни в какое сравнение со случившимся сегодня ночью с Хелен Уэлан, выгуливавшей пса.
— Сэм, ты не можешь освободиться сегодня вечером, чтобы пойти на официальный банкет? — спросила она.
Сэм так опешил, что слова не мог вымолвить.
— Я понимаю, что нужно было предупредить заранее, — извиняющимся тоном сказала Алиса.
— Нет-нет, все нормально. Ответ — да. Я свободен, и у меня даже есть смокинг, в шкафу висит, чистый и выглаженный.
— Сегодня торжественный вечер, награждают некоторых выпускников, двадцать лет назад окончивших Стоункрофт. Вход платный. На самом деле, все это затеяли ради сбора средств на новый корпус, который хотят построить в Стоункрофте. Я не собиралась идти, но хочу повидаться с одной из награждаемых. Ее зовут Джин Шеридан. Она раньше жила в соседнем доме, и я ее очень люблю. У нее серьезная проблема, ей необходимо посоветоваться, так что поначалу я собиралась попросить тебя забежать завтра ко мне и поговорить с ней. Но потом решила, что было бы здорово прийти туда, ведь Джин получает медаль и...
Сэм догадался, что Алиса Соммерс пригласила его, поддавшись внезапному порыву, и судя по всему, она уже готова не просто оправдываться, а даже раскаиваться за то, что позвонила.
— Алиса, я пойду с огромным удовольствием, — решительно сказал он. Он не упомянул, что с половины пятого утра работает по делу Хелен Уэлан, и лишь недавно вернулся домой, намереваясь лечь спать пораньше. Вздремну пару часов, и хватит, подумал он.
— Я собирался завтра зайти, — добавил он. Алиса Соммерс поняла, что он имел в виду.
— Я как чувствовала, что ты придешь. Если сможешь, то в семь у меня. Сначала дам тебе промочить горло, а потом отправимся в отель.
— Значит, в семь. До свидания, Алиса. — Сэм повесил трубку и застенчиво осознал, что невероятно рад приглашению; затем задумался о его причинах. Что же за беда стряслась Джин Шеридан? — подумал он. Впрочем, насколько бы серьезной она ни была, все равно не идет ни в какое сравнение со случившимся сегодня ночью с Хелен Уэлан, выгуливавшей пса.
20
— Вот уж действительно полный бардак, правда, Джин? — спросил Гордон Эймори.
Он сидел справа от нее на втором ярусе помоста, где разместили награждаемых выпускников. Под ними сидели местный конгрессмен, мэр Корнуолла-на-Гудзоне, спонсоры торжественного ужина, ректор Стоункрофта и несколько членов попечительского совета — они самодовольно обозревали полный зал.
— Да уж, — согласилась она.
— Тебе не приходило в голову пригласить на это грандиозное мероприятие отца с матерью?
Не будь ироничных ноток в голосе Гордона, она бы обиделась, но он так шутил, поэтому она отплатила той же монетой:
— Нет. А тебе не приходило в голову пригласить своих?
— Нет, конечно. Кстати, ты, наверное, заметила, что ни один из наших выдающихся сотоварищей не привел сияющего от счастья родителя, дабы тот разделил с ним этот триумфальный миг.
— Насколько мне известно, родители большинства наших здесь уже не живут. Мои уехали тем же летом, когда я окончила Стоункрофт. Уехали и развелись, если хочешь знать, — добавила Джин.
— Как и мои. Когда я думаю о нас, — как считают, гордости нашего выпуска, — то прихожу к мысли, что из шестерых, сидящих в этом ряду, пожалуй, только Лауре в детстве здесь прекрасно жилось. Думаю, тебе тут было довольно безрадостно, как и мне, Робби, Марку с Картером. Робби из семьи интеллектуалов, но учиться не хотел, и в Стоункрофте его постоянно третировали за неуспеваемость. Юмор был его кольчугой, его отдушиной. Родители Марка не скрывали, что гибели его брата предпочли бы его смерть. В отместку он стал подростковым психиатром. Интересно, не пытается ли он таким образом лечить собственного внутреннего подростка?
«Врачу, исцелися сам», подумала Джин, отметив, что Гордон, пожалуй, прав.
— У Гови, или Картера, как он требует себя называть, был отец, избивавший его и мать, — продолжал Гордон. — Гови старался как можно меньше находиться дома. Помнишь, как его постоянно заставали за подглядыванием в чужие окна? Может, он делал это, чтобы хоть мельком увидеть нормальную семью? Как ты считаешь, не потому ли его пьесы такие мрачные? Джин предпочла уклониться от ответа.
— Остались лишь ты да я, — спокойно сказала она.
— Моя мать была никудышной хозяйкой. Может, ты помнишь, после того, как сгорел наш дом, по городу ходила шутка, что это была единственная возможность навести в нем порядок. Сейчас у меня три дома и, признаюсь, я буквально одержим соблюдением чистоты в каждом из них, из-за чего, в общем, и развалился мой брак. Впрочем, он изначально был ошибкой.
— А мои отец с матерью дрались на людях. Хотел мне об этом напомнить, Гордон?
Она прекрасно знала, что именно об этом он и подумал.
— Я думаю, как же легко можно затравить ребенка, и что за исключением Лауры, которая всегда была небожителем в нашем классе, и ты, и Картер, и Робби, и Марк, и я — сполна хлебнули горя. Понятно, что наши родители вовсе не желали делать нашу жизнь невыносимой, но волей-неволей они это делали. Послушай, Джин, я сильно хотел измениться, я переделал себе лицо. Но стоит мне попасть в сложную ситуацию, как я снова становлюсь неряхой Горди — зашуганным мальчишкой, над которым так забавно издеваться. Ты добилась признания в академических кругах, а сейчас написала книгу, которая не только пользуется успехом у критиков, но и хорошо продается. Но кем ты себя чувствуешь в душе?
А в самом деле? В душе я по-прежнему ощущаю себя убогой и никому не нужной, подумала Джин, но промолчала, потому что Гордон вдруг весело улыбнулся.
— Что-то я расфилософствовался перед обедом, — сказал он. — Может, я заговорю иначе, как только они повесят мне на шею эту медаль. Как ты считаешь, Лаура?
Он заговорил с Лаурой, а Джин повернулась к Джеку Эмерсону, сидевшему слева от нее.
— Похоже, вы с Гордоном что-то напряженно обсуждали, — отметил он.
Джин заметила неприкрытое любопытство на его лице. Вот чего она ни в коем случае не собиралась делать, так это продолжать с ним разговор, который вела с Гордоном.
— Да ладно, Джек, просто сплетничали, как нам здесь рослось, — небрежно проговорила она.
Я была так не уверена в себе, думала Джин. Я была такой тощей и неуклюжей. У меня были ужасные волосы. Я постоянно ждала, что мои родители опять начнут ругаться. Я чувствовала себя такой виноватой, когда они сказали мне, что остаются вместе лишь по одной причине — ради моего благополучия. Все чего я хотела, это вырасти и уехать отсюда — чем дальше, тем лучше. Что я и сделала.
— В Корнуолле славно рослось, — искренне сказал Джек. — Никогда не мог понять, почему большинство из вас не осели здесь, или хотя бы не купили себе дом в наших краях, особенно сейчас, когда выбились в люди.
Кстати, Джинни, если вдруг надумаешь приобрести дом, то могу обещать тебе кое-что из моего каталога недвижимости — там есть такое, что пальчики оближешь.
Джин вспомнила, как Алиса Соммерс сказала ей, что по слухам Джек Эмерсон новый владелец ее бывшего дома.
— Какой-нибудь по соседству с моим прежним? — спросила она.
Он покачал головой.
— Нет. Я говорю о домах с потрясающим видом на реку. Когда я могу заехать за тобой и показать их?
Никогда, подумала Джин. Я не хочу здесь жить. Наоборот, я хочу поскорее отсюда уехать. Но сперва, подумала она, я должна узнать, кто это пишет мне о Лили. Пусть это лишь догадка, но клянусь жизнью, этот человек сейчас сидит здесь. Быстрей бы закончился этот банкет, чтобы можно было встретиться с Алисой и детективом, которого она приведет сюда вечером. Хочется верить, что он сумеет помочь мне найти Лили и устранить нависшую над ней угрозу. А когда я буду уверена, что у нее все хорошо, и она счастлива, мне нужно будет вернуться во взрослый мир. За последние двадцать четыре часа я поняла: всему лучшему и худшему, что со мной случилось, я обязана жизни здесь. И я должна с этим смириться.
— Не думаю, что горю желанием купить дом в Корнуолле, — сказала она Джеку Эмерсону.
— Пусть не сейчас, Джинни, — сказал он, часто заморгав, — но бьюсь об заклад, что в ближайшее время я подыщу тебе жилище. Да-да, я просто уверен в этом.
Он сидел справа от нее на втором ярусе помоста, где разместили награждаемых выпускников. Под ними сидели местный конгрессмен, мэр Корнуолла-на-Гудзоне, спонсоры торжественного ужина, ректор Стоункрофта и несколько членов попечительского совета — они самодовольно обозревали полный зал.
— Да уж, — согласилась она.
— Тебе не приходило в голову пригласить на это грандиозное мероприятие отца с матерью?
Не будь ироничных ноток в голосе Гордона, она бы обиделась, но он так шутил, поэтому она отплатила той же монетой:
— Нет. А тебе не приходило в голову пригласить своих?
— Нет, конечно. Кстати, ты, наверное, заметила, что ни один из наших выдающихся сотоварищей не привел сияющего от счастья родителя, дабы тот разделил с ним этот триумфальный миг.
— Насколько мне известно, родители большинства наших здесь уже не живут. Мои уехали тем же летом, когда я окончила Стоункрофт. Уехали и развелись, если хочешь знать, — добавила Джин.
— Как и мои. Когда я думаю о нас, — как считают, гордости нашего выпуска, — то прихожу к мысли, что из шестерых, сидящих в этом ряду, пожалуй, только Лауре в детстве здесь прекрасно жилось. Думаю, тебе тут было довольно безрадостно, как и мне, Робби, Марку с Картером. Робби из семьи интеллектуалов, но учиться не хотел, и в Стоункрофте его постоянно третировали за неуспеваемость. Юмор был его кольчугой, его отдушиной. Родители Марка не скрывали, что гибели его брата предпочли бы его смерть. В отместку он стал подростковым психиатром. Интересно, не пытается ли он таким образом лечить собственного внутреннего подростка?
«Врачу, исцелися сам», подумала Джин, отметив, что Гордон, пожалуй, прав.
— У Гови, или Картера, как он требует себя называть, был отец, избивавший его и мать, — продолжал Гордон. — Гови старался как можно меньше находиться дома. Помнишь, как его постоянно заставали за подглядыванием в чужие окна? Может, он делал это, чтобы хоть мельком увидеть нормальную семью? Как ты считаешь, не потому ли его пьесы такие мрачные? Джин предпочла уклониться от ответа.
— Остались лишь ты да я, — спокойно сказала она.
— Моя мать была никудышной хозяйкой. Может, ты помнишь, после того, как сгорел наш дом, по городу ходила шутка, что это была единственная возможность навести в нем порядок. Сейчас у меня три дома и, признаюсь, я буквально одержим соблюдением чистоты в каждом из них, из-за чего, в общем, и развалился мой брак. Впрочем, он изначально был ошибкой.
— А мои отец с матерью дрались на людях. Хотел мне об этом напомнить, Гордон?
Она прекрасно знала, что именно об этом он и подумал.
— Я думаю, как же легко можно затравить ребенка, и что за исключением Лауры, которая всегда была небожителем в нашем классе, и ты, и Картер, и Робби, и Марк, и я — сполна хлебнули горя. Понятно, что наши родители вовсе не желали делать нашу жизнь невыносимой, но волей-неволей они это делали. Послушай, Джин, я сильно хотел измениться, я переделал себе лицо. Но стоит мне попасть в сложную ситуацию, как я снова становлюсь неряхой Горди — зашуганным мальчишкой, над которым так забавно издеваться. Ты добилась признания в академических кругах, а сейчас написала книгу, которая не только пользуется успехом у критиков, но и хорошо продается. Но кем ты себя чувствуешь в душе?
А в самом деле? В душе я по-прежнему ощущаю себя убогой и никому не нужной, подумала Джин, но промолчала, потому что Гордон вдруг весело улыбнулся.
— Что-то я расфилософствовался перед обедом, — сказал он. — Может, я заговорю иначе, как только они повесят мне на шею эту медаль. Как ты считаешь, Лаура?
Он заговорил с Лаурой, а Джин повернулась к Джеку Эмерсону, сидевшему слева от нее.
— Похоже, вы с Гордоном что-то напряженно обсуждали, — отметил он.
Джин заметила неприкрытое любопытство на его лице. Вот чего она ни в коем случае не собиралась делать, так это продолжать с ним разговор, который вела с Гордоном.
— Да ладно, Джек, просто сплетничали, как нам здесь рослось, — небрежно проговорила она.
Я была так не уверена в себе, думала Джин. Я была такой тощей и неуклюжей. У меня были ужасные волосы. Я постоянно ждала, что мои родители опять начнут ругаться. Я чувствовала себя такой виноватой, когда они сказали мне, что остаются вместе лишь по одной причине — ради моего благополучия. Все чего я хотела, это вырасти и уехать отсюда — чем дальше, тем лучше. Что я и сделала.
— В Корнуолле славно рослось, — искренне сказал Джек. — Никогда не мог понять, почему большинство из вас не осели здесь, или хотя бы не купили себе дом в наших краях, особенно сейчас, когда выбились в люди.
Кстати, Джинни, если вдруг надумаешь приобрести дом, то могу обещать тебе кое-что из моего каталога недвижимости — там есть такое, что пальчики оближешь.
Джин вспомнила, как Алиса Соммерс сказала ей, что по слухам Джек Эмерсон новый владелец ее бывшего дома.
— Какой-нибудь по соседству с моим прежним? — спросила она.
Он покачал головой.
— Нет. Я говорю о домах с потрясающим видом на реку. Когда я могу заехать за тобой и показать их?
Никогда, подумала Джин. Я не хочу здесь жить. Наоборот, я хочу поскорее отсюда уехать. Но сперва, подумала она, я должна узнать, кто это пишет мне о Лили. Пусть это лишь догадка, но клянусь жизнью, этот человек сейчас сидит здесь. Быстрей бы закончился этот банкет, чтобы можно было встретиться с Алисой и детективом, которого она приведет сюда вечером. Хочется верить, что он сумеет помочь мне найти Лили и устранить нависшую над ней угрозу. А когда я буду уверена, что у нее все хорошо, и она счастлива, мне нужно будет вернуться во взрослый мир. За последние двадцать четыре часа я поняла: всему лучшему и худшему, что со мной случилось, я обязана жизни здесь. И я должна с этим смириться.
— Не думаю, что горю желанием купить дом в Корнуолле, — сказала она Джеку Эмерсону.
— Пусть не сейчас, Джинни, — сказал он, часто заморгав, — но бьюсь об заклад, что в ближайшее время я подыщу тебе жилище. Да-да, я просто уверен в этом.
21
На подобных торжественных вечерах награждаемых выпускников обычно вызывают в порядке возрастания их значимости, злорадно подумал Филин, когда услышал, как вызвали Лауру. Она первой вышла получать свою медаль, которую сообща вручили мэр Корнуолла и ректор Стоункрофта.
Саквояж и чемодан Лауры уже в его машине. Он незаметно вынес их, спустился по черной лестнице, вышел со служебного входа и, никем не замеченный, спрятал вещи в багажник. На всякий случай, он разбил лампочку над дверью и надел кепку и куртку, так что если вдруг кто-нибудь случайно заметил его, тем более, издали, они могли сойти за униформу.
Саквояж и чемодан Лауры уже в его машине. Он незаметно вынес их, спустился по черной лестнице, вышел со служебного входа и, никем не замеченный, спрятал вещи в багажник. На всякий случай, он разбил лампочку над дверью и надел кепку и куртку, так что если вдруг кто-нибудь случайно заметил его, тем более, издали, они могли сойти за униформу.