– Я, простите, жив или умер?
– Ну, это как посмотреть… и откуда посмотреть.
– Меня вообще-то интересует не философская сторона этого вопроса, а… как бы это сказать, практическая. Физиологическаято есть.
– Что Вам сказать? – Кружение Блудного Сона, кажется, несколько замедлилось. – Практически Вы живы. Но вообще-то Вы не по адресу обращаетесь. Я отвечаю только за философскую сторону бытия. И в этом плане мог бы сказать, что одно существо в Вас уже умерло, другое все еще живо, но скоро умрет, третье спит, однако вот-вот проснется, четвертое думает, что спит, а на самом деле бодрствует, пятое наблюдает за этим бодрствующим и думает, что само бодрствует, а между тем спит и это ему снится…
– Благодарю Вас, я все понял.
– Вы прямо как Еж! – восхитился Блудный Сон. – И все же… еще минутку! Я очень рекомендовал бы Вам поразмышлять о том из Ваших существ, которое вознамерилось на полном серьезецеловать мифическую и Спящую Уродину, считая себя бесстрашным глупым человеком и, по-видимому, таковым являясьво исполнение одной допотопной легенды… И о другом Вашем существе, которое догадывается, что все допотопные легенды сомнительны, и, кроме того, вообще склонно оспорить тезис о своем бесстрашии и глупости, считая себя скорее трусливым и умным!
– Я не хочу и не буду размышлять обо всем этом. – Петропавел держался руками за голову. – Мне тут навязали чужую легенду, убедили в необходимости ей следовать, я следовал… а теперь говорят: «Не следуй ей, это чепуха, тебя разыгрывают!» Я просто теряюсь…
– Но ведь вопрос не в том, разыгрывают – не разыгрывают…
– А в чем?
– Ну, в том, насколько сами Выпозволяете себя разыгрывать…
– Я не позволяю! Не позволяю! – дважды сделал заявление Петропавел.
– Вот и пеняйте на себя. Хозяин барин!
– Но… получается, тут вообще верить никому нельзя! Между прочим, и Вам в том числе.
– Я Сон, с меня взятки гладки. Снам хочешь верь, хочешь нет, знаете ли…
– Так мне не целовать Спящую Уродину? Неустраивать всего этого… с Бон Жуаном и прочими? Инсценировка, значит… Да где же Вы?
– Я, как бы это сказать, блуждаю поодаль, – такой ответ услышал Петропавел. Но это был ответ на последний его вопрос – вопрос, для него, кстати, не очень важный. А о Спящей Уродине – ни слова.
Петропавел подождал сколько вытерпел и, не дождавшись, пристальным взглядом исследовал пустоватые окрестности Белого Света, чтобы… Ничего давно уже не осталось от всех его «чтобы» – и от этого последнего «чтобы» тоже ничего не осталось.
– Зачем я живу? – с отчаяньем почти крикнул он.
– Вот хорошая постановка вопроса, – одобрил издали Блудный Сон. – Теперь бы только не ответитьна него – и тогда Вы само совершенство.
– Можете считать меня совершенством прямо сейчас, – грустно пошутил Петропавел. – Я не отвечу. – Он вздохнул. – Выработали мы замечательный план со Слономоськой, чтобы я мог в конце концов поцеловать эту пресловутую Спящую Уродину, если она, конечно, предпочтет меня…
– Чтобы?– Блудный Сон даже задержался на мгновение – впрочем, виден не стал все равно.
– Чтобы она пробудилась от сна…
– Чтобы?
– Чтобы, пробудившись от сна, встала и освободила мне дорогу!
– Чтобы?
– Да что ж Вы заладили-то, ей-Богу!.. Чтобы по этой дороге мне уйти домой и – жить дальше! Но всех этих «чтобы» уже не существует.
– Жить дальше – и только-то? Живите дальше здесь…где это тоже не возбраняется!
Петропавел усмехнулся:
– Интересное дело! Чего ради мне здесь жить, если у меня вообще-то дом есть? И потом, другиеу меня планы, понимаете?
– Понимаю, чего ж тут не понять! Человек предполагает, а Бог…
– Вы думаете, это… Бог вмешался?
– Экий Вы, однако! Что за формулировки – «вмешался»? Вы бы хоть понимали, что Бог не можетвмешаться, потому как вмешиваются обычно в чужие дела. А для Бога нет «чужих дел», ибо всев руках Божьих, – о каком, извините, «вмешательстве» идет речь? Стало быть, просто-напросто Ваши прежние планы не соответствовали Божьему промыслу. Вы ошиблись… оши бались– и только.
– Все время ошибался?
– Все время.
– И как же мне теперь? – Петропавел пристально вгляделся в пространство: на секунду ему показалось даже, что он увидел Блудного Сона.
– Вернуться к началу, дорогой мой! Что там было в начале, ну-ка?
– В начале было… слово!
– Вот к слову и вернитесь.
– К какому-то определенному слову?
…М-да, такого продолжительного периода чужого смеха Петропавлу еще не приходилось переживать. Но переживал он его, к чести сказать, мужественно. И дождался-таки исхода. Исход был таков:
– Вне всякого сомнения, дорогой мой, Вы все еще спите, – сказал Блудный Сон. – Вы спите, и я Вам снюсь.
– А другие? Другие тоже приснились?
– Ну, это Вы уж у других и спросите.
– А вот… что касается Вас, долго Вы еще будете мне сниться?
– Не знаю, а что?
– Да нет, просто… Просто все совсем иллюзорно стало.
– Иллюзорно и было, только Вы не замечали. А теперь… теперь я Вас поздравляю.
– С чем?
– Ну, как же, заметили все-таки! Многие вообще ничего не замечают. Так и живут, думая, что правдаживут.
– А на самом деле?
– А на самом деле, теле, тили-тили, тили-бом!
– Поконкретнее, прошу Вас! – взмолился Петропавел. Раз взмолился, два взмолился… Но никого больше ни рядом, ни поодаль не мелькало. Зато упал на одну из протянутых ладоней Петропавла невесомый какой-то предмет. Оказалось, живой. Мошка. Тля. Чепуха на палочке. На четырех палочках.
От килограмма к килограмму и так далее
Еж отпущения
– Ну, это как посмотреть… и откуда посмотреть.
– Меня вообще-то интересует не философская сторона этого вопроса, а… как бы это сказать, практическая. Физиологическаято есть.
– Что Вам сказать? – Кружение Блудного Сона, кажется, несколько замедлилось. – Практически Вы живы. Но вообще-то Вы не по адресу обращаетесь. Я отвечаю только за философскую сторону бытия. И в этом плане мог бы сказать, что одно существо в Вас уже умерло, другое все еще живо, но скоро умрет, третье спит, однако вот-вот проснется, четвертое думает, что спит, а на самом деле бодрствует, пятое наблюдает за этим бодрствующим и думает, что само бодрствует, а между тем спит и это ему снится…
– Благодарю Вас, я все понял.
– Вы прямо как Еж! – восхитился Блудный Сон. – И все же… еще минутку! Я очень рекомендовал бы Вам поразмышлять о том из Ваших существ, которое вознамерилось на полном серьезецеловать мифическую и Спящую Уродину, считая себя бесстрашным глупым человеком и, по-видимому, таковым являясьво исполнение одной допотопной легенды… И о другом Вашем существе, которое догадывается, что все допотопные легенды сомнительны, и, кроме того, вообще склонно оспорить тезис о своем бесстрашии и глупости, считая себя скорее трусливым и умным!
– Я не хочу и не буду размышлять обо всем этом. – Петропавел держался руками за голову. – Мне тут навязали чужую легенду, убедили в необходимости ей следовать, я следовал… а теперь говорят: «Не следуй ей, это чепуха, тебя разыгрывают!» Я просто теряюсь…
– Но ведь вопрос не в том, разыгрывают – не разыгрывают…
– А в чем?
– Ну, в том, насколько сами Выпозволяете себя разыгрывать…
– Я не позволяю! Не позволяю! – дважды сделал заявление Петропавел.
– Вот и пеняйте на себя. Хозяин барин!
– Но… получается, тут вообще верить никому нельзя! Между прочим, и Вам в том числе.
– Я Сон, с меня взятки гладки. Снам хочешь верь, хочешь нет, знаете ли…
– Так мне не целовать Спящую Уродину? Неустраивать всего этого… с Бон Жуаном и прочими? Инсценировка, значит… Да где же Вы?
– Я, как бы это сказать, блуждаю поодаль, – такой ответ услышал Петропавел. Но это был ответ на последний его вопрос – вопрос, для него, кстати, не очень важный. А о Спящей Уродине – ни слова.
Петропавел подождал сколько вытерпел и, не дождавшись, пристальным взглядом исследовал пустоватые окрестности Белого Света, чтобы… Ничего давно уже не осталось от всех его «чтобы» – и от этого последнего «чтобы» тоже ничего не осталось.
– Зачем я живу? – с отчаяньем почти крикнул он.
– Вот хорошая постановка вопроса, – одобрил издали Блудный Сон. – Теперь бы только не ответитьна него – и тогда Вы само совершенство.
– Можете считать меня совершенством прямо сейчас, – грустно пошутил Петропавел. – Я не отвечу. – Он вздохнул. – Выработали мы замечательный план со Слономоськой, чтобы я мог в конце концов поцеловать эту пресловутую Спящую Уродину, если она, конечно, предпочтет меня…
– Чтобы?– Блудный Сон даже задержался на мгновение – впрочем, виден не стал все равно.
– Чтобы она пробудилась от сна…
– Чтобы?
– Чтобы, пробудившись от сна, встала и освободила мне дорогу!
– Чтобы?
– Да что ж Вы заладили-то, ей-Богу!.. Чтобы по этой дороге мне уйти домой и – жить дальше! Но всех этих «чтобы» уже не существует.
– Жить дальше – и только-то? Живите дальше здесь…где это тоже не возбраняется!
Петропавел усмехнулся:
– Интересное дело! Чего ради мне здесь жить, если у меня вообще-то дом есть? И потом, другиеу меня планы, понимаете?
– Понимаю, чего ж тут не понять! Человек предполагает, а Бог…
– Вы думаете, это… Бог вмешался?
– Экий Вы, однако! Что за формулировки – «вмешался»? Вы бы хоть понимали, что Бог не можетвмешаться, потому как вмешиваются обычно в чужие дела. А для Бога нет «чужих дел», ибо всев руках Божьих, – о каком, извините, «вмешательстве» идет речь? Стало быть, просто-напросто Ваши прежние планы не соответствовали Божьему промыслу. Вы ошиблись… оши бались– и только.
– Все время ошибался?
– Все время.
– И как же мне теперь? – Петропавел пристально вгляделся в пространство: на секунду ему показалось даже, что он увидел Блудного Сона.
– Вернуться к началу, дорогой мой! Что там было в начале, ну-ка?
– В начале было… слово!
– Вот к слову и вернитесь.
– К какому-то определенному слову?
…М-да, такого продолжительного периода чужого смеха Петропавлу еще не приходилось переживать. Но переживал он его, к чести сказать, мужественно. И дождался-таки исхода. Исход был таков:
– Вне всякого сомнения, дорогой мой, Вы все еще спите, – сказал Блудный Сон. – Вы спите, и я Вам снюсь.
– А другие? Другие тоже приснились?
– Ну, это Вы уж у других и спросите.
– А вот… что касается Вас, долго Вы еще будете мне сниться?
– Не знаю, а что?
– Да нет, просто… Просто все совсем иллюзорно стало.
– Иллюзорно и было, только Вы не замечали. А теперь… теперь я Вас поздравляю.
– С чем?
– Ну, как же, заметили все-таки! Многие вообще ничего не замечают. Так и живут, думая, что правдаживут.
– А на самом деле?
– А на самом деле, теле, тили-тили, тили-бом!
– Поконкретнее, прошу Вас! – взмолился Петропавел. Раз взмолился, два взмолился… Но никого больше ни рядом, ни поодаль не мелькало. Зато упал на одну из протянутых ладоней Петропавла невесомый какой-то предмет. Оказалось, живой. Мошка. Тля. Чепуха на палочке. На четырех палочках.
От килограмма к килограмму и так далее
– Привет, – кисло сказал Петропавел, ничего в ответ не ожидая. И зря.
– Привет, – еле слышно пискнула чепуха. – Не узнал?
– Как-то… не очень, – сэтикетничал Петропавел.
Чепуха тонюсенько рассмеялась:
– Да и как узнаешь! Пустяк живого веса, ничтожество, блудный сор…
– Блудный сор? – Петропавел насторожился.
– Это я так… образновыражаясь. Вообще-то мы уже встречались – я еще обещал следить за тобой. Ладно, не мучайся, я Грамм Небесный.
– Я с Гномомзнаком Небесным, – внес ясность Петропавел.
– Раз ты с Гномом знаком, то и со мной, выходит, тоже: я часть тогоГнома. Грамм, если быть точным.
Петропавел чуть не застонал.
– Нечего застанывать. Эка невидаль – Грамм Небесный! Не Килограмм ведь – Килограммом бы тебе руку-то отшибло!.. Да и не узнал бы ты меня, предстань я тут как Килограмм Небесный.
Петропавел сознался, что действительно не узнал бы.
– Ну вот! А я между тем… и этим честно за тобой следил.
– Между чем и чем?
– Между Сциллой и Харибдой, между молотом и наковальней, между городом и деревней, между умственным и физическим трудом! – с горячностью выкрикнул Грамм.
Петропавел чуть было не зааплодировал, но в последний миг опомнился:
– Вот прихлопнул бы я Вас – и поминай как звали! Кстати, получается, звали-то – как? Гном, Грамм?
Поймать Грамма Небесного врасплох не удалось.
– Да как только не звали! – вздохнул он. – Просто как хотели, так и звали. Но это ихпроблемы.
– Кого – «их»?
– Да тех которые звали. А ко мнеих представления обо мнеотношения не имеют.
– Знакомые мотивы! – Петропавел подозрительно вгляделся в ладонь.
– Ах! – беспечно пропищал Грамм Небесный. – Все уже кем-нибудь сказано – и по многу раз.
– Лучше бы Вам все-таки Гномом быть, – некстати озаботился Петропавел. – А то, – он легонько потряс ладонью, – как-то очень уж… ненадежно.
– Не-на-деж-но, не-вы-год-но, не-у-доб-но! – отсканировал Грамм Небесный, явно в антирекламных целях.
Петропавел тончайшим образом улыбнулся. Грамм был, конечно, тот же Гном, только в малых дозах.
– Значит, что же… Эволюция такова: от Грамма через Килограмм к Гному?
– Ну, если даже так, то потом к Центнеру, Тонне и далее. – Писк Грамма сделался гордым.
– Куда ж далее-то? – затосковал Петропавел, вспомнив о массивной Спящей Уродине.
Грамм Небесный не ответил.
– Куда ж далее-то? – повторил Петропавел.
– В ответ на твой вопрос я пожал плечами, – объяснился Грамм, – но ты этого, конечно, мог и не заметить.
Петропавел извинился, а потом взял и спросил, причем как бы безразлично:
– Говорят, Спящую Уродину целовать уже не обязательно?
Вопрос получился как нельзя болеесветским,
– Ну, если говорят…– уважительно отозвался Грамм Небесный. – Тогда, может быть, и не стоит целовать. Надо верить тому, что говорят.
Петропавел, еще несколько минут назад призванный к прямо противоположному, даже осунулся:
– Но как же в таком случае освободить дорогу к дому?
– К чьему дому?
– К моему! («Опять пошло-поехало!» – загрустил Петропавел).
– А где твой дом?
– Трудно сказать…
– Ну вот! – выразительно пискнул Грамм Небесный. – Сначала надо выяснить, где дом, а потом, может, и дорогу освобождать не придется. Если дорога, например, и так свободна.
– Но на ней же лежала Спящая Уродина!
– Вот то-то и оно, лежала!.Это когда-а-а еще было… Однако тебе никто не поручится в том, что она там до сих пор лежит. Могла ведь встать и уйти…
– Как это… когда она Спящая?!
– А если она лунатик? Лунатики ведь ходят во сне.
Петропавел зарычал как зверь:
– Меня не предупреждали, что она лунатик!
– Ты прямо как зверь зарычал, – адекватно отреагировал Грамм Небесный. – Ну, а когда ты хотел бы, чтобы тебя предупредили? Ты ведь не проявил интереса к этому аспекту проблемы. Хотя с твоей стороны было бы вполне естественно, услышав о Спящей Уродине впервые,задать вопрос типа: «А она случайноне лунатик, та Спящая Уродина?» И тебе, я уверен, точноответили бы: «Да кто ж ее знает? Может, лунатик, а может, и нет». – Грамм Небесный без труда выдержал непосильно долгую паузу. – А потом, с чего ты вообще взял, что она спящая?
– Ну, знаете ли! Если она называется «Спящей Уродиной», то вполне нормально предположить…
– Тебе бы в передачах «Живое слово» выступать! – саркастически пропищал Грамм Небесный. – «Называется»!.. Вот Мертвое море называется «мертвым» – так что ж, хоронить его теперь? Или ты ужеучаствовал в похоронах?
– Не участвовал, – буркнул Петропавел.
– Надеюсь, что также не были не состоял,– походя понадеялся Грамм Небесный. – Ты еще, чего доброго, скажешь, что она и Уродина, эта Спящая Уродина!
– Разве нет? – тоже чуть ли не пискнул Петропавел.
– То есть… я не знаю! Но очень может быть, что и нет. В крайнем случае, она, скажем так, не красавица, но ведь и ты не красавец!
– При чем тут я? – Петропавел разозлился.
– Ну подумай сам, – примирительно продолжал Грамм Небесный, – если она так велика, что взгляд не охватывает ее целиком,мыслимо ли вообще сказать что-нибудь определенное о ее внешних данных? Может статься, она неземной красоты, да поди обозри ее! И потом… смотря на чей вкус! Кроме того, она дама… А о дамах, как о мертвых, – либо хорошо, либо ничего.
– Я домой хочу! – прорвало вдруг Петропавла.
– Эко тебя прорвало… – Грамм Небесный снова продемонстрировал поразительную точность реакций. – Хочешь – так иди, никто не держит.
– Не держит! Когда у вас тут на дорогах черт знает что валяется…
– Не только у нас – вообще на всехдорогах черт знает что валяется, – прибегнул к обобщению Грамм Небесный.
– Да, но нигде тебя не заставляют целовать то, что валяется.
– И тут не заставляют, успокойся. У тебя какие-то… левые сведения обо всем!
– «Левые»! – горько усмехнулся Петропавел, а Грамм Небесный с внезапным азартом предложил:
– Поохотимся?
– На кого смотря, – гуманистично уклонился Петропавел.
– Да на Ежа, которому все понятно. Знаешь Ежа? Так вот… Я вообще-то в данную минутугонец, меня за тобой послали: слетай, говорят, пригласи на охоту. Никому ведь в голову не могло прийти, что тебе прямо сейчас как раз и приспичит целовать Спящую Уродину.
– Что это значит – мнеприспичит? У меня заданиетакое… ее целовать!
– А-а… ну, если, конечно, задание,то дело другое, – толерантно пропищал Грамм. – Правда, никто не знает точно, где она и существует ли вообще, но это так… детали.
– Слономоська все знает точно. Спящая Уродина – невеста Слономоськи.
– А Слономоську-то ты где нашел? Он же не в доступе: его ведь, кажется, водилидо последнего времени!
– Водили! Напоказ. Вот я случайно и набрел на то место, где водят.
– Вот уж не повезло тебе! Гм… Спящая Уродина – невеста Слономоськи, забавный поворот! Все-таки он былпоэт, тотСлономоська.
– Почему «был», почему «тот»? – встревожился Петропавел.
– Неважно! – Грамм Небесный резко зашевелился на его онемевшей ладони. – Нам пора, если ты согласен гонятьЕжа. Согласен?
– Не знаю… А зачем?
– Противный, вот зачем. Все всегда ему понятно… Чтобы впредь не выпендривался!
– И действительно не будет выпендриваться?
– Будет! Он ведь выпендривается принципиально,– с пониманием дела объяснил Грамм Небесный.
– Чего ж тогда гонять зря?
– Ты напоминаешь мне человека, который спрашивает: зачем руки мыть, если все равно испачкаются? – Грамм Небесный затих, потом встрепенулся и сказал сурово: – Для гигиеныгонять будем. Гигиену уважаешь?
– О да! – горячо отозвался Петропавел, немытый несколько дней… или лет… или веков…
– А уважаешь гигиену – так гоняй Ежа,– афористично закончил Грамм и тонко взревел.
На его рев начали появляться… начали появляться – Петропавел не узнавал никого.
– Что это за люди?
– Ну, если это люди…– Повозившись на ладони, Грамм начал быстро перечислять: – Ой ли-с-Двумя-Головами, Королева Цаца, Безмозглое-без-Глаза, Всадник Лукой ли, Шармоська, Воще Таинственный, Остов Мира, Смежное Дитя, Летучий Жуан, Пластилин Бессмертный, Тридевятый Нидерландец, Бон Слонопут… все, я утомился, я же Грамм – не Тонна! Соразмеряй задания!..
Мироздание рухнуло. Петропавел сел на землю в предобморочном состоянии. Голова кружилась в разные стороны… в абсолютноразные стороны. Его стошнило – прямо на ладонь с Граммом Небесным.
– Фу! – сказал тот, отряхнулся и улетел с ладони.
– Вот Вам и «фу»… – вяло присоединился зеленый Петропавел, теряя-таки сознание от стыда и совести.
– Ну, заполировал! – оценил этот поступок полузнакомый детский голос. – Хотя… всё яснее ясного: перепады атмосферного давления – кто хочешь с крышей поссорится.
Голоса слились, потом разлились обратно. Когда Петропавел открыл глаза, над ним стояло Смежное Дитя… кажется. Дитя было смежным со Стариком. Двумя разными здоровыми глазами оно укоризненно смотрело на Петропавла.
– Удачный симбиоз, – задумчиво оценил Петропавел. – Если бы вы соединились другими половинами, у вас могло бы вообще не оказаться глаз.
– Что ты гонишь!.. – не согласилось Смежное Дитя. – У нас же Безмозглое-без-Глаза…
– …без глаза, стало быть, и без мозгов, – не сказать чтобы деликатно констатировал Петропавел и взглянул на Безмозглое. Как ни странное, органы зрения – как один, так и другой – у того были на месте.
Страшно стесняясь обоихсвоих глаз, бесполое существо проворчало:
– Еще одно доказательство того, насколько язык… – Как и ожидалось, сон тут же сковал его постоянно отсутствующие члены.
Нет, Петропавел не стал ни к кому из них придираться. Наученный горьким опытом, он стоически принял новые имена и обличья, решив не обращать на все это никакоговнимания. Поразило же его нечто прямо противоположное, а именно – неизменность поведения Ежа, которому, как и прежде, все было понятно. Данная черта личности Ежа неожиданно показалась Петропавлу последним островком стабильности в этом уплывающем из-под ног мире. И за это, стало быть, – за это!– надлежало устроить на него охоту… «Вот гады!» – гневно сказал в сердце своем Петропавел и тут же дал себе слово защищать верного прежним идеалам Ежа до последней капли крови… а подумав немножко, дал то же самое слово и всем присутствовавшим.
– Я буду защищать верного прежним идеалам Ежа до последней капли крови! – так прямо и заявил он, испытующе взглянув на почти незнакомое ему общество.
– Своейкрови или его?– двумя голосами поинтересовался страшноватый на вид Ой ли-с-Двумя-Головами, на каждой из которых было толькопо одному глазу, а Пластилин – кажется, Бессмертный – сказал:
– Да ради Бога.., Кто ж Вам мешает пролить чью угодно кровь – жела тельновсе-таки свою!
«Неприятно, – подумал Петропавел, – что они желаютименно моей крови».
– Привет, – еле слышно пискнула чепуха. – Не узнал?
– Как-то… не очень, – сэтикетничал Петропавел.
Чепуха тонюсенько рассмеялась:
– Да и как узнаешь! Пустяк живого веса, ничтожество, блудный сор…
– Блудный сор? – Петропавел насторожился.
– Это я так… образновыражаясь. Вообще-то мы уже встречались – я еще обещал следить за тобой. Ладно, не мучайся, я Грамм Небесный.
– Я с Гномомзнаком Небесным, – внес ясность Петропавел.
– Раз ты с Гномом знаком, то и со мной, выходит, тоже: я часть тогоГнома. Грамм, если быть точным.
Петропавел чуть не застонал.
– Нечего застанывать. Эка невидаль – Грамм Небесный! Не Килограмм ведь – Килограммом бы тебе руку-то отшибло!.. Да и не узнал бы ты меня, предстань я тут как Килограмм Небесный.
Петропавел сознался, что действительно не узнал бы.
– Ну вот! А я между тем… и этим честно за тобой следил.
– Между чем и чем?
– Между Сциллой и Харибдой, между молотом и наковальней, между городом и деревней, между умственным и физическим трудом! – с горячностью выкрикнул Грамм.
Петропавел чуть было не зааплодировал, но в последний миг опомнился:
– Вот прихлопнул бы я Вас – и поминай как звали! Кстати, получается, звали-то – как? Гном, Грамм?
Поймать Грамма Небесного врасплох не удалось.
– Да как только не звали! – вздохнул он. – Просто как хотели, так и звали. Но это ихпроблемы.
– Кого – «их»?
– Да тех которые звали. А ко мнеих представления обо мнеотношения не имеют.
– Знакомые мотивы! – Петропавел подозрительно вгляделся в ладонь.
– Ах! – беспечно пропищал Грамм Небесный. – Все уже кем-нибудь сказано – и по многу раз.
– Лучше бы Вам все-таки Гномом быть, – некстати озаботился Петропавел. – А то, – он легонько потряс ладонью, – как-то очень уж… ненадежно.
– Не-на-деж-но, не-вы-год-но, не-у-доб-но! – отсканировал Грамм Небесный, явно в антирекламных целях.
Петропавел тончайшим образом улыбнулся. Грамм был, конечно, тот же Гном, только в малых дозах.
– Значит, что же… Эволюция такова: от Грамма через Килограмм к Гному?
– Ну, если даже так, то потом к Центнеру, Тонне и далее. – Писк Грамма сделался гордым.
– Куда ж далее-то? – затосковал Петропавел, вспомнив о массивной Спящей Уродине.
Грамм Небесный не ответил.
– Куда ж далее-то? – повторил Петропавел.
– В ответ на твой вопрос я пожал плечами, – объяснился Грамм, – но ты этого, конечно, мог и не заметить.
Петропавел извинился, а потом взял и спросил, причем как бы безразлично:
– Говорят, Спящую Уродину целовать уже не обязательно?
Вопрос получился как нельзя болеесветским,
– Ну, если говорят…– уважительно отозвался Грамм Небесный. – Тогда, может быть, и не стоит целовать. Надо верить тому, что говорят.
Петропавел, еще несколько минут назад призванный к прямо противоположному, даже осунулся:
– Но как же в таком случае освободить дорогу к дому?
– К чьему дому?
– К моему! («Опять пошло-поехало!» – загрустил Петропавел).
– А где твой дом?
– Трудно сказать…
– Ну вот! – выразительно пискнул Грамм Небесный. – Сначала надо выяснить, где дом, а потом, может, и дорогу освобождать не придется. Если дорога, например, и так свободна.
– Но на ней же лежала Спящая Уродина!
– Вот то-то и оно, лежала!.Это когда-а-а еще было… Однако тебе никто не поручится в том, что она там до сих пор лежит. Могла ведь встать и уйти…
– Как это… когда она Спящая?!
– А если она лунатик? Лунатики ведь ходят во сне.
Петропавел зарычал как зверь:
– Меня не предупреждали, что она лунатик!
– Ты прямо как зверь зарычал, – адекватно отреагировал Грамм Небесный. – Ну, а когда ты хотел бы, чтобы тебя предупредили? Ты ведь не проявил интереса к этому аспекту проблемы. Хотя с твоей стороны было бы вполне естественно, услышав о Спящей Уродине впервые,задать вопрос типа: «А она случайноне лунатик, та Спящая Уродина?» И тебе, я уверен, точноответили бы: «Да кто ж ее знает? Может, лунатик, а может, и нет». – Грамм Небесный без труда выдержал непосильно долгую паузу. – А потом, с чего ты вообще взял, что она спящая?
– Ну, знаете ли! Если она называется «Спящей Уродиной», то вполне нормально предположить…
– Тебе бы в передачах «Живое слово» выступать! – саркастически пропищал Грамм Небесный. – «Называется»!.. Вот Мертвое море называется «мертвым» – так что ж, хоронить его теперь? Или ты ужеучаствовал в похоронах?
– Не участвовал, – буркнул Петропавел.
– Надеюсь, что также не были не состоял,– походя понадеялся Грамм Небесный. – Ты еще, чего доброго, скажешь, что она и Уродина, эта Спящая Уродина!
– Разве нет? – тоже чуть ли не пискнул Петропавел.
– То есть… я не знаю! Но очень может быть, что и нет. В крайнем случае, она, скажем так, не красавица, но ведь и ты не красавец!
– При чем тут я? – Петропавел разозлился.
– Ну подумай сам, – примирительно продолжал Грамм Небесный, – если она так велика, что взгляд не охватывает ее целиком,мыслимо ли вообще сказать что-нибудь определенное о ее внешних данных? Может статься, она неземной красоты, да поди обозри ее! И потом… смотря на чей вкус! Кроме того, она дама… А о дамах, как о мертвых, – либо хорошо, либо ничего.
– Я домой хочу! – прорвало вдруг Петропавла.
– Эко тебя прорвало… – Грамм Небесный снова продемонстрировал поразительную точность реакций. – Хочешь – так иди, никто не держит.
– Не держит! Когда у вас тут на дорогах черт знает что валяется…
– Не только у нас – вообще на всехдорогах черт знает что валяется, – прибегнул к обобщению Грамм Небесный.
– Да, но нигде тебя не заставляют целовать то, что валяется.
– И тут не заставляют, успокойся. У тебя какие-то… левые сведения обо всем!
– «Левые»! – горько усмехнулся Петропавел, а Грамм Небесный с внезапным азартом предложил:
– Поохотимся?
– На кого смотря, – гуманистично уклонился Петропавел.
– Да на Ежа, которому все понятно. Знаешь Ежа? Так вот… Я вообще-то в данную минутугонец, меня за тобой послали: слетай, говорят, пригласи на охоту. Никому ведь в голову не могло прийти, что тебе прямо сейчас как раз и приспичит целовать Спящую Уродину.
– Что это значит – мнеприспичит? У меня заданиетакое… ее целовать!
– А-а… ну, если, конечно, задание,то дело другое, – толерантно пропищал Грамм. – Правда, никто не знает точно, где она и существует ли вообще, но это так… детали.
– Слономоська все знает точно. Спящая Уродина – невеста Слономоськи.
– А Слономоську-то ты где нашел? Он же не в доступе: его ведь, кажется, водилидо последнего времени!
– Водили! Напоказ. Вот я случайно и набрел на то место, где водят.
– Вот уж не повезло тебе! Гм… Спящая Уродина – невеста Слономоськи, забавный поворот! Все-таки он былпоэт, тотСлономоська.
– Почему «был», почему «тот»? – встревожился Петропавел.
– Неважно! – Грамм Небесный резко зашевелился на его онемевшей ладони. – Нам пора, если ты согласен гонятьЕжа. Согласен?
– Не знаю… А зачем?
– Противный, вот зачем. Все всегда ему понятно… Чтобы впредь не выпендривался!
– И действительно не будет выпендриваться?
– Будет! Он ведь выпендривается принципиально,– с пониманием дела объяснил Грамм Небесный.
– Чего ж тогда гонять зря?
– Ты напоминаешь мне человека, который спрашивает: зачем руки мыть, если все равно испачкаются? – Грамм Небесный затих, потом встрепенулся и сказал сурово: – Для гигиеныгонять будем. Гигиену уважаешь?
– О да! – горячо отозвался Петропавел, немытый несколько дней… или лет… или веков…
– А уважаешь гигиену – так гоняй Ежа,– афористично закончил Грамм и тонко взревел.
На его рев начали появляться… начали появляться – Петропавел не узнавал никого.
– Что это за люди?
– Ну, если это люди…– Повозившись на ладони, Грамм начал быстро перечислять: – Ой ли-с-Двумя-Головами, Королева Цаца, Безмозглое-без-Глаза, Всадник Лукой ли, Шармоська, Воще Таинственный, Остов Мира, Смежное Дитя, Летучий Жуан, Пластилин Бессмертный, Тридевятый Нидерландец, Бон Слонопут… все, я утомился, я же Грамм – не Тонна! Соразмеряй задания!..
Мироздание рухнуло. Петропавел сел на землю в предобморочном состоянии. Голова кружилась в разные стороны… в абсолютноразные стороны. Его стошнило – прямо на ладонь с Граммом Небесным.
– Фу! – сказал тот, отряхнулся и улетел с ладони.
– Вот Вам и «фу»… – вяло присоединился зеленый Петропавел, теряя-таки сознание от стыда и совести.
– Ну, заполировал! – оценил этот поступок полузнакомый детский голос. – Хотя… всё яснее ясного: перепады атмосферного давления – кто хочешь с крышей поссорится.
Голоса слились, потом разлились обратно. Когда Петропавел открыл глаза, над ним стояло Смежное Дитя… кажется. Дитя было смежным со Стариком. Двумя разными здоровыми глазами оно укоризненно смотрело на Петропавла.
– Удачный симбиоз, – задумчиво оценил Петропавел. – Если бы вы соединились другими половинами, у вас могло бы вообще не оказаться глаз.
– Что ты гонишь!.. – не согласилось Смежное Дитя. – У нас же Безмозглое-без-Глаза…
– …без глаза, стало быть, и без мозгов, – не сказать чтобы деликатно констатировал Петропавел и взглянул на Безмозглое. Как ни странное, органы зрения – как один, так и другой – у того были на месте.
Страшно стесняясь обоихсвоих глаз, бесполое существо проворчало:
– Еще одно доказательство того, насколько язык… – Как и ожидалось, сон тут же сковал его постоянно отсутствующие члены.
Нет, Петропавел не стал ни к кому из них придираться. Наученный горьким опытом, он стоически принял новые имена и обличья, решив не обращать на все это никакоговнимания. Поразило же его нечто прямо противоположное, а именно – неизменность поведения Ежа, которому, как и прежде, все было понятно. Данная черта личности Ежа неожиданно показалась Петропавлу последним островком стабильности в этом уплывающем из-под ног мире. И за это, стало быть, – за это!– надлежало устроить на него охоту… «Вот гады!» – гневно сказал в сердце своем Петропавел и тут же дал себе слово защищать верного прежним идеалам Ежа до последней капли крови… а подумав немножко, дал то же самое слово и всем присутствовавшим.
– Я буду защищать верного прежним идеалам Ежа до последней капли крови! – так прямо и заявил он, испытующе взглянув на почти незнакомое ему общество.
– Своейкрови или его?– двумя голосами поинтересовался страшноватый на вид Ой ли-с-Двумя-Головами, на каждой из которых было толькопо одному глазу, а Пластилин – кажется, Бессмертный – сказал:
– Да ради Бога.., Кто ж Вам мешает пролить чью угодно кровь – жела тельновсе-таки свою!
«Неприятно, – подумал Петропавел, – что они желаютименно моей крови».
Еж отпущения
Из охотников только один был на коне – Всадник Лукой ли, малоинтересный старик в черных одеждах не по росту. Вот и вся тебе кавалерия. Ее-то, немногочисленную эту кавалерию, и следовало вывести из строя прежде всего – как наиболее опасную для
гонимогоЕжа. Если убить коня, размышлял Петропавел, то вероятность поимки Ежа сократится
по крайней меревполовину. Правда, Всадник Лукой ли с коня не слезал никогда, так что оставалось одно – убить коня Всадника Лукой ли
подВсадником Лукой ли, а это было весьма и весьма непросто.
Петропавел перебрал в уме все известные ему способы убийства коней, потрясшие его, между прочим,своей жестокостью, и остановился на самом безобидном – том, которому соответствовала речевая формула «Капля ни котина убивает лошадь».Стало быть, достать эту каплю никотина – и убить ею данную конкретную лошадь, всего-то и дел!
Развязной походкой Петропавел подошел к кому попало – как выяснилось, к Пластилину Бессмертному (дольше обычного задержавшемуся в образе некоего Папаши) – и сказал:
– Папаша, закурить не найдется? – после чего тут же, на месте, и получил затрещину. – Извините, папаша…
– It does not matter at all! – был странный ответ бессмертного, но не тогополиглота.
Хуже всего, что новые качества старых знакомых Петропавла перемешались в полном беспорядке и вычислить линии поведения новых знакомыхтеперь оказывалось явно невозможно. Приходилось обращаться наобум и – не предвидеть последствий.
– Вы не курите? – спросил Петропавел у того, кого Грамм Небесный отрекомендовал ему как Летучего Жуана.
– Я летаю! – с собственнымдостоинством ответил тот и улетел, дав тем самым понять, что летание и курение – это в точностикак гений и злодейство.
– Закурить даст кто-нибудь или нет? – Вопрос Петропавла прозвучал зычно.
– Ну, что ты прикопался ко всем и каждому? – воскликнуло Смежное Дитя и коротко предложило: – На!
– Спасибо, детка, – даже растрогался Петропавел, вынимая из протянутой ему пачки «Marlboro» две сигареты «Пегас».
– Две штуки? Ну, пурга!.. – обиженно возопило Дитя. – А морда не треснет?
– Надеюсь, что треснет, – признался Петропавел и загадочно добавил: – У кого-нибудь.
– Хорошо бы, у тебятреснула! – мечтательно произнесло Смежное Дитя, впрочем сразу же утрачивая интерес к Петропавлу.
А тот твердым шагом подошел к коню Всадника Лукой ли и не церемонясь засунул обе сигареты в ржавшую от преждевременной эмоции пасть животного. Животное чавкнуло с приятным аппетитом, после чего упало и стремительно издохло. Всадник Лукой ли кубарем скатился в траву и из травы изумленно взглянул на Петропавла.
– ЧтоВы сделали и зачемВы это сделали? – Такой подробный вопрос задал Всадник Лукой ли, видимо более разговорчивый, чем Всадник-с-Двумя-Головами.
– Я убил лошадь каплей никотина. Или двумя, – с ответственностью за происшедшее заявил Петропавел.
– Вот идиот! – восхитился Всадник Лукой ли и обратился ко всем присутствующим со словами: – Он убил лошадь каплей никотина. Или двумя.
– Вот идиот! – поразились присутствующие.
– Наша кавалерия на время выведена из строя, – трезво пискнул Грамм Небесный. – Это и Ежу понятно. Эй, Еж!
Ничего, видимо, не подозревая. Еж вышел из-за пенька.
– Тебе понятно?
– Мне все понятно, – опять не солгал тот.
– Ату его! – вскричал Бон Слонопут – невысокое существо, то худевшее, то толстевшее прямона глазах, – и, забыв о потере кавалерии, все бросились за Ежом.
Петропавел понял: его промедление подобно смерти Ежа – и со всех ног припустился вослед охотникам.
Вскоре стало ясно, что угнаться за Ежом проще простого: маленькие пятки млекопитающего мелькали отнюдьне со скоростью света. Петропавел догнал преследуемого практически моментально.
– Я буду защищать тебя! – на бегу поклялся он Ежу.
– Зачем?.. – От изумления Еж остановился. Охотники, как ни странно, – тоже.
– Ну, для того… – Петропавел растерянно смотрел на преследователей.
– Еж, – крикнул солидный Остов Мира, страшно похожий на Пупа Земли, – долго ты еще намерен прохлаждаться? Тут многие уже утрачивают охотничий азарт.
– Прошу извинить! – гаркнул Еж и, искоса взглянув на Петропавла – оченьподозрительно, снова дал деру. Охотники, с гиканьем и улюлюканьем сорвавшись с места, одною общею пулею промчались мимо Петропавла – Пеший Всадник Лукой ли только буркнул: «Ты зачем моего коника замучил?» Впрочем, ответа дожидаться не стал.
С минуту Петропавел постоял молча, думая о том, как это все-таки низко – преследовать беззащитное существо, даже с его согласия… Однако нежданно-негаданно в нем самом взял и проснулся охотничий азарт. Проснулся и – принял безобразные формы.
– Лови-и-и! – почти завизжал Петропавел и в несколько прыжков опередил ошарашивающихся на бегу охотников. Когда до Ежа оставалось уже рукой Петропавла подать, преследователь сбросил куртку и, раскрутив ее над головой как лассо, метко бросил вперед. Куртка накрыла Ежа. Бедняга сделал шаг-другой и – замер. Взявшись за рукава, Петропавел поднял куртку, имевшую вид мешочка с Ежом.
– Я поймал его! Он здесь!
Снова остановившиеся охотники с весьма и весьма почтительного расстояния исподлобья взирали на Петропавла. К протянутому мешочку с Ежом никто не подходил.
– Вот же он, Еж… – акцентировал Петропавел. – Охота закончена, ура!
– Выпусти Ежа, садист! – сказал вдруг двумя опять одинаковыми голосами энергичный всё-таки старикан, Ой ли-с-Двумя-Головами.
– Почему? – Петропавел стоял как Килограммом Небесным пораженный. – Он же выпендривался…
– Это не твое собачье дело. Это наше и его собачье дело.
– Но меня ведь пригласили… поохотиться!
Ой ли-с-Двумя-Головами покрутил пальцем у виска Безмозглого-без-Глаза:
– Именно что поохотиться!Поохотиться, но не ловить!.Нет, ты скажи: слово «ловить» вообще звучало? Какого черта ты тут за всех – и за меняв том числе – решаешь, чем должна закончиться охота? Может, это, по нашим представлениям, неудачнаяохота должна была быть!
– Но ведь ваш Еж, он же едва передвигается…
– Как может, так и передвигается. И не тебеего учить передвигаться, это и Ежу понятно. Эй, Еж!
– Чего? – обиженно откликнулся Еж из мешочка.
– Тебе понятно?
– Нет, – закапризничал тот. – Теперьмне не ничего не понятно!
– Ну, долго ты еще животное мучить будешь, зверь? – Этот яростный вопрос Ой ли-с-Двумя-Головами (и голосами) был обращен уже к Петропавлу. Пришлось ему положить куртку на траву и развернуть ее. Свободный как птица Еж с укоризной взглянул на мучителя и задал вдруг такого стрекача, что пятерым петропавлам было бы теперь уже не догнать его.
– Видишь, чтоты наделал? – зазвучал необыкновеннотихий голос, просто шепот Воще Таинственного, и зазвучал как на похоронах. – У нас был свой противный, но интеллектуальныйкритерий по имени Еж. Ты лишил нас этого противного, но интеллектуальногокритерия – и мы теперь как без рук… то есть как без головы. Придется – на то время, пока животное не оклемается, – тебепобыть Ежом.
– Как это? – ужаснулся Петропавел.
– Да так вот… Будешь сидеть в кустах – все время наготове – и отзываться на слово «Еж».
– Еще не хватало! – Петропавел возмутился до самой глубины своей, как известно, бездонной души.
– Послушай, – шепотом сказал Воще Таинственный, – твоего согласия спрашивают? Тебя назначаютЕжом, понимаешь? И тебе придетсяим быть. Вот и весь мой сказ. Для начала от тебя требуется, чтобы ты изучил повадки ежей… ну, то есть приспособился ходить на четвереньках – брюхом по земле, а также принюхиваться…
– Что значит «принюхиваться»? – Петропавла словно паралич разбил.
– Это когда ежи так сопят… посапывают отрывисто, как бы принюхиваясь – и на самом деле, между прочим, принюхиваясь. Давай-ка попробуем. Принюхайся!
– Нет! – Вопреки ожиданиям Петропавла голос его прозвучал совсем безвольно.
Воще Таинственный исключительнотихо, но весело рассмеялся:
– Ты ведешь себя так, словно в самом делеот тебя зависит, как тебе себя вести. Между тем от тебя это… да и вообще ничего! – давно уже не зависит, а стало быть, успокойся навсегда!
– Вы хотите сказать, что это от васзависит? – осведомился Петропавел с сарказмом, правда остаточным.
Воще Таинственный вздохнул и воще таинственно переглянулся с другими. Другие развели руками, как бы все понимая, но как бы не будучи в состоянии что-либо сделать.
Петропавел перебрал в уме все известные ему способы убийства коней, потрясшие его, между прочим,своей жестокостью, и остановился на самом безобидном – том, которому соответствовала речевая формула «Капля ни котина убивает лошадь».Стало быть, достать эту каплю никотина – и убить ею данную конкретную лошадь, всего-то и дел!
Развязной походкой Петропавел подошел к кому попало – как выяснилось, к Пластилину Бессмертному (дольше обычного задержавшемуся в образе некоего Папаши) – и сказал:
– Папаша, закурить не найдется? – после чего тут же, на месте, и получил затрещину. – Извините, папаша…
– It does not matter at all! – был странный ответ бессмертного, но не тогополиглота.
Хуже всего, что новые качества старых знакомых Петропавла перемешались в полном беспорядке и вычислить линии поведения новых знакомыхтеперь оказывалось явно невозможно. Приходилось обращаться наобум и – не предвидеть последствий.
– Вы не курите? – спросил Петропавел у того, кого Грамм Небесный отрекомендовал ему как Летучего Жуана.
– Я летаю! – с собственнымдостоинством ответил тот и улетел, дав тем самым понять, что летание и курение – это в точностикак гений и злодейство.
– Закурить даст кто-нибудь или нет? – Вопрос Петропавла прозвучал зычно.
– Ну, что ты прикопался ко всем и каждому? – воскликнуло Смежное Дитя и коротко предложило: – На!
– Спасибо, детка, – даже растрогался Петропавел, вынимая из протянутой ему пачки «Marlboro» две сигареты «Пегас».
– Две штуки? Ну, пурга!.. – обиженно возопило Дитя. – А морда не треснет?
– Надеюсь, что треснет, – признался Петропавел и загадочно добавил: – У кого-нибудь.
– Хорошо бы, у тебятреснула! – мечтательно произнесло Смежное Дитя, впрочем сразу же утрачивая интерес к Петропавлу.
А тот твердым шагом подошел к коню Всадника Лукой ли и не церемонясь засунул обе сигареты в ржавшую от преждевременной эмоции пасть животного. Животное чавкнуло с приятным аппетитом, после чего упало и стремительно издохло. Всадник Лукой ли кубарем скатился в траву и из травы изумленно взглянул на Петропавла.
– ЧтоВы сделали и зачемВы это сделали? – Такой подробный вопрос задал Всадник Лукой ли, видимо более разговорчивый, чем Всадник-с-Двумя-Головами.
– Я убил лошадь каплей никотина. Или двумя, – с ответственностью за происшедшее заявил Петропавел.
– Вот идиот! – восхитился Всадник Лукой ли и обратился ко всем присутствующим со словами: – Он убил лошадь каплей никотина. Или двумя.
– Вот идиот! – поразились присутствующие.
– Наша кавалерия на время выведена из строя, – трезво пискнул Грамм Небесный. – Это и Ежу понятно. Эй, Еж!
Ничего, видимо, не подозревая. Еж вышел из-за пенька.
– Тебе понятно?
– Мне все понятно, – опять не солгал тот.
– Ату его! – вскричал Бон Слонопут – невысокое существо, то худевшее, то толстевшее прямона глазах, – и, забыв о потере кавалерии, все бросились за Ежом.
Петропавел понял: его промедление подобно смерти Ежа – и со всех ног припустился вослед охотникам.
Вскоре стало ясно, что угнаться за Ежом проще простого: маленькие пятки млекопитающего мелькали отнюдьне со скоростью света. Петропавел догнал преследуемого практически моментально.
– Я буду защищать тебя! – на бегу поклялся он Ежу.
– Зачем?.. – От изумления Еж остановился. Охотники, как ни странно, – тоже.
– Ну, для того… – Петропавел растерянно смотрел на преследователей.
– Еж, – крикнул солидный Остов Мира, страшно похожий на Пупа Земли, – долго ты еще намерен прохлаждаться? Тут многие уже утрачивают охотничий азарт.
– Прошу извинить! – гаркнул Еж и, искоса взглянув на Петропавла – оченьподозрительно, снова дал деру. Охотники, с гиканьем и улюлюканьем сорвавшись с места, одною общею пулею промчались мимо Петропавла – Пеший Всадник Лукой ли только буркнул: «Ты зачем моего коника замучил?» Впрочем, ответа дожидаться не стал.
С минуту Петропавел постоял молча, думая о том, как это все-таки низко – преследовать беззащитное существо, даже с его согласия… Однако нежданно-негаданно в нем самом взял и проснулся охотничий азарт. Проснулся и – принял безобразные формы.
– Лови-и-и! – почти завизжал Петропавел и в несколько прыжков опередил ошарашивающихся на бегу охотников. Когда до Ежа оставалось уже рукой Петропавла подать, преследователь сбросил куртку и, раскрутив ее над головой как лассо, метко бросил вперед. Куртка накрыла Ежа. Бедняга сделал шаг-другой и – замер. Взявшись за рукава, Петропавел поднял куртку, имевшую вид мешочка с Ежом.
– Я поймал его! Он здесь!
Снова остановившиеся охотники с весьма и весьма почтительного расстояния исподлобья взирали на Петропавла. К протянутому мешочку с Ежом никто не подходил.
– Вот же он, Еж… – акцентировал Петропавел. – Охота закончена, ура!
– Выпусти Ежа, садист! – сказал вдруг двумя опять одинаковыми голосами энергичный всё-таки старикан, Ой ли-с-Двумя-Головами.
– Почему? – Петропавел стоял как Килограммом Небесным пораженный. – Он же выпендривался…
– Это не твое собачье дело. Это наше и его собачье дело.
– Но меня ведь пригласили… поохотиться!
Ой ли-с-Двумя-Головами покрутил пальцем у виска Безмозглого-без-Глаза:
– Именно что поохотиться!Поохотиться, но не ловить!.Нет, ты скажи: слово «ловить» вообще звучало? Какого черта ты тут за всех – и за меняв том числе – решаешь, чем должна закончиться охота? Может, это, по нашим представлениям, неудачнаяохота должна была быть!
– Но ведь ваш Еж, он же едва передвигается…
– Как может, так и передвигается. И не тебеего учить передвигаться, это и Ежу понятно. Эй, Еж!
– Чего? – обиженно откликнулся Еж из мешочка.
– Тебе понятно?
– Нет, – закапризничал тот. – Теперьмне не ничего не понятно!
– Ну, долго ты еще животное мучить будешь, зверь? – Этот яростный вопрос Ой ли-с-Двумя-Головами (и голосами) был обращен уже к Петропавлу. Пришлось ему положить куртку на траву и развернуть ее. Свободный как птица Еж с укоризной взглянул на мучителя и задал вдруг такого стрекача, что пятерым петропавлам было бы теперь уже не догнать его.
– Видишь, чтоты наделал? – зазвучал необыкновеннотихий голос, просто шепот Воще Таинственного, и зазвучал как на похоронах. – У нас был свой противный, но интеллектуальныйкритерий по имени Еж. Ты лишил нас этого противного, но интеллектуальногокритерия – и мы теперь как без рук… то есть как без головы. Придется – на то время, пока животное не оклемается, – тебепобыть Ежом.
– Как это? – ужаснулся Петропавел.
– Да так вот… Будешь сидеть в кустах – все время наготове – и отзываться на слово «Еж».
– Еще не хватало! – Петропавел возмутился до самой глубины своей, как известно, бездонной души.
– Послушай, – шепотом сказал Воще Таинственный, – твоего согласия спрашивают? Тебя назначаютЕжом, понимаешь? И тебе придетсяим быть. Вот и весь мой сказ. Для начала от тебя требуется, чтобы ты изучил повадки ежей… ну, то есть приспособился ходить на четвереньках – брюхом по земле, а также принюхиваться…
– Что значит «принюхиваться»? – Петропавла словно паралич разбил.
– Это когда ежи так сопят… посапывают отрывисто, как бы принюхиваясь – и на самом деле, между прочим, принюхиваясь. Давай-ка попробуем. Принюхайся!
– Нет! – Вопреки ожиданиям Петропавла голос его прозвучал совсем безвольно.
Воще Таинственный исключительнотихо, но весело рассмеялся:
– Ты ведешь себя так, словно в самом делеот тебя зависит, как тебе себя вести. Между тем от тебя это… да и вообще ничего! – давно уже не зависит, а стало быть, успокойся навсегда!
– Вы хотите сказать, что это от васзависит? – осведомился Петропавел с сарказмом, правда остаточным.
Воще Таинственный вздохнул и воще таинственно переглянулся с другими. Другие развели руками, как бы все понимая, но как бы не будучи в состоянии что-либо сделать.