Страница:
И мы поехали по последнему адресу — в Марьино, к Ольге Манихиной.
— Я ее практически не помню, — рассказывала я Леше по дороге. — В памяти остался только размытый образ. Тихая, незаметная девочка с худосочными русыми хвостиками. Когда она отвечала у доски, учителям приходилось подходить вплотную и склонять ухо к ее губам, иначе слов было не разобрать. Других характерных черт, как ни стараюсь, припомнить не могу. Чем она увлекалась? С кем дружила? Никаких проблесков. Наверное, дружила с Таткой, раз позвала ее на новоселье.
Несмотря на атлас Москвы, который Леша предусмотрительно носит с собой, в Марьино пришлось изрядно поплутать. Каменные джунгли новостроек тянулись от горизонта до горизонта, и планировка кварталов местами была на редкость бестолковой. Наконец мы отыскали нужный дом, но достичь цели мешал магнитный замок на двери подъезда. Если позвонить по домофону и предупредить Манихину о нашем визите, сюрприза не получится, а значит, поездку можно считать напрасной, посему мы избрали тактику выжидания.
Но вот из подъезда высыпала ватага подростков, и мы проникли в неприступное парадное.
— Опять впустую, — проворчал Леша, в третий раз давя на кнопку звонка. (Увидев в двери «глазок», я спряталась за его спину и предоставила звонить ему.)
Я уже собиралась с ним согласиться, когда за дверью кто-то зашевелился. Мы замерли, думая, что дверь сейчас распахнется, но этого не произошло.
— Может быть, собака? — предположил Леша.
Мысль вообще-то здравая. Обученная собака не станет лаять, когда в дверь звонят. Встанет за дверью и будет терпеливо ждать развития событий. Но что-то подсказывало мне: в данном случае за дверью притаилось не четвероногое. Наверное, мою подозрительность пробудил «глазок». Его наличие наводило на мысль, что шевеление в квартире имеет иное происхождение. Например, такое: кто-то из двуногих подкрался к глазку и, посмотрев в него, решил не открывать. Что ж, проверим. Я опустила голову так, чтобы челка упала на лицо, отстранила Лешу и принялась терзать звонок сама. А вдосталь натрезвонившись, громко сказала:
— Ничего не поделаешь, придется встать здесь лагерем. Будем подавать звуковые сигналы с периодом в три минуты.
Когда я в третий раз попыталась изобразить на подручном инструменте траурный марш Шопена, нервы у противника сдали. «Вот она, неискушенность! — думала я со снисходительностью мастера к неумелому ученику, прислушиваясь к щелчкам замков и засовов. — Если тебе хочется впускать только избранных, раздай им ключи и не подходи к двери. А настойчивый трезвон можно игнорировать, надев наушники и включив музыку. И вообще, если уж ты считаешь свой дом крепостью, закаляй нервную систему. Вон троянцы, как пить дать, в первый же день осады устали от шума, поднятого у ворот ахейцами, но открывать почему-то не бросились».
Минуту спустя я смотрела в злые глаза Манихиной. Она изменилась. Тощие хвостики стараниями парикмахера превратились в пышную гриву. Искусная подводка вкупе с сильными чувствами придавала глазам яркость и выразительность. Куда только подевалась памятная мне блеклость! Дамочку, яростно сопящую мне в лицо, никто не назвал бы тихоней. Тем не менее я ее узнала. У меня хорошая память на лица.
Ольга тоже меня узнала. Не сразу, но узнала. Однако это не прибавило ей дружелюбия.
— Ты всегда была чемпионкой по наглости, Клюева! Вижу, годы тебя не изменили. Говори, чего нужно, и проваливай, — прошипела она.
Я никогда не вступаю в пререкания с фуриями. По себе знаю: бесполезное это занятие. Даже опасное, пожалуй. Если вы хотите чего-то добиться от разгневанной дамы, то либо уйдите на время и дайте ей успокоиться, либо смиренно согласитесь со всем, в чем она вас не замедлит обвинить, и подчинитесь ее требованиям.
Уйти и дать Манихиной успокоиться я не могла — кто знает, открыла ли бы она нам во второй раз? Оставался один вариант. Я ласково изложила приевшуюся уже историю о подготовке к выпускному юбилею. Манихина затряслась от негодования и попыталась захлопнуть дверь. Я уперлась плечом в стену и ладонью в дверную ручку.
— Ты же знаешь, Ольга, я упрямая. Раз пообещала Надьке раздобыть снимки и биографии, — умру, а раздобуду. — И, прибегнув к проверенной уже уловке, добавила: — В крайнем случае найму частного сыщика, он сделает все в лучшем виде.
Результат превзошел все ожидания. Манихина побелела и ухватилась за косяк, чтобы не упасть.
— Ты… ты не имеешь права!
— Спасибо, что предупредила. Непременно проконсультируюсь со своим адвокатом.
— Чего ты хочешь?! — заорала она истерично.
— Разве я не объяснила?
Она уставилась на меня. Не знаю, чего в ее взгляде было больше — ярости или смятения. Безмолвная дуэль длилась минуту. Потом она стремительно повернулась и бросилась в комнату. Я не успела решить, следует ли принять это за приглашение, как Манихина уже вернулась. С фотоснимком в руке.
— Вот. И дай мне телефон Денисовой. Я сама ей позвоню.
— Пожалуйста. — Я пожала плечами, вынула из сумочки записную книжку и продиктовала номер. От попытки вытянуть из собеседницы последний недостающий адрес меня удержало выражение ее лица. Ну не было в нем приветливости и стремления помочь ближнему.
Глава 13
Как ни скромны были наши с Лешей сегодняшние успехи, на фоне достижений прочих они оказались самыми значительными. Но все по порядку.
Домой мы приплелись полуживые от усталости и, вдохнув гастрономических ароматов, витавших в квартирке, едва не попадали в голодный обморок, ибо банан, сомнительный чебурек и несомненная бурда под кодовым названием «кофе со сливками», подкреплявшие наши силы в течение дня, давно отошли в область воспоминаний. Ввалившись на кухню, мы обнаружили шкворчащий на плите омлет с помидорами и луком и Прошку, любовно нарезающего огурчики и зеленый салат.
— Спасибо, darling, ты спас нам жизнь, — проникновенно сказала я и выложила омлет в две тарелки, одну из которых взяла себе, а другую поставила перед Лешей.
Прошка сначала онемел, а потом издал боевой клич. Услышь его краснокожие, они в тот же миг превратились бы в бледнолицых, побросали томагавки и дали деру. А мы даже не вздрогнули (ну, разве что чуть-чуть).
— Штаны, — коротко напомнила я, отправляя в рот первый кусочек омлета.
Сраженный на лету, Прошка сник и покосился на Лешу в слабой надежде найти в его лице защитника. Но тот удавил надежду в зародыше.
— А ты что будешь? Салатик? — спросил он, с аппетитом уминая плод Прошкиного кулинарного искусства. — Это правильно. От него не толстеют.
В глубине Прошкиных очей поселилась печаль. По доброте душевной я решила отвлечь друга от неприятных мыслей.
— Как твои успехи на поприще частного сыска? Удалось расколоть психопатку Инну?
Прошка помрачнел еще больше (хотя, казалось, дальше некуда) и попытался уклониться от ответа.
— Она не психопатка. Наоборот. Дверь, захлопнутая перед твоим носом, свидетельствует о ее незаурядном уме, проницательности и хорошо развитом инстинкте самосохранения.
Я не поддалась на провокацию.
— Ее незаурядные способности давай обсудим в другой раз. Сейчас меня интересует, что ты от нее узнал. Она сообщила, где трудился и с кем якшался Доризо?
— До этого мы еще не дошли, — пробурчал Прошка, с неудовольствием разглядывая листик салата, свисающий с его вилки.
— Вот как? — Леша от удивления перестал жевать. — А до чего же вы дошли?
— Мы достигли известного взаимопонимания во взглядах. Так сказать, в мировоззренческом плане. — Уловив наше разочарование, Прошка разъярился: — Я вам что, чародей?! Вчера девица не разжимала губ и не желала никого видеть. И сегодня я разве что на руках не плясал, соловьем разливался, чтобы она хотя бы изредка подала реплику. Начни я допытываться про Доризо, она тут же сообразила бы, что мой интерес к ней меркантилен, и послала бы к чертовой бабушке. Вы этого хотите? Ну и нечего на меня наседать! Чтобы установить доверительные отношения с девушкой, которая к ним не стремится, нужно терпение. Я выкладываюсь, как могу. И уже кое-чего добился. Например, поприставав к ней всего каких-то два часа с вопросом, почему она такая грустная, вырвал признание, что девушка недавно потеряла любимого человека и пока не готова говорить на эту тему. Довольны?
— Любимого? — переспросила я. — Ты думаешь, речь идет о Доризо? Но Евгений Алексеевич сказал, что они вот уже пару лет друг с другом не разговаривали и даже не здоровались. Скорее всего, она имела в виду кого-то другого.
— Я всегда подозревал, Варвара, что ты эмоционально ущербная личность. И не только эмоционально, коли уж на то пошло. Тут все ясно, как дважды два. Девушка крупно поссорилась с возлюбленным, вышла ему назло замуж, но сердце-то не обманешь. Два года она маялась, не зная, как выбраться из ловушки, в которую сама себя загнала, а потом возлюбленный погиб. Ей впору волосы на себе рвать, а она вынуждена перед мужем и домашними делать вид, что у нее все в порядке. А тут еще являешься ты и требуешь, чтобы она рассказала тебе о Доризо…
— Я не требовала. Я вежливо попросила.
— Да плевать ей на твою вежливость! Она и без тебя на стенку лезла, а ты пришла сыпать ей соль на раны. Скажи спасибо, что она просто дверь захлопнула. Могла бы и на части разорвать. Короче, я готов спорить, что ее любимый — Доризо. Это объясняет все странности ее поведения.
Поразмыслив, я неохотно (нелегко было отказаться от убеждения, что Инна — обыкновенная психопатка) признала его возможную правоту. Потом мы с Лешей поведали о своих приключениях. После горячего спора на тему: можно ли считать неадекватной реакцию на мое появление Жердочкиной и Манихиной, я встала из-за стола, объявила, что мне нужно позвонить, и ушла в спальню.
Первым делом я протелефонировала Татке и попросила ее узнать у экс-супруга, где пребывает его кузина. Татка проворчала, что беседы с бывшеньким не относятся к числу ее любимых развлечений, но позвонить согласилась. Потом я набрала номер Жердочкиной. На третьем гудке включился определитель номера. На десятом стало ясно, что трубку никто не снимет. Не исключено, что Жердочкина до сих пор где-то шлялась, но мне в это почему-то не верилось. Я позвонила Надежде и рассказала ей о событиях дня.
— Не знаю, что и сказать, Варварка. Жердочкина пропала с горизонта сразу после окончания школы. Не помню, чтобы кто-нибудь из ребят хоть раз ее помянул. Но старое мое впечатление о ней таково, что Галина никогда не ввязалась бы в глупую, сомнительную затею. Не стала бы она звонить тебе, назвавшись чужим именем, не говоря уже о том, чтобы заманивать в квартиру с трупом. Конечно, люди со временем меняются, но не настолько же!
— А чего же она тогда испугалась?
— Мало ли чего! Может, ждала возлюбленного, которому рассказывала всякие небылицы о своей необыкновенной популярности в юности. Представь, как бы ей было неловко, если бы вы столкнулись и ей пришлось тебя представить. А вдруг разговор свернет на школу?
— Ты не видела ее лица. Она была вне себя от страха.
— Ну и что? На свете полно таких, кто предпочтет наложить на себя руки, лишь бы не попасть в неловкое или смешное положение. Тем более, на глазах объекта нежной страсти.
— Как-то не ассоциируется Жердочкина с нежной страстью, — буркнула я. — Ладно, оставим пока Жердочкину. А что тебе известно о Манихиной?
— Немногое. Закончила пед. Замужем, двое детей. Лет двенадцать прозябали в коммуналке, потом получили квартиру. Ты лучше с Таткой о ней поговори. Они раньше жили рядом, часто встречались. Таткина Ксюшка и Ольгин младший сын — ровесники.
— Понятно. И последний вопрос. — Я посмотрела в список, который мы с Надеждой составили вчера общими усилиями, и нашла глазами единственную фамилию, оставшуюся без пометок. — Ты не знаешь, у кого можно раздобыть адрес Белоусовой? Кто поддерживал с ней связь?
— Точно не знаю, но, думаю, нужно справиться у Гели. Помнишь, Белоусова ходила за ней хвостиком? Как — не помнишь? Ты же сама Ленку Липучкой нарекла!
Я схватилась за голову. Вот так, незаметно, подкрадывается старческий маразм! Как я могла забыть Липучку — неизменную подпевалу и тень Гелены? Они составляли парочку того же рода, что Шер-Хан и Табаки. Липучка, понятное дело, разделяла Гелину неприязнь ко мне. В списке одноклассниц, предположительно готовых подстроить мне пакость, ее имя следовало бы поставить вторым.
— Надька, это она! Нутром чую — она. Черт, сколько мы времени даром потратили! Вижу, придется мне завтра до Сергиева Посада тащиться, клянчить у Гели адрес…
— Остынь, Варька, не пори горячку. Я совсем не уверена, что Ленка — та, кого ты ищешь. Мне кажется, она не питала к тебе личной неприязни. Так, прикидывалась Гелиного одобрения ради.
— Тогда скажи, кто питал. У меня оказалось дырявое решето вместо головы. Кому я досадила до такой степени, что у человека и двадцать лет спустя не пропало желание отомстить? Кто меня так ненавидел, ты можешь сказать?
— Могу. Единственный человек в классе, который тебя ненавидел, — Геля. Другие иногда на тебя обижались или даже злились. Тактом, уж извини, ты не отличалась. Но это были обиды-однодневки. А Геля с наслаждением бросила бы тебя в чан с маслом и развела под ним медленный огонь.
— Ты преувеличиваешь, Надька. Тебя она ненавидела больше.
— Не обманывай себя, солнышко. Меня она никогда не принимала всерьез. С ее точки зрения, я — человек второго сорта, об меня не стоит и руки марать. Ты — другое дело. Тебя она считала ровней. И ненавидела от души.
— По-моему, ты не права. Наша непримиримая вражда кончилась еще в начальной школе. Все, что ты наблюдала потом, — остаточная деформация. Но Геля в любом случае не наш человек. Она с первого августа, не просыхая, гуляет на даче и о здешних драматических событиях, по нашим сведениям, не ведает ни сном ни духом. Так что Липучка — самая многообещающая кандидатка. Как бы раздобыть ее координаты, минуя Гелю?
Мне не удалось решить эту задачу. Я еще раз поговорила с Таткой и выяснила, что Веденеева в конце июля отправилась в двухнедельный круиз по Средиземному морю. Но о Белоусовой Татка ничего не знала. Как и экс-Митина, которой я позвонила следом. У Жердочкиной по-прежнему никто не брал трубку. Приставать к Манихиной после сегодняшнего рандеву я не решилась. Переложила это неблагодарное дело на Надькины плечи. Надежда, поболтав с Ольгой, в подробностях пересказала, что та обо мне думает, но почти ничего к старой информации не добавила. Только место работы Манихиной — она, оказывается, была редактором одного престижного международного женского журнала, который сравнительно недавно начал выходить на русском языке. О Белоусовой — ноль.
Положив, наконец, раскалившуюся телефонную трубку, я вернулась к друзьям. И только тут заметила, что уже полдвенадцатого, а от Марка ни слуху ни духу. При мысли, что он пытался мне дозвониться, а телефон был занят, я покрылась холодным потом. И немного успокоилась, лишь вспомнив о сотовых, которые Марк приобрел себе и Леше, чтобы предупредить мои возможные попытки удрать от последнего.
— Леша, у тебя сотовый включен?
Он отцепил от пояса футляр с телефоном, посмотрел на дисплей и кивнул.
— Включен, а что?
— Позвони Марку, узнай, где его черти носят.
Леша нажал пару кнопок, поднес трубку к уху и сообщил:
— Абонент недоступен. Видно, Марк в метро. Скоро приедет.
Приехал он в начале первого. Сразу стало ясно, что Марк пьян, — и не по бессмысленному, расфокусированному взору, и не по безуспешным попыткам самостоятельно переобуться и рубленым жестам, и не по безошибочно распознаваемому, сбивающему с ног запаху перегара, а по милой, благодушной улыбке на устах. Он был пьян, как никогда в жизни, не считая пары легендардных случаев из студенческой юности, что давно отошли в область преданий.
— Марк, что случилось?
Он долго вглядывался в мое лицо и наконец величественно, словно монарх, подающий знак об окончании аудиенции, махнул рукой. Потом прошел в гостиную, рухнул прямо в туфлях на диван и отключился.
Мы растерянно переглянулись.
— Вот так номер! — протянул Прошка. — И что теперь делать?
— Ему нельзя сейчас спать, — сказал Леша. — При таком отравлении нужно непрерывно пить, чтобы вывести всю гадость. Иначе он завтра совсем загнется.
— А что нужно пить, ты знаешь? — спросила я. — Просто воду?
— Можно просто воду, но лучше слабый сладкий чай с лимоном.
Марк силен и страшен во гневе. Попыткам разбудить и напоить его чаем он сопротивлялся, как дикий мустанг противится ковбою на родео. Но на стороне экзекуторов были численный перевес и вера в наше правое дело. Не могли же мы допустить, чтобы наш верный товарищ скончался в похмельных муках. После двухчасовой битвы гостиная, залитая сладким чаем, лимонным соком и кровью из двух разбитых носов, выглядела, словно декорация к фильму ужасов, но Марк уже не лежал, а сидел и пил-таки злополучный чай. А еще через час нам удалось добиться членораздельных показаний.
Ловля репортера отдела криминальной хроники, которого сосватал ему знакомый журналист, заняла целый день, но наконец Марк поймал этого неуловимого Джо в баре какого-то пресс-центра. Неуловимый Джо выслушал его и согласился помочь. Практически бескорыстно, всего за бутылку рома. Марк тут же заказал бутылку и хотел откланяться, но Джо заявил, что не любит пить один, и потребовал, чтобы новый знакомый составил ему компанию. Распив первую бутылку, они, по настоянию репортера, взяли вторую. Теперь выпивку поставил Джо. Он же первый и сошел с дистанции, уснув прямо за столиком. Марк объяснил это разницей в комплекции. Пили они поровну, но маленькому худому репортеру досталось больше алкоголя на единицу веса, вот он и вырубился, тогда как Марку удалось отбыть на своих двоих.
Добравшись под утро до постели, я перед сном еще успела подумать, что расследование наше в этот раз как-то не заладилось. Прошло уже почти трое суток, как завертелась эта карусель, мы изнурены, а результат нулевой. Может, послать все к черту? Зачем суетиться, если больше никаких зловещих событий не происходит и милиция оставила меня в покое?
С этой мыслью я отключилась.
Глава 14
А назавтра все вновь завертелось со страшной силой.
Без чего-то двенадцать меня разбудил телефонный звонок. Я подождала, пока включится автоответчик и щелкнула тумблером «громкой связи». Воспоминание о последнем разговоре с Кузьминым было еще достаточно свежим, поэтому голос я узнала сразу.
— Слушаю вас, Петр Сергеевич.
На этот раз Песич, похоже, пребывал в игривом настроении.
— Варвара Андреевна, не в службу, а в дружбу, поделитесь со стариком: какое приворотное зелье вы применяете? Я бы его младшей дочке присоветовал, а то от нее уже второй муж сбегает.
— Отчего же не поделиться? — Я была сама любезность. — Записывайте, Петр Сергеевич. Пять частей зеленого чертополоха, собранного в полночь у свежей могилы, одна часть яда гробовой гадюки — помните, одна такая еще Вещему Олегу подгадила? Одна часть измельченных крысиных хвостов. Высушенное и истолченное ухо самоубийцы…
— Все, все, хватит! — взмолился Песич. — Я недавно позавтракал. Придется, видно, дочери потерпеть без мужа. Варвара Андреевна, вы будете дома в ближайшие час-полтора? Тут к вам хочет заглянуть один «привороченный». Он сам вам объяснит, в чем дело.
Я обещала быть, повесила трубку и поплелась в ванную. Когда я завершила утренний туалет, все общество уже собралось на кухне. Марк, несмотря на наши давешние героические усилия, был зелен и держался за голову. Прошка с недовольным видом тер заспанные глаза. И только Леша, как всегда, радовал глаз бодростью и чудесным цветом лица.
Я сообщила о скором приезде кузьминского посланца, высказала уверенность, что этот визит, по всем признакам, не сулит новых неприятностей, и взялась за стряпню.
Наша трапеза вряд ли вдохновила бы художника на создание живописного полотна. Разве что поставангардиста, и то вряд ли. Марк, морщась, потягивал кофе, а на горячие бутерброды смотрел со смесью ужаса и отвращения, как будто подслушал мой разговор с Песичем и подозревал, что я сдобрила их фирменным приворотным зельем. Прошка ковырялся в обезжиренном йогурте и каждый кусок, который мы с Лешей отправляли в рот, провожал таким душераздирающе тоскливым взглядом, что я в конце концов пригрозила ему изгнанием с кухни. Но поздно — флюиды, испускаемые им и Марком, уже лишили меня аппетита. Зато Лешенька лучился радостью и наворачивал за всех присутствующих.
За завтраком Марк, превозмогая головную боль и мизантропию, принял наши рапорты и слабым голосом выдал новые распоряжения:
— Варвара, ты разыскиваешь Белоусову. Не знаю как! Сама думай. Леша, у тебя задание прежнее — ходишь за ней по пятам и следишь, чтоб не натворила глупостей. Прошка, даю тебе последний шанс. Если не разговоришь сегодня Инну, пошли ее к черту. Завтра займешься этой Манихиной. Выяснишь, почему она так боится частного сыщика. Генриху поручим Жердочкину. Варька, нарисуешь ему по памяти портрет домработницы.
Я закрыла глаза и вспомнила обращенное ко мне желтоватое плоское лицо женщины в халате. Потом открыла глаза и кивнула.
— Пусть Генрих подежурит у подъезда, покараулит ее, — продолжал Марк. — К самой Жердочкиной лучше не соваться. Видимо, ваш визит переполошил ее не на шутку. Вон, даже к телефону не подходит, если вообще не удрала из дому. Генрих обещал приехать к трем. Пусть кто-нибудь его дождется. У меня в три встреча со вчерашней пьянью. Надеюсь, журналюга уже прочухается.
Потом я мыла посуду и ломала голову, как нам добраться до Липучки. В голове забрезжил свет.
— Пойдем, Леша, прогуляемся, — позвала я, водрузив последнюю чашку в сушилку. — Кажется, появилась идея.
— К тебе же легавый едет, забыла? — встрял Прошка, который6 крутясь перед зеркалом в прихожей, готовился к решительному штурму неприступной Инны.
— Мы ненадолго. А в случае чего Марк его развлечет.
Марк поджал губы и посмотрел исподлобья, но ничего не сказал. Я покопалась в недрах старой тумбочки, отрыла выпускной альбом восьмого класса, сунула его под мышку и мы с Лешей отправились на операцию «Путь к Липучке».
Посетившая меня идея успеха не гарантировала, но внушала кое-какую надежду. Я собиралась обратиться за помощью к Вадиму Анферову, моему старому приятелю, жившему в соседнем дворе.
Наша с Вадиком взаимная симпатия, как и антипатия с Геленой, родилась в розовый дошкольный период, и причина ее была весьма проста: рост Вадюхи тоже не дотягивал до среднего, а телосложение не поражало мощью, вследствие чего у него, как и у меня, было крайне обострено чувство собственного достоинства. Не раз и не два мы защищали свою честь плечом к плечу, и позже, когда Вадим окреп и возмужал, я всегда могла рассчитывать на его кулаки. А пару лет назад произошло событие, которое укрепило наше расположение друг к другу. Вадим подобрал на улице заблудшего четырехлетнего чау-чау. Вадим не был собаколюбцем и поначалу в мыслях не держал оставить пса у себя. Но на объявление никто не откликнулся, а тем временем он так привязался к собаке, что не мог говорить ни о чем другом. Его бесконечные умильные рассказы о проделках пса выдерживали немногие, и я, естественно, входила в число избранных. Кроме того, Вадик, зная о моем большом кинологическом опыте, часто обращался ко мне за советом. Так что теперь я имела полное моральное право просить его помощи.
Вадим учился в той же испанской школе, но на класс ниже. И у них был самый дружный класс за всю историю школы. Они до сих пор отмечают вместе дни рождения и праздники. Эта общительная команда знала, по крайней мере в лицо, каждого ученика, который на их памяти переступал порог родных пенатов. Я надеялась, что кто-нибудь из них жил в свое время вблизи от Белоусовой. Таким образом мы смогли бы разузнать хотя бы ее старый адрес. А потом можно было бы выяснить через паспортный стол, куда она выписалась, если выписалась.
Вадик и Мишка (тот самый чау-чау) чрезвычайно мне обрадовались, но Лешу встретили настороженно. Однако после должных представлений признали и его.
— Вадюха, мне нужна твоя помощь, — начала я без предисловий. — Какая-то зараза подстроила мне пакость. Последствия пока неясны, но пакость крупная. Мы подозреваем, что зараза эта женского пола и училась в моем классе. Прощупываем всех, кого смогли разыскать, но одна девица как в воду канула. — Я перелистала альбом и выдрала фото Липучки. — Вот она. Зовут Лена Белоусова. Я хочу, чтобы ты собрал своих ребят и поспрашивал: может, кто помнит, где она жила раньше?
Вадим взял у меня фотографию, всмотрелся и удовлетворенно хмыкнул.
— Ага! Липучка. Гелина лизоблюдка. Она, конечно, не Геля, а только учится, но как пакостить, наверное, уже усвоила. Кстати, Гелю ты проверила?
— Спрашиваешь! Первым делом.
— Ладно, будет исполнено, — пообещал Вадик, убирая фотографию в карман. — Тебе когда нужно? Чем раньше, тем лучше?
— Истинно глаголешь.
— Сегодня у нас пятница, — задумчиво пробормотал он. — Боюсь, раньше семи собрать народ не удастся — рабочий день. Но кое-кого из бездельников можно призвать сразу. Ты дома?
— Пока — да. А на потом запиши номер мобильного. Леша, продиктуй.
Леша достал записную книжку, а Вадик тем временем сбегал за своей. Решив вопрос со связью, мы попрощались. Мужчины обменялись рукопожатием, а мы с Вадюхой традиционно пихнули друг друга кулаком в плечо. Потом я приласкала Мишку, и мы с Лешей удалились.
— Я ее практически не помню, — рассказывала я Леше по дороге. — В памяти остался только размытый образ. Тихая, незаметная девочка с худосочными русыми хвостиками. Когда она отвечала у доски, учителям приходилось подходить вплотную и склонять ухо к ее губам, иначе слов было не разобрать. Других характерных черт, как ни стараюсь, припомнить не могу. Чем она увлекалась? С кем дружила? Никаких проблесков. Наверное, дружила с Таткой, раз позвала ее на новоселье.
Несмотря на атлас Москвы, который Леша предусмотрительно носит с собой, в Марьино пришлось изрядно поплутать. Каменные джунгли новостроек тянулись от горизонта до горизонта, и планировка кварталов местами была на редкость бестолковой. Наконец мы отыскали нужный дом, но достичь цели мешал магнитный замок на двери подъезда. Если позвонить по домофону и предупредить Манихину о нашем визите, сюрприза не получится, а значит, поездку можно считать напрасной, посему мы избрали тактику выжидания.
Но вот из подъезда высыпала ватага подростков, и мы проникли в неприступное парадное.
— Опять впустую, — проворчал Леша, в третий раз давя на кнопку звонка. (Увидев в двери «глазок», я спряталась за его спину и предоставила звонить ему.)
Я уже собиралась с ним согласиться, когда за дверью кто-то зашевелился. Мы замерли, думая, что дверь сейчас распахнется, но этого не произошло.
— Может быть, собака? — предположил Леша.
Мысль вообще-то здравая. Обученная собака не станет лаять, когда в дверь звонят. Встанет за дверью и будет терпеливо ждать развития событий. Но что-то подсказывало мне: в данном случае за дверью притаилось не четвероногое. Наверное, мою подозрительность пробудил «глазок». Его наличие наводило на мысль, что шевеление в квартире имеет иное происхождение. Например, такое: кто-то из двуногих подкрался к глазку и, посмотрев в него, решил не открывать. Что ж, проверим. Я опустила голову так, чтобы челка упала на лицо, отстранила Лешу и принялась терзать звонок сама. А вдосталь натрезвонившись, громко сказала:
— Ничего не поделаешь, придется встать здесь лагерем. Будем подавать звуковые сигналы с периодом в три минуты.
Когда я в третий раз попыталась изобразить на подручном инструменте траурный марш Шопена, нервы у противника сдали. «Вот она, неискушенность! — думала я со снисходительностью мастера к неумелому ученику, прислушиваясь к щелчкам замков и засовов. — Если тебе хочется впускать только избранных, раздай им ключи и не подходи к двери. А настойчивый трезвон можно игнорировать, надев наушники и включив музыку. И вообще, если уж ты считаешь свой дом крепостью, закаляй нервную систему. Вон троянцы, как пить дать, в первый же день осады устали от шума, поднятого у ворот ахейцами, но открывать почему-то не бросились».
Минуту спустя я смотрела в злые глаза Манихиной. Она изменилась. Тощие хвостики стараниями парикмахера превратились в пышную гриву. Искусная подводка вкупе с сильными чувствами придавала глазам яркость и выразительность. Куда только подевалась памятная мне блеклость! Дамочку, яростно сопящую мне в лицо, никто не назвал бы тихоней. Тем не менее я ее узнала. У меня хорошая память на лица.
Ольга тоже меня узнала. Не сразу, но узнала. Однако это не прибавило ей дружелюбия.
— Ты всегда была чемпионкой по наглости, Клюева! Вижу, годы тебя не изменили. Говори, чего нужно, и проваливай, — прошипела она.
Я никогда не вступаю в пререкания с фуриями. По себе знаю: бесполезное это занятие. Даже опасное, пожалуй. Если вы хотите чего-то добиться от разгневанной дамы, то либо уйдите на время и дайте ей успокоиться, либо смиренно согласитесь со всем, в чем она вас не замедлит обвинить, и подчинитесь ее требованиям.
Уйти и дать Манихиной успокоиться я не могла — кто знает, открыла ли бы она нам во второй раз? Оставался один вариант. Я ласково изложила приевшуюся уже историю о подготовке к выпускному юбилею. Манихина затряслась от негодования и попыталась захлопнуть дверь. Я уперлась плечом в стену и ладонью в дверную ручку.
— Ты же знаешь, Ольга, я упрямая. Раз пообещала Надьке раздобыть снимки и биографии, — умру, а раздобуду. — И, прибегнув к проверенной уже уловке, добавила: — В крайнем случае найму частного сыщика, он сделает все в лучшем виде.
Результат превзошел все ожидания. Манихина побелела и ухватилась за косяк, чтобы не упасть.
— Ты… ты не имеешь права!
— Спасибо, что предупредила. Непременно проконсультируюсь со своим адвокатом.
— Чего ты хочешь?! — заорала она истерично.
— Разве я не объяснила?
Она уставилась на меня. Не знаю, чего в ее взгляде было больше — ярости или смятения. Безмолвная дуэль длилась минуту. Потом она стремительно повернулась и бросилась в комнату. Я не успела решить, следует ли принять это за приглашение, как Манихина уже вернулась. С фотоснимком в руке.
— Вот. И дай мне телефон Денисовой. Я сама ей позвоню.
— Пожалуйста. — Я пожала плечами, вынула из сумочки записную книжку и продиктовала номер. От попытки вытянуть из собеседницы последний недостающий адрес меня удержало выражение ее лица. Ну не было в нем приветливости и стремления помочь ближнему.
Глава 13
Как ни скромны были наши с Лешей сегодняшние успехи, на фоне достижений прочих они оказались самыми значительными. Но все по порядку.
Домой мы приплелись полуживые от усталости и, вдохнув гастрономических ароматов, витавших в квартирке, едва не попадали в голодный обморок, ибо банан, сомнительный чебурек и несомненная бурда под кодовым названием «кофе со сливками», подкреплявшие наши силы в течение дня, давно отошли в область воспоминаний. Ввалившись на кухню, мы обнаружили шкворчащий на плите омлет с помидорами и луком и Прошку, любовно нарезающего огурчики и зеленый салат.
— Спасибо, darling, ты спас нам жизнь, — проникновенно сказала я и выложила омлет в две тарелки, одну из которых взяла себе, а другую поставила перед Лешей.
Прошка сначала онемел, а потом издал боевой клич. Услышь его краснокожие, они в тот же миг превратились бы в бледнолицых, побросали томагавки и дали деру. А мы даже не вздрогнули (ну, разве что чуть-чуть).
— Штаны, — коротко напомнила я, отправляя в рот первый кусочек омлета.
Сраженный на лету, Прошка сник и покосился на Лешу в слабой надежде найти в его лице защитника. Но тот удавил надежду в зародыше.
— А ты что будешь? Салатик? — спросил он, с аппетитом уминая плод Прошкиного кулинарного искусства. — Это правильно. От него не толстеют.
В глубине Прошкиных очей поселилась печаль. По доброте душевной я решила отвлечь друга от неприятных мыслей.
— Как твои успехи на поприще частного сыска? Удалось расколоть психопатку Инну?
Прошка помрачнел еще больше (хотя, казалось, дальше некуда) и попытался уклониться от ответа.
— Она не психопатка. Наоборот. Дверь, захлопнутая перед твоим носом, свидетельствует о ее незаурядном уме, проницательности и хорошо развитом инстинкте самосохранения.
Я не поддалась на провокацию.
— Ее незаурядные способности давай обсудим в другой раз. Сейчас меня интересует, что ты от нее узнал. Она сообщила, где трудился и с кем якшался Доризо?
— До этого мы еще не дошли, — пробурчал Прошка, с неудовольствием разглядывая листик салата, свисающий с его вилки.
— Вот как? — Леша от удивления перестал жевать. — А до чего же вы дошли?
— Мы достигли известного взаимопонимания во взглядах. Так сказать, в мировоззренческом плане. — Уловив наше разочарование, Прошка разъярился: — Я вам что, чародей?! Вчера девица не разжимала губ и не желала никого видеть. И сегодня я разве что на руках не плясал, соловьем разливался, чтобы она хотя бы изредка подала реплику. Начни я допытываться про Доризо, она тут же сообразила бы, что мой интерес к ней меркантилен, и послала бы к чертовой бабушке. Вы этого хотите? Ну и нечего на меня наседать! Чтобы установить доверительные отношения с девушкой, которая к ним не стремится, нужно терпение. Я выкладываюсь, как могу. И уже кое-чего добился. Например, поприставав к ней всего каких-то два часа с вопросом, почему она такая грустная, вырвал признание, что девушка недавно потеряла любимого человека и пока не готова говорить на эту тему. Довольны?
— Любимого? — переспросила я. — Ты думаешь, речь идет о Доризо? Но Евгений Алексеевич сказал, что они вот уже пару лет друг с другом не разговаривали и даже не здоровались. Скорее всего, она имела в виду кого-то другого.
— Я всегда подозревал, Варвара, что ты эмоционально ущербная личность. И не только эмоционально, коли уж на то пошло. Тут все ясно, как дважды два. Девушка крупно поссорилась с возлюбленным, вышла ему назло замуж, но сердце-то не обманешь. Два года она маялась, не зная, как выбраться из ловушки, в которую сама себя загнала, а потом возлюбленный погиб. Ей впору волосы на себе рвать, а она вынуждена перед мужем и домашними делать вид, что у нее все в порядке. А тут еще являешься ты и требуешь, чтобы она рассказала тебе о Доризо…
— Я не требовала. Я вежливо попросила.
— Да плевать ей на твою вежливость! Она и без тебя на стенку лезла, а ты пришла сыпать ей соль на раны. Скажи спасибо, что она просто дверь захлопнула. Могла бы и на части разорвать. Короче, я готов спорить, что ее любимый — Доризо. Это объясняет все странности ее поведения.
Поразмыслив, я неохотно (нелегко было отказаться от убеждения, что Инна — обыкновенная психопатка) признала его возможную правоту. Потом мы с Лешей поведали о своих приключениях. После горячего спора на тему: можно ли считать неадекватной реакцию на мое появление Жердочкиной и Манихиной, я встала из-за стола, объявила, что мне нужно позвонить, и ушла в спальню.
Первым делом я протелефонировала Татке и попросила ее узнать у экс-супруга, где пребывает его кузина. Татка проворчала, что беседы с бывшеньким не относятся к числу ее любимых развлечений, но позвонить согласилась. Потом я набрала номер Жердочкиной. На третьем гудке включился определитель номера. На десятом стало ясно, что трубку никто не снимет. Не исключено, что Жердочкина до сих пор где-то шлялась, но мне в это почему-то не верилось. Я позвонила Надежде и рассказала ей о событиях дня.
— Не знаю, что и сказать, Варварка. Жердочкина пропала с горизонта сразу после окончания школы. Не помню, чтобы кто-нибудь из ребят хоть раз ее помянул. Но старое мое впечатление о ней таково, что Галина никогда не ввязалась бы в глупую, сомнительную затею. Не стала бы она звонить тебе, назвавшись чужим именем, не говоря уже о том, чтобы заманивать в квартиру с трупом. Конечно, люди со временем меняются, но не настолько же!
— А чего же она тогда испугалась?
— Мало ли чего! Может, ждала возлюбленного, которому рассказывала всякие небылицы о своей необыкновенной популярности в юности. Представь, как бы ей было неловко, если бы вы столкнулись и ей пришлось тебя представить. А вдруг разговор свернет на школу?
— Ты не видела ее лица. Она была вне себя от страха.
— Ну и что? На свете полно таких, кто предпочтет наложить на себя руки, лишь бы не попасть в неловкое или смешное положение. Тем более, на глазах объекта нежной страсти.
— Как-то не ассоциируется Жердочкина с нежной страстью, — буркнула я. — Ладно, оставим пока Жердочкину. А что тебе известно о Манихиной?
— Немногое. Закончила пед. Замужем, двое детей. Лет двенадцать прозябали в коммуналке, потом получили квартиру. Ты лучше с Таткой о ней поговори. Они раньше жили рядом, часто встречались. Таткина Ксюшка и Ольгин младший сын — ровесники.
— Понятно. И последний вопрос. — Я посмотрела в список, который мы с Надеждой составили вчера общими усилиями, и нашла глазами единственную фамилию, оставшуюся без пометок. — Ты не знаешь, у кого можно раздобыть адрес Белоусовой? Кто поддерживал с ней связь?
— Точно не знаю, но, думаю, нужно справиться у Гели. Помнишь, Белоусова ходила за ней хвостиком? Как — не помнишь? Ты же сама Ленку Липучкой нарекла!
Я схватилась за голову. Вот так, незаметно, подкрадывается старческий маразм! Как я могла забыть Липучку — неизменную подпевалу и тень Гелены? Они составляли парочку того же рода, что Шер-Хан и Табаки. Липучка, понятное дело, разделяла Гелину неприязнь ко мне. В списке одноклассниц, предположительно готовых подстроить мне пакость, ее имя следовало бы поставить вторым.
— Надька, это она! Нутром чую — она. Черт, сколько мы времени даром потратили! Вижу, придется мне завтра до Сергиева Посада тащиться, клянчить у Гели адрес…
— Остынь, Варька, не пори горячку. Я совсем не уверена, что Ленка — та, кого ты ищешь. Мне кажется, она не питала к тебе личной неприязни. Так, прикидывалась Гелиного одобрения ради.
— Тогда скажи, кто питал. У меня оказалось дырявое решето вместо головы. Кому я досадила до такой степени, что у человека и двадцать лет спустя не пропало желание отомстить? Кто меня так ненавидел, ты можешь сказать?
— Могу. Единственный человек в классе, который тебя ненавидел, — Геля. Другие иногда на тебя обижались или даже злились. Тактом, уж извини, ты не отличалась. Но это были обиды-однодневки. А Геля с наслаждением бросила бы тебя в чан с маслом и развела под ним медленный огонь.
— Ты преувеличиваешь, Надька. Тебя она ненавидела больше.
— Не обманывай себя, солнышко. Меня она никогда не принимала всерьез. С ее точки зрения, я — человек второго сорта, об меня не стоит и руки марать. Ты — другое дело. Тебя она считала ровней. И ненавидела от души.
— По-моему, ты не права. Наша непримиримая вражда кончилась еще в начальной школе. Все, что ты наблюдала потом, — остаточная деформация. Но Геля в любом случае не наш человек. Она с первого августа, не просыхая, гуляет на даче и о здешних драматических событиях, по нашим сведениям, не ведает ни сном ни духом. Так что Липучка — самая многообещающая кандидатка. Как бы раздобыть ее координаты, минуя Гелю?
Мне не удалось решить эту задачу. Я еще раз поговорила с Таткой и выяснила, что Веденеева в конце июля отправилась в двухнедельный круиз по Средиземному морю. Но о Белоусовой Татка ничего не знала. Как и экс-Митина, которой я позвонила следом. У Жердочкиной по-прежнему никто не брал трубку. Приставать к Манихиной после сегодняшнего рандеву я не решилась. Переложила это неблагодарное дело на Надькины плечи. Надежда, поболтав с Ольгой, в подробностях пересказала, что та обо мне думает, но почти ничего к старой информации не добавила. Только место работы Манихиной — она, оказывается, была редактором одного престижного международного женского журнала, который сравнительно недавно начал выходить на русском языке. О Белоусовой — ноль.
Положив, наконец, раскалившуюся телефонную трубку, я вернулась к друзьям. И только тут заметила, что уже полдвенадцатого, а от Марка ни слуху ни духу. При мысли, что он пытался мне дозвониться, а телефон был занят, я покрылась холодным потом. И немного успокоилась, лишь вспомнив о сотовых, которые Марк приобрел себе и Леше, чтобы предупредить мои возможные попытки удрать от последнего.
— Леша, у тебя сотовый включен?
Он отцепил от пояса футляр с телефоном, посмотрел на дисплей и кивнул.
— Включен, а что?
— Позвони Марку, узнай, где его черти носят.
Леша нажал пару кнопок, поднес трубку к уху и сообщил:
— Абонент недоступен. Видно, Марк в метро. Скоро приедет.
Приехал он в начале первого. Сразу стало ясно, что Марк пьян, — и не по бессмысленному, расфокусированному взору, и не по безуспешным попыткам самостоятельно переобуться и рубленым жестам, и не по безошибочно распознаваемому, сбивающему с ног запаху перегара, а по милой, благодушной улыбке на устах. Он был пьян, как никогда в жизни, не считая пары легендардных случаев из студенческой юности, что давно отошли в область преданий.
— Марк, что случилось?
Он долго вглядывался в мое лицо и наконец величественно, словно монарх, подающий знак об окончании аудиенции, махнул рукой. Потом прошел в гостиную, рухнул прямо в туфлях на диван и отключился.
Мы растерянно переглянулись.
— Вот так номер! — протянул Прошка. — И что теперь делать?
— Ему нельзя сейчас спать, — сказал Леша. — При таком отравлении нужно непрерывно пить, чтобы вывести всю гадость. Иначе он завтра совсем загнется.
— А что нужно пить, ты знаешь? — спросила я. — Просто воду?
— Можно просто воду, но лучше слабый сладкий чай с лимоном.
Марк силен и страшен во гневе. Попыткам разбудить и напоить его чаем он сопротивлялся, как дикий мустанг противится ковбою на родео. Но на стороне экзекуторов были численный перевес и вера в наше правое дело. Не могли же мы допустить, чтобы наш верный товарищ скончался в похмельных муках. После двухчасовой битвы гостиная, залитая сладким чаем, лимонным соком и кровью из двух разбитых носов, выглядела, словно декорация к фильму ужасов, но Марк уже не лежал, а сидел и пил-таки злополучный чай. А еще через час нам удалось добиться членораздельных показаний.
Ловля репортера отдела криминальной хроники, которого сосватал ему знакомый журналист, заняла целый день, но наконец Марк поймал этого неуловимого Джо в баре какого-то пресс-центра. Неуловимый Джо выслушал его и согласился помочь. Практически бескорыстно, всего за бутылку рома. Марк тут же заказал бутылку и хотел откланяться, но Джо заявил, что не любит пить один, и потребовал, чтобы новый знакомый составил ему компанию. Распив первую бутылку, они, по настоянию репортера, взяли вторую. Теперь выпивку поставил Джо. Он же первый и сошел с дистанции, уснув прямо за столиком. Марк объяснил это разницей в комплекции. Пили они поровну, но маленькому худому репортеру досталось больше алкоголя на единицу веса, вот он и вырубился, тогда как Марку удалось отбыть на своих двоих.
Добравшись под утро до постели, я перед сном еще успела подумать, что расследование наше в этот раз как-то не заладилось. Прошло уже почти трое суток, как завертелась эта карусель, мы изнурены, а результат нулевой. Может, послать все к черту? Зачем суетиться, если больше никаких зловещих событий не происходит и милиция оставила меня в покое?
С этой мыслью я отключилась.
Глава 14
А назавтра все вновь завертелось со страшной силой.
Без чего-то двенадцать меня разбудил телефонный звонок. Я подождала, пока включится автоответчик и щелкнула тумблером «громкой связи». Воспоминание о последнем разговоре с Кузьминым было еще достаточно свежим, поэтому голос я узнала сразу.
— Слушаю вас, Петр Сергеевич.
На этот раз Песич, похоже, пребывал в игривом настроении.
— Варвара Андреевна, не в службу, а в дружбу, поделитесь со стариком: какое приворотное зелье вы применяете? Я бы его младшей дочке присоветовал, а то от нее уже второй муж сбегает.
— Отчего же не поделиться? — Я была сама любезность. — Записывайте, Петр Сергеевич. Пять частей зеленого чертополоха, собранного в полночь у свежей могилы, одна часть яда гробовой гадюки — помните, одна такая еще Вещему Олегу подгадила? Одна часть измельченных крысиных хвостов. Высушенное и истолченное ухо самоубийцы…
— Все, все, хватит! — взмолился Песич. — Я недавно позавтракал. Придется, видно, дочери потерпеть без мужа. Варвара Андреевна, вы будете дома в ближайшие час-полтора? Тут к вам хочет заглянуть один «привороченный». Он сам вам объяснит, в чем дело.
Я обещала быть, повесила трубку и поплелась в ванную. Когда я завершила утренний туалет, все общество уже собралось на кухне. Марк, несмотря на наши давешние героические усилия, был зелен и держался за голову. Прошка с недовольным видом тер заспанные глаза. И только Леша, как всегда, радовал глаз бодростью и чудесным цветом лица.
Я сообщила о скором приезде кузьминского посланца, высказала уверенность, что этот визит, по всем признакам, не сулит новых неприятностей, и взялась за стряпню.
Наша трапеза вряд ли вдохновила бы художника на создание живописного полотна. Разве что поставангардиста, и то вряд ли. Марк, морщась, потягивал кофе, а на горячие бутерброды смотрел со смесью ужаса и отвращения, как будто подслушал мой разговор с Песичем и подозревал, что я сдобрила их фирменным приворотным зельем. Прошка ковырялся в обезжиренном йогурте и каждый кусок, который мы с Лешей отправляли в рот, провожал таким душераздирающе тоскливым взглядом, что я в конце концов пригрозила ему изгнанием с кухни. Но поздно — флюиды, испускаемые им и Марком, уже лишили меня аппетита. Зато Лешенька лучился радостью и наворачивал за всех присутствующих.
За завтраком Марк, превозмогая головную боль и мизантропию, принял наши рапорты и слабым голосом выдал новые распоряжения:
— Варвара, ты разыскиваешь Белоусову. Не знаю как! Сама думай. Леша, у тебя задание прежнее — ходишь за ней по пятам и следишь, чтоб не натворила глупостей. Прошка, даю тебе последний шанс. Если не разговоришь сегодня Инну, пошли ее к черту. Завтра займешься этой Манихиной. Выяснишь, почему она так боится частного сыщика. Генриху поручим Жердочкину. Варька, нарисуешь ему по памяти портрет домработницы.
Я закрыла глаза и вспомнила обращенное ко мне желтоватое плоское лицо женщины в халате. Потом открыла глаза и кивнула.
— Пусть Генрих подежурит у подъезда, покараулит ее, — продолжал Марк. — К самой Жердочкиной лучше не соваться. Видимо, ваш визит переполошил ее не на шутку. Вон, даже к телефону не подходит, если вообще не удрала из дому. Генрих обещал приехать к трем. Пусть кто-нибудь его дождется. У меня в три встреча со вчерашней пьянью. Надеюсь, журналюга уже прочухается.
Потом я мыла посуду и ломала голову, как нам добраться до Липучки. В голове забрезжил свет.
— Пойдем, Леша, прогуляемся, — позвала я, водрузив последнюю чашку в сушилку. — Кажется, появилась идея.
— К тебе же легавый едет, забыла? — встрял Прошка, который6 крутясь перед зеркалом в прихожей, готовился к решительному штурму неприступной Инны.
— Мы ненадолго. А в случае чего Марк его развлечет.
Марк поджал губы и посмотрел исподлобья, но ничего не сказал. Я покопалась в недрах старой тумбочки, отрыла выпускной альбом восьмого класса, сунула его под мышку и мы с Лешей отправились на операцию «Путь к Липучке».
Посетившая меня идея успеха не гарантировала, но внушала кое-какую надежду. Я собиралась обратиться за помощью к Вадиму Анферову, моему старому приятелю, жившему в соседнем дворе.
Наша с Вадиком взаимная симпатия, как и антипатия с Геленой, родилась в розовый дошкольный период, и причина ее была весьма проста: рост Вадюхи тоже не дотягивал до среднего, а телосложение не поражало мощью, вследствие чего у него, как и у меня, было крайне обострено чувство собственного достоинства. Не раз и не два мы защищали свою честь плечом к плечу, и позже, когда Вадим окреп и возмужал, я всегда могла рассчитывать на его кулаки. А пару лет назад произошло событие, которое укрепило наше расположение друг к другу. Вадим подобрал на улице заблудшего четырехлетнего чау-чау. Вадим не был собаколюбцем и поначалу в мыслях не держал оставить пса у себя. Но на объявление никто не откликнулся, а тем временем он так привязался к собаке, что не мог говорить ни о чем другом. Его бесконечные умильные рассказы о проделках пса выдерживали немногие, и я, естественно, входила в число избранных. Кроме того, Вадик, зная о моем большом кинологическом опыте, часто обращался ко мне за советом. Так что теперь я имела полное моральное право просить его помощи.
Вадим учился в той же испанской школе, но на класс ниже. И у них был самый дружный класс за всю историю школы. Они до сих пор отмечают вместе дни рождения и праздники. Эта общительная команда знала, по крайней мере в лицо, каждого ученика, который на их памяти переступал порог родных пенатов. Я надеялась, что кто-нибудь из них жил в свое время вблизи от Белоусовой. Таким образом мы смогли бы разузнать хотя бы ее старый адрес. А потом можно было бы выяснить через паспортный стол, куда она выписалась, если выписалась.
Вадик и Мишка (тот самый чау-чау) чрезвычайно мне обрадовались, но Лешу встретили настороженно. Однако после должных представлений признали и его.
— Вадюха, мне нужна твоя помощь, — начала я без предисловий. — Какая-то зараза подстроила мне пакость. Последствия пока неясны, но пакость крупная. Мы подозреваем, что зараза эта женского пола и училась в моем классе. Прощупываем всех, кого смогли разыскать, но одна девица как в воду канула. — Я перелистала альбом и выдрала фото Липучки. — Вот она. Зовут Лена Белоусова. Я хочу, чтобы ты собрал своих ребят и поспрашивал: может, кто помнит, где она жила раньше?
Вадим взял у меня фотографию, всмотрелся и удовлетворенно хмыкнул.
— Ага! Липучка. Гелина лизоблюдка. Она, конечно, не Геля, а только учится, но как пакостить, наверное, уже усвоила. Кстати, Гелю ты проверила?
— Спрашиваешь! Первым делом.
— Ладно, будет исполнено, — пообещал Вадик, убирая фотографию в карман. — Тебе когда нужно? Чем раньше, тем лучше?
— Истинно глаголешь.
— Сегодня у нас пятница, — задумчиво пробормотал он. — Боюсь, раньше семи собрать народ не удастся — рабочий день. Но кое-кого из бездельников можно призвать сразу. Ты дома?
— Пока — да. А на потом запиши номер мобильного. Леша, продиктуй.
Леша достал записную книжку, а Вадик тем временем сбегал за своей. Решив вопрос со связью, мы попрощались. Мужчины обменялись рукопожатием, а мы с Вадюхой традиционно пихнули друг друга кулаком в плечо. Потом я приласкала Мишку, и мы с Лешей удалились.