Страница:
людей. Мы (Аллах. - Л.К.) сказали: "О Зу-л-карнайн, либо ты накажешь,
либо устроишь для них милость". Он сказал: "Того, кто несправедлив, мы
накажем, а потом он будет возвращен к своему господу, и накажет он его
наказанием тяжелым. А кто уверовал и творил благое, для него в награду
- милость, и скажем мы ему из нашего повеления легкое". Потом он
следовал по пути" (К., 18:84-88).
Сколь ни туманно здесь упомянуто о "западном" походе, тем не
менее это совпадает с историческим фактом, согласно которому Александр
начал свою военную и государственную карьеру с решительного пресечения
попытки греческих государств освободиться от тяжелой для них власти
Македонии. Начал он это еще при жизни отца в сражении при Херонее в
338 году до н. э., затем последовал разгром Фив в 335 году. А в 334
году он уже предпринял поход на Восток, прежде всего против Ирана.
В Коране нет никаких исторических дат, нет и названий стран и
государств, куда "следовал" Зу-ль-Карнайн. Здесь все в дымке
мифологии. Сказано лишь: "А когда дошел он до восхода солнца, то
нашел, что оно восходит над людьми, для которых мы (бог. - Л.К.) не
сделали от него никакой завесы" (К., 18:89). По-видимому, так в Коране
передаются трудности пути Зу-ль-Карнайна, македонцев, для которых
пустыни и полупустыни Азии со слепящим солнцем, когда оно стоит в
зените, были неизвестны.
И вновь Зу-ль-Карнайн "следовал по пути. А когда достиг до места
между двумя преградами (или стенами, горами. - Л.К.), то нашел
передними народ, который едва мог понимать (обращенную к ним. - Л.К.)
речь. Они сказали: "О Зу-л-карнайн, ведь Йаджудж и Маджудж (живущие за
этими преградами. - Л.К.) распространяют нечестие по земле; не
установить ли нам для тебя подать (не собрать ли для тебя денег. -
Л.К.), чтобы ты устроил между нами и ними плотину (вал, преграду. -
Л.К.)?" (К., 18:91-93).
Зу-ль-Карнайн, сославшись на то, "в чем укрепил меня мой
господь", попросил их помочь ему "силой, я, - обещал он, - устрою
между вами и ними преграду. Принесите мне (необходимое количество. -
Л.К.) кусков железа". А когда он сравнял (пространство. - Л.К.) между
двумя склонами, сказал: "Раздувайте!" А когда он превратил его
(принесенный ему металл. - Л.К.) в огонь, сказал: "Принесите мне
(расплавленный металл к месту преграды, вала. - Л.К.), я вылью на это
расплавленный металл" (К., 18:94-95).
Так, Зу-ль-Карнайн сделал вал, закрыв ход йаджуджам и маджуджам.
"И не могли они взобраться на это и не могли там продырявить. Он
сказал: "Это - по милости от моего господа. А когда придет обещание
господа моего, он сделает это (этот скрепленный металлом вал. - Л.К.)
порошком; обещание господа моего бывает истиной" (К., 18:96-98).
Вот и все, что можно прочитать в Коране об Александре
Македонском, выведенном под прозвищем Зу-ль-Карнайн. Сведений о нем,
как видим, весьма и весьма немного. Однако поскольку интерес к
личности и походам Александра Македонского был велик, то и это
немногое послужило поводом к созданию об Искандаре Зу-ль-Карнайне (как
его стали называть в странах распространения ислама) значительного
числа религиозных, исторических и художественных сочинений. Секрет тут
еще в том, что раз Искандар был признан пророком Аллаха, то, хотя его
жизнь и деятельность относятся к доисламской эпохе - джахилийи, о нем
разрешалось писать, это даже приветствовалось.
Привлекая многоязычную литературу и устные сказания об Александре
Македонском, писавшие о нем авторы-мусульмане значительно расширили те
узкие рамки, в пределах которых Коран рассказывает о Зу-ль-Карнайне.
Некоторые из их сочинений, особенно принадлежащие перу выдающихся
поэтов, и поныне сохранили познавательный и художественный интерес. Не
случайно наиболее крупные сочинения о нем переведены полностью или
частично на многие языки мира, в том числе на русский. Среди них поэмы
Фирдоуси, Низами Гянджеви, Амира Хосрова Дехлеви, Абдуррахмана Джами,
Ахмеди, Абая.
Находились и среди мусульман историки, которые даже в раннем
средневековье стремились трезво подойти к оценке походов и
деятельности Александра Македонского. Таков иранский историк
Абу-ль-Фазл Бейхаки (995-1077), на основании преданий осуждавший
Александра за хитрость и коварство, "преступление весьма мерзкое и
большое", по его утверждению, проявленное для достижения победы над
шахиншахом Дарием и Фором (Пором), "царем Хиндустана"[Бейхаки
Абу-ль-Фазл. История Мас'уда. 1030-1041. Ташкент. 1962, с. 112-113.].
Впрочем, указание Бейхаки, что "для убийства" Фора Александр
"применил" хитрость ("в стороне войска Фора (вдруг) раздался сильный
крик. Фор забеспокоился и оглянулся"), содержится уже в поэме его
старшего современника Фирдоуси, хотя и без истолкования названного
крика как "хитрости", давшей возможность убить врага[Фирдоуси.
Шахнаме. М., 1984, т. 5, с. 32.]. К тому же исторический Пор
(по-видимому, Парватака) - царь небольшого индийского государства - не
был убит в кровопролитной битве с Александром, случившейся в 326 году
до н. э. на реке Гидасп (Джелам), а взят в плен. Став вассалом
Александра, он правил в Пенджабе до 317 года, когда был убит
остававшимся там греческим наместником.
Как пророк ислама Александр-Искандер в поэме Фирдоуси посещает
Мекку и совершает обряд обхода Каабы и другие установления хаджжа. В
поэме уделено внимание также раздорам, существовавшим между племенами
арабов аравийского севера и юга, причем показано, что Искандер занял
сторону северных племен.
Величье вернул Исмаила сынам
И пеший вступает он в Бейт аль-харам[Бейт аль-харам - заповедный,
запретный для иноверцев храм. Кааба в Мекке.]
Куда б ни пришел повелитель царей,
Всем золото сыплет его казначей.
(Перевод Ц. Бану-Лахути и В. Берзнева)
Случалось, что от казначея Искандера перепадало даже и простым,
бедным арабам:
Нежданно увидел себя богачом
И нищий, и хлеб добывавший трудом.
Так постепенно фантастика, легенды стали настолько заслонять
историческую основу биографии Александра Македонского-Искандера, что
даже поэты, начиная с Амира Хосрова Дехлеви (1253-1325), пытаются
отделить его от пророка Зу-ль-Карнайна Корана. Турецкий поэт Таджеддин
Ахмеди (ум. в 1412 г.), автор старейшей из тюркоязычных
"Искандер-намэ", поместил в ней особый рассказ о том, как на пути к
источнику "живой воды" "Искандер видел хижину Искандера,
предшествовавшего ему", - Зу-ль-Карнайна[См. описание рукописи,
опубликованное Аслановым В. И.: Ахмеди и его "Искандер-намэ". - Народы
Азии и Африки, 1966, э 4. с. 165.].
Как поэт и мыслитель, исповедовавший ислам, Фирдоуси знал, что,
согласно Корану, мусульманскому преданию и учению о пророках, все
пророки и посланники Аллаха, начиная с Адама, исповедовали ислам и
были проповедниками этой религии. Все они, согласно преданиям ислама,
испытали на себе "благотворность света" посланника Мухаммеда,
созданного Аллахом еще до того, как он сотворил Землю и небесные
светила и намного раньше того, как Мухаммед появился в Мекке, на
Земле. И писания, книги, которые до Корана передавались якобы
посланникам Аллаха - Тора, Инджиль, Забур, - были священными,
правильно излагающими вероучение ислама. Однако затем людей, которым
эта истина проповедовалась, Иблис сбивал с "прямого пути", они уходили
в многобожие, ширк. Искажались и данные им книги, писания. Чтобы
восстановить истину, Аллах посылал все новых и новых пророков, не
забывая о необходимости просветить своим учением каждый народ или, в
случае греховного упорства, истребить его.
Подобное представление об истории пророков формально логично, но
оно не всегда согласуется с расширенным толкованием доисламского
прошлого как времен джахилийи - язычества, варварства. Во всяком
случае, эта особенность понимания древней истории в исламе не
нуждается в допущении некоего "анахронизма", как это делается в
последнее время при объяснении поэм, например, Низами, посвященных
образу Искандера. Другое дело, что тот же Низами, обсуждая со своими
персонажами вопрос о сотворении мира, сводит вместе мыслителей разных
времен и народов. В его поэме оказываются вместе и Сократ, умерший за
43 года до исторического Искандера - Александра Македонского, и
Платон, живший в 427-347 годах до н. э., и Архимед, родившийся 37 лет
спустя после смерти Александра, и т. д. Вместе с тем это показывает,
сколь широко было мировоззрение поэта Низами, как решительно он
противостоял нетерпимости к иноверцам. Любопытна, в частности, у
Низами беседа Искандера с индийским мудрецом, излагающим взгляды,
близкие к учению материалистов Древней Индии, чарваков.
Возвышая пророков, священные книги, богослужебная литература
ислама и других религий называют многие десятилетия и даже сотни лет,
якобы прожитых ими. Однако Низами измеряет ценность жизни человека не
числом прожитых им лет и не тем, какую религию он исповедовал, а тем,
что он успел совершить, что сделал полезного, сколь весомым оказался
его труд. Когда поэту исполнилось 60 лет, он в своей крупнейшей поэме
"Искандер-намэ" написал:
Так о годах промолвлю, хоть это старо:
Время жизни - колодец, веревка, ведро.
Коль ведро из колодца выходит пустое,
Размышлять, сколь протяжна веревка, не стоит.
Я сказал - и ушел, и оставил тетрадь,
Не годится мой сказ мимоходом читать[Отрывки из "Искандер-намэ"
Низами здесь и дальше привожу по изданию: Низами. Искандер-намэ. М.,
1953.].
И хотя мусульманину полагалось хвалить пророков Аллаха, Низами
нашел для изображения Искандера не только светлые, но и теневые
краски. Он не видит разницы между государями, исповедующими разные
веры, но ведущими истребительные войны. Какими бы благовидными
предлогами они ни прикрывались, их действия не оправданы, если они
несут народам ущерб, нищету. Ибо
Хоть стремленье владык благотворно, - но все же
Не всегда ли оно с разорением схоже?
И хотя Коран не выступает против неравенства и даже рабства, в
"Искандер-намэ" недвусмысленно осуждено положение, когда
Над халвой у печи гнутся многие люди,
Но халву - одному преподносят на блюде.
Обширность территории, на которой вел войны Искандер, дала
возможность Низами сказать о всех известных ему частях света. И едва
ли не повсеместно его главному герою - полководцу, царю, пророку
Аллаха, проповеднику и "искателю истины" - Искандеру Зу-ль-Карнайну
открывалась безотрадная картина. Так, на южном просторе он встретил
крестьян, любящих свой земледельческий труд, но подавленных
непосильными податями и беззаконием правителей - владетельных
феодалов, за взятки выдающих бераты - документы на получение сборов,
причитающихся казне с того или другого селения. Размер податей,
взимавшихся по таким бератам с помощью вооруженных воинов, во много
раз превышал установленные нормы и вконец разорял тружеников. Не
выдерживая гнета, крестьяне бежали из родных селений, оставляя
невозделанными пашни.
Низами критикует эти порядки, продолжавшие существовать и в его
время, в феодальном обществе XII века, в том числе у него на родине, в
Азербайджане. Своего Искандера он прославляет не как захватчика, так
как считает, что тот способен упразднить беззаконие и произвол,
покончить с царящей на земле несправедливостью; далеко не на первом
месте у Низами и пророческие прерогативы его главного героя. Напротив,
Низами подчеркивает, что войны, которые ведет Искандер, ничем не лучше
агрессии любых других захватчиков, царей, какой бы веры они ни
держались.
Исторический Александр Македонский не был в Китае. Однако он был
в Средней Азии и Северо-Западной Индии. И здесь, как и в других
странах, он не столько строил и украшал города, сколько разрушал их,
превращая в руины и истребляя население. В Средней Азии, где Александр
Македонский едва ли не впервые встретил ожесточенное сопротивление
народа, завоеватель проявлял крайнюю жестокость. В одном Согде и его
городах, главным из которых являлся Самарканд, было истреблено не
менее 120 тысяч человек. Недобрая память об этих бесчинствах
сохранялась века.
То, что эта поэма Низами написана всего лишь за 15-20 лет до
того, как в Закавказье вторглись полчища Чингис-хана, говорит о силе
антивоенных настроений, существовавших на его родине, как и в других
странах Ближнего и Среднего Востока. Ведь жители этих районов после
походов Александра Македонского пережили немало и других
истребительных войн, и в их числе завоевания Арабского халифата, 17
разорительных походов в Северную Индию султана Махмуда Газневида (ок.
969-1030), сельджукские завоевательные походы XI-XII веков да еще
большое число "местных" усобиц между феодалами, большинство которых
также выдавалось за "войну за веру" - джихад, газават. Их "опыт",
естественно, тоже не мог не быть учтенным тем, кто, подобно Низами,
писал об Александре-Искандере.
Итак, если те или иные страницы истории народов и раскрываются
через персонажей, упомянутых в Коране, то в произведениях писателей
стран распространения ислама они включают немало дополнительного
материала, отражающего элементы фантастического и реалистического,
возникшего в последующие века. Требования, которые стояли перед
составителями Корана, как ни парадоксально, привели также к тому, что
оставленные в нем без конкретизации имена и прозвища, относящиеся к
деятелям периода возникновения ислама, смогли быть конкретизированы и
поняты тоже лишь при условии привлечения литературных и изустных
источников, особенно хадисов, ахбаров, Сунны и других, многие из
которых относятся к более позднему времени.
Пример пояснит сказанное.
Одной из выразительных, динамичных сур Корана, насчитывающей
всего пять аятов, является 111-я, перевод которой, на наш взгляд,
весьма удался Г.С. Саблукову: "Да погибнут руки у Абу-лагаба, да
погибнет он! Ему не принесет пользы имущество его и что приобрел он.
Непременно будет гореть он в пламенеющем огне, а его жена будет носить
дрова для него: на шее у ней будет вервь из пальмовых волокон". Вот и
весь ее текст. К русскому переводу Саблуков счел необходимым дать
примечание: "Произносится угроза Абд-уль-уззе, названному здесь
Абу-лагаб - "отец пламени", то есть заслужившим муку в пламени геенны,
и жене его, Уммуджамиле, дочери Абу-Суфиана"[Коран. Перевод с
арабского языка Г.С. Саблукова. 3-е изд. Казань, 1907, с. 1167.].
Пояснение уместное, следующее за традиционным жизнеописанием пророка
Мухаммеда, составленным на основе мусульманских преданий. Без этого
примечания адрес произносимой угрозы остался бы темным.
Позднейшие переводы 111-й суры с арабского оригинала на русский
язык можно расценить как своего рода новые редакции перевода, в
которых несколько сглажен тяжеловатый язык времени переводчика.
Интересны замечания, сделанные новыми переводчиками этой суры. Из них
наиболее ранние принадлежат А.Е. Крымскому. Еще в 1902 году он издал в
Москве свои "Лекции по Корану. Суры старейшего периода" (2-е изд.
Москва, 1905), в которых дал перевод и 111-й суры. Литературные
достоинства Корана Крымский оценивал весьма сдержанно даже тогда,
когда писал: "Незаметно для себя я Коран прямо полюбил: когда читаю
его, то испытываю удовольствие, с каким, например, читаешь
произведение симпатичного и близко знакомого человека, хотя бы это был
талант довольно дюжинный"[Крымский А. История арабов и арабской
литературы, светской и духовной (Корана, фыкха, сунны и пр.), с.
177.].
"Находились, впрочем, арабские мудрствующие филологи, - отмечал
Крымский, стараясь объективно подойти к литературным данным Корана, -
которые утверждали, что стоит порыться - найдутся правильные по метру
стихи и в Коране, например начало суры 111: "Да погибнут руки у
Абу-Ляhаба и да погибнет он!" ("Таббат йада Аби-Ляhабин wa табба!").
Но на такие мудрствования верно отвечал басрийский энциклопедист
Джахиз (ум. 869), что в таком случае надо стихотворством признавать и
выкрик торговца: "Эй, кто купит баклажаны!" ("Ман йаштари
базинджан!"), или что-нибудь в этом же роде"[Там же, с. 180; Джахиз.
Китаб аль-байан ва-т-табаййун (Книга изложения и ясности). Каир, 1311
(1894), т. 1, с. 113.].
А академик Крачковский, анализируя арабскую и европейскую
исламоведческую литературу о 111-й суре, обратил внимание на признание
едва ли не большинством авторов позднего характера значительной ее
части. В связи с этим исследователи считают сомнительной возможность
ее отнесения к старейшим сурам Корана, ранее датировавшимся первым
мекканским периодом[См.: Коран. Перевод и комментарии И.Ю.
Крачковского, с. 500, 643.]. Такое же мнение высказано в новых
европейских изданиях Корана, например, в уже приводившемся нами заново
пересмотренном немецком переводе и в примечаниях к нему[Der Koran. Aus
dem arabischen Ubersetzung von M. Henning. Einleitung von E. Werner
und K. Rudolph. Textdurchsicht. Leipzig, 1968, S. 574.], а также в
недавней работе советского автора, пытающегося вслед за К. Кашталевой
и европейскими арабистами найти новый подход к анализу терминологии
Корана[Резвая E.А. Коран и доисламская культура (проблема методики
изучения). - Ислам. Религия, общество, государство, с. 51.].
Естественно, что без установления исторических условий, к которым
относятся описанные в Коране эпизоды, а также связанные с ними
прозвища, имена, затруднительна, а то и совершенно невозможна
конкретизация широкой исторической перспективы, в том числе
определение узловых моментов периода возникновения ислама. Ведь
материалов, которые не требуют дополнительных изысканий для
определения времени их создания, в Коране немного. Даже имя пророка
Мухаммеда, по происхождению южноаравийское, доисламское, значащее
"прославленный", "достойный восхваления", в Коране названо всего
четыре раза (3:138; 33:40; 47:2; 48:29). В пятом случае (61:6),
согласно традиции, Мухаммед назван "Ахмедом", арабским именем,
происходящим от того же корня и буквально означающим "славный".
Прежде всего это в 6-м аяте 61-й суры, где речь идет об Ахмеде:
"И вот сказал Иса, сын Марйам: "О сыны Исраила! Я - посланник Аллаха к
вам, подтверждающий истинность того, что ниспослано до меня в Торе, и
благовествующий о посланнике, который придет после меня, имя которому
Ахмад". Когда же он пришел с ясными знамениями, то они сказали: "Это -
явное колдовство!"
Этот текст интересен прежде всего ясно проведенной идеей
преемственности посланников Аллаха и жалобами на непослушание тех, к
кому они посылаются. Так-де случилось и на этот раз с теми, кого, как
сказано в следующем аяте, "зовут к исламу" (К., 61:7). Впрочем, их
неповиновение грудно согласовать с тем, что сказано через три аята:
"Вы веруете в Аллаха и его посланника, боретесь на пути Аллаха своим
имуществом и своими душами. Это лучше для вас, если вы знаете!" (К.,
61:11). Однако в этих аятах можно усмотреть и своего рода переход к
новой мысли, выраженной в 10-м аяте, гласящем: "О вы, которые
уверовали! Не указать ли мне вам на торговлю, которая спасет вас от
мучительного наказания?"
Не больше исторической конкретности и в суре, обычно называемой
"Мухаммад", где сказано, что следующий за ниспосланным ему Аллахом
будет избавлен от неприятностей, ожидающих заблудших: "А у тех,
которые уверовали и творили благие деяния, и уверовали в то, что было
ниспослано Мухаммаду, - а это-истина от их господа, - он (Аллах. -
Л.К.) загладит дурные деяния и упорядочит их состояние" (К., 47:2).
Конечно, указание, что принятие "ниспосланного Мухаммаду"
благоприятно отзовется нетолько на духовной или моральной судьбе
новообращенного, но и на его материальном "состоянии", было весьма
весомым аргументом в пользу нового вероучения, говорящем об
определенных достижениях в положении его проповедников. В этом
заключена и некоторая историческая конкретизация или, вернее,
возможность ее, но не более.
Как и аят об Ахмеде, аяты 29 в 48-й суре и 138 в 3-й суре связаны
с идеей Мухаммада как последнего, замыкающего цепь пророков и
посланников Аллаха. Цель этих аятов - доказать, что вероучение,
проповедуемое в Коране, выше любых других и именно оно объединяет
посланника Аллаха и тех, кто вместе с ним: "Мухаммад - посланник
Аллаха, и те, которые с ним, - яростны против неверных, милостивы
между собой. Ты видишь их преклоняющимися, падающими ниц. Они ищут
милости от Аллаха и благоволения. Приметы ихна их лицах от следов
падения ниц. Таков образ их в Торе, но в Евангелии образ их - посев,
который извел свой побег и укрепил его; он стал твердым и выровнялся
на стебле, восхищая сеятелей, - чтобы разъярить ими неверных. Обещал
Аллах тем из них, которые уверовали и творили благое, прощение и
великую награду!" (К., 48:29).
В этом аяте, относимом к мединским и дошедшем до нас в
несовершенном виде, ощущается трудность обстановки, в которой
происходила проповедь раннего ислама. И вместе с тем здесь налицо уже
завоевание Мухаммедом и его сторонниками политической силы. Ради
давления на упорствующих противников они не останавливались перед
ссылкой на Тору (Пятикнижие, Библию) и Евангелие (Инджиль), не
заботились о том, содержится ли в них подобное или нет.
В русской исламоведческой литературе уже давно установлено, что
"в Коране совершенно отсутствуют точные цитаты из книг Ветхого и
Нового завета"[Шмидт А.Э. Новые данные по вопросу о мнимом упоминании
имени Мухаммеда в Пятикнижии Моисея (Отдельный оттиск из Записок
Восточного отделения Русского археологического общества, т. XXIV).
Пг., 1917, с. 4.], а также что широко распространенные в нем ссылки на
предсказания в Библии появились значительно позднее канонизации
Корана. Так, в связи с анализом 197-го аята 26-й суры Корана ("Разве
не явилось для них знамением то, что знают его ученые из сынов
Исраила?"), по которому "ученые из сынов Израиля якобы нашли в своих
книгах точное описание Мухаммада", была выяснена вторичность такого
истолкования. И то, что "позднейшие мусульманские апологеты в
некоторых пророчествах Ветхого завета, обычно относимых к пришествию
Иисуса, усматривают неопровержимые указания на пришествие Мухаммада
именно на том основании, что описываемая в этих пророчествах личность
воинствующего пророка совершенно не вяжется с представлением об Иисусе
Христе, царствие которого (согласно этим апологетам. - Л.К.) не от
мира сего, и, напротив, всецело соответствует действительной
характеристике Мухаммеда. Но все эти попытки доказать правильность
общих ссылок Корана на книги Ветхого завета путем точных цитат из них
относятся ко времени не ранее III в. хиджры, и едва ли представляется
основательным искать в... текстах Корана связи с какими-либо
определенными местами из книг Ветхого завета"[Там же, с. 9.].
Ссылка на прежде посылавшихся пророков и посланников характерна и
для третьего упоминания имени Мухаммеда в Коране, начинающегося
фразой: "И Мухаммад - только посланник, до которого были посланники".
Мы уже упоминали, что этот аят, по мнению академика Крачковского, да и
не только его, "цитата Абу Бакра", которую следует датировать временем
после смерти Мухаммада. О возможности его смерти тут сказано: "Разве
ж, если он умрет или будет убит, вы обратитесь вспять?" (К., 3:138).
Как видим, ничего, кроме явного стремления успокоить тех, кто
может проявить слабость в связи с возможной кончиной посланника
Аллаха, и здесь нет.
Остается сказать еще об одном упоминании имени Мухаммеда в Коране
(33:40), по мусульманской традиции относимом к эпизоду из жизни
полигамной семьи пророка. Аят, где названо его имя, без пояснений,
собственно, почти ничего не дает. Читаем: "Мухаммад не был отцом
кого-либо из ваших мужчин, а только - посланником Аллаха и печатью
пророков. Аллах знает про всякую вещь!" (К., 33:40).
"Мужчины" здесь упомянуты не случайно, ибо из дальнейшего
становится ясным, что речь идет о разводе Зайда (Зейда), приемного
сына Мухаммеда, с его женой (по преданию - Зейнаб) и женитьбе на ней
Мухаммеда.
Брачные отношения в период возникновения ислама, по-видимому,
стали строго регламентироваться, свидетельство чего и находим в
Коране. Так, в Коране читаем: "Разрешается вам (уверовавшим,
мусульманам. - Л.К.) брак с воспитанными под строгой охраной дочерями
верующих, и с воспитанными под строгой охраной дочерями тех, которым
прежде вас дано писание, когда дадите им вознаграждение для них (то
есть выкуп, "приданое" от жениха, древнерусское - "вено", калым. -
Л.К.) и будете строго хранить себя, не распутничая, не держа наложниц"
(5:7).
В Коране также сказано: "Не вступайте в брак с теми женщинами, с
которыми вступали в брак отцы ваши (остаются такие браки, прежде сего,
уже совершившиеся)... Вам запрещается вступать в брак с матерями
вашими, с дочерьми вашими, с сестрами вашими; с тетками с отцовой
стороны... с дочерями брата вашего и с дочерями сестры вашей; с
матерями вашими, которые вскормили вас грудью (кормилицами. - Л.К.), с
сестрами вашими молочными, с матерями жен ваших, с падчерицами вашими,
живущими в ваших домах, от ваших жен, с которыми вы вошли в
супружеские отношения (но если вы не входили в такие отношения, то на
вас не будет греха жениться на них); с женами сынов ваших, которые от
чресел ваших; запрещается иметь женами... двух сестер; остаются такие
браки, прежде сего уже совершившиеся: потому что бог прощающ,
милосерд. Запрещается брак с замужними женщинами, за исключением тех,
которыми овладела десница ваша... Вам разрешается, сверх того (то есть
либо устроишь для них милость". Он сказал: "Того, кто несправедлив, мы
накажем, а потом он будет возвращен к своему господу, и накажет он его
наказанием тяжелым. А кто уверовал и творил благое, для него в награду
- милость, и скажем мы ему из нашего повеления легкое". Потом он
следовал по пути" (К., 18:84-88).
Сколь ни туманно здесь упомянуто о "западном" походе, тем не
менее это совпадает с историческим фактом, согласно которому Александр
начал свою военную и государственную карьеру с решительного пресечения
попытки греческих государств освободиться от тяжелой для них власти
Македонии. Начал он это еще при жизни отца в сражении при Херонее в
338 году до н. э., затем последовал разгром Фив в 335 году. А в 334
году он уже предпринял поход на Восток, прежде всего против Ирана.
В Коране нет никаких исторических дат, нет и названий стран и
государств, куда "следовал" Зу-ль-Карнайн. Здесь все в дымке
мифологии. Сказано лишь: "А когда дошел он до восхода солнца, то
нашел, что оно восходит над людьми, для которых мы (бог. - Л.К.) не
сделали от него никакой завесы" (К., 18:89). По-видимому, так в Коране
передаются трудности пути Зу-ль-Карнайна, македонцев, для которых
пустыни и полупустыни Азии со слепящим солнцем, когда оно стоит в
зените, были неизвестны.
И вновь Зу-ль-Карнайн "следовал по пути. А когда достиг до места
между двумя преградами (или стенами, горами. - Л.К.), то нашел
передними народ, который едва мог понимать (обращенную к ним. - Л.К.)
речь. Они сказали: "О Зу-л-карнайн, ведь Йаджудж и Маджудж (живущие за
этими преградами. - Л.К.) распространяют нечестие по земле; не
установить ли нам для тебя подать (не собрать ли для тебя денег. -
Л.К.), чтобы ты устроил между нами и ними плотину (вал, преграду. -
Л.К.)?" (К., 18:91-93).
Зу-ль-Карнайн, сославшись на то, "в чем укрепил меня мой
господь", попросил их помочь ему "силой, я, - обещал он, - устрою
между вами и ними преграду. Принесите мне (необходимое количество. -
Л.К.) кусков железа". А когда он сравнял (пространство. - Л.К.) между
двумя склонами, сказал: "Раздувайте!" А когда он превратил его
(принесенный ему металл. - Л.К.) в огонь, сказал: "Принесите мне
(расплавленный металл к месту преграды, вала. - Л.К.), я вылью на это
расплавленный металл" (К., 18:94-95).
Так, Зу-ль-Карнайн сделал вал, закрыв ход йаджуджам и маджуджам.
"И не могли они взобраться на это и не могли там продырявить. Он
сказал: "Это - по милости от моего господа. А когда придет обещание
господа моего, он сделает это (этот скрепленный металлом вал. - Л.К.)
порошком; обещание господа моего бывает истиной" (К., 18:96-98).
Вот и все, что можно прочитать в Коране об Александре
Македонском, выведенном под прозвищем Зу-ль-Карнайн. Сведений о нем,
как видим, весьма и весьма немного. Однако поскольку интерес к
личности и походам Александра Македонского был велик, то и это
немногое послужило поводом к созданию об Искандаре Зу-ль-Карнайне (как
его стали называть в странах распространения ислама) значительного
числа религиозных, исторических и художественных сочинений. Секрет тут
еще в том, что раз Искандар был признан пророком Аллаха, то, хотя его
жизнь и деятельность относятся к доисламской эпохе - джахилийи, о нем
разрешалось писать, это даже приветствовалось.
Привлекая многоязычную литературу и устные сказания об Александре
Македонском, писавшие о нем авторы-мусульмане значительно расширили те
узкие рамки, в пределах которых Коран рассказывает о Зу-ль-Карнайне.
Некоторые из их сочинений, особенно принадлежащие перу выдающихся
поэтов, и поныне сохранили познавательный и художественный интерес. Не
случайно наиболее крупные сочинения о нем переведены полностью или
частично на многие языки мира, в том числе на русский. Среди них поэмы
Фирдоуси, Низами Гянджеви, Амира Хосрова Дехлеви, Абдуррахмана Джами,
Ахмеди, Абая.
Находились и среди мусульман историки, которые даже в раннем
средневековье стремились трезво подойти к оценке походов и
деятельности Александра Македонского. Таков иранский историк
Абу-ль-Фазл Бейхаки (995-1077), на основании преданий осуждавший
Александра за хитрость и коварство, "преступление весьма мерзкое и
большое", по его утверждению, проявленное для достижения победы над
шахиншахом Дарием и Фором (Пором), "царем Хиндустана"[Бейхаки
Абу-ль-Фазл. История Мас'уда. 1030-1041. Ташкент. 1962, с. 112-113.].
Впрочем, указание Бейхаки, что "для убийства" Фора Александр
"применил" хитрость ("в стороне войска Фора (вдруг) раздался сильный
крик. Фор забеспокоился и оглянулся"), содержится уже в поэме его
старшего современника Фирдоуси, хотя и без истолкования названного
крика как "хитрости", давшей возможность убить врага[Фирдоуси.
Шахнаме. М., 1984, т. 5, с. 32.]. К тому же исторический Пор
(по-видимому, Парватака) - царь небольшого индийского государства - не
был убит в кровопролитной битве с Александром, случившейся в 326 году
до н. э. на реке Гидасп (Джелам), а взят в плен. Став вассалом
Александра, он правил в Пенджабе до 317 года, когда был убит
остававшимся там греческим наместником.
Как пророк ислама Александр-Искандер в поэме Фирдоуси посещает
Мекку и совершает обряд обхода Каабы и другие установления хаджжа. В
поэме уделено внимание также раздорам, существовавшим между племенами
арабов аравийского севера и юга, причем показано, что Искандер занял
сторону северных племен.
Величье вернул Исмаила сынам
И пеший вступает он в Бейт аль-харам[Бейт аль-харам - заповедный,
запретный для иноверцев храм. Кааба в Мекке.]
Куда б ни пришел повелитель царей,
Всем золото сыплет его казначей.
(Перевод Ц. Бану-Лахути и В. Берзнева)
Случалось, что от казначея Искандера перепадало даже и простым,
бедным арабам:
Нежданно увидел себя богачом
И нищий, и хлеб добывавший трудом.
Так постепенно фантастика, легенды стали настолько заслонять
историческую основу биографии Александра Македонского-Искандера, что
даже поэты, начиная с Амира Хосрова Дехлеви (1253-1325), пытаются
отделить его от пророка Зу-ль-Карнайна Корана. Турецкий поэт Таджеддин
Ахмеди (ум. в 1412 г.), автор старейшей из тюркоязычных
"Искандер-намэ", поместил в ней особый рассказ о том, как на пути к
источнику "живой воды" "Искандер видел хижину Искандера,
предшествовавшего ему", - Зу-ль-Карнайна[См. описание рукописи,
опубликованное Аслановым В. И.: Ахмеди и его "Искандер-намэ". - Народы
Азии и Африки, 1966, э 4. с. 165.].
Как поэт и мыслитель, исповедовавший ислам, Фирдоуси знал, что,
согласно Корану, мусульманскому преданию и учению о пророках, все
пророки и посланники Аллаха, начиная с Адама, исповедовали ислам и
были проповедниками этой религии. Все они, согласно преданиям ислама,
испытали на себе "благотворность света" посланника Мухаммеда,
созданного Аллахом еще до того, как он сотворил Землю и небесные
светила и намного раньше того, как Мухаммед появился в Мекке, на
Земле. И писания, книги, которые до Корана передавались якобы
посланникам Аллаха - Тора, Инджиль, Забур, - были священными,
правильно излагающими вероучение ислама. Однако затем людей, которым
эта истина проповедовалась, Иблис сбивал с "прямого пути", они уходили
в многобожие, ширк. Искажались и данные им книги, писания. Чтобы
восстановить истину, Аллах посылал все новых и новых пророков, не
забывая о необходимости просветить своим учением каждый народ или, в
случае греховного упорства, истребить его.
Подобное представление об истории пророков формально логично, но
оно не всегда согласуется с расширенным толкованием доисламского
прошлого как времен джахилийи - язычества, варварства. Во всяком
случае, эта особенность понимания древней истории в исламе не
нуждается в допущении некоего "анахронизма", как это делается в
последнее время при объяснении поэм, например, Низами, посвященных
образу Искандера. Другое дело, что тот же Низами, обсуждая со своими
персонажами вопрос о сотворении мира, сводит вместе мыслителей разных
времен и народов. В его поэме оказываются вместе и Сократ, умерший за
43 года до исторического Искандера - Александра Македонского, и
Платон, живший в 427-347 годах до н. э., и Архимед, родившийся 37 лет
спустя после смерти Александра, и т. д. Вместе с тем это показывает,
сколь широко было мировоззрение поэта Низами, как решительно он
противостоял нетерпимости к иноверцам. Любопытна, в частности, у
Низами беседа Искандера с индийским мудрецом, излагающим взгляды,
близкие к учению материалистов Древней Индии, чарваков.
Возвышая пророков, священные книги, богослужебная литература
ислама и других религий называют многие десятилетия и даже сотни лет,
якобы прожитых ими. Однако Низами измеряет ценность жизни человека не
числом прожитых им лет и не тем, какую религию он исповедовал, а тем,
что он успел совершить, что сделал полезного, сколь весомым оказался
его труд. Когда поэту исполнилось 60 лет, он в своей крупнейшей поэме
"Искандер-намэ" написал:
Так о годах промолвлю, хоть это старо:
Время жизни - колодец, веревка, ведро.
Коль ведро из колодца выходит пустое,
Размышлять, сколь протяжна веревка, не стоит.
Я сказал - и ушел, и оставил тетрадь,
Не годится мой сказ мимоходом читать[Отрывки из "Искандер-намэ"
Низами здесь и дальше привожу по изданию: Низами. Искандер-намэ. М.,
1953.].
И хотя мусульманину полагалось хвалить пророков Аллаха, Низами
нашел для изображения Искандера не только светлые, но и теневые
краски. Он не видит разницы между государями, исповедующими разные
веры, но ведущими истребительные войны. Какими бы благовидными
предлогами они ни прикрывались, их действия не оправданы, если они
несут народам ущерб, нищету. Ибо
Хоть стремленье владык благотворно, - но все же
Не всегда ли оно с разорением схоже?
И хотя Коран не выступает против неравенства и даже рабства, в
"Искандер-намэ" недвусмысленно осуждено положение, когда
Над халвой у печи гнутся многие люди,
Но халву - одному преподносят на блюде.
Обширность территории, на которой вел войны Искандер, дала
возможность Низами сказать о всех известных ему частях света. И едва
ли не повсеместно его главному герою - полководцу, царю, пророку
Аллаха, проповеднику и "искателю истины" - Искандеру Зу-ль-Карнайну
открывалась безотрадная картина. Так, на южном просторе он встретил
крестьян, любящих свой земледельческий труд, но подавленных
непосильными податями и беззаконием правителей - владетельных
феодалов, за взятки выдающих бераты - документы на получение сборов,
причитающихся казне с того или другого селения. Размер податей,
взимавшихся по таким бератам с помощью вооруженных воинов, во много
раз превышал установленные нормы и вконец разорял тружеников. Не
выдерживая гнета, крестьяне бежали из родных селений, оставляя
невозделанными пашни.
Низами критикует эти порядки, продолжавшие существовать и в его
время, в феодальном обществе XII века, в том числе у него на родине, в
Азербайджане. Своего Искандера он прославляет не как захватчика, так
как считает, что тот способен упразднить беззаконие и произвол,
покончить с царящей на земле несправедливостью; далеко не на первом
месте у Низами и пророческие прерогативы его главного героя. Напротив,
Низами подчеркивает, что войны, которые ведет Искандер, ничем не лучше
агрессии любых других захватчиков, царей, какой бы веры они ни
держались.
Исторический Александр Македонский не был в Китае. Однако он был
в Средней Азии и Северо-Западной Индии. И здесь, как и в других
странах, он не столько строил и украшал города, сколько разрушал их,
превращая в руины и истребляя население. В Средней Азии, где Александр
Македонский едва ли не впервые встретил ожесточенное сопротивление
народа, завоеватель проявлял крайнюю жестокость. В одном Согде и его
городах, главным из которых являлся Самарканд, было истреблено не
менее 120 тысяч человек. Недобрая память об этих бесчинствах
сохранялась века.
То, что эта поэма Низами написана всего лишь за 15-20 лет до
того, как в Закавказье вторглись полчища Чингис-хана, говорит о силе
антивоенных настроений, существовавших на его родине, как и в других
странах Ближнего и Среднего Востока. Ведь жители этих районов после
походов Александра Македонского пережили немало и других
истребительных войн, и в их числе завоевания Арабского халифата, 17
разорительных походов в Северную Индию султана Махмуда Газневида (ок.
969-1030), сельджукские завоевательные походы XI-XII веков да еще
большое число "местных" усобиц между феодалами, большинство которых
также выдавалось за "войну за веру" - джихад, газават. Их "опыт",
естественно, тоже не мог не быть учтенным тем, кто, подобно Низами,
писал об Александре-Искандере.
Итак, если те или иные страницы истории народов и раскрываются
через персонажей, упомянутых в Коране, то в произведениях писателей
стран распространения ислама они включают немало дополнительного
материала, отражающего элементы фантастического и реалистического,
возникшего в последующие века. Требования, которые стояли перед
составителями Корана, как ни парадоксально, привели также к тому, что
оставленные в нем без конкретизации имена и прозвища, относящиеся к
деятелям периода возникновения ислама, смогли быть конкретизированы и
поняты тоже лишь при условии привлечения литературных и изустных
источников, особенно хадисов, ахбаров, Сунны и других, многие из
которых относятся к более позднему времени.
Пример пояснит сказанное.
Одной из выразительных, динамичных сур Корана, насчитывающей
всего пять аятов, является 111-я, перевод которой, на наш взгляд,
весьма удался Г.С. Саблукову: "Да погибнут руки у Абу-лагаба, да
погибнет он! Ему не принесет пользы имущество его и что приобрел он.
Непременно будет гореть он в пламенеющем огне, а его жена будет носить
дрова для него: на шее у ней будет вервь из пальмовых волокон". Вот и
весь ее текст. К русскому переводу Саблуков счел необходимым дать
примечание: "Произносится угроза Абд-уль-уззе, названному здесь
Абу-лагаб - "отец пламени", то есть заслужившим муку в пламени геенны,
и жене его, Уммуджамиле, дочери Абу-Суфиана"[Коран. Перевод с
арабского языка Г.С. Саблукова. 3-е изд. Казань, 1907, с. 1167.].
Пояснение уместное, следующее за традиционным жизнеописанием пророка
Мухаммеда, составленным на основе мусульманских преданий. Без этого
примечания адрес произносимой угрозы остался бы темным.
Позднейшие переводы 111-й суры с арабского оригинала на русский
язык можно расценить как своего рода новые редакции перевода, в
которых несколько сглажен тяжеловатый язык времени переводчика.
Интересны замечания, сделанные новыми переводчиками этой суры. Из них
наиболее ранние принадлежат А.Е. Крымскому. Еще в 1902 году он издал в
Москве свои "Лекции по Корану. Суры старейшего периода" (2-е изд.
Москва, 1905), в которых дал перевод и 111-й суры. Литературные
достоинства Корана Крымский оценивал весьма сдержанно даже тогда,
когда писал: "Незаметно для себя я Коран прямо полюбил: когда читаю
его, то испытываю удовольствие, с каким, например, читаешь
произведение симпатичного и близко знакомого человека, хотя бы это был
талант довольно дюжинный"[Крымский А. История арабов и арабской
литературы, светской и духовной (Корана, фыкха, сунны и пр.), с.
177.].
"Находились, впрочем, арабские мудрствующие филологи, - отмечал
Крымский, стараясь объективно подойти к литературным данным Корана, -
которые утверждали, что стоит порыться - найдутся правильные по метру
стихи и в Коране, например начало суры 111: "Да погибнут руки у
Абу-Ляhаба и да погибнет он!" ("Таббат йада Аби-Ляhабин wa табба!").
Но на такие мудрствования верно отвечал басрийский энциклопедист
Джахиз (ум. 869), что в таком случае надо стихотворством признавать и
выкрик торговца: "Эй, кто купит баклажаны!" ("Ман йаштари
базинджан!"), или что-нибудь в этом же роде"[Там же, с. 180; Джахиз.
Китаб аль-байан ва-т-табаййун (Книга изложения и ясности). Каир, 1311
(1894), т. 1, с. 113.].
А академик Крачковский, анализируя арабскую и европейскую
исламоведческую литературу о 111-й суре, обратил внимание на признание
едва ли не большинством авторов позднего характера значительной ее
части. В связи с этим исследователи считают сомнительной возможность
ее отнесения к старейшим сурам Корана, ранее датировавшимся первым
мекканским периодом[См.: Коран. Перевод и комментарии И.Ю.
Крачковского, с. 500, 643.]. Такое же мнение высказано в новых
европейских изданиях Корана, например, в уже приводившемся нами заново
пересмотренном немецком переводе и в примечаниях к нему[Der Koran. Aus
dem arabischen Ubersetzung von M. Henning. Einleitung von E. Werner
und K. Rudolph. Textdurchsicht. Leipzig, 1968, S. 574.], а также в
недавней работе советского автора, пытающегося вслед за К. Кашталевой
и европейскими арабистами найти новый подход к анализу терминологии
Корана[Резвая E.А. Коран и доисламская культура (проблема методики
изучения). - Ислам. Религия, общество, государство, с. 51.].
Естественно, что без установления исторических условий, к которым
относятся описанные в Коране эпизоды, а также связанные с ними
прозвища, имена, затруднительна, а то и совершенно невозможна
конкретизация широкой исторической перспективы, в том числе
определение узловых моментов периода возникновения ислама. Ведь
материалов, которые не требуют дополнительных изысканий для
определения времени их создания, в Коране немного. Даже имя пророка
Мухаммеда, по происхождению южноаравийское, доисламское, значащее
"прославленный", "достойный восхваления", в Коране названо всего
четыре раза (3:138; 33:40; 47:2; 48:29). В пятом случае (61:6),
согласно традиции, Мухаммед назван "Ахмедом", арабским именем,
происходящим от того же корня и буквально означающим "славный".
Прежде всего это в 6-м аяте 61-й суры, где речь идет об Ахмеде:
"И вот сказал Иса, сын Марйам: "О сыны Исраила! Я - посланник Аллаха к
вам, подтверждающий истинность того, что ниспослано до меня в Торе, и
благовествующий о посланнике, который придет после меня, имя которому
Ахмад". Когда же он пришел с ясными знамениями, то они сказали: "Это -
явное колдовство!"
Этот текст интересен прежде всего ясно проведенной идеей
преемственности посланников Аллаха и жалобами на непослушание тех, к
кому они посылаются. Так-де случилось и на этот раз с теми, кого, как
сказано в следующем аяте, "зовут к исламу" (К., 61:7). Впрочем, их
неповиновение грудно согласовать с тем, что сказано через три аята:
"Вы веруете в Аллаха и его посланника, боретесь на пути Аллаха своим
имуществом и своими душами. Это лучше для вас, если вы знаете!" (К.,
61:11). Однако в этих аятах можно усмотреть и своего рода переход к
новой мысли, выраженной в 10-м аяте, гласящем: "О вы, которые
уверовали! Не указать ли мне вам на торговлю, которая спасет вас от
мучительного наказания?"
Не больше исторической конкретности и в суре, обычно называемой
"Мухаммад", где сказано, что следующий за ниспосланным ему Аллахом
будет избавлен от неприятностей, ожидающих заблудших: "А у тех,
которые уверовали и творили благие деяния, и уверовали в то, что было
ниспослано Мухаммаду, - а это-истина от их господа, - он (Аллах. -
Л.К.) загладит дурные деяния и упорядочит их состояние" (К., 47:2).
Конечно, указание, что принятие "ниспосланного Мухаммаду"
благоприятно отзовется нетолько на духовной или моральной судьбе
новообращенного, но и на его материальном "состоянии", было весьма
весомым аргументом в пользу нового вероучения, говорящем об
определенных достижениях в положении его проповедников. В этом
заключена и некоторая историческая конкретизация или, вернее,
возможность ее, но не более.
Как и аят об Ахмеде, аяты 29 в 48-й суре и 138 в 3-й суре связаны
с идеей Мухаммада как последнего, замыкающего цепь пророков и
посланников Аллаха. Цель этих аятов - доказать, что вероучение,
проповедуемое в Коране, выше любых других и именно оно объединяет
посланника Аллаха и тех, кто вместе с ним: "Мухаммад - посланник
Аллаха, и те, которые с ним, - яростны против неверных, милостивы
между собой. Ты видишь их преклоняющимися, падающими ниц. Они ищут
милости от Аллаха и благоволения. Приметы ихна их лицах от следов
падения ниц. Таков образ их в Торе, но в Евангелии образ их - посев,
который извел свой побег и укрепил его; он стал твердым и выровнялся
на стебле, восхищая сеятелей, - чтобы разъярить ими неверных. Обещал
Аллах тем из них, которые уверовали и творили благое, прощение и
великую награду!" (К., 48:29).
В этом аяте, относимом к мединским и дошедшем до нас в
несовершенном виде, ощущается трудность обстановки, в которой
происходила проповедь раннего ислама. И вместе с тем здесь налицо уже
завоевание Мухаммедом и его сторонниками политической силы. Ради
давления на упорствующих противников они не останавливались перед
ссылкой на Тору (Пятикнижие, Библию) и Евангелие (Инджиль), не
заботились о том, содержится ли в них подобное или нет.
В русской исламоведческой литературе уже давно установлено, что
"в Коране совершенно отсутствуют точные цитаты из книг Ветхого и
Нового завета"[Шмидт А.Э. Новые данные по вопросу о мнимом упоминании
имени Мухаммеда в Пятикнижии Моисея (Отдельный оттиск из Записок
Восточного отделения Русского археологического общества, т. XXIV).
Пг., 1917, с. 4.], а также что широко распространенные в нем ссылки на
предсказания в Библии появились значительно позднее канонизации
Корана. Так, в связи с анализом 197-го аята 26-й суры Корана ("Разве
не явилось для них знамением то, что знают его ученые из сынов
Исраила?"), по которому "ученые из сынов Израиля якобы нашли в своих
книгах точное описание Мухаммада", была выяснена вторичность такого
истолкования. И то, что "позднейшие мусульманские апологеты в
некоторых пророчествах Ветхого завета, обычно относимых к пришествию
Иисуса, усматривают неопровержимые указания на пришествие Мухаммада
именно на том основании, что описываемая в этих пророчествах личность
воинствующего пророка совершенно не вяжется с представлением об Иисусе
Христе, царствие которого (согласно этим апологетам. - Л.К.) не от
мира сего, и, напротив, всецело соответствует действительной
характеристике Мухаммеда. Но все эти попытки доказать правильность
общих ссылок Корана на книги Ветхого завета путем точных цитат из них
относятся ко времени не ранее III в. хиджры, и едва ли представляется
основательным искать в... текстах Корана связи с какими-либо
определенными местами из книг Ветхого завета"[Там же, с. 9.].
Ссылка на прежде посылавшихся пророков и посланников характерна и
для третьего упоминания имени Мухаммеда в Коране, начинающегося
фразой: "И Мухаммад - только посланник, до которого были посланники".
Мы уже упоминали, что этот аят, по мнению академика Крачковского, да и
не только его, "цитата Абу Бакра", которую следует датировать временем
после смерти Мухаммада. О возможности его смерти тут сказано: "Разве
ж, если он умрет или будет убит, вы обратитесь вспять?" (К., 3:138).
Как видим, ничего, кроме явного стремления успокоить тех, кто
может проявить слабость в связи с возможной кончиной посланника
Аллаха, и здесь нет.
Остается сказать еще об одном упоминании имени Мухаммеда в Коране
(33:40), по мусульманской традиции относимом к эпизоду из жизни
полигамной семьи пророка. Аят, где названо его имя, без пояснений,
собственно, почти ничего не дает. Читаем: "Мухаммад не был отцом
кого-либо из ваших мужчин, а только - посланником Аллаха и печатью
пророков. Аллах знает про всякую вещь!" (К., 33:40).
"Мужчины" здесь упомянуты не случайно, ибо из дальнейшего
становится ясным, что речь идет о разводе Зайда (Зейда), приемного
сына Мухаммеда, с его женой (по преданию - Зейнаб) и женитьбе на ней
Мухаммеда.
Брачные отношения в период возникновения ислама, по-видимому,
стали строго регламентироваться, свидетельство чего и находим в
Коране. Так, в Коране читаем: "Разрешается вам (уверовавшим,
мусульманам. - Л.К.) брак с воспитанными под строгой охраной дочерями
верующих, и с воспитанными под строгой охраной дочерями тех, которым
прежде вас дано писание, когда дадите им вознаграждение для них (то
есть выкуп, "приданое" от жениха, древнерусское - "вено", калым. -
Л.К.) и будете строго хранить себя, не распутничая, не держа наложниц"
(5:7).
В Коране также сказано: "Не вступайте в брак с теми женщинами, с
которыми вступали в брак отцы ваши (остаются такие браки, прежде сего,
уже совершившиеся)... Вам запрещается вступать в брак с матерями
вашими, с дочерьми вашими, с сестрами вашими; с тетками с отцовой
стороны... с дочерями брата вашего и с дочерями сестры вашей; с
матерями вашими, которые вскормили вас грудью (кормилицами. - Л.К.), с
сестрами вашими молочными, с матерями жен ваших, с падчерицами вашими,
живущими в ваших домах, от ваших жен, с которыми вы вошли в
супружеские отношения (но если вы не входили в такие отношения, то на
вас не будет греха жениться на них); с женами сынов ваших, которые от
чресел ваших; запрещается иметь женами... двух сестер; остаются такие
браки, прежде сего уже совершившиеся: потому что бог прощающ,
милосерд. Запрещается брак с замужними женщинами, за исключением тех,
которыми овладела десница ваша... Вам разрешается, сверх того (то есть