– Простите, но это так невероятно… – пробормотал я, лихорадочно нащупывая во внутреннем кармане злополучное письмо. – Никогда бы мне не пришло в голову… Дело в том, что у меня с собой письмо для вас.
Лицо г-на Лакедема выразило высочайшую степень возмущения. Он был совершенно уверен, что все происходящее – и мое появление в нужный момент рядом с его дочерью, и вдруг обнаруженное у спасителя письмо, адресованное именно ему, – часть некоего коварного плана, направленного против него и его дома.
Я прекрасно это понимал – ведь тайна его семьи была той же, что и тайна семьи де Порту. И, как назло, от волнения я никак не мог справиться с крючками камзола и извлечь послание отца на свет Божий.
Между тем подозрительность г-на Лакедема достигла высшей точки. Он уже потянулся к шнурку, чтобы вызвать слуг и вышвырнуть из дома странного субъекта. В эту самую минуту я наконец ухватил краешек провалившегося в дырку конверта.
– Вот! – воскликнул я. – Вот это письмо!
Рука г-на Лакедема, которой он собирался дернуть за шнурок, замерла.
– И от кого же оно? – сухо спросил он.
– От моего отца, Авраама де Порту, – ответил я. Рука опустилась. Теперь подозрительность на его лице сменилось удивлением.
– Вы – сын Авраама? – переспросил он недоверчиво. – Авраама де Порту из Ланна? Как вас зовут, сударь?
– Исаак, – ответил я. – Исаак де Порту, к вашим услугам.
– Немыслимо! – прошептал он, внимательно меня рассматривая. – Сын Авраама! Моего друга и родственника!
Видимо, осмотр его удовлетворил. Он улыбнулся и крепко меня обнял, не обращая внимания на письмо, которое я ему протягивал.
– Я должен был сразу же вас узнать! – воскликнул он. – Вы очень похожи на своего отца, когда тому было столько же лет, сколько вам сейчас. И, скажу по чести, сударь, мне показалось ваше лицо знакомым, едва я вас увидел. Хотя, – он похлопал меня по плечу, – вы повыше Авраама и в плечах пошире… Но что же мы стоим здесь, в прихожей? Пойдемте, господин де Порту, прошу вас. Будьте моим гостем. Надеюсь, вы не откажетесь от вина и домашнего печенья? Моя кухарка прекрасно готовит, и как раз сегодня она превзошла сама себя! Видимо, предчувствовала ваше появление. – Он подмигнул, после чего, повернувшись к Юго, сказал: – Друг мой, соблаговолите передать госпоже Лакедем, что у нас гость. Я очень прошу ее присоединиться к нам, если только она еще не легла спать. И то же самое передайте дочери – эта озорница не удосужилась задержаться еще хотя бы на минуту! После этого подайте нам вина и печенья.
Я был настолько ошеломлен, что забыл о твердом решении держаться подальше от отцовского знакомца. Я молча подчинился мягкому, но властному нажиму руки г-на Лакедема и направился к двери, из которой короткое время назад появился он сам.
Мы прошли длинным коридором, поднялись во второй этаж по узкой деревянной лестнице, огражденной резными перилами, и, наконец, оказались в просторной и вместе с тем уютной комнате, стены которой были обиты тканью небесно-голубого цвета, а потолок расписан на манер карты звездного неба. Стоявший в одном углу высокий темный шкаф с множеством шкатулок и высокий стеллаж с книгами, закрывавший одну из стен, говорили о том, что это, скорее всего, рабочий кабинет хозяина дома.
Усадив меня в большое, похожее на королевский трон кресло, хозяин сел напротив и только после этого наконец обратился к письму, которое я все еще держал в руке.
– Ну-с… – сказал он. – Пока наши дамы готовятся присоединиться к нам, а Юго несет скромное угощение, я займусь письмом – с вашего позволения, молодой человек. – Он отвесил мне поклон, распечатал послание и углубился в чтение.
Дочитав, г-н Лакедем отложил бумагу в сторону и пытливо посмотрел на меня.
– Однако вы долго добирались, – сказал он. – Но все-таки добрались, и я рад приветствовать вас в моем доме. Поистине, я усматриваю перст судьбы в том, что именно сын Авраама де Порту спас дочь Исаака Лакедема от грабителей. Это знамение, не иначе. Будь я астрологом, непременно обратился бы к звездам, чтобы растолковать этот удивительный знак. – Он бросил взгляд на расписанный диковинными фигурами потолок. – Но я не астролог, а всего лишь скромный парижский ростовщик и потому предпочитаю обращаться к земным делам.
При этих словах у меня мгновенно испортилось настроение – я вспомнил рассказанную однажды Мушкетоном жуткую историю об итальянском еврее-ростовщике, который хотел вырезать у должника фунт мяса.
Впрочем, обходительный г-н Лакедем нисколько не походил на злодея с окровавленным ножом.
– Разумеется, я окажу вам всяческую помощь, какая только будет в моих силах. Ваш отец пишет, что вы избрали для себя военную карьеру… – Он покачал головой. – Не уверен в том, что это решение верное, но, коль скоро с ним согласился ваш отец, я не вправе настаивать на чем-то ином. Во всяком случае, я попробую переговорить с некоторыми господами, способными оказать помощь в этом деле. Конечно, это нелегко. И господин д'Эпернон, и господин де Тревиль, и его высокопреосвященство любят еврейские деньги, но не любят еврейских просителей. Их, впрочем, нельзя за это винить. Просителей не любит никто, а уж заимодавцев – тем более.
Итак, слова были произнесены – я действительно находился в доме еврея-ростовщика, заимодавца влиятельных особ, и при этом – давнего знакомца и даже родственника моего отца, а значит, и моего родственника, пусть и дальнего! Мысль о том, что этот человек пойдет с ходатайством по поводу моей будущей службы, испугала меня. Я поспешно сообщил ему, что уже не нуждаюсь в помощи, поскольку служу в королевской гвардии и для дальнейшего продвижения по службе не вижу ни малейших препятствий.
На всякий случай я сказал ему также и то, что зачислен кадетом роты Дезэсара под вымышленным именем «Портос».
При этом известии г-н Лакедем внимательно рассмотрел гвардейский вензель на камзоле и сказал:
– Я понимаю вас, сударь. Портос? Ну конечно, это так близко звучанию вашего настоящего имени и в то же время так необычно. Разумеется, вы поступили верно. Портос! Что же, значит, я тоже буду называть вас так, господин Портос. – Он улыбнулся. – Но я все же надеюсь, что мои услуги вам еще пригодятся. Поймите, господин Портос, ваш отец спас мне жизнь. И значит, я его должник – а теперь и ваш. Так что я очень надеюсь, что вы не станете пренебрегать возможностями старого Исаака Лакедема. Молодые люди в столице нуждаются во многом. Пока же скажу только – располагайте моими средствами, как если бы они были вашими. Мой дом и мой кошелек – к вашим услугам.
И, прошу вас, нынче же напишите об этом вашему отцу. Напишите ему также, что я отныне должник не только его, но и его сына!
– Мой отец умер, – ответил я. – Вернее, он убит. Его лицо застыло. Лоб прорезала глубокая поперечная морщина.
– Как это произошло? Кто его убил?
– Мне известно только имя убийцы. Его зовут Жаиме, – ответил я. – Больше ничего отец мне о нем не рассказал.
Я поведал хозяину дома о появлении таинственного незнакомца, о поединке в Ланне. По мере моего рассказа Исаак Лакедем все больше мрачнел. Когда я закончил, он долго молчал.
– Насколько я понимаю, отец не успел рассказать вам об этом человеке, – сказал он наконец. – И о том, почему он преследовал Авраама де Порту и… – тут мой хозяин запнулся. – И Исаака Лакедема, – добавил он, чуть понизив голос. – Что же, тогда вы узнаете об этом от меня.
ГЛАВА ШЕСТАЯ,
Лицо г-на Лакедема выразило высочайшую степень возмущения. Он был совершенно уверен, что все происходящее – и мое появление в нужный момент рядом с его дочерью, и вдруг обнаруженное у спасителя письмо, адресованное именно ему, – часть некоего коварного плана, направленного против него и его дома.
Я прекрасно это понимал – ведь тайна его семьи была той же, что и тайна семьи де Порту. И, как назло, от волнения я никак не мог справиться с крючками камзола и извлечь послание отца на свет Божий.
Между тем подозрительность г-на Лакедема достигла высшей точки. Он уже потянулся к шнурку, чтобы вызвать слуг и вышвырнуть из дома странного субъекта. В эту самую минуту я наконец ухватил краешек провалившегося в дырку конверта.
– Вот! – воскликнул я. – Вот это письмо!
Рука г-на Лакедема, которой он собирался дернуть за шнурок, замерла.
– И от кого же оно? – сухо спросил он.
– От моего отца, Авраама де Порту, – ответил я. Рука опустилась. Теперь подозрительность на его лице сменилось удивлением.
– Вы – сын Авраама? – переспросил он недоверчиво. – Авраама де Порту из Ланна? Как вас зовут, сударь?
– Исаак, – ответил я. – Исаак де Порту, к вашим услугам.
– Немыслимо! – прошептал он, внимательно меня рассматривая. – Сын Авраама! Моего друга и родственника!
Видимо, осмотр его удовлетворил. Он улыбнулся и крепко меня обнял, не обращая внимания на письмо, которое я ему протягивал.
– Я должен был сразу же вас узнать! – воскликнул он. – Вы очень похожи на своего отца, когда тому было столько же лет, сколько вам сейчас. И, скажу по чести, сударь, мне показалось ваше лицо знакомым, едва я вас увидел. Хотя, – он похлопал меня по плечу, – вы повыше Авраама и в плечах пошире… Но что же мы стоим здесь, в прихожей? Пойдемте, господин де Порту, прошу вас. Будьте моим гостем. Надеюсь, вы не откажетесь от вина и домашнего печенья? Моя кухарка прекрасно готовит, и как раз сегодня она превзошла сама себя! Видимо, предчувствовала ваше появление. – Он подмигнул, после чего, повернувшись к Юго, сказал: – Друг мой, соблаговолите передать госпоже Лакедем, что у нас гость. Я очень прошу ее присоединиться к нам, если только она еще не легла спать. И то же самое передайте дочери – эта озорница не удосужилась задержаться еще хотя бы на минуту! После этого подайте нам вина и печенья.
Я был настолько ошеломлен, что забыл о твердом решении держаться подальше от отцовского знакомца. Я молча подчинился мягкому, но властному нажиму руки г-на Лакедема и направился к двери, из которой короткое время назад появился он сам.
Мы прошли длинным коридором, поднялись во второй этаж по узкой деревянной лестнице, огражденной резными перилами, и, наконец, оказались в просторной и вместе с тем уютной комнате, стены которой были обиты тканью небесно-голубого цвета, а потолок расписан на манер карты звездного неба. Стоявший в одном углу высокий темный шкаф с множеством шкатулок и высокий стеллаж с книгами, закрывавший одну из стен, говорили о том, что это, скорее всего, рабочий кабинет хозяина дома.
Усадив меня в большое, похожее на королевский трон кресло, хозяин сел напротив и только после этого наконец обратился к письму, которое я все еще держал в руке.
– Ну-с… – сказал он. – Пока наши дамы готовятся присоединиться к нам, а Юго несет скромное угощение, я займусь письмом – с вашего позволения, молодой человек. – Он отвесил мне поклон, распечатал послание и углубился в чтение.
Дочитав, г-н Лакедем отложил бумагу в сторону и пытливо посмотрел на меня.
– Однако вы долго добирались, – сказал он. – Но все-таки добрались, и я рад приветствовать вас в моем доме. Поистине, я усматриваю перст судьбы в том, что именно сын Авраама де Порту спас дочь Исаака Лакедема от грабителей. Это знамение, не иначе. Будь я астрологом, непременно обратился бы к звездам, чтобы растолковать этот удивительный знак. – Он бросил взгляд на расписанный диковинными фигурами потолок. – Но я не астролог, а всего лишь скромный парижский ростовщик и потому предпочитаю обращаться к земным делам.
При этих словах у меня мгновенно испортилось настроение – я вспомнил рассказанную однажды Мушкетоном жуткую историю об итальянском еврее-ростовщике, который хотел вырезать у должника фунт мяса.
Впрочем, обходительный г-н Лакедем нисколько не походил на злодея с окровавленным ножом.
– Разумеется, я окажу вам всяческую помощь, какая только будет в моих силах. Ваш отец пишет, что вы избрали для себя военную карьеру… – Он покачал головой. – Не уверен в том, что это решение верное, но, коль скоро с ним согласился ваш отец, я не вправе настаивать на чем-то ином. Во всяком случае, я попробую переговорить с некоторыми господами, способными оказать помощь в этом деле. Конечно, это нелегко. И господин д'Эпернон, и господин де Тревиль, и его высокопреосвященство любят еврейские деньги, но не любят еврейских просителей. Их, впрочем, нельзя за это винить. Просителей не любит никто, а уж заимодавцев – тем более.
Итак, слова были произнесены – я действительно находился в доме еврея-ростовщика, заимодавца влиятельных особ, и при этом – давнего знакомца и даже родственника моего отца, а значит, и моего родственника, пусть и дальнего! Мысль о том, что этот человек пойдет с ходатайством по поводу моей будущей службы, испугала меня. Я поспешно сообщил ему, что уже не нуждаюсь в помощи, поскольку служу в королевской гвардии и для дальнейшего продвижения по службе не вижу ни малейших препятствий.
На всякий случай я сказал ему также и то, что зачислен кадетом роты Дезэсара под вымышленным именем «Портос».
При этом известии г-н Лакедем внимательно рассмотрел гвардейский вензель на камзоле и сказал:
– Я понимаю вас, сударь. Портос? Ну конечно, это так близко звучанию вашего настоящего имени и в то же время так необычно. Разумеется, вы поступили верно. Портос! Что же, значит, я тоже буду называть вас так, господин Портос. – Он улыбнулся. – Но я все же надеюсь, что мои услуги вам еще пригодятся. Поймите, господин Портос, ваш отец спас мне жизнь. И значит, я его должник – а теперь и ваш. Так что я очень надеюсь, что вы не станете пренебрегать возможностями старого Исаака Лакедема. Молодые люди в столице нуждаются во многом. Пока же скажу только – располагайте моими средствами, как если бы они были вашими. Мой дом и мой кошелек – к вашим услугам.
И, прошу вас, нынче же напишите об этом вашему отцу. Напишите ему также, что я отныне должник не только его, но и его сына!
– Мой отец умер, – ответил я. – Вернее, он убит. Его лицо застыло. Лоб прорезала глубокая поперечная морщина.
– Как это произошло? Кто его убил?
– Мне известно только имя убийцы. Его зовут Жаиме, – ответил я. – Больше ничего отец мне о нем не рассказал.
Я поведал хозяину дома о появлении таинственного незнакомца, о поединке в Ланне. По мере моего рассказа Исаак Лакедем все больше мрачнел. Когда я закончил, он долго молчал.
– Насколько я понимаю, отец не успел рассказать вам об этом человеке, – сказал он наконец. – И о том, почему он преследовал Авраама де Порту и… – тут мой хозяин запнулся. – И Исаака Лакедема, – добавил он, чуть понизив голос. – Что же, тогда вы узнаете об этом от меня.
ГЛАВА ШЕСТАЯ,
в которой г-н Лакедем рассказывает о давних событиях
Едва начавшись, наш разговор был прерван появлением двух женщин. Первой вошла Рашель. Она улыбнулась мне и вопросительно посмотрела на отца. Ее сопровождала средних лет сухощавая высокая дама, в черном чепце и черном же строгом платье. Несомненное сходство черт свидетельствовало, что высокая дама – мать девушки и жена ростовщика г-жа Лакедем. Когда они вошли, лицо Исаака Лакедема разгладилось, в его глазах заискрилось беззаботное веселье. Оно могло бы показаться мне искренним, если бы я по какой-то причине вдруг забыл предшествующий разговор.
– Поистине, сегодняшний вечер исполнен чудес! – воскликнул он. – Милые дамы, позвольте вам представить сына Авраама де Порту, моего старого друга. Вы должны его помнить, моя дорогая, – обратился он к жене. – Ведь мы друзья детства.
Бледное лицо дамы выразило живейшее удивление, глубоко посаженные черные глаза блеснули.
– Авраама де Порту? Нашего земляка? Боже мой, как неожиданно! – Она внимательно всматривалась в меня, словно отыскивая сходство с моим отцом. Видимо, сходство это в конце концов было ею найдено, потому что тонкие губы дрогнули в подобии улыбки. Она ласково пожала мне руку чуть выше запястья. – Добро пожаловать в наш дом, уважаемый господин де Порту. Я действительно хорошо помню Авраама, благородного человека и доброго друга.
От осмотра, вполне бесцеремонного, я почувствовал себя весьма неловко.
– И, представьте себе, – оживленно продолжил г-н Лакедем, – именно он защитил сегодня нашу дочь от уличных негодяев! Перст судьбы! Господин… э-э… Господин Портос, – обратился он ко мне, – позвольте представить мою жену, госпожу Сюзанну Лакедем.
– Весьма рад, сударыня, – пробормотал я, отвешивая поклон почтенной даме.
Все это время Рашель стояла молча, переводя растерянный взгляд с отца на меня и обратно.
– Как странно… – промолвила она после того, как г-н Лакедем представил меня ее матери. – Вы можете мне не верить, сударь, но с первого же взгляда ваше лицо показалось мне знакомым. Хотя, в отличие от моих родителей, я никогда не видела вашего отца и не могу судить, насколько вы с ним похожи…
Эти слова вызвали почему-то у хозяина дома неодобрительную гримасу.
– Собственно говоря, дорогие мои, я хотел лишь представить вам господина Портоса и еще раз поблагодарить его – в вашем присутствии, – сказал он сухо. – Надеюсь, вы присоединитесь к моему приглашению и подтвердите, что отныне двери нашего дома открыты для господина Портоса в любое время.
– Ну, разумеется! – подхватила г-жа Лакедем. – Прошу вас, молодой человек, мы будем очень рады видеть вас в нашем доме. Я мечтаю услышать о нашем старом друге, вашем отце. Надеюсь, он в добром здравии?
Я хотел было сказать, что мой отец мертв, но заметил предостерегающий взгляд г-на Лакедема. Видимо, ростовщик не желал расстраивать супругу и дочь печальным известием о гибели старого знакомого. Я молча поклонился.
– Ну-с, более я вас не задерживаю, – сказал Исаак Лакедем. На губах его вновь появилась любезная улыбка, но в голосе послышались повелительные интонации. – Мне нужно сообщить еще кое-что нашему гостю. Боюсь, эти вещи скучны для женского слуха. Кроме того, дорогая, – обратился он к жене, – ты весь день чувствовала себя не очень хорошо. А вам, Рашель, давно пора быть в постели.
Обе женщины тотчас оставили нас, на прощанье еще раз поблагодарив меня. После их ухода, г-н Лакедем несколько раз прошелся передо мной в глубокой задумчивости. Я молча наблюдал за ним. То, что сейчас наконец-то будет раскрыта тайна убийства моего отца, будоражило мое воображение. Мне не терпелось скорее услышать – и, разумеется, никаких колебаний относительно мести его убийце я более не испытывал. Только правила приличия удерживали меня от того, чтобы поторопить г-на Лакедема. Но он все мерил шагами комнату, опустив голову так, словно что-то отыскивал в полу. Руки его были сцеплены за спиною, шея по-птичьи спрятана. Так прошло не менее десяти минут. Наконец г-н Лакедем остановился и коротко взглянул на меня.
– Друг мой, – сказал он негромко, – этот рассказ касается в основном прошлого. Прошлого не только вашего отца, но и моего прошлого – хотя оно, как я полагаю, интересует вас в наименьшей степени. Однако прежде чем начать, я хочу задать вам несколько вопросов.
Я выразил согласие кивком.
– Что вы знаете о своем происхождении – кроме, разумеется, вашей принадлежности к роду де Порту? Что успел рассказать вам ваш отец? – спросил старый ростовщик, пододвигая свое кресло ближе к моему и садясь напротив. Взгляд его, казалось, стремился проникнуть мне в душу, и мне это не понравилось. Я не собирался разговаривать с этим человеком на столь болезненную тему, как мое происхождение, – несмотря на то что он был хорошим другом моего несчастного отца. Но с другой стороны, не ответив на вопрос, я не мог рассчитывать на его откровенность.
Г-н Исаак Лакедем откинулся на спинку кресла. Видимо, мое молчание он истолковал по-своему.
– Я понимаю, что вы мне можете не доверять, – сказал он. – Это ваше право. На вашем месте я, скорее всего, тоже был бы осторожен. Хорошо. Пожалуй, я сам расскажу вам обо всем, ничего не спрашивая. Но чем меньше я буду знать о том, что именно вам известно, тем больше мне придется рассказывать. Уверены ли вы, что готовы всю ночь просидеть в этом кресле, слушая старика, излагающего давние и, возможно, малоинтересные вам истории? – Последние слова г-н Лакедем произнес с нескрываемой иронией.
– Я знаю, что мой отец – португальский еврей. – Я произнес эту фразу напряженным, даже, как мне показалось, немного звенящим голосом. – Я знаю также, что он хранил это в тайне. Я знаю, что пребывание во владениях испанской короны опасно для любого члена нашей семьи. Незадолго до смерти отец заклинал меня держаться подальше от Испании. Кроме того, я полагаю, что его смерть каким-то образом связана с прошлым нашей семьи! – Я замолчал. Щеки мои горели, хотя я и сам не знал отчего: из-за стыда за низкое происхождение или от того, что я впервые произнес все это при постороннем человеке.
– Это все? – спросил г-н Лакедем, убедившись, что я не собираюсь продолжать. Его голос звучал тихо и спокойно. – Что же, вы знаете немало… и немного. Я расскажу вам то, чего вы не знаете, но должны знать – сейчас, когда Авраам де Порту ушел из жизни…
В это время раздался стук в дверь, и на пороге появился запыхавшийся Юго с подносом в руке. На подносе стояли бутылка светлого вина, два стакана и блюдо с печеньем.
– Поставь на столик, мой добрый Юго, – сказал г-н Лакедем. – И оставь нас одних. Я хочу, чтобы нас никто не беспокоил… Впрочем, – он взглянул на стенные часы, – вряд ли в это время кому-нибудь может понадобиться ростовщик… – Подождав, пока Юго удалился, он вновь обратился ко мне: – Старина Юго и приходящий в определенные часы конюх Жак – это вся наша прислуга… Позвольте вас угостить, мой друг. Это вино мне изредка удается получать из Испании, у него вкус нашей юности… – Г-н Лакедем после небольшой паузы пояснил: – Говоря «нашей», я имею в виду себя и вашего почтенного отца, да будет благословенна его память и да смилуется над его душой Всевышний.
Он ловко откупорил бутылку и наполнил стаканы. Вкус вина был непривычен, а вино чрезмерно крепкое. Во всяком случае, от первого же глотка я почувствовал легкое головокружение. Мне было неприятно такое ощущение, и я отставил стакан в сторону.
– Так вот, – сказал г-н Лакедем, рассеянно постукивая пальцами по бутылке. – Начну я свой рассказ с того, что назову вам его – а значит, и вашу, любезный Исаак, – истинную фамилию. Может быть, вы не знаете, но «де Порту» – фамилия, которую он принял, подавая прошение на получение письма о натурализации. Он решил, что раз уж нас всех называли «португальскими купцами», почему не назваться просто «Португальцем»? Ваш отец был ироничным человеком. Так вы получили это имя. В действительности же его звали Авраам Пирешу. Вернее, «ду Пирешу», потому что это был знатный род. Сегодня это имя даже произносить опасно. Не во Франции, разумеется, – добавил он. – Я имею в виду Испанию. Ваш отец заклинал вас никогда не появляться в Испании? Он был прав. Хотя вообще-то имел в виду Португалию, свою родину. Но, как вы знаете, ныне Португалия стала частью Испанского королевства, и власть кровавого Филиппа распространилась и на нее. Так вот, в Испании, особенно в бывших владениях португальского короля, это имя действительно грозит своему носителю серьезными бедами. Но впрочем, так было не всегда. Сто двадцать лет назад, когда родился ваш прадед Дуего, род ду Пирешу был одним из самых почтенных и уважаемых в Порто – тогдашней столице Португальского королевства. Пирешу занимали весьма высокое положение при дворе – министры, военачальники, королевские советники.
– Значит, мы не купцы? – живо перебил я его. – И наш род был знатным и уважаемым при королевском дворе? Но как такое могло быть, ведь мы были евреями?
– Ваш прадед, так же как его отец и, наверное, многие предки, был католиком, – ответил г-н Лакедем. – Скажите, Исаак… я хотел сказать, господин Портос… знаете ли вы, кого в Испании и Португалии обозначали словом «конверсо»?
– «Конверсо»? – Я покачал головой. – Я понимаю, что означает это слово – «обращенный». Но я не знаю, кого им называли в Испании.
– Евреев, перешедших в христианство. Их называли «конверсо», – пояснил ростовщик. – Ваши предки, господин Портос, поселились в тех землях много веков назад, еще при маврах. Когда христиане изгнали мусульман, многие евреи приняли их сторону и по прошествии какого-то времени некоторые семьи перешли в христианство. Вернее сказать, им пришлось это сделать, чтобы сохранить имущество, а зачастую и жизни. В наших преданиях сохранились свидетельства столь чудовищных преследований, что порою кажется – не люди творили это, а истинные звери в человеческом обличье. Так что евреи, жившие за Пиренеями, в том числе и предки семьи ду Пирешу, стали католиками. Как вы, наверное, догадались, мои предки поступили так же. Я думаю, господин Портос, что они, наверное, были не очень хорошими евреями. И стали, конечно, не самыми ревностными христианами. Вот таких-то «старые» христиане, испанцы и португальцы, называли «конверсо». Впрочем, есть и другое название, менее приличное, но более популярное среди простого люда – «мараны». То есть – свиньи… – Голос Исаака Лакедема при этом звучал бесстрастно, но руки, до того спокойно лежавшие на коленях, судорожно сжались в кулаки. Впрочем, он тут же разжал пальцы и даже улыбнулся. – Нельзя отказать простым арагонским крестьянам в изрядном остроумии: назвать свиньями тех, для кого свинья – нечистое животное. Должен вам сказать, господин Портос, что многие конверсо, несмотря на принятие новой веры, сохраняли старые обычаи и привычки. Например, не употребляли в пищу свинину и зайчатину. Так что мараны – не только оскорбительное, но и меткое прозвище. Действительно: кто не есть свинину? Свиньи, разумеется! – Говоря все это, Исаак Лакедем посматривал на меня с выражением такой свирепой радости, что я немедленно вспомнил ростовщика из рассказа моего верного Мушкетона и подумал, что г-н Лакедем вполне мог бы вырезать у несостоятельного должника фунт мяса. Впрочем, испугавшее меня выражение быстро исчезло с лица моего собеседника, он вновь стал спокойным, а его отрешенный взгляд медленно переходил с одного предмета обстановки на другой, словно искал какую-то опору для продолжения рассказа.
У меня пересохло во рту, и я отпил еще немного не понравившегося мне испанского вина. Это движение будто разбудило Исаака Лакедема, он вздрогнул, взглянул на меня удивленно.
– Прошу меня простить, сударь, я задумался о тех временах. Воспоминания всегда вызывают во мне странные чувства, я порою виню своих предков за то, что они предпочли отступничество изгнанию или смерти, – сказал он вполголоса. – Вам может показаться странным, что жалкий ростовщик говорит о вопросах чести? Но ростовщиком я стал только во Франции… Знаете, о евреях говорят так много дурного, что иной раз хочется соответствовать этим россказням. Евреи жадные? Евреи стремятся закабалить честных крестьян? Евреи – жестокие заимодавцы? И черт с вами, господа христиане, именно таким я и стал! Уверяю вас, господин Портос, те, кто приходят ко мне за деньгами, стонут от той твердости, с которой я требую долг и проценты! Я уверен, все они мечтают о моей смерти! С каким удовольствием все эти господа перерезали бы мне глотку или отправили на эшафот! – Старый ростовщик расхохотался и, словно в радостном возбуждении, потер руки. – Да только ведь и его преосвященство нуждается в займах! И ему приходится обращаться к Исааку Лакедему и говорить: «Мой дорогой Исаак, мне нужны деньги!» Исаак Лакедем!.. – Он посмотрел на меня и весело прищурился. – Кстати, дорогой Портос, известно ли вам происхождение этого имени?
– Нет, сударь, – сдержанно ответил я. – Нет, мне не известно, но, думаю, это имя вы получили при рождении, и, полагаю, оно означало для ваших родителей что-то очень важное.
– Как бы не так! – вскричал г-н Лакедем. – Как бы не так! Ваш отец стал де Порту – а я, тогда же и по той же причине, стал Исааком Лакедемом! Известно ли вам, что в то время так много крещеных евреев бежали из Португалии, что слово «португалец» во Франции и Голландии, например, стало обозначать просто еврея?
Разумеется, я этого не знал, хотя после памятного разговора с отцом меня не могло удивить подобное известие. Я не знал почти ничего из того, что рассказывал мне ростовщик, и чем больше я слушал его рассказ, тем сильнее испытывал противоречивые чувства, понять которые мне предстояло лишь в дальнейшем. Сейчас же я даже не пытался рассуждать, я лишь слушал поразительное повествование о судьбах испанских и португальских евреев, в том числе моих предков.
Г-н Лакедем откинул голову на спинку кресла и прикрыл рукой казавшиеся воспаленными глаза.
– Лакедем, – сказал он негромко, – Исаак Агасферус Лакедем… – Он горько усмехнулся. – Здесь, во Франции, я однажды услышал, как некто бросил лавочнику, не желавшему отпустить ему в долг товар: «Ты не просто жид! Ты настоящий Исаак Лакедем!» Я поинтересовался, что это значит. Так вот, оказывается, во Франции иногда так называют Агасфера. Вечного жида, отказавшего в краткосрочном отдыхе идущему на казнь Иисусу Христу. За то, как известно, Агасфер был обречен на вечные скитания. И я взял себе это имя при натурализации.
Он опустил руку и открыл глаза. Через мгновенье его лицо разгладилось, он ласково мне улыбнулся:
– Конечно, я преувеличиваю, господин Портос. Как бы мне хотелось порою стать столь же жестоким и бессердечным… – Исаак Лакедем развел руками. – Увы… – и добавил, к моему облегчению: – Вернемся же к нашей печальной истории. Как вы понимаете, для многих конверсо, к которым относились и ваши предки, крещение было вынужденной мерой. Нехристианин не имел шансов сколько-нибудь успешно продвигаться по службе, не мог стать дворянином. Слишком много ограничений существовало для евреев и мавров. Вот потому-то многие евреи и принимали христианство. И немедленно оказывались в привилегированном положении – ведь среди них было немалое число образованных, дельных людей с большими средствами и одаренных всяческими достоинствами. Королям же португальским – да и обществу – было в общем не важно, какой жизнью эти новые католики живут дома. Главное – все эти люди были искренне преданы престолу и стране. Португальские монархи закрывали глаза на то, что крещеные евреи продолжали придерживаться своих традиций. Некоторые даже тайно продолжали совершать иудейское богослужение. Молельни помещались в подземельях, с множеством предосторожностей…
Я тотчас вспомнил о песке, покрывавшем пол синагоги, находившейся в подвале фамильной часовни де Порту.
– Иными словами, они становились христианами – многие вполне искренне, – продолжил между тем старый ростовщик, – но при этом оставались евреями. На улице они были католиками, а у себя дома – иудеями. В большинстве семей через одно-два поколения конверсо переставали быть «новыми христианами» и превращались в просто христиан, забывших о своем происхождении и тех обычаях, которых придерживались их деды и прадеды. О прошлом напоминали лишь имена… К несчастью, ни ваш отец, ни я не относились к таким. Я говорю «к несчастью» не потому, что считаю это ошибкой. А если это и было ошибкой, то не нашей, а наших предков. «К несчастью» – потому что двойная жизнь навлекла беды на очень многих. Но мы были воспитаны так, что принимали все тяготы двойной жизни как должное. В нашем кругу были сильны особые настроения. Мы считали, что в испытании, которое послал Господь, есть смысл, недоступный пониманию других. Мы пребывали в убежденности, что событие, словно надвое разделившее их жизни, в действительности есть признак скорого прихода Мессии. – Он бросил на меня короткий взгляд, убедился, что я не очень понимаю, о чем речь, и сказал с виноватым видом: – Простите, что я так много и подробно говорю об этом, но иначе мне не удастся объяснить вам все, что касается вашей жизни и жизни вашего отца.
Меня все больше увлекал его рассказ, так что извинения нисколько не требовались. Г-н Лакедем понял это и скупо улыбнулся.
– Все же выпейте еще, – предложил он. – Это амонтильядо, мое любимое вино. Но если вы предпочитаете французские вина – ради всего святого, сударь, не стесняйтесь, скажите! Я прикажу подать анжуйского!
– Нет-нет, прекрасное вино, – поспешно ответил я. – Может быть, правда, чересчур крепко для меня. Не обращайте внимания и, прошу вас, продолжайте.
Г-н Лакедем кивнул. Через мгновение улыбка сошла с его лица.
– Да-да… – пробормотал он еле слышно. – Дада… Но мне вновь придется рассказать о том, что на первый взгляд не имеет отношения к делу. Потому я вновь прошу прощения… Так вот. Далеко-далеко на востоке, Бог весть, где именно, течет удивительная река Самбатион. – При этих словах взгляд его устремился куда-то вдаль. – За этой рекой простирается царство, в котором безбедно живут потомки десяти израильских колен, некогда уведенных в плен ассирийским царем. Шесть дней в неделю эта река столь бурна, что перейти ее невозможно – ни вброд, ни на лодке. Но в седьмой день она стихает. К сожалению, этот седьмой день – святая суббота, а в субботу нарушать покой нельзя. Поэтому те евреи, которые живут за Самбатионом, не могут прийти к нам, а мы, даже если бы отыскали то место, никогда не смогли бы соединиться с ними… Вам это покажется странным, но события, превратившие вашу семью в изгоев, связаны с этой очаровательной старинной легендой… – Он снова улыбнулся. – Итак, ваш прадед, Дуего ду Пирешу, как я уже сказал, принадлежал к числу самых уважаемых подданных его величества короля Жоао Третьего – тогда, повторяю, Португалия еще была самостоятельным государством, и в Порто правил самостоятельный монарх. Так вот, Дуего ду Пирешу был личным секретарем его величества. Он был молод, блестяще образован, энергичен и умен. Вполне можно было ожидать, что он со временем займет пост первого министра. В его семье тайно соблюдали еврейские традиции.
– Поистине, сегодняшний вечер исполнен чудес! – воскликнул он. – Милые дамы, позвольте вам представить сына Авраама де Порту, моего старого друга. Вы должны его помнить, моя дорогая, – обратился он к жене. – Ведь мы друзья детства.
Бледное лицо дамы выразило живейшее удивление, глубоко посаженные черные глаза блеснули.
– Авраама де Порту? Нашего земляка? Боже мой, как неожиданно! – Она внимательно всматривалась в меня, словно отыскивая сходство с моим отцом. Видимо, сходство это в конце концов было ею найдено, потому что тонкие губы дрогнули в подобии улыбки. Она ласково пожала мне руку чуть выше запястья. – Добро пожаловать в наш дом, уважаемый господин де Порту. Я действительно хорошо помню Авраама, благородного человека и доброго друга.
От осмотра, вполне бесцеремонного, я почувствовал себя весьма неловко.
– И, представьте себе, – оживленно продолжил г-н Лакедем, – именно он защитил сегодня нашу дочь от уличных негодяев! Перст судьбы! Господин… э-э… Господин Портос, – обратился он ко мне, – позвольте представить мою жену, госпожу Сюзанну Лакедем.
– Весьма рад, сударыня, – пробормотал я, отвешивая поклон почтенной даме.
Все это время Рашель стояла молча, переводя растерянный взгляд с отца на меня и обратно.
– Как странно… – промолвила она после того, как г-н Лакедем представил меня ее матери. – Вы можете мне не верить, сударь, но с первого же взгляда ваше лицо показалось мне знакомым. Хотя, в отличие от моих родителей, я никогда не видела вашего отца и не могу судить, насколько вы с ним похожи…
Эти слова вызвали почему-то у хозяина дома неодобрительную гримасу.
– Собственно говоря, дорогие мои, я хотел лишь представить вам господина Портоса и еще раз поблагодарить его – в вашем присутствии, – сказал он сухо. – Надеюсь, вы присоединитесь к моему приглашению и подтвердите, что отныне двери нашего дома открыты для господина Портоса в любое время.
– Ну, разумеется! – подхватила г-жа Лакедем. – Прошу вас, молодой человек, мы будем очень рады видеть вас в нашем доме. Я мечтаю услышать о нашем старом друге, вашем отце. Надеюсь, он в добром здравии?
Я хотел было сказать, что мой отец мертв, но заметил предостерегающий взгляд г-на Лакедема. Видимо, ростовщик не желал расстраивать супругу и дочь печальным известием о гибели старого знакомого. Я молча поклонился.
– Ну-с, более я вас не задерживаю, – сказал Исаак Лакедем. На губах его вновь появилась любезная улыбка, но в голосе послышались повелительные интонации. – Мне нужно сообщить еще кое-что нашему гостю. Боюсь, эти вещи скучны для женского слуха. Кроме того, дорогая, – обратился он к жене, – ты весь день чувствовала себя не очень хорошо. А вам, Рашель, давно пора быть в постели.
Обе женщины тотчас оставили нас, на прощанье еще раз поблагодарив меня. После их ухода, г-н Лакедем несколько раз прошелся передо мной в глубокой задумчивости. Я молча наблюдал за ним. То, что сейчас наконец-то будет раскрыта тайна убийства моего отца, будоражило мое воображение. Мне не терпелось скорее услышать – и, разумеется, никаких колебаний относительно мести его убийце я более не испытывал. Только правила приличия удерживали меня от того, чтобы поторопить г-на Лакедема. Но он все мерил шагами комнату, опустив голову так, словно что-то отыскивал в полу. Руки его были сцеплены за спиною, шея по-птичьи спрятана. Так прошло не менее десяти минут. Наконец г-н Лакедем остановился и коротко взглянул на меня.
– Друг мой, – сказал он негромко, – этот рассказ касается в основном прошлого. Прошлого не только вашего отца, но и моего прошлого – хотя оно, как я полагаю, интересует вас в наименьшей степени. Однако прежде чем начать, я хочу задать вам несколько вопросов.
Я выразил согласие кивком.
– Что вы знаете о своем происхождении – кроме, разумеется, вашей принадлежности к роду де Порту? Что успел рассказать вам ваш отец? – спросил старый ростовщик, пододвигая свое кресло ближе к моему и садясь напротив. Взгляд его, казалось, стремился проникнуть мне в душу, и мне это не понравилось. Я не собирался разговаривать с этим человеком на столь болезненную тему, как мое происхождение, – несмотря на то что он был хорошим другом моего несчастного отца. Но с другой стороны, не ответив на вопрос, я не мог рассчитывать на его откровенность.
Г-н Исаак Лакедем откинулся на спинку кресла. Видимо, мое молчание он истолковал по-своему.
– Я понимаю, что вы мне можете не доверять, – сказал он. – Это ваше право. На вашем месте я, скорее всего, тоже был бы осторожен. Хорошо. Пожалуй, я сам расскажу вам обо всем, ничего не спрашивая. Но чем меньше я буду знать о том, что именно вам известно, тем больше мне придется рассказывать. Уверены ли вы, что готовы всю ночь просидеть в этом кресле, слушая старика, излагающего давние и, возможно, малоинтересные вам истории? – Последние слова г-н Лакедем произнес с нескрываемой иронией.
– Я знаю, что мой отец – португальский еврей. – Я произнес эту фразу напряженным, даже, как мне показалось, немного звенящим голосом. – Я знаю также, что он хранил это в тайне. Я знаю, что пребывание во владениях испанской короны опасно для любого члена нашей семьи. Незадолго до смерти отец заклинал меня держаться подальше от Испании. Кроме того, я полагаю, что его смерть каким-то образом связана с прошлым нашей семьи! – Я замолчал. Щеки мои горели, хотя я и сам не знал отчего: из-за стыда за низкое происхождение или от того, что я впервые произнес все это при постороннем человеке.
– Это все? – спросил г-н Лакедем, убедившись, что я не собираюсь продолжать. Его голос звучал тихо и спокойно. – Что же, вы знаете немало… и немного. Я расскажу вам то, чего вы не знаете, но должны знать – сейчас, когда Авраам де Порту ушел из жизни…
В это время раздался стук в дверь, и на пороге появился запыхавшийся Юго с подносом в руке. На подносе стояли бутылка светлого вина, два стакана и блюдо с печеньем.
– Поставь на столик, мой добрый Юго, – сказал г-н Лакедем. – И оставь нас одних. Я хочу, чтобы нас никто не беспокоил… Впрочем, – он взглянул на стенные часы, – вряд ли в это время кому-нибудь может понадобиться ростовщик… – Подождав, пока Юго удалился, он вновь обратился ко мне: – Старина Юго и приходящий в определенные часы конюх Жак – это вся наша прислуга… Позвольте вас угостить, мой друг. Это вино мне изредка удается получать из Испании, у него вкус нашей юности… – Г-н Лакедем после небольшой паузы пояснил: – Говоря «нашей», я имею в виду себя и вашего почтенного отца, да будет благословенна его память и да смилуется над его душой Всевышний.
Он ловко откупорил бутылку и наполнил стаканы. Вкус вина был непривычен, а вино чрезмерно крепкое. Во всяком случае, от первого же глотка я почувствовал легкое головокружение. Мне было неприятно такое ощущение, и я отставил стакан в сторону.
– Так вот, – сказал г-н Лакедем, рассеянно постукивая пальцами по бутылке. – Начну я свой рассказ с того, что назову вам его – а значит, и вашу, любезный Исаак, – истинную фамилию. Может быть, вы не знаете, но «де Порту» – фамилия, которую он принял, подавая прошение на получение письма о натурализации. Он решил, что раз уж нас всех называли «португальскими купцами», почему не назваться просто «Португальцем»? Ваш отец был ироничным человеком. Так вы получили это имя. В действительности же его звали Авраам Пирешу. Вернее, «ду Пирешу», потому что это был знатный род. Сегодня это имя даже произносить опасно. Не во Франции, разумеется, – добавил он. – Я имею в виду Испанию. Ваш отец заклинал вас никогда не появляться в Испании? Он был прав. Хотя вообще-то имел в виду Португалию, свою родину. Но, как вы знаете, ныне Португалия стала частью Испанского королевства, и власть кровавого Филиппа распространилась и на нее. Так вот, в Испании, особенно в бывших владениях португальского короля, это имя действительно грозит своему носителю серьезными бедами. Но впрочем, так было не всегда. Сто двадцать лет назад, когда родился ваш прадед Дуего, род ду Пирешу был одним из самых почтенных и уважаемых в Порто – тогдашней столице Португальского королевства. Пирешу занимали весьма высокое положение при дворе – министры, военачальники, королевские советники.
– Значит, мы не купцы? – живо перебил я его. – И наш род был знатным и уважаемым при королевском дворе? Но как такое могло быть, ведь мы были евреями?
– Ваш прадед, так же как его отец и, наверное, многие предки, был католиком, – ответил г-н Лакедем. – Скажите, Исаак… я хотел сказать, господин Портос… знаете ли вы, кого в Испании и Португалии обозначали словом «конверсо»?
– «Конверсо»? – Я покачал головой. – Я понимаю, что означает это слово – «обращенный». Но я не знаю, кого им называли в Испании.
– Евреев, перешедших в христианство. Их называли «конверсо», – пояснил ростовщик. – Ваши предки, господин Портос, поселились в тех землях много веков назад, еще при маврах. Когда христиане изгнали мусульман, многие евреи приняли их сторону и по прошествии какого-то времени некоторые семьи перешли в христианство. Вернее сказать, им пришлось это сделать, чтобы сохранить имущество, а зачастую и жизни. В наших преданиях сохранились свидетельства столь чудовищных преследований, что порою кажется – не люди творили это, а истинные звери в человеческом обличье. Так что евреи, жившие за Пиренеями, в том числе и предки семьи ду Пирешу, стали католиками. Как вы, наверное, догадались, мои предки поступили так же. Я думаю, господин Портос, что они, наверное, были не очень хорошими евреями. И стали, конечно, не самыми ревностными христианами. Вот таких-то «старые» христиане, испанцы и португальцы, называли «конверсо». Впрочем, есть и другое название, менее приличное, но более популярное среди простого люда – «мараны». То есть – свиньи… – Голос Исаака Лакедема при этом звучал бесстрастно, но руки, до того спокойно лежавшие на коленях, судорожно сжались в кулаки. Впрочем, он тут же разжал пальцы и даже улыбнулся. – Нельзя отказать простым арагонским крестьянам в изрядном остроумии: назвать свиньями тех, для кого свинья – нечистое животное. Должен вам сказать, господин Портос, что многие конверсо, несмотря на принятие новой веры, сохраняли старые обычаи и привычки. Например, не употребляли в пищу свинину и зайчатину. Так что мараны – не только оскорбительное, но и меткое прозвище. Действительно: кто не есть свинину? Свиньи, разумеется! – Говоря все это, Исаак Лакедем посматривал на меня с выражением такой свирепой радости, что я немедленно вспомнил ростовщика из рассказа моего верного Мушкетона и подумал, что г-н Лакедем вполне мог бы вырезать у несостоятельного должника фунт мяса. Впрочем, испугавшее меня выражение быстро исчезло с лица моего собеседника, он вновь стал спокойным, а его отрешенный взгляд медленно переходил с одного предмета обстановки на другой, словно искал какую-то опору для продолжения рассказа.
У меня пересохло во рту, и я отпил еще немного не понравившегося мне испанского вина. Это движение будто разбудило Исаака Лакедема, он вздрогнул, взглянул на меня удивленно.
– Прошу меня простить, сударь, я задумался о тех временах. Воспоминания всегда вызывают во мне странные чувства, я порою виню своих предков за то, что они предпочли отступничество изгнанию или смерти, – сказал он вполголоса. – Вам может показаться странным, что жалкий ростовщик говорит о вопросах чести? Но ростовщиком я стал только во Франции… Знаете, о евреях говорят так много дурного, что иной раз хочется соответствовать этим россказням. Евреи жадные? Евреи стремятся закабалить честных крестьян? Евреи – жестокие заимодавцы? И черт с вами, господа христиане, именно таким я и стал! Уверяю вас, господин Портос, те, кто приходят ко мне за деньгами, стонут от той твердости, с которой я требую долг и проценты! Я уверен, все они мечтают о моей смерти! С каким удовольствием все эти господа перерезали бы мне глотку или отправили на эшафот! – Старый ростовщик расхохотался и, словно в радостном возбуждении, потер руки. – Да только ведь и его преосвященство нуждается в займах! И ему приходится обращаться к Исааку Лакедему и говорить: «Мой дорогой Исаак, мне нужны деньги!» Исаак Лакедем!.. – Он посмотрел на меня и весело прищурился. – Кстати, дорогой Портос, известно ли вам происхождение этого имени?
– Нет, сударь, – сдержанно ответил я. – Нет, мне не известно, но, думаю, это имя вы получили при рождении, и, полагаю, оно означало для ваших родителей что-то очень важное.
– Как бы не так! – вскричал г-н Лакедем. – Как бы не так! Ваш отец стал де Порту – а я, тогда же и по той же причине, стал Исааком Лакедемом! Известно ли вам, что в то время так много крещеных евреев бежали из Португалии, что слово «португалец» во Франции и Голландии, например, стало обозначать просто еврея?
Разумеется, я этого не знал, хотя после памятного разговора с отцом меня не могло удивить подобное известие. Я не знал почти ничего из того, что рассказывал мне ростовщик, и чем больше я слушал его рассказ, тем сильнее испытывал противоречивые чувства, понять которые мне предстояло лишь в дальнейшем. Сейчас же я даже не пытался рассуждать, я лишь слушал поразительное повествование о судьбах испанских и португальских евреев, в том числе моих предков.
Г-н Лакедем откинул голову на спинку кресла и прикрыл рукой казавшиеся воспаленными глаза.
– Лакедем, – сказал он негромко, – Исаак Агасферус Лакедем… – Он горько усмехнулся. – Здесь, во Франции, я однажды услышал, как некто бросил лавочнику, не желавшему отпустить ему в долг товар: «Ты не просто жид! Ты настоящий Исаак Лакедем!» Я поинтересовался, что это значит. Так вот, оказывается, во Франции иногда так называют Агасфера. Вечного жида, отказавшего в краткосрочном отдыхе идущему на казнь Иисусу Христу. За то, как известно, Агасфер был обречен на вечные скитания. И я взял себе это имя при натурализации.
Он опустил руку и открыл глаза. Через мгновенье его лицо разгладилось, он ласково мне улыбнулся:
– Конечно, я преувеличиваю, господин Портос. Как бы мне хотелось порою стать столь же жестоким и бессердечным… – Исаак Лакедем развел руками. – Увы… – и добавил, к моему облегчению: – Вернемся же к нашей печальной истории. Как вы понимаете, для многих конверсо, к которым относились и ваши предки, крещение было вынужденной мерой. Нехристианин не имел шансов сколько-нибудь успешно продвигаться по службе, не мог стать дворянином. Слишком много ограничений существовало для евреев и мавров. Вот потому-то многие евреи и принимали христианство. И немедленно оказывались в привилегированном положении – ведь среди них было немалое число образованных, дельных людей с большими средствами и одаренных всяческими достоинствами. Королям же португальским – да и обществу – было в общем не важно, какой жизнью эти новые католики живут дома. Главное – все эти люди были искренне преданы престолу и стране. Португальские монархи закрывали глаза на то, что крещеные евреи продолжали придерживаться своих традиций. Некоторые даже тайно продолжали совершать иудейское богослужение. Молельни помещались в подземельях, с множеством предосторожностей…
Я тотчас вспомнил о песке, покрывавшем пол синагоги, находившейся в подвале фамильной часовни де Порту.
– Иными словами, они становились христианами – многие вполне искренне, – продолжил между тем старый ростовщик, – но при этом оставались евреями. На улице они были католиками, а у себя дома – иудеями. В большинстве семей через одно-два поколения конверсо переставали быть «новыми христианами» и превращались в просто христиан, забывших о своем происхождении и тех обычаях, которых придерживались их деды и прадеды. О прошлом напоминали лишь имена… К несчастью, ни ваш отец, ни я не относились к таким. Я говорю «к несчастью» не потому, что считаю это ошибкой. А если это и было ошибкой, то не нашей, а наших предков. «К несчастью» – потому что двойная жизнь навлекла беды на очень многих. Но мы были воспитаны так, что принимали все тяготы двойной жизни как должное. В нашем кругу были сильны особые настроения. Мы считали, что в испытании, которое послал Господь, есть смысл, недоступный пониманию других. Мы пребывали в убежденности, что событие, словно надвое разделившее их жизни, в действительности есть признак скорого прихода Мессии. – Он бросил на меня короткий взгляд, убедился, что я не очень понимаю, о чем речь, и сказал с виноватым видом: – Простите, что я так много и подробно говорю об этом, но иначе мне не удастся объяснить вам все, что касается вашей жизни и жизни вашего отца.
Меня все больше увлекал его рассказ, так что извинения нисколько не требовались. Г-н Лакедем понял это и скупо улыбнулся.
– Все же выпейте еще, – предложил он. – Это амонтильядо, мое любимое вино. Но если вы предпочитаете французские вина – ради всего святого, сударь, не стесняйтесь, скажите! Я прикажу подать анжуйского!
– Нет-нет, прекрасное вино, – поспешно ответил я. – Может быть, правда, чересчур крепко для меня. Не обращайте внимания и, прошу вас, продолжайте.
Г-н Лакедем кивнул. Через мгновение улыбка сошла с его лица.
– Да-да… – пробормотал он еле слышно. – Дада… Но мне вновь придется рассказать о том, что на первый взгляд не имеет отношения к делу. Потому я вновь прошу прощения… Так вот. Далеко-далеко на востоке, Бог весть, где именно, течет удивительная река Самбатион. – При этих словах взгляд его устремился куда-то вдаль. – За этой рекой простирается царство, в котором безбедно живут потомки десяти израильских колен, некогда уведенных в плен ассирийским царем. Шесть дней в неделю эта река столь бурна, что перейти ее невозможно – ни вброд, ни на лодке. Но в седьмой день она стихает. К сожалению, этот седьмой день – святая суббота, а в субботу нарушать покой нельзя. Поэтому те евреи, которые живут за Самбатионом, не могут прийти к нам, а мы, даже если бы отыскали то место, никогда не смогли бы соединиться с ними… Вам это покажется странным, но события, превратившие вашу семью в изгоев, связаны с этой очаровательной старинной легендой… – Он снова улыбнулся. – Итак, ваш прадед, Дуего ду Пирешу, как я уже сказал, принадлежал к числу самых уважаемых подданных его величества короля Жоао Третьего – тогда, повторяю, Португалия еще была самостоятельным государством, и в Порто правил самостоятельный монарх. Так вот, Дуего ду Пирешу был личным секретарем его величества. Он был молод, блестяще образован, энергичен и умен. Вполне можно было ожидать, что он со временем займет пост первого министра. В его семье тайно соблюдали еврейские традиции.