Но охранник не обратил на них внимания. У Лалли дрожали руки и ноги. Она уже собиралась предложить Рози бросить дежурство, когда среди пассажиров, поднимающихся от платформы Маунт-Вернон, заметила темноволосого типа с одеревенелой походкой.
Лалли схватила Рози за руку.
— Вот он! — воскликнула она. — Видишь, идет к лестнице, в коричневом пальто и зеленых брюках.
Рози прищурилась.
— Да, вижу.
— Сейчас я могу спуститься, — обрадовалась Лалли.
Рози засомневалась.
— Я бы не рискнула, пока Олендорф на посту. Он только что на нас смотрел.
Но Лалли нелегко было переубедить. Она дождалась, когда Олендорф ушел на обед, и скользнула вниз, к платформе. Началась посадка в поезд на десять минут первого, так что она не слишком привлекала внимание. Перешла на другую сторону пути и заспешила вниз по пандусу, так быстро, насколько позволяли ее артритные колени. Чувствовала она себя неважно. Боль переместилась на спину и подошвы. Да и все тело сильно ломило. Она не могла дождаться, когда ляжет на кровать и отдохнет. Девчонку она выгонит за пару минут.
«Мисси, — скажет она, — копы не дураки. Они уже собираются арестовать тебя. Шагай отсюда и предупреди своего дружка».
Вот и все.
Лалли прошла мимо генератора, обогнула сточные трубы. В глубине неподвижно темнел тоннель.
Она посмотрела на дверь и счастливо улыбнулась. Еще восемь шаркающих шагов — и она у лестницы. Повесив пакет на одну руку, Лалли порылась в кармане в поисках ключа. Другой рукой она схватилась за поручень и начала взбираться по крутым ступенькам.
— И куда это ты собралась, Лалли? — раздался резкий голос.
Она испуганно вскрикнула и чуть не свалилась назад. С трудом, восстановив равновесие, медленно обернулась и увидела грозную фигуру охранника Олендорфа. Значит, он за ней следил, как Рози и предупреждала, — просто притворился, что идет на ланч, и заманил ее в ловушку. Она быстро сунула ключ в пакет. Успел ли он заметить?
— Я спросил, куда ты идешь, Лалли?
Рядом гудели генераторы. Где-то над головой свистел поезд, подъезжающий к платформе. Лалли продолжала беспомощно молчать.
Из темного угла неожиданно донеслось шипение и сердитый вой, и Лалли осенило.
— Кошки! — Дрожащей рукой она указала на тощих тварей. — Они голодают! Я просто принесла им еду. Как раз собиралась ее достать. — Она быстро залезла в сумку и вынула смятую салфетку с кусочками пончика.
Охранник с отвращением посмотрел на жирную салфетку, но заговорил менее враждебно:
— Мне их тоже жаль, но тебе тут делать нечего. Брось им корм и уходи. — Он поднял глаза и задержал взгляд на двери ее комнаты. Сердце Лалли бешено заколотилось. Она наклонилась к кошкам, бросила им жалкие объедки, понаблюдала, как они за них дерутся.
— Видите, какие они голодные, — примирительно сказала она. — У вас дома есть кошки, мистер Олендорф? — Женщина двинулась к выходу, желая, чтобы охранник пошел за ней. Что, если он откроет дверь своим ключом и проверит ее комнату? Если он найдет там девушку, они наверняка сменят замок, Может, даже купят навесной.
Он постоял, пожал плечами и двинулся за ней.
— Раньше были, но моя жена охладела к кошкам с тех пор, как мы потеряли одну, по которой она с ума сходила.
Благополучно вернувшись в зал ожидания, Лалли заметила, что сердце по-прежнему бешено колотиться. Ну что ж. Теперь она ни за что не пойдет туда до полуночи, а в полночь Олендорф отравится домой. Благодаря удачу и кошек, затеявших драку, она наклонилась над урной и достала выброшенный выпуск «Пипл» и смятый первый раздел «Виллидж Войс».
32
33
34
35
Лалли схватила Рози за руку.
— Вот он! — воскликнула она. — Видишь, идет к лестнице, в коричневом пальто и зеленых брюках.
Рози прищурилась.
— Да, вижу.
— Сейчас я могу спуститься, — обрадовалась Лалли.
Рози засомневалась.
— Я бы не рискнула, пока Олендорф на посту. Он только что на нас смотрел.
Но Лалли нелегко было переубедить. Она дождалась, когда Олендорф ушел на обед, и скользнула вниз, к платформе. Началась посадка в поезд на десять минут первого, так что она не слишком привлекала внимание. Перешла на другую сторону пути и заспешила вниз по пандусу, так быстро, насколько позволяли ее артритные колени. Чувствовала она себя неважно. Боль переместилась на спину и подошвы. Да и все тело сильно ломило. Она не могла дождаться, когда ляжет на кровать и отдохнет. Девчонку она выгонит за пару минут.
«Мисси, — скажет она, — копы не дураки. Они уже собираются арестовать тебя. Шагай отсюда и предупреди своего дружка».
Вот и все.
Лалли прошла мимо генератора, обогнула сточные трубы. В глубине неподвижно темнел тоннель.
Она посмотрела на дверь и счастливо улыбнулась. Еще восемь шаркающих шагов — и она у лестницы. Повесив пакет на одну руку, Лалли порылась в кармане в поисках ключа. Другой рукой она схватилась за поручень и начала взбираться по крутым ступенькам.
— И куда это ты собралась, Лалли? — раздался резкий голос.
Она испуганно вскрикнула и чуть не свалилась назад. С трудом, восстановив равновесие, медленно обернулась и увидела грозную фигуру охранника Олендорфа. Значит, он за ней следил, как Рози и предупреждала, — просто притворился, что идет на ланч, и заманил ее в ловушку. Она быстро сунула ключ в пакет. Успел ли он заметить?
— Я спросил, куда ты идешь, Лалли?
Рядом гудели генераторы. Где-то над головой свистел поезд, подъезжающий к платформе. Лалли продолжала беспомощно молчать.
Из темного угла неожиданно донеслось шипение и сердитый вой, и Лалли осенило.
— Кошки! — Дрожащей рукой она указала на тощих тварей. — Они голодают! Я просто принесла им еду. Как раз собиралась ее достать. — Она быстро залезла в сумку и вынула смятую салфетку с кусочками пончика.
Охранник с отвращением посмотрел на жирную салфетку, но заговорил менее враждебно:
— Мне их тоже жаль, но тебе тут делать нечего. Брось им корм и уходи. — Он поднял глаза и задержал взгляд на двери ее комнаты. Сердце Лалли бешено заколотилось. Она наклонилась к кошкам, бросила им жалкие объедки, понаблюдала, как они за них дерутся.
— Видите, какие они голодные, — примирительно сказала она. — У вас дома есть кошки, мистер Олендорф? — Женщина двинулась к выходу, желая, чтобы охранник пошел за ней. Что, если он откроет дверь своим ключом и проверит ее комнату? Если он найдет там девушку, они наверняка сменят замок, Может, даже купят навесной.
Он постоял, пожал плечами и двинулся за ней.
— Раньше были, но моя жена охладела к кошкам с тех пор, как мы потеряли одну, по которой она с ума сходила.
Благополучно вернувшись в зал ожидания, Лалли заметила, что сердце по-прежнему бешено колотиться. Ну что ж. Теперь она ни за что не пойдет туда до полуночи, а в полночь Олендорф отравится домой. Благодаря удачу и кошек, затеявших драку, она наклонилась над урной и достала выброшенный выпуск «Пипл» и смятый первый раздел «Виллидж Войс».
32
Нил понял, что Шэрон ударили. Он не поверил, что она упала сама. Этот человек ее толкнул. Нилу хотелось поговорить с ней, но повязка была слишком тугая. Гораздо туже, чем раньше. Ему хотелось сказать Шэрон, какая она храбрая, что решилась бороться с этим человеком. Он сам слишком испугался, чтобы драться с ним, когда тот душил маму. Но даже Шэрон не настолько сильная, чтобы его одолеть, хотя они почти одного роста.
Шэрон говорила, что собирается вытащить у него пистолет. И объяснила: «Не бойся, когда я скажу, что брошу тебя. Я тебя не брошу. Но если я добуду пистолет, мы сможем заставить его выпустить нас отсюда. Мы оба ошибались, и только мы можем спасти Рональда Томпсона».
У нее был смешной сдавленный голос, да и у него такой же, но ему как-то удалось рассказать ей о том, как Сэнди сказал, что он должен был помочь маме, как ему все время снится тот день и как дети спрашивали его, хочет ли он, чтобы Рональда Томпсона поджарили.
Хотя говорить через тряпку было тяжело, когда он выговорился, стало легче дышать. Он понимал, что имела в виду Шэрон. Рональда Томпсона собираются убить за маму, а он ее не убивал. А Нил сказал, что убил. Он не лгал. Об этом он пытался сказать папе в своем послании.
Сейчас надо осторожно и медленно дышать через нос, не бояться и не плакать, иначе он начнет задыхаться.
Было так холодно, руки и ноги так сильно болели. Но боль внутри утихла. Шэрон придумает, как им выбраться отсюда, чтобы рассказать о Рональде. Или папа придет и заберет их. Нил в этом не сомневался.
На щеке он чувствовал дыхание Шэрон. Его голова лежала у нее под подбородком. Иногда она издавала какой-то странный звук, как будто ей больно. Но лежать, прижавшись к ней, было спокойнее. Как в детстве, когда он просыпался среди ночи от страшного сна и шел в кровать к маме и папе. Мама крепко прижимала его к себе, сонно говорила «перестань ерзать», и он снова засыпал, прильнув к ней.
Шэрон и папа позаботятся о нем. Нил еще теснее прижался к Шэрон. Хотелось сказать, чтобы она о нем не беспокоилась. Он будет глубоко и медленно дышать через нос. Руки так болят… Но он решительно отогнал эту мысль. Надо думать о приятном… о комнате на верхнем этаже и лионелевских поездах, которые подарит ему Шэрон.
Шэрон говорила, что собирается вытащить у него пистолет. И объяснила: «Не бойся, когда я скажу, что брошу тебя. Я тебя не брошу. Но если я добуду пистолет, мы сможем заставить его выпустить нас отсюда. Мы оба ошибались, и только мы можем спасти Рональда Томпсона».
У нее был смешной сдавленный голос, да и у него такой же, но ему как-то удалось рассказать ей о том, как Сэнди сказал, что он должен был помочь маме, как ему все время снится тот день и как дети спрашивали его, хочет ли он, чтобы Рональда Томпсона поджарили.
Хотя говорить через тряпку было тяжело, когда он выговорился, стало легче дышать. Он понимал, что имела в виду Шэрон. Рональда Томпсона собираются убить за маму, а он ее не убивал. А Нил сказал, что убил. Он не лгал. Об этом он пытался сказать папе в своем послании.
Сейчас надо осторожно и медленно дышать через нос, не бояться и не плакать, иначе он начнет задыхаться.
Было так холодно, руки и ноги так сильно болели. Но боль внутри утихла. Шэрон придумает, как им выбраться отсюда, чтобы рассказать о Рональде. Или папа придет и заберет их. Нил в этом не сомневался.
На щеке он чувствовал дыхание Шэрон. Его голова лежала у нее под подбородком. Иногда она издавала какой-то странный звук, как будто ей больно. Но лежать, прижавшись к ней, было спокойнее. Как в детстве, когда он просыпался среди ночи от страшного сна и шел в кровать к маме и папе. Мама крепко прижимала его к себе, сонно говорила «перестань ерзать», и он снова засыпал, прильнув к ней.
Шэрон и папа позаботятся о нем. Нил еще теснее прижался к Шэрон. Хотелось сказать, чтобы она о нем не беспокоилась. Он будет глубоко и медленно дышать через нос. Руки так болят… Но он решительно отогнал эту мысль. Надо думать о приятном… о комнате на верхнем этаже и лионелевских поездах, которые подарит ему Шэрон.
33
— Ради бога, дорогая, уже почти полночь. Хватит, — беспомощно упрашивал Роджер. Но Гленда качала головой. От встревоженного взгляда Роджера не укрылось, что пузырек с нитроглицерином почти опустел. Утром он был полным.
— Нет. Я его узнаю. Я уверена. Роджер… давай вот что попробуем. Я расскажу тебе все, что делала за последний месяц. Я вспоминала день за днем, но все-таки что-то упустила. Может, если я расскажу это тебе…
Он знал, что протестовать бесполезно. Придвинул к кровати стул и приготовился сосредоточенно слушать. Голова раскалывалась. Приходил врач и рассердился, оттого что Гленда так себя расстраивает. Конечно, они не могли ему объяснить, что ее так взволновало.
Врач хотел сделать ей сильный укол, но Роджер знал, что она бы его за это не простила. Сейчас, глядя на ее пепельную бледность и фиолетово-синие губы, он вспоминал день, когда с ней случился приступ. «…Мы делаем все, что в наших силах, мистер Перрис… ничего не можем обещать… может быть, стоит послать за вашими сыновьями…»
Но она выкарабкалась. «Господи, если она знает, дай ей вспомнить, — молился Роджер. — Дай мне помочь ей вспомнить. Если Нил и Шэрон умрут, а Гленда вспомнит, и будет чувствовать, что могла спасти их, это ее убьет».
Каково сейчас Стиву? Скоро ему придется ехать в Нью-Йорк с выкупом.
И где сейчас мать Рональда Томпсона? О чем она думает? Знакома ли ей эта бессильная мука? Конечно, знакома.
А что с Шэрон и Нилом? Может, их пугают и мучают. Живы ли они или уже слишком поздно?
И Рональд Томпсон… На суде Роджер думал только о том, как он похож на Чипа и Дуга. Его сыновья учились на втором курсе в колледже, Чип — в Гарварде, Дуг — в Университете Мичигана. Там и должны быть девятнадцатилетние… в колледже, а не в камере смертников.
— Роджер, — голос Гленды прозвучал неожиданно твердо. — Может, распишешь каждый день по часам… девять часов, десять… что-то вроде того, и это поможет найти упущенное. На моем столе лежит блокнот.
Он подошел к столу и взял блокнот.
— Так, — сказала она. — Я хорошо помню вчерашний день и воскресенье, так что не будем тратить на них время. Начнем с прошлой субботы…
— Нет. Я его узнаю. Я уверена. Роджер… давай вот что попробуем. Я расскажу тебе все, что делала за последний месяц. Я вспоминала день за днем, но все-таки что-то упустила. Может, если я расскажу это тебе…
Он знал, что протестовать бесполезно. Придвинул к кровати стул и приготовился сосредоточенно слушать. Голова раскалывалась. Приходил врач и рассердился, оттого что Гленда так себя расстраивает. Конечно, они не могли ему объяснить, что ее так взволновало.
Врач хотел сделать ей сильный укол, но Роджер знал, что она бы его за это не простила. Сейчас, глядя на ее пепельную бледность и фиолетово-синие губы, он вспоминал день, когда с ней случился приступ. «…Мы делаем все, что в наших силах, мистер Перрис… ничего не можем обещать… может быть, стоит послать за вашими сыновьями…»
Но она выкарабкалась. «Господи, если она знает, дай ей вспомнить, — молился Роджер. — Дай мне помочь ей вспомнить. Если Нил и Шэрон умрут, а Гленда вспомнит, и будет чувствовать, что могла спасти их, это ее убьет».
Каково сейчас Стиву? Скоро ему придется ехать в Нью-Йорк с выкупом.
И где сейчас мать Рональда Томпсона? О чем она думает? Знакома ли ей эта бессильная мука? Конечно, знакома.
А что с Шэрон и Нилом? Может, их пугают и мучают. Живы ли они или уже слишком поздно?
И Рональд Томпсон… На суде Роджер думал только о том, как он похож на Чипа и Дуга. Его сыновья учились на втором курсе в колледже, Чип — в Гарварде, Дуг — в Университете Мичигана. Там и должны быть девятнадцатилетние… в колледже, а не в камере смертников.
— Роджер, — голос Гленды прозвучал неожиданно твердо. — Может, распишешь каждый день по часам… девять часов, десять… что-то вроде того, и это поможет найти упущенное. На моем столе лежит блокнот.
Он подошел к столу и взял блокнот.
— Так, — сказала она. — Я хорошо помню вчерашний день и воскресенье, так что не будем тратить на них время. Начнем с прошлой субботы…
34
— Вопросов нет, мистер Петерсон? Вы уверены, что все поняли? — Хью и Стив стояли в холле. Стив сжимал в руке чемодан с выкупом.
— Думаю, да, — Стив говорил ровным, почти монотонным голосом. В какую-то минуту усталость отступила, а оцепенение приглушило боль и тревогу. Появилась способность думать ясно, почти отстраненно. Словно он стоял на высоком холме и наблюдал за драмой, в которой был и зрителем, и участником.
— Хорошо. Повторите. — Хью узнавал эти симптомы. Петерсон на грани эмоционального срыва. Само собой, он уже в шоке. А имитация голоса жены стала последней каплей. Бедный парень настаивает, что это она. Какая дешевая и неуклюжая попытка связать похищение со смертью Нины Петерсон. Хью заметил и еще кое-что: просьбу Шэрон простить ее… слова Нила: «Шэрон заботится обо мне». Не было ли это намеком на розыгрыш?
Или нет?
Вероятно, Джим Оуэнс поможет. Они нашли его, и он встречается с Хью в нью-йоркском офисе.
— Я еду к телефонной будке на 59-й улице, — заговорил Стив. — Если приеду рано, то жду в машине до двух часов, потом выхожу и стою у телефона. Возможно, меня направят к другому автомату. Я поеду туда. Нужно надеяться, что там я встречусь с похитителем и отдам ему чемодан. Расставшись с ним, я двинусь в штаб-квартиру ФБР на углу 69-й улицы и Третьей авеню. Вы будете ждать там, чтобы вынуть из машины камеры и проявить пленку.
— Все верно. Мы следим за вами на расстоянии. Таймер у вас в машине держит нас в курсе ваших перемещений. Один из наших людей будет сопровождать вас на автостраде, чтобы вас не остановили и не задержали. Мистер Петерсон… — Хью протянул руку. — Удачи.
— Удачи? — Стив повторил это слово с удивлением, словно слышал впервые. — Я думал не столько об удаче, сколько о старинном вексфордском проклятии. Вы о нем случайно не знаете?
— Кажется, нет.
— Я не все помню, но что-то вроде: «Пусть лиса вселится в твой дом. Пусть выгорят твои глаза, чтобы ты никогда не увидел тех, кого любишь. Пусть твоим сладчайшим напитком будет горчайшая чаша горя…» Оно гораздо длиннее, но идея понятна. Точно подходит, правда?
Не дожидаясь ответа, Стив ушел. Хью смотрел, как его «Меркурий» отъезжает от дома и поворачивает налево. Пусть лиса вселится в твой дом. Господи, помоги Петерсону. Тряхнув головой, чтобы отогнать ощущение неминуемой беды, Хью взял пальто. У дома не стояло ни одной машины ФБР. Вместе с другими агентами он выскользнул через черный ход и пересек два акра леса у дома Стива. Свои машины они припарковали на узкой дороге, где были уложены сточные трубы. Так их не было видно с улицы.
Может, Джиму Оуэнсу удастся что-то извлечь из этой кассеты. Агент на пенсии, двадцать лет назад ослепший от глаукомы, развил слух до такой остроты, что мог с невероятной точностью различать фоновые шумы на записи. ФБР все время привлекало его к работе с такого рода уликами. Потом они, конечно, отдадут кассету на обычные лабораторные тесты, но на это уйдет неделя, а то и больше.
Не говоря зачем, Хью расспросил Стива о происхождении Нины: она родом с Мейн-лейн в Филадельфии, четвертое поколение. Училась в швейцарском пансионе и колледже Брин-Мор. Ее родители проводят большую часть времени в своем доме в Монте-Карло. Хью вспомнил, что видел их на похоронах Нины. Они прилетели только на службу и погребение, со Стивом едва разговаривали… высокомерные зануды.
Но для Оуэнса этой информации будет достаточно, чтобы определить, действительно ли это голос Нины или подражание. Хью почти не сомневался в результате.
Меррит-парквей посыпали песком, и, несмотря на падающий снег, ехать казалось гораздо легче, чем Стив ожидал. Он боялся, что похититель отменит встречу из-за гололеда. Сейчас он был уверен, что встретиться им удастся.
Зачем Хью спрашивал его о происхождении Нины? Причем удовлетворился несколькими основными фактами. «В какой колледж ходила ваша жена? Где она выросла?».
«Она училась в Брин-Море». Там они и познакомились на старших курсах. Он учился в Принстоне. Любовь с первого взгляда. Банально, но правда.
«Уже четвертое поколение их семьи живет на Мейн-лейн». Родственники пришли в ярость, когда узнали о нем. Нина должна была выйти замуж за человека «своего круга», как они выразились. За человека из хорошей семьи, с деньгами и подходящим происхождением. А не за бедного студента, который подрабатывает официантом в гостинице «Нассо», чтобы дотянуть до стипендии, и окончил школу Христофора Колумба в Бронксе.
Когда они с Ниной стали встречаться, родители стояли стеной. Стив спрашивал Нину: «И как только тебе удалось оказаться их дочерью?» Она была такой веселой, яркой, легкой. Они поженились сразу после окончания колледжа. А потом он пошел в армию и его отправили во Вьетнам. Два года они не виделись. Наконец ему дали отпуск, и она приехала к нему на Гавайи. Какая же она была красивая, когда сбежала по трапу и бросилась ему в объятия.
После демобилизации он поехал в Колумбию, получать магистерскую степень по журналистике. Потом получил работу в «Тайм», они переехали в Коннектикут, и Нина забеременела Нилом.
К рождению Нила он купил ей «Фольксваген Карманн-Гиа и преподнес так, будто это „Роллс-Ройс“. Который, конечно же, подарил ее отец. Машину Нины он продал через неделю после похорон. Невозможно было видеть ее в гараже, припаркованную рядом с его „Меркурием“. В тот вечер, когда он приехал домой и нашел ее мертвой, то подошел к машине, надеясь вопреки здравому смыслу. „Твое легкомыслие тебя убьет!“ Но на переднем колесе снова стояла радиальная ось, а лысая покрышка лежала в багажнике. Она сменила ее в тот же день, значит, всерьез восприняла его раздражение.
«Нина, Нина, прости меня».
Шэрон. Она вернула его к жизни. Благодаря ей оцепенение и боль растаяли, как лед в оттепель. В эти шесть месяцев ему было так хорошо. Он начал верить, что ему дали второй шанс на счастье.
Сейчас ему тридцать четыре, а не двадцать два. Он не влюбился в первую же встречу.
Или влюбился?
Их первая встреча на шоу «Сегодня»… После окончания они вместе вышли из студии, а потом долго стояли перед зданием и разговаривали. После смерти Нины его даже мельком не заинтересовала ни одна женщина, но в то утро ему не хотелось отпускать Шэрон. Он торопился на собрание и не мог пригласить ее на завтрак. В конце концов у него вырвалось: «Послушайте, сейчас я тороплюсь, но, может быть, поужинаем сегодня вечером?»
Шэрон сразу согласилась, как будто ждала приглашения. День тянулся невыносимо долго, но наконец он подошел к ее квартире и позвонил в дверь. В тот раз их спор о смертной казни был скорее идеологическим, чем личным. Только когда Шэрон поняла, что не сможет спасти Рональда Томпсона, она изменила к нему отношение.
Он уже на Кросс-Каунти-парквей. Руки действовали независимо от сознания, он автоматически поворачивал, куда надо.
Шэрон. Так хорошо было снова поговорить с кем-то за ужином, за вечерним коктейлем. Она понимала сложности создания нового журнала, борьбу за рекламодателей и читателей. Подходящие темы для интимной беседы, шутил он.
Он оставил работу в «Тайм» и перешел в «Ивэнтс» за несколько месяцев до смерти Нины. Это был большой риск. В «Тайм» он неплохо зарабатывал. Но амбиции сыграли свою роль. Он собирался участвовать в создании лучшего журнала в стране. Стать богатым пробивным редактором и доказать отцу Нины, что он чего-то стоит. Заставить его взять свои слова обратно.
Родители Нины обвинили его в ее смерти. «Если бы она жила в доме с охраной и прислугой, этого бы не случилось», — говорили они. И хотели забрать Нила с собой в Европу. Нил в обществе этой парочки!
Нил… Бедный малыш. Та же судьба, что у отца. Мать Стива умерла, когда ему было три года. Он совсем ее не помнил. Отец так больше и не женился. Это было ошибкой. Стив вырос, мечтая о матери. Когда ему было семь лет, учительница, пришедшая на замену в их класс, предложила им нарисовать открытки на День матери[8].
Увидев, что он не положил свою открытку в портфель, она спросила: «Ты хочешь оставить ее здесь? Но маме будет приятно получить ее в воскресенье».
Он разорвал открытку и выбежал из комнаты.
Он не хотел этого для Нила. Ему хотелось, чтобы Нил вырос в счастливом доме… доме с братьями и сестрами. Он не хотел жить в одиночестве, как отец. Для отца Стив стал смыслом жизни, и на почте тот всем подряд хвастался, что его сын учится в Принстоне. Одинокий мужчина в пустой квартире. Однажды утром он не проснулся. Не вышел на работу, и его нашли мертвым. И Стива вызвали с учебы.
Может, поэтому в последние годы он так настаивал на смертной казни. Потому что знал, как живут пожилые одинокие люди, как мало у них есть. И ему невыносима была мысль, что их могут жестоко убить.
Чемодан лежал на переднем сиденье. Хью уверил, что электронное устройство не обнаружат. Сейчас он был рад, что позволил установить его.
В половине второго Стив выехал на 57-ю улицу с Вест-Сайд-драйв. Без двадцати два припарковался перед телефонной будкой возле «Блуминг-дейла». Без десяти два он вылез из машины и встал в будке, не обращая внимания на влажный ледяной ветер.
Ровно в два телефон зазвонил. Тот же приглушенный шепчущий голос велел ему ехать к автомату на углу 66-й и Лексингтон-авеню.
Второй звонок раздался в два пятнадцать. Стиву было велено переехать мост Трайборо и по Центральной трассе отправиться к выезду на шоссе Бруклин — Квинс. Затем по нему выехать на Рузвельт-авеню, свернуть налево в конце первого квартала и сразу припарковаться. Выключить фары и ждать. «Смотри, привези деньги. И приезжай один».
Стив лихорадочно записал инструкции, повторил их. Похититель повесил трубку.
В два тридцать пять Стив сворачивал на Рузвельт-авеню. На другой стороне улицы, в половине квартала от угла, был припаркован большой седан. Проезжая мимо, он слегка крутанул руль, надеясь, что скрытые камеры ухватят марку и номер машины, остановился у обочины и стал ждать.
Было темно. Двери и витрины обшарпанных магазинов защищали цепи и решетки, эстакадные железнодорожные пути перекрывали свет, а снег затмил все окончательно.
Смогут ли агенты проследить за ним по таймеру? Он может сломаться. Стив не заметил за собой машин. Но они говорили, что близко подъезжать не будут.
В дверь со стороны водителя стукнули. Стив резко повернул голову. Во рту пересохло. Рука в перчатке махнула ему, чтобы он опустил стекло. Стив включил зажигание и нажал кнопку на двери.
— Не смотри на меня, Петерсон.
Но Стив уже заметил коричневое пальто и маску-чулок. На колени ему что-то упало — большая холщовая сумка… вещмешок. Живот свело судорогой. Этот тип не собирается брать чемодан со следящим устройством. Так он и знал.
— Открывай чемодан и складывай деньги в мешок.
Стив попытался протянуть время:
— Откуда я знаю, что вы вернете моего сына и Шэрон невредимыми?
— Заполняй сумку, — в голосе прорывались визгливые нотки. Похититель сильно нервничал. Если он запаникует и убежит без денег, то может убить Шэрон и Нила.
Дрожащими руками Стив стал перекидывать аккуратные пачки из чемодана в мешок.
— Завяжи!
Он затянул бечевку, завязал ее узлом.
— Давай сюда. Не смотри на меня.
Стив смотрел прямо перед собой.
— Что с моим сыном и Шэрон?
Руки в перчатках просунулись в окно, вырвали у него сумку. Перчатки. Он постарался их разглядеть. Жесткие, дешевая подделка под кожу, темно-серые или коричневые, большие. Рукав на пальто обтрепался, и из него торчали нитки.
— За тобой наблюдают, Петерсон. — Похититель торопился. Голос почти дрожал. — Пятнадцать минут оставайся здесь. Запомни: пятнадцать минут. Если за мной не будет слежки и все деньги на месте, сегодня в половине двенадцатого утра тебе скажут, где забрать сына и Шэрон.
Половина двенадцатого. Как раз в момент казни Рональда Томпсона.
— Вы имеете отношение к смерти моей жены? — вырвалось у Стива.
Ответа не последовало. Он подождал и осторожно повернул голову. Похититель ушел. На другой стороне завелась машина.
Часы показывали два тридцать восемь. Встреча заняла меньше трех минут. Следят ли за ним? Сидит ли на крыше соседнего здания наблюдатель, чтобы доложить, если он двинется с места? ФБР не получит сигнала из чемодана об изменении местонахождения. Они не поймут, что встреча уже прошла. Стоит ли уехать раньше?
Нет.
В два пятьдесят три Стив развернул машину и направился обратно в Манхэттен. В три десять он уже был в офисе ФБР на углу 69-й улицы и Третьей авеню. К его машине бросились мрачные агенты и принялись выкручивать фары. Пока лифт поднимал их на двенадцатый этаж, Хью угрюмо выслушивал его объяснения. Стива представили седовласому мужчине со спокойным умным лицом, наполовину скрытым темными очками.
— Джим несколько раз прослушал кассету, — сообщил Хью. — По звуку голосов и особому эху он заключил, что Шэрон и Нила держат в почти пустой холодной комнате размером приблизительно одиннадцать на двадцать три фута. Это может быть цоколь здания железнодорожной станции, на записи слышен отдаленный шум поездов.
Стив изумленно воззрился на него.
— Позже я постараюсь уточнить детали, — сказал слепой агент. — Волшебства тут никакого нет. Я просто внимательно слушаю. Все равно что разглядывать образцы под микроскопом.
Холодная, почти пустая комната. Цоколь вокзала. Стив с укором посмотрел на Хью.
— И, по-вашему, Шэрон все это запланировала?
— Не знаю, — просто ответил Хью.
— Мистер Петерсон, я хочу спросить о последнем голосе на кассете, — неуверенно начал Джим Оуэнс. — У вашей жены случайно родной язык был не французский?
— Нет… вовсе нет. Она выросла в Филадельфии, а в десять лет ее отправили в пансион. А что?
— Интонация ее голоса свойственна человеку, для которого английский — не первый язык.
— Постойте! Нина же говорила мне, что у нее была няня-француженка. И в детстве она даже думала по-французски, а не по-английски.
— Об этом я и говорю. Тогда это не подражание. Вы правильно установили голос вашей жены.
— Хорошо. Значит, я ошибался, — заключил Хью. — Но Джим говорит, что последнюю запись наверняка добавили на кассету после Шэрон и Нила. Подумайте, мистер Петерсон. Это спланировал кто-то, хорошо знающий вашу личную жизнь. Может, вы были на вечеринке, где снимали домашнее видео… и кто-то мог записать голос вашей жены, а потом вырезать из записи отдельные слова?
Думать об этом было нелегко… Стив нахмурился.
— Кантри-клуб. Когда его обновили и перекрасили четыре года назад, то сняли некий фильм в благотворительных целях. Нина была рассказчицей, ходила из комнаты в комнату и объясняла, что было сделано.
— Уже что-то. Могла она употребить эти слова в какой-то момент фильма?
— Возможно.
— Зазвонил телефон. Хью схватил трубку, назвался, напряженно выслушал говорившего.
— Отлично! Действуйте! — Он повернулся к Стиву с видом охотника, напавшего на свежий след. — Кое-что проясняется, мистер Петерсон. Вам удалось четко заснять машину и номерной знак. Мы ее ищем.
Первая робкая надежда! Почему же по-прежнему душит ком в горле? Что-то говорило ему — слишком просто, ничего не выйдет.
Джим Оуэнс протянул руку на голос Стива.
— Мистер Петерсон, еще один вопрос. Мне показалось, что она открывала дверь. Не знаете ли вы случайно, где могла быть дверь, которая открывается с необычным легким скрипом, что-то вроде… «квиииркк»? — Джим удивительно точно сымитировал звук ржавого шарнира.
Хью и Стив посмотрели друг на друга. Это насмешка, равнодушно подумал Стив. Фарс, и слишком поздно что-либо делать.
Хью ответил за него:
— Да, Джим. Именно так открывается дверь на кухне мистера Петерсона.
— Думаю, да, — Стив говорил ровным, почти монотонным голосом. В какую-то минуту усталость отступила, а оцепенение приглушило боль и тревогу. Появилась способность думать ясно, почти отстраненно. Словно он стоял на высоком холме и наблюдал за драмой, в которой был и зрителем, и участником.
— Хорошо. Повторите. — Хью узнавал эти симптомы. Петерсон на грани эмоционального срыва. Само собой, он уже в шоке. А имитация голоса жены стала последней каплей. Бедный парень настаивает, что это она. Какая дешевая и неуклюжая попытка связать похищение со смертью Нины Петерсон. Хью заметил и еще кое-что: просьбу Шэрон простить ее… слова Нила: «Шэрон заботится обо мне». Не было ли это намеком на розыгрыш?
Или нет?
Вероятно, Джим Оуэнс поможет. Они нашли его, и он встречается с Хью в нью-йоркском офисе.
— Я еду к телефонной будке на 59-й улице, — заговорил Стив. — Если приеду рано, то жду в машине до двух часов, потом выхожу и стою у телефона. Возможно, меня направят к другому автомату. Я поеду туда. Нужно надеяться, что там я встречусь с похитителем и отдам ему чемодан. Расставшись с ним, я двинусь в штаб-квартиру ФБР на углу 69-й улицы и Третьей авеню. Вы будете ждать там, чтобы вынуть из машины камеры и проявить пленку.
— Все верно. Мы следим за вами на расстоянии. Таймер у вас в машине держит нас в курсе ваших перемещений. Один из наших людей будет сопровождать вас на автостраде, чтобы вас не остановили и не задержали. Мистер Петерсон… — Хью протянул руку. — Удачи.
— Удачи? — Стив повторил это слово с удивлением, словно слышал впервые. — Я думал не столько об удаче, сколько о старинном вексфордском проклятии. Вы о нем случайно не знаете?
— Кажется, нет.
— Я не все помню, но что-то вроде: «Пусть лиса вселится в твой дом. Пусть выгорят твои глаза, чтобы ты никогда не увидел тех, кого любишь. Пусть твоим сладчайшим напитком будет горчайшая чаша горя…» Оно гораздо длиннее, но идея понятна. Точно подходит, правда?
Не дожидаясь ответа, Стив ушел. Хью смотрел, как его «Меркурий» отъезжает от дома и поворачивает налево. Пусть лиса вселится в твой дом. Господи, помоги Петерсону. Тряхнув головой, чтобы отогнать ощущение неминуемой беды, Хью взял пальто. У дома не стояло ни одной машины ФБР. Вместе с другими агентами он выскользнул через черный ход и пересек два акра леса у дома Стива. Свои машины они припарковали на узкой дороге, где были уложены сточные трубы. Так их не было видно с улицы.
Может, Джиму Оуэнсу удастся что-то извлечь из этой кассеты. Агент на пенсии, двадцать лет назад ослепший от глаукомы, развил слух до такой остроты, что мог с невероятной точностью различать фоновые шумы на записи. ФБР все время привлекало его к работе с такого рода уликами. Потом они, конечно, отдадут кассету на обычные лабораторные тесты, но на это уйдет неделя, а то и больше.
Не говоря зачем, Хью расспросил Стива о происхождении Нины: она родом с Мейн-лейн в Филадельфии, четвертое поколение. Училась в швейцарском пансионе и колледже Брин-Мор. Ее родители проводят большую часть времени в своем доме в Монте-Карло. Хью вспомнил, что видел их на похоронах Нины. Они прилетели только на службу и погребение, со Стивом едва разговаривали… высокомерные зануды.
Но для Оуэнса этой информации будет достаточно, чтобы определить, действительно ли это голос Нины или подражание. Хью почти не сомневался в результате.
Меррит-парквей посыпали песком, и, несмотря на падающий снег, ехать казалось гораздо легче, чем Стив ожидал. Он боялся, что похититель отменит встречу из-за гололеда. Сейчас он был уверен, что встретиться им удастся.
Зачем Хью спрашивал его о происхождении Нины? Причем удовлетворился несколькими основными фактами. «В какой колледж ходила ваша жена? Где она выросла?».
«Она училась в Брин-Море». Там они и познакомились на старших курсах. Он учился в Принстоне. Любовь с первого взгляда. Банально, но правда.
«Уже четвертое поколение их семьи живет на Мейн-лейн». Родственники пришли в ярость, когда узнали о нем. Нина должна была выйти замуж за человека «своего круга», как они выразились. За человека из хорошей семьи, с деньгами и подходящим происхождением. А не за бедного студента, который подрабатывает официантом в гостинице «Нассо», чтобы дотянуть до стипендии, и окончил школу Христофора Колумба в Бронксе.
Когда они с Ниной стали встречаться, родители стояли стеной. Стив спрашивал Нину: «И как только тебе удалось оказаться их дочерью?» Она была такой веселой, яркой, легкой. Они поженились сразу после окончания колледжа. А потом он пошел в армию и его отправили во Вьетнам. Два года они не виделись. Наконец ему дали отпуск, и она приехала к нему на Гавайи. Какая же она была красивая, когда сбежала по трапу и бросилась ему в объятия.
После демобилизации он поехал в Колумбию, получать магистерскую степень по журналистике. Потом получил работу в «Тайм», они переехали в Коннектикут, и Нина забеременела Нилом.
К рождению Нила он купил ей «Фольксваген Карманн-Гиа и преподнес так, будто это „Роллс-Ройс“. Который, конечно же, подарил ее отец. Машину Нины он продал через неделю после похорон. Невозможно было видеть ее в гараже, припаркованную рядом с его „Меркурием“. В тот вечер, когда он приехал домой и нашел ее мертвой, то подошел к машине, надеясь вопреки здравому смыслу. „Твое легкомыслие тебя убьет!“ Но на переднем колесе снова стояла радиальная ось, а лысая покрышка лежала в багажнике. Она сменила ее в тот же день, значит, всерьез восприняла его раздражение.
«Нина, Нина, прости меня».
Шэрон. Она вернула его к жизни. Благодаря ей оцепенение и боль растаяли, как лед в оттепель. В эти шесть месяцев ему было так хорошо. Он начал верить, что ему дали второй шанс на счастье.
Сейчас ему тридцать четыре, а не двадцать два. Он не влюбился в первую же встречу.
Или влюбился?
Их первая встреча на шоу «Сегодня»… После окончания они вместе вышли из студии, а потом долго стояли перед зданием и разговаривали. После смерти Нины его даже мельком не заинтересовала ни одна женщина, но в то утро ему не хотелось отпускать Шэрон. Он торопился на собрание и не мог пригласить ее на завтрак. В конце концов у него вырвалось: «Послушайте, сейчас я тороплюсь, но, может быть, поужинаем сегодня вечером?»
Шэрон сразу согласилась, как будто ждала приглашения. День тянулся невыносимо долго, но наконец он подошел к ее квартире и позвонил в дверь. В тот раз их спор о смертной казни был скорее идеологическим, чем личным. Только когда Шэрон поняла, что не сможет спасти Рональда Томпсона, она изменила к нему отношение.
Он уже на Кросс-Каунти-парквей. Руки действовали независимо от сознания, он автоматически поворачивал, куда надо.
Шэрон. Так хорошо было снова поговорить с кем-то за ужином, за вечерним коктейлем. Она понимала сложности создания нового журнала, борьбу за рекламодателей и читателей. Подходящие темы для интимной беседы, шутил он.
Он оставил работу в «Тайм» и перешел в «Ивэнтс» за несколько месяцев до смерти Нины. Это был большой риск. В «Тайм» он неплохо зарабатывал. Но амбиции сыграли свою роль. Он собирался участвовать в создании лучшего журнала в стране. Стать богатым пробивным редактором и доказать отцу Нины, что он чего-то стоит. Заставить его взять свои слова обратно.
Родители Нины обвинили его в ее смерти. «Если бы она жила в доме с охраной и прислугой, этого бы не случилось», — говорили они. И хотели забрать Нила с собой в Европу. Нил в обществе этой парочки!
Нил… Бедный малыш. Та же судьба, что у отца. Мать Стива умерла, когда ему было три года. Он совсем ее не помнил. Отец так больше и не женился. Это было ошибкой. Стив вырос, мечтая о матери. Когда ему было семь лет, учительница, пришедшая на замену в их класс, предложила им нарисовать открытки на День матери[8].
Увидев, что он не положил свою открытку в портфель, она спросила: «Ты хочешь оставить ее здесь? Но маме будет приятно получить ее в воскресенье».
Он разорвал открытку и выбежал из комнаты.
Он не хотел этого для Нила. Ему хотелось, чтобы Нил вырос в счастливом доме… доме с братьями и сестрами. Он не хотел жить в одиночестве, как отец. Для отца Стив стал смыслом жизни, и на почте тот всем подряд хвастался, что его сын учится в Принстоне. Одинокий мужчина в пустой квартире. Однажды утром он не проснулся. Не вышел на работу, и его нашли мертвым. И Стива вызвали с учебы.
Может, поэтому в последние годы он так настаивал на смертной казни. Потому что знал, как живут пожилые одинокие люди, как мало у них есть. И ему невыносима была мысль, что их могут жестоко убить.
Чемодан лежал на переднем сиденье. Хью уверил, что электронное устройство не обнаружат. Сейчас он был рад, что позволил установить его.
В половине второго Стив выехал на 57-ю улицу с Вест-Сайд-драйв. Без двадцати два припарковался перед телефонной будкой возле «Блуминг-дейла». Без десяти два он вылез из машины и встал в будке, не обращая внимания на влажный ледяной ветер.
Ровно в два телефон зазвонил. Тот же приглушенный шепчущий голос велел ему ехать к автомату на углу 66-й и Лексингтон-авеню.
Второй звонок раздался в два пятнадцать. Стиву было велено переехать мост Трайборо и по Центральной трассе отправиться к выезду на шоссе Бруклин — Квинс. Затем по нему выехать на Рузвельт-авеню, свернуть налево в конце первого квартала и сразу припарковаться. Выключить фары и ждать. «Смотри, привези деньги. И приезжай один».
Стив лихорадочно записал инструкции, повторил их. Похититель повесил трубку.
В два тридцать пять Стив сворачивал на Рузвельт-авеню. На другой стороне улицы, в половине квартала от угла, был припаркован большой седан. Проезжая мимо, он слегка крутанул руль, надеясь, что скрытые камеры ухватят марку и номер машины, остановился у обочины и стал ждать.
Было темно. Двери и витрины обшарпанных магазинов защищали цепи и решетки, эстакадные железнодорожные пути перекрывали свет, а снег затмил все окончательно.
Смогут ли агенты проследить за ним по таймеру? Он может сломаться. Стив не заметил за собой машин. Но они говорили, что близко подъезжать не будут.
В дверь со стороны водителя стукнули. Стив резко повернул голову. Во рту пересохло. Рука в перчатке махнула ему, чтобы он опустил стекло. Стив включил зажигание и нажал кнопку на двери.
— Не смотри на меня, Петерсон.
Но Стив уже заметил коричневое пальто и маску-чулок. На колени ему что-то упало — большая холщовая сумка… вещмешок. Живот свело судорогой. Этот тип не собирается брать чемодан со следящим устройством. Так он и знал.
— Открывай чемодан и складывай деньги в мешок.
Стив попытался протянуть время:
— Откуда я знаю, что вы вернете моего сына и Шэрон невредимыми?
— Заполняй сумку, — в голосе прорывались визгливые нотки. Похититель сильно нервничал. Если он запаникует и убежит без денег, то может убить Шэрон и Нила.
Дрожащими руками Стив стал перекидывать аккуратные пачки из чемодана в мешок.
— Завяжи!
Он затянул бечевку, завязал ее узлом.
— Давай сюда. Не смотри на меня.
Стив смотрел прямо перед собой.
— Что с моим сыном и Шэрон?
Руки в перчатках просунулись в окно, вырвали у него сумку. Перчатки. Он постарался их разглядеть. Жесткие, дешевая подделка под кожу, темно-серые или коричневые, большие. Рукав на пальто обтрепался, и из него торчали нитки.
— За тобой наблюдают, Петерсон. — Похититель торопился. Голос почти дрожал. — Пятнадцать минут оставайся здесь. Запомни: пятнадцать минут. Если за мной не будет слежки и все деньги на месте, сегодня в половине двенадцатого утра тебе скажут, где забрать сына и Шэрон.
Половина двенадцатого. Как раз в момент казни Рональда Томпсона.
— Вы имеете отношение к смерти моей жены? — вырвалось у Стива.
Ответа не последовало. Он подождал и осторожно повернул голову. Похититель ушел. На другой стороне завелась машина.
Часы показывали два тридцать восемь. Встреча заняла меньше трех минут. Следят ли за ним? Сидит ли на крыше соседнего здания наблюдатель, чтобы доложить, если он двинется с места? ФБР не получит сигнала из чемодана об изменении местонахождения. Они не поймут, что встреча уже прошла. Стоит ли уехать раньше?
Нет.
В два пятьдесят три Стив развернул машину и направился обратно в Манхэттен. В три десять он уже был в офисе ФБР на углу 69-й улицы и Третьей авеню. К его машине бросились мрачные агенты и принялись выкручивать фары. Пока лифт поднимал их на двенадцатый этаж, Хью угрюмо выслушивал его объяснения. Стива представили седовласому мужчине со спокойным умным лицом, наполовину скрытым темными очками.
— Джим несколько раз прослушал кассету, — сообщил Хью. — По звуку голосов и особому эху он заключил, что Шэрон и Нила держат в почти пустой холодной комнате размером приблизительно одиннадцать на двадцать три фута. Это может быть цоколь здания железнодорожной станции, на записи слышен отдаленный шум поездов.
Стив изумленно воззрился на него.
— Позже я постараюсь уточнить детали, — сказал слепой агент. — Волшебства тут никакого нет. Я просто внимательно слушаю. Все равно что разглядывать образцы под микроскопом.
Холодная, почти пустая комната. Цоколь вокзала. Стив с укором посмотрел на Хью.
— И, по-вашему, Шэрон все это запланировала?
— Не знаю, — просто ответил Хью.
— Мистер Петерсон, я хочу спросить о последнем голосе на кассете, — неуверенно начал Джим Оуэнс. — У вашей жены случайно родной язык был не французский?
— Нет… вовсе нет. Она выросла в Филадельфии, а в десять лет ее отправили в пансион. А что?
— Интонация ее голоса свойственна человеку, для которого английский — не первый язык.
— Постойте! Нина же говорила мне, что у нее была няня-француженка. И в детстве она даже думала по-французски, а не по-английски.
— Об этом я и говорю. Тогда это не подражание. Вы правильно установили голос вашей жены.
— Хорошо. Значит, я ошибался, — заключил Хью. — Но Джим говорит, что последнюю запись наверняка добавили на кассету после Шэрон и Нила. Подумайте, мистер Петерсон. Это спланировал кто-то, хорошо знающий вашу личную жизнь. Может, вы были на вечеринке, где снимали домашнее видео… и кто-то мог записать голос вашей жены, а потом вырезать из записи отдельные слова?
Думать об этом было нелегко… Стив нахмурился.
— Кантри-клуб. Когда его обновили и перекрасили четыре года назад, то сняли некий фильм в благотворительных целях. Нина была рассказчицей, ходила из комнаты в комнату и объясняла, что было сделано.
— Уже что-то. Могла она употребить эти слова в какой-то момент фильма?
— Возможно.
— Зазвонил телефон. Хью схватил трубку, назвался, напряженно выслушал говорившего.
— Отлично! Действуйте! — Он повернулся к Стиву с видом охотника, напавшего на свежий след. — Кое-что проясняется, мистер Петерсон. Вам удалось четко заснять машину и номерной знак. Мы ее ищем.
Первая робкая надежда! Почему же по-прежнему душит ком в горле? Что-то говорило ему — слишком просто, ничего не выйдет.
Джим Оуэнс протянул руку на голос Стива.
— Мистер Петерсон, еще один вопрос. Мне показалось, что она открывала дверь. Не знаете ли вы случайно, где могла быть дверь, которая открывается с необычным легким скрипом, что-то вроде… «квиииркк»? — Джим удивительно точно сымитировал звук ржавого шарнира.
Хью и Стив посмотрели друг на друга. Это насмешка, равнодушно подумал Стив. Фарс, и слишком поздно что-либо делать.
Хью ответил за него:
— Да, Джим. Именно так открывается дверь на кухне мистера Петерсона.
35
По дороге от бара «Мельница» Арти чувствовал, как ноющая тревога расползается по телу, вытесняя приятное ощущение собственной безупречности, которым он так наслаждался в последнее время.
Он рассчитывал встретить в баре Билла Люфтса, из него так полезно было выкачивать информацию. А, мальчика нет? А где он? Как мистер Петерсон? К нему приехали гости?
Петерсон вряд ли сказал Люфтсам, что Нил и Шэрон пропали. Наверняка он знает, что Люфтсы держать язык за зубами не умеют.
И раз Билл не пришел, значит, Петерсон позвонил копам… нет, не копам, а в ФБР.
Парень, назвавшийся Питом Лернером и задававший столько вопросов, — агент ФБР. Арти это понял.
Он вывел темно-зеленый «Фольксваген-жук» на южную сторону Меррит-парквей. От тревоги вспотели подмышки, руки и лоб.
Двенадцать лет пролетело. Тогда его мариновали в офисе ФБР на Манхэттене.
— Ну же, Арти, торговец газетами видел, как ты ушел с девушкой. Куда ты ее повел?
— Я посадил ее в такси. Она сказала, встречается с каким-то парнем.
— Каким парнем?
— Откуда я знаю? Я вынес ей сумку, и все.
Они ничего не могли доказать. Но старались. Очень старались.
А как насчет остальных девушек, Арти? Посмотри-ка на фотографии. Ты вечно околачиваешься возле автовокзала Порт-Аторити. И скольким ты подносил сумки?
Он рассчитывал встретить в баре Билла Люфтса, из него так полезно было выкачивать информацию. А, мальчика нет? А где он? Как мистер Петерсон? К нему приехали гости?
Петерсон вряд ли сказал Люфтсам, что Нил и Шэрон пропали. Наверняка он знает, что Люфтсы держать язык за зубами не умеют.
И раз Билл не пришел, значит, Петерсон позвонил копам… нет, не копам, а в ФБР.
Парень, назвавшийся Питом Лернером и задававший столько вопросов, — агент ФБР. Арти это понял.
Он вывел темно-зеленый «Фольксваген-жук» на южную сторону Меррит-парквей. От тревоги вспотели подмышки, руки и лоб.
Двенадцать лет пролетело. Тогда его мариновали в офисе ФБР на Манхэттене.
— Ну же, Арти, торговец газетами видел, как ты ушел с девушкой. Куда ты ее повел?
— Я посадил ее в такси. Она сказала, встречается с каким-то парнем.
— Каким парнем?
— Откуда я знаю? Я вынес ей сумку, и все.
Они ничего не могли доказать. Но старались. Очень старались.
А как насчет остальных девушек, Арти? Посмотри-ка на фотографии. Ты вечно околачиваешься возле автовокзала Порт-Аторити. И скольким ты подносил сумки?