Может быть, лучше все-таки предупредить «Кардинала» об опасности, тогда он будет вести себя осторожнее – но при этом он может принять решение уничтожить хранящиеся у него сведения, которые отчаянно требовали в Лэнгли, а в данных условиях эти сведения имели первостепенное значение. Филитов знал и понимал это по крайней мере не хуже самого Фоули. Но ведь агенты представляют собой не просто источник информации, не так ли?
   Оперативники – такие, как Фоули и его жена, – должны были рассматривать агентов как ценный материал, но в то же время их использование было недолговременным, одноразовым. Сотрудникам ЦРУ рекомендовалось не поддерживать с ними близких отношений, если возможно вести себя дружески, но в случае необходимости не проявлять ни малейшей жалости. Относиться к ним как к детям – снисходительно, но требовать дисциплины. Однако агенты не были детьми. «Кардинал» был старше отца Эда Фоули и служил агентом ЦРУ в то время, когда сам Эд пошел в первый класс! Разве мог он не проявить лояльность по отношению к Филитову? Конечно, не мог. Фоули был обязан защитить его.
   Но как?
***
   Действия контрразведчиков часто мало отличаются от работы полицейских, и в результате полковник Ватутин разбирался в методах расследования ничуть не хуже лучших сыщиков из Московского уголовного розыска. Светлана выдала ему приемщика химчистки, и после пары дней поверхностной слежки полковник решил арестовать его и допросить. На этот раз столь утонченные методы, как бассейн и психологическая ломка, не применялись, – Ватутин все еще не слишком доверял новой методике. Ему было неприятно, что Ванеевой позволили остаться на свободе – остаться на свободе после того, как она изменила родине и работала на ее врагов! Но кому-то захотелось использовать дочь как рычаг давления на отца, влиятельного члена ЦК. К тому же все это не касалось полковника Ватутина, Сейчас он располагал описанием, словесным портретом еще одного связного в этой бесконечной цепи.
   Больше всего, однако, Ватутина раздражало ощущение, будто он встречался с этим молодым человеком! Приемщик из химчистки рассказал полковнику, что, по его мнению, этот парень работает в бане, и словесный портрет в точности соответствовал внешности банщика, с которым Ватутин не раз беседовал. Хотя Ватутин и понимал, что такое поведение не профессионально, но пришел в ярость, вспомнив, что утром сам лицом к лицу встретился с предателем и не распознал его.
   Как звали того полковника? – внезапно задал себе вопрос Ватутин. Того самого, что споткнулся и чуть было не упал? Филитов – Михаил Филитов? Личный помощник министра обороны маршала Язова?
   Похмелье, должно быть, тогда было особенно тяжелым, раз я не догадался, с кем встретился в бане! Ведь это был Филитов, герой Сталинграда, танкист, уничтожавший немцев, когда сам горел в танке. Михаил Филитов, трижды Герой Советского Союза… Наверняка это был он. Но разве он мог…
   Нет, это невозможно, подумал полковник Ватутин.
   Ничего невозможного нет, уж это Ватутин понимал лучше многих. Он выбросил из головы все лишние проблемы и задумался, стараясь рассуждать холодно и логично. На пользу расследованию было то, что в штаб-квартире КГБ на площади Дзержинского хранились досье на всех советских граждан, хоть чем-то выделявшихся из рядовых. Отыскать личное дело полковника Филитова оказалось совсем просто.
   Через пятнадцать минут перед ним лежала толстая папка. Ватутин сразу понял, что по сути дела почти ничего не знает о Филитове. Как часто случается с героями войны, их подвиги, совершенные на протяжении нескольких коротких минут, отражались затем на всей их жизни. Однако жизнь не бывает такой простой. Ватутин принялся читать.
   Досье не освещало особенно подробно военный период жизни полковника Филитова, хотя в нем содержались все сведения о его подвигах, включая тексты указов о награждении. Занимая должность личного помощника при трех министрах обороны, Михаил Семенович подвергался самой тщательной проверке со стороны органов безопасности. Эти документы оказались в полном порядке. Ватутин перешел к следующему разделу.
   Он с удивлением увидел, что Филитов имел отношение к знаменитому делу Пеньковского. Олег Пеньковский был старшим офицером в ГРУ – Главном разведывательном управлении, советской военной разведке. Он был завербован англичанами, затем работал под совместным контролем ЦРУ и «Интелледженс сервис». Пеньковский предал свою страну более всех остальных агентов, работавших на Запад. Верхом его измены было то, что он сообщил Западу уровень готовности – или, точнее, недостаточной подготовки. Ракетных сил стратегического назначения во время Кубинского кризиса. В результате американский президент Кеннеди сумел принудить Хрущева вывести ракеты, которые по его необдуманному приказу были размещены на этом жалком острове. Однако непонятная преданность Пеньковского своим иностранным хозяевам заставила его пойти на огромный риск, чтобы передать эти данные, а шпион не должен рисковать слишком часто. Он уже находился под подозрением. Это обычно становилось очевидным, когда противник начинал вести себя слишком уверенно, словно был осведомлен обо всем, но… первым, кто предоставил в распоряжение контрразведки доказательства измены Пеньковского, оказался Филитов.
   Неужели Филитов разоблачил Пеньковского? Это изумило Ватутина. К этому моменту расследование продвинулось уже достаточно далеко. Постоянная слежка за Пеньковским установила, что тот совершает некоторые необычные поступки, включая пользование по крайней мере одним тайным «почтовым ящиком», но… Ватутин покачал головой: какие странные совпадения происходят в контрразведке! Филитов приехал к одному из руководителей службы безопасности и сообщил, что у него состоялся странный разговор с этим полковником из ГРУ, его знакомым. Вообще-то, сказал Филитов, этот разговор мог быть и совсем невинным, но у него возникло инстинктивное подозрение, и он решил, что обязан доложить о нем. Следуя указаниям КГБ, полковник Филитов продолжал сохранять приятельские отношения с Пеньковским, и следующий разговор был уже не столь невинным. К этому моменту доказательств вины Пеньковского оказалось уже вполне достаточно, и дополнительные доказательства вообще-то и не требовались, хотя все почувствовали себя благодаря этому как-то лучше…
   Совпадение действительно было странным, подумал Ватутин, но вряд ли оно бросало тень подозрения на Филитова. В той части досье, где говорилось о его личной жизни, указывалось, что он – вдовец. Здесь же приложена была фотография жены, и Ватутин долго не мог оторвать от нее восхищенных глаз. Рядом находилась свадебная фотография, и полковник из «Двойки» с улыбкой заметил, что старый боевой конь был когда-то молодым и весьма привлекательным. Следующая страница – сведения о двух сыновьях, и одного и другого нет в живых. Это привлекло внимание Ватутина, Один родился незадолго до войны, второй – вскоре после ее начала. Но умерли они не во время войны… Когда же? Он перелистнул несколько страниц.
   Старший погиб в Венгрии, увидел Ватутин. Благодаря политической благонадежности его забрали из военного училища вместе с многими другими курсантами и послали на подавление контрреволюции 1956 года. Юноша был в экипаже танка – пошел по стопам отца – и погиб, когда танк подбили. Ничего не поделаешь, солдаты вынуждены рисковать жизнью. Его отец рисковал своей, в этом нельзя сомневаться. Второй сын – тоже танкист, заметил Ватутин, – погиб, когда взорвался казенник орудия в его танке Т-55. Недостаточный контроль за качеством на заводе, это всегда было проклятьем советской промышленности, В результате взрыва погиб весь экипаж танка… А когда умерла жена Филитова? В июле следующего года. Смерть сыновей разбила ей сердце, по всей видимости, что бы ни говорилось в медицинском свидетельстве. Приложенные к досье Филитова фотографии показывали, что оба сына были образцовыми представителями советской молодежи. Все надежды и мечты Филитова умерли вместе с ними, подумал Ватутин, а затем он потерял и жену.
   Очень жаль, Михаил Семенович. По-видимому, ты использовал все везение, отведенное твоему роду, на войну против немцев, и остальным трем членам твоей семьи пришлось расплачиваться за это. Печально, что человек, сделавший так много, остался…
   Но достаточно ли этого для того, чтобы предать родину? Ватутин посмотрел в окно своего кабинета. Там простиралась площадь, и ряды автомобилей огибали статую Феликса Дзержинского, что стояла посреди ее, «Железный Феликс», основатель Чека. Полуполяк-полуеврей с маленькой бородкой и безжалостным умом, Дзержинский отразил первые попытки Запада подорвать Советский Союз. Он стоял спиной к зданию КГБ, и остряки утверждали, что Феликс осужден на вечное одиночество.
   Ну, Феликс, что бы ты посоветовал мне сейчас? Ватутин и сам знал ответ на этот вопрос. Дзержинский приказал бы немедленно арестовать полковника Филитова и подвергнуть его безжалостному допросу – В то время было достаточно даже малейшего подозрения, и кто знает, сколько невинных мужчин и женщин погибло безо всякой причины? Теперь все изменилось. Теперь лаже КГБ оказался вынужденным соблюдать определенные правила. Больше нельзя хватать людей прямо на улицах и пытками добиваться у них признания. И это намного лучше, подумал Ватутин. КГБ – это организация профессионалов. Сейчас, чтобы добиться успеха, им приходится работать более напряженно, а для этого требовались хорошо подготовленные офицеры, способные решать серьезные задачи…
   Зазвонил телефон.
   – Поднимайтесь ко мне. Через десять минут нам предстоит докладывать председателю. – Щелчок опущенной трубки.
   Штаб– квартира КГБ представляет собой старое здание, построенное в начале века для страховой компании «Россия». Его стены облицованы гранитом ржавого цвета, а внутренняя обстановка, высокие потолки, огромные двери отражают атмосферу времени, в котором оно было построено. В длинных коридорах с ковровыми дорожками было тусклое освещение -не полагалось слишком пристально всматриваться в лица проходящих по ним людей. Тут попадалось много офицеров в военной форме – это сотрудники Третьего главного управления, ведущего наблюдение за вооруженными силами. Но что было особенно характерно для здания, так это тишина. Сотрудники, идя по коридору, смотрели перед собой с бесстрастным выражением на лицах и сжатыми губами, опасаясь по чистой случайности выдать один из миллионов секретов, наполнявших этот дом.
   Кабинет председателя Комитета госбезопасности тоже выходил окнами на площадь, хотя отсюда открывался намного более красивый вид, чем из кабинета полковника Ватутина. Секретарь в штатском встал из-за стола и провел двух посетителей мимо пары сотрудников службы безопасности, которые постоянно находились по углам приемной. Ватутин сделал глубокий вдох, переступая порог открывшейся перед ним двери.
   Николай Герасимов занимал пост председателя КГБ четвертый год. Он был не профессиональным разведчиком, а партийным функционером и провел пятнадцать лет в аппарате ЦК. Затем Герасимов получил назначение на не самый ответственный пост в Пятом главном управлении КГБ, занимавшемся диссидентами. Здесь он проявил себя с лучшей стороны, справился с работой, часто весьма деликатной, и начал продвигаться по служебной лестнице, пока десять лет назад не стал первым заместителем председателя комитета. Находясь на этом посту, Герасимов овладел административными аспектами внешней разведки и достаточно успешно справлялся со своими обязанностями, завоевав уважение профессиональных разведчиков инстинктивным пониманием обстановки. И все-таки он оставался прежде всего партийным деятелем, в результате чего и стал председателем. В пятьдесят три года он был все еще молод для такого ответственного поста, а внешне выглядел еще моложе. На его моложавом лице отсутствовали морщины от обдумывания неудач, и он уверенно смотрел в будущее, ожидая дальнейшего продвижения к вершинам власти. Для человека, уже являющегося членом Политбюро и членом Совета обороны, дальнейшее продвижение означало лишь одно: он считал себя кандидатом на самый высокий пост в стране – должность Генерального секретаря ЦК КПСС. Находясь на посту, где его рука сжимала «меч и щит» партии (это являлось официальным гербом КГБ), он знал все, что можно было знать о своих возможных соперниках. О честолюбии председателя, хотя никогда не проявлявшемся открыто, шепотом говорили в штаб-квартире КГБ, и немало дальновидных молодых офицеров ежедневно прилагали массу усилий, стараясь связать свою судьбу с восходящей звездой председателя Герасимова. Обаятельный человек, заметил Ватутин. Он даже встал из-за своего массивного дубового стола, когда посетители вошли к нему в кабинет, и жестом предложил им сесть в кресла рядом с собой. Ватутин был человеком, умело контролирующим свои мысли и эмоции; помимо этого он был слишком честным человеком, и обаяние председателя не оказало на него никакого воздействия.
   Герасимов поднял папку.
   – Полковник Ватутин, я прочитал доклад о возглавляемом вами следствии. Прекрасная работа. Не могли бы вы рассказать о том, что сделано за последнее время?
   – Конечно, товарищ председатель, В настоящее время мы ведем розыск некоего Эдуарда Васильевича Алтунина. Он работает банщиком в Сандуновских банях. В результате допроса приемщика из химчистки нам стало известно, что Алтунин является следующим звеном в канале связи. К сожалению, он исчез тридцать шесть часов назад, но к концу недели мы надеемся отыскать его.
   – Я и сам хожу в Сандуновские бани, – заметил Герасимов с иронией. Ватутин не замедлил добавить в свою очередь:
   – Я тоже, товарищ председатель. Мне даже довелось видеть этого молодого человека. Я узнал его по фотографии в составляемом нами деле. Он служил ефрейтором в роте артиллерийско-технического обеспечения в Афганистане. В его личном деле, затребованном нами из Министерства обороны, говорится, что он возражал против использования некоторых видов оружия, тех, что мы применяли, чтобы заставить местное население отказаться от помощи бандитам. – Ватутин имел в виду взрывные устройства, замаскированные под игрушки, которые подбирали дети. – Политрук роты написал об Алтунине доклад, однако уже после первого устного предупреждения тот замолчал и закончил службу в Афганистане без дальнейших инцидентов. Доклад ротного политрука подшит к его досье, и потому Алтунина не взяли на завод и ему пришлось переходить с одной неквалифицированной работы на другую. Те, с кем он работал, говорят о нем, как о ничем не примечательном человеке, хотя и весьма молчаливом. Именно таким, разумеется, и должен быть вражеский агент. Он не рассказывал о своих неприятностях в Афганистане, даже когда выпивал. Его квартира находится под наблюдением, равно как и все его родственники и знакомые. Если нам не удастся быстро отыскать его, сомнений в шпионской деятельности Алтунина не останется. Но я не сомневаюсь, что мы отыщем его и я сам буду вести допрос.
   Герасимов задумчиво кивнул.
   – Мне стало известно, что для допроса Ванеевой была использована новая техника. Насколько успешно она действует?
   – Весьма успешно. В данном случае методика оправдала себя, но должен признаться, что я испытываю определенные опасения по поводу освобождения Ванеевой.
   – Это я распорядился освободить ее, если вам не сообщили об этом, – небрежно произнес Герасимов. – Принимая во внимание рекомендации врача, а также необходимость проявить крайнюю осторожность в отношении Ванеевой, я пришел к заключению, что можно пойти на такой риск. Надеюсь, вы не станете отрицать, что к этому делу не следует привлекать лишнее внимание? Никто ведь не снимает с нее обвинения в шпионаже.
   Да, конечно, подумал Ватутин, и вы сможете использовать дочь, чтобы шантажировать отца, не так ли? Ее позор – это и его позор, а какой отец захочет увидеть своего единственного ребенка в ГУЛАГе?
   – Совершенно верно, товарищ председатель, дело весьма щекотливое и станет еще более запутанным, – Ватутин тщательно выбирал слова.
   – Продолжайте.
   – В тот раз, когда я видел этого Алтунииа, он стоял рядом с Михаилом Семеновичем Филитовым.
   – Вы имеете в виду полковника Филитова, помощника маршала Язова, – Михаила Филитова?
   – Да, товарищ председатель. Сегодня утром я внимательно прочитал его личное дело.
   – И к какому выводу пришли? – вопрос задал начальник Ватутина.
   – Ничего конкретного. Правда, я не знал, что он принимал участие в разоблачении Пеньковского… – Ватутин замолчал, и впервые на его лице отразилась нерешительность.
   – Что-то вас беспокоит, полковник, – заметил Герасимов. – Что именно?
   – Филитов появился в деле Пеньковского вскоре после смерти второго сына и жены. – Ватутин пожал плечами, – Странное совпадение.
   – Разве Филитов не стал первым свидетелем против Пеньковского? – спросил начальник Второго главного управления. Он сам принимал участие, хотя и косвенное, в этом расследовании.
   – Вот именно, – кивнул Ватутин, – но это произошло уже после того, как мы начали следить за шпионом. – Он сделал еще одну паузу. – Как я уже сказал, совпадение весьма странное. Сейчас мы разыскиваем человека, который, как мы подозреваем, работал связным и принимал участие в передаче сведений, касающихся оборонных секретов. Я видел его рядом с высокопоставленным сотрудником Министерства обороны, и этот сотрудник имел отношение к аналогичному делу почти тридцать лет назад. С другой стороны, именно Филитов был первым, кто сообщил о своих подозрениях относительно Пеньковского, он герой войны… и потерял всех своих членов семьи в результате неудачного стечения обстоятельств… – Ватутин впервые соединил все свои мысли в одно целое.
   – А был ли раньше хотя бы намек на подозрение в отношении Филитова? – спросил председатель КГБ.
   – Нет. Трудно представить себе более впечатляющий послужной список. Филитов был единственным ближайшим помощником покойного министра обороны Устинова, служил с ним на протяжении всей его карьеры и после его смерти остался в Министерстве обороны. Сейчас он исполняет роль генерального инспектора при министре обороны, выполняет его личные поручения.
   – Да, я знаю, – ответил Герасимов. – Я получил запрос за подписью Язова. Он просит, чтобы мы прислали ему наше досье по работе американцев в области стратегической оборонной инициативы. Когда я позвонил ему, министр сказал, что полковник Фи-литов и Бондаренко собирают информацию для подробного доклада, который он собирается представить на Политбюро. Кодовое название, обнаруженное вами на сохранившемся кадре фотопленки, было «Яркая звезда»?
   – Да, товарищ председатель.
   – Тогда у нас выявилось три совпадения, Ватутин, – заметил Герасимов. – Что вы предлагаете?
   У Ватутина уже был готов ответ на этот вопрос.
   – Я считаю необходимым организовать слежку за Филитовым. Может быть, и за Бондаренко.
   – Согласен. Действуйте, но с максимальной осторожностью. – Герасимов закрыл папку. – Ваш отчет превосходно составлен, и, по моему мнению, ваш следовательский инстинкт по-прежнему не изменяет вам, полковник. Держите меня в курсе. Будете докладывать мне три раза в неделю, начиная с сегодняшнего дня и до завершения расследования. Генерал, – повернулся он к начальнику «Двойки», – позаботьтесь о том, чтобы полковнику была предоставлена вся необходимая помощь. Можете запрашивать поддержку в любом управлении комитета. Если возникнут затруднения, прошу сразу же информировать меня. Думаю, можно не сомневаться, что утечка информации происходит на самом высоком уровне в Министерстве обороны. Далее: допуск к этому расследованию ограничен нами тремя. Никто – повторяю – никто больше не будет с ним ознакомлен – Кто знает, где сумели внедрить своих агентов американцы? Ватутин, проведите это расследование успешно, и к лету вы получите генеральские погоны. Но, – он предостерегающе поднял палец, – мне хотелось бы, чтобы вы прекратили пить, пока не завершите это дело. Вам понадобится ясная голова.
   – Слушаюсь, товарищ председатель.
   Когда Ватутин со своим начальником вышли из кабинета, коридор был почти пуст.
   – А как относительно Ванеевой? – вполголоса спросил Ватутин.
   – Все из-за ее отца, разумеется. Генеральный секретарь Нармонов на будущей неделе сообщит о его избрании в состав Политбюро, – ответил генерал бесстрастным голосом.
   И, уж конечно, будет неплохо, когда в Политбюро окажется еще один человек, на поддержку которого может рассчитывать председатель КГБ, подумал Ватутин. Неужели Герасимов готовится предпринять решительные действия?
   – Не забудьте, что он сказал относительно выпивки, – напомнил генерал. – До меня доходят слухи, что последнее время вы часто прикладываетесь к бутылке. По вопросу пагубного влияния алкоголя генеральный секретарь и наш председатель придерживаются единой точки зрения. Надеюсь, вы знаете об этом?
   – Да, товарищ генерал, – ответил Ватутин. Разумеется, это единственный вопрос, по которому их точки зрения совпадают. Подобно каждому настоящему русскому, Ватутин считал, что водка является такой же важной частью жизни, как воздух. Ему пришло в голову, что именно благодаря тяжелому похмелью он отправился в баню тем утром и потому стал свидетелем странного совпадения, когда банщик Алтунин помог встать поскользнувшемуся полковнику Филитову, но Ватутин решил не напоминать об этой иронии судьбы своему начальнику. Вернувшись вскоре в свой кабинет, Ватутин положил перед собой блокнот и начал составлять план слежки за двумя полковниками Советской Армии.
***
   Грегори вернулся домой обычным рейсовым самолетом с пересадкой в Канзас-Сити, где ему пришлось ждать два часа. Он спал почти все время рейса и, сойдя с самолета, направился прямо к выходу – у него не было багажа. Невеста ждала его у дверей.
   – Как тебе понравился Вашингтон? – спросила она после приветственного поцелуя.
   – Там ничего не меняется. Меня возили из одного места в другое. По их мнению, ученые могут не спать. – На пути к машине он взял ее за руку.
   – Зачем тебя вызывали? – поинтересовалась Кэнди, когда они вышли из здания аэропорта.
   – Русские провели крупное испытание, – ответил Грегори и оглянулся вокруг. Вообще-то он нарушил правила сохранения государственной тайны, но разве Кэнди не была членом команды? – Они сбили спутник – с помощью наземного лазера, размещенного в Душанбе. Все, что осталось от спутника, походило на пластмассовую модель, которую поместили в микроволновую печь.
   – Плохо, – заметила доктор Лонг.
   – Это уж точно, – согласился доктор Грегори. – Но у них возникли трудности с оптикой – рассеивание луча и его колебание. Не приходится сомневаться, что у них нет никого, кто вроде тебя способен создавать зеркала. А вот специалисты по лазерам у них, по-видимому, хорошие.
   – Насколько хорошие?
   – Настолько, что сумели сделать такое, что нам не пришло в голову, – проворчал Эл, направляясь к своему «шеви». – Садись за руль, я еще не пришел в себя после полета.
   – Мы сможем разобраться в этом? – спросила Кэнди, отпирая дверцу.
   – Рано или поздно. – Доктор Грегори не стал вдаваться в подробности, даже разговаривая с невестой.
   Кэнди забралась в машину и открыла правую переднюю дверцу. Как только Эл устроился на сиденье и пристегнулся ремнями безопасности, он тут же приподнял крышку «бардачка» и достал бисквит. У него всегда хранился здесь запас «Твинки». Бисквит был черствоват, но Эл не обращал внимания на такие мелочи. Иногда Кэнди задумывалась, а не объяснялась ли его любовь к ней тем, что ее имя напоминало ему о дешевых сладостях.
   – Как продвигается работа над новым зеркалом? – спросил он, откусив половинку бисквита.
   – У Марва возникла новая мысль, и сейчас мы ею занимаемся. Он считает, что вместо того, чтобы утолщать слой отражающего покрытия, его нужно сделать тоньше. На будущей неделе собираемся попробовать.
   – Для такого старика, как Марв, у него немало свежих идей, – заметил Эл. Марву Грину исполнилось сорок два года.
   – Его секретарша тоже считает Марва большим оригиналом, – рассмеялась Кэнди.
   – Не надо было ему связываться с женщинами, с которыми вместе работает, – совершенно серьезно заметил Грегори и лишь спустя мгновение поморщился, поняв смысл собственных слов.
   – Ты прав, милый. – Она повернулась к Элу, и оба улыбнулись. – Ты очень устал?
   – Нет, я выспался во время перелета.
   – Отлично.
   Перед тем как обнять ее, Грегори смял обертку и бросил ее на пол, где она присоединилась к нескольким десяткам других. Ему приходилось часто летать, но Кэнди знала, как помочь Элу преодолеть влияние смены часовых поясов.
***
   – Ну как, Джек? – спросил адмирал Грир.
   – Меня не покидает тревога, – признался Райан. – Мы оказались свидетелями испытания, проведенного русскими, по чистой случайности. Они все рассчитали блестяще. Все наши разведывательные спутники находились за пределами оптического горизонта. Они полагали, что мы не узнаем о проведенном испытании – ничего удивительного, поскольку русские нарушили договор о запрещении ПРО. Впрочем, это всего лишь техническое нарушение, – пожал плечами Джек. – Все зависит от того, как истолковывать текст договора. Существуют два метода толкования его – «строгое» и «свободное». Если бы мы совершили нечто подобное, сенат сошел бы с ума.