– Когда? – Бриссо нахмурился.
– Да вот только что! – Я наполнил стаканы, высоко поднял свой. – За ваше здоровье, господин Бриссо! И за здоровье доброго Якопо, вашего помощника!
Бриссо задумчиво осушил стакан и поставил его на стол. Движения его были нетвердыми, стакан полетел на пол и разбился. Капитан некоторое время смотрел на осколки, хмурясь и беззвучно шевеля губами.
– Славный Якопо, – сказал он наконец. – Иногда я захожу в его трактир опрокинуть стаканчик-другой. Сами понимаете – я должен поддерживать добрые отношения с горожанами.
– Конечно, конечно, – заверил я его. – Полагаю, вы совершенно правы… – Я поднялся из-за стола и сделал вид, что с трудом держусь на ногах. – Прошу меня простить, господин Бриссо, но вынужден вас оставить. Обед был отменный, а вино выше всяких похвал, и именно поэтому я должен немедленно прилечь.
Капитан предпринял попытку меня проводить, но успехом она не увенчалась, и любезный г-н Бриссо удалился в собственную спальню, опираясь на лакея и Гийома. Пока хозяин угощал гостя, оба этих достойных мужа тоже не теряли времени зря. Подозреваю, что Мушкетон, малый сметливый, им в этом помог. Троица выглядела весьма живописно.
Однако за обедом я узнал главное: почтенный трактирщик Якопо был контрабандистом, а значит, имел свои пути на ту сторону. Оставалось лишь воспользоваться этим. Теперь в игру должен был вступить мой верный слуга. Я отправил его разыскать Якопо и постараться нанять у доброго трактирщика лодку. Поначалу, припомнив времена дружбы со славным Андижосом, я подумывал прикинуться контрабандистом и подрядить самого Якопо или его помощников переправить нас на тот берег. Но по здравому размышлению отказался от этого плана. Слишком много горожан Маржака оказались бы в таком случае вовлеченными в тайну. Иные из них могли сорвать мой замысел – по болтливости, любопытству или из низменных побуждений.
Итак, я отправил Мушкетона на поиски Якопо. Вот он-то как раз и должен был разыграть отчаянного малого, рискнувшего ночью пересечь реку – чтобы обделать кое-какие темные делишки. Слуге моему и притворяться особо не приходилось, он должен был лишь изобразить самого себя; места же здешние, как он рассказал еще в Париже, были ему вполне знакомы.
Вернувшись, Мушкетон гордо сообщил мне, что лодку он нанял. Правда, Якопо запросил двадцать ливров. За такие деньги можно было не нанять, а купить лодку. И не одну.
– Но зато, ваша милость, – сказал Мушкетон, оправдываясь, – он кое-что рассказал. В последнее время на том берегу появились испанские солдаты, которых герцог призвал на случай войны. В городах у них никакой власти нет, но вдоль берега испанцы сами себе хозяева. А нам ведь добрых две мили добираться. Вот я и подумал: а не подняться ли нам вдоль этого берега? А уж потом переправляться.
Об испанских солдатах я уже знал из разговора с гостеприимным г-ном Бриссо. Но предложение Мушкетона не годилось: подниматься вверх по течению всегда труднее, так что мы могли потратить на это слишком много времени. Кроме того, двигаясь таким образом, мы непременно наткнулись бы на наш пост у моста, чего я хотел избежать с самого начала. Я решил придерживаться первоначального плана: пересечь Дюранс в самом широком месте, а затем добраться до конечной точки нашего путешествия посуху.
Дождавшись темноты, я осторожно постучал в дверь комнаты, где разместилось семейство Лакедем. Дверь тотчас распахнулась, словно весь день за нею только и ждали этого негромкого стука. Ростовщик вопросительно посмотрел на меня. Я сказал вполголоса:
– Господин душ Барруш, наше путешествие близится к концу. Нынче ночью мы должны переправиться во владения герцога Савойского. Я дал слово, что вы не попадете в лапы инквизиторов, – так оно и будет. Но сейчас начинается самая опасная часть нашего путешествия. Мне нужно, чтобы вы слушались меня беспрекословно. И вы, и ваша жена, и Рашель. И конечно, Юго. Даете ли вы мне слово?
Он молча кивнул.
– В таком случае мы немедленно покидаем Маржак. Советую вам оставить всю одежду, взяв с собою только деньги. И конечно, не забудьте письмо советника герцога Карла-Эммануила. Уверен, что оно по-прежнему у вас.
Г-н Лакедем снова кивнул. У меня отлегло от сердца: я опасался, что ростовщик перестал относиться к посланию советника савойского герцога как к охранительному талисману.
– Прекрасно, – сказал я. – В таком случае жду вас всех внизу. Будьте очень осторожны, вас никто не должен видеть. Солдаты спят, капитан и его слуги – тоже. Постарайтесь спуститься вниз так, чтобы никого не разбудить. Не зажигайте света. Торопитесь, господин душ Барруш, торопитесь! – И, сказав все это, я поспешил вниз, к Мушкетону.
Семейство Лакедем, сопровождаемое Юго, через черный ход проследовало во двор «отеля Бриссо». Как я и велел, они почти все оставили в доме. Прежде чем присоединиться к ним, я запер дверь их комнаты изнутри, затем перебрался по карнизу в свою комнату и запер ее, оставив ключ торчать в двери с внутренней стороны. Раскрыв окно, я вполголоса окликнул Мушкетона, передал ему оружие и необходимые припасы, а затем спустился вниз, стараясь шуметь как можно меньше. Вскоре наш маленький отряд узкими улочками вышел из Маржака и направился к реке. Приблизившись к условленному месту, Мушкетон знаками велел всем скрыться в прибрежных зарослях, а сам, пройдя еще десяток ярдов, негромко свистнул. Тотчас из тумана, клубившегося на берегу, беззвучно появилась неясная фигура; очевидно, это и был трактирщик Якопо. Мой слуга коротко сказал что-то, после чего Якопо вновь исчез в тумане. Мушкетон вернулся к нам.
– Пора, ваша милость. Лодка на месте, – прошептал он.
– Вот и подгони ее сюда, – так же шепотом приказал я. – Осторожность не помешает. Голову даю на отсечение – этот Якопо наверняка следит сейчас за тем, что ты будешь грузить в лодку.
Мушкетон молча выполнил распоряжение. Я велел ему отогнать лодку еще немного – так, чтобы с того места, где, как я подозревал, мог затаиться предводитель местных контрабандистов, из-за густого тумана нельзя было бы разглядеть моих подопечных. Выждав некоторое время, я велел всем забираться в лодку. Мы с Мушкетоном сели на весла.
В полной тишине, нарушаемой лишь негромкими всплесками весел, мы двигались по Дюрансу от одного укутанного туманом берега к другому. Белесая дымка скрадывала очертания, так что и г-н Лакедем, сидевший на носу, и г-жа Сюзанна, и Рашель, оказавшиеся на скамье передо мною, лишь угадывались неясными силуэтами. Размеренно погружая в речную волну весло, я испытывал странное чувство. Мне вспомнились рассказы отца Амвросия, учившего меня греческой литературе. Лета, через которую переправляет души угрюмый лодочник Харон, показалась мне вдруг похожей на туманный Дюранс. Несчастное же семейство Лакедем представилось этими душами, пораженными страхом перед грядущим.
Словно услышав мои мысли, Рашель сказала еле слышно:
– Как это похоже на преисподнюю… Мы оставили мир живых – и переправляемся сейчас туда, где уже ничего не будет…
– Вы оставили одну страну – и направляетесь в другую, – возразил я, несмотря на то что сказанное девушкой соответствовало моим ощущениям. – Вы уходите от опасностей, от предателей и врагов – к друзьям и, надеюсь, к безмятежной жизни.
Она не ответила. Вряд ли ее убедили мои слова. Я и сам не был уверен в сказанном.
Вновь над ночною рекою воцарилась тишина. Из-за густого тумана я не мог понять, далеко ли мы уже отошли от французского берега.
Неожиданно Мушкетон перестал грести и прислушался. Я последовал его примеру. Лодка продолжала медленно двигаться. Еще несколько мгновений – и днище зацепилось о камень, затем нос лодки мягко уткнулся в песчаный берег. Посудина Якопо остановилась.
Выбравшись на сушу, мы с Мушкетоном помогли покинуть лодку остальным. Затем мой слуга и Юго вытянули лодку и укрыли ее в прибрежных зарослях. После этого я сказал своим подопечным, молча окружившим меня:
– Здесь, на берегу, нужно будет соблюдать еще большую осторожность. Как я уже говорил, в окрестностях много солдат, испанских и савойских. Письмо, подписанное советником герцога, может послужить охранной грамотой. Но лучше бы нам вообще ни с кем не сталкиваться. Мы пойдем вдоль берега. Я – впереди, Мушкетон – позади. Постарайтесь идти как можно тише.
Между тем ночь уходила, и вместе с нею уходил туман. Мы прошли не более четверти пути, а уже совсем рассвело. Как ни странно, но теперь, когда нас не скрывали ни ночная темнота, ни речной туман, когда нас могли увидеть, я почувствовал себя куда бодрее и спокойнее. Нет, не Лету мы пересекли, а всего лишь границу. И не души сопровождал я, а измученных, бледных, но живых людей. И люди эти были очень дороги моему сердцу.
Вскоре мы добрались до города, который еще в Париже я определил конечной точкой нашей экспедиции. Когда мы подошли к воротам, он только пробуждался ото сна. Сонные солдаты в медных касках, стоявшие с внешней стороны, скользнули по нам ленивыми взглядами. Мы не привлекли их внимания – несмотря на то что, как мне казалось, являли собою живописную группу. Беспрепятственно пройдя по узким улицам, мы вышли на небольшую площадь перед приземистым собором, увенчанным фигурой ангела, держащего огромный крест. Здесь я наконец-то остановился и обратился к г-ну Лакедему – душ Баррушу:
– Ну вот, дон Карлуш, – и я сам удивился тому, как явственно дрожит от волнения мой голос, – мы прибыли во владения его высочества герцога Савойского, как я и обещал. Теперь вы, наверное, сможете занять пост финансового советника Карла-Эммануила. На свежей упряжке отсюда до Турина можно добраться за пять-шесть часов. Хотя я посоветовал бы вам поскорее перебраться в Рим. Там, под покровительством ваших влиятельных друзей, вы сможете не опасаться ни мести Жаиме душ Сантуша, ни инквизиции. А мне пора! К сожалению, здесь мы расстанемся. Меня ждет служба.
– Как, вы намерены вернуться в Париж? – Он посмотрел на меня, как на безумца. – Вы ослушались приказа всесильного кардинала – и так спокойно говорите о своем возвращении туда, где он, несомненно, отправит вас в Бастилию?!
– Я сказал, что мне приказано доставить вас в Барселону, – объяснил я. – И это – Барселона. Вернее, этот милый городок зовется Барселоннетой, маленькой Барселоной. Райский уголок! Ну же, господин Лакедем, пойдемте! На нас уже глазеют зеваки! Нужно найти место для ночлега, и, мне кажется, вот эта уютная гостиница вполне подойдет!
Г-н Лакедем отшатнулся:
– Но я же читал приказ! Там говорилось о Барселоне, а вовсе не… Вы осмелились сыграть с его преосвященством такую шутку?! – с ужасом вопросил он. – Вы понимаете, что он может сделать с вами, когда узнает?
Я пожал плечами и постарался улыбнуться как можно беспечнее – несмотря на то что у меня на душе скребли кошки.
– Ничего он не сделает! – ответил я. – Ничего. Не волнуйтесь, господин душ Барруш! Ведь я выполнил приказ в точности. Ну а география – у меня всегда были с ней проблемы. Но разве можно наказывать за это королевского гвардейца? – И я торжествующе расхохотался, весело подмигнув ростовщику. – Я же не школяр!
Он конечно же не разделил моего веселья.
– Поедемте с нами, – предложил он. – Поедемте, у его высочества найдется место для такого прекрасного солдата, как вы!
Я покачал головой:
– Нет, я присягал королю Франции, поступить на службу к другому монарху, значит, нарушить ее. Единственным достоянием дворянина является честь. Изменив присяге, я утрачу ее – и, значит, стану по-настоящему нищим. Презренным нищим, господин душ Барруш.
Вторую причину я ему не назвал. Я не стал напоминать, что смерть отца все еще остается неотомщенной. Дон Жаиме душ Сантуш, если мое представление об этом человеке было правильным, непременно разыщет меня – в Париже. И тогда я смогу сдержать слово, данное себе над могилой Авраама де Порту.
В глазах Лакедема – душ Барруша заблестели слезы. Он порывисто обнял меня. Я поспешил освободиться от его объятий. На нас уже уставились зеваки, – по счастью, в столь ранний час их пока что было немного.
– Мушкетон! – крикнул я. – Черт побери, что стоишь столбом? Проводи госпожу Сюзанну и ее дочь до гостиницы! Ты, кажется, хвастал, что бывал здесь несколько раз? Оставляю моих друзей твоим заботам, надеюсь, ты устроишь все должным образом. Ты говорил, что горожане не в ладу с законами, так что смотри! – Я погрозил моему слуге, смотревшему на все с привычной невозмутимостью. – А нам с вами, господин душ Барруш, нужно найти здешнего капитана.
Как оказалось, дом, в котором обретался начальник Барселоннетского гарнизона, находился здесь же, на площади. Подходя к нему, я подивился схожести этого здания с «отелем Бриссо» в Маржаке. Да и сама Барселоннета казалась близнецом французского приграничного городка.
Я бы не удивился, если б узнал, что все местные жители находятся в родстве со своими французскими соседями. Но вот то, что капитан Джузеппе Бриззи выглядел двойником Жозефа де Бриссо, было поразительно. Сходство это таилось не во внешности и даже не в имени, по сути представлявшем итальянский вариант имени французского капитана. И даже не в акценте, точь-в-точь копировавшем речь уроженца Маржака. Что-то более важное сближало этих достойных господ. Но долго размышлять над этим я не стал. Представившись капитану Бриззи и вызвав большое удивление тем, что на голову ему свалился гвардеец французского короля, я немедленно представил своего спутника. И конечно же озадачил его еще сильнее.
Впрочем, ознакомившись с письмом, которое г-н Лакедем вручил капитану, синьор немедленно успокоился. Окончательно вернула ему спокойствие герцогская печать. Морщины, набежавшие на его лоб, разгладились. Он с большим почтением поинтересовался у «синьора Лакедеми» его нуждами и, услышав о желании важного гостя как можно скорее прибыть в Турин, тотчас распорядился заложить карету. Посетовав на немногочисленность гарнизона, капитан Бриззи пообещал выделить в сопровождение двух своих солдат.
Со мной же он теперь обращался не без высокомерия. Видимо, в его глазах я превратился всего лишь в мальчика на побегушках – даром что камзол мой украшал вензель французского короля. Я старательно подыгрывал ему, всем своим видом изображая подневольного маленького человека. Такое поведение немедленно расположило его ко мне. Я же, насколько это было возможным, рассыпался в комплиментах выправке солдат и состоянию городских стен. Любезно простившись с Лакедемом – душ Баррушем, который пожелал немного отдохнуть перед дальней дорогой, синьор Бриззи поинтересовался, собираюсь ли я последовать в Турин вместе с синьором Лакедеми.
– Что вы, господин капитан! – ответил я, энергично махнув рукою. – Мне велено было сопроводить их до вашего чудесного города. Наверное, мои командиры хорошо знают, что на вас можно положиться, – и зачем им в таком случае давать лишнее поручение такому неопытному человеку, как я? Нет, господин капитан, я немедленно отправлюсь в обратный путь. Но, господин капитан, мне было также велено передать двести ливров человеку, который обеспечит этих важных господ всем необходимым в дорогу. И я хочу немедленно отсчитать вам деньги, чтобы, не дай Бог, не забыть об этом в дорожных хлопотах. – С этими словами я извлек из внутреннего кармана кошелек. Он изрядно похудел за время нашего путешествия, но все еще производил внушительное впечатление. Капитан вытаращил глаза и открыл рот. Ничего не сказав, он только крякнул, когда я деловито отсчитал ему названную сумму. Синьор Бриззи оторопело уставился на тускло поблескивавшие кругляшки с профилем его величества короля Франции. Я отступил на шаг от стола и замер. Капитан перевел взгляд на меня. Я видел, что он подсчитывает в уме, сколько же из двух сотен осядет в его кармане. Судя по выражению его лица, подсчеты произвели на него приятное впечатление. Он сказал озабоченно:
– Синьор Портос, я прикажу выдать вам расписку.
Я пренебрежительно махнул рукой:
– Не стоит, синьор капитан. В том, что касается денег, начальству будет достаточно моего слова.
Услыхав это, синьор капитан не мог сдержать довольной улыбки, которая, впрочем, тут же исчезла, поскольку я продолжил:
– Но вот другая расписка мне действительно понадобится.
– Другая расписка? – Капитан воззрился на меня. – Какая еще, синьор Портос?
– Да вот именно такая расписка, что, мол, гвардеец по имени Портос доставил в город Барселоннета некоего Исаака Лакедема и членов его семьи, – сказал я небрежно, всем своим видом показывая, сколь малое значение придаю сказанному. – Служба! – И я развел руками, словно удивляясь прихоти своего начальства. – Доставляешь ли ты сундук или человека – будь добр отчитаться. Надеюсь, это не вызовет у вас затруднений?
Синьор Бриззи посмотрел на двести ливров, лежавших перед ним. Затем на меня. Моя бесхитростная физиономия убедила его в том, что никакого подвоха тут нет. Думаю, он к тому же быстро сообразил, что требуемая бумага для него куда менее важна, чем расписка в получении кругленькой суммы. Словом, капитан еще раз хмыкнул, покачал головой, пожал плечами и позвал помощника. Секретарь быстро написал то, что я ему продиктовал, после чего синьор Бриззи размашисто подписал расписку и приложил к ней печать. Я горячо поблагодарил его, отвесил поклон и вышел, оставив капитана любоваться неожиданно свалившимся богатством. Мне предстояло попрощаться с семейством Лакедем.
Прощанье оказалось самой тяжелой минутой в нашей одиссее. Все мои мысли до того были сосредоточены на том, чтобы добраться до Барселоннеты, теперь же, когда первая часть плана была осуществлена, я вдруг сообразил, что на самом деле совершенно не был к этому готов. Я пустился в эту авантюру очертя голову, мысленно воскликнув: «Будь что будет!»
Да, нам повезло – и вот пришло время навсегда расстаться с семейством, к которому я успел привязаться, и с девушкой, которую по-настоящему полюбил. Я шел к гостинице, в которой они остановились, и ноги мои тяжелели – словно в сапоги положили свинец. Что сказать г-ну душ Баррушу? Что сказать г-же Сюзанне? И какие слова произнести, увидев в последний раз Рашель?
Поднявшись по лестнице, я постоял у двери гостиничных покоев, в которые, по просьбе Мушкетона, хозяин поместил путешественников поневоле. Теперь и руки показались мне слишком тяжелыми – я ведь должен был постучать в эту дверь. И я постучал – коротко и решительно. Дверь тотчас распахнулась, и в смятенном состоянии духа я наконец предстал перед моими недавними подопечными – в последний раз. Глаза «Исаака Лакедема» были красными, несмотря на то что мое появление он встретил улыбкой. М-м Сюзанна Лакедем – или, вернее, Сюзанна душ Барруш – обняла меня. Она долго не разжимала объятий, спрятав лицо на моей груди; когда же наконец подняла голову, по ее щекам струились слезы. Еще раз горячо поблагодарив меня за спасение, супруги Лакедем – душ Барруш вышли из комнаты под каким-то предлогом, и я остался наедине с Рашелью. Все это время она неподвижно стояла в дальнем углу, так что, войдя в комнату, я не сразу ее заметил.
Мы молча смотрели друг на друга и не знали, что сказать. Во всяком случае, я не знал. Ее лицо было удивительно спокойно, никогда ранее я не видел, чтобы она выглядела вот так, – напротив, мне всегда казалось, что малейшее движение чувств немедленно отражалось на этом дорогом мне лице. Мгновенным взмахом ресниц, дрогнувшими губами, блеском глаз.
Сейчас же она была столь неподвижна, что на долю секунды мне даже почудилось, что в комнате никого нет – лишь чья-то тень, в которой мое воображение угадало знакомые черты.
В самом деле, что мы могли сказать друг другу? Поклясться в вечной любви? Попрощаться? Пожелать удачи? Во всем этом не было никакого смысла, и мы оба понимали это.
Но и расстаться просто так, без единого звука мы тоже не могли. И потому одновременно произнесли:
– Рашель…
– Исаак…
Теперь ее неподвижное лицо ожило, она вздохнула, словно просыпаясь, провела рукой по щеке и слабо улыбнулась.
– Вам пора, – сказала Рашель.
– Да, пора.
– Я не хочу ни о чем говорить. – Девушка закрыла лицо руками. – Все это слишком тяжело, – она медленно отвела руки и еле слышно прошептала: – Прощайте, Исаак… Или отныне – только Портос? Впрочем, все равно. Да благословит вас Бог за то, что вы для нас сделали! Вспоминайте иногда… – Она не договорила, отвернулась.
Я ушел, и больше мы не виделись.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,
– Да вот только что! – Я наполнил стаканы, высоко поднял свой. – За ваше здоровье, господин Бриссо! И за здоровье доброго Якопо, вашего помощника!
Бриссо задумчиво осушил стакан и поставил его на стол. Движения его были нетвердыми, стакан полетел на пол и разбился. Капитан некоторое время смотрел на осколки, хмурясь и беззвучно шевеля губами.
– Славный Якопо, – сказал он наконец. – Иногда я захожу в его трактир опрокинуть стаканчик-другой. Сами понимаете – я должен поддерживать добрые отношения с горожанами.
– Конечно, конечно, – заверил я его. – Полагаю, вы совершенно правы… – Я поднялся из-за стола и сделал вид, что с трудом держусь на ногах. – Прошу меня простить, господин Бриссо, но вынужден вас оставить. Обед был отменный, а вино выше всяких похвал, и именно поэтому я должен немедленно прилечь.
Капитан предпринял попытку меня проводить, но успехом она не увенчалась, и любезный г-н Бриссо удалился в собственную спальню, опираясь на лакея и Гийома. Пока хозяин угощал гостя, оба этих достойных мужа тоже не теряли времени зря. Подозреваю, что Мушкетон, малый сметливый, им в этом помог. Троица выглядела весьма живописно.
Однако за обедом я узнал главное: почтенный трактирщик Якопо был контрабандистом, а значит, имел свои пути на ту сторону. Оставалось лишь воспользоваться этим. Теперь в игру должен был вступить мой верный слуга. Я отправил его разыскать Якопо и постараться нанять у доброго трактирщика лодку. Поначалу, припомнив времена дружбы со славным Андижосом, я подумывал прикинуться контрабандистом и подрядить самого Якопо или его помощников переправить нас на тот берег. Но по здравому размышлению отказался от этого плана. Слишком много горожан Маржака оказались бы в таком случае вовлеченными в тайну. Иные из них могли сорвать мой замысел – по болтливости, любопытству или из низменных побуждений.
Итак, я отправил Мушкетона на поиски Якопо. Вот он-то как раз и должен был разыграть отчаянного малого, рискнувшего ночью пересечь реку – чтобы обделать кое-какие темные делишки. Слуге моему и притворяться особо не приходилось, он должен был лишь изобразить самого себя; места же здешние, как он рассказал еще в Париже, были ему вполне знакомы.
Вернувшись, Мушкетон гордо сообщил мне, что лодку он нанял. Правда, Якопо запросил двадцать ливров. За такие деньги можно было не нанять, а купить лодку. И не одну.
– Но зато, ваша милость, – сказал Мушкетон, оправдываясь, – он кое-что рассказал. В последнее время на том берегу появились испанские солдаты, которых герцог призвал на случай войны. В городах у них никакой власти нет, но вдоль берега испанцы сами себе хозяева. А нам ведь добрых две мили добираться. Вот я и подумал: а не подняться ли нам вдоль этого берега? А уж потом переправляться.
Об испанских солдатах я уже знал из разговора с гостеприимным г-ном Бриссо. Но предложение Мушкетона не годилось: подниматься вверх по течению всегда труднее, так что мы могли потратить на это слишком много времени. Кроме того, двигаясь таким образом, мы непременно наткнулись бы на наш пост у моста, чего я хотел избежать с самого начала. Я решил придерживаться первоначального плана: пересечь Дюранс в самом широком месте, а затем добраться до конечной точки нашего путешествия посуху.
Дождавшись темноты, я осторожно постучал в дверь комнаты, где разместилось семейство Лакедем. Дверь тотчас распахнулась, словно весь день за нею только и ждали этого негромкого стука. Ростовщик вопросительно посмотрел на меня. Я сказал вполголоса:
– Господин душ Барруш, наше путешествие близится к концу. Нынче ночью мы должны переправиться во владения герцога Савойского. Я дал слово, что вы не попадете в лапы инквизиторов, – так оно и будет. Но сейчас начинается самая опасная часть нашего путешествия. Мне нужно, чтобы вы слушались меня беспрекословно. И вы, и ваша жена, и Рашель. И конечно, Юго. Даете ли вы мне слово?
Он молча кивнул.
– В таком случае мы немедленно покидаем Маржак. Советую вам оставить всю одежду, взяв с собою только деньги. И конечно, не забудьте письмо советника герцога Карла-Эммануила. Уверен, что оно по-прежнему у вас.
Г-н Лакедем снова кивнул. У меня отлегло от сердца: я опасался, что ростовщик перестал относиться к посланию советника савойского герцога как к охранительному талисману.
– Прекрасно, – сказал я. – В таком случае жду вас всех внизу. Будьте очень осторожны, вас никто не должен видеть. Солдаты спят, капитан и его слуги – тоже. Постарайтесь спуститься вниз так, чтобы никого не разбудить. Не зажигайте света. Торопитесь, господин душ Барруш, торопитесь! – И, сказав все это, я поспешил вниз, к Мушкетону.
Семейство Лакедем, сопровождаемое Юго, через черный ход проследовало во двор «отеля Бриссо». Как я и велел, они почти все оставили в доме. Прежде чем присоединиться к ним, я запер дверь их комнаты изнутри, затем перебрался по карнизу в свою комнату и запер ее, оставив ключ торчать в двери с внутренней стороны. Раскрыв окно, я вполголоса окликнул Мушкетона, передал ему оружие и необходимые припасы, а затем спустился вниз, стараясь шуметь как можно меньше. Вскоре наш маленький отряд узкими улочками вышел из Маржака и направился к реке. Приблизившись к условленному месту, Мушкетон знаками велел всем скрыться в прибрежных зарослях, а сам, пройдя еще десяток ярдов, негромко свистнул. Тотчас из тумана, клубившегося на берегу, беззвучно появилась неясная фигура; очевидно, это и был трактирщик Якопо. Мой слуга коротко сказал что-то, после чего Якопо вновь исчез в тумане. Мушкетон вернулся к нам.
– Пора, ваша милость. Лодка на месте, – прошептал он.
– Вот и подгони ее сюда, – так же шепотом приказал я. – Осторожность не помешает. Голову даю на отсечение – этот Якопо наверняка следит сейчас за тем, что ты будешь грузить в лодку.
Мушкетон молча выполнил распоряжение. Я велел ему отогнать лодку еще немного – так, чтобы с того места, где, как я подозревал, мог затаиться предводитель местных контрабандистов, из-за густого тумана нельзя было бы разглядеть моих подопечных. Выждав некоторое время, я велел всем забираться в лодку. Мы с Мушкетоном сели на весла.
В полной тишине, нарушаемой лишь негромкими всплесками весел, мы двигались по Дюрансу от одного укутанного туманом берега к другому. Белесая дымка скрадывала очертания, так что и г-н Лакедем, сидевший на носу, и г-жа Сюзанна, и Рашель, оказавшиеся на скамье передо мною, лишь угадывались неясными силуэтами. Размеренно погружая в речную волну весло, я испытывал странное чувство. Мне вспомнились рассказы отца Амвросия, учившего меня греческой литературе. Лета, через которую переправляет души угрюмый лодочник Харон, показалась мне вдруг похожей на туманный Дюранс. Несчастное же семейство Лакедем представилось этими душами, пораженными страхом перед грядущим.
Словно услышав мои мысли, Рашель сказала еле слышно:
– Как это похоже на преисподнюю… Мы оставили мир живых – и переправляемся сейчас туда, где уже ничего не будет…
– Вы оставили одну страну – и направляетесь в другую, – возразил я, несмотря на то что сказанное девушкой соответствовало моим ощущениям. – Вы уходите от опасностей, от предателей и врагов – к друзьям и, надеюсь, к безмятежной жизни.
Она не ответила. Вряд ли ее убедили мои слова. Я и сам не был уверен в сказанном.
Вновь над ночною рекою воцарилась тишина. Из-за густого тумана я не мог понять, далеко ли мы уже отошли от французского берега.
Неожиданно Мушкетон перестал грести и прислушался. Я последовал его примеру. Лодка продолжала медленно двигаться. Еще несколько мгновений – и днище зацепилось о камень, затем нос лодки мягко уткнулся в песчаный берег. Посудина Якопо остановилась.
Выбравшись на сушу, мы с Мушкетоном помогли покинуть лодку остальным. Затем мой слуга и Юго вытянули лодку и укрыли ее в прибрежных зарослях. После этого я сказал своим подопечным, молча окружившим меня:
– Здесь, на берегу, нужно будет соблюдать еще большую осторожность. Как я уже говорил, в окрестностях много солдат, испанских и савойских. Письмо, подписанное советником герцога, может послужить охранной грамотой. Но лучше бы нам вообще ни с кем не сталкиваться. Мы пойдем вдоль берега. Я – впереди, Мушкетон – позади. Постарайтесь идти как можно тише.
Между тем ночь уходила, и вместе с нею уходил туман. Мы прошли не более четверти пути, а уже совсем рассвело. Как ни странно, но теперь, когда нас не скрывали ни ночная темнота, ни речной туман, когда нас могли увидеть, я почувствовал себя куда бодрее и спокойнее. Нет, не Лету мы пересекли, а всего лишь границу. И не души сопровождал я, а измученных, бледных, но живых людей. И люди эти были очень дороги моему сердцу.
Вскоре мы добрались до города, который еще в Париже я определил конечной точкой нашей экспедиции. Когда мы подошли к воротам, он только пробуждался ото сна. Сонные солдаты в медных касках, стоявшие с внешней стороны, скользнули по нам ленивыми взглядами. Мы не привлекли их внимания – несмотря на то что, как мне казалось, являли собою живописную группу. Беспрепятственно пройдя по узким улицам, мы вышли на небольшую площадь перед приземистым собором, увенчанным фигурой ангела, держащего огромный крест. Здесь я наконец-то остановился и обратился к г-ну Лакедему – душ Баррушу:
– Ну вот, дон Карлуш, – и я сам удивился тому, как явственно дрожит от волнения мой голос, – мы прибыли во владения его высочества герцога Савойского, как я и обещал. Теперь вы, наверное, сможете занять пост финансового советника Карла-Эммануила. На свежей упряжке отсюда до Турина можно добраться за пять-шесть часов. Хотя я посоветовал бы вам поскорее перебраться в Рим. Там, под покровительством ваших влиятельных друзей, вы сможете не опасаться ни мести Жаиме душ Сантуша, ни инквизиции. А мне пора! К сожалению, здесь мы расстанемся. Меня ждет служба.
– Как, вы намерены вернуться в Париж? – Он посмотрел на меня, как на безумца. – Вы ослушались приказа всесильного кардинала – и так спокойно говорите о своем возвращении туда, где он, несомненно, отправит вас в Бастилию?!
– Я сказал, что мне приказано доставить вас в Барселону, – объяснил я. – И это – Барселона. Вернее, этот милый городок зовется Барселоннетой, маленькой Барселоной. Райский уголок! Ну же, господин Лакедем, пойдемте! На нас уже глазеют зеваки! Нужно найти место для ночлега, и, мне кажется, вот эта уютная гостиница вполне подойдет!
Г-н Лакедем отшатнулся:
– Но я же читал приказ! Там говорилось о Барселоне, а вовсе не… Вы осмелились сыграть с его преосвященством такую шутку?! – с ужасом вопросил он. – Вы понимаете, что он может сделать с вами, когда узнает?
Я пожал плечами и постарался улыбнуться как можно беспечнее – несмотря на то что у меня на душе скребли кошки.
– Ничего он не сделает! – ответил я. – Ничего. Не волнуйтесь, господин душ Барруш! Ведь я выполнил приказ в точности. Ну а география – у меня всегда были с ней проблемы. Но разве можно наказывать за это королевского гвардейца? – И я торжествующе расхохотался, весело подмигнув ростовщику. – Я же не школяр!
Он конечно же не разделил моего веселья.
– Поедемте с нами, – предложил он. – Поедемте, у его высочества найдется место для такого прекрасного солдата, как вы!
Я покачал головой:
– Нет, я присягал королю Франции, поступить на службу к другому монарху, значит, нарушить ее. Единственным достоянием дворянина является честь. Изменив присяге, я утрачу ее – и, значит, стану по-настоящему нищим. Презренным нищим, господин душ Барруш.
Вторую причину я ему не назвал. Я не стал напоминать, что смерть отца все еще остается неотомщенной. Дон Жаиме душ Сантуш, если мое представление об этом человеке было правильным, непременно разыщет меня – в Париже. И тогда я смогу сдержать слово, данное себе над могилой Авраама де Порту.
В глазах Лакедема – душ Барруша заблестели слезы. Он порывисто обнял меня. Я поспешил освободиться от его объятий. На нас уже уставились зеваки, – по счастью, в столь ранний час их пока что было немного.
– Мушкетон! – крикнул я. – Черт побери, что стоишь столбом? Проводи госпожу Сюзанну и ее дочь до гостиницы! Ты, кажется, хвастал, что бывал здесь несколько раз? Оставляю моих друзей твоим заботам, надеюсь, ты устроишь все должным образом. Ты говорил, что горожане не в ладу с законами, так что смотри! – Я погрозил моему слуге, смотревшему на все с привычной невозмутимостью. – А нам с вами, господин душ Барруш, нужно найти здешнего капитана.
Как оказалось, дом, в котором обретался начальник Барселоннетского гарнизона, находился здесь же, на площади. Подходя к нему, я подивился схожести этого здания с «отелем Бриссо» в Маржаке. Да и сама Барселоннета казалась близнецом французского приграничного городка.
Я бы не удивился, если б узнал, что все местные жители находятся в родстве со своими французскими соседями. Но вот то, что капитан Джузеппе Бриззи выглядел двойником Жозефа де Бриссо, было поразительно. Сходство это таилось не во внешности и даже не в имени, по сути представлявшем итальянский вариант имени французского капитана. И даже не в акценте, точь-в-точь копировавшем речь уроженца Маржака. Что-то более важное сближало этих достойных господ. Но долго размышлять над этим я не стал. Представившись капитану Бриззи и вызвав большое удивление тем, что на голову ему свалился гвардеец французского короля, я немедленно представил своего спутника. И конечно же озадачил его еще сильнее.
Впрочем, ознакомившись с письмом, которое г-н Лакедем вручил капитану, синьор немедленно успокоился. Окончательно вернула ему спокойствие герцогская печать. Морщины, набежавшие на его лоб, разгладились. Он с большим почтением поинтересовался у «синьора Лакедеми» его нуждами и, услышав о желании важного гостя как можно скорее прибыть в Турин, тотчас распорядился заложить карету. Посетовав на немногочисленность гарнизона, капитан Бриззи пообещал выделить в сопровождение двух своих солдат.
Со мной же он теперь обращался не без высокомерия. Видимо, в его глазах я превратился всего лишь в мальчика на побегушках – даром что камзол мой украшал вензель французского короля. Я старательно подыгрывал ему, всем своим видом изображая подневольного маленького человека. Такое поведение немедленно расположило его ко мне. Я же, насколько это было возможным, рассыпался в комплиментах выправке солдат и состоянию городских стен. Любезно простившись с Лакедемом – душ Баррушем, который пожелал немного отдохнуть перед дальней дорогой, синьор Бриззи поинтересовался, собираюсь ли я последовать в Турин вместе с синьором Лакедеми.
– Что вы, господин капитан! – ответил я, энергично махнув рукою. – Мне велено было сопроводить их до вашего чудесного города. Наверное, мои командиры хорошо знают, что на вас можно положиться, – и зачем им в таком случае давать лишнее поручение такому неопытному человеку, как я? Нет, господин капитан, я немедленно отправлюсь в обратный путь. Но, господин капитан, мне было также велено передать двести ливров человеку, который обеспечит этих важных господ всем необходимым в дорогу. И я хочу немедленно отсчитать вам деньги, чтобы, не дай Бог, не забыть об этом в дорожных хлопотах. – С этими словами я извлек из внутреннего кармана кошелек. Он изрядно похудел за время нашего путешествия, но все еще производил внушительное впечатление. Капитан вытаращил глаза и открыл рот. Ничего не сказав, он только крякнул, когда я деловито отсчитал ему названную сумму. Синьор Бриззи оторопело уставился на тускло поблескивавшие кругляшки с профилем его величества короля Франции. Я отступил на шаг от стола и замер. Капитан перевел взгляд на меня. Я видел, что он подсчитывает в уме, сколько же из двух сотен осядет в его кармане. Судя по выражению его лица, подсчеты произвели на него приятное впечатление. Он сказал озабоченно:
– Синьор Портос, я прикажу выдать вам расписку.
Я пренебрежительно махнул рукой:
– Не стоит, синьор капитан. В том, что касается денег, начальству будет достаточно моего слова.
Услыхав это, синьор капитан не мог сдержать довольной улыбки, которая, впрочем, тут же исчезла, поскольку я продолжил:
– Но вот другая расписка мне действительно понадобится.
– Другая расписка? – Капитан воззрился на меня. – Какая еще, синьор Портос?
– Да вот именно такая расписка, что, мол, гвардеец по имени Портос доставил в город Барселоннета некоего Исаака Лакедема и членов его семьи, – сказал я небрежно, всем своим видом показывая, сколь малое значение придаю сказанному. – Служба! – И я развел руками, словно удивляясь прихоти своего начальства. – Доставляешь ли ты сундук или человека – будь добр отчитаться. Надеюсь, это не вызовет у вас затруднений?
Синьор Бриззи посмотрел на двести ливров, лежавших перед ним. Затем на меня. Моя бесхитростная физиономия убедила его в том, что никакого подвоха тут нет. Думаю, он к тому же быстро сообразил, что требуемая бумага для него куда менее важна, чем расписка в получении кругленькой суммы. Словом, капитан еще раз хмыкнул, покачал головой, пожал плечами и позвал помощника. Секретарь быстро написал то, что я ему продиктовал, после чего синьор Бриззи размашисто подписал расписку и приложил к ней печать. Я горячо поблагодарил его, отвесил поклон и вышел, оставив капитана любоваться неожиданно свалившимся богатством. Мне предстояло попрощаться с семейством Лакедем.
Прощанье оказалось самой тяжелой минутой в нашей одиссее. Все мои мысли до того были сосредоточены на том, чтобы добраться до Барселоннеты, теперь же, когда первая часть плана была осуществлена, я вдруг сообразил, что на самом деле совершенно не был к этому готов. Я пустился в эту авантюру очертя голову, мысленно воскликнув: «Будь что будет!»
Да, нам повезло – и вот пришло время навсегда расстаться с семейством, к которому я успел привязаться, и с девушкой, которую по-настоящему полюбил. Я шел к гостинице, в которой они остановились, и ноги мои тяжелели – словно в сапоги положили свинец. Что сказать г-ну душ Баррушу? Что сказать г-же Сюзанне? И какие слова произнести, увидев в последний раз Рашель?
Поднявшись по лестнице, я постоял у двери гостиничных покоев, в которые, по просьбе Мушкетона, хозяин поместил путешественников поневоле. Теперь и руки показались мне слишком тяжелыми – я ведь должен был постучать в эту дверь. И я постучал – коротко и решительно. Дверь тотчас распахнулась, и в смятенном состоянии духа я наконец предстал перед моими недавними подопечными – в последний раз. Глаза «Исаака Лакедема» были красными, несмотря на то что мое появление он встретил улыбкой. М-м Сюзанна Лакедем – или, вернее, Сюзанна душ Барруш – обняла меня. Она долго не разжимала объятий, спрятав лицо на моей груди; когда же наконец подняла голову, по ее щекам струились слезы. Еще раз горячо поблагодарив меня за спасение, супруги Лакедем – душ Барруш вышли из комнаты под каким-то предлогом, и я остался наедине с Рашелью. Все это время она неподвижно стояла в дальнем углу, так что, войдя в комнату, я не сразу ее заметил.
Мы молча смотрели друг на друга и не знали, что сказать. Во всяком случае, я не знал. Ее лицо было удивительно спокойно, никогда ранее я не видел, чтобы она выглядела вот так, – напротив, мне всегда казалось, что малейшее движение чувств немедленно отражалось на этом дорогом мне лице. Мгновенным взмахом ресниц, дрогнувшими губами, блеском глаз.
Сейчас же она была столь неподвижна, что на долю секунды мне даже почудилось, что в комнате никого нет – лишь чья-то тень, в которой мое воображение угадало знакомые черты.
В самом деле, что мы могли сказать друг другу? Поклясться в вечной любви? Попрощаться? Пожелать удачи? Во всем этом не было никакого смысла, и мы оба понимали это.
Но и расстаться просто так, без единого звука мы тоже не могли. И потому одновременно произнесли:
– Рашель…
– Исаак…
Теперь ее неподвижное лицо ожило, она вздохнула, словно просыпаясь, провела рукой по щеке и слабо улыбнулась.
– Вам пора, – сказала Рашель.
– Да, пора.
– Я не хочу ни о чем говорить. – Девушка закрыла лицо руками. – Все это слишком тяжело, – она медленно отвела руки и еле слышно прошептала: – Прощайте, Исаак… Или отныне – только Портос? Впрочем, все равно. Да благословит вас Бог за то, что вы для нас сделали! Вспоминайте иногда… – Она не договорила, отвернулась.
Я ушел, и больше мы не виделись.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,
в которой я возвращаюсь в Париж
До темноты мы с Мушкетоном просидели в прибрежных зарослях. Я внимательно следил за дорогой, а он, став от рискованного путешествия чрезвычайно болтливым, развлекал меня историями о прежних своих похождениях в этих местах. Время от времени я останавливал его, когда мне казалось, что кто-то приближается к нашему укрытию. Он замолкал, но тут же вновь начинал свои бесконечные рассказы. В конце концов, я пообещал, что выдеру его как следует по возвращении, если он немедленно не замолчит. Мой верный слуга подчинился – я думаю, не столько из страха перед трепкой, сколько оттого, что ему и самому надоело молоть языком.
Около полуночи я наконец решил, что можно отправляться в обратный путь. Туман, обычное явление в этих местах, вновь окутал оба берега Дюранса. Мы спустили на воду лодку и совсем скоро оказались во владениях французской короны. Мушкетон высадил меня в ста ярдах от того места, где его ожидал Якопо. Я вернулся в «отель Бриссо». Перед уходом отсюда я специально неплотно прикрыл окно и ставни, так что теперь мне не составило особого труда проникнуть в дом. Оказавшись в комнате, я, как был, в одежде, рухнул на кровать и уснул мертвым сном, без сновидений.
– Ну и горазды же вы спать, господин Портос! – поприветствовал меня наутро гостеприимный г-н Жозеф де Бриссо – полный тезка итальянского капитана из Барселоннеты. – Уж мы целый день вчера пытались вас разбудить, и стучали, и звали – все напрасно!
– Все потому, господин Бриссо, что ваше вино чересчур крепко! – ответствовал я. – Куда там парижским винам!
Мой ответ вызвал у него настоящий восторг. На том мы и расстались – вполне довольные друг другом.
Дорога в Париж прошла без особых приключений. Я мысленно репетировал свой доклад командиру. Признаться, я все-таки побаивался за успех моего плана. Конечно, главная часть его была осуществлена – я спас своих друзей. Но, признаюсь честно, иной раз мне представлялось, как меня лишают шпаги и отправляют в Бастилию. Или на эшафот. Чем ближе подъезжали мы к Парижу, тем больше появлялось сомнений в успехе.
Теперь мы ехали и ночью, и днем, для чего мне приходилось чаще менять лошадей на станциях и постоялых дворах. Ноги мои превратились в сплошные кровоподтеки, платье и шляпа покрылись слоем пыли. Мушкетон громко и выразительно стонал – хотя на козлах сидеть было несравнимо легче, чем в седле. Тем не менее, уже через три дня после отъезда из Барселоннеты мы вновь въехали в Сен-Антуанские ворота. В первую очередь я вернул в гвардейскую конюшню карету с решетками и запорами. Избавившись от этого мрачного сооружения, я почувствовал облегчение.
Теперь предстояло доложить капитану о выполнении приказа. Результаты доклада могли быть самыми разными, и я не хотел ставить под удар моего верного слугу.
– Ступай домой, – сказал я Мушкетону, едва мы вышли из конюшен. – Жди меня там. Надеюсь, что долго меня не задержат. Задай корм Вулкану. – Я передал ему повод коня.
Мушкетон нерешительно потрепал коня по холке. Большую часть пути я проделал на сменных лошадях, только последние два часа – на Вулкане, ждавшем нашего возвращения в Фонтенбло. Но я так торопился, что едва не загнал беднягу.
– Может быть, вам стоило бы переменить платье, прежде чем идти к начальству? – озабоченно заметил Мушкетон, оглядывая меня с ног до головы. Я похлопал по шляпе, сбивая пыль с полей и плюмажа, и махнул рукой. Сегодня мне было не до забот о внешнем виде. Кроме того, я опасался, что от какого-нибудь случайного свидетеля капитан узнает о моем подлинном маршруте раньше, чем я успею ему объяснить. Поэтому я решил не следовать совету Мушкетона, а идти прямиком к Дезэсару.
Мой слуга уже уходил, когда я окликнул его. Он тотчас вернулся. Я вытащил изрядно похудевший за время поездки кошелек и бросил ему.
– Вот, возьми. Если я не вернусь, можешь оставить эти деньги себе, – сказал я ему. – На первых порах тебе хватит.
– А если вернетесь? – тотчас спросил этот плут с озабоченным видом, прикидывая кошелек на вес.
– Там посмотрим. – Я махнул рукой и направился в особняк Дезэсара. Как всегда, в приемной толпились гвардейцы нашей и других рот, просители, мушкетеры его зятя. Мое запыленное платье вызвало интерес, хотя и не чрезмерный. Протиснувшись сквозь толпу, я подошел к адъютанту. Видимо, он имел обо мне особые распоряжения. Едва от Дезэсара вышел очередной посетитель, как тотчас, не обращая внимания на протесты ждавших своей очереди, адъютант проводил меня в кабинет командира.
– Ба, Портос! Вот и вы! – приветствовал меня барон. – Не ждал вас так рано. – Он окинул одобрительным взглядом мои запыленные сапоги и шляпу с примятым плюмажем. – Да вы, я смотрю, настоящий кентавр – или как там греки звали лихих всадников?
При этих словах командира я молодцевато расправил плечи. Бросив взгляд в стоявшее у стены зеркало, я остался вполне доволен увиденным: на меня искоса смотрел рослый широкоплечий солдат в платье, покрытом пылью и конским потом, – образцовый исполнитель приказов. С гордым видом подкрутив ус, я вытянулся перед Дезэсаром и щелкнул каблуками.
Около полуночи я наконец решил, что можно отправляться в обратный путь. Туман, обычное явление в этих местах, вновь окутал оба берега Дюранса. Мы спустили на воду лодку и совсем скоро оказались во владениях французской короны. Мушкетон высадил меня в ста ярдах от того места, где его ожидал Якопо. Я вернулся в «отель Бриссо». Перед уходом отсюда я специально неплотно прикрыл окно и ставни, так что теперь мне не составило особого труда проникнуть в дом. Оказавшись в комнате, я, как был, в одежде, рухнул на кровать и уснул мертвым сном, без сновидений.
– Ну и горазды же вы спать, господин Портос! – поприветствовал меня наутро гостеприимный г-н Жозеф де Бриссо – полный тезка итальянского капитана из Барселоннеты. – Уж мы целый день вчера пытались вас разбудить, и стучали, и звали – все напрасно!
– Все потому, господин Бриссо, что ваше вино чересчур крепко! – ответствовал я. – Куда там парижским винам!
Мой ответ вызвал у него настоящий восторг. На том мы и расстались – вполне довольные друг другом.
Дорога в Париж прошла без особых приключений. Я мысленно репетировал свой доклад командиру. Признаться, я все-таки побаивался за успех моего плана. Конечно, главная часть его была осуществлена – я спас своих друзей. Но, признаюсь честно, иной раз мне представлялось, как меня лишают шпаги и отправляют в Бастилию. Или на эшафот. Чем ближе подъезжали мы к Парижу, тем больше появлялось сомнений в успехе.
Теперь мы ехали и ночью, и днем, для чего мне приходилось чаще менять лошадей на станциях и постоялых дворах. Ноги мои превратились в сплошные кровоподтеки, платье и шляпа покрылись слоем пыли. Мушкетон громко и выразительно стонал – хотя на козлах сидеть было несравнимо легче, чем в седле. Тем не менее, уже через три дня после отъезда из Барселоннеты мы вновь въехали в Сен-Антуанские ворота. В первую очередь я вернул в гвардейскую конюшню карету с решетками и запорами. Избавившись от этого мрачного сооружения, я почувствовал облегчение.
Теперь предстояло доложить капитану о выполнении приказа. Результаты доклада могли быть самыми разными, и я не хотел ставить под удар моего верного слугу.
– Ступай домой, – сказал я Мушкетону, едва мы вышли из конюшен. – Жди меня там. Надеюсь, что долго меня не задержат. Задай корм Вулкану. – Я передал ему повод коня.
Мушкетон нерешительно потрепал коня по холке. Большую часть пути я проделал на сменных лошадях, только последние два часа – на Вулкане, ждавшем нашего возвращения в Фонтенбло. Но я так торопился, что едва не загнал беднягу.
– Может быть, вам стоило бы переменить платье, прежде чем идти к начальству? – озабоченно заметил Мушкетон, оглядывая меня с ног до головы. Я похлопал по шляпе, сбивая пыль с полей и плюмажа, и махнул рукой. Сегодня мне было не до забот о внешнем виде. Кроме того, я опасался, что от какого-нибудь случайного свидетеля капитан узнает о моем подлинном маршруте раньше, чем я успею ему объяснить. Поэтому я решил не следовать совету Мушкетона, а идти прямиком к Дезэсару.
Мой слуга уже уходил, когда я окликнул его. Он тотчас вернулся. Я вытащил изрядно похудевший за время поездки кошелек и бросил ему.
– Вот, возьми. Если я не вернусь, можешь оставить эти деньги себе, – сказал я ему. – На первых порах тебе хватит.
– А если вернетесь? – тотчас спросил этот плут с озабоченным видом, прикидывая кошелек на вес.
– Там посмотрим. – Я махнул рукой и направился в особняк Дезэсара. Как всегда, в приемной толпились гвардейцы нашей и других рот, просители, мушкетеры его зятя. Мое запыленное платье вызвало интерес, хотя и не чрезмерный. Протиснувшись сквозь толпу, я подошел к адъютанту. Видимо, он имел обо мне особые распоряжения. Едва от Дезэсара вышел очередной посетитель, как тотчас, не обращая внимания на протесты ждавших своей очереди, адъютант проводил меня в кабинет командира.
– Ба, Портос! Вот и вы! – приветствовал меня барон. – Не ждал вас так рано. – Он окинул одобрительным взглядом мои запыленные сапоги и шляпу с примятым плюмажем. – Да вы, я смотрю, настоящий кентавр – или как там греки звали лихих всадников?
При этих словах командира я молодцевато расправил плечи. Бросив взгляд в стоявшее у стены зеркало, я остался вполне доволен увиденным: на меня искоса смотрел рослый широкоплечий солдат в платье, покрытом пылью и конским потом, – образцовый исполнитель приказов. С гордым видом подкрутив ус, я вытянулся перед Дезэсаром и щелкнул каблуками.