Коллинз Макс Аллан. Сделка

   – Я не смирился с этим. Во всяком случае до... черт!
   Мои опыт помог мне догадаться и продолжить за него:
   – До тех пор, пока Литл Нью-Йорк-Кампанья не пригласил тебя в один известный номер отеля «Бисмарк», где ждал сам Фрэнк Нитти.
   Баргер кивнул.
   Потом он выпрямился и взмахнул сигарой.
   – Послушай дружеского совета, малыш. Если ты можешь отвязаться от Биоффа, делай это, не раздумывая. Ты в плохой компании. Ты мне нравишься. Геллер. Друг Барни – мой друг. Это не принесет тебе пользы.
   У меня был еще один козырь. Пару раз в коктейль-баре Барни я видел, как к Баргеру подходил Фрэнки Мариот, также известный как Фрэнки Даймонд, названый брат Аль Капоне. Это была огромная обезьяна с широкой тупой рожей. Его косматые брови низко нависли над маленькими глазками. Я запомнил, что они разговаривали, поэтому когда Биофф упомянул имя Баргера как одного из тех, кого надо предупредить насчет Пеглера, я понял, что означала встреча Баргера и Даймонда.
   Я решил разыграть свою карту.
   – Было ли это задолго до того, как к тебе приходил Фрэнки Даймонд?
   Баргер пожал плечами. Похоже, он защищался.
   – Незадолго. Они решили, что я мухлюю с документами, потому что я сказал им, что мое дело провалилось. Они слышали, что мы продаем билеты лишь на стоячие места, и это было правдой: ведь в городе была выставка. С тех пор по договору мне остались лишь выходные. Всю неделю мы просто умираем от безделья.
   – Поэтому они прислали своего бухгалтера.
   – Да. Типа по имени Цевин. Он – бухгалтер профсоюза работников сцены, во всяком случае, здесь. Он обнаружил, что я платил себе жалованье в две сотни в неделю. Они решили доконать меня и назначили Даймонда менеджером, который появлялся здесь лишь когда надо было взять у меня деньги, а ведь, по сути, настоящим менеджером был я. Потом, в один из счастливейших дней в моей жизни, Даймонд уехал из города по каким-то делам, и я уже было подумал, что избавился от них. Но тогда этот парень – Ники Дин ты его знаешь?
   Я кивнул.
   – Он – холодный человек.
   Баргера передернуло.
   – Ледяной. Он прислал сюда Фила д'Андреа. Фила д'Андреа!
   Д'Андреа был телохранителем Капоне и прославился тем, что заявился на судебное заседание над Большим Человеком с револьвером. И его застукали. Неуважение к суду, и шесть месяцев тюрьмы.
   Баргер говорил, качая головой:
   – Теперь д'Андреа здесь менеджер. Девица в кассе – его чертова сестра.
   Молчание и сигарный дым повисли в воздухе.
   – Я ценю твое предупреждение, – сказал я, поднимаясь. – Я сделаю эту работу для Биоффа и больше не буду иметь с ним дела.
   – Сделай так. Эти сволочи опустошили меня. Мне пришлось продать «Стар и Гартер» за какие-то вшивые семь штук, чтобы просто заплатить эти паскудные налоги. А когда они узнали об этом, то забрали у меня половину суммы! Пусть они катятся ко всем чертям, Геллер.
   – Я сделаю, как говорю. А ты берегись Пеглера, или кого-нибудь, кого он может послать сюда вынюхивать что-то.
   – Да-да. Они и слова не вытянут из Джека Баргера.
   Клоуны в мешковатых штанах и парочка девиц показывали номер «Психушка», когда я спустился вниз, оставив Баргера одного. Я понаблюдал за актерами издалека. Посмотрел на очередной номер стриптиза. Мне понравилась девушка с черными волосами. Вдруг кто-то похлопал меня по плечу.
   Снова Баргер.
   – Ты уже заплатил? – спросил он.
   – Нет.
   – Ты все еще должен считать себя копом. Для тебя везде бесплатный проезд. Это правда, что Салли Рэнд в городе?
   – Да.
   – Думаешь, ты увидишь ее? Барни говорит, вы когда-то были вместе.
   – Я мог бы увидеть ее.
   – Слышал, она потерпела крах.
   – На некоторое время.
   – Если ее устроит штука баксов в неделю, я изменю программу и включу ее номер.
   – Я ей скажу, если встречусь с ней. Но, кажется, она не выступает с номерами стриптиза.
   – Ей пригодится. Она ведь не молодеет. Потом он исчез. Я – тоже, свернув за угол к моей конторе.
   Двое других из списка Биоффа – это Барни Балабан из группы Балабана и Каца и Джеймс Костон – владелец чикагского отделения «Уорнер бразерз» – не захотели со мной встречаться. Когда я позвонил им из своей конторы, чтобы договориться о встрече, они оба настояли на том, чтобы решить все наши дела по телефону.
   – Вилли Биофф предупреждает, чтобы вы держались подальше от Вестбрука Пеглера, который сейчас находится в городе, – сказал я Балабану. – Он может задать вам некоторые каверзные вопросы.
   После долгой паузы баритон на том конце провода доверительно сообщил:
   – Передайте мистеру Биоффу, что никто не искал со мной встреч, а если такая встреча и произойдет, никаких компрометирующих ответов не будет. Всего доброго, мистер Геллер.
   Костон тоже был краток:
   – Скажите мистеру Вилли, чтобы он не беспокоился. Я ничего не скажу.
   Эти двое людей были известными представителями чикагской общественности, имевшей отношение к киноделу. По их коротким фразам я понял, что они так же завязли, как и Бартер.
   Они оба знали Вилли Биоффа, у них были с ним общие секреты, которые они не намеревались выдавать ни прессе, ни кому бы то ни было.
   Костон напомнил мне один из афоризмов Вилли. Когда я сказал ему: «Вилли просил передать, что если кто чем заинтересуется, вам необходимо лгать и еще раз лгать», он ответил:
   – Передайте Вилли, что это похоже на ситуацию, когда он угрожал мне забастовкой киномехаников. Он сказал мне тогда: «Если работа может быть выполнена только при условии смерти бабушки, то старушка должна умереть».
   Теперь в списке Вилли осталось только одно имя: моя бывшая пассия Эстелл Карей.
   Девушка Ники Дина.

10

   На ней было надето платье телесного цвета с блестками на подоле. Платье было такой длины, что оно подстегивало интерес. Ее кудрявые волосы, подстриженные под «пажа», доставали до бархатистых плеч. Высокая, стройная, грациозная, красивая, как картинка... На вид ей можно было дать лет двадцать, хотя на самом деле ей было тридцать. По крайней мере, она казалась такой юной в мягком, приглушенном освещении «Колони клаба», щеголеватого кабаре Ники Дина на Раш-стрит. Эстелл Карей наблюдала за двадцатью шестью столами – пронумерованными досками площадью примерно в три квадратных фута, за которыми сидели посетители, в основном, мужчины. Они трясли игральные кости в специальных кожаных мешочках, чтобы бросить их «на выпивку». А за каждым столом, в свою очередь, следила еще одна девушка, точнее «двадцать шесть девушек». Эти девушки были такой же неотъемлемой приметой Чикаго, как дождь, как взятки. Хорошенькие птички восседали на высоких табуретках, как соблазнительные домашние голуби. Наверху в «Колони клаб» было казино, и девушки наблюдали за неспокойными посетителями, готовыми подняться наверх и перейти к «настоящему делу» – такому, как рулетка, кости, блэк-джек.
   Эстелл была признанной королевой двадцати шеста девушек. Иногда ее имя попадало даже на страницы газет со светскими новостями, где часто пересказывалась история о том, как она получила за два часа десять штук от одного игрока, делавшего высокие ставки во время игры.
   В этот вечер она не играла. Вообще в последнее время она делала это в исключительных случаях. Она ходила от стола к столу, болтала, пожимала руки. Эстелл сама была чикагской знаменитостью в некотором роде: она состояла в юношеской бейсбольной лиге «Тексас Гуинан». И она многого добилась с тех пор, как была официанткой в «Рикетт».
   Не то, чтобы «Рикетт» был неподходящим местом для девушки, которой едва исполнилось двадцать. Это было чикагское «Линди» с типичными комнатами для ленча, стены которых были выложены белой плиткой, но открытое двадцать четыре часа. Этот «Тауэр таун» был известен, главным образом, тем, что там можно было встретить представителей богемы, шоу-бизнеса и даже гангстеров из Норт-Сайда. «Рикетт» также славился своими вкусными, умеренно дорогими бифштексами. Именно из-за них я частенько заходил туда в те дни, когда еще не носил формы. Однако возвращался я в это заведение уже по другой причине – меня привлекала хорошенькая белокурая официантка.
   Ники Дин тоже встретил ее в «Рикетте», но это было уже в ту пору, когда мы перестали с ней встречаться. Мы, Эстелл и я, провели вместе всего пару месяцев. Но что это были за месяцы!
   С тех пор я время от времени встречал ее, но мы лишь пили вместе кофе, не больше. И так в течение пяти или шести лет. Был субботний вечер. Я протискивался через переполненный «Колони клаб». Помещение было искусно украшено: все было хромированным, стеклянным, блестящим черным или белым. В зале толпились завсегдатаи и люди с высокими доходами, которые в более приятную погоду занимались продажей яликов и более крупных судов на озере Мичиган. Приглушенные звуки оркестра, подражающего Бенни Гудману, раздавались из зала, где ели и танцевали, и смешивались с шумом, издаваемым людьми, которые выпивали и играли. Интересно, узнала ли она меня?
   И вот я оказался перед ней.
   Она улыбнулась мне стандартной, очаровательной улыбкой, а потом эта улыбка превратилась в другую, которая осветила ямочки на ее щеках.
   – Нат, – сказала она. – Нат Геллер.
   – Я совершенно забыл, какие у тебя чертовски зеленые глаза.
   – Помнишь, как ты всегда говорил: «Ее глаза пытаются мерцать, но вместо этого в них появляется выражение меланхолии».
   – Да. В них не видно лишь долларовых купюр.
   – А может, ты просто не присматривался.
   – Ты хочешь сказать, что если бы я присмотрелся, то я бы их увидел?
   Она тряхнула своими светлыми кудрями.
   – Или – нет.
   Кто-то толкнул меня: мы задерживали движение. Тогда Эстелл взяла меня за руку, и провела через прокуренный, шумный бар на открытое пространство широкой лестницы – как раз подходящей для такого большого помещения. Лестница отделяла бар от ресторана и плавно поднималась наверх – к двум эбонитовым дверям, которые охранял вышибала в белом пиджаке, черных штанах и сверкающих ботинках, в которые он мог смотреться, чтобы удостовериться, до чего же внушительно выглядит. Эстелл кивнула вышибале, он открыл дверь для нас, и я последовал за ней.
   Мы прокладывали себе дорогу через переполненное казино – большой зал с задрапированными стенами и интимным освещением. Играли за каждым столом. Было шумно, накурено: все жаждали легких денег и доступных женщин. Некоторые мужчины были с любовницами, а некоторые, может, и с женами, но многие Девушки в облегающих платьях телесного цвета были из тех двадцати шести, что работали внизу.
   Пройдя через бар, Эстелл подошла к мужчине с полным лицом в очках с тонкой оправой. Он стоял возле бара, но не слишком близко к нему. На нем были белый пиджак, парадные брюки, и он, скрестив руки, приглядывал за казино. Посетители останавливались поболтать с ним, и он кивал и улыбался им, раздавая указания другим служащим, одетым в менее белоснежные пиджаки, чем у него.
   Мы подождали, пока он даст очередное распоряжение, а потом Эстелл представила меня:
   – Сонни, это Нат Геллер.
   Он автоматически улыбнулся – это была профессионально неискренняя улыбка: лишь его губы слегка раздвинулись. Но его глаза за стеклом очков пытались вычислить, кто я такой, а когда мы пожимали друг другу руки (причем его рука была влажной и это было неприятно), его глаза уже все решили.
   – Детектив, – сказал он.
   – Правильно. А ты – Сонни Голдстоун. Я помню тебя еще по клубу «Сто один».
   Этот клуб находился на Раш-стрит. Там еще недавно незаконно торговали спиртными напитками, и там, так же как и здесь, он был менеджером. Теперь, как и тогда Голдстоун был одним из партнеров Ники Дина, его приближенным, подставным владельцем «Колони клаб».
   – Насколько я знаю, вы время от времени делаете добрые дела для некоторых ребят, – сказал он хриплым, бесцветным голосом.
   – Так и есть. – Это не было абсолютной правдой, но не было и такой вещью, которую станешь сразу же отрицать.
   – Сожалею по поводу Эдди О'Хары, – произнес он равнодушно.
   – Я тоже, – промолвил я, не в состоянии понять его выражения. Эстелл сказала:
   – Сонни, Нат – мой старый друг. Я не видела его много лет, даже не упомнить, сколько. Я хочу подняться с ним наверх на некоторое время.
   – Два ближних номера заняты.
   – Хорошо.
   – Вы надолго, Эстелл? Сегодня же субботний вечер, не забудь.
   – Мы просто поболтаем полчасика.
   – Некоторые приходят сюда, чтобы увидеть тебя, ты же знаешь.
   Эстелл погладила его по щеке, как будто он был ребенком, который обиделся на невнимание к нему.
   – Люди приходят сюда, чтобы выбрасывать деньги и забыть о своих заботах. А я – лишь украшение витрины. Я уверена, что ты сможешь последить за кассиром некоторое время.
   – Желаю приятно провести время, – произнес он равнодушно с таким выражением, что его слова можно было истолковать, как «пока», или «отвяжись».
   Мы снова прошли через казино к выходу. Там мы завернули за угол и увидели дверь с табличкой: «Не входить», что означало, что дверь заперта. Эстелл отперла ее, и мы оказались в небольшом коридорчике, в котором было несколько дверей и лифт без лифтера.
   Мы поехали в лифте.
   На третьем этаже, похоже, были служебные помещения, конференц-залы и, как и было обещано, номера.
   Наш номер был не очень богатым: он напоминал комнату в типичном отеле в Лупе, может, чуточку больше, с голубыми занавесками, маленьким баром, кроватью и ванной. Кровать – вот на что она уселась, сбросив туфли и вытянув свои ножки на миллион долларов, чтобы они отдохнули и чтобы я полюбовался ими.
   – Хочешь выпить, Нат?
   – Когда мы встречались, ты не пила.
   – Я и сейчас не пью, – заявила она, снова тряхнув кудрями. – И еще я не курю. Но когда мы встречались, ты точно это делал. Пил, я имею в виду. Ром, насколько я помню. Что-нибудь изменилось?
   – Нет, я все еще не курю.
   – Ты говоришь, как типичный американец.
   – А ты – как типичная американка. Горацио Алгер в юбке.
   Она нахмурилась – слегка.
   – Почему ты рассердился?
   – Я?
   Эстелл похлопала по кровати рукой.
   – Садись.
   Я вздохнул и сел.
   – Ты сердишься, потому что я такая везучая.
   – Нет. Думаю, это замечательно, что ты достигла успеха. Ведь ты этого хотела.
   – Именно этого. А ты получил то, чего добивался все эти годы. Свое дело. Свое детективное агентство.
   Я пожал плечами.
   – Мы растем, – сказал я, чувствуя, что не в силах не похвастаться слегка. Я рассказал ей, как нанял двух сыщиков и увеличил вдвое помещение своего офиса, что у меня есть своя секретарша, и поэтому больше не надо искать машинистку и тратить на нее деньги.
   Эстелл улыбнулась, отчего на ее щеках появились ямочки.
   – Бьюсь об заклад, что она чертовски привлекательна, и ее босс сильно увлечен ею. Тебе уже удалось заарканить ее, Нат?
   – На этот раз твоя взбучка не удалась, Эстелл. Мне очень жаль, что прежде я часто был брюзгливым.
   Она дотронулась до моего плеча.
   – Я понимаю. Все тот же старый аргумент, не так ли?
   – Кажется, так.
   – Нам не стоит больше так разговаривать.
   – Не стоит.
   – Мы не можем больше быть парой, поэтому мы должны отстать друг от друга, хорошо? У нас нет причин не быть в приятельских отношениях.
   – Ни одной.
   А потом я поцеловал ее, и ее язык оказался у меня во рту, ее платье с блестками развязалось, и мои губы стали ласкать ее груди; я пытался схватить то одну, то другую, но не мог поймать ни одной. Ее соски стали упругими, сладкими и твердыми, а руками я прижимал к себе ее мягкие, большие ягодицы, и мои брюки упали на пол с тихим шелестом. А потом я вошел в нее, ненавидя себя, ненавидя ее, любя ее...
   Старый аргумент – спор. Он погубил нас в те дни, разумеется, когда она еще работала официанткой. Мы тогда быстро полюбили друг друга, во всяком случае, я ее полюбил, и когда я не был на работе, мы почти все время проводили в постели. Эстелл была моей третьей женщиной и первой, с которой меня связывали какие-то отношения. И я любил ее до умопомрачения.
   Она всегда просила у меня деньги. Но не как проститутка. Не сразу после того как мы занимались любовью. Но перед тем как я уходил от нее, она всегда говорила, что ей не хватает нескольких долларов. Ей нужно было платить ренту. Ее мать была больна. Ее отчим который был машинистом, остался без работы. Если бы только я мог ей помочь...
   И я помогал.
   Но я был не один у нее. Однажды у нас на работе изменилось расписание, и у меня неожиданно оказался свободный вечер. Я хотел сделать ей сюрприз и поехал в ее маленькую квартирку в Норт-Сайде. Я постучал, она подошла к двери и отворила ее. Эстелл смотрела меня своими зелеными глазами, улыбаясь широкой улыбкой, и сказала:
   – Нат, боюсь, у меня тут уже есть компания.
   Я как дурак, простоял под этим чертовым дождем полночи, прежде чем уйти. Кем бы он ни был, он остался у нее до утра, черт его дери!
   На следующий день между нами произошла сцена в «Рикетте». Она стояла за сверкающим белым прилавком и чуть не потеряла из-за меня работу.
   – Как его зовут? Эстелл тихо сказала:
   – Я встречаюсь с другими людьми, Нат. Я тебе никогда не говорила, что я это делаю. У меня есть другая жизнь, в которой нет тебя.
   – Ты хочешь сказать, что встречаешься с другими мужчинами?
   – Да, с другими мужчинами. А может, и с женщинами. И как тебе нравится, что они стали причиной нашего раздора?
   Я схватил ее за руку.
   – И они все дают тебе деньги?
   Она улыбнулась мне ненавистной, самодовольной улыбкой, показав крупные зубы.
   – Только когда я прошу их об этом.
   Теперь, десятью годами позже, я вновь был с ней в постели, точнее, на застеленной кровати. Это было неистовое сумасшедшее соитие. Я был без брюк, но в ботинках, рубашке и галстуке. Ее платье скрутилось и вертелось у нее на талии, а ее трусики болтались у нее на ноге. Я себе представляю, на кого мы были похожи.
   Я отодвинулся в сторону, испытывая смущение и чувство стыда. Я не мог смотреть на нее. Я не мог смотреть на себя.
   – Извини, – сказал я. – Извини.
   Эстелл трогала мое плечо. Я хотел стряхнуть ее руку, но не смог. Я хотел попросить, чтобы она вообще не трогала меня, но не смог.
   – Все в порядке, Нат. Я этого хотела.
   – Но ты же девушка Ники Дина.
   – Я – своя собственная девушка, дорогой. О Ники не стоит даже и говорить. Он в Голливуде и обманывает нас обоих.
   Я посмотрел на нее.
   – Что ты имеешь в виду, говоря «нас обоих»? Она пожала плечами, мимолетно улыбнувшись мне.
   – Меня и свою жену.
   – Я и не знал, что он женат.
   – Он и сам про это забывает время от времени. Она – маленькая, хорошенькая танцовщица из кордебалета; он женился на ней в начале двадцатых. Она все еще очень мила, хотя, конечно, постарела. И немного болезненна.
   В ее голосе не было ревности.
   – Ты не возражаешь, если мы оденемся? – спросил я.
   – Возражаю, – ответила она, стягивая с себя чулки. Красавица-блондинка была просто пустым местом по сравнению с ней. – Я хочу, чтобы ты разделся, и я сделаю то же самое, а потом мы залезем под эти прохладные простыни, выключим свет, обнимемся, поболтаем и посмотрим, что из этого получится.
   Я посмотрел на ее хорошенькое озорное лицо, пытаясь понять, как за этой миловидной внешностью может крыться холодное, циничное сердце, но я не смог разглядеть этого сердца.
   Я лишь смог улыбнуться ей в ответ и сидеть, пока она сняла с меня галстук, рубашку, и вскоре наши два холодных тела оказались между холодных простыней в темной незнакомой комнате.
   Я подумал о Салли: не очень ли подло я поступаю по отношению к ней. Конечно, возможно, я и был сволочью, допускаю, что так оно и было, но Салли уехала из города этим утром, еще до моего приезда. Она в эту минуту летела ночным самолетом в Калифорнию, паря в том самом небе, с которого я спустился совсем недавно. В кровати она оставила записку с благодарностью, сказав, что вернется в Чикаго через месяц и постарается тогда со мной встретиться. Это «постарается» озадачило меня. Но вот ведь черт – Салли была лишь сладким воспоминанием: у нас не было будущего.
   Точно так же у меня не было будущего с тем воспоминанием, которое я сейчас держал в своих объятиях. Как и Салли, Эстелл была в моем прошлом. Но поскольку в моей нынешней жизни никого не было, прошлое все же было лучше, чем ничего. Пусть будущее само о себе позаботится.
   – Тебе даже не интересно, почему я пришел? – спросил я Эстелл.
   – Конечно, для того, чтобы увидеть меня.
   – Это правда. Но я пришел к тебе по одному делу. Я работаю.
   Она отстранилась от меня.
   – Ты хочешь сказать, тебе за это заплатили? Ах, Нат Геллер, ты – маленькая проститутка.
   – Ты точно попала в цель, даже точнее, чем ты думаешь, – сказал я ей. – Я здесь с поручением. Меня послал Вилли Биофф.
   Эстелл приподнялась, чтобы посмотреть на меня, улыбаясь во весь рот, и ее зеленые глаза широко открылись от удивления. Она явно была потрясена.
   – Но ты же ненавидишь этого маленького сводника! Я же помню, что ты арестовывал его...
   – Ты помнишь это?
   – Конечно! Ты произносил целые речи о том, как он издевался над женщинами. Ты был просто рыцарем в сверкающих доспехах в то время.
   – Едва ли. Я был довольно тусклым, даже тогда. Ты же помнишь, как я поменял форму на штатское. Она замахала руками, самодовольно улыбаясь.
   – Так значит, ты лгал, давая свидетельские показания. Ты знал кого-нибудь, кто поступал иначе?
   Она достала меня.
   Эстелл отодвинулась от меня – слегка, чтобы облокотиться на подушку и полулежа смотреть на меня.
   Так значит, Вилли Биофф? Гм. Если он в городе, то почему не приехал сам со мной поговорить?
   – Он не в Чикаго. Я только что прилетел, пробыв пару дней в Калифорнии.
   Эстелл залилась смехом, похожим на свиное хрюканье.
   – Он сушит сено, пока там светит солнце, это очевидно. Но как вы оказались в одной постели? Извини меня за выражение.
   Коротко я рассказал ей о расследовании Пеглера о том, что тот интересуется прошлым и настоящим Биоффа. Я сказал ей, чтобы она остерегалась Пеглера или того, кого он мог подослать к ней.
   – Никто еще не приходил, – промолвила Эстелл. – И не думаю, что кто-то выжмет из меня хоть слово. Но я ценю предупреждение. Вилли должен опасаться, что его телефоны прослушиваются.
   – Или твой телефон.
   – Возможно, – сказала она, кивнув. – Ребят из ФБР и налогового управления не подкупить. Похоже, они намереваются выполнить свою чертову работу.
   – Ты ведь никогда не встречалась с Элиотом Нессом?
   – Кажется, встречалась. Пару раз. Он заходил в «Сто один» не один раз. Он был умен. Вы, вроде, были с ним неразлучны.
   Увядший рыцарь и бойскаут. Хороша парочка!
   – Давай считать, что он выполнял свою чертову работу. Я могу его за это уважать, а ты?
   – Почему бы и нет? Что с ним сталось?
   – Он – директор службы госбезопасности в Кливленде.
   Эстелл нарочито зевнула.
   – Это совсем не так скучно, – сказал я. – Несс внес свою лепту в борьбу с бандитами в этих местах. Он тот самый человек, который увел преступную группировку «Мэйфилд Роуд» из Кливленда.
   – Мне нравятся приметы прогресса. – Она покачала головой и криво улыбнулась. – Ты и Биофф – дьявольская парочка.
   – Он не такой уж плохой парень; – Я лгал.
   И снова, как будто это была моя догадка, я произнес:
   – А что если Биофф шантажирует китов кинобизнеса, грозя им забастовками? Он сделал достаточно для простых рабочих... дошел даже до того, что они с Брауном открыли бесплатную столовую.
   Эстелл рассмеялась, и мне показалось, что она никогда не остановится.
   – Эстелл, прекрати, ты надорвешься от смеха...
   – Бесплатную столовую! – Из ее глаз катились слезы. – Да, да, бесплатную столовую... два филантропа – Биофф и Браун! – Она давилась от смеха. – Хорошо, хорошо, я наивный тип. Но помоги мне понять твою шутку, что тут смешного?
   Она оперлась на локоть, качая головой и улыбаясь до ушей.
   – Эта бесплатная столовая – величайший обман Вилли Биоффа в этом городе. С этого они с Брауном начали.
   – Что ты хочешь этим сказать?
   – Они забирали все деньги, которые должны были отмывать, ты, любопытный, впечатлительный маленький провинциал! Они шли к Барни Балабану...
   – Я разговаривал с ним сегодня, по просьбе Биоффа. Я предупредил его насчет Пеглера – как и тебя.
   – Ну и как он в постели?
   – Он очень мил, Эстелл, очень-очень мил.
   Она фыркнула.
   – Для него это не первый раз, когда он попал в нелегкое положение. Послушай-ка. После провала профсоюз работников сцены позволил Балабану уйти без обычной в таких случаях оплаты двадцати пяти процентов. Знаешь, тяжелые времена, дефляция и все такое... А потом вдруг внезапно началась Всемирная выставка, и каждому шоу понадобились рабочие руки, и в шоубизнесе начался настоящий бум. Вот это мне нравилось. Балабан в это время лежит в больнице с язвой, и Вилли с Джорджем навещают его. Они приносят ему цветы, улыбаются, спрашивают о его самочувствии, и он отвечает, что ему уже лучше, и улыбается им в ответ, а тут они ему говорят, что если он не заплатит немедленно двадцати пяти процентов, то они устроят забастовку его работников. Закроются все его четыреста кинотеатров. Нормальное лечение язвы? Во всяком случае, Балабан говорит им в ответ, что его компания не может позволить таких выплат, а Вилли напоминает ему о бесплатной столовой. О том, что нашлись добрые самаритяне, которые оплатили ее существование. И тогда Балабан предложил им полторы сотни в неделю за бесплатную столовую в обмен на то, что они забудут о забастовках.