Если его все равно не слышат, решил Петропавел, имеет смысл, по крайней мере, разрядиться. Решение было приведено в исполнение немедленно.
– Эй вы, мерзавцы! (– Не слышат! –) То, что я подчиняюсь вашим дурацким распоряжениям, еще не значит, что вы победили! Я в любой момент могу плюнуть на все это и порвать ваш смехотворный поводок! Теперь, когда во мне чуть ли не тонна весу, кое-кого из вас я мог бы и растоптать очень даже спокойно. Так что имейте это в виду, я все-таки Слономоська!
– Ура! – взвизгнула Шармоська. – В нем проснулось самосознание! Он сказал: «Я все-таки Слономоська!».
Тут все они бросились к Петропавлу, принялись пожимать ему конечности – и трудно было понять, как случилось, что голос его стал вдруг слышен.
– Долго еще будет продолжаться этот идиотизм? – сразу жевоспользовался он падением звукового барьера.
Ответа не было. Петропавлу опять показалось, что никто ничего не услышал.
– Не пора ли кончать со всем этим? – повторил он. – А если кому-то очень недостает Слономоськи, он мог бы попробовать сам сделаться Слономоськой, не обременяя других, так сказать.
– А хрен ли Слономоська больше ничего не говорит? – закапризничало Смежное Дитя, словно Петропавел действительно не произнес ни слова. – Пусть говорит!
– Видишь ли, детка, – начал объяснять Воще Таинственный, – когда в живом существе просыпается самосознание, данное живое существо чаще всего впадает в шоковое состояние: слишком уж сильным оказывается потрясение. Дай Слономоське прийти в себя, не торопи его… Вспомни о том миге, когда ты впервые осознал себя человеком!
– А с чего ты взял, дед, что я человек, позвольте полюбопытствовать? – смежно, как ему и полагалось, высказалось престарелое Дитя, путая пустое «Вы» с сердечным «ты». – Я торчу от таких фишек!
За время этого диалога Петропавел совершенно случайнопонял кое-что, имевшее отношение непосредственно к его теперешнему положению.
– Позвольте мне как Слономоське… – сказал он специальнымэкспериментальным голосом – и даже продолжать не стал.
Его услышали, зашептались:
– Внимание! Он говорит! Слушайте Слономоську!
– Да пошли Вы со своим Слономоськой… – снова сказал он теперь уже обычным своим голосом и снова не стал продолжать.
После мучительной паузы Смежное Дитя заныло:
– Он опять не говорит! Я ему сейчас просто вломлю промеж ушей!
Так и есть… Худшие предположения Петропавла оправдывались: его слышали толькотогда, когда он говорил, что называется, от имени Слономоськи, то есть когда он былСлономоськой. Стоило только ему вернуться в своеестественное состояние – его переставали воспринимать органами слуха. На него вообще не обращали внимания, Да, веселая теперь начнется жизнь. Раздвоение личности уже обеспечено… Стоп-стоп-стоп: раздвоение личности! Или – мания двуличия, как называл это Слономоська. Ну конечно! Значит… Значит, Слономоська тоже не всегдабыл Слономоськой – знавал он, значит, и другие времена. Кем же он был? Неужели человеком? Хотя ведь…
Это было открытие: оказывается, Петропавел не мог с достаточной определенностью сказать, был Слономоська человеком или нет даже в тот момент, когда Петропавел его впервые увидел. Конечно, он помнил, что перед ним предстало существо, отдаленно напоминающее слона и моську сразу, причем довольно громадное, но вот человеческоесущество или… или нечеловеческое? Вопрос этот вдруг показался Петропавлу неразрешимым абсолютно. А6-со-лтат-но.
– Я должен сосредоточиться, – грозно сказал себе Петропавел. – Я должен собраться.
– Уйдем отсюда, – предложил всем присутствующим Воще Бессмертный. – Не будем мешать ему пробуждаться. – И они на цыпочках покинули Петропавла. Тот остался один как перс.
Он сосредоточился. Он собрался. Ясности не было. Слономоська возникал в его памяти как слово. Возникал как понятие. Но никакого конкретногообъекта не стояло за этим понятием, несмотря на то, что об объекте этом Петропавел как будто бы знал все: и что натура его крайне противоречива, и что Слономоська хотел как-то покончить жизнь самоубийством, но не мог решить, кого именно убить в себе – слона или моську, и что у него есть невеста – Тридевятая Цаца, она же Спящая Уродина…
Впрочем, ни той ни другой как будто тоже уже не существовало: Тридевятая Цаца не то вообще распалась… не то, наоборот, объединилась со Смежной Королевой и с Летучим Нидерландцем, которые, в свою очередь, не то распались, не то объединились с другими… или ираспались, иобъединились. А про Спящую Уродину вообще теперь ничего не понятно… Хоть Блудный Сон и утверждает, что тут(где «тут» – тоже большой вопрос!) все так и было и что Петропавел раньше тут тоже был– и правда, когда бы в противном случае он успел пригвоздить Гуллимена к борту арены эспадой? – а кроме того, был еще и не тут, а там, где был в соответствии с его, Петропавла, представлениями!
«Я б хотел забыться и заснуть!» – пропел вдруг Петропавел и засмеялся. Засмеялся, надо сказать, довольно глупо. И как раз в этот самый миг – бывают же совпадения… совпадения совпадений! – мимо него опять проскакал Всадник-с-Двумя-Головами: теперь-то уж Петропавел точно разглядел, что не какой-нибудь вообще – с двумя головами, а именно тот самый!
– Постойте! – крикнул Петропавел. Всадник остановился – немыслимо далеко.
– Простите, – Петропавел употребил на это «Простите» весь голос, который у него был, – Вы и есть тот самый Всадник-с-Двумя-Головами?
И тут же Петропавел подумал: «Что за глупый вопрос я задал!», но Всадник-с-Двумя-Головами уже кивнул и – исчез. А куда исчез, неизвестно: направление определить было невозможно.
– Какая нелепость! – вслух сказал Петропавел.
– Никакая не нелепость, – ответил Блудный Сон, снова возникший ниоткуда. – Всадник-с-Двумя-Головами – молчаливый персонаж, за все это время он не проронил ни слова. Так что ему действительно можно задавать только те вопросы, на которые допустимы однозначныеответы. А больше он тебе ничего не скажет. Пока.
– Тогда Вы говорите! – потребовал Петропавел и испугался своей требовательности. Но Блудный Сон, казалось, не обратил на это внимания.
– Я, конечно, скажу. Если Ваш запрос будет сформулирован корректно, а… а не как всегда.
Петропавел напрягся, как зонтик.
– Слономоська – человек?
– Так… – приостановился Блудный Сон. – Запрос сформулирован как всегда, чего и следовало ожидать. Насколько я понимаю. Вас в данный момент интересует, человек ли Вы, ибо Вы и есть Слономоська.
– Да нет! – нетерпеливо отвечал Петропавел. – Даже если я Слономоська, то не я себя интересую, а тотСлономоська… ну, как это сказать, экс-Слономоська, он человек?
– Для меня этот вопрос праздный, – твердо ответил Блудный Сон! Как и для всех тут: уверяю Вас, ответа на него никто не знает. Это же не оговаривалось!
– Где не оговаривалось?
– Ну, здесь… И там тоже. Это нигдене оговаривалось. Просто… Слономоська предъявлялся как некоторая данность– и все! Да обычно это и не оговаривается никем и никогда. А то странно было бы: «Здравствуйте, меня зовут так-то и так-то, я человек». Стало быть, не оговаривается. Зачем же Вы спрашиваете, человек он или нет, если нам не даноэтого знать?
– Просто я никак не могу вспомнить.
– А что касается всех остальных – про нихВы вспомнили? Про Ежа, например, он кто, животное? Сам по себеживотное, животное в своемпредставлении или животное в Вашем представлении? И когда Вы были Ежом, а Вы ведь успели уже им побывать, Вы были животным? Животным для себяили для других? Животным в представлении человека, которым Вы ещебыли, или животным в представлении человека, которым Вы уже не были, то есть фактически животным в представлении животного?
Петропавел слабо загородился конечностью от призрака Блудного Сона. В точности он не знал даже того, когда именноон перестал быть Ежом и сделался Слономоськой, да и вообще-то перестал лион быть Ежом и сделался лиСлономоськой, а если и перестал, и сделался, то сохранилось ли в нем что-нибудь от человека… или никогда и не было ничего от человека, а напротив, всегда он представлял собою метафизическую субстанцию, говорящуюметафизическую субстанцию, по меткому, как латышский стрелок, выражению Таинственного Остова… Да, он мог связно рассказать о том, кем его считалиили за кого принимали, но вот кем он действительно при этом был… и был ли?
Страшный сад
Oh, come to me, oh, come!
– Эй вы, мерзавцы! (– Не слышат! –) То, что я подчиняюсь вашим дурацким распоряжениям, еще не значит, что вы победили! Я в любой момент могу плюнуть на все это и порвать ваш смехотворный поводок! Теперь, когда во мне чуть ли не тонна весу, кое-кого из вас я мог бы и растоптать очень даже спокойно. Так что имейте это в виду, я все-таки Слономоська!
– Ура! – взвизгнула Шармоська. – В нем проснулось самосознание! Он сказал: «Я все-таки Слономоська!».
Тут все они бросились к Петропавлу, принялись пожимать ему конечности – и трудно было понять, как случилось, что голос его стал вдруг слышен.
– Долго еще будет продолжаться этот идиотизм? – сразу жевоспользовался он падением звукового барьера.
Ответа не было. Петропавлу опять показалось, что никто ничего не услышал.
– Не пора ли кончать со всем этим? – повторил он. – А если кому-то очень недостает Слономоськи, он мог бы попробовать сам сделаться Слономоськой, не обременяя других, так сказать.
– А хрен ли Слономоська больше ничего не говорит? – закапризничало Смежное Дитя, словно Петропавел действительно не произнес ни слова. – Пусть говорит!
– Видишь ли, детка, – начал объяснять Воще Таинственный, – когда в живом существе просыпается самосознание, данное живое существо чаще всего впадает в шоковое состояние: слишком уж сильным оказывается потрясение. Дай Слономоське прийти в себя, не торопи его… Вспомни о том миге, когда ты впервые осознал себя человеком!
– А с чего ты взял, дед, что я человек, позвольте полюбопытствовать? – смежно, как ему и полагалось, высказалось престарелое Дитя, путая пустое «Вы» с сердечным «ты». – Я торчу от таких фишек!
За время этого диалога Петропавел совершенно случайнопонял кое-что, имевшее отношение непосредственно к его теперешнему положению.
– Позвольте мне как Слономоське… – сказал он специальнымэкспериментальным голосом – и даже продолжать не стал.
Его услышали, зашептались:
– Внимание! Он говорит! Слушайте Слономоську!
– Да пошли Вы со своим Слономоськой… – снова сказал он теперь уже обычным своим голосом и снова не стал продолжать.
После мучительной паузы Смежное Дитя заныло:
– Он опять не говорит! Я ему сейчас просто вломлю промеж ушей!
Так и есть… Худшие предположения Петропавла оправдывались: его слышали толькотогда, когда он говорил, что называется, от имени Слономоськи, то есть когда он былСлономоськой. Стоило только ему вернуться в своеестественное состояние – его переставали воспринимать органами слуха. На него вообще не обращали внимания, Да, веселая теперь начнется жизнь. Раздвоение личности уже обеспечено… Стоп-стоп-стоп: раздвоение личности! Или – мания двуличия, как называл это Слономоська. Ну конечно! Значит… Значит, Слономоська тоже не всегдабыл Слономоськой – знавал он, значит, и другие времена. Кем же он был? Неужели человеком? Хотя ведь…
Это было открытие: оказывается, Петропавел не мог с достаточной определенностью сказать, был Слономоська человеком или нет даже в тот момент, когда Петропавел его впервые увидел. Конечно, он помнил, что перед ним предстало существо, отдаленно напоминающее слона и моську сразу, причем довольно громадное, но вот человеческоесущество или… или нечеловеческое? Вопрос этот вдруг показался Петропавлу неразрешимым абсолютно. А6-со-лтат-но.
– Я должен сосредоточиться, – грозно сказал себе Петропавел. – Я должен собраться.
– Уйдем отсюда, – предложил всем присутствующим Воще Бессмертный. – Не будем мешать ему пробуждаться. – И они на цыпочках покинули Петропавла. Тот остался один как перс.
Он сосредоточился. Он собрался. Ясности не было. Слономоська возникал в его памяти как слово. Возникал как понятие. Но никакого конкретногообъекта не стояло за этим понятием, несмотря на то, что об объекте этом Петропавел как будто бы знал все: и что натура его крайне противоречива, и что Слономоська хотел как-то покончить жизнь самоубийством, но не мог решить, кого именно убить в себе – слона или моську, и что у него есть невеста – Тридевятая Цаца, она же Спящая Уродина…
Впрочем, ни той ни другой как будто тоже уже не существовало: Тридевятая Цаца не то вообще распалась… не то, наоборот, объединилась со Смежной Королевой и с Летучим Нидерландцем, которые, в свою очередь, не то распались, не то объединились с другими… или ираспались, иобъединились. А про Спящую Уродину вообще теперь ничего не понятно… Хоть Блудный Сон и утверждает, что тут(где «тут» – тоже большой вопрос!) все так и было и что Петропавел раньше тут тоже был– и правда, когда бы в противном случае он успел пригвоздить Гуллимена к борту арены эспадой? – а кроме того, был еще и не тут, а там, где был в соответствии с его, Петропавла, представлениями!
«Я б хотел забыться и заснуть!» – пропел вдруг Петропавел и засмеялся. Засмеялся, надо сказать, довольно глупо. И как раз в этот самый миг – бывают же совпадения… совпадения совпадений! – мимо него опять проскакал Всадник-с-Двумя-Головами: теперь-то уж Петропавел точно разглядел, что не какой-нибудь вообще – с двумя головами, а именно тот самый!
– Постойте! – крикнул Петропавел. Всадник остановился – немыслимо далеко.
– Простите, – Петропавел употребил на это «Простите» весь голос, который у него был, – Вы и есть тот самый Всадник-с-Двумя-Головами?
И тут же Петропавел подумал: «Что за глупый вопрос я задал!», но Всадник-с-Двумя-Головами уже кивнул и – исчез. А куда исчез, неизвестно: направление определить было невозможно.
– Какая нелепость! – вслух сказал Петропавел.
– Никакая не нелепость, – ответил Блудный Сон, снова возникший ниоткуда. – Всадник-с-Двумя-Головами – молчаливый персонаж, за все это время он не проронил ни слова. Так что ему действительно можно задавать только те вопросы, на которые допустимы однозначныеответы. А больше он тебе ничего не скажет. Пока.
– Тогда Вы говорите! – потребовал Петропавел и испугался своей требовательности. Но Блудный Сон, казалось, не обратил на это внимания.
– Я, конечно, скажу. Если Ваш запрос будет сформулирован корректно, а… а не как всегда.
Петропавел напрягся, как зонтик.
– Слономоська – человек?
– Так… – приостановился Блудный Сон. – Запрос сформулирован как всегда, чего и следовало ожидать. Насколько я понимаю. Вас в данный момент интересует, человек ли Вы, ибо Вы и есть Слономоська.
– Да нет! – нетерпеливо отвечал Петропавел. – Даже если я Слономоська, то не я себя интересую, а тотСлономоська… ну, как это сказать, экс-Слономоська, он человек?
– Для меня этот вопрос праздный, – твердо ответил Блудный Сон! Как и для всех тут: уверяю Вас, ответа на него никто не знает. Это же не оговаривалось!
– Где не оговаривалось?
– Ну, здесь… И там тоже. Это нигдене оговаривалось. Просто… Слономоська предъявлялся как некоторая данность– и все! Да обычно это и не оговаривается никем и никогда. А то странно было бы: «Здравствуйте, меня зовут так-то и так-то, я человек». Стало быть, не оговаривается. Зачем же Вы спрашиваете, человек он или нет, если нам не даноэтого знать?
– Просто я никак не могу вспомнить.
– А что касается всех остальных – про нихВы вспомнили? Про Ежа, например, он кто, животное? Сам по себеживотное, животное в своемпредставлении или животное в Вашем представлении? И когда Вы были Ежом, а Вы ведь успели уже им побывать, Вы были животным? Животным для себяили для других? Животным в представлении человека, которым Вы ещебыли, или животным в представлении человека, которым Вы уже не были, то есть фактически животным в представлении животного?
Петропавел слабо загородился конечностью от призрака Блудного Сона. В точности он не знал даже того, когда именноон перестал быть Ежом и сделался Слономоськой, да и вообще-то перестал лион быть Ежом и сделался лиСлономоськой, а если и перестал, и сделался, то сохранилось ли в нем что-нибудь от человека… или никогда и не было ничего от человека, а напротив, всегда он представлял собою метафизическую субстанцию, говорящуюметафизическую субстанцию, по меткому, как латышский стрелок, выражению Таинственного Остова… Да, он мог связно рассказать о том, кем его считалиили за кого принимали, но вот кем он действительно при этом был… и был ли?
Страшный сад
Петропавла привели отнюдь не в НАСЕЛЕННЫЙ ПУНКТИК. Когда Белый Свет, на котором разыгрывались события последнего времени, подошел к концу, Остов Мира вдруг заявил голосом гида:
– СТРАШНЫЙ САД.
Петропавел не то чтобы оробел, но сильно проникся: словосочетания такого рода действуют независимо от обстановки, а потом… кто их всех тут знает, верить им в конце концов или нет! А Белый Свет между тем и правда несколько… потемнел, что ли.
Кстати, было не очень понятно, водятего уже или просто ведут, а это ведь далеко не одно и то же! Хотя… зеваки-то кое-какие попадались, правда не толпы зевак и не на улицах, а так… – отдельные и в чистом поле. Но появлялись ли они в связисо Слономоськой или вне всякой связисо Слономоськой, этого у них на лбу написано не было. А если и было, то слишком мелко.
– Как Вы думаете, коллега, – Пластилин Бессмертный взял Воще Таинственного под руку, – Слономоська когда-нибудь выйдет из того ступорального состояния, в которое его погрузила мысль о том, что он Слономоська?
– Я бы на его месте не вышел, – личнопрореагировал Воще Таинственный. – Мысли типа «Слономоська есть Слономоська» воще безысходны, так что надеяться фактически не на что.
– Но нам ведь нужно с ним как-нибудь взаимодействовать! – сразу же заволновался Пластилин Бессмертный. – Иначе глупо получается: Слономоська существует, но не мыслит. Во всяком случае, не говорито том, что мыслит.
– Мыслить и говорить о том, что мыслишь, – разные вещи, – напомнил Воще Бессмертный. – Говорить о том, что мыслишь, – это уже называется «общаться», а не «мыслить».
– Общение и мышление в принципеисключают друг друга, – сказало в промежутке между двумя зевками Противное-без-Глаза (так тут теперь называли Безмозглое – впрочем, ему было все равно, как тут теперь его называли).
– Из этого высказывания, – с радостью подхватил противоречивый Пластилин Бессмертный, – как раз и следует, что Слономоська мыслит; он же не общается ни с кем!
Воще Бессмертный погладил Пластилина по голове – ласково, словно чужое дитя.
– Дело в том, – ни с того ни сего начал Петропавел, не зная, как он будет продолжать, – …что я не вижу выхода из создавшегося во мнеположения…
– … и это совершенно естественно, – тихо поддержал его Воще Таинственный.
– Значит, Вы, – в свою очередь поддержал Воще Таинственного Пластилин, с непонятной радостью посмотрев на Петропавла, – на пути к тому, чтобы стать бессмертным, ибо только бессмертие есть полное отсутствие какого бы то ни было выхода!
– Почему только бессмертие? – оживилось вдруг полумертвое Противное-без-Глаза. – Безмозглость – это тоже полное отсутствие выхода. Тем более что безмозглость в данный момент вакантна.
– Каких-то полдня всего вакантна! – поспешил придраться Пластилин Бессмертный.
– Не спорьте со мной, не то засну навеки, – пригрозило Противное-без-Глаза, и испуганный Пластилин умолк. – Тем более что все уже согласились называть меня не Безмозглым-без-Глаза, а Противным-без-Глаза, к чему я отношусь абсолютно без интереса, но таким образом безмозглость как признак, как метафизическое свойство, согласитесь, зависает в пространстве…
– Зависает, зависает! – подлым голосом поддакнул Старик-без-Глаза, вполне аутентичныйстарик, вообще лишенный детских черт, что поразило Петропавла чуть ли не больше, чем все остальное в этой ситуации.
– Вы же были Смежным! – крикнул ему вслед Петропавел.
– А ты – смешным! – не растерялся Старик-без-Глаза и рассеялся в окружающей действительности.
– …тем более, – продолжало Противное-без-Глаза, – что пациент уже идентифицировал себя в качестве Слономоськи, а большего от него не добиться. То есть никакого развития характера, по-моему, не предполагается. – Противное-без-Глаза зевало уже даже не через слово – через слог.
Петропавел понял, что пациент – это он. Если бы у него было хотя бы немного свободного времени, он, может быть, продуктивно и поразмышлял бы о том, не в сумасшедшем ли он доме… тем более эта терминология – пациент и всё такое! Но времени не было ни секунды!
– К тому же, тут уже давно очередь на Слономоську, – все так же героически не засыпая, продолжало активизировавшееся Противное-без-Глаза. – Кому же не понравится, когда его водят?.
– Э-э, нет! – Петропавел вмиг осознал ситуацию. – Я уже привык быть Слономоськой, мне… мне приятно это, а вот Безмозглым – ни за что!
Собеседники повели себя так, будто он опять ничего не сказал, хотя совершенно явно услышалисказанное.
– А Бессмертным у него еще будет время побыть. Вагонвремени! – мрачно схохмил Воще Таинственный.
– Между прочим, Нидерландец хотел еще Безмозглым побыть! – мелочно заметил Пластилин, сделав вид, что ему как бы обидно за обделенного друга. – Полетали бы с его, более или менее!…
– Да он уж Тридевятый давно, Ваш Нидерландец, и поди узнай, чем он там у себя за тридевять земель занимается – может, спит как сурок! – нахамил отсутствующему Воще Таинственный.
– Пусть этотБезмозглым будет, Нидерландца нет нигде! – Откуда ни возьмись вмешавшийся в разговор Грамм Небесный, оказывается, уже слетал за тридевять земель и все разузнал.
– Да пусть! – утешился собственной непоследовательностью Пластилин и задел за живое Грамма: – Вот уж кому-кому, а Вам бы в первую очередьне мешало амплуа поменять… Варьируетесь тут, понимаете ли, в пределах одногожанра!
Но Грамма Небесного и след простыл… даже замерз уже.
– Я не хочу быть Безмозглым! – заметался в совершенноразные стороны Петропавел.
На него посмотрели плохо. И сказали:
– На Ежа Вы согласились чуть ли не со скандалом, от Слономоськи руками и ногами отбрыкивались, теперь от Безмозглого нос воротите, хотя, как бы это сказать, насчет мозгов у Вас… А что поразительно – так это патологическое стремление занять ту или иную… гм, должность навсегда!Просто синдром штатности. В каждом случае: если уж кем-то быть – так навеки! Вы конформист. Или коммунист.
– Должность?– Петропавел все-таки нашел к какому слову придраться.
– Ну, не должность, не должность!.. – плаксиво затянул Пластилин, а Воще Таинственный, взглянув Петропавлу прямо в глаза Слономоськи, тихо взорвался:
– Все-таки ужасно трудно с Вами! Как с мертвецом…
Петропавел не успел отреагировать надлежаще строгим образом, поскольку все обернулись на страшныйшум. Какие-то гонцы доложили о поступлении новыхсведений – в том числе и по поводу Спящей Уродины. Последнее сильно взволновало Петропавла: Спящая Уродина всё еще оставалась его последнейнадеждой!
– Где ее нашли? – он едва протиснулся к источнику информации. Им оказался Гуллимен, которого, наверное, наконец кто-то отгвоздилот борта арены, как пришлось предположить Петропавлу. Гуллимен имел вид повесы и был явно под хмельком.
– Ее не нашли, – уточнил он, глядя на Петропавла так, словно ничего не случилось во время той памятной им всем корриды. – Просто о ней прошел слух.
– Как это – «прошел слух»?
– Ну, так, как говорят «прошел дождь» или «прошел год», – дружелюбно отвечал Гуллимен.
Между тем Гуллимена уже ставили в курс актуальных событий: повесу под хмельком живо заинтересовала вакансия Слономоськи.
– Нет никакой вакансии! – из последних сил упорствовал Петропавел.
– Вот настырный! – вздохнул Ой ли-с-Двумя-Головами. – Ну, хорошо: хочешь, мы посмертнообъявим тебя Почетным Спономоськой, если тебе так дорогэтот образ? Будешь Безмозглым Почетным Слономоськой!
– Не буду, – с последней решительностью заявил Петропавел. – Я вообще ухожу отсюда.
– Очень сожалеем, но это уже абсолютно исключено. – Хор голосов прозвучал как никогда слаженно. И как никогда окончательно.
– А в чем дело? – как никогда окончательно испугался Петропавел.
– Дело в позиции. Еще одной позиции, занимаемой конкретно Вами. Без которой ужене обойтись. – Такими короткими фразами объяснил суть дела Остов Мира. – Количество возможных комбинаций напрямую зависит от количества имеющихся в распоряжении позиций.
Петропавел не понял – тоже как никогда окончательно, в чем и признался.
– Не понял – не надо, – не мудрствуя ответил Остов Мира. – Тем более что Воще Безмозгломуи не обязательно что бы то ни было понимать.
– Безмозглому – кому?..
То, что выяснилось впоследствии, Петропавел отказывался переваривать. Как из тумана всплывали перед ним доводы: что-то насчет пресловутой вакантной позиции Безмозглого, которая, дескать, вынужденновакантна, а кроме того, насчет усталости Воще Таинственного быть настолькоТаинственным и желания его стать Белым Таинственным, ибо позиция Белого вакантна случайно, или по недосмотру, и наконец насчет освобождения таким образом позиции Воще, на которую пока вощеникто не претендует. В силу каковых обстоятельств Петропавлу и предлагалось теперь сделаться Воще Безмозглым.
Ничего более отвратительного, чем Воще Безмозглое, он себе не представлял. И именно этимему полагается быть теперь?
– Я свободная личность! – декларировал он.
– Это понятно, – поняли его. – Но обстоятельства… Они стеклись таким образом, что в данной точке пространства и времени для данной свободной личности существует только одна свободная позиция и таким образом только одна возможность воспользоваться своей свободой.
Петропавел принялся немотивированно выкрикивать отдельные звуки.
– Ну, что тут скажешь! – дружно развели руками присутствующие. – Воще Безмозглое!
Придя в себя, Петропавел спросил:
– А готовитьменя к этой новой… должности не будут?
– Да нет, – сказал Воще Таинственный, начиная понемногу белеть. – У тебя и так все славнополучается. Тебя будто сама природа создала быть Воще Безмозглым!
– И на пень меня сажать не надо?
– Так это БелоеБезмозглое на пне сидело… на какой-то поляне, забыл название, – объяснил Грамм Небесный, на мгновение случившись возле, – а ты же ВощеБезмозглое. Тебе зачем на пне сидеть?
– Да вроде незачем, – согласился Петропавел. – А где я тогда буду сидеть?
– Сиди тут, если хочешь, – разрешили ему. – А мы побежали передавать из уст в устамиф о Спящей Уродине, о которой прошел слух.
– Я тоже хочу передавать, – альтруистично проявился Петропавел.
– Ну, передавай… – Срываясь с места дружного гурьбой, на бегу разрешили ему и тут же коллективно развили необратимую скорость.
– Как это делается – из уст в уста? – чуть не насмерть задохнулся на бегу Петропавел.
– А вот так! – Гуллимен подпрыгнул и заорал во все горло; – Как известно, прошел слух!
Ему ответил дружный раскат (впрочем, тут же и закат) хохота.
– Так вот, слух прошел– и опять ни слуху, ни духу. – Гуллимен развел руками. – И все снова выглядит так, как будто этот миф придуман не нами. Очень смешно.
– Очень смешно, – серьезно подтвердили остальные, продолжая нестись с необратимой скоростью.
– А этот миф придуман вами? – еле выдохнул Петропавел.
– Теперь уже неважно кем!.. Когда что бы то ни было ужепридумано кем бы то ни было, вопрос об авторстве теряет всякий смысл, – по-быстрому объяснил Пластилин Бессмертный. – Продолжайте передавать из уст в уста, – обратился он к улепетывавшему Гуллимену,– ужасно интересно!
– Так вот! Миф обрастает свежимиподробностями. Поговаривают, что Спящая Уродина все это время не столько спала, сколько…
– …бодрствовала? – не выдержал Петропавел.
– Экий Вы… конкретный! – Гуллимен словно в первый раз увидел Петропавла. – Раз не спала – так обязательно бодрствовала? Да нет… насчет того, бодрствовалаона или нет, ничего неизвестно. Поговариваютже, что она не столько спала, сколько снилась.
– Снилась… кому? – схватился за соломинку Петропавел. Соломинка тут же и обломилась – Гуллимен развёл руками и поинтересовался:
– Не слишком ли много вопросов, если учесть, что у Вас мозгов совсемнет?
– Это… просто так говорится, что нет, – той же монетой отплатил Петропавел.
– Просто такничего не говорится!
Ну, здравствуйте!..
– Тут все, между прочим, только и делали, что убеждали меня в обратном! – воскликнул Петропавел. – А именно в том, что слова говорятся просто так– безо всяких оснований.
– Может быть, говорятся-то и без оснований. – Гуллимен вздохнул. – Но, как правило, длячего-то. То есть безосновательные заявления тоже могут преследовать некую цель. Высказывание обычно беспочвенно, но обычно не бесцельно.
…Внезапно те, кто бежали впереди, резко остановились – бегущие следом попадали на них. Петропавел, до этого тащившийся сзади, оказался на самой вершине пирамиды.
– В чем дело? – спросил он оттуда, как с трибуны.
– СТРАШНЫЙ САД… начинается, – раздался снизу сдавленный – в частности, им самим – шепот. И чрезвычайностройная до этого момента пирамида развалилась в полном беспорядке, Петропавла отшвырнуло в сторону. Где-то на пути в сторону он потерял сознание.
Очнувшись, он только и успел произнести:
– Не будь я Воще Безмозглым…
– С какой это стати? – услышал он рядом с собой. – С какой это стати ты присвоил себе моеамплуа, когда я давно уже в очереди?
Рядом с ним стоял совершенно очевидноБезмозглый Нидерландец с дурными намерениями в руках.
– Тихо-тихо, – попытался урезонить его Петропавел, с опаской поглядывая на дурные намерения, – я воще…
– И о Вощедумать забудь! – прервал его Безмозглый Нидерландец. – Вощетеперь Тридевятый. Его просто никогда уже не видно: он постоянноза тридевять земель, даже на окрик не отзывается… Э-э-эй, Воще Тридевятый!
Отзыва действительно не было.
Ну, слава Богу!.. В голове Петропавла стало светло, как в больнице. Теперь, когда все их дурацкие вакансии заняты, он может наконец стать тем, кем был когда-то… вот только бы вспомнить, Петром или Павлом!
Он машинально огляделся по сторонам, как бы ища того, кто помог бы ему ответить на этот вопрос… И даже хотел было закрыть глаза, чтобы сосредоточиться, но тут прямо из-под земли вынырнул перед ним всадник. Всадник-с-Двумя-Головами. И белый его конь стал перед Петропавлом в точности как лист перед травой – Петропавел даже удивился такому разительному сходству коня с листом.
– Не спи! – только и сказал Всадник-с-Двумя-Головами.
Впервые за все время их знакомства он произнес слова– причем выглядело всё так, словно Всадник-с-Двумя-Головами за этим и прискакивал!
– СТРАШНЫЙ САД.
Петропавел не то чтобы оробел, но сильно проникся: словосочетания такого рода действуют независимо от обстановки, а потом… кто их всех тут знает, верить им в конце концов или нет! А Белый Свет между тем и правда несколько… потемнел, что ли.
Кстати, было не очень понятно, водятего уже или просто ведут, а это ведь далеко не одно и то же! Хотя… зеваки-то кое-какие попадались, правда не толпы зевак и не на улицах, а так… – отдельные и в чистом поле. Но появлялись ли они в связисо Слономоськой или вне всякой связисо Слономоськой, этого у них на лбу написано не было. А если и было, то слишком мелко.
– Как Вы думаете, коллега, – Пластилин Бессмертный взял Воще Таинственного под руку, – Слономоська когда-нибудь выйдет из того ступорального состояния, в которое его погрузила мысль о том, что он Слономоська?
– Я бы на его месте не вышел, – личнопрореагировал Воще Таинственный. – Мысли типа «Слономоська есть Слономоська» воще безысходны, так что надеяться фактически не на что.
– Но нам ведь нужно с ним как-нибудь взаимодействовать! – сразу же заволновался Пластилин Бессмертный. – Иначе глупо получается: Слономоська существует, но не мыслит. Во всяком случае, не говорито том, что мыслит.
– Мыслить и говорить о том, что мыслишь, – разные вещи, – напомнил Воще Бессмертный. – Говорить о том, что мыслишь, – это уже называется «общаться», а не «мыслить».
– Общение и мышление в принципеисключают друг друга, – сказало в промежутке между двумя зевками Противное-без-Глаза (так тут теперь называли Безмозглое – впрочем, ему было все равно, как тут теперь его называли).
– Из этого высказывания, – с радостью подхватил противоречивый Пластилин Бессмертный, – как раз и следует, что Слономоська мыслит; он же не общается ни с кем!
Воще Бессмертный погладил Пластилина по голове – ласково, словно чужое дитя.
– Дело в том, – ни с того ни сего начал Петропавел, не зная, как он будет продолжать, – …что я не вижу выхода из создавшегося во мнеположения…
– … и это совершенно естественно, – тихо поддержал его Воще Таинственный.
– Значит, Вы, – в свою очередь поддержал Воще Таинственного Пластилин, с непонятной радостью посмотрев на Петропавла, – на пути к тому, чтобы стать бессмертным, ибо только бессмертие есть полное отсутствие какого бы то ни было выхода!
– Почему только бессмертие? – оживилось вдруг полумертвое Противное-без-Глаза. – Безмозглость – это тоже полное отсутствие выхода. Тем более что безмозглость в данный момент вакантна.
– Каких-то полдня всего вакантна! – поспешил придраться Пластилин Бессмертный.
– Не спорьте со мной, не то засну навеки, – пригрозило Противное-без-Глаза, и испуганный Пластилин умолк. – Тем более что все уже согласились называть меня не Безмозглым-без-Глаза, а Противным-без-Глаза, к чему я отношусь абсолютно без интереса, но таким образом безмозглость как признак, как метафизическое свойство, согласитесь, зависает в пространстве…
– Зависает, зависает! – подлым голосом поддакнул Старик-без-Глаза, вполне аутентичныйстарик, вообще лишенный детских черт, что поразило Петропавла чуть ли не больше, чем все остальное в этой ситуации.
– Вы же были Смежным! – крикнул ему вслед Петропавел.
– А ты – смешным! – не растерялся Старик-без-Глаза и рассеялся в окружающей действительности.
– …тем более, – продолжало Противное-без-Глаза, – что пациент уже идентифицировал себя в качестве Слономоськи, а большего от него не добиться. То есть никакого развития характера, по-моему, не предполагается. – Противное-без-Глаза зевало уже даже не через слово – через слог.
Петропавел понял, что пациент – это он. Если бы у него было хотя бы немного свободного времени, он, может быть, продуктивно и поразмышлял бы о том, не в сумасшедшем ли он доме… тем более эта терминология – пациент и всё такое! Но времени не было ни секунды!
– К тому же, тут уже давно очередь на Слономоську, – все так же героически не засыпая, продолжало активизировавшееся Противное-без-Глаза. – Кому же не понравится, когда его водят?.
– Э-э, нет! – Петропавел вмиг осознал ситуацию. – Я уже привык быть Слономоськой, мне… мне приятно это, а вот Безмозглым – ни за что!
Собеседники повели себя так, будто он опять ничего не сказал, хотя совершенно явно услышалисказанное.
– А Бессмертным у него еще будет время побыть. Вагонвремени! – мрачно схохмил Воще Таинственный.
– Между прочим, Нидерландец хотел еще Безмозглым побыть! – мелочно заметил Пластилин, сделав вид, что ему как бы обидно за обделенного друга. – Полетали бы с его, более или менее!…
– Да он уж Тридевятый давно, Ваш Нидерландец, и поди узнай, чем он там у себя за тридевять земель занимается – может, спит как сурок! – нахамил отсутствующему Воще Таинственный.
– Пусть этотБезмозглым будет, Нидерландца нет нигде! – Откуда ни возьмись вмешавшийся в разговор Грамм Небесный, оказывается, уже слетал за тридевять земель и все разузнал.
– Да пусть! – утешился собственной непоследовательностью Пластилин и задел за живое Грамма: – Вот уж кому-кому, а Вам бы в первую очередьне мешало амплуа поменять… Варьируетесь тут, понимаете ли, в пределах одногожанра!
Но Грамма Небесного и след простыл… даже замерз уже.
– Я не хочу быть Безмозглым! – заметался в совершенноразные стороны Петропавел.
На него посмотрели плохо. И сказали:
– На Ежа Вы согласились чуть ли не со скандалом, от Слономоськи руками и ногами отбрыкивались, теперь от Безмозглого нос воротите, хотя, как бы это сказать, насчет мозгов у Вас… А что поразительно – так это патологическое стремление занять ту или иную… гм, должность навсегда!Просто синдром штатности. В каждом случае: если уж кем-то быть – так навеки! Вы конформист. Или коммунист.
– Должность?– Петропавел все-таки нашел к какому слову придраться.
– Ну, не должность, не должность!.. – плаксиво затянул Пластилин, а Воще Таинственный, взглянув Петропавлу прямо в глаза Слономоськи, тихо взорвался:
– Все-таки ужасно трудно с Вами! Как с мертвецом…
Петропавел не успел отреагировать надлежаще строгим образом, поскольку все обернулись на страшныйшум. Какие-то гонцы доложили о поступлении новыхсведений – в том числе и по поводу Спящей Уродины. Последнее сильно взволновало Петропавла: Спящая Уродина всё еще оставалась его последнейнадеждой!
– Где ее нашли? – он едва протиснулся к источнику информации. Им оказался Гуллимен, которого, наверное, наконец кто-то отгвоздилот борта арены, как пришлось предположить Петропавлу. Гуллимен имел вид повесы и был явно под хмельком.
– Ее не нашли, – уточнил он, глядя на Петропавла так, словно ничего не случилось во время той памятной им всем корриды. – Просто о ней прошел слух.
– Как это – «прошел слух»?
– Ну, так, как говорят «прошел дождь» или «прошел год», – дружелюбно отвечал Гуллимен.
Между тем Гуллимена уже ставили в курс актуальных событий: повесу под хмельком живо заинтересовала вакансия Слономоськи.
– Нет никакой вакансии! – из последних сил упорствовал Петропавел.
– Вот настырный! – вздохнул Ой ли-с-Двумя-Головами. – Ну, хорошо: хочешь, мы посмертнообъявим тебя Почетным Спономоськой, если тебе так дорогэтот образ? Будешь Безмозглым Почетным Слономоськой!
– Не буду, – с последней решительностью заявил Петропавел. – Я вообще ухожу отсюда.
– Очень сожалеем, но это уже абсолютно исключено. – Хор голосов прозвучал как никогда слаженно. И как никогда окончательно.
– А в чем дело? – как никогда окончательно испугался Петропавел.
– Дело в позиции. Еще одной позиции, занимаемой конкретно Вами. Без которой ужене обойтись. – Такими короткими фразами объяснил суть дела Остов Мира. – Количество возможных комбинаций напрямую зависит от количества имеющихся в распоряжении позиций.
Петропавел не понял – тоже как никогда окончательно, в чем и признался.
– Не понял – не надо, – не мудрствуя ответил Остов Мира. – Тем более что Воще Безмозгломуи не обязательно что бы то ни было понимать.
– Безмозглому – кому?..
То, что выяснилось впоследствии, Петропавел отказывался переваривать. Как из тумана всплывали перед ним доводы: что-то насчет пресловутой вакантной позиции Безмозглого, которая, дескать, вынужденновакантна, а кроме того, насчет усталости Воще Таинственного быть настолькоТаинственным и желания его стать Белым Таинственным, ибо позиция Белого вакантна случайно, или по недосмотру, и наконец насчет освобождения таким образом позиции Воще, на которую пока вощеникто не претендует. В силу каковых обстоятельств Петропавлу и предлагалось теперь сделаться Воще Безмозглым.
Ничего более отвратительного, чем Воще Безмозглое, он себе не представлял. И именно этимему полагается быть теперь?
– Я свободная личность! – декларировал он.
– Это понятно, – поняли его. – Но обстоятельства… Они стеклись таким образом, что в данной точке пространства и времени для данной свободной личности существует только одна свободная позиция и таким образом только одна возможность воспользоваться своей свободой.
Петропавел принялся немотивированно выкрикивать отдельные звуки.
– Ну, что тут скажешь! – дружно развели руками присутствующие. – Воще Безмозглое!
Придя в себя, Петропавел спросил:
– А готовитьменя к этой новой… должности не будут?
– Да нет, – сказал Воще Таинственный, начиная понемногу белеть. – У тебя и так все славнополучается. Тебя будто сама природа создала быть Воще Безмозглым!
– И на пень меня сажать не надо?
– Так это БелоеБезмозглое на пне сидело… на какой-то поляне, забыл название, – объяснил Грамм Небесный, на мгновение случившись возле, – а ты же ВощеБезмозглое. Тебе зачем на пне сидеть?
– Да вроде незачем, – согласился Петропавел. – А где я тогда буду сидеть?
– Сиди тут, если хочешь, – разрешили ему. – А мы побежали передавать из уст в устамиф о Спящей Уродине, о которой прошел слух.
– Я тоже хочу передавать, – альтруистично проявился Петропавел.
– Ну, передавай… – Срываясь с места дружного гурьбой, на бегу разрешили ему и тут же коллективно развили необратимую скорость.
– Как это делается – из уст в уста? – чуть не насмерть задохнулся на бегу Петропавел.
– А вот так! – Гуллимен подпрыгнул и заорал во все горло; – Как известно, прошел слух!
Ему ответил дружный раскат (впрочем, тут же и закат) хохота.
– Так вот, слух прошел– и опять ни слуху, ни духу. – Гуллимен развел руками. – И все снова выглядит так, как будто этот миф придуман не нами. Очень смешно.
– Очень смешно, – серьезно подтвердили остальные, продолжая нестись с необратимой скоростью.
– А этот миф придуман вами? – еле выдохнул Петропавел.
– Теперь уже неважно кем!.. Когда что бы то ни было ужепридумано кем бы то ни было, вопрос об авторстве теряет всякий смысл, – по-быстрому объяснил Пластилин Бессмертный. – Продолжайте передавать из уст в уста, – обратился он к улепетывавшему Гуллимену,– ужасно интересно!
– Так вот! Миф обрастает свежимиподробностями. Поговаривают, что Спящая Уродина все это время не столько спала, сколько…
– …бодрствовала? – не выдержал Петропавел.
– Экий Вы… конкретный! – Гуллимен словно в первый раз увидел Петропавла. – Раз не спала – так обязательно бодрствовала? Да нет… насчет того, бодрствовалаона или нет, ничего неизвестно. Поговариваютже, что она не столько спала, сколько снилась.
– Снилась… кому? – схватился за соломинку Петропавел. Соломинка тут же и обломилась – Гуллимен развёл руками и поинтересовался:
– Не слишком ли много вопросов, если учесть, что у Вас мозгов совсемнет?
– Это… просто так говорится, что нет, – той же монетой отплатил Петропавел.
– Просто такничего не говорится!
Ну, здравствуйте!..
– Тут все, между прочим, только и делали, что убеждали меня в обратном! – воскликнул Петропавел. – А именно в том, что слова говорятся просто так– безо всяких оснований.
– Может быть, говорятся-то и без оснований. – Гуллимен вздохнул. – Но, как правило, длячего-то. То есть безосновательные заявления тоже могут преследовать некую цель. Высказывание обычно беспочвенно, но обычно не бесцельно.
…Внезапно те, кто бежали впереди, резко остановились – бегущие следом попадали на них. Петропавел, до этого тащившийся сзади, оказался на самой вершине пирамиды.
– В чем дело? – спросил он оттуда, как с трибуны.
– СТРАШНЫЙ САД… начинается, – раздался снизу сдавленный – в частности, им самим – шепот. И чрезвычайностройная до этого момента пирамида развалилась в полном беспорядке, Петропавла отшвырнуло в сторону. Где-то на пути в сторону он потерял сознание.
Очнувшись, он только и успел произнести:
– Не будь я Воще Безмозглым…
– С какой это стати? – услышал он рядом с собой. – С какой это стати ты присвоил себе моеамплуа, когда я давно уже в очереди?
Рядом с ним стоял совершенно очевидноБезмозглый Нидерландец с дурными намерениями в руках.
– Тихо-тихо, – попытался урезонить его Петропавел, с опаской поглядывая на дурные намерения, – я воще…
– И о Вощедумать забудь! – прервал его Безмозглый Нидерландец. – Вощетеперь Тридевятый. Его просто никогда уже не видно: он постоянноза тридевять земель, даже на окрик не отзывается… Э-э-эй, Воще Тридевятый!
Отзыва действительно не было.
Ну, слава Богу!.. В голове Петропавла стало светло, как в больнице. Теперь, когда все их дурацкие вакансии заняты, он может наконец стать тем, кем был когда-то… вот только бы вспомнить, Петром или Павлом!
Он машинально огляделся по сторонам, как бы ища того, кто помог бы ему ответить на этот вопрос… И даже хотел было закрыть глаза, чтобы сосредоточиться, но тут прямо из-под земли вынырнул перед ним всадник. Всадник-с-Двумя-Головами. И белый его конь стал перед Петропавлом в точности как лист перед травой – Петропавел даже удивился такому разительному сходству коня с листом.
– Не спи! – только и сказал Всадник-с-Двумя-Головами.
Впервые за все время их знакомства он произнес слова– причем выглядело всё так, словно Всадник-с-Двумя-Головами за этим и прискакивал!
Oh, come to me, oh, come!
Петропавел хоть и старался выполнить приказ Всадника-с-Двумя-Головами
не спать, но в точности не понимал, выполняет он его или нет, поскольку все-таки как бы не вполне наяву наблюдал странные видения…
Например, Ой ли-с-Двумя-Головами прогуливался совсем недалеко от него в обнимку с Ой ли-Лукой ли: видимо, они обсуждали что-то исключительно важное – даже более важное, чем совершенно невозможнаяих встреча. Смежное Дитя сосредоточенно водило по небольшому лужку Слономоську, в похоронах которого, сколько помнил Петропавел, то же самое дитясовсем недавно еще участвовало, а Шармоська внимательно наблюдала за этой процедурой, не обращая внимания на Бон Слонопута, почему-то сильно домогавшегося ее, кажется, ласк.
Похоже, что пересеклись наконец все возможные линии – как параллельные, так и непараллельные: водимый Смежным Дитятей Слономоська на полном серьезе в ходе вождения исхитрялся обнимать теоретическинеобъятную Тридевятую Цацу (интересно, ещекак невесту или ужекак жену?), а Бон Жуан преспокойно разговаривал с Воще Бессмертным, не испытывая, вроде бы, никаких неудобств от того, что Воще Бессмертный явномужчина.
И все они возникали из остатков Белого Света уже без разбора – те, с кем он познакомился сначала, и те, с кем он познакомился потом… даже те, с кем он вообще не был знаком никогда!
Петропавел почти угадывал имена некоторых из них: вот это, наверное, Смежный Всадник (он выглядит как кентавр), а это, допустим, Тридевятая Королева – Королева, все владения которой находятся слишком далекоотсюда и потому кажутся необъятными; или вот… еще одна Королева, но Белая и почему-то с черной повязкой на одном глазу, зато очередноеДитя – милое Бессмертное Дитя – печально смотрит вокруг двумявеселыми тазами Пластилина Мира… или Летучего Пластилина… или Пластилина Съездов. Таинственный Еж деловито шмыгает туда-сюда, по-прежнему все понимая, но никому об этом не рассказывая.
Например, Ой ли-с-Двумя-Головами прогуливался совсем недалеко от него в обнимку с Ой ли-Лукой ли: видимо, они обсуждали что-то исключительно важное – даже более важное, чем совершенно невозможнаяих встреча. Смежное Дитя сосредоточенно водило по небольшому лужку Слономоську, в похоронах которого, сколько помнил Петропавел, то же самое дитясовсем недавно еще участвовало, а Шармоська внимательно наблюдала за этой процедурой, не обращая внимания на Бон Слонопута, почему-то сильно домогавшегося ее, кажется, ласк.
Похоже, что пересеклись наконец все возможные линии – как параллельные, так и непараллельные: водимый Смежным Дитятей Слономоська на полном серьезе в ходе вождения исхитрялся обнимать теоретическинеобъятную Тридевятую Цацу (интересно, ещекак невесту или ужекак жену?), а Бон Жуан преспокойно разговаривал с Воще Бессмертным, не испытывая, вроде бы, никаких неудобств от того, что Воще Бессмертный явномужчина.
И все они возникали из остатков Белого Света уже без разбора – те, с кем он познакомился сначала, и те, с кем он познакомился потом… даже те, с кем он вообще не был знаком никогда!
Петропавел почти угадывал имена некоторых из них: вот это, наверное, Смежный Всадник (он выглядит как кентавр), а это, допустим, Тридевятая Королева – Королева, все владения которой находятся слишком далекоотсюда и потому кажутся необъятными; или вот… еще одна Королева, но Белая и почему-то с черной повязкой на одном глазу, зато очередноеДитя – милое Бессмертное Дитя – печально смотрит вокруг двумявеселыми тазами Пластилина Мира… или Летучего Пластилина… или Пластилина Съездов. Таинственный Еж деловито шмыгает туда-сюда, по-прежнему все понимая, но никому об этом не рассказывая.