Наконец из дворца вышел отец Жозеф. В руке он держал лист бумаги. Я бросился к нему чуть не бегом.
– Вот, – сказал Серый Кардинал. – Его высокопреосвященство согласился со мной. «Господин Портос – образцовый солдат. Если же арестованные попали не туда, куда хотел наш испанский друг, пусть он сам позаботится о доставке их из одной Барселоны в другую. Во всяком случае, опасных злоумышленников во Франции больше нет, а их имущество пополнило казну его величества. И это самое главное…» – Капуцин посмотрел на меня смеющимися глазами и добавил: – Я тоже так считаю. Возьмите же это письмо. Его высокопреосвященство просит господина де Тревиля изыскать вакансию в подчиненной ему роте и принять вас на службу. Вам же он просил передать, что очень сожалеет о том, что в роте мушкетеров его высокопреосвященства в данный момент нет вакансий. Но впрочем, ваши способности, безусловно, больше подходят для мушкетеров Тревиля.
Не веря собственным ушам, я осторожно взял в руки рекомендацию, подписанную всесильным первым министром.
– Благодарю вас, святой отец, – сказал я отцу Жозефу, и сегодня это были первые слова, искренность которых не требовала от меня усилий.
– Вот и славно. – Отец Жозеф зябко потер руки. – Надеюсь, отныне вы будете числить меня среди своих друзей. Во всяком случае, я вас – всенепременно. Вы редкий человек, господин Портос, с вашими способностями вы далеко пойдете. – И он быстро вернулся в Пале-Кардиналь.
Ошеломленный происшедшим, я с опозданием подумал, что в последнюю фразу всесильный капуцин вложил особенный смысл. Я вспомнил, что Исаак Лакедем рассказывал о своих приятельских отношениях с Серым Кардиналом. Возможно, отец Жозеф был рад тому, что его знакомый избежал застенков испанской инквизиции.
Я повернулся к друзьям, нетерпеливо ожидавшим окончания нашей беседы с монахом. Они приблизились, и я растерянно пробормотал:
– Атос, только что его высокопреосвященство дал мне рекомендацию для Тревиля… – и протянул ему письмо кардинала. – Друзья мои, я приглашаю вас в Юдоль Печали. Мы должны выпить за славного графа Раймунда!
– Кто такой граф Раймунд? – спросил удивленно Арамис. – Вы обзавелись покровителем?
– Да, черт побери! – вскричал я. – Граф Раймунд – замечательный властелин Прованса, четыреста лет назад основавший чудесный город, который называется Барселоннета. И я хочу выпить за то, чтобы души графа Раймунда и его достойных родителей на том свете оказались в раю, среди благодетелей человечества!
ЭПИЛОГ,
– Вот, – сказал Серый Кардинал. – Его высокопреосвященство согласился со мной. «Господин Портос – образцовый солдат. Если же арестованные попали не туда, куда хотел наш испанский друг, пусть он сам позаботится о доставке их из одной Барселоны в другую. Во всяком случае, опасных злоумышленников во Франции больше нет, а их имущество пополнило казну его величества. И это самое главное…» – Капуцин посмотрел на меня смеющимися глазами и добавил: – Я тоже так считаю. Возьмите же это письмо. Его высокопреосвященство просит господина де Тревиля изыскать вакансию в подчиненной ему роте и принять вас на службу. Вам же он просил передать, что очень сожалеет о том, что в роте мушкетеров его высокопреосвященства в данный момент нет вакансий. Но впрочем, ваши способности, безусловно, больше подходят для мушкетеров Тревиля.
Не веря собственным ушам, я осторожно взял в руки рекомендацию, подписанную всесильным первым министром.
– Благодарю вас, святой отец, – сказал я отцу Жозефу, и сегодня это были первые слова, искренность которых не требовала от меня усилий.
– Вот и славно. – Отец Жозеф зябко потер руки. – Надеюсь, отныне вы будете числить меня среди своих друзей. Во всяком случае, я вас – всенепременно. Вы редкий человек, господин Портос, с вашими способностями вы далеко пойдете. – И он быстро вернулся в Пале-Кардиналь.
Ошеломленный происшедшим, я с опозданием подумал, что в последнюю фразу всесильный капуцин вложил особенный смысл. Я вспомнил, что Исаак Лакедем рассказывал о своих приятельских отношениях с Серым Кардиналом. Возможно, отец Жозеф был рад тому, что его знакомый избежал застенков испанской инквизиции.
Я повернулся к друзьям, нетерпеливо ожидавшим окончания нашей беседы с монахом. Они приблизились, и я растерянно пробормотал:
– Атос, только что его высокопреосвященство дал мне рекомендацию для Тревиля… – и протянул ему письмо кардинала. – Друзья мои, я приглашаю вас в Юдоль Печали. Мы должны выпить за славного графа Раймунда!
– Кто такой граф Раймунд? – спросил удивленно Арамис. – Вы обзавелись покровителем?
– Да, черт побери! – вскричал я. – Граф Раймунд – замечательный властелин Прованса, четыреста лет назад основавший чудесный город, который называется Барселоннета. И я хочу выпить за то, чтобы души графа Раймунда и его достойных родителей на том свете оказались в раю, среди благодетелей человечества!
ЭПИЛОГ,
в котором я свожу счеты с прошлым
После бурных событий, связанных с судьбой Исаака Лакедема, минул целый год. Не скажу, что за это время я забыл о нем или о Рашели. Но поездка в Барселоннету несколько стерлась в моей памяти. Только однажды, через полгода после возвращения, мое жилище на улице Старой Голубятни неожиданно посетил незнакомец, передавший привет «от господина Исаака Лакедема из Салоник» и небольшой кожаный мешок. В мешке оказались золотые монеты – около тысячи ливров – и вчетверо сложенный листок бумаги. Развернув его, я увидел только две буквы – «Р» и «Л». Я хотел расспросить посланника о моих друзьях, но он исчез так же внезапно, как и появился. Если бы не мешок с итальянскими золотыми дукатами, я бы подумал, что он мне привиделся. Таким образом, я узнал, что семейство Лакедем перебралось из Италии в Грецию, во владения оттоманского султана. Мне подумалось, что, возможно, Карлуш душ Барруш не случайно выбрал себе новое имя, – он продолжал свое странствие, подобно легендарному Агасферу.
Больше никаких известий о них я не получал, и память об этих людях постепенно превратилась в легкое облачко грусти, иногда появлявшееся на безмятежном небосклоне моей новой жизни.
Лишь одно обстоятельство тревожило меня всерьез: полное, казалось бы, исчезновение человека по имени Жаиме душ Сантуш. По возвращении в Париж я ожидал его со дня на день. Несколько раз мне даже казалось, что я видел его – или кого-то похожего. Но шли дни, недели, месяцы, а дон Жаиме все не появлялся. Несмотря на это, я был уверен, что нам еще предстоит встретиться – и эта встреча станет последней. Я знал об этом человеке достаточно, чтобы понимать: тот, кто позволил себе дерзость встать на пути его мести и помог скрыться его жертвам, не может позволить себе быть беспечным. Точно так же я не сомневался и в том, что установить подлинную личность бесхитростного служаки Портоса не составит труда для г-на душ Сантуша.
Меня не пугало его появление, напротив – я мечтал о нем. Ведь затеянная мною экспедиция в Савойское герцогство перечеркнула не только планы дона Жаиме, но и мои собственные – отомстить ему за убийство отца.
К сожалению, я не мог никак повлиять на события – мне ничего не было известно ни о местопребывании моего врага, ни о том, как вся эта история подействовала на него. Мне оставалось лишь одно – ждать.
В годовщину моего производства в мушкетеры, 6 апреля 1625 года, мы устроили славную пирушку в кабачке на улице Феру. Мы – это прежде всего Атос, Арамис, в конце концов поддавшийся уговорам и тоже ставший мушкетером, и я. Чуть позже к нам присоединились еще трое наших товарищей – де Рео, де Жуазель и еще один молодой человек, имени которого я не запомнил. Он был родственником г-на Мопертьюи, корнета нашей роты; зачислили его совсем недавно, по рекомендации Мопертьюи, так что, в отличие от меня, ему не пришлось служить в гвардейской роте.
За последний год я сдружился с Арамисом почти так же крепко, как и с Атосом. С бывшим аббатом мне было одновременно и проще, и сложнее. Проще – потому, что, во-первых, мы были почти ровесниками, ему исполнилось двадцать два года. Во-вторых, его вечная таинственность и некоторое лукавство, как я понял очень быстро, были продиктованы не природной неискренностью, а тем воспитанием, которое он получил в духовной семинарии.
Но и сложности в наших отношениях появились почти сразу же. В отличие от прямодушного Атоса, Арамис был скрытен. За его напускной наивностью пряталась натура, склонная к хитроумным интригам. В разговоре, выходящем за круг привычных тем, он предпочитал высказываться намеками. И конечно же никогда не забывал напомнить о том, что военную свою жизнь считает вынужденной и временной и мечтает о том дне, когда ему удастся наконец сменить мушкетерский плащ на сутану. Мне это казалось странным – особенно после того, как я убедился в его фехтовальном мастерстве и безусловной отваге. Арамис чаще других оказывался в круге дворцовых интриг, а среди имен, которые он мог небрежно упомянуть в разговоре, не было ни одного, которое бы было известно менее трехсот лет. Его характер представлял собою удивительную смесь скрытности и почти детской наивности. Очень быстро он вошел во вкус тех развлечений, которые были в ходу среди мушкетеров и гвардейцев, и с удовольствием при случае задирал телохранителей его высокопреосвященства, чтобы затем скрестить шпаги с кем-нибудь из обладателей красных плащей либо в Люксембургском саду, либо на Пре-о-Клер. Фехтовал он превосходно, был отважен и решителен, суждениями отличался тонкими и глубокими, так что его авторитет среди мушкетеров вскоре уступал разве что авторитету Атоса – и, разумеется, де Тревиля. Я тоже охотно признавал его старшинство. Он же временами пользовался моей физической силой – примерно так, как некогда друг детства Андижос. Но поскольку природное тщеславие подталкивало меня самого демонстрировать силу и выносливость, то его хитрости не вызывали во мне протеста. Я с удовольствием выступал секундантом в нескольких дуэлях моего друга. Кроме того, несколько раз я сопровождал его на тайные встречи – с какой-то белошвейкой; при этом мне пару раз пришлось отбиваться от каких-то типов, устраивавших засады на Арамиса.
Так, например, после отъезда его белошвейки в Тур он впал в такое отчаяние, что нам с Атосом пришлось приложить немало усилий, чтобы излечить его от глубокой меланхолии. Он с такой жадностью слушал наши увещевания и с такой непосредственной доверчивостью воспринимал доказательства невинности исчезнувшей возлюбленной, что я – редкий случай! – вдруг почувствовал себя старше и опытнее его. Особенно явно это проявилось в тот вечер, когда от исчезнувшей возлюбленной принесли письмо.
Глядя на его жеманные манеры, чуть слащавую улыбку, я всякий раз вспоминал другого известного мне Арамиса – с тигриным взглядом и стремительной шпагой, решительного и отважного воина. И конечно же второй мне нравился куда больше.
Итак, в тот вечер я беззаботно веселился в обществе друзей. Мы даже не заметили, как летит время. Пробило полночь. Хозяин порекомендовал нам отправляться восвояси – поскольку, согласно новым указам кардинала, гвардейцы всех рот, не будучи заняты по службе, должны были после полуночи находиться либо в казармах, либо в своих квартирах. И телохранителям его преосвященства вкупе с полицейскими сбирами предписывалось задерживать нарушителей порядка, невзирая на личности. И я, и мои товарищи относились с пренебрежением к этому указу, так же как и к указам, грозившим суровыми наказаниями дуэлянтам.
Тем не менее мы решили отправиться восвояси – потому что накануне дежурили во дворце. Арамис уже дважды за вечер жаловался на усталость, да и я не прочь был оказаться в теплой постели. Атос от нашего предложения покинуть застолье показался немного обескураженным, но в конце концов согласился. Прочие наши компаньоны без особых возражений поднялись из-за стола.
Было полнолуние, улицы были залиты светом. Так что только обилием выпитого вина и усталостью от предшествующей ночи в карауле можно объяснить то, что никто из нас ничего подозрительного не заметил. Но – увы. Вино и усталость – опасное оружие, куда более действенное, чем шпага или мушкет. Громко разговаривая, мы дошли до угла улицы и остановились шагах в двадцати от дома, в котором снимал квартиру Атос.
Только здесь, почувствовав подозрительное движение за спиной, я обернулся. Я поступил так, повинуясь, скорее, инстинкту – как некогда в горах, в компании контрабандистов. И это спасло меня от смерти: чья-то шпага должна была пронзить меня сзади, но я успел увернуться и крикнуть: «Берегитесь!»
Мой призыв конечно же несколько запоздал. Арамис и де Рео, правда, успели увернуться от направленных на них ударов, но трое других – Атос, Жуазель и молодой родственник Мопертьюи – оказались менее счастливыми и рухнули на мостовую.
Нас атаковали шестеро гвардейцев кардинала. Видимо, они узнали о нашем пребывании в кабачке и устроили засаду по всем правилам воинского искусства. Мы же шли по ночной улице, утратив всякую осторожность и забыв о том, что телохранители господина кардинала, извечные наши соперники, имели к нам серьезный счет – который именно нынешней ночью вероломно, но эффективно предъявили к оплате.
Командовал гвардейцами де Жюссак. Он и крикнул, едва мы втроем выхватили шпаги:
– Сдавайтесь, господа мушкетеры! Вас вдвое меньше – вам не устоять!
– Что означает это нападение, Жюссак? – задыхаясь от негодования, воскликнул де Рео.
– Вы нарушили указ о пребывании на улицах Парижа в ночное время, – невозмутимо ответил Жюссак. – И оказали сопротивление, в связи с чем мы вынуждены прибегнуть к силе. Сдайте ваши шпаги, господа, и следуйте за нами. Утром папаша Тревиль придет за своими шалунами – тогда, возможно, вас отпустят. Или не отпустят, на усмотрение судейских.
Разумеется, о сдаче не могло быть и речи. Не сговариваясь, мы бросились на врага. Ситуация действительно была сложной – каждому из нас досталось по два противника. Но по счастью, улочка Феру – не пустырь за монастырем кармелиток, вдвоем тут было трудно развернуться. Поэтому, например, напарник Жюссака, не столько помогал своему командиру, сколько мешал ему. Арамис, сломавший свою шпагу в первое же мгновенье стычки, но быстро завладевший шпагой одного из противников и бурно контратаковавший Жюссака, умело этим воспользовался. С силой отбив удар, он неожиданно сделал выпад через плечо невысокого Жюссака и пронзил горло его незадачливого помощника…
К сожалению, гвардейцы сами скоро поняли невыгодность своего положения и, приложив немалые усилия, оттеснили нас на перекресток, где немедленно окружили с трех сторон.
Три шпаги против пяти – не самый удачный расклад. Тем не менее нападавшие медлили. Рео шепнул:
– Надо уходить, господа, пока нам не отрезали единственный путь к отступлению, – имея в виду, что проход между домами, укрытый глубокой тенью, еще был свободен.
– Вы правы, – согласился Арамис, – к ним вот-вот придет помощь, и тогда нас утащат в тюрьму или перережут как цыплят. Уж лучше отступление.
– Я вас прикрою, – предложил я, делая шаг вперед. – Бегите!
Я резко атаковал Жюссака, ближе всех стоявшего к нам, и от неожиданности он отступил. Но в мои планы не входило сражаться против пятикратно превосходившего меня врага. Заметив краем глаза, что друзья, воспользовавшись смущением, которое я вызвал у гвардейцев своей атакой, скрылись в проулке, я постепенно начал отступать. Жюссак наседал на меня, до тех пор, пока мы не оказались в достаточно узком месте, где его товарищи не могли прийти ему на помощь. Тогда я нанес ему колющий удар, целясь в лицо. Противник отшатнулся, я же немедленно нырнул в спасительную тьму проулка, в котором несколькими минутами раньше растворились мои друзья. Меня никто не преследовал: «красные», по всей видимости, опасались, что в кромешной темноте на них посыплются удары и они окажутся в том же положении, в котором совсем недавно оказались мы.
Почти добравшись до улицы Старой Голубятни, я остановился. Атос! Он не должен был погибнуть вот так, на ночной улице, сраженный вероломным ударом в спину. Это было несправедливо! Лучший воин Франции, мой благородный друг и наставник! Но даже если он погиб, я не мог позволить, чтобы его тело остывало на ночной мостовой, дожидаясь появления утреннего караула, а до того было бы обшарено ворами. Меня передернуло от омерзения, когда я представил себе, как бесцеремонно выворачивают карманы мертвого Атоса, как чьи-то руки срывают с его пальца фамильный перстень…
И вот тут я вспомнил то, что окончательно подвигло меня вернуться на улицу Феру, несмотря на то что наши противники могли еще находиться там: когда я набросился на Жюссака, то случайно бросил взгляд в ту сторону, где лежали наши товарищи. Сейчас мне показалось, что Жуазель и новичок были неподвижны, а Атос пошевелился, словно пытаясь приподняться на локте. Словом, я решительно двинулся в обратный путь.
Уже через полчаса я достиг угла Феру. Глазам моим предстало поле недавнего сражения, залитое ярким желтоватым светом полной луны. Тела трех мушкетеров лежали там же, где их сразили шпаги гвардейцев. Самих же гвардейцев не было видно. Скорее всего, они удовольствовались очевидной победой над нами и праздновали ее сейчас либо в одном из кабачков неподалеку, либо в своих казармах. Я ускорил шаги и увидел, что меня кто-то опередил. Высокий человек неторопливо ходил по месту стычки, поочередно наклоняясь над каждым телом. Его можно было принять за могильщика или, скорее, за священника, дающего последнее напутствие умирающим или молящегося о том, чья душа уже покинула наш мир. Сходство со священником усиливал длинный черный (или темный) плащ.
Но конечно, это не мог быть священник. Скорее всего, незнакомец в плаще был из числа тех ночных воров, которые не прочь поживиться содержимым карманов покойников или тех забулдыг, которых винные пары свалили посреди улицы, на полпути к их жилью. Решив, что он именно из таких мародеров, я потянул из ножен шпагу и крикнул:
– Эй ты, проваливай, пока я тебе уши не отрубил!
Незнакомец, в этот момент склонившийся над Атосом, резко выпрямился и посмотрел в мою сторону. Я тотчас замер на месте.
Передо мной стоял тот, чьего появления я ожидал каждый день, – дон Жаиме душ Сантуш. Увидев меня, он издал короткое восклицание и тоже выхватил шпагу. Я медленно приблизился и остановился в нескольких шагах от него. Дон Жаиме вдруг улыбнулся и учтиво коснулся шляпы.
– Как это мило с вашей стороны, господин Портос, – сказал он. Акцент его, хорошо запомнившийся мне при нашей предыдущей встрече, сейчас почти не был слышен. И мне даже показалось, что тогда он нарочито усиливал испанское звучание – примерно так же, как я стремился приглушить гасконское. – Право же, очень мило, – повторил он. – Я-то думал, что вы бежали отсюда что есть духу, и уже прикидывал – как бы найти вас поскорее. Но вы пришли сами. Чертовски любезно, господин Портос. – Дон Жаиме скрестил руки на груди. – Позвольте мне вас рассмотреть как следует… Ай-я-яй, – он удрученно покачал головой, – как же я в первый-то раз не разглядел такие знакомые черты покойного Авраама де Порту! То есть ду Пирешу. Вам ведь знакомо это имя? Если бы я в тот раз понял, что имя Портос скрывает Исаака де Порту, – насколько все было бы проще! – Он с сожалением покачал головой. – Жюссаку не пришлось бы устраивать засаду, ваши друзья, – душ Сантуш небрежно кивнул на убитых, – остались бы живы. Возможно, и вы сами были бы живы – а ведь сейчас это отнюдь не очевидно. Можете не верить, но поначалу вы мне были не нужны, дон Исаак. Я не преследовал детей моих врагов. Я охотился на самих врагов – Авраама ду Пирешу, ставшего Авраамом де Порту, и Карлуша душ Барруша, взявшего себе имя презренного Исаака Агасферуса Лакедема, Вечного жида, врага Господа нашего Иисуса Христа! – При этих словах он набожно перекрестился, не выпуская из руки шпагу.
– Вы искали меня, – сказал я, – и нашли. Чего вы хотите? Удовлетворения? Извольте!
– Черт бы вас побрал! – вскричал он. – Вы мне не были нужны, но вы встали на моем пути! Вы укрыли от возмездия Карлуша душ Барруша! Вы помогли ему скрыться в Италии…
– В Савойе, сударь, – вызывающе поправил я. – Вернее, в той части герцогства – Пьемонте, куда испанцам трудновато влезть. Да, я помог ему скрыться и нисколько не сожалею об этом.
Какое-то время он мрачно смотрел на меня. Его тонкий ус нервно подрагивал, словно дон Жаиме никак не мог решить – улыбнуться ему или нет. И он улыбнулся, при этом лоб его разгладился.
– Когда мне сообщили о том, что семейство Лакедем покинуло пределы Франции, но до Испании не добралось, я был поражен, – произнес он неторопливо, продолжая улыбаться. – Когда мне объяснили, что виной всему ошибка очень исполнительного, но не блещущего умственными способностями гвардейца по имени Портос – я подумал: такое просто невозможно! Вообще говоря, поначалу я винил самого себя, ведь чтобы избежать ненужных расспросов, я попросил кардинала подыскать надежного человека, который действует лучше и быстрее, чем думает. И мне почти сразу же порекомендовали кадета гвардии Портоса, который и говорит-то, с трудом подбирая слова, но зато способен в одиночку справиться с десятком врагов, а при необходимости – унести на плечах годовалого бычка. «Отлично, – подумал я тогда, – именно такой человек мне и нужен!» Когда же оказалось, что как раз из-за столь высоко ценимых мною качеств, план был сорван и месть – не осуществлена, я чувствовал себя, словно сраженный молнией. Как! Из-за такой нелепости? И что же это за удивительный человек, способный настолько все перепутать! «Нет, – по подумал я, – что-то тут не так! Необходимо познакомиться поближе с данным господином!» И конечно же я начал выяснять, кто же такой этот Портос? Что крылось за его поступком – невероятная наивность, которую скорее следует назвать непроходимой тупостью и невежеством? Или он только играет этакого простачка? Если же все делалось нарочно, кто тогда скрывается за личиной недалекого малого? Я должен был это узнать.
– Долго же вы выясняли, – усмехнулся я с изрядной язвительностью.
– Что ж, вы правы. Прошу меня простить, – серьезно ответил душ Сантуш. – На это потребовалось время. Но у меня есть обстоятельства, извиняющие эту задержку. Месть – одно из самых прекрасных занятий на свете, но, к сожалению, не единственное. Есть у меня и другие дела. Например, служба, которую я должен выполнять с той же добросовестностью, что и вы, господин Портос. Я понимаю, что это не оправдание, и потому искренне прошу у вас прощения за то, что заставил ждать целый год. Но до тех пор, пока я однажды не понял, кого вы напомнили мне в первую нашу встречу, я так и не мог решить: умысел имел место или наивность. Это произошло совсем недавно, вы словно ускользали из моей памяти. – Он развел руками. – И повторяю, я вовсе не хотел причинять вред вашим товарищам. Я хотел заполучить вас, господин Исаак ду Пирешу. Жюссак – мой должник, он устроил засаду по моей просьбе. Он должен был арестовать вас и доставить ко мне. Но, знаете ли, это соперничество между мушкетерами короля и мушкетерами кардинала… – Он покачал головой. – Не понимаю, почему ни Ришелье, ни Людовик не стремятся прекратить его, оно ведь многому препятствует… Да, словом, азарт сражения помешал Жюссаку сделать, что ему поручалось. Ну ладно, гвардейцы его высокопреосвященства не смогли вас арестовать. Но ведь и убили они не тех! Услышав, что мушкетеры частью убежали, а частью убиты, я поспешил сюда, надеясь увидеть вас, по крайней мере, бездыханным. Конечно, если враг сражен не твоей рукой, это оставляет в душе некоторую неудовлетворенность. Но на худой конец можно смириться и с таким завершением мести. Прихожу сюда – и что же я вижу? – Он пренебрежительно взмахнул рукой, в которой держал шпагу. – Вам, конечно, понятно. Случилось то, что случилось. Мне повезло, что вы оказались верным товарищем и решили позаботиться о телах. Похвально, господин Портос. Мое мнение о вас стало еще лучше.
При этих словах Атос, до того лежавший неподвижно, вдруг чуть шевельнулся и издал слабый стон. Я и дон Жаиме одновременно посмотрели в его сторону.
– Послушайте, – сказал я. – Мы тратим время на разговоры, а между тем мой друг тяжело ранен и нуждается в помощи!
Он задумчиво посмотрел на меня, затем на Атоса. Несколько раз взмахнул шпагой, разминая кисть. Клинок свистнул, рассекая ночной воздух. Душ Сантуш проверил лезвие на гибкость и вновь обратился ко мне:
– Пирешу и Барруш, – дон Жаиме произнес это почти шепотом. – Эти двое убили моего отца, и я поклялся отомстить. Моя месть исполнена лишь наполовину – по вашей вине. Что ж, значит, так тому и быть. Я мог бы выпросить вашу голову у его преосвященства, рассказав ему, кем был ваш отец. Вас бы арестовали и отправили в Испанию – о, поверьте, никто больше не допустил бы той ошибки, которую совершил исполнительный, но туповатый гвардеец, – ведь таких, как он, больше нет на свете! Вас доставили бы в нужное место – а там вами занялись бы судьи Священного трибунала. Далее то, что осталось бы от вашего тела после пребывания в пыточной, сожгли бы на площади. В Порто, там же, где был убит мой отец.
Признаюсь, от нарисованной перспективы мне стало не по себе. Сеньор душ Сантуш заметил это и скупо усмехнулся:
– Не бойтесь, господин де Порту, я не собираюсь этого делать. Если бы на вашем месте стоял Лакедем – другое дело. Но с вами мы действительно можем решить дело куда проще и быстрее. Вы при шпаге, я – тоже. Итак, моя шпага – против вашей. Вы согласны?
– Ваша шпага – против моей, – повторил я. – Согласен. Но я бы хотел помочь товарищу. – Я указал на Атоса. – Вы проявляете благородство и предлагаете мне дуэль – будьте же благородны до конца, позвольте перенести раненого к нему домой – он живет на этой улице, в угловом доме, всего лишь тридцать шагов отсюда. Посмотрите, во втором этаже горит окно – это его квартира. Можете меня сопровождать, если угодно. После этого я к вашим услугам…
– Минутку, Портос!
Голос Арамиса прозвучал неожиданно для нас обоих. Жаиме немедленно занял оборонительную позицию, видимо ожидая нападения сразу двух врагов.
Я оглянулся. Друг мой неторопливо подошел ко мне и остановился, скрестив руки на груди. Шпага его оставалась в ножнах. Судя по всему, им тоже двигала забота о павших товарищах.
– Будет лучше, если я провожу вас, – сказал Арамис, глядя при этом на дона Жаиме. – Мне не нравится физиономия этого господина. Поэтому вы понесете Атоса, а я пойду за вами следом. Иначе вы рискуете получить удар в спину.
Дон Жаиме усмехнулся, чуть пожал плечами, дескать, Бог знает, что вы такое говорите, сударь.
– Разумеется, вы можете оказать помощь своему другу, сударь, – вежливо произнес он, обращаясь к Арамису. – Уверен, что вы и сами в состоянии это сделать, но с господином… Портосом, – он сделал еле заметную паузу перед тем, как произнести мое прозвище, – с господином Портосом у нас давний разговор, и я более не настроен прерывать его ни на минуту. Арамис вопросительно взглянул на меня.
– Позаботьтесь об Атосе, – сказал я, – пока мы с этим господином решим наш небольшой спор. И не беспокойтесь обо мне.
Арамис смерил дона Жаиме откровенно недоверчивым взглядом. По лицу моего друга было видно, что он колеблется между необходимостью вынести раненого Атоса и желанием поддержать меня в предстоящей схватке.
Но я хотел сразиться с доном Жаиме один на один.
– Не медлите, Арамис, – нетерпеливо сказал я, – ему нужна помощь, а каждая секунда только ухудшает его положение!
Больше никаких известий о них я не получал, и память об этих людях постепенно превратилась в легкое облачко грусти, иногда появлявшееся на безмятежном небосклоне моей новой жизни.
Лишь одно обстоятельство тревожило меня всерьез: полное, казалось бы, исчезновение человека по имени Жаиме душ Сантуш. По возвращении в Париж я ожидал его со дня на день. Несколько раз мне даже казалось, что я видел его – или кого-то похожего. Но шли дни, недели, месяцы, а дон Жаиме все не появлялся. Несмотря на это, я был уверен, что нам еще предстоит встретиться – и эта встреча станет последней. Я знал об этом человеке достаточно, чтобы понимать: тот, кто позволил себе дерзость встать на пути его мести и помог скрыться его жертвам, не может позволить себе быть беспечным. Точно так же я не сомневался и в том, что установить подлинную личность бесхитростного служаки Портоса не составит труда для г-на душ Сантуша.
Меня не пугало его появление, напротив – я мечтал о нем. Ведь затеянная мною экспедиция в Савойское герцогство перечеркнула не только планы дона Жаиме, но и мои собственные – отомстить ему за убийство отца.
К сожалению, я не мог никак повлиять на события – мне ничего не было известно ни о местопребывании моего врага, ни о том, как вся эта история подействовала на него. Мне оставалось лишь одно – ждать.
В годовщину моего производства в мушкетеры, 6 апреля 1625 года, мы устроили славную пирушку в кабачке на улице Феру. Мы – это прежде всего Атос, Арамис, в конце концов поддавшийся уговорам и тоже ставший мушкетером, и я. Чуть позже к нам присоединились еще трое наших товарищей – де Рео, де Жуазель и еще один молодой человек, имени которого я не запомнил. Он был родственником г-на Мопертьюи, корнета нашей роты; зачислили его совсем недавно, по рекомендации Мопертьюи, так что, в отличие от меня, ему не пришлось служить в гвардейской роте.
За последний год я сдружился с Арамисом почти так же крепко, как и с Атосом. С бывшим аббатом мне было одновременно и проще, и сложнее. Проще – потому, что, во-первых, мы были почти ровесниками, ему исполнилось двадцать два года. Во-вторых, его вечная таинственность и некоторое лукавство, как я понял очень быстро, были продиктованы не природной неискренностью, а тем воспитанием, которое он получил в духовной семинарии.
Но и сложности в наших отношениях появились почти сразу же. В отличие от прямодушного Атоса, Арамис был скрытен. За его напускной наивностью пряталась натура, склонная к хитроумным интригам. В разговоре, выходящем за круг привычных тем, он предпочитал высказываться намеками. И конечно же никогда не забывал напомнить о том, что военную свою жизнь считает вынужденной и временной и мечтает о том дне, когда ему удастся наконец сменить мушкетерский плащ на сутану. Мне это казалось странным – особенно после того, как я убедился в его фехтовальном мастерстве и безусловной отваге. Арамис чаще других оказывался в круге дворцовых интриг, а среди имен, которые он мог небрежно упомянуть в разговоре, не было ни одного, которое бы было известно менее трехсот лет. Его характер представлял собою удивительную смесь скрытности и почти детской наивности. Очень быстро он вошел во вкус тех развлечений, которые были в ходу среди мушкетеров и гвардейцев, и с удовольствием при случае задирал телохранителей его высокопреосвященства, чтобы затем скрестить шпаги с кем-нибудь из обладателей красных плащей либо в Люксембургском саду, либо на Пре-о-Клер. Фехтовал он превосходно, был отважен и решителен, суждениями отличался тонкими и глубокими, так что его авторитет среди мушкетеров вскоре уступал разве что авторитету Атоса – и, разумеется, де Тревиля. Я тоже охотно признавал его старшинство. Он же временами пользовался моей физической силой – примерно так, как некогда друг детства Андижос. Но поскольку природное тщеславие подталкивало меня самого демонстрировать силу и выносливость, то его хитрости не вызывали во мне протеста. Я с удовольствием выступал секундантом в нескольких дуэлях моего друга. Кроме того, несколько раз я сопровождал его на тайные встречи – с какой-то белошвейкой; при этом мне пару раз пришлось отбиваться от каких-то типов, устраивавших засады на Арамиса.
Так, например, после отъезда его белошвейки в Тур он впал в такое отчаяние, что нам с Атосом пришлось приложить немало усилий, чтобы излечить его от глубокой меланхолии. Он с такой жадностью слушал наши увещевания и с такой непосредственной доверчивостью воспринимал доказательства невинности исчезнувшей возлюбленной, что я – редкий случай! – вдруг почувствовал себя старше и опытнее его. Особенно явно это проявилось в тот вечер, когда от исчезнувшей возлюбленной принесли письмо.
Глядя на его жеманные манеры, чуть слащавую улыбку, я всякий раз вспоминал другого известного мне Арамиса – с тигриным взглядом и стремительной шпагой, решительного и отважного воина. И конечно же второй мне нравился куда больше.
Итак, в тот вечер я беззаботно веселился в обществе друзей. Мы даже не заметили, как летит время. Пробило полночь. Хозяин порекомендовал нам отправляться восвояси – поскольку, согласно новым указам кардинала, гвардейцы всех рот, не будучи заняты по службе, должны были после полуночи находиться либо в казармах, либо в своих квартирах. И телохранителям его преосвященства вкупе с полицейскими сбирами предписывалось задерживать нарушителей порядка, невзирая на личности. И я, и мои товарищи относились с пренебрежением к этому указу, так же как и к указам, грозившим суровыми наказаниями дуэлянтам.
Тем не менее мы решили отправиться восвояси – потому что накануне дежурили во дворце. Арамис уже дважды за вечер жаловался на усталость, да и я не прочь был оказаться в теплой постели. Атос от нашего предложения покинуть застолье показался немного обескураженным, но в конце концов согласился. Прочие наши компаньоны без особых возражений поднялись из-за стола.
Было полнолуние, улицы были залиты светом. Так что только обилием выпитого вина и усталостью от предшествующей ночи в карауле можно объяснить то, что никто из нас ничего подозрительного не заметил. Но – увы. Вино и усталость – опасное оружие, куда более действенное, чем шпага или мушкет. Громко разговаривая, мы дошли до угла улицы и остановились шагах в двадцати от дома, в котором снимал квартиру Атос.
Только здесь, почувствовав подозрительное движение за спиной, я обернулся. Я поступил так, повинуясь, скорее, инстинкту – как некогда в горах, в компании контрабандистов. И это спасло меня от смерти: чья-то шпага должна была пронзить меня сзади, но я успел увернуться и крикнуть: «Берегитесь!»
Мой призыв конечно же несколько запоздал. Арамис и де Рео, правда, успели увернуться от направленных на них ударов, но трое других – Атос, Жуазель и молодой родственник Мопертьюи – оказались менее счастливыми и рухнули на мостовую.
Нас атаковали шестеро гвардейцев кардинала. Видимо, они узнали о нашем пребывании в кабачке и устроили засаду по всем правилам воинского искусства. Мы же шли по ночной улице, утратив всякую осторожность и забыв о том, что телохранители господина кардинала, извечные наши соперники, имели к нам серьезный счет – который именно нынешней ночью вероломно, но эффективно предъявили к оплате.
Командовал гвардейцами де Жюссак. Он и крикнул, едва мы втроем выхватили шпаги:
– Сдавайтесь, господа мушкетеры! Вас вдвое меньше – вам не устоять!
– Что означает это нападение, Жюссак? – задыхаясь от негодования, воскликнул де Рео.
– Вы нарушили указ о пребывании на улицах Парижа в ночное время, – невозмутимо ответил Жюссак. – И оказали сопротивление, в связи с чем мы вынуждены прибегнуть к силе. Сдайте ваши шпаги, господа, и следуйте за нами. Утром папаша Тревиль придет за своими шалунами – тогда, возможно, вас отпустят. Или не отпустят, на усмотрение судейских.
Разумеется, о сдаче не могло быть и речи. Не сговариваясь, мы бросились на врага. Ситуация действительно была сложной – каждому из нас досталось по два противника. Но по счастью, улочка Феру – не пустырь за монастырем кармелиток, вдвоем тут было трудно развернуться. Поэтому, например, напарник Жюссака, не столько помогал своему командиру, сколько мешал ему. Арамис, сломавший свою шпагу в первое же мгновенье стычки, но быстро завладевший шпагой одного из противников и бурно контратаковавший Жюссака, умело этим воспользовался. С силой отбив удар, он неожиданно сделал выпад через плечо невысокого Жюссака и пронзил горло его незадачливого помощника…
К сожалению, гвардейцы сами скоро поняли невыгодность своего положения и, приложив немалые усилия, оттеснили нас на перекресток, где немедленно окружили с трех сторон.
Три шпаги против пяти – не самый удачный расклад. Тем не менее нападавшие медлили. Рео шепнул:
– Надо уходить, господа, пока нам не отрезали единственный путь к отступлению, – имея в виду, что проход между домами, укрытый глубокой тенью, еще был свободен.
– Вы правы, – согласился Арамис, – к ним вот-вот придет помощь, и тогда нас утащат в тюрьму или перережут как цыплят. Уж лучше отступление.
– Я вас прикрою, – предложил я, делая шаг вперед. – Бегите!
Я резко атаковал Жюссака, ближе всех стоявшего к нам, и от неожиданности он отступил. Но в мои планы не входило сражаться против пятикратно превосходившего меня врага. Заметив краем глаза, что друзья, воспользовавшись смущением, которое я вызвал у гвардейцев своей атакой, скрылись в проулке, я постепенно начал отступать. Жюссак наседал на меня, до тех пор, пока мы не оказались в достаточно узком месте, где его товарищи не могли прийти ему на помощь. Тогда я нанес ему колющий удар, целясь в лицо. Противник отшатнулся, я же немедленно нырнул в спасительную тьму проулка, в котором несколькими минутами раньше растворились мои друзья. Меня никто не преследовал: «красные», по всей видимости, опасались, что в кромешной темноте на них посыплются удары и они окажутся в том же положении, в котором совсем недавно оказались мы.
Почти добравшись до улицы Старой Голубятни, я остановился. Атос! Он не должен был погибнуть вот так, на ночной улице, сраженный вероломным ударом в спину. Это было несправедливо! Лучший воин Франции, мой благородный друг и наставник! Но даже если он погиб, я не мог позволить, чтобы его тело остывало на ночной мостовой, дожидаясь появления утреннего караула, а до того было бы обшарено ворами. Меня передернуло от омерзения, когда я представил себе, как бесцеремонно выворачивают карманы мертвого Атоса, как чьи-то руки срывают с его пальца фамильный перстень…
И вот тут я вспомнил то, что окончательно подвигло меня вернуться на улицу Феру, несмотря на то что наши противники могли еще находиться там: когда я набросился на Жюссака, то случайно бросил взгляд в ту сторону, где лежали наши товарищи. Сейчас мне показалось, что Жуазель и новичок были неподвижны, а Атос пошевелился, словно пытаясь приподняться на локте. Словом, я решительно двинулся в обратный путь.
Уже через полчаса я достиг угла Феру. Глазам моим предстало поле недавнего сражения, залитое ярким желтоватым светом полной луны. Тела трех мушкетеров лежали там же, где их сразили шпаги гвардейцев. Самих же гвардейцев не было видно. Скорее всего, они удовольствовались очевидной победой над нами и праздновали ее сейчас либо в одном из кабачков неподалеку, либо в своих казармах. Я ускорил шаги и увидел, что меня кто-то опередил. Высокий человек неторопливо ходил по месту стычки, поочередно наклоняясь над каждым телом. Его можно было принять за могильщика или, скорее, за священника, дающего последнее напутствие умирающим или молящегося о том, чья душа уже покинула наш мир. Сходство со священником усиливал длинный черный (или темный) плащ.
Но конечно, это не мог быть священник. Скорее всего, незнакомец в плаще был из числа тех ночных воров, которые не прочь поживиться содержимым карманов покойников или тех забулдыг, которых винные пары свалили посреди улицы, на полпути к их жилью. Решив, что он именно из таких мародеров, я потянул из ножен шпагу и крикнул:
– Эй ты, проваливай, пока я тебе уши не отрубил!
Незнакомец, в этот момент склонившийся над Атосом, резко выпрямился и посмотрел в мою сторону. Я тотчас замер на месте.
Передо мной стоял тот, чьего появления я ожидал каждый день, – дон Жаиме душ Сантуш. Увидев меня, он издал короткое восклицание и тоже выхватил шпагу. Я медленно приблизился и остановился в нескольких шагах от него. Дон Жаиме вдруг улыбнулся и учтиво коснулся шляпы.
– Как это мило с вашей стороны, господин Портос, – сказал он. Акцент его, хорошо запомнившийся мне при нашей предыдущей встрече, сейчас почти не был слышен. И мне даже показалось, что тогда он нарочито усиливал испанское звучание – примерно так же, как я стремился приглушить гасконское. – Право же, очень мило, – повторил он. – Я-то думал, что вы бежали отсюда что есть духу, и уже прикидывал – как бы найти вас поскорее. Но вы пришли сами. Чертовски любезно, господин Портос. – Дон Жаиме скрестил руки на груди. – Позвольте мне вас рассмотреть как следует… Ай-я-яй, – он удрученно покачал головой, – как же я в первый-то раз не разглядел такие знакомые черты покойного Авраама де Порту! То есть ду Пирешу. Вам ведь знакомо это имя? Если бы я в тот раз понял, что имя Портос скрывает Исаака де Порту, – насколько все было бы проще! – Он с сожалением покачал головой. – Жюссаку не пришлось бы устраивать засаду, ваши друзья, – душ Сантуш небрежно кивнул на убитых, – остались бы живы. Возможно, и вы сами были бы живы – а ведь сейчас это отнюдь не очевидно. Можете не верить, но поначалу вы мне были не нужны, дон Исаак. Я не преследовал детей моих врагов. Я охотился на самих врагов – Авраама ду Пирешу, ставшего Авраамом де Порту, и Карлуша душ Барруша, взявшего себе имя презренного Исаака Агасферуса Лакедема, Вечного жида, врага Господа нашего Иисуса Христа! – При этих словах он набожно перекрестился, не выпуская из руки шпагу.
– Вы искали меня, – сказал я, – и нашли. Чего вы хотите? Удовлетворения? Извольте!
– Черт бы вас побрал! – вскричал он. – Вы мне не были нужны, но вы встали на моем пути! Вы укрыли от возмездия Карлуша душ Барруша! Вы помогли ему скрыться в Италии…
– В Савойе, сударь, – вызывающе поправил я. – Вернее, в той части герцогства – Пьемонте, куда испанцам трудновато влезть. Да, я помог ему скрыться и нисколько не сожалею об этом.
Какое-то время он мрачно смотрел на меня. Его тонкий ус нервно подрагивал, словно дон Жаиме никак не мог решить – улыбнуться ему или нет. И он улыбнулся, при этом лоб его разгладился.
– Когда мне сообщили о том, что семейство Лакедем покинуло пределы Франции, но до Испании не добралось, я был поражен, – произнес он неторопливо, продолжая улыбаться. – Когда мне объяснили, что виной всему ошибка очень исполнительного, но не блещущего умственными способностями гвардейца по имени Портос – я подумал: такое просто невозможно! Вообще говоря, поначалу я винил самого себя, ведь чтобы избежать ненужных расспросов, я попросил кардинала подыскать надежного человека, который действует лучше и быстрее, чем думает. И мне почти сразу же порекомендовали кадета гвардии Портоса, который и говорит-то, с трудом подбирая слова, но зато способен в одиночку справиться с десятком врагов, а при необходимости – унести на плечах годовалого бычка. «Отлично, – подумал я тогда, – именно такой человек мне и нужен!» Когда же оказалось, что как раз из-за столь высоко ценимых мною качеств, план был сорван и месть – не осуществлена, я чувствовал себя, словно сраженный молнией. Как! Из-за такой нелепости? И что же это за удивительный человек, способный настолько все перепутать! «Нет, – по подумал я, – что-то тут не так! Необходимо познакомиться поближе с данным господином!» И конечно же я начал выяснять, кто же такой этот Портос? Что крылось за его поступком – невероятная наивность, которую скорее следует назвать непроходимой тупостью и невежеством? Или он только играет этакого простачка? Если же все делалось нарочно, кто тогда скрывается за личиной недалекого малого? Я должен был это узнать.
– Долго же вы выясняли, – усмехнулся я с изрядной язвительностью.
– Что ж, вы правы. Прошу меня простить, – серьезно ответил душ Сантуш. – На это потребовалось время. Но у меня есть обстоятельства, извиняющие эту задержку. Месть – одно из самых прекрасных занятий на свете, но, к сожалению, не единственное. Есть у меня и другие дела. Например, служба, которую я должен выполнять с той же добросовестностью, что и вы, господин Портос. Я понимаю, что это не оправдание, и потому искренне прошу у вас прощения за то, что заставил ждать целый год. Но до тех пор, пока я однажды не понял, кого вы напомнили мне в первую нашу встречу, я так и не мог решить: умысел имел место или наивность. Это произошло совсем недавно, вы словно ускользали из моей памяти. – Он развел руками. – И повторяю, я вовсе не хотел причинять вред вашим товарищам. Я хотел заполучить вас, господин Исаак ду Пирешу. Жюссак – мой должник, он устроил засаду по моей просьбе. Он должен был арестовать вас и доставить ко мне. Но, знаете ли, это соперничество между мушкетерами короля и мушкетерами кардинала… – Он покачал головой. – Не понимаю, почему ни Ришелье, ни Людовик не стремятся прекратить его, оно ведь многому препятствует… Да, словом, азарт сражения помешал Жюссаку сделать, что ему поручалось. Ну ладно, гвардейцы его высокопреосвященства не смогли вас арестовать. Но ведь и убили они не тех! Услышав, что мушкетеры частью убежали, а частью убиты, я поспешил сюда, надеясь увидеть вас, по крайней мере, бездыханным. Конечно, если враг сражен не твоей рукой, это оставляет в душе некоторую неудовлетворенность. Но на худой конец можно смириться и с таким завершением мести. Прихожу сюда – и что же я вижу? – Он пренебрежительно взмахнул рукой, в которой держал шпагу. – Вам, конечно, понятно. Случилось то, что случилось. Мне повезло, что вы оказались верным товарищем и решили позаботиться о телах. Похвально, господин Портос. Мое мнение о вас стало еще лучше.
При этих словах Атос, до того лежавший неподвижно, вдруг чуть шевельнулся и издал слабый стон. Я и дон Жаиме одновременно посмотрели в его сторону.
– Послушайте, – сказал я. – Мы тратим время на разговоры, а между тем мой друг тяжело ранен и нуждается в помощи!
Он задумчиво посмотрел на меня, затем на Атоса. Несколько раз взмахнул шпагой, разминая кисть. Клинок свистнул, рассекая ночной воздух. Душ Сантуш проверил лезвие на гибкость и вновь обратился ко мне:
– Пирешу и Барруш, – дон Жаиме произнес это почти шепотом. – Эти двое убили моего отца, и я поклялся отомстить. Моя месть исполнена лишь наполовину – по вашей вине. Что ж, значит, так тому и быть. Я мог бы выпросить вашу голову у его преосвященства, рассказав ему, кем был ваш отец. Вас бы арестовали и отправили в Испанию – о, поверьте, никто больше не допустил бы той ошибки, которую совершил исполнительный, но туповатый гвардеец, – ведь таких, как он, больше нет на свете! Вас доставили бы в нужное место – а там вами занялись бы судьи Священного трибунала. Далее то, что осталось бы от вашего тела после пребывания в пыточной, сожгли бы на площади. В Порто, там же, где был убит мой отец.
Признаюсь, от нарисованной перспективы мне стало не по себе. Сеньор душ Сантуш заметил это и скупо усмехнулся:
– Не бойтесь, господин де Порту, я не собираюсь этого делать. Если бы на вашем месте стоял Лакедем – другое дело. Но с вами мы действительно можем решить дело куда проще и быстрее. Вы при шпаге, я – тоже. Итак, моя шпага – против вашей. Вы согласны?
– Ваша шпага – против моей, – повторил я. – Согласен. Но я бы хотел помочь товарищу. – Я указал на Атоса. – Вы проявляете благородство и предлагаете мне дуэль – будьте же благородны до конца, позвольте перенести раненого к нему домой – он живет на этой улице, в угловом доме, всего лишь тридцать шагов отсюда. Посмотрите, во втором этаже горит окно – это его квартира. Можете меня сопровождать, если угодно. После этого я к вашим услугам…
– Минутку, Портос!
Голос Арамиса прозвучал неожиданно для нас обоих. Жаиме немедленно занял оборонительную позицию, видимо ожидая нападения сразу двух врагов.
Я оглянулся. Друг мой неторопливо подошел ко мне и остановился, скрестив руки на груди. Шпага его оставалась в ножнах. Судя по всему, им тоже двигала забота о павших товарищах.
– Будет лучше, если я провожу вас, – сказал Арамис, глядя при этом на дона Жаиме. – Мне не нравится физиономия этого господина. Поэтому вы понесете Атоса, а я пойду за вами следом. Иначе вы рискуете получить удар в спину.
Дон Жаиме усмехнулся, чуть пожал плечами, дескать, Бог знает, что вы такое говорите, сударь.
– Разумеется, вы можете оказать помощь своему другу, сударь, – вежливо произнес он, обращаясь к Арамису. – Уверен, что вы и сами в состоянии это сделать, но с господином… Портосом, – он сделал еле заметную паузу перед тем, как произнести мое прозвище, – с господином Портосом у нас давний разговор, и я более не настроен прерывать его ни на минуту. Арамис вопросительно взглянул на меня.
– Позаботьтесь об Атосе, – сказал я, – пока мы с этим господином решим наш небольшой спор. И не беспокойтесь обо мне.
Арамис смерил дона Жаиме откровенно недоверчивым взглядом. По лицу моего друга было видно, что он колеблется между необходимостью вынести раненого Атоса и желанием поддержать меня в предстоящей схватке.
Но я хотел сразиться с доном Жаиме один на один.
– Не медлите, Арамис, – нетерпеливо сказал я, – ему нужна помощь, а каждая секунда только ухудшает его положение!