– Портос, – ответил я.
– Очень хорошо. Значит, господин Портос, у вас появился шанс отличиться по службе. Узнаете обо всем от господина Дезэсара. – Г-н в фиолетовом платье, взмахнув шляпой, отвесил поклон капитану, с холодной любезностью кивнул мне и быстро вышел из кабинета. Мы переглянулись. Признаться, после его ухода я почувствовал облегчение. И, судя по вздоху барона Дезэсара, он тоже разделял странное чувство, возникавшее в присутствии незнакомца.
– Кто это? – спросил я.
Дезэсар хмыкнул и, ничего не ответив, сел за стол.
– Портос, – сказал он, – как вы уже слышали, понадобился человек надежный, не болтливый, дисциплинированный. Когда меня спросили, могу ли я предложить кого-нибудь, я сразу же подумал о вас.
Я кивнул с благодарностью. Если перевести эту лестную фразу на нормальный язык, она означала, что понадобился туповатый, но исполнительный малый. Не хватающий звезд с неба, не сующий свой нос, куда не следует, и не болтающий лишнего, то есть – образцовый солдат. Что ж, за время службы в гвардейской роте, по ряду причин, о которых уже говорилось выше, я заработал именно такую репутацию.
– Вам предстоит исполнить одно щекотливое поручение, – продолжал Дезэсар. – Вы должны арестовать человека, имя которого прочтете в этом приказе. – Капитан постучал пальцем по лежавшему перед ним листу. – После этого вы доставите его – вернее, их – к границе и передадите там…
Я развернул поданный мне приказ. Сердце у меня упало. В бумаге говорилось: «Предписываем господину Портосу, кадету роты барона Дезэсара, взять под стражу ростовщика еврея Исаака Агасферуса Лакедема, проживающего в собственном доме на улице Кассет. Означенного ростовщика, а также его жену и дочь Рашель, проживающих в том же доме, также взять под стражу. Исаака Агасферуса Лакедема, Сюзанну Лакедем и Рашель Лакедем господин Портос должен препроводить в специально предназначенном для этого экипаже из Парижа в Барселону. В Барселоне арестованных надлежит передать представителям городских властей». Приказ был подписан самым могущественным человеком Франции – первым министром его величества кардиналом Ришелье.
Капитан внимательно следил за выражением моего лица. Когда я прочитал и вновь взглянул на него, он спросил:
– Известно ли вам, где находится эта улица?
– Да, господин капитан, – сдержанно ответил я. Увы, слишком хорошо я знал этот адрес и это имя. Большого труда мне стоило сохранить на лице выражение равнодушия. Помогло то, что я ожидал чего-то такого, едва увидел Жаиме здесь.
– Здесь подорожные документы, – сказал мой капитан. – У вас не будет никаких проблем с лошадьми. Имеется также паспорт, позволяющий вам вполне официально пребывать за границами Франции. Цель вашей экспедиции – Барселона. Там вы передадите арестованных местным городским властям, а дальше ими займется… – Он кивком указал на дверь, имея в виду оставившего нас дона Жаиме. – Разумеется, здесь, в Париже, никто не должен знать об этом поручении. У человека, которого вы арестуете, могут оказаться влиятельные покровители.
Увы… На всех документах, врученных мне бароном, как раз и стояла подпись самого влиятельного покровителя моего бедного друга. Таким образом, я получил подтверждение того, что Исаак Лакедем не ошибся и что я наконец-то встретил своего смертельного врага дона Жаиме душ Сантуша. Мало того: мне было поручено собственными руками довершить месть, задуманную этим человеком. И жертвами этой мести должны были стать близкие мне люди – верный друг моего отца, его почтенная жена и юная дочь. Я не знал, как мне удастся выдержать новое испытание, посланное судьбой.
– Его высокопреосвященство, – продолжал Дезэсар, – желает также, чтобы тот, кто примет у вас арестованных, вручил вам расписку об их доставке.
Видимо, что-то из обуревавших меня чувств отразилось на моем лице, потому что капитан нахмурился.
– Что с вами? – спросил он.
– Все в порядке, сударь, я просто думал, когда и как лучше приступить к выполнению поручения, – ответил я поспешно.
– Как можно раньше, – хмуро ответил Дезэсар. – По причинам, которые я уже назвал… Вообще, не нравится мне это дело, – сказал вдруг он с неожиданной откровенностью. – Вернее, не столько само дело, сколько этот заносчивый господин. Если бы не мой зять, граф де Тревиль, я бы, пожалуй, отказал его преосвященству… – Он развел руками.
– Но мне нужно подготовиться! – заявил я решительно. – Во-первых, – я загнул один палец, – выбрать карету с крепкими замками и решетками. Во-вторых, – я загнул второй палец, – мне нужны деньги на дорожные расходы. В-третьих, – я загнул третий палец, – необходимо подготовиться к дальней дороге. Словом, – я показал ему руку с загнутыми пальцами, – господин капитан, мне понадобится время.
– Сколько? – спросил Дезэсар недовольно.
– Три дня, – твердо ответил я.
– Один, – бросил капитан. – Тюремную карету возьмете в гвардейских конюшнях – там несколько подходящих. Проверьте на них запоры и берите любую. Что касается денег – наш фиолетовый приятель оставил сто пистолей, вот, получите. А на сборы – включая подготовку кареты – вам одного дня более чем достаточно. Завтра утром вы должны выехать из Парижа вместе с этими людьми. И вот еще что. С утра, на месте, вас будут ожидать два полицейских сбира.
«Ага, – подумал я, – стало быть, «лавочники» на улице Кассет – сбиры!» Вслух возмущенно вскричал:
– Полицейские?! Ни за что! Неужели вы думаете, господин капитан, что я не в состоянии арестовать какого-то ростовщика и двух женщин! Это просто оскорбительно! – Возмущение мое отнюдь не было чистым лицемерием.
– Успокойтесь, Портос! – ответил капитан. – Никто не думает, что вы можете не справиться. Полицейские нужны для того, чтобы обеспечить сохранность имущества арестованных. Этот… Исаак Лакедем, кажется, да? Гм! Странное имя, однако где-то я его слышал… Ну, не важно. Да, так вот, этот господин весьма богат. Вы арестуете и увезете его и его семью – так неужели вы думаете, что богатство не соблазнит кого-нибудь из соседей? Нет-нет, друг мой, вам никто не будет мешать выполнить приказ. Вы запрете арестованных в карету и тотчас вывезете их из Парижа. А сбиры просто займутся своим делом, которое, право же, мне было бы стыдно поручать моему кадету. Считать чужие деньги, гм, да! Ступайте, сударь, и постарайтесь выполнить все как можно точнее и быстрее.
Выйдя от капитана, я с трудом сделал несколько шагов по улице. Ноги не держали меня, щеки (я это чувствовал) горели. На углу я остановился и прислонился к стене, чтобы собраться с духом и навести порядок в мыслях. Мне не удалось в полной мере ни то ни другое. И немудрено. Ничего, подобного полученному приказу, я и представить себе не мог. Г-н Лакедем был прав, говоря о коварстве Жаиме душ Сантуша. Насколько я мог понять, португалец добился у кардинала согласия на выдачу моих друзей инквизиции. И я ничего не мог поделать с этим! Мало того: я не мог не только отомстить за мертвого отца, но и помочь живым его (и моим) друзьям! Было от чего прийти в отчаяние.
Первым моим порывом было немедленно отправиться к несчастному семейству, все им рассказать и помочь скрыться. И самому присоединиться к беглецам. Но по некоторому размышлению я понял, что этот план чрезвычайно рискован. Ведь семейство предписывалось взять под стражу не каким-то португальским дворянином, а первым министром Франции. И значит, беглецов бы разыскивали по всей стране и со всей тщательностью. Мое же непослушание в этом случае оказывалось весьма тяжким – нарушение присяги, дезертирство, помощь государственному преступнику и его семейству. Хорошо, если все закончится Бастилией, а не виселицей. Или, что еще хуже, мне пришлось бы разделить участь тех, кому я пытался помочь, – я вместе с ними был бы передан испанской инквизиции.
«Спокойно, Исаак, – сказал я себе, – в конце концов, у тебя еще целый день, а значит, можно что-то придумать. Не стоит сейчас являться в дом к г-ну Лакедему просто вестником беды. И не стоит хвататься за первую же возможность. Первое впечатление обманчиво».
Я развернул приказ и еще раз перечитал его. Дойдя до слов «…препроводить в специально предназначенном для этого экипаже из Парижа в Барселону», я спрятал его в карман и направился в сторону гвардейских конюшен. Здесь, без особого старания, я выбрал подходящую карету – большую, выкрашенную в черный цвет, с решетками на окнах – и пару крепких лошадей, после чего приказал подготовить мрачный экипаж к утру. На вопрос о том, кто будет управлять каретой, ответил коротко: «Я сам».
Погруженный в мрачные мысли, я шел по улице, не замечая никого и ничего. Вот, оказывается, к чему привела моя игра в тугодума из Пикардии! А я еще веселился, медленно подбирая слова в разговоре с однополчанами, тяжело задумываясь над любым, самым простым вопросом, притворяясь, что не понимаю ни одного ученого слова, которыми любили щегольнуть некоторые гвардейцы! Атос тоже посмеивался над неожиданной репутацией, которую я приобрел. Ни моему другу, ни мне не могло прийти в голову, что игра вдруг обретет поистине трагический характер.
Поразмыслив немного, я, однако, пришел к выводу, что пока эта игра принесла мне пользу: ведь иначе дон Жаиме получил бы другого исполнителя. А я даже не узнал бы о том, что мой враг добрался до семейства Лакедем. Скорее всего, в случае их внезапного исчезновения я решил бы, что Исаак Лакедем спешно осуществил свой план – уехал из Франции в Савойю и далее – в Рим.
Домой идти не хотелось. Я направился в харчевню на улице Фосуеар. Во-первых, тут частенько собирались свободные от службы мушкетеры роты де Тревиля, в том числе и Атос. Не то чтобы я рассчитывал получить от него помощь в той тягостной ситуации, в которой я оказался. Просто мне хотелось перемолвиться с ним парой слов и, хотя бы на время, отрешиться от печальных мыслей. Во-вторых, плохое настроение не влияло на мой аппетит; в харчевне подавали прекрасных цыплят и приличное вино. День между тем клонился к вечеру, а у меня с самого утра маковой росинки во рту не было.
Я действительно встретил в харчевне Атоса – в обществе незнакомого молодого человека, миловидное лицо которого придавало ему некую слащавость. Они сидели за столом в углу и оживленно что-то обсуждали. Поначалу он показался мне одним из тех щеголей, которые все время поднимают вверх руки, чтобы, не дай Бог, не набухли жилы, и пощипывают мочки ушей, чтобы те оставались нежно-розовыми. Правда, никакого щегольства в его наряде не наблюдалось. Напротив – молодой человек был в скромном, темных тонов камзоле, а выпущенный поверх него простой белый воротник не был отделан кружевами, как того требовала мода. Столь же скромно выглядели темно-серый дорожный плащ и круглая шляпа, брошенная на стол. Если бы не перевязь, на которой висела шпага, я принял бы его за странствующего торговца. Но вряд ли, конечно, Атос коротал бы время в обществе простого лавочника.
Когда я подошел, разговор прекратился. Оба собеседника одновременно воззрились на меня. Должно быть, я был не похож на себя, потому что Атос спросил:
– Что с вами, Портос? Выглядите так, словно вам только что предложили сделать выбор между Бастилией и Гревской площадью!
– Вы даже не представляете себе, Атос, насколько справедливо это суждение, – ответил я, усаживаясь рядом.
Атос знаком велел кабатчику подать еще вина, я же потребовал жареных цыплят и немедленно принялся за еду. На некоторое время я отвлекся от мыслей о предстоящем аресте моих друзей и о зловещем доне Жаиме. Атос и незнакомый молодой человек помалкивали, видя, что я пребываю в плохом настроении. Лишь после того, как я отодвинул пустое блюдо и молча налил себе полный стакан анжуйского, Атос сказал:
– Познакомьтесь, Портос, это мой дальний родственник. Зовите его Арамисом. – Он усмехнулся. – Еще одно странное имя, непереносимое для слуха парижан. Он попал в щекотливое положение, и я уговариваю его сменить сутану на мушкетерский плащ или гвардейский камзол. Собственно, сутану наш аббат уже снял, но вот относительно военной службы до недавнего времени колебался. Но кажется, я его уговорил.
Арамис покраснел.
– Разве что временно, – смущенно заметил он, пожимая мне руку. – Да и то я еще не решил. Признаться, меня никогда не прельщала военная карьера, я всегда мечтал связать свою жизнь с церковью.
Приглядевшись, я понял, что отказавшийся от сутаны аббат не так уж юн, хотя и моложе Атоса. Во всяком случае, проницательный взгляд и незаметные поначалу мелкие морщинки, бегущие от уголков глаз, заставили меня набросить как минимум четыре-пять лет к первоначально предполагавшемуся возрасту. В его движениях также проступала скупая гибкость, больше соответствовавшая зрелому человеку, которую он старательно прятал за подчеркнуто жеманной манерой поведения.
– Временно, не временно, – проворчал Атос. – Разве есть что-нибудь вечное на этом свете? – Он прищурился. – Сдается мне, понятие о монашеской жизни у вас очень своеобразно. – Он указал на перевязь шпаги, выглядывавшую из-под плаща молодого человека.
– Монахи, освобождавшие Гроб Господень, тоже носили оружие, – кротко возразил Арамис. – Но от этого они не переставали быть духовными лицами.
– Ну-ну. То есть тот офицер, которого вы сегодня так удачно прикололи на Пре-о-Клер, – переодетый сарацин? – невозмутимо поинтересовался Атос. В глазах Арамиса сверкнула молния, которая, впрочем, тут же погасла. Как ни был я занят невеселыми мыслями, но меня чрезвычайно заинтересовал родственник Атоса. В отличие от моего прямодушного и благородного друга, в нем, похоже, уживались два человека. Один, жеманный и лукавый монах, не вызывал у меня особого интереса. Куда любопытнее и привлекательнее показался мне другой Арамис – человек сильных страстей, самолюбивый и вспыльчивый, могущий стать чрезвычайно опасным для недругов.
Атос повернулся ко мне.
– Да! – вспомнил он, и тотчас словно облачко набежало на его лицо. – Что должны были означать ваши слова, Портос? Надеюсь, вы пошутили?
– Увы! – мрачно ответил я. – Вовсе нет. Я поставлен перед выбором, который ничем, в сущности, не отличается от того, о котором вы только что сказали,
Атос. – И я осушил стакан. – Простите, но я не могу рассказать всего.
При этих словах Арамис немедленно поднялся.
– Прошу меня простить, – сказал он, с обезоруживающе виноватой улыбкой. – У меня еще есть кое-какие дела. – Он взял шляпу, лежавшую на скамье. – Надеюсь, мы еще встретимся.
– Нет-нет, вы тут ни при чем, Арамис, – поспешно сказал я. – Дело вовсе не в вашем присутствии, просто я получил секретный приказ, содержание которого не могу раскрыть даже друзьям. И он поверг меня в отчаяние. Даю слово – вы тут ни при чем!
Арамис пристально посмотрел на меня, ничего не ответил, но после короткого колебания вернулся на свое место.
– Полноте, Портос! – произнес Атос с ободряющей улыбкой. – Нет на свете таких приказов, которые могли бы повергнуть мушкетера в отчаяние!
– Я не мушкетер, – уныло произнес я. – Возможно, будь я мушкетером, дело могло сложиться иначе.
– Пока не мушкетер! – воскликнул Атос. – Но непременно будете им!
– Боюсь, что теперь мое будущее под очень большим вопросом. – Голос мой при этом предательски дрогнул.
Высокий лоб моего друга прорезала глубокая морщина.
– Что это значит, Портос? – спросил он. – Надеюсь, этот приказ не предписывает вам немедленной отставки? Понимаю, вы не можете сообщить нам его содержание – и совершенно правы, служба есть служба, – но предаваться унынию, имея друзей, мне кажется удивительным. Если вам нужна помощь – только дайте знать! Моя шпага чего-то стоит, и она всегда к вашим услугам!
Я был растроган. Но к сожалению, эта действительно превосходная шпага никак не могла помочь мне выйти из положения, в котором я оказался.
– Мне предстоит покинуть Париж, – сказал я со вздохом. – Государственная служба, господа. Я буду отсутствовать несколько дней, возможно – две недели… – Тут я вспомнил о Мушкетоне, который все еще наблюдал за домом Лакедемов. – Атос, могу ли я воспользоваться вашим слугой?
Атос тотчас знаком подозвал Гримо, стоявшего в отдалении. Когда тот приблизился к столу, я попросил его отправиться на улицу Кассет и передать Мушкетону, чтобы тот возвращался домой и готовился к дальней дороге. Выслушав меня, Гримо вопросительно взглянул на своего господина. Атос молча кивнул.
После ухода слуги мой друг вновь обратился ко мне:
– Так расставание с Парижем вызывает у вас такую скорбь? – Он недоверчиво покачал головой. – Полно, Портос, это невозможно! Уж не хотите ли вы сказать, что выбор между Парижем и тем местом, куда вы отправляетесь, подобен выбору между Бастилией и Гревской площадью?
Арамис коротко рассмеялся этому сравнению. При этом взгляд его оставался цепким, настороженным и вовсе не веселым.
– Скорее между Сциллой и Харибдой, – сказал я с несчастным видом. – Дорогой Атос, я получил приказ, выполнение которого крайне затруднительно. Во всяком случае, для меня. И теперь я просто не знаю, как мне поступить.
– Что значит – затруднительно? – Атос чуть поморщился. – Портос, вы говорите загадками. Черт возьми, вы же служите в гвардии, и отнюдь не в самой плохой роте! Не может быть, чтобы Дезэсар поручил вам нечто невыполнимое!
Арамис пристально смотрел на меня, не произнося ни слова. Атос некоторое время молчал, словно изучая мое лицо, и вдруг спросил, чуть понизив голос:
– Может быть, выполнение приказа противоречит понятиям чести?
Я опустил голову и ничего не ответил.
– Это так?
– Формально – нет, – признался я. – Он противоречит… – Я задумался. – Простите меня, друзья, вы правы, я не могу раскрывать вам все подробности. Скажем так: выполняя этот приказ, я нарушу слово, данное одному человеку, оскорблю память своего отца и причиню непоправимый вред его ближайшему другу.
Атос присвистнул. Арамис спросил, удивленно глядя на меня:
– Не многовато ли несчастий от одного приказа?
– Увы, нет. – Я печально покачал головой. – Как бы я хотел, чтоб это было преувеличением! Но нет, дело обстоит именно так.
– Если положение столь щекотливо, – произнес он наставительно, – вы могли бы отказаться. То есть я так предполагаю. Надеюсь, вы простите мою неопытность. Но я немного знаю барона Дезэсара, когда-то он гостил в имении моего отца… Он настоящий дворянин и понимает, что такое верность данному слову. Он освободил бы вас от этого задания – не важно, в чем оно заключалось, – и поручил бы его другому кадету. При всем уважении к вам, Портос, и к вашим достоинствам – а они очевидны даже для меня, хотя мы знакомы всего лишь час, – наверное, с этим справился бы и кто-нибудь из ваших сослуживцев.
– Не сомневаюсь, – ответил я с тяжелым вздохом. – И могу вам признаться: я едва не попросил Дезэсара избавить меня от выполнения этого приказа. Но, поразмыслив, пришел к выводу, что не вправе так поступить.
– Почему? – спросил Атос и тут же добавил, словно про себя: – Впрочем, я, кажется, догадываюсь.
– Конечно, ведь и вы поступили бы так на моем месте! Потому что в таком случае я бы сделал все, чтобы помешать тому, кого найдут вместо меня, – ответил я расстроенно. – Зная, что другу моего отца грозит смертельная опасность, я бы… – Я запнулся. Еще не-много, и я мог нарушить приказ о секретности. – В общем, уверяю вас, я бы сделал это, не останавливаясь ни перед чем. И вы, Атос, тоже.
Атос внимательно посмотрел на меня.
– Настолько все серьезно? – спросил он озабоченно.
Я молча кивнул. Арамис поджал губы.
– Если бы вы хотя бы намекнули, о чем идет речь, мы бы… – сказал он с едва заметной ноткой недовольства.
– Ни в коем случае! – прервал его Атос. – Арамис, вы, разумеется, пока что невоенный человек, но, уверяю вас, дисциплина в нашем деле очень важна. Не стоит просить нашего друга разглашать содержание тайного приказа. Даже нам – его друзьям!
– Но как, не зная подробностей, мы можем ему помочь? – Арамис с необыкновенным изяществом вскинул руки вверх. – Атос, согласитесь, это же почти неразрешимая задача!
– Почти, – задумчиво повторил Атос. – Это вы правильно сказали, Арамис, именно «почти». Вот над этим «почти» и есть резон поразмыслить… – Он повернулся ко мне. – Итак, Портос? Вы получили приказ, который заставляет вас нарушить данное слово?
– Да, вы это очень точно определили.
– И у вас нет никакой возможности избежать этого?
– Нет. Во всяком случае, я не вижу, как это сделать, не потеряв самоуважения.
– То есть вы стоите перед выбором; нарушить приказ или нарушить слово?
– Да. Дело обстоит именно так.
Атос посмотрел на Арамиса, Арамис – на Атоса.
– Я бы выбрал верность слову, – негромко сказал Атос. – Честь – то единственное, что отличает дворянина от прочих потомков Адама.
– Я согласен с вами, – произнес в раздумье Арамис, – согласен. Но все-таки я попытался бы совместить верность слову и воинскую дисциплину, которая, как вы сказали, так важна.
– Это невозможно, – сказал я, повесив голову. Арамис ответил не сразу. Задумчиво побарабанив пальцами по столу, он сказал:
– Даже если я стану мушкетером, это будет временно. Пока же я по-прежнему чувствую на своих плечах сутану. – Откинувшись на спинку стула, бывший аббат поднял глаза к потолку. – Еще во время учебы в семинарии я развлекался тем, что толковал одни и те же отрывки из Святого Писания различным, порою прямо противоположным образом, – он рассеянно улыбнулся и вновь посмотрел на меня, чуть прищурившись. – Скажите, Портос, вы получили приказ в письменном виде? Я не спрашиваю вас, о чем он, только – о форме, в которой вы его получили.
– Да, в письменном виде.
– Было ли вам что-то приказано устно – сверх того, что говорилось в письменном распоряжении?
– Сверх того – нет. Устно было лишь повторено то, о чем я уже прочел. Хотя… – Я вспомнил о расписке, которую должен был взять с дона Жаиме в Барселоне. – Было и устное дополнение, но оно в данном случае не имеет значения. Во всяком случае, на мой взгляд.
– Так-так… – Арамис рассеянно поправил манжет. – Превосходно, превосходно. Допускает ли письменный приказ какие-то другие толкования?
– Нет, – ответил я, – приказ четкий и недвусмысленный. Сделать то-то и то-то, отправиться туда-то и туда-то, найти того-то и того-то. Вы понимаете, я не могу сказать…
– Да-да, я понимаю, – мягко сказал Арамис, – но, видите ли, друг мой, я еще ни разу не сталкивался с таким письменным текстом, который не мог бы быть истолкован по-разному в разных условиях. Люди придумали письмо не только для того, чтобы передавать смысл слов, но и для того, чтобы искажать его. Или скрывать. Уверяю вас, всякому письменному распоряжению может быть придано значение, противоположное тому, который вкладывал в него писавший. Нужно лишь внимательно прочесть все еще раз. И еще раз. Сделайте это, когда останетесь один. Вот увидите, сам текст вам подскажет выход. Всегда есть возможность выполнить букву приказа, оставив в стороне его дух. Подумайте!
– Сделать то-то… – медленно повторил Атос мои слова. – Отправиться туда-то… – Он замолчал, потом сказал: – Арамис прав. Хорошенько подумайте над тем, что по этому поводу говорится в приказе. Вас считают тугодумом – простите меня, Портос, но вы ведь сами этого добивались… Так вот, вас считают тугодумом, а это значит, что вы добросовестно вдумываетесь в каждое слово. Тем более если речь идет о приказе. При этом вас считают человеком, скажем так, не обремененным образованием. И этой славы вы тоже добивались сознательно. С точки зрения начальства, вы мало что знаете – сверх службы. Так попробуйте выполнить приказ, будучи тем Портосом, которого знают все! – Он ободряюще улыбнулся и добавил, после небольшой паузы: – Но при этом помните то, что сказал Арамис.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
– Очень хорошо. Значит, господин Портос, у вас появился шанс отличиться по службе. Узнаете обо всем от господина Дезэсара. – Г-н в фиолетовом платье, взмахнув шляпой, отвесил поклон капитану, с холодной любезностью кивнул мне и быстро вышел из кабинета. Мы переглянулись. Признаться, после его ухода я почувствовал облегчение. И, судя по вздоху барона Дезэсара, он тоже разделял странное чувство, возникавшее в присутствии незнакомца.
– Кто это? – спросил я.
Дезэсар хмыкнул и, ничего не ответив, сел за стол.
– Портос, – сказал он, – как вы уже слышали, понадобился человек надежный, не болтливый, дисциплинированный. Когда меня спросили, могу ли я предложить кого-нибудь, я сразу же подумал о вас.
Я кивнул с благодарностью. Если перевести эту лестную фразу на нормальный язык, она означала, что понадобился туповатый, но исполнительный малый. Не хватающий звезд с неба, не сующий свой нос, куда не следует, и не болтающий лишнего, то есть – образцовый солдат. Что ж, за время службы в гвардейской роте, по ряду причин, о которых уже говорилось выше, я заработал именно такую репутацию.
– Вам предстоит исполнить одно щекотливое поручение, – продолжал Дезэсар. – Вы должны арестовать человека, имя которого прочтете в этом приказе. – Капитан постучал пальцем по лежавшему перед ним листу. – После этого вы доставите его – вернее, их – к границе и передадите там…
Я развернул поданный мне приказ. Сердце у меня упало. В бумаге говорилось: «Предписываем господину Портосу, кадету роты барона Дезэсара, взять под стражу ростовщика еврея Исаака Агасферуса Лакедема, проживающего в собственном доме на улице Кассет. Означенного ростовщика, а также его жену и дочь Рашель, проживающих в том же доме, также взять под стражу. Исаака Агасферуса Лакедема, Сюзанну Лакедем и Рашель Лакедем господин Портос должен препроводить в специально предназначенном для этого экипаже из Парижа в Барселону. В Барселоне арестованных надлежит передать представителям городских властей». Приказ был подписан самым могущественным человеком Франции – первым министром его величества кардиналом Ришелье.
Капитан внимательно следил за выражением моего лица. Когда я прочитал и вновь взглянул на него, он спросил:
– Известно ли вам, где находится эта улица?
– Да, господин капитан, – сдержанно ответил я. Увы, слишком хорошо я знал этот адрес и это имя. Большого труда мне стоило сохранить на лице выражение равнодушия. Помогло то, что я ожидал чего-то такого, едва увидел Жаиме здесь.
– Здесь подорожные документы, – сказал мой капитан. – У вас не будет никаких проблем с лошадьми. Имеется также паспорт, позволяющий вам вполне официально пребывать за границами Франции. Цель вашей экспедиции – Барселона. Там вы передадите арестованных местным городским властям, а дальше ими займется… – Он кивком указал на дверь, имея в виду оставившего нас дона Жаиме. – Разумеется, здесь, в Париже, никто не должен знать об этом поручении. У человека, которого вы арестуете, могут оказаться влиятельные покровители.
Увы… На всех документах, врученных мне бароном, как раз и стояла подпись самого влиятельного покровителя моего бедного друга. Таким образом, я получил подтверждение того, что Исаак Лакедем не ошибся и что я наконец-то встретил своего смертельного врага дона Жаиме душ Сантуша. Мало того: мне было поручено собственными руками довершить месть, задуманную этим человеком. И жертвами этой мести должны были стать близкие мне люди – верный друг моего отца, его почтенная жена и юная дочь. Я не знал, как мне удастся выдержать новое испытание, посланное судьбой.
– Его высокопреосвященство, – продолжал Дезэсар, – желает также, чтобы тот, кто примет у вас арестованных, вручил вам расписку об их доставке.
Видимо, что-то из обуревавших меня чувств отразилось на моем лице, потому что капитан нахмурился.
– Что с вами? – спросил он.
– Все в порядке, сударь, я просто думал, когда и как лучше приступить к выполнению поручения, – ответил я поспешно.
– Как можно раньше, – хмуро ответил Дезэсар. – По причинам, которые я уже назвал… Вообще, не нравится мне это дело, – сказал вдруг он с неожиданной откровенностью. – Вернее, не столько само дело, сколько этот заносчивый господин. Если бы не мой зять, граф де Тревиль, я бы, пожалуй, отказал его преосвященству… – Он развел руками.
– Но мне нужно подготовиться! – заявил я решительно. – Во-первых, – я загнул один палец, – выбрать карету с крепкими замками и решетками. Во-вторых, – я загнул второй палец, – мне нужны деньги на дорожные расходы. В-третьих, – я загнул третий палец, – необходимо подготовиться к дальней дороге. Словом, – я показал ему руку с загнутыми пальцами, – господин капитан, мне понадобится время.
– Сколько? – спросил Дезэсар недовольно.
– Три дня, – твердо ответил я.
– Один, – бросил капитан. – Тюремную карету возьмете в гвардейских конюшнях – там несколько подходящих. Проверьте на них запоры и берите любую. Что касается денег – наш фиолетовый приятель оставил сто пистолей, вот, получите. А на сборы – включая подготовку кареты – вам одного дня более чем достаточно. Завтра утром вы должны выехать из Парижа вместе с этими людьми. И вот еще что. С утра, на месте, вас будут ожидать два полицейских сбира.
«Ага, – подумал я, – стало быть, «лавочники» на улице Кассет – сбиры!» Вслух возмущенно вскричал:
– Полицейские?! Ни за что! Неужели вы думаете, господин капитан, что я не в состоянии арестовать какого-то ростовщика и двух женщин! Это просто оскорбительно! – Возмущение мое отнюдь не было чистым лицемерием.
– Успокойтесь, Портос! – ответил капитан. – Никто не думает, что вы можете не справиться. Полицейские нужны для того, чтобы обеспечить сохранность имущества арестованных. Этот… Исаак Лакедем, кажется, да? Гм! Странное имя, однако где-то я его слышал… Ну, не важно. Да, так вот, этот господин весьма богат. Вы арестуете и увезете его и его семью – так неужели вы думаете, что богатство не соблазнит кого-нибудь из соседей? Нет-нет, друг мой, вам никто не будет мешать выполнить приказ. Вы запрете арестованных в карету и тотчас вывезете их из Парижа. А сбиры просто займутся своим делом, которое, право же, мне было бы стыдно поручать моему кадету. Считать чужие деньги, гм, да! Ступайте, сударь, и постарайтесь выполнить все как можно точнее и быстрее.
Выйдя от капитана, я с трудом сделал несколько шагов по улице. Ноги не держали меня, щеки (я это чувствовал) горели. На углу я остановился и прислонился к стене, чтобы собраться с духом и навести порядок в мыслях. Мне не удалось в полной мере ни то ни другое. И немудрено. Ничего, подобного полученному приказу, я и представить себе не мог. Г-н Лакедем был прав, говоря о коварстве Жаиме душ Сантуша. Насколько я мог понять, португалец добился у кардинала согласия на выдачу моих друзей инквизиции. И я ничего не мог поделать с этим! Мало того: я не мог не только отомстить за мертвого отца, но и помочь живым его (и моим) друзьям! Было от чего прийти в отчаяние.
Первым моим порывом было немедленно отправиться к несчастному семейству, все им рассказать и помочь скрыться. И самому присоединиться к беглецам. Но по некоторому размышлению я понял, что этот план чрезвычайно рискован. Ведь семейство предписывалось взять под стражу не каким-то португальским дворянином, а первым министром Франции. И значит, беглецов бы разыскивали по всей стране и со всей тщательностью. Мое же непослушание в этом случае оказывалось весьма тяжким – нарушение присяги, дезертирство, помощь государственному преступнику и его семейству. Хорошо, если все закончится Бастилией, а не виселицей. Или, что еще хуже, мне пришлось бы разделить участь тех, кому я пытался помочь, – я вместе с ними был бы передан испанской инквизиции.
«Спокойно, Исаак, – сказал я себе, – в конце концов, у тебя еще целый день, а значит, можно что-то придумать. Не стоит сейчас являться в дом к г-ну Лакедему просто вестником беды. И не стоит хвататься за первую же возможность. Первое впечатление обманчиво».
Я развернул приказ и еще раз перечитал его. Дойдя до слов «…препроводить в специально предназначенном для этого экипаже из Парижа в Барселону», я спрятал его в карман и направился в сторону гвардейских конюшен. Здесь, без особого старания, я выбрал подходящую карету – большую, выкрашенную в черный цвет, с решетками на окнах – и пару крепких лошадей, после чего приказал подготовить мрачный экипаж к утру. На вопрос о том, кто будет управлять каретой, ответил коротко: «Я сам».
Погруженный в мрачные мысли, я шел по улице, не замечая никого и ничего. Вот, оказывается, к чему привела моя игра в тугодума из Пикардии! А я еще веселился, медленно подбирая слова в разговоре с однополчанами, тяжело задумываясь над любым, самым простым вопросом, притворяясь, что не понимаю ни одного ученого слова, которыми любили щегольнуть некоторые гвардейцы! Атос тоже посмеивался над неожиданной репутацией, которую я приобрел. Ни моему другу, ни мне не могло прийти в голову, что игра вдруг обретет поистине трагический характер.
Поразмыслив немного, я, однако, пришел к выводу, что пока эта игра принесла мне пользу: ведь иначе дон Жаиме получил бы другого исполнителя. А я даже не узнал бы о том, что мой враг добрался до семейства Лакедем. Скорее всего, в случае их внезапного исчезновения я решил бы, что Исаак Лакедем спешно осуществил свой план – уехал из Франции в Савойю и далее – в Рим.
Домой идти не хотелось. Я направился в харчевню на улице Фосуеар. Во-первых, тут частенько собирались свободные от службы мушкетеры роты де Тревиля, в том числе и Атос. Не то чтобы я рассчитывал получить от него помощь в той тягостной ситуации, в которой я оказался. Просто мне хотелось перемолвиться с ним парой слов и, хотя бы на время, отрешиться от печальных мыслей. Во-вторых, плохое настроение не влияло на мой аппетит; в харчевне подавали прекрасных цыплят и приличное вино. День между тем клонился к вечеру, а у меня с самого утра маковой росинки во рту не было.
Я действительно встретил в харчевне Атоса – в обществе незнакомого молодого человека, миловидное лицо которого придавало ему некую слащавость. Они сидели за столом в углу и оживленно что-то обсуждали. Поначалу он показался мне одним из тех щеголей, которые все время поднимают вверх руки, чтобы, не дай Бог, не набухли жилы, и пощипывают мочки ушей, чтобы те оставались нежно-розовыми. Правда, никакого щегольства в его наряде не наблюдалось. Напротив – молодой человек был в скромном, темных тонов камзоле, а выпущенный поверх него простой белый воротник не был отделан кружевами, как того требовала мода. Столь же скромно выглядели темно-серый дорожный плащ и круглая шляпа, брошенная на стол. Если бы не перевязь, на которой висела шпага, я принял бы его за странствующего торговца. Но вряд ли, конечно, Атос коротал бы время в обществе простого лавочника.
Когда я подошел, разговор прекратился. Оба собеседника одновременно воззрились на меня. Должно быть, я был не похож на себя, потому что Атос спросил:
– Что с вами, Портос? Выглядите так, словно вам только что предложили сделать выбор между Бастилией и Гревской площадью!
– Вы даже не представляете себе, Атос, насколько справедливо это суждение, – ответил я, усаживаясь рядом.
Атос знаком велел кабатчику подать еще вина, я же потребовал жареных цыплят и немедленно принялся за еду. На некоторое время я отвлекся от мыслей о предстоящем аресте моих друзей и о зловещем доне Жаиме. Атос и незнакомый молодой человек помалкивали, видя, что я пребываю в плохом настроении. Лишь после того, как я отодвинул пустое блюдо и молча налил себе полный стакан анжуйского, Атос сказал:
– Познакомьтесь, Портос, это мой дальний родственник. Зовите его Арамисом. – Он усмехнулся. – Еще одно странное имя, непереносимое для слуха парижан. Он попал в щекотливое положение, и я уговариваю его сменить сутану на мушкетерский плащ или гвардейский камзол. Собственно, сутану наш аббат уже снял, но вот относительно военной службы до недавнего времени колебался. Но кажется, я его уговорил.
Арамис покраснел.
– Разве что временно, – смущенно заметил он, пожимая мне руку. – Да и то я еще не решил. Признаться, меня никогда не прельщала военная карьера, я всегда мечтал связать свою жизнь с церковью.
Приглядевшись, я понял, что отказавшийся от сутаны аббат не так уж юн, хотя и моложе Атоса. Во всяком случае, проницательный взгляд и незаметные поначалу мелкие морщинки, бегущие от уголков глаз, заставили меня набросить как минимум четыре-пять лет к первоначально предполагавшемуся возрасту. В его движениях также проступала скупая гибкость, больше соответствовавшая зрелому человеку, которую он старательно прятал за подчеркнуто жеманной манерой поведения.
– Временно, не временно, – проворчал Атос. – Разве есть что-нибудь вечное на этом свете? – Он прищурился. – Сдается мне, понятие о монашеской жизни у вас очень своеобразно. – Он указал на перевязь шпаги, выглядывавшую из-под плаща молодого человека.
– Монахи, освобождавшие Гроб Господень, тоже носили оружие, – кротко возразил Арамис. – Но от этого они не переставали быть духовными лицами.
– Ну-ну. То есть тот офицер, которого вы сегодня так удачно прикололи на Пре-о-Клер, – переодетый сарацин? – невозмутимо поинтересовался Атос. В глазах Арамиса сверкнула молния, которая, впрочем, тут же погасла. Как ни был я занят невеселыми мыслями, но меня чрезвычайно заинтересовал родственник Атоса. В отличие от моего прямодушного и благородного друга, в нем, похоже, уживались два человека. Один, жеманный и лукавый монах, не вызывал у меня особого интереса. Куда любопытнее и привлекательнее показался мне другой Арамис – человек сильных страстей, самолюбивый и вспыльчивый, могущий стать чрезвычайно опасным для недругов.
Атос повернулся ко мне.
– Да! – вспомнил он, и тотчас словно облачко набежало на его лицо. – Что должны были означать ваши слова, Портос? Надеюсь, вы пошутили?
– Увы! – мрачно ответил я. – Вовсе нет. Я поставлен перед выбором, который ничем, в сущности, не отличается от того, о котором вы только что сказали,
Атос. – И я осушил стакан. – Простите, но я не могу рассказать всего.
При этих словах Арамис немедленно поднялся.
– Прошу меня простить, – сказал он, с обезоруживающе виноватой улыбкой. – У меня еще есть кое-какие дела. – Он взял шляпу, лежавшую на скамье. – Надеюсь, мы еще встретимся.
– Нет-нет, вы тут ни при чем, Арамис, – поспешно сказал я. – Дело вовсе не в вашем присутствии, просто я получил секретный приказ, содержание которого не могу раскрыть даже друзьям. И он поверг меня в отчаяние. Даю слово – вы тут ни при чем!
Арамис пристально посмотрел на меня, ничего не ответил, но после короткого колебания вернулся на свое место.
– Полноте, Портос! – произнес Атос с ободряющей улыбкой. – Нет на свете таких приказов, которые могли бы повергнуть мушкетера в отчаяние!
– Я не мушкетер, – уныло произнес я. – Возможно, будь я мушкетером, дело могло сложиться иначе.
– Пока не мушкетер! – воскликнул Атос. – Но непременно будете им!
– Боюсь, что теперь мое будущее под очень большим вопросом. – Голос мой при этом предательски дрогнул.
Высокий лоб моего друга прорезала глубокая морщина.
– Что это значит, Портос? – спросил он. – Надеюсь, этот приказ не предписывает вам немедленной отставки? Понимаю, вы не можете сообщить нам его содержание – и совершенно правы, служба есть служба, – но предаваться унынию, имея друзей, мне кажется удивительным. Если вам нужна помощь – только дайте знать! Моя шпага чего-то стоит, и она всегда к вашим услугам!
Я был растроган. Но к сожалению, эта действительно превосходная шпага никак не могла помочь мне выйти из положения, в котором я оказался.
– Мне предстоит покинуть Париж, – сказал я со вздохом. – Государственная служба, господа. Я буду отсутствовать несколько дней, возможно – две недели… – Тут я вспомнил о Мушкетоне, который все еще наблюдал за домом Лакедемов. – Атос, могу ли я воспользоваться вашим слугой?
Атос тотчас знаком подозвал Гримо, стоявшего в отдалении. Когда тот приблизился к столу, я попросил его отправиться на улицу Кассет и передать Мушкетону, чтобы тот возвращался домой и готовился к дальней дороге. Выслушав меня, Гримо вопросительно взглянул на своего господина. Атос молча кивнул.
После ухода слуги мой друг вновь обратился ко мне:
– Так расставание с Парижем вызывает у вас такую скорбь? – Он недоверчиво покачал головой. – Полно, Портос, это невозможно! Уж не хотите ли вы сказать, что выбор между Парижем и тем местом, куда вы отправляетесь, подобен выбору между Бастилией и Гревской площадью?
Арамис коротко рассмеялся этому сравнению. При этом взгляд его оставался цепким, настороженным и вовсе не веселым.
– Скорее между Сциллой и Харибдой, – сказал я с несчастным видом. – Дорогой Атос, я получил приказ, выполнение которого крайне затруднительно. Во всяком случае, для меня. И теперь я просто не знаю, как мне поступить.
– Что значит – затруднительно? – Атос чуть поморщился. – Портос, вы говорите загадками. Черт возьми, вы же служите в гвардии, и отнюдь не в самой плохой роте! Не может быть, чтобы Дезэсар поручил вам нечто невыполнимое!
Арамис пристально смотрел на меня, не произнося ни слова. Атос некоторое время молчал, словно изучая мое лицо, и вдруг спросил, чуть понизив голос:
– Может быть, выполнение приказа противоречит понятиям чести?
Я опустил голову и ничего не ответил.
– Это так?
– Формально – нет, – признался я. – Он противоречит… – Я задумался. – Простите меня, друзья, вы правы, я не могу раскрывать вам все подробности. Скажем так: выполняя этот приказ, я нарушу слово, данное одному человеку, оскорблю память своего отца и причиню непоправимый вред его ближайшему другу.
Атос присвистнул. Арамис спросил, удивленно глядя на меня:
– Не многовато ли несчастий от одного приказа?
– Увы, нет. – Я печально покачал головой. – Как бы я хотел, чтоб это было преувеличением! Но нет, дело обстоит именно так.
– Если положение столь щекотливо, – произнес он наставительно, – вы могли бы отказаться. То есть я так предполагаю. Надеюсь, вы простите мою неопытность. Но я немного знаю барона Дезэсара, когда-то он гостил в имении моего отца… Он настоящий дворянин и понимает, что такое верность данному слову. Он освободил бы вас от этого задания – не важно, в чем оно заключалось, – и поручил бы его другому кадету. При всем уважении к вам, Портос, и к вашим достоинствам – а они очевидны даже для меня, хотя мы знакомы всего лишь час, – наверное, с этим справился бы и кто-нибудь из ваших сослуживцев.
– Не сомневаюсь, – ответил я с тяжелым вздохом. – И могу вам признаться: я едва не попросил Дезэсара избавить меня от выполнения этого приказа. Но, поразмыслив, пришел к выводу, что не вправе так поступить.
– Почему? – спросил Атос и тут же добавил, словно про себя: – Впрочем, я, кажется, догадываюсь.
– Конечно, ведь и вы поступили бы так на моем месте! Потому что в таком случае я бы сделал все, чтобы помешать тому, кого найдут вместо меня, – ответил я расстроенно. – Зная, что другу моего отца грозит смертельная опасность, я бы… – Я запнулся. Еще не-много, и я мог нарушить приказ о секретности. – В общем, уверяю вас, я бы сделал это, не останавливаясь ни перед чем. И вы, Атос, тоже.
Атос внимательно посмотрел на меня.
– Настолько все серьезно? – спросил он озабоченно.
Я молча кивнул. Арамис поджал губы.
– Если бы вы хотя бы намекнули, о чем идет речь, мы бы… – сказал он с едва заметной ноткой недовольства.
– Ни в коем случае! – прервал его Атос. – Арамис, вы, разумеется, пока что невоенный человек, но, уверяю вас, дисциплина в нашем деле очень важна. Не стоит просить нашего друга разглашать содержание тайного приказа. Даже нам – его друзьям!
– Но как, не зная подробностей, мы можем ему помочь? – Арамис с необыкновенным изяществом вскинул руки вверх. – Атос, согласитесь, это же почти неразрешимая задача!
– Почти, – задумчиво повторил Атос. – Это вы правильно сказали, Арамис, именно «почти». Вот над этим «почти» и есть резон поразмыслить… – Он повернулся ко мне. – Итак, Портос? Вы получили приказ, который заставляет вас нарушить данное слово?
– Да, вы это очень точно определили.
– И у вас нет никакой возможности избежать этого?
– Нет. Во всяком случае, я не вижу, как это сделать, не потеряв самоуважения.
– То есть вы стоите перед выбором; нарушить приказ или нарушить слово?
– Да. Дело обстоит именно так.
Атос посмотрел на Арамиса, Арамис – на Атоса.
– Я бы выбрал верность слову, – негромко сказал Атос. – Честь – то единственное, что отличает дворянина от прочих потомков Адама.
– Я согласен с вами, – произнес в раздумье Арамис, – согласен. Но все-таки я попытался бы совместить верность слову и воинскую дисциплину, которая, как вы сказали, так важна.
– Это невозможно, – сказал я, повесив голову. Арамис ответил не сразу. Задумчиво побарабанив пальцами по столу, он сказал:
– Даже если я стану мушкетером, это будет временно. Пока же я по-прежнему чувствую на своих плечах сутану. – Откинувшись на спинку стула, бывший аббат поднял глаза к потолку. – Еще во время учебы в семинарии я развлекался тем, что толковал одни и те же отрывки из Святого Писания различным, порою прямо противоположным образом, – он рассеянно улыбнулся и вновь посмотрел на меня, чуть прищурившись. – Скажите, Портос, вы получили приказ в письменном виде? Я не спрашиваю вас, о чем он, только – о форме, в которой вы его получили.
– Да, в письменном виде.
– Было ли вам что-то приказано устно – сверх того, что говорилось в письменном распоряжении?
– Сверх того – нет. Устно было лишь повторено то, о чем я уже прочел. Хотя… – Я вспомнил о расписке, которую должен был взять с дона Жаиме в Барселоне. – Было и устное дополнение, но оно в данном случае не имеет значения. Во всяком случае, на мой взгляд.
– Так-так… – Арамис рассеянно поправил манжет. – Превосходно, превосходно. Допускает ли письменный приказ какие-то другие толкования?
– Нет, – ответил я, – приказ четкий и недвусмысленный. Сделать то-то и то-то, отправиться туда-то и туда-то, найти того-то и того-то. Вы понимаете, я не могу сказать…
– Да-да, я понимаю, – мягко сказал Арамис, – но, видите ли, друг мой, я еще ни разу не сталкивался с таким письменным текстом, который не мог бы быть истолкован по-разному в разных условиях. Люди придумали письмо не только для того, чтобы передавать смысл слов, но и для того, чтобы искажать его. Или скрывать. Уверяю вас, всякому письменному распоряжению может быть придано значение, противоположное тому, который вкладывал в него писавший. Нужно лишь внимательно прочесть все еще раз. И еще раз. Сделайте это, когда останетесь один. Вот увидите, сам текст вам подскажет выход. Всегда есть возможность выполнить букву приказа, оставив в стороне его дух. Подумайте!
– Сделать то-то… – медленно повторил Атос мои слова. – Отправиться туда-то… – Он замолчал, потом сказал: – Арамис прав. Хорошенько подумайте над тем, что по этому поводу говорится в приказе. Вас считают тугодумом – простите меня, Портос, но вы ведь сами этого добивались… Так вот, вас считают тугодумом, а это значит, что вы добросовестно вдумываетесь в каждое слово. Тем более если речь идет о приказе. При этом вас считают человеком, скажем так, не обремененным образованием. И этой славы вы тоже добивались сознательно. С точки зрения начальства, вы мало что знаете – сверх службы. Так попробуйте выполнить приказ, будучи тем Портосом, которого знают все! – Он ободряюще улыбнулся и добавил, после небольшой паузы: – Но при этом помните то, что сказал Арамис.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
в которой я покидаю Париж
Расставшись с Атосом и Арамисом, я отправился домой. Не то чтобы после встречи с друзьями появились причины к улучшению настроения, но, удивительнейшим образом, передо мной словно забрезжила надежда. Я и сам не мог понять почему – ни Атос, ни его родственник не могли мне помочь, не зная всего, а я не мог их посвятить ни в содержание секретного приказа, ни, разумеется, в прошлое моей семьи. Тем не менее после встречи я немного воспрянул духом. Но по мере приближения к своему жилищу я вновь все более поддавался унынию. Видимо, я обречен был на то, чтобы, нарушив приказ, скрываться вдали от Парижа или же вообще бежать за границу. Разумеется, мне и в голову не приходило, что я мог просто выполнить приказ – то есть арестовать семейство г-на Лакедема и доставить его в Испанию. В какой-то момент я решил ночью пойти в уже полюбившийся мне дом и помочь им бежать из Парижа. В этом случае я мог бы утром как ни в чем не бывало подъехать к дому, с каретой для перевозки арестованных и в сопровождении лакея, – и обнаружить, что дом опустел.
Такое решение показалось мне столь здравым, что я всерьез начал его обдумывать. И сразу же понял, что оно невыполнимо, – «лавочники»! Никаких сомнений быть не может в том, что за домом г-на Лакедема следят и днем, и ночью. А значит, мой ночной визит не спасет семейство ростовщика.
Больше, сколько я ни думал, на ум ничего не шло. Мрачное настроение мое вызвано было не только грозившей несчастному семейству расправой, скорее всего – мучительной и позорной, – но и тем, что, вместо возмездия за убийство отца, я вынужден был помогать его убийце довершить задуманное! Это заставляло меня буквально скрежетать зубами от ненависти и бессилия! Но что я мог поделать? Похоже, оставалось одно: попытаться бежать вместе с г-ном Лакедемом, г-жой Сюзанной и Рашелью. Сбиры не могли бы мне воспрепятствовать – если бы я действовал решительно и энергично. Конечно, в этом случае придется распрощаться с мечтой о плаще мушкетера. Пожалуй, я бы в конце концов примирился с этой мыслью, если бы не другая, занозой сидевшая в моем мозгу: сбежав из Парижа с людьми, которых мне поручено было арестовать, я, возможно, навлекал немилость его преосвященства не только на себя, но и на моих друзей-мушкетеров. А кроме того, мне, скорее всего, придется расстаться не только с мечтами о военной карьере, но и с планами мести дону Жаиме.
Такое решение показалось мне столь здравым, что я всерьез начал его обдумывать. И сразу же понял, что оно невыполнимо, – «лавочники»! Никаких сомнений быть не может в том, что за домом г-на Лакедема следят и днем, и ночью. А значит, мой ночной визит не спасет семейство ростовщика.
Больше, сколько я ни думал, на ум ничего не шло. Мрачное настроение мое вызвано было не только грозившей несчастному семейству расправой, скорее всего – мучительной и позорной, – но и тем, что, вместо возмездия за убийство отца, я вынужден был помогать его убийце довершить задуманное! Это заставляло меня буквально скрежетать зубами от ненависти и бессилия! Но что я мог поделать? Похоже, оставалось одно: попытаться бежать вместе с г-ном Лакедемом, г-жой Сюзанной и Рашелью. Сбиры не могли бы мне воспрепятствовать – если бы я действовал решительно и энергично. Конечно, в этом случае придется распрощаться с мечтой о плаще мушкетера. Пожалуй, я бы в конце концов примирился с этой мыслью, если бы не другая, занозой сидевшая в моем мозгу: сбежав из Парижа с людьми, которых мне поручено было арестовать, я, возможно, навлекал немилость его преосвященства не только на себя, но и на моих друзей-мушкетеров. А кроме того, мне, скорее всего, придется расстаться не только с мечтами о военной карьере, но и с планами мести дону Жаиме.