Кнаак Ричард. Империя крови

   — Что ж, это уже шестой. С его окончанием северо-запад центрально-восточного сектора будет в безопасности.
   Ее план состоял в устройстве цепи крепостей по внешнему периметру Амбеона, каждая из которых станет центром обороны для легиона. Они смогли бы противостоять любой попытке эльфов вернуть свои земли.
   — Нам все еще необходимо большое количество солдат, — сказала Второй Командующий, — если мы собираемся закрыть всю границу.
   Мариция не потрудилась ответить на столь очевидное утверждение. Говорившая, Килона, женщина с огненными глазами и черными украшениями, была новенькой среди верхушки командования Амбеона. Она руководила Хрустальным легионом и, подчиняясь не только Арднору, но и Храму, была выходцем из Защитников, вроде командующего легионом Красного Скорпиона. Как и другие Защитники, Килона сбрила гриву после принятия обетов, и теперь ее вид, вместе с отсутствующим взглядом, напоминал Мариции мать. Официально подчиняясь Мариции, Килона не доверяла ни ей, ни ее помощникам, всем известна была ее фанатичная преданность Предшественникам, что делало ее ненадежной в критические моменты.
   — Есть признаки деятельности по другую сторону границы? — Мариция посмотрела на командующего легионом Василиска.
   — Заметили нескольких разведчиков. Эльфов и людей. Мы не вмешивались, они наверняка думают, что их не обнаружили.
   — Прекрасно.
   Время от времени эльфы пробовали делать вылазки на потерянную родину. Но они недооценивали воинов минотавров, которых упрямо продолжали считать рогатым скотом в услужении у людоедов. Прошлые уроки ничему не научили надменную расу, потому Мариция не сомневалась в скорой вылазке. Их постоянство было почти смешным... если бы не заканчивалось так печально.
   — Как выглядел человек?
   — Одет как охотник, но двигался как Рыцарь Соламнии или Нераки. Думаю, все же соламниец.
   Пока не было признаков вторжения Рыцарей Соламнии, но империя ожидала его. Из всех возможных противников Рыцарство тревожило Марицию больше всего — их кодекс чести и древнее боевое искусство делали соламнийцев человеческим аналогом минотавров. О войне против Соламнии слагали бы песни, и она стала бы необходимой острой приправой к безвкусной победе над эльфами.
   — Сообщайте мне о любых обнаруженных людях, пусть за разведчиками проследят, мне нужно узнать местоположение их лагеря.
   — Все будет сделано, миледи! — Горас резко отсалютовал.
   Теперь мысли Мариции обратились к другой тревожащей теме. Натянув поводья и пытаясь скрыть растущее беспокойство, она спросила:
   — Есть новости о Галдаре?
   Великий поход, который возглавила бродяжка из людей Мина, — по сведениям империи, бывшая лишь марионеткой в руках минотавра-отступника Галдара, оборвался внезапно, как только созвездия Богов вернулись на небеса. Согласно донесениям шпионов, минотавр и девушка бесследно исчезли после большого столкновения на западе. Некоторые рассказывали, как парочка столкнулась с возвращающимися Богами, но Мариция лишь посмеялась над таким неправдоподобным рассказом.
   Галдар был полезным союзником — поход Мины сильно растревожил Рыцарей Нераки. Что было особенно важно, Галдару каким-то образом удалось уничтожить магический щит над Сильванести, открыв путь для вторжения империи. Но минотавр передал просьбу Мины не захватывать столицу эльфов, Сильваност. Столица и все западнее ее принадлежали ей, на что Хотак и его дочь с готовностью согласились.
   И потом с Галдаром что-то случилось. Естественно, до Мариции немедленно дошли слухи, что Поход провалился. Сразу за этим она начала перебрасывать легионы на запад, но даже после того, как Сильваност стал безопасен, ей не удалось отыскать загадочного отступника. Мариция боялась, что его передали эльфам или Рыцарям Нераки, а если так, это стало бы большой ошибкой надоедливой Мины. Галдар очень умен, но слишком доверился своей бродяжке...
   — Ни о Галдаре, ни о его человечке вестей нет, миледи, — ответил Горас.
   — Ее вера была заблуждением, — заметила Килона, — Мина служила ложному Богу и поплатилась за это.
   Мариция была твердо убеждена, что Единый Бог Мины наверняка покровительствовал и Предшественникам, но промолчала.
   — Хм... Жалко. Память о Галдаре должна быть с честью вписана в страницы нашего завоевания. Я пошлю известие императору. — Она отдала ответный салют воину, рубящему дерево, вложив в этот жест искренние чувства. — Значит, мы больше не будем разыскивать Галдара и его ручного человечка. Теперь надо полностью сосредоточиться на Амбеоне, не так ли?
   Командующие дружно кивнули.
   Они наблюдали, как полдюжины минотавров устанавливают на место секцию стены. Больше пятнадцати пленных эльфов натягивали канаты, а три голых по пояс солдата осторожно заводили огромные клинья в пазы. С другой стороны трое легионеров страховали спуск секции своими канатами, следя, чтобы скорость не слишком возрастала. В пазы немедленно заливался раствор, который быстро схватывался на ветру, и вскоре установленную секцию освободили от переплетения веревок.
   Мариция, удовлетворенно кивнув, пришпорила лошадь, остальные постарались не отстать. Через некоторое время здесь появятся конюшни, жилые помещения и склады, а на стенах начнут ходить часовые.
   — Превосходная работа, — сказала она Горасу, — я довольна.
   — Завтра из Макелдорна прибывает новый обоз с материалами, он также доставит новых рабочих, миледи. Возможно, мы закончим намного раньше срока.
   Меньше чем в часе езды от форта находилось новое поселение, получившее название Макелдорн, что на древнем языке высших людоедов означало «Перчатка Макела». Оно располагалось на месте старого эльфийского города со скульптурами, название которого Мариция давно забыла. От городка ничего не осталось, жилища в деревьях, укрытые листвой и нежными цветами, были уничтожены, теперь там пролегали прямые улицы, сходившиеся ровными рядами домов к центральной площади. Население уже перевалило за двести колонистов, вовсю, день и ночь, работала кузница, мастеря инструменты для фермеров. В дополнение к собственным нуждам Макелдорн оказывал помощь легионерам, являясь одновременно основным местом хранения военных припасов. Мариция планировала независимую линию поставок для каждого из фортов, охранявших запад.
   Да, Амбеон процветает, даже если на севере в Керне еще есть проблемы. Но сейчас Мариции не до того — трон сам контролировал тамошнюю ситуацию. Ее же касалась только новая область империи.
   — Твой отец гордился бы, увидев Амбеон,— проговорил командующий Горас, подъезжая ближе, — жаль, он не дожил до этого дня!
   Прежде чем Мариция успела ответить, вмешалась Килона:
   — Теперь он служит более высокой цели! Император стал Предшественником — и это самая почетная награда!
   Все, что смогла сделать дочь Хотака, это не ударить глупую командующую за подобное замечание. Ее отец стал Предшественником! Как бы ни думали остальные члены семьи, Мариция была уверена — Хотак счел бы такую участь презренной. Если даже... учение матери верно, как часто шепчутся за спиной... Может, Хотак незримо ей помогает, вдохновляя дочь на новые дела, но как призрак-Предшественник? Никогда!
   Развернув лошадь к Макелдорну, Мариция выкинула все лишние мысли из головы. Сейчас надо думать только об Амбеоне. Как высокопоставленного чиновника империи, её обязанности касаются скорейшего развития и процветания новой колонии. Духовные дела лежат в ведении матери... а та, как Мариция знала, очень не любит постороннее вмешательство.
   — Кто-то движется со стороны поселения, — крикнул охранник, и стража немедленно и привычно перестроилась, прикрывая правительницу.
   Вскоре показался всадник, судя по эмблеме — имперский посыльный. С тревогой в глазах он подскакал к Мариции и передал ей запечатанный пергамент.
   — По распоряжению императора Арднора,— сообщил посыльный извиняющимся тоном, — я пересек Кровавое море и проскакал пол-Амбеона. Мне приказано вручить эдикт как можно скорее и где бы ни находился правитель. — Он замолчал, тяжело дыша и вытирая пот.
   Мариция, нахмурившись, отъехала чуть в сторону и сорвала печать.
 
    «В соответствии с императорским эдиктом властью Арднора Первого решено: столица новой колонии Амбеон будет названа Ардноранти. Все прежние наименования, исторические или эльфийские, должны быть исправлены или стерты. Впредь Ардноранти станет основным центром всех операций на Ансалоне.
    Кроме того, повелеваем мастерам кланов Тикло и Лаграндли приступить к выпуску памятных изображений его величества и переделке Храма Бранчалы в зал священных обрядов Предшественников. Второй мастер Приас прибудет в скором времени для контроля за последней миссией...»
 
   Понимая, что за ней наблюдают, Мариция все же не смогла не нахмуриться. Приас был не только правой рукой Арднора, но и любимчиком матери. Поговаривали, его прочат на место Лотана в Высшем Круге, после того как он установит полный контроль над Защитниками. Мариции совершенно не нравилось, что среди ее окружения становится все больше членов этого ордена.
   Остальная часть эдикта содержала обычную болтовню про Предшественников — эту ерунду добавляли к каждому императорскому посланию после восхождения на трон Арднора. Мариция свернула документ и сунула в седельную сумку — ее брату не стоило отправлять посыльного лишь для того, чтобы сообщить о своем решении переименовать город в честь себя, но Арднор никогда не мог устоять перед любой возможностью подтвердить собственное высокое положение.
   Мариция внезапно вспомнила о Бастиане, пропавшем в океане много месяцев назад, ведь именно ему надлежало стать императором, сам Хотак провозгласил наследником совсем не Арднора...
   — Бастиан... — Мариции не хотелось быть услышанной. Она часто мечтала, как в один прекрасный день брат найдется — ходили слухи о странном черном минотавре, бьющемся рядом с негодяем-мятежником Фаросом, многие воины даже клялись, что узнали наследника... Но Мариция отказывалась верить таким чудовищным слухам. Бастиан никогда не предал бы. Если бы он был еще жив, ничто не помешало бы ему вернуться к своей семье и судьбе, а особенно к ней. Ничто в мире...
 
   Гром опустился на колени перед Фаросом, расположившимся в помещении, ранее принадлежавшем верховному жрецу Храма, которое он использовал для дуэлей с невидимыми противниками. Тренировки Фароса продолжались долгие ночные часы, кипящая в нем безумная энергия, не растраченная за день, лишала минотавра всякого сна. Предводитель повстанцев погружался в дремоту, при малейшем шорохе вскакивая на ноги, готовый к любой неожиданности.
   Гром не поднимал склоненной головы, и облако пыли, взбитое упражнениями Фароса, заставило его прокашляться, прежде чем начать:
   — Фарос, прости за мой визит...
   Последним взмахом меча Фарос обезглавил воображаемого императора, с которым долго бился. Меч звенел, почти растворяясь в воздухе, и, продолжая движение, минотавр ловко вложил его в ножны.
   — Что опять, Гром? — нетерпеливо спросил Фарос, не обращая внимания на пыль. Сюда, в отдаленную палату, с поверхности доходили лишь слабые отзвуки — стук и голоса мятежников.
   — В соответствии с обрядами мы устроили огненные проводы наших мертвецов... — Гром еще сильней закашлялся и сотворил знак Саргоннаса. — Я пришел просить разрешения сделать то же самое, по крайней мере, для легионеров, с которыми мы бились...
   Фарос вместо ответа снова выхватил меч и начал упражняться напротив эмблемы Саргоннаса, вырезанной в ближайшей стене. Он не рассказывал о визите Бога, особенно верующему Грому, который обязательно разболтал бы об этом всем.
   — Оставь их, где валяются! Пусть служат напоминанием всем, пришедшим атаковать наше убежище.
   — Фарос, но зловоние...
   — Рассеется, как всегда рассеивалось!
   За время рабства Фарос привык и к худшим запахам. На самом деле смрад напоминал ему о людоедах, которых надо уничтожить, чтобы как можно больше сахдов и голгринов были мертвы... А когда совсем не останется людоедов, можно будет вернуться в империю, предавшую его. «Нет», — напомнил себе Фарос. Он согласился на план Бастиана, хоть сам не знал, хочет ли, чтобы договор был заключен. Эта мысль заставила мятежника вспомнить, что брат леди Мариции еще не отбыл.
   Предводитель повстанцев молча прошел мимо еще стоявшего на коленях Грома. Тот собирался было увязаться за ним, но Фарос не дал ему времени начать умолять снова. Пусть трупы врагов останутся там, где лежат, — солнце высушит тела, и они украсят эту часть Керна в подобающем пустынной земле ужасном стиле. Да и Фаросу это зрелище доставит удовольствие.
   Гром посмотрел вслед командиру и, вздохнув, благоразумно решил не следовать за ним.
   Фарос быстро шел, почти бежал через залы, и стук его шагов звучал в такт ударам сердца. Факелы трещали, потревоженные его движением, каменные глаза скульптур безразлично смотрели на бывшего раба.
   Он застал Бастиана в маленькой келье, явно принадлежавшей раньше послушникам. Черный минотавр был единственным, кроме Фароса, кто не стремился к излишествам. Другие хотели вспомнить лучшие времена былой жизни, занимались резьбой, красили стены, но в келье Бастиана было пусто. Как и Фарос, Бастиан, покидая комнату, не оставит в ней частички себя.
   — Ты еще не отправился, — проговорил Фарос. — В чем причина? Чем скорее этот фарс закончится, тем лучше.
   — Надо было задержаться, — откликнулся Бастиан, укладывая в наплечную сумку припасы, которых должно было хватить минимум на неделю. Двухлезвийная секира уже была за спиной. — Кроме того, лучше будет покинуть Храм в сумерках, когда меня трудно заметить.
   Бастиан видел, что Фарос не удовлетворен ответом.
   — Я бы предупредил тебя об уходе.
   — Ты знаешь, где найти ее?
   — Я знаю тех, кто знает. Они смогут передать весть от моего имени. — Бастиан пожал плечами. — Как я уже говорил, ничего не могу обещать наверняка. Когда Мариция узнает, что я сражался на стороне мятежников, она может заковать меня в цепи или казнить на месте. Но, думаю, сначала выслушает.
   — Убийство собственного брата разве не бесчестный поступок? — саркастически заметил бывший раб.
   — Точно так, — хихикнул Бастиан, — но в последнее время понятия чести стали такими размытыми... — Он опустил рога, прощаясь. — И я сам частично ответствен за происходящее.
   Игнорируя риторическое замечание, Фарос вернулся к интересующему его предмету:
   — Ты уверен, что хочешь рискнуть жизнью ради договора?
   — Да.
   Даже если сестра Бастиана согласится, остаются еще их брат и Великий Лорд Голгрин. Хотя именно Блотен граничит с бывшим Сильванести, за посланием Керна останется последнее слово. Блотен теперь являлся просто областью во владениях Голгрина. Как только Доннаг превратился в насмешку над самим собой, Голгрин... Нет, сначала Бастиан должен убедить Марицию, а потом можно подумать и о Голгрине.
   Все еще размышляя о людоедах, Фарос добавил:
   — Путь через Керн и Блотен будет лежать далеко от обжитых мест. Что если ты натолкнешься на патрули? Не мало ли будет четырех спутников?
   — Все они служили под моим началом в разных легионах, я знаю их выучку. Больший отряд более заметен, да и замедлит мое продвижение. — Черный минотавр зашнуровал сумку и подытожил: — В любом случае не опасайся, я никого не предам.
   Фарос резко поднял зловеще блеснувший меч к глазам Бастиана:
   — Я ничего не боюсь, и меньше всего предательства.
   Бастиан кивнул, затем, еще раз поклонившись, покинул келью.
   Спустя некоторое время Фарос наблюдал с открытой площадки на вершине Храма, как отбывает маленький отряд, направляющийся на юго-запад. Что ж... Он внес свою лепту, попробовал быть верным памяти отца, большего нельзя сделать. Пока.
   Вдруг внезапное ощущение чьего-то присутствия пронзило его. Минотавр быстро обернулся, но никого не увидел. Фарос задумчиво потер черный камень на кольце.
   Кольцо Саргоннаса.
   Краем глаза он заметил какую-то фигуру — бледную и напоминающую мертвеца. Фарос повертелся, прислушиваясь. Никого. С тихим проклятием минотавр посмотрел на черный камень.
   — Маленький подарок, Бог-кондор? Неудивительно, что его последний хозяин мертв!
   Он должен снять его, выбросить! Нет... еще рано. Фарос провел рукой по мечу — вот этот подарок ни разу не подводил. Он искупал его в крови множества людоедов и легионеров, а лезвие сверкает как новое. Лучше бы Саргоннас подарил ему тысячу таких мечей для вооружения армии, но Богам не понять желаний смертных...
   И тут его ноздрей коснулся гибельный аромат, пробудивший ужасные воспоминания. Фарос вгляделся в темноту и заметил небольшой столб дыма, поднимающийся на севере — если бы не внезапный порыв ветра, его бы никто не обнаружил.
   Глаза предводителя повстанцев мигом налились кровью, когда он осознал происходящее.
   — Гром!
   Ярость Фароса только росла, пока он вихрем летел через Храм, пугая отдыхающих повстанцев. Охрана вскочила на ноги, прервав игру в камешки, и вытянулась по струнке. Каждый минотавр в отряде был свидетелем подобных вспышек ярости и не хотел становиться их объектом.
   — Коня! — крикнул Фарос помощнику, занимавшемуся маленьким табуном мятежников. Большинство животных были захвачены в шахтах или у патрулей, забота об их здоровье была постоянной головной болью, не меньшей, чем снабжение самих бывших рабов.
   Кто-то быстро принес ему седло и сбрую. Взнуздав коня, Фарос помчался к северному проходу. Стража у ворот радостно приветствовала командира, когда он проскакал мимо, но тот не отвечал, сосредоточившись на петляющей дороге. Людоедская лошадь была не самой быстрой, но шла уверенной рысью — вскоре скалы закончились, и Фарос, вырвавшись на пустошь, немедленно повернул к северу.
   Через полчаса он был у цели, сразу заметив рогатую фигуру на ближайшем гребне. Это не взволновало мятежника. Охранник наверняка понесся предупредить Грома, а вот тот не подчинился приказу — худшее преступление в глазах бывшего раба. Потом он увидел и другие признаки двуличности помощника — два десятка фигур поддерживали большой костер, торопливо подтаскивая к нему ветки и все, что могло гореть в этой дикой местности. Остальные бывшие рабы и солдаты кидали в пламя свою тяжкую ношу. Смрад горелой плоти уже нельзя было скрыть.
   — Гром! — крикнул Фарос, подъезжая. — Гром, где ты?!
   Мятежники замерли, воззрившись на своего командира в ужасе и смятении.
   Причина его гнева вскоре показалась — из клубов дыма вышел Гром, пропитанный потом и гарью. Подойдя к Фаросу, он не переставал сотрясаться от кашля.
   — Это не их вина, Фарос, весь грех лежит на мне. Они следовали приказам и не смели ослушаться.
   Фарос спрыгнул с коня и ,не раздумывая, молниеносно ударил Грома в челюсть. Набожный минотавр отлетел и закувыркался по песку. Остальные замерли, не зная, что предпринять.
   — Я тоже отдал приказ. Четкий приказ. Ты ослушался меня.
   Гром закашлялся на земле и не сразу смог подняться. Через несколько минут он взглянул Фаросу в глаза:
   — Моя совесть ослушалась... я не смог оставить мертвых... даже ради тебя, Фарос... Хотя бы легионеры заслуживают погребального костра! Они бились с нами, повинуясь приказу! Для этого их обучали и тренировали!
   — Раньше мы тоже не хоронили их, почему тогда совесть не мучила тебя?
   — Да, не хоронили, и я не очень возражал... Тогда не было причин, ведь Боги нас оставили...
   Вот оно что! Фарос дернул ушами и фыркнул:
   — Теперь Боги вернулись, и что? Ты вдруг испугался мести?
   — Не испугался...— резко вскинулся темно-коричневый минотавр. — Не испугался!
   Игнорируя Грома, Фарос повернулся к остальным:
   — Потушите огонь! Оставьте все как есть, пусть обряды по ним служат падальщики! А ну шевелитесь!
   Минотавры опрометью бросились исполнять приказ — в кого бы они ни верили, прежде всего бывшие рабы следовали за Фаросом и подчинялись только ему. Гром, как понял командир, просто сбил их с верного пути.
   Гром и навязчивый Саргоннас, ведь Фарос отказался позволить Богу влезть в его жизнь.
   Костер угас. Гром начинал кашлять все сильнее. Фарос с горечью смотрел на когда-то одного из самых верных последователей. Этот глупец наглотался дыма — наверняка не отходил от костра ни на минуту.
   — Ты можешь оказаться прав, если...
   Гром внезапно повалился без чувств лицом вниз.
   Инстинкт заставил Фароса поймать помощника раньше, чем тот ударился о землю. Гром пробовал сосредоточить взгляд слезящихся, покрасневших глаз на командире, и Фарос несказанно изумился, когда увидел маленькие кровавые гнойники на его веках.
   — Фарос... — Гром уже едва мог говорить. — Мне... жаль...
   Он вновь закашлялся, затем содрогнулся и потерял сознание.
 

Сломанная секира

 
   Сердце империи билось размеренно, и верховная жрица расценивала это как свидетельство собственной абсолютной власти. Где бы ни бродили призрачные слуги, чьими глазами она наблюдала, везде Нефера видела только доказательства успеха и процветания.
   Мито и большинство колониальных верфей работали на полную мощность, плотники и судостроители сменялись днем и ночью, усиливая увеличившуюся армаду империи. Даже на южном побережье Мито заложили новые верфи, да и Митас собирался активно расширяться.
   Новые корабли предназначались для несения службы в гарнизонах внешних колоний и помогли бы столице окончательно забыть о мятежниках. Но не все спущенные на воду суда были военными — немалую их часть составляли торговые и грузовые. Скоро они должны были доставить продовольствие и сырье из колоний, а обратно вернуться нагруженными предметами роскоши и орудиями труда. За всем распределением пищевых ресурсов теперь наблюдал Храм. Нефера имела прекрасные связи в Высшем Кругу, который занимался решением административных вопросов, ибо большинство там составляли верующие Предшественники. Наблюдатели, ответственные за сельское хозяйство, контролировали доставку мяса и зерна на склады и в хранилища. Строгий учет позволял удовлетворить любые потребности развивающегося государства.
   Самым выдающимся достижением Неферы стал Нетхосак. То, что Хотак лишь предполагал сделать, она воплотила в жизнь. Все ресурсы столицы теперь были направлены на нужды империи, даже самый последний рабочий трудился ради ее расширения. Защитники руководили на всех уровнях, подчиняясь приказам жрицы.
   Ее приказам...
   Верховная жрица поднялась из большой мраморной ванны, некогда служившей священникам Саргоннаса. Два послушника в белых с золотом одеждах быстро вытерли ее, а третий с поклоном подал ритуальную мантию — черную с серебром. Нефера откинула капюшон, позволяя слуге расчесать гриву.
   По комнате плыл аромат лаванды. Из опустевшей ванны поднимался пар — вода нагревалась в стоящем в подвале медном баке, под которым всегда поддерживался огонь, и по системе труб, изобретению искусных механиков прошлого, доставлялась в покои жрицы.
   В последнее время Нефера требовала нагревать воду сильней и сильней, так, чтобы только не свариться. Шерсть слуг была постоянно мокрой и спутанной из-за высокой влажности, но сама верховная жрица не обращала на это внимания. Те, кто до нее дотрагивался, часто замечали, как холодна ее плоть. Даже теперь, только покинув горячую ванну, она ощущала себя словно на вершине высокой горы, а ее шерсть была совершенно сухой и гладкой.
   Теперь уже никто не узнал бы в ней ту пышущую красотой и здоровьем счастливую невесту, которая стояла перед алтарем рука об руку с командующим Хотаком. Леди Нефера, возвышающаяся сейчас посреди комнаты, между мельтешащими слугами, напоминала высохшую и отвратительную пародию на минотавра с дикими, бешеными глазами. Кожа туго обтягивала ее лицо, а пальцы больше напоминали скрюченные когти. Тем не менее, слуги смотрели на жрицу с обожанием, словно видя перед собой образец красоты и совершенства.
   — Пошлите известие Лорду Гантину, его присутствие необходимо в Храме сегодня вечером. Мне нужно переговорить с ним относительно срыва погрузок.
   — Будет исполнено, повелительница, — кивнул послушник, расчесывающий ее гриву.
   — Палата готова?
   — Все готово, повелительница, — ответил второй слуга, расправляя складки мантии.
   Нефера повела левой рукой, и послушники, немедленно прекратив работу, почтительно отошли на несколько шагов от высочайшей особы.
   — Вычистите комнату! Здесь все должно сверкать! — скомандовала она, а затем пробормотала: — Я хочу, чтобы везде было безупречно...
   Когда слуги кинулись исполнять приказ, жрица подошла к дальней стене, и хотя она была не одна, Нефера знала — никто из послушников не осмелится бросить лишний взгляд. Она нажала на секретный камень, и часть стены превратилась в темный проход. Не успела Нефера переступить порог, как вспыхнула от ярости — ее тусклые глаза блеснули, разглядывая кого-то, видимого только ей.
   — Прекрати вести себя подобным жалким образом! — громко крикнула жрица кому-то, хотя слугам показалось, будто она разговаривает с воздухом. Послушники задрожали, поняв, что услышали лишнее, но никто не посмел сдвинуться с места. Они полностью подчинялись Храму.
   — Немедленно убирайся! — прорычала между тем жрица, поднимая левую руку к груди. Ее пальцы вспыхнули зловещим темно-зеленым светом, и в его отблеске появилась тень минотавра в обгоревшей броне, со свернутой шеей и изломанными конечностями, свидетельствующими о жестокой смерти. В его единственном глазу, когда-то зорком и пронзительном, как он любил хвастаться, теперь застыли уныние и холодное равнодушие.