Страница:
Повозка у нас прекрасная, препокойная, иначе мы в буран пропали. Одно теперь заботит - несколько станций, и опять станет ориентироваться при первом названии города и пойдут нарастать рацейки. Я было пробовал говорить о родных - ничего не свернет его. Но Господь, устроивший наше возвращение, устроит и остальное - будем продвигаться с помощию Божьею вперед. Думаю выехать в понедельник после обеда и на Тюмень, чтобы держаться предполагаемого тракта.
5 марта 1856 года
Завтра утром, друзья мои добрые Петр Николаевич и Татьяна Александровна, думаю выехать, простившись на зауральскую разлуку с нашими ялуторовскими однокашниками. И радостно и грустно. Впереди улыбается свидание с родными и заветными друзьями, а позади остается неопределенная разлука с другими друзьями, с которыми делил радости и печали за одною кашею три-дцать лет. В этом числе стоите и вы не на последнем плане, мои девятилетние кормильцы.
Крепко, крепко вас обнимаю ещё раз по сию сторону Урала с надеждою обнять вас, может быть, и в этом ещё году и по ту его сторону. Передайте такой же дружеский привет Ивану Александровичу и Прасковье Егоровне, Владимиру Ивановичу и Флегонту Мироновичу и молодежи. Об домашних моих гомеопатических детках и говорить нечего - целую их в глазки и в щечки, Вавку моего милого притом благословляю.
Всем домашним мой дружеский поклон, а когда увидите и некоторых друзей, скажите им, что я, уезжая с Урала, приязнь их долговременную увожу с собою и прошу их также когда-нибудь написать ко мне писульку о себе. Тобольское радушное ко мне расположение многих будет всегда мне памятно.
Без даты (предположительно 4 марта,
Ялуторовск)
В брате все здешние нашли большую перемену - он всякой день с утра до ночи в здешней шумной семейной компании и, кроме вырывающихся по временам речитативов, совершенно со всеми гармонирует. Здоровье его, слава Богу, поддерживается. Только сегодня, вероятно, оттого, что много ходит и немного больше пил вина, маленькая раночка немножко раскрылась без боли. Надеюсь, что в дороге при лежачем положении это не будет иметь последствий. Но заботы убаюкивать его, его мысли, что едем в Красноярск, когда будем проезжать Шадринск, Екатеринбург и другие города, которые от него не укроют, лежат на плечах.
Недоумение, как это уладится, волнует, а надежда, что Бог все это устроит, как и не думаешь, не оставляет. Однако прощайте на этот раз, друзья мои сердечные. Христос с вами.
И.И. Пущин - П.Н. Свистунову
12 марта 1856 года
Поезд двинулся от меня 6 марта. При выезде была маленькая тревога, но дело обошлось мирно. К счастью, тут случился Тизенгаузен - и его сопровождение на две станции убедило нас, что везут на восток, а не на запад. А то уже было заявление ко мне, как хозяину дома и члену верховной думы Тайного республиканского общества, что справится с двумя казаками. Я, разумеется, поднял голос и объявил, что вместо двух явится сотня татар, следовательно, бой не равен! Это несколько тоже подействовало. Прочие дни он был и мил и любезен с нашими дамами на обедах и вечерах. Разумеется, принимал их за девиц и не допускал, что Ольга Ивановна - жена Басаргина, а просто актриса Медведева. Просто смех и горе, но душа болит за нашего друга Павла. С ним я просиживал ночи, на прощание наговорились. Брат проводил ночи во флигеле, иначе не было бы возможности молвить слово.
Вот вам листок, полученный мною сейчас из Екатеринбурга. Едут хорошо; дай только Бог, чтобы было спокойно и благополучно.
П.С. Пушкин - И.И. Пущину
16 марта, Нижний
С братом и смех и горе. Не доезжая Шадринска, было разволновался, и теперь сам спорит со всеми, что не так на таблицах написано и на столбах, что Канск называют Казанью и прочее. Не скажу, друг, чтобы путешествие было для меня приятным препровождением времени. Проехал почти 2000 верст и ровно ничего не видал. Он сажает меня непременно прежде, боясь, чтобы как-нибудь одному не остаться. На станциях и везде верчусь как на иголках. Затруднительное положение, но слава Господу и за то, что дело как-нибудь уладится.
П.С. Пушкин - П.Н. Свистунову
1856 год, 31 марта, с. Коростино
Добрые друзья мои Петр Николаевич и Татьяна Александровна. Наконец, по милости Божией, сегодня в четыре часа пополудни мы добрались до места. Путешествие было не очень легкое и для меня приятное. Я должен был сидеть в своем возке, как в кибитке, чтобы обращением своего внимания на разные города не возбудить внимание брата, и на каждой станции предупреждать всех станционных смотрителей и ямщиков, чтобы говорили о Красноярске. Таким образом, Казань пошла за Канск, Нижний - за Колывань, Муром - за Томск. Наконец, мы встретились нечаянно с Францевыми в гостинице. Наталью Дмитриевну мы не за-стали. Она поехала в Костромскую деревню и на дороге в маленьком городке Судиславле сильно занемогла лихорадкою. Пролежала на этой станции с неделю и даже приобщалась - это известие сразило меня при въезде в Марьино 23 числа, а 25 утром успокоило нас её письмо от 12-го к Марье Дмитриевне, но от 15 к Петровне уже из Давыдова, что она поправилась несколько и прибыла в свою деревню с намерением скорее распорядиться делами и возвратиться домой. Этим путем 25 вечером, повидавшись с Евгением Якушкиным, который приезжал ко мне в Марьино, отправился я далее и 27 приехал в Высокое к Нарышкиным, где добрая сестра наша нас ожидала. Нечего говорить о свидании. Эта добрая сестра просто без памяти от радости. Брата встреча эта немного озадачила. Он по Нарышкину только уверился, что это именно Маша. Но сначала ему показалось, что это какая-то самозванка выдает себя за сестру - в окрестностях Красноярска. Но потом полюбил её, расспрашивал о всех соседях и домашних людях, и говорит: точно, это Маша, потому что никто другой не может знать эти обстоятельства.
От Нарышкиных, которые вам очень кланяются, он ехал вместе с сестрою, а я в дормезе1.
Братья встретили нас на дороге: сперва один, потом другой, и он им, видимо, обрадовался. Теперь хотя толкует о доставлении куда следует, но, по крайней мере, без раздражения и с согласием отдохнуть на этой станции, которую не хочет признать за Коростино1.
Вот вам, друзья мои, несколько слов на первый раз. Все спят, а я хочу воспользоваться отсылкою в Тулу нарочного.
Затем обнимаю вас, любезные друзья, крепко, крепко и горячо. Помню вашу драгоценную для меня дружбу. Машурку, Вавку и Катю целую. Всем домашним вашим - свой усердный поклон.
И.И. Пущин - П.С. Бобрищеву-Пушкину
1856 год
2 апреля
Пора отыскивать тебя, добрый друг Павел Сергеевич, в Алексине, пора приветствовать тебя на родине. Спасибо за частые весточки с дороги - я своевременно получал их, и они передавались из рук в руки, даже посылал Петру Николаевичу. 29 марта пришло твое письмо из Нижнего. Душевно рады, что Марья Александровна и Аннушка полюбились тебе - они просто с восхищением говорят о встрече с тобой и с братом. Все слава Богу!
Я сегодня пишу к тебе именно потому, что воображаю тебя на месте, отдыхающего от трудов и волнений дорожных, среди добрых родных. Пожалуйста, заочно познакомь меня с ними. Недавно получил от Константина Ивановича письмо из Кронштадта. Он говорит, что часто там видается с твоим братом, который очень тебя напоминает. Они близко друг от друга живут.
Свербеев говорит, что ты здоров и весел. Он у нас погостил 12 часов. Наталья Григорьевна... благодарит, что я тебя с нею познакомил. Первый посетитель после тебя был Брокман, - он отправился к Екатеринбург торговать или не знаю что делать. Сообщил нам известие о свадьбе Жозефины Адамовны с Мейеровым, которая должна была совершиться в первое воскресенье великого поста. Я тогда послал от Терпугова просьбу из Консистории, адресовал её Петру Николаевичу... Писал и к Барсукову о Козлове - ниоткуда ничего не знаю. От друга (Н.Д. Фонвизиной. - Авт.) было письмо, начатое в Костроме, конченное в Судиславле. Она захворала и говорила, что не может сама дописать. Это письмо я пометил 19 марта - ты можешь понять, что оно сильно меня перевернуло, хотя сказано, чтоб не тревожиться, что там какое-то повреждение, но не опасное. Между тем призывала священника и приобщалась. До сих пор не имею письма после этого.
Как-то неловко, надеюсь на Бога, вооружаюсь терпением - на беду, теперь почты опаздывают. Ее письмо, о котором я говорю, начато 26 февраля, а дописано 4 марта. При этом я был уверен, что никак все наши сообщения и маршруты не уладят твоей встречи с нею. Видимо, что и сестра твоя не успела написать в Нижний, а ей адресы я послал 13 февраля. Но не в том дело. Лишь бы ты добрался благополучно, а потом добрался до Марьина. Если туда заехал и не застал её дома, то ещё удобнее было действовать насчет избавления от плена домашнего. Все это ты мне расскажешь - я не умею сказать, как доволен, что ты в 100 верстах от Марьина. Это всегда можно перелететь.
У нас спрашивали: где находится семейство и из кого состоит. Отобрали и с нас... показания - и тотчас отправили. Увидим, что будет. Мне сдается, что, наконец, отпустят. Где-нибудь, Бог даст, встретимся. Обнимаю тебя крепко, обними и брата за меня... Сегодня послал барону не 20, а 10-ть целковых...
Прощай покамест. Много писали - писали из Марьина, писал Юшневский, от (нрзб.) было горькое письмо из Киева. Отрадно, что она додумалась до ответа. Обними соседей, когда будешь у них. Все у нас здоровы, только я с надутыми губами... - навязался флюс. Все наши тебя дружески обнимают.
Твой Иван Пущин.
13 апреля
Не думал к тебе писать сегодня, любезный друг Павел Сергеевич, но получил из Тобольска прилагаемый пакет знакомого почерка - и спешу его переслать по принадлежности. Я его имею от Лебедя, который получил от Николая, а Николаю пришло с почтой после твоего отъезда. Петр Николаевич говорил мне, что не знаю, что делать с письмом... распечатать не смеет (тут несколько фраз насчет твоей таинственности) и потому передает это мне. Признаюсь, я порывался распечатать, но почел все-таки лучше не трогать, хотя, может быть, тут и есть что-нибудь мне. Что же делать - непреодолимое уважение к запечатанному. Если бы ты дал мне на это право при прощании, я бы вскрыл. Особенно потому хотелось вскрыть, что одного из писем из Москвы не получил. Может быть, оно и тут. Вдобавок после чужой приписки в её листках из Судиславля я ни строчки не имею. Заботливо и тоскливо. Чтобы она не написала несколько слов по своей болезни, не верится. Но довольно.
Об тебе знаю от Фотографа, что ты в Марьино приехал 23 марта. Вопрос в том, застал ли ты там хозяйку. Знаю, что ты расцеловался с Марьей Дмитриевной - Фотограф 24-го сам собирался в Марьино. Скоро что-нибудь скажет...
Прощай покамест. Обнимаю тебя и брата и всех твоих, с которыми ты меня, верно, познакомишь. Христос воскрес! Все у нас здоровы. Ваня тебя целует.
Твой Иван Пущин.
30 апреля
В субботу, т. е. 28 апреля, только что мы все собрались обедать, вбегает Ваня и кричит...
Это была радость общая. Отданы письма и громо-гласно читаются. Хвала Богу, что наконец ты, добрый друг Павел Сергеевич, достиг пристани. Надеюсь, что ваше существование, сложное в отношении к Николаю, уладится.
Ты знаешь искренность желаний моих для тебя и не потребуешь ненужных объяснений. От души благодарю тебя за твою беседу со мной. Только ты одного мне не сказал: чем кончилось твое посольство в Марьино насчет домашнего плена? Эта статья, вероятно, не будет включена в мирный трактат, который мы ждали в газетах. Потому прошу тебя молвить об этом словечко.
Я спрашивал Перво (нрзб.), он говорит, что ничего не знает, только слышал от няни, что гости сильно утомили хозяйку. Я посылаю успокоительные таблетки... Чуть ли не направит своих странствий в Сибирь. Я не прочь от этого свидания за Уралом, хотя боюсь, что такая тревога утомит нашего друга неуловимого. Сегодня к ней пишу. От Евгения-фотографа знал прежде твоего письма, что ты в Марьине. Знал про твою работу сердечную, но думал: может быть, это отсутствие облегчит твои дипломатические сношения. Все до сих пор необыкновенно как-то совершается. Увидим, чем кончится...
Я уже писал тебе, друг, два раза, на имя Марьи Сергеевны, 2 и 13 апреля. Упоминаю об этом для порядка, пока наши сношения ещё не установились. Они бедные (сопровождающие П.С. Пушкина казаки. - Авт.) за распутицей очень давно ждали. Сегодня я проводил их в Тобольск. Отужинали, отдохнули у меня, просили меня написать тебе усердные поклоны и велели сказать, что ни нагрудника, ни сигарочницы не нашли. Я думаю, ты об этом и не хлопочешь. Не то мы теряли в жизни!
Я писал к Лебедю и послал письмо предводителя вашего с отзывом Орлова. Спасибо предводителю - он добрый человек, и я ему постоянно благодарен, что он тебя возвратил на родину.
Аннушка и Марья Александровна писали мне и присылали твое письмо к ним. Я рад был все это прочесть. Одним словом, все слава Богу! У нас нет ничего нового. Все здоровы, все тебя обнимают - крепко, очень крепко. Скажи хозяевам Высокого мою признательность за письмо. Я отвечу скоро, между тем написал Лебедю, чтобы он 50 целковых отдал Башмакову.
Барон покамест неплохо живет, хотя вместо 20-ти получает только 10-ть. Не знаю, кто-то сказал Корзинкину, что он получает казенное пособие, и Корзинкин на этом основании сбавил половину. Но и за это спасибо ему!
Нетерпеливо жду от тебя весточки. Хочется знать, как идет у вас новая жизнь. Почты опаздывают, но скоро все должно прийти в порядок. Ты мне не говоришь, послал ли Ребцову мое письмо финансовое. Теперь уже надобно бы тебе получить мои деньги. Я ещё не имею никакого известия об этом.
Приближаются майские мои дни: будем нашею артелью праздновать 58-летие и именины - кажется, мой и Евгеньев сразу... Обнимаю тебя, добрый друг. Передай мой незнакомый привет всем твоим добрым родным. Пусть они не считают меня чужим. Весь дом Бронникова шлет тебе поклоны усердные. А.И. Давыдова просит меня звать в Каменку тебя.
Твой Иван Пущин.
Глава 6
Родины нещедрое солнце
Верные дружеству
31 марта 1856 года, "в четыре часа пополудни" прибыли братья Бобрищевы-Пушкины в село Коростино, на родную тульскую землю. Началась заключительная часть жизни Павла Сергеевича. Жизненные же координаты Николая Сергеевича оставались прежними: меридиан - Красноярский, временной пояс - декабрь 1825 года - зима 1827 года.
Не было щедрым - ярким и теплым - солнце родины после 30-летнего их отсутствия. Затмевали его грозные реляции, исходящие из единого самодержавного источника:
"Министерство внутренних дел.
Департамент полиции.
Отделение II, стол 2-й
16 января 1856 г.
№ 7
Господину начальнику Тульской губернии
По всеподданнейшему докладу г. генерал-адъютанта графа Орлова о находящихся в Тобольске государственных преступниках Николае и Павле Бобрищевых-Пушкиных, из коих первый страдает расстройством рассудка, а последний при болезненном положении, лишен почти зрения, Государь император изволил всемилостивейше разрешить им возвратиться, согласно просьбе сестры их, помещицы Тульской губернии Марьи Бобрищевой-Пушкиной, к ней на родину, с тем, однако, чтобы они в Тульской губернии подвергнуты были строгому надзору местного начальства (выделено мною. - Авт.).
О таковой высочайшей воле я имею честь уведомить ваше превосходительство, для зависящего от вас распоряжения, к учреждению за братьями Бобрищевыми-Пушкиными по прибытии их в Тульскую губернию строгого надзора.
Министр внутренних дел С. Ланской".
Эта реляция, будто через систему искусно поставленных зеркал, отразилась в предписаниях: III отделения - тульскому городничему и исправнику; Тобольского губерн-ского управления - начальнику Тульской губернии; министерства внутренних дел - алексинскому исправнику; алексинского исправника - тульскому губернатору; тобольского губернатора тульскому губернатору.
И под неумолчный бумажный этот шелест начал обживание родины не старый ещё - только 54 близилось, - но очень нездоровый Павел Сергеевич. Как шло оно, это обживание - жизнь, рассказывают его письма друзьям.
П.С. Пушкин - П.Н. Свистунову
12 июля 1856 года
Не успел до сей поры отвечать вам, любезные друзья мои Петр Николаевич и Татьяна Александровна. Главная причина, что я не имею ещё особой комнаты, где бы я мог запереться от брата и с спокойным духом приняться за перо. Потом все это время был в разъездах или у нас были родные, гости. Во второй половине апреля проезжал Розен с семьею на житье в Харьковскую губернию вместе с семьею Вальховских и гостил у Нарышкиных. Надобно было с ними повидаться, и я прожил у них почти неделю. С удовольствием встретил это гернгуто - православное семейство - все они преславные и предобрые люди, старое и молодое поколение.
Розены вам обоим дружески кланяются. Сыновья его все уже офицерами один уже и женат, - с сыновьями я познакомился только по портретам молодцы и, по словам Анны Васильевны, все добрые христиане, а её слова в этом случае не пустой звук, потому что она понимает христианство в полном значении.
Только что воротился в первых числах мая оттуда, как приехала молодая замужняя наша племянница - дочь брата Сергея, с мужем, и прогостила у нас три дня. Николай Сергеевич очень был рад их увидеть. Она премилая, и так умно останавливала его в его рацейках, что он на неё не сердился. Муж её тоже очень хорошо чувствующий, молодой, недавно поступивший на службу студент барон Дальгейм, страстный охотник до рисованья. С ним приятель его, некто имеющий степень художника, которому так понравилась физиогномия Ник. Сергеев., что он тут же схватил карандаш и нарисовал его играющего в шахматы, и чрезвычайно удачно. Только что они отправились в Орловскую губернию, как метеор, явилась порадовать нас наш добрый друг Наталья Дмитриевна. Пять дней, с нею проведенных, так показались коротки, что не успел, кажется, и начать разговора, хотя все говорили. В числе этих пяти дней была и поездка опять к Нарышкиным с нею и обратно до станции по Московскому шоссе.
Только что воротился, дали знать, что невестка беременная с четырьмя детками, жена меньшого Михайлы, приехала вместе с Оленькой в Егнышевку (это деревня, где мы росли). Вот мы с сестрой тайком опять от брата туда и отправились. Тут прошла целая неделя до 10 июня. Это невестка, как родная сестра, привилась к нашему семейству, и мы с ней встретились, как давнишние друзья. Ребятишки её преславные, к группе которых принадлежит теперь и Неля Ольги Ивановны. Дитя прехорошенькое, пребеленькая и меня по сибирскому инстинкту скоро полюбила. Ольге Ивановне здесь очень хорошо. Место самое здоровое - доказательство, что во все года эпидемий в Егнышевке и не бывало. Дети целый день на воздухе, который, несмотря что нынешнее лето необыкновенно здесь поздно и холодно, но представляет большую разницу с сибирским летом. И между тем беспрестанные хлопоты по постройке дома. Крестьяне все заняты в поле, а между тем мастеровым нужно подвозить всякие материалы. Хлопочем, чтобы к зиме было немного попросторнее.
Передайте мой дружеский привет всем, кто меня помнит. Мне не удается ни к кому писать именно потому, что не имею ещё угла свободного от брата, а оглядываясь, не пришел ли он, не умею писать. Он все в одном настроении все стремится в Красноярск, - только не с такою энергиею этого требует теперь, как сначала. Я выезжаю из дома всегда под предлогом справиться, нет ли на станции письма от Сливковича, к которому я будто адресовался уже не один раз об отыскании казаков, и чтобы их немедленно выслали для сопровождения.
Козлову поклонитесь от меня и скажите, что письмо его получил и мох дубовый ему вышлю.
Для вас я просил Наталью Дмитриевну выслать из Москвы четыре скляночки гомеопатических лекарств холерных, как вы писали, что ваши медики о ней пророчествовали. Типун им на язык. Этим пророкам я не очень верю.
Затем прощайте, мои добрые друзья. Христос с вами. Обнимаю вас крепко и крепко. Будьте здоровы и благополучны. Что-то скажет август месяц, т. е. коронация? Порадует ли и вас Бог чем-нибудь? Ожидания и здесь не погасают.
19 августа 1856 года
Обстановка наша все ещё не пришла в порядок. Строение за рабочим временем не так идет успешно, как бы желалось. В деревне полевые работы всех поглощают. И плотники, и каменщики, и все другие мастеровые превращаются в земледельцев, и все такого рода дела останавливаются. А между тем хотелось бы иметь свою комнату, в которой бы иногда заложил дверь на крючок и чем-нибудь занялся. Вот почему и писем не удается иногда написать. Брат все продолжает волноваться, хотя с меньшею раздражительностию. А я все уезжаю под предлогом отправления писем к Сливковичу и к другим лицам об отыскании скрывшихся казаков. Хватился он и своих бумаг, которые остались у Софьи в Ларчине, и ужасную пыль поднял, что все труды его многолетние не при нем - остается в надежде, что и это все будет отыскано.
Еще нашел какие-то бумаги, которые мы с вами должны были отдать кому-то. Этой неисполнительности он отчасти приписывает, что нас не довезли до Красноярска. Одним словом, сумбуром своим продолжает нас мучить. Слава Богу, хотя понемногу втравливается в чтение. У нас есть близкой сосед, у которого большая библиотека, и он дает ему книги, несмотря на то что они возвращаются к нему несколько запачканными.
Наконец, мы свиделись и с братом Михайлой, который вырвался из Петербурга к родинам жены. К четверым прежним деткам недавно присоединилась ещё дочь - теперешняя моя крестница.
В Москву едут со всех сторон - и там такая дороговизна, что отражается и на окрестные губернии. Слава Богу, что хоть озимые хлеба хороши, но зато у многих выбило градом. У брата Александра и его и крестьянскую рожь так выбило, что остался один подножный корм. У сестры тоже довольно повредило. А между тем с неё взыскивают теперь прогоны за наш проезд. Она подала просьбы к начальнику губернии и губернскому предводителю. Но вряд ли сложат, разве попадет под манифест, которого многие дожидаются. Сестра и братья вам кланяются и благодарят за память. Владимиру Ивановичу, Флегонту Мироновичу и Анненковым со всею их молодежью мой дружеский поклон. Скажите сим последним, что Ольга Ивановна 13 августа с Нелей выехали из Егнышевки благополучны и здоровы. Сестра Маша проводила их до Серпухова.
Е.П. Нарышкиной
30 августа 1856 года
Целую мильон раз ваши ручки, добрейший друг Елисавета Петровна, за ваше поспешное уведомление об общей для всех друзей наших милости.
Главное, что всем, кто желает, открыт теперь путь возвращения и с правами, без которых трудно обойтись в обыкновенном быту. Мы с Петром одни дома и решили показать ваше письмо брату Николаю. Милость напомнила ему о всем, что протекло в 30 лет, и расшевелило несколько раздраженное его самолюбие, но когда переждет, то все-таки будет доволен. Слово "возвращение" ему и потому не нравится, что оно будто удаляет его от Красноярска.
Наиболее же я рад за наших друзей, особенно за тех, которые имеют детей и родных, к которым имеют возможность возвратиться. В назначенное время постараемся, если будем живы и здоровы, побывать у вас и лично разделить общую радость.
Затем Христос с вами. Целую ещё раз ваши ручки и остаюсь душою и сердцем преданный вам
П. Пушкин".
Вслед за радостным сообщением об амнистии всем товарищам-декабристам Павел Сергеевич получил от алексинского исправника официальное уведомление, основанием которого стал такой документ:
"Министерство внутренних дел
2 сентября 1856 года
Москва
Господину начальнику Тульской губернии
Государь император в день священного коронования Его императорского величества всемилостивейше повелеть соизволил: осужденным по прикосновенности к преступным замыслам, открытым в декабре 1825 года, и ныне проживающим в Тульской губернии политическим преступникам Павлу Бобрищеву-Пушкину и Николаю Бобрищеву-Пушкину и законным их детям, рожденным после произнесения приговора над отцами их, даровать все права потомственного дворянства, только без прав на прежние имущества, освободив их вместе с тем от всех ограничений, т. е. дозволить жить, где пожелают, в пределах империи, не исключая столиц, и освободить их от надзора.
Таковую монаршую милость предлагаю Вашему превосходительству немедленно объявить Бобрищевым-Пушкиным и, сделав все распоряжения к приведению оной в исполнение, о последующем мне донести.
К сему нужным считаю присовокупить, что о даровании помянутым лицам потомственного дворянства последовал уже высочайший указ Правительствующему Сенату.
Министр внутренних дел С. Ланской".
События последних лет жизни П.С. Пушкина - в его письмах И.И. Пущину, П.Н. Свистунову, Н.Д. Фонвизиной, Нарышкиным - Елизавете Петровне и Михаилу Михайловичу, а также в письмах друг к другу декабристов Е.П. Оболенского, И.И. Горбачевского, А.Е. Розена, И.И. Пущина.
П.С. Пушкин - И.И. Пущину
9 января 1857 года, Марьино
Сегодня прочел твое письмо от 5 генваря. Очень рад, что тебя все - и родные и знакомые - встретили с свежим чувством. Покуда из сибирских однокашников я один ещё в Марьине. Матвей в Москве, но сюда ещё не приезжал, хотя поджидаем его всякий день. Михайла с Елисаветой Петровной застряли тоже в Москве и теперь в горе - пришлось хоронить доброго старика брата, который 7 генваря скончался. Петр Николаевич остался в Нижнем ждать брата и сестру и в Калуге, где я думал его увидеть, не будет. Якушкин все ещё долечивает своего Вячеслава на месте. Я думал наверное встретить здесь моих тобольских добрых хозяев, но, видно, не придется долго встретиться с ними. Обстановка моя насилу дозволила мне и сюда вырваться не на долгое время.
5 марта 1856 года
Завтра утром, друзья мои добрые Петр Николаевич и Татьяна Александровна, думаю выехать, простившись на зауральскую разлуку с нашими ялуторовскими однокашниками. И радостно и грустно. Впереди улыбается свидание с родными и заветными друзьями, а позади остается неопределенная разлука с другими друзьями, с которыми делил радости и печали за одною кашею три-дцать лет. В этом числе стоите и вы не на последнем плане, мои девятилетние кормильцы.
Крепко, крепко вас обнимаю ещё раз по сию сторону Урала с надеждою обнять вас, может быть, и в этом ещё году и по ту его сторону. Передайте такой же дружеский привет Ивану Александровичу и Прасковье Егоровне, Владимиру Ивановичу и Флегонту Мироновичу и молодежи. Об домашних моих гомеопатических детках и говорить нечего - целую их в глазки и в щечки, Вавку моего милого притом благословляю.
Всем домашним мой дружеский поклон, а когда увидите и некоторых друзей, скажите им, что я, уезжая с Урала, приязнь их долговременную увожу с собою и прошу их также когда-нибудь написать ко мне писульку о себе. Тобольское радушное ко мне расположение многих будет всегда мне памятно.
Без даты (предположительно 4 марта,
Ялуторовск)
В брате все здешние нашли большую перемену - он всякой день с утра до ночи в здешней шумной семейной компании и, кроме вырывающихся по временам речитативов, совершенно со всеми гармонирует. Здоровье его, слава Богу, поддерживается. Только сегодня, вероятно, оттого, что много ходит и немного больше пил вина, маленькая раночка немножко раскрылась без боли. Надеюсь, что в дороге при лежачем положении это не будет иметь последствий. Но заботы убаюкивать его, его мысли, что едем в Красноярск, когда будем проезжать Шадринск, Екатеринбург и другие города, которые от него не укроют, лежат на плечах.
Недоумение, как это уладится, волнует, а надежда, что Бог все это устроит, как и не думаешь, не оставляет. Однако прощайте на этот раз, друзья мои сердечные. Христос с вами.
И.И. Пущин - П.Н. Свистунову
12 марта 1856 года
Поезд двинулся от меня 6 марта. При выезде была маленькая тревога, но дело обошлось мирно. К счастью, тут случился Тизенгаузен - и его сопровождение на две станции убедило нас, что везут на восток, а не на запад. А то уже было заявление ко мне, как хозяину дома и члену верховной думы Тайного республиканского общества, что справится с двумя казаками. Я, разумеется, поднял голос и объявил, что вместо двух явится сотня татар, следовательно, бой не равен! Это несколько тоже подействовало. Прочие дни он был и мил и любезен с нашими дамами на обедах и вечерах. Разумеется, принимал их за девиц и не допускал, что Ольга Ивановна - жена Басаргина, а просто актриса Медведева. Просто смех и горе, но душа болит за нашего друга Павла. С ним я просиживал ночи, на прощание наговорились. Брат проводил ночи во флигеле, иначе не было бы возможности молвить слово.
Вот вам листок, полученный мною сейчас из Екатеринбурга. Едут хорошо; дай только Бог, чтобы было спокойно и благополучно.
П.С. Пушкин - И.И. Пущину
16 марта, Нижний
С братом и смех и горе. Не доезжая Шадринска, было разволновался, и теперь сам спорит со всеми, что не так на таблицах написано и на столбах, что Канск называют Казанью и прочее. Не скажу, друг, чтобы путешествие было для меня приятным препровождением времени. Проехал почти 2000 верст и ровно ничего не видал. Он сажает меня непременно прежде, боясь, чтобы как-нибудь одному не остаться. На станциях и везде верчусь как на иголках. Затруднительное положение, но слава Господу и за то, что дело как-нибудь уладится.
П.С. Пушкин - П.Н. Свистунову
1856 год, 31 марта, с. Коростино
Добрые друзья мои Петр Николаевич и Татьяна Александровна. Наконец, по милости Божией, сегодня в четыре часа пополудни мы добрались до места. Путешествие было не очень легкое и для меня приятное. Я должен был сидеть в своем возке, как в кибитке, чтобы обращением своего внимания на разные города не возбудить внимание брата, и на каждой станции предупреждать всех станционных смотрителей и ямщиков, чтобы говорили о Красноярске. Таким образом, Казань пошла за Канск, Нижний - за Колывань, Муром - за Томск. Наконец, мы встретились нечаянно с Францевыми в гостинице. Наталью Дмитриевну мы не за-стали. Она поехала в Костромскую деревню и на дороге в маленьком городке Судиславле сильно занемогла лихорадкою. Пролежала на этой станции с неделю и даже приобщалась - это известие сразило меня при въезде в Марьино 23 числа, а 25 утром успокоило нас её письмо от 12-го к Марье Дмитриевне, но от 15 к Петровне уже из Давыдова, что она поправилась несколько и прибыла в свою деревню с намерением скорее распорядиться делами и возвратиться домой. Этим путем 25 вечером, повидавшись с Евгением Якушкиным, который приезжал ко мне в Марьино, отправился я далее и 27 приехал в Высокое к Нарышкиным, где добрая сестра наша нас ожидала. Нечего говорить о свидании. Эта добрая сестра просто без памяти от радости. Брата встреча эта немного озадачила. Он по Нарышкину только уверился, что это именно Маша. Но сначала ему показалось, что это какая-то самозванка выдает себя за сестру - в окрестностях Красноярска. Но потом полюбил её, расспрашивал о всех соседях и домашних людях, и говорит: точно, это Маша, потому что никто другой не может знать эти обстоятельства.
От Нарышкиных, которые вам очень кланяются, он ехал вместе с сестрою, а я в дормезе1.
Братья встретили нас на дороге: сперва один, потом другой, и он им, видимо, обрадовался. Теперь хотя толкует о доставлении куда следует, но, по крайней мере, без раздражения и с согласием отдохнуть на этой станции, которую не хочет признать за Коростино1.
Вот вам, друзья мои, несколько слов на первый раз. Все спят, а я хочу воспользоваться отсылкою в Тулу нарочного.
Затем обнимаю вас, любезные друзья, крепко, крепко и горячо. Помню вашу драгоценную для меня дружбу. Машурку, Вавку и Катю целую. Всем домашним вашим - свой усердный поклон.
И.И. Пущин - П.С. Бобрищеву-Пушкину
1856 год
2 апреля
Пора отыскивать тебя, добрый друг Павел Сергеевич, в Алексине, пора приветствовать тебя на родине. Спасибо за частые весточки с дороги - я своевременно получал их, и они передавались из рук в руки, даже посылал Петру Николаевичу. 29 марта пришло твое письмо из Нижнего. Душевно рады, что Марья Александровна и Аннушка полюбились тебе - они просто с восхищением говорят о встрече с тобой и с братом. Все слава Богу!
Я сегодня пишу к тебе именно потому, что воображаю тебя на месте, отдыхающего от трудов и волнений дорожных, среди добрых родных. Пожалуйста, заочно познакомь меня с ними. Недавно получил от Константина Ивановича письмо из Кронштадта. Он говорит, что часто там видается с твоим братом, который очень тебя напоминает. Они близко друг от друга живут.
Свербеев говорит, что ты здоров и весел. Он у нас погостил 12 часов. Наталья Григорьевна... благодарит, что я тебя с нею познакомил. Первый посетитель после тебя был Брокман, - он отправился к Екатеринбург торговать или не знаю что делать. Сообщил нам известие о свадьбе Жозефины Адамовны с Мейеровым, которая должна была совершиться в первое воскресенье великого поста. Я тогда послал от Терпугова просьбу из Консистории, адресовал её Петру Николаевичу... Писал и к Барсукову о Козлове - ниоткуда ничего не знаю. От друга (Н.Д. Фонвизиной. - Авт.) было письмо, начатое в Костроме, конченное в Судиславле. Она захворала и говорила, что не может сама дописать. Это письмо я пометил 19 марта - ты можешь понять, что оно сильно меня перевернуло, хотя сказано, чтоб не тревожиться, что там какое-то повреждение, но не опасное. Между тем призывала священника и приобщалась. До сих пор не имею письма после этого.
Как-то неловко, надеюсь на Бога, вооружаюсь терпением - на беду, теперь почты опаздывают. Ее письмо, о котором я говорю, начато 26 февраля, а дописано 4 марта. При этом я был уверен, что никак все наши сообщения и маршруты не уладят твоей встречи с нею. Видимо, что и сестра твоя не успела написать в Нижний, а ей адресы я послал 13 февраля. Но не в том дело. Лишь бы ты добрался благополучно, а потом добрался до Марьина. Если туда заехал и не застал её дома, то ещё удобнее было действовать насчет избавления от плена домашнего. Все это ты мне расскажешь - я не умею сказать, как доволен, что ты в 100 верстах от Марьина. Это всегда можно перелететь.
У нас спрашивали: где находится семейство и из кого состоит. Отобрали и с нас... показания - и тотчас отправили. Увидим, что будет. Мне сдается, что, наконец, отпустят. Где-нибудь, Бог даст, встретимся. Обнимаю тебя крепко, обними и брата за меня... Сегодня послал барону не 20, а 10-ть целковых...
Прощай покамест. Много писали - писали из Марьина, писал Юшневский, от (нрзб.) было горькое письмо из Киева. Отрадно, что она додумалась до ответа. Обними соседей, когда будешь у них. Все у нас здоровы, только я с надутыми губами... - навязался флюс. Все наши тебя дружески обнимают.
Твой Иван Пущин.
13 апреля
Не думал к тебе писать сегодня, любезный друг Павел Сергеевич, но получил из Тобольска прилагаемый пакет знакомого почерка - и спешу его переслать по принадлежности. Я его имею от Лебедя, который получил от Николая, а Николаю пришло с почтой после твоего отъезда. Петр Николаевич говорил мне, что не знаю, что делать с письмом... распечатать не смеет (тут несколько фраз насчет твоей таинственности) и потому передает это мне. Признаюсь, я порывался распечатать, но почел все-таки лучше не трогать, хотя, может быть, тут и есть что-нибудь мне. Что же делать - непреодолимое уважение к запечатанному. Если бы ты дал мне на это право при прощании, я бы вскрыл. Особенно потому хотелось вскрыть, что одного из писем из Москвы не получил. Может быть, оно и тут. Вдобавок после чужой приписки в её листках из Судиславля я ни строчки не имею. Заботливо и тоскливо. Чтобы она не написала несколько слов по своей болезни, не верится. Но довольно.
Об тебе знаю от Фотографа, что ты в Марьино приехал 23 марта. Вопрос в том, застал ли ты там хозяйку. Знаю, что ты расцеловался с Марьей Дмитриевной - Фотограф 24-го сам собирался в Марьино. Скоро что-нибудь скажет...
Прощай покамест. Обнимаю тебя и брата и всех твоих, с которыми ты меня, верно, познакомишь. Христос воскрес! Все у нас здоровы. Ваня тебя целует.
Твой Иван Пущин.
30 апреля
В субботу, т. е. 28 апреля, только что мы все собрались обедать, вбегает Ваня и кричит...
Это была радость общая. Отданы письма и громо-гласно читаются. Хвала Богу, что наконец ты, добрый друг Павел Сергеевич, достиг пристани. Надеюсь, что ваше существование, сложное в отношении к Николаю, уладится.
Ты знаешь искренность желаний моих для тебя и не потребуешь ненужных объяснений. От души благодарю тебя за твою беседу со мной. Только ты одного мне не сказал: чем кончилось твое посольство в Марьино насчет домашнего плена? Эта статья, вероятно, не будет включена в мирный трактат, который мы ждали в газетах. Потому прошу тебя молвить об этом словечко.
Я спрашивал Перво (нрзб.), он говорит, что ничего не знает, только слышал от няни, что гости сильно утомили хозяйку. Я посылаю успокоительные таблетки... Чуть ли не направит своих странствий в Сибирь. Я не прочь от этого свидания за Уралом, хотя боюсь, что такая тревога утомит нашего друга неуловимого. Сегодня к ней пишу. От Евгения-фотографа знал прежде твоего письма, что ты в Марьине. Знал про твою работу сердечную, но думал: может быть, это отсутствие облегчит твои дипломатические сношения. Все до сих пор необыкновенно как-то совершается. Увидим, чем кончится...
Я уже писал тебе, друг, два раза, на имя Марьи Сергеевны, 2 и 13 апреля. Упоминаю об этом для порядка, пока наши сношения ещё не установились. Они бедные (сопровождающие П.С. Пушкина казаки. - Авт.) за распутицей очень давно ждали. Сегодня я проводил их в Тобольск. Отужинали, отдохнули у меня, просили меня написать тебе усердные поклоны и велели сказать, что ни нагрудника, ни сигарочницы не нашли. Я думаю, ты об этом и не хлопочешь. Не то мы теряли в жизни!
Я писал к Лебедю и послал письмо предводителя вашего с отзывом Орлова. Спасибо предводителю - он добрый человек, и я ему постоянно благодарен, что он тебя возвратил на родину.
Аннушка и Марья Александровна писали мне и присылали твое письмо к ним. Я рад был все это прочесть. Одним словом, все слава Богу! У нас нет ничего нового. Все здоровы, все тебя обнимают - крепко, очень крепко. Скажи хозяевам Высокого мою признательность за письмо. Я отвечу скоро, между тем написал Лебедю, чтобы он 50 целковых отдал Башмакову.
Барон покамест неплохо живет, хотя вместо 20-ти получает только 10-ть. Не знаю, кто-то сказал Корзинкину, что он получает казенное пособие, и Корзинкин на этом основании сбавил половину. Но и за это спасибо ему!
Нетерпеливо жду от тебя весточки. Хочется знать, как идет у вас новая жизнь. Почты опаздывают, но скоро все должно прийти в порядок. Ты мне не говоришь, послал ли Ребцову мое письмо финансовое. Теперь уже надобно бы тебе получить мои деньги. Я ещё не имею никакого известия об этом.
Приближаются майские мои дни: будем нашею артелью праздновать 58-летие и именины - кажется, мой и Евгеньев сразу... Обнимаю тебя, добрый друг. Передай мой незнакомый привет всем твоим добрым родным. Пусть они не считают меня чужим. Весь дом Бронникова шлет тебе поклоны усердные. А.И. Давыдова просит меня звать в Каменку тебя.
Твой Иван Пущин.
Глава 6
Родины нещедрое солнце
Верные дружеству
31 марта 1856 года, "в четыре часа пополудни" прибыли братья Бобрищевы-Пушкины в село Коростино, на родную тульскую землю. Началась заключительная часть жизни Павла Сергеевича. Жизненные же координаты Николая Сергеевича оставались прежними: меридиан - Красноярский, временной пояс - декабрь 1825 года - зима 1827 года.
Не было щедрым - ярким и теплым - солнце родины после 30-летнего их отсутствия. Затмевали его грозные реляции, исходящие из единого самодержавного источника:
"Министерство внутренних дел.
Департамент полиции.
Отделение II, стол 2-й
16 января 1856 г.
№ 7
Господину начальнику Тульской губернии
По всеподданнейшему докладу г. генерал-адъютанта графа Орлова о находящихся в Тобольске государственных преступниках Николае и Павле Бобрищевых-Пушкиных, из коих первый страдает расстройством рассудка, а последний при болезненном положении, лишен почти зрения, Государь император изволил всемилостивейше разрешить им возвратиться, согласно просьбе сестры их, помещицы Тульской губернии Марьи Бобрищевой-Пушкиной, к ней на родину, с тем, однако, чтобы они в Тульской губернии подвергнуты были строгому надзору местного начальства (выделено мною. - Авт.).
О таковой высочайшей воле я имею честь уведомить ваше превосходительство, для зависящего от вас распоряжения, к учреждению за братьями Бобрищевыми-Пушкиными по прибытии их в Тульскую губернию строгого надзора.
Министр внутренних дел С. Ланской".
Эта реляция, будто через систему искусно поставленных зеркал, отразилась в предписаниях: III отделения - тульскому городничему и исправнику; Тобольского губерн-ского управления - начальнику Тульской губернии; министерства внутренних дел - алексинскому исправнику; алексинского исправника - тульскому губернатору; тобольского губернатора тульскому губернатору.
И под неумолчный бумажный этот шелест начал обживание родины не старый ещё - только 54 близилось, - но очень нездоровый Павел Сергеевич. Как шло оно, это обживание - жизнь, рассказывают его письма друзьям.
П.С. Пушкин - П.Н. Свистунову
12 июля 1856 года
Не успел до сей поры отвечать вам, любезные друзья мои Петр Николаевич и Татьяна Александровна. Главная причина, что я не имею ещё особой комнаты, где бы я мог запереться от брата и с спокойным духом приняться за перо. Потом все это время был в разъездах или у нас были родные, гости. Во второй половине апреля проезжал Розен с семьею на житье в Харьковскую губернию вместе с семьею Вальховских и гостил у Нарышкиных. Надобно было с ними повидаться, и я прожил у них почти неделю. С удовольствием встретил это гернгуто - православное семейство - все они преславные и предобрые люди, старое и молодое поколение.
Розены вам обоим дружески кланяются. Сыновья его все уже офицерами один уже и женат, - с сыновьями я познакомился только по портретам молодцы и, по словам Анны Васильевны, все добрые христиане, а её слова в этом случае не пустой звук, потому что она понимает христианство в полном значении.
Только что воротился в первых числах мая оттуда, как приехала молодая замужняя наша племянница - дочь брата Сергея, с мужем, и прогостила у нас три дня. Николай Сергеевич очень был рад их увидеть. Она премилая, и так умно останавливала его в его рацейках, что он на неё не сердился. Муж её тоже очень хорошо чувствующий, молодой, недавно поступивший на службу студент барон Дальгейм, страстный охотник до рисованья. С ним приятель его, некто имеющий степень художника, которому так понравилась физиогномия Ник. Сергеев., что он тут же схватил карандаш и нарисовал его играющего в шахматы, и чрезвычайно удачно. Только что они отправились в Орловскую губернию, как метеор, явилась порадовать нас наш добрый друг Наталья Дмитриевна. Пять дней, с нею проведенных, так показались коротки, что не успел, кажется, и начать разговора, хотя все говорили. В числе этих пяти дней была и поездка опять к Нарышкиным с нею и обратно до станции по Московскому шоссе.
Только что воротился, дали знать, что невестка беременная с четырьмя детками, жена меньшого Михайлы, приехала вместе с Оленькой в Егнышевку (это деревня, где мы росли). Вот мы с сестрой тайком опять от брата туда и отправились. Тут прошла целая неделя до 10 июня. Это невестка, как родная сестра, привилась к нашему семейству, и мы с ней встретились, как давнишние друзья. Ребятишки её преславные, к группе которых принадлежит теперь и Неля Ольги Ивановны. Дитя прехорошенькое, пребеленькая и меня по сибирскому инстинкту скоро полюбила. Ольге Ивановне здесь очень хорошо. Место самое здоровое - доказательство, что во все года эпидемий в Егнышевке и не бывало. Дети целый день на воздухе, который, несмотря что нынешнее лето необыкновенно здесь поздно и холодно, но представляет большую разницу с сибирским летом. И между тем беспрестанные хлопоты по постройке дома. Крестьяне все заняты в поле, а между тем мастеровым нужно подвозить всякие материалы. Хлопочем, чтобы к зиме было немного попросторнее.
Передайте мой дружеский привет всем, кто меня помнит. Мне не удается ни к кому писать именно потому, что не имею ещё угла свободного от брата, а оглядываясь, не пришел ли он, не умею писать. Он все в одном настроении все стремится в Красноярск, - только не с такою энергиею этого требует теперь, как сначала. Я выезжаю из дома всегда под предлогом справиться, нет ли на станции письма от Сливковича, к которому я будто адресовался уже не один раз об отыскании казаков, и чтобы их немедленно выслали для сопровождения.
Козлову поклонитесь от меня и скажите, что письмо его получил и мох дубовый ему вышлю.
Для вас я просил Наталью Дмитриевну выслать из Москвы четыре скляночки гомеопатических лекарств холерных, как вы писали, что ваши медики о ней пророчествовали. Типун им на язык. Этим пророкам я не очень верю.
Затем прощайте, мои добрые друзья. Христос с вами. Обнимаю вас крепко и крепко. Будьте здоровы и благополучны. Что-то скажет август месяц, т. е. коронация? Порадует ли и вас Бог чем-нибудь? Ожидания и здесь не погасают.
19 августа 1856 года
Обстановка наша все ещё не пришла в порядок. Строение за рабочим временем не так идет успешно, как бы желалось. В деревне полевые работы всех поглощают. И плотники, и каменщики, и все другие мастеровые превращаются в земледельцев, и все такого рода дела останавливаются. А между тем хотелось бы иметь свою комнату, в которой бы иногда заложил дверь на крючок и чем-нибудь занялся. Вот почему и писем не удается иногда написать. Брат все продолжает волноваться, хотя с меньшею раздражительностию. А я все уезжаю под предлогом отправления писем к Сливковичу и к другим лицам об отыскании скрывшихся казаков. Хватился он и своих бумаг, которые остались у Софьи в Ларчине, и ужасную пыль поднял, что все труды его многолетние не при нем - остается в надежде, что и это все будет отыскано.
Еще нашел какие-то бумаги, которые мы с вами должны были отдать кому-то. Этой неисполнительности он отчасти приписывает, что нас не довезли до Красноярска. Одним словом, сумбуром своим продолжает нас мучить. Слава Богу, хотя понемногу втравливается в чтение. У нас есть близкой сосед, у которого большая библиотека, и он дает ему книги, несмотря на то что они возвращаются к нему несколько запачканными.
Наконец, мы свиделись и с братом Михайлой, который вырвался из Петербурга к родинам жены. К четверым прежним деткам недавно присоединилась ещё дочь - теперешняя моя крестница.
В Москву едут со всех сторон - и там такая дороговизна, что отражается и на окрестные губернии. Слава Богу, что хоть озимые хлеба хороши, но зато у многих выбило градом. У брата Александра и его и крестьянскую рожь так выбило, что остался один подножный корм. У сестры тоже довольно повредило. А между тем с неё взыскивают теперь прогоны за наш проезд. Она подала просьбы к начальнику губернии и губернскому предводителю. Но вряд ли сложат, разве попадет под манифест, которого многие дожидаются. Сестра и братья вам кланяются и благодарят за память. Владимиру Ивановичу, Флегонту Мироновичу и Анненковым со всею их молодежью мой дружеский поклон. Скажите сим последним, что Ольга Ивановна 13 августа с Нелей выехали из Егнышевки благополучны и здоровы. Сестра Маша проводила их до Серпухова.
Е.П. Нарышкиной
30 августа 1856 года
Целую мильон раз ваши ручки, добрейший друг Елисавета Петровна, за ваше поспешное уведомление об общей для всех друзей наших милости.
Главное, что всем, кто желает, открыт теперь путь возвращения и с правами, без которых трудно обойтись в обыкновенном быту. Мы с Петром одни дома и решили показать ваше письмо брату Николаю. Милость напомнила ему о всем, что протекло в 30 лет, и расшевелило несколько раздраженное его самолюбие, но когда переждет, то все-таки будет доволен. Слово "возвращение" ему и потому не нравится, что оно будто удаляет его от Красноярска.
Наиболее же я рад за наших друзей, особенно за тех, которые имеют детей и родных, к которым имеют возможность возвратиться. В назначенное время постараемся, если будем живы и здоровы, побывать у вас и лично разделить общую радость.
Затем Христос с вами. Целую ещё раз ваши ручки и остаюсь душою и сердцем преданный вам
П. Пушкин".
Вслед за радостным сообщением об амнистии всем товарищам-декабристам Павел Сергеевич получил от алексинского исправника официальное уведомление, основанием которого стал такой документ:
"Министерство внутренних дел
2 сентября 1856 года
Москва
Господину начальнику Тульской губернии
Государь император в день священного коронования Его императорского величества всемилостивейше повелеть соизволил: осужденным по прикосновенности к преступным замыслам, открытым в декабре 1825 года, и ныне проживающим в Тульской губернии политическим преступникам Павлу Бобрищеву-Пушкину и Николаю Бобрищеву-Пушкину и законным их детям, рожденным после произнесения приговора над отцами их, даровать все права потомственного дворянства, только без прав на прежние имущества, освободив их вместе с тем от всех ограничений, т. е. дозволить жить, где пожелают, в пределах империи, не исключая столиц, и освободить их от надзора.
Таковую монаршую милость предлагаю Вашему превосходительству немедленно объявить Бобрищевым-Пушкиным и, сделав все распоряжения к приведению оной в исполнение, о последующем мне донести.
К сему нужным считаю присовокупить, что о даровании помянутым лицам потомственного дворянства последовал уже высочайший указ Правительствующему Сенату.
Министр внутренних дел С. Ланской".
События последних лет жизни П.С. Пушкина - в его письмах И.И. Пущину, П.Н. Свистунову, Н.Д. Фонвизиной, Нарышкиным - Елизавете Петровне и Михаилу Михайловичу, а также в письмах друг к другу декабристов Е.П. Оболенского, И.И. Горбачевского, А.Е. Розена, И.И. Пущина.
П.С. Пушкин - И.И. Пущину
9 января 1857 года, Марьино
Сегодня прочел твое письмо от 5 генваря. Очень рад, что тебя все - и родные и знакомые - встретили с свежим чувством. Покуда из сибирских однокашников я один ещё в Марьине. Матвей в Москве, но сюда ещё не приезжал, хотя поджидаем его всякий день. Михайла с Елисаветой Петровной застряли тоже в Москве и теперь в горе - пришлось хоронить доброго старика брата, который 7 генваря скончался. Петр Николаевич остался в Нижнем ждать брата и сестру и в Калуге, где я думал его увидеть, не будет. Якушкин все ещё долечивает своего Вячеслава на месте. Я думал наверное встретить здесь моих тобольских добрых хозяев, но, видно, не придется долго встретиться с ними. Обстановка моя насилу дозволила мне и сюда вырваться не на долгое время.