Коллинз Макс Аллан. Сделка

   – Благодарю вас, сержант. Я ценю ваши слова. Он еще раз сдержанно улыбнулся мне и повернулся, чтобы уйти, когда я обратился к нему:
   – Сержант!
   – Рядовой?
   – Вы случайно не знаете, вернулся ли один мой приятель в город? Он находился со мной в одном окопе.
   – Вы имеете в виду рядового д'Анджело?
   По спине у меня опять пополз холодок – но уже не такой, как при разговоре с Кампанья.
   – Да, его. Он вернулся?
   Сержант кивнул:
   – Да. Он тоже храбрый молодой человек. Я вручил ему награду этим утром.
   – Я бы хотел повидаться с ним.
   Сержант улыбнулся.
   – Я могу дать вам его адрес, если хотите.

* * *

   Д'Анджело жил с дядей и тетей в Кенсингтоне – маленькой итальянской общине в дальнем южном краю города. Я сел на иллинойский рейсовый поезд, который проходил мимо пульмановского завода, где прежде работал мой отец, и локомотивного завода; оба завода теперь работали на войну и входили в список Элиота как потенциально опасные в отношении венерических болезней. Когда поезд проехал Сто третью улицу, я увидел дым сталеплавильных печей. Сидя в поезде, я думал о профсоюзах, о том, что профсоюзы значили для моего отца, чем для него была сама идея подобных союзов, и о том, что эта идея все еще была неплоха, но ее извратили, превратили в чистое надувательство такие жадные мерзавцы, как Биофф, Браун, Дин, Нитти, Рикка, Кампанья и всякие там Капоне. Неужели мы – д'Анджело, Барни, я – боролись за это?
   В начале пятого я вышел из поезда на Сто пятнадцатой улице. Я перешел улицу, где несносный запах краски с завода Шверина Вильямса перемешивался непостижимым образом с одуряющим ароматом специй из многочисленных итальянских ресторанчиков. Я оказался на Кенсингтон-авеню – широкой, просторной улице, которая дала название всей общине. Этот необычный район, состоящий из четырех кварталов, был настоящим оазисом между шведским и польским районами; в нем даже была собственная церковь.
   Кенсингтон – итальянский район – был единственным в Чикаго, которого почти не коснулась мафия.
   Первый этаж маленького трехэтажного кирпичного домика был занят бакалейной лавкой. На лестничной площадке второго этажа была единственная дверь без номера, я постучал.
   – Секундочку! – раздался крик за дверью. Женский крик. Дверь отворилась. За ней стояла стройная смуглая привлекательная девушка лет двадцати. Она была в рабочем комбинезоне, подчеркивавшем ее формы, а на голове ее была косынка, завязанная спереди узлом – в стиле тетушки Джемимы.
   – Чем могу помочь? – спросила она довольно сердито, загораживая своим стройным телом дверной проем. Прядь волос, выбивающаяся из-под платка, была мокрой от пота, а лицо местами было запачкано.
   – Моя фамилия – Геллер. Я друг рядового д'Анджело.
   Девушка вспыхнула. Отступив от двери, она жестом пригласила меня войти.
   – Натан Геллер, конечно. Вы – друг Тони. Он нам рассказывал о вас. И в газетах мы о вас читали.
   Я вошел в маленькую гостиную. Мебель была красивой, но ее было немного: пышная софа, несколько стульев, радиола... На стенах висели католические иконы.
   Указав на свой комбинезон и платок, она широко улыбнулась. Ее зубы были очень белыми, а глаза – очень карими.
   – Извините. Я только что с работы на Пульмане.
   Я улыбнулся ей.
   – Роза-штамповщица?
   – Мария-электросварщица. Хотите увидеть моего брата?
   Казалось, что она одновременно полна надежды и грусти.
   – Конечно. Значит, он здесь?
   – Да. Конечно. – Мне показалось, что она удивлена. – Мы же находимся рядом с общиной Роуз-ленд. – Так называлась больница примерно в миле отсюда. Она продолжала: – Думаю, ваша компания может немного помочь Тони.
   Она подошла ближе: от нее пахнуло потом – потом после хорошей, честной работы. Мне нравился ее запах. Она была, по сути, хорошеньким ребенком, и если бы я не пришел сюда выяснить кое-что о причастности ее брата к убийству, я, возможно, попросил бы ее номер телефона: до этого я никогда не встречался с электросварщицей. Или с сестрой убийцы, вспомнил я.
   – Д'Анджело слегка не в себе? – спросил я. Я никак не мог заставить себя называть его Тони – не знаю, почему.
   Она стояла очень близко от меня.
   – Тони был чертовски расстроен. С ним все было в порядке, когда он вернулся домой. Мы были приятно удивлены тем, что у него такое хорошее настроение, учитывая, что ему пришлось пережить. Но когда он утром увидел газету...
   – Убийство Эстелл Карей?
   Девушка грустно кивнула.
   – Он не перестает плакать. Не говорите ему, что я вам рассказала.
   – Послушайте, Мария. Могу кое-что подсказать вам. В ее квартире были обнаружены письма и некоторые вещи вашего брата.
   Она напряглась.
   – Серьезно?
   – Они еще не связали все это с... Тони. Но они сделают это. Копы и репортеры будут кружить вокруг.
   – О Господи! Что же нам делать?
   Я пожал плечами.
   – Может, он побудет где-нибудь еще, пока все уляжется. Я не предлагаю вам спрятать его от полиции, но вы сможете уберечь его от репортеров.
   Она кивнула.
   – Конечно. Спасибо вам.
   – Конечно. Я считаю, что вас надо предупредить. И ваших дядю и тетю, которые живут внизу. Мария снова улыбнулась. Приятная улыбка.
   – Вы хорошо поступили.
   Не очень-то хорошо. Я пришел сюда, чтобы посмотреть в глаза моему однополчанину и поговорить с ним об убийстве. О двух убийствах.
   Но я должен был сделать это – предупредить его. И мне понравилась улыбка его сестры.
   Я отведу вас к нему, – предложила Мария.
   – Нет. Просто покажите мне дорогу.
   – Хорошо. К тому же мне надо принять ванну.
   Мне не хотелось думать о том, как она принимает ванну. У меня были другие дела.
   Мария указала на коридор, куда выходили двери спален; в конце коридора была маленькая кухня, в которой теснились шкаф, стол и раковина. Слева по коридору была спальня.
   – Спальня д'Анджело, – пояснила Мария. Но я обнаружил его на веранде за кухней. Там было прохладно. Д'Анджело сидел за карточным столиком повернувшись лицом к окну, и смотрел на улицу. Он раскладывал пасьянс, но не закончил этого занятия, и у него был такой вид, словно он сидел перед едой и не испытывал чувства голода.
   – Привет, д'Анджело.
   Он медленно повернулся и посмотрел на меня.
   Его глаза ввалились, лицо осунулось, как у морских пехотинцев Первой дивизии, которых мы сменили на Острове. Измученные пугала встретили нас, когда мы сошли с корабля Хиггинса на берег. Только д'Анджело выглядел еще хуже. Он всегда был худой, как жердь, только теперь эта жердь совсем пересохла. Его глаза помертвели.
   Но что-то в них ожило, когда он узнал меня.
   – Геллер, – сказал он, слегка улыбнувшись. Я подошел к карточному столику и сел рядом с ним. Просто посмотрев на него, я понял, что он не убивал Эстелл. Другое дело – Монок.
   – Мне очень жаль твою девушку, – произнес я.
   – Черт! – проговорил он. Его глаза были полны слез. – Черт! – Он потянулся к пачке «Лакиз», лежавшей на столике, вытряхнул сигарету и нервно прикурил ее от видавшей виды серебряной зажигалки «Зиппо», которую он достал из кармана своей клетчатой рубашки.
   – Ты не представляешь, каково это – вернуться домой и узнать, что твоя девушка умерла, твоя чертова девушка умерла... Убита! Ее пытали...
   Я ничего не сказал.
   – Хочешь сигарету? – спросил д'Анджело.
   – Да, – ответил я. Он прикурил мне сигарету от своей – больничная привычка – и дал мне. Я втянул дым в легкие и почувствовал себя, к моему удивлению, ожившим.
   – Что это за гребаный мир! – воскликнул он. – Возвращаешься домой после того, что мы там пережили, а кто-то убил твою чертову девушку! Чертову девушку! – Я понимал, что д'Анджело не хочет плакать при мне, но его убивало то, что он пытался держать слезы.
   – Продолжай, плачь, – сказал я ему. – Мы все это делаем.
   Д'Анджело прикрыл лицо рукой, и слезы покатились по его пальцам. Я отвернулся. И курил.
   – Кого я обманываю? – Он вытирал слезы на лице старательно, но все равно кое-где кожа осталась влажной. – У нее было полно мужиков. Мои друзья писали мне, что она то с одним гуляет, то с другим. Она любила деньги больше, чем любого мужчину.
   Это было правдой.
   Вдруг д'Анджело посмотрел на меня с любопытством.
   – А что ты там делал?
   – Что?
   – Я читал про тебя в газетах. Ты был там, в ее квартире, с копами.
   – Я просто знаком с детективом, который ведет это дело, вот и все. Совпадение. Он схватил мою руку.
   – Если ты что-то обнаружил, то должен мне сказать. Или если что-то слышал. Если я смогу добраться до подонков, которые сделали это с ней, я, клянусь, сверну их долбаные шеи! Как мог кто-то сделать это с такой красивой девушкой? – Он покачал головой. – Ах, Эстелл, Эстелл! Почему ты так любила эти проклятые деньги?
   – Помнится, в Сан-Диего, – сказал я, – ты рассказывал, что работал на Ники Дина в «Колони клаб». Ты там повстречался с ней?
   Д'Анджело кивнул.
   – Я работал там официантом. Старшим официантом. И иногда выполнял поручения Ники.
   – И как вы сошлись с Эстелл?
   – Я ей понравился. А она мне. Так бывает. Верно.
   – Я тоже был с ней знаком, – произнес я.
   – Правда?
   – Давным-давно.
   – Ты встречался с ней?
   – Да.
   – Ты... ты тоже любил ее. Геллер?
   – Давным-давно любил.
   – Тогда... наверное, ты знаешь, каково это вернуться домой и встретиться с чем-то похожим.
   – Мы одинаково это воспринимаем, дружище.
   – Мы на многое смотрим одинаково, не так ли. Геллер?
   Конечно, так и было. У нас у обоих были раны, которые никогда не затянутся.
   Я спросил:
   – Д'Анджело, как умер Монок?
   – О чем ты? Япошки убили его. А что же еще?
   – Ты видел, как это случилось?
   – Нет. Нет, я был в отключке. У меня было сильное кровотечение.
   – Да, знаю.
   Мы просидели вместе пару часов, немного говорили, но, в основном, курили. Как в той норе, когда мы смотрели на траву кунаи.
   Когда я вышел, его сестра встретила меня. На ней было свежее голубое платье с накрахмаленным белым воротничком, ее черные волосы блестели. Думаю, я ей понравился. И она понравилась мне. От нее пахло ароматным мылом.
   – Вы хорошо поступили, что пришли повидать его, – сказала Мария.
   – Я вернусь.
   – Буду рада.
   Я не был Чудесным Принцем, но здесь не хватало мужчин.
   Она проводила меня до улицы. Небо было багровым – сталеплавильные печи.
   – Доброй ночи, Мария.
   – Доброй ночи, мистер Геллер. Я не думал, что ее брат убил Монока, я не был уверен, но мое чутье говорило мне «нет».
   Я был уверен, что Д'Анджело вчера не убивал Эстелл. Он не мог этого сделать, ходя на одной ноге.

7

   Таун-Холл-стейшн – массивное здание из выгоревшего красного кирпича, построенное на рубеже веков, занимало весь угол улиц Аддисон и Холстед. Оно находилось всего в трех кварталах от «квартиры смерти» (как образно называли это место газетчики) Эстелл и в двух шагах от тренировочного лагеря Армии спасения – забаррикадированного, обнесенного колючей проволокой лагеря для спасения душ.
   Чего нельзя сказать о Таун-Холл-стейшн, по ступенькам которого я поднимался; войдя в главный вход на Аддисон, я поднялся в большой зал ожидания. Был вечер пятницы, дела шли медленно – лишь несколько юнцов неуклюже сидели на твердых деревянных стульях, привалившись к стене в ожидании своих родителей. Они флиртовали с утомленной одинокой проституткой, которая подпиливала ногти и, видимо, ждала, пока ее сутенер, или адвокат, или еще кто-нибудь заберет ее отсюда. Я подошел к вялому сержанту-ирландцу лет пятидесяти, который сидел за билетной кассой и читал сводки о бегах, и он отправил меня наверх. Меня ждали. Сержант Донахью с лицом, похожим на бассета, проводил меня в маленькую комнату для допросов, где Друри, стоя, допрашивал сидящего Сонни Голдстоуна, партнера Ники Дина по «Колони клаб». Полицейская стенографистка в голубой форме сидела рядом с Голдстоуном и все записывала.
   Местечко было хорошо освещено, но там было душновато. Жирная физиономия Голдстоуна казалась равнодушной, даже усталой. У него были мягкие, спокойные черты лица – глубоко посаженные глаза, прямой нос, дерзкий рот. Такие черты часто бывают у людей холодных. На нем были очки в тонкой черной оправе с коричневыми разводами. Он был одет в аккуратный костюм удачливого бизнесмена, каким он и был. Коричневый костюм с жилетом был сшит у портного, и к нему со вкусом был подобран коричневый галстук в полоску более темного оттенка. Друри был не так элегантен; как всегда, он снял пиджак и остался в одном жилете, закатал рукава, ослабил галстук и покрылся испариной. Он был в высшей степени хорош. С другой стороны, он пока что не мог использовать резиновую дубинку.
   Друри кивнул мне, когда я вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Голдстоун мельком взглянул на меня, а потом опять уставился в пустоту, не обращая внимания ни на меня, ни на Друри, что в данной ситуации было определенным выходом для него. Не знаю, узнал ли Голдстоун меня: ведь мы виделись лишь однажды ночью в тридцать девятом, когда Эстелл вела меня в номер «Колони клаб» на третьем этаже.
   – Вас видели, когда вы во вторник днем заходили в квартиру, Сонни, – сказал Друри безразличным тоном, уверенный, как Бог. – Вас узнала хозяйка дома Эстелл.
   Глядя в пустоту, Голдстоун произнес:
   – Она сумасшедшая. Она говорит ерунду.
   – Эта женщина опознала вас вчера на прогулке в нашей тюрьме. А сегодня из пяти мужчин она указала на вас.
   – Я помню. Я там был.
   – Я тоже там был, Сонни. Я видел, как она указала на вас: она ни секунды не сомневалась.
   Пожатие плечами.
   – Многие люди похожи на меня.
   – Ты был в этой квартире, Сонни.
   Пожатие плечами.
   – Я был там раньше. Не во вторник. Двадцать или тридцать человек видели меня в другом месте во время совершения преступления.
   – Назови хоть одного.
   – Я подожду суда. Который никогда не состоится.
   – Она заговорила, Сонни? Эстелл в конце концов сказала тебе, где был миллион?
   Самодовольная ухмылка.
   – Зачем тебе это, Друри? Ты хочешь взять взаймы часть этих денег, чтобы купить модных костюмов и вертеть в них задницей?
   В таких случаях и бывает нужна резиновая дубинка. К сожалению, Друри не был таким полицейским
   Вошел Донахью, похлопал Друри по спине и сказал:
   – Пришел посетитель.
   Тот кивнул на Голдстоуна и приказал Донахью:
   – Запри эту жирную сволочь.
   – Ты ничего не добился, – заявил Голдстоун.
   Друри указал на него.
   – У нас есть кровавые отпечатки пальцев в этой квартире. Подумай о тех, которые ты оставил в твоей камере, умник.
   Мы вышли в коридор.
   – У тебя правда есть кровавые отпечатки пальцев? – спросил я у Друри.
   – Да, с кухонного шкафа, – ответил он, направляясь своему офису. Я пошел следом.
   – Ты думаешь, Сонни – твой человек? – Возможно. Но он прав в одном: у него действительно стереотипная физиономия. Еще один партнер Ники Дина – Томас Степлтон, которого мы сейчас разыскиваем, мог быть братом Голдстоуна. Как и Джона Борджиа, который был связан с Даго Мангано еще одним партнером Дина. А отпечатки пальцев принадлежат женщине или маленькому мужчине – не Сонни Голдстоуну. Сейчас мы опрашиваем с дюжину мужчин – служащих «Колони клаба», которые работали вместе с Эстелл, – и еще ее бывших подружек, с которыми она жила в одной комнате. А есть еще этот любимец публики Эдди Мак-Граф, которого задержали по нашей просьбе в Нью-Йорке. И подозреваемый в краже мехов из Норт-Сайда, на след которого мы вышли. И все это кроме тех тридцати с лишним господ, чьи имена и телефоны записаны в маленькой черной записной книжке Эстелл.
   – Господи! Почему бы тебе не собрать всех этих подозреваемых на чикагском стадионе и не выключить свет?
   Друри остановился перед закрытой дверью своего кабинета.
   – Все станет еще хуже. Но я пригласил тебя сюда не только для того, чтобы ты послушал, как молчит Сонни Голдстоун. Здесь нас ждет один человек, который может кое-что доказать.
   Я вошел следом за ним в его кабинет, которого хватало лишь на то, чтобы с удобством разместить там письменный стол, картотеку и пару стульев; на одном из них сидела хрупкая женщина, которая уже приближалась к сорока. Она смотрела на пустой стол и ждала, когда Друри усядется за него. Он сел, кивнув ей и улыбнувшись.
   – Это миссис Цирцелла, – промолвил он. – Спасибо, что вы добровольно пришли повидать нас.
   – Почему бы и нет? – вежливо ответила жена Ники Дина с легким итальянским акцентом, – я же не преступница.
   Она была хорошо одета. Поверх синего костюма было надето черное пальто из персидской шерсти, а на голове была синяя фетровая шляпа с широкими полями. Темное платье придавало ей траурный вид. Ее овальное лицо было бледным, отчего ее чувственный рот, накрашенный красной губной помадой, казался удивленным. Рядом с пухлыми красными губами была очаровательная родинка, и можно было подумать, что, глядя на нее, Ники Дин сошел с ума или что-то в этом роде. Даже с такой конфеткой, какой была Эстелл Карей, не стоило забывать это очаровательное существо.
   Жадность, конечно. Это она объединила Эстелл и Ники.
   Я просто стоял и слушал, прислонившись к стене. Полицейская стенографистка проскользнула в комнату и заняла свое неприметное место в углу, когда Друри спросил:
   – Вы не возражаете против того, чтобы мы записывали за вами, миссис Цирцелла?
   – Конечно, нет. Я примерная гражданка. И всегда сотрудничаю с властями.
   Если в ее словах и был сарказм, я его не услышал.
   – Я пришла по вашей просьбе, – проговорила она, – хотя, признаться, не слишком-то хорошо понимаю, почему вы хотите допросить меня в связи с убийством. Тем более что оно было совершено, когда меня не было в городе.
   – А где вы были второго февраля? – спросил Друри.
   Цирцелла невинно моргнула длинными ресницами, ее глаза были большими, карими и прекрасными.
   – Конечно, я была в Нью-Йорке. Я остановилась в отеле «Аламак». Чтобы быть ближе к моему мужу в годину испытаний. Вы знаете, мы с Ники вместе узнали о ее смерти.
   – Нет, я этого не знал.
   Она нервно вертела в руках кружевной платок.
   – Мы сидели возле зала заседаний Большого жюри в здании суда Соединенных Штатов в Нью-Йорке, когда кто-то принес нам копию чикагской газеты. Кажется, это была «Геральд-Американ». На первой странице был снимок Эстелл, но сначала я не узнала ее. Но я узнала ее имя. Повернувшись к Ники, я спросила: «Эта девушка работала у тебя?». Он посмотрел на фотографию ответил: «Да». А потом сказал: «Дай мне почитать эту газету».
   – А что он должен был сказать?
   Она опустила глаза.
   – Он сказал: «Бедная девушка».
   – Ясно. Давайте начнем с начала. Вы знали об Эстелл Карей?
   Цирцелла отрицательно покачала головой.
   – Нет, я не была с ней знакома. Я знала, кем она была, но мы никогда не разговаривали. Я бы даже не узнала ее голоса, услышь его сейчас. Конечно, время от времени я ее видела за игорными столами в клубе «Сто один» и в «Колони клаб», которые принадлежали Ники.
   Друри улыбнулся, но нахмурил брови. Эта женщина была или очень наивной, или очень хитрой. В любом случае, это его раздражало.
   – Миссис Цирцелла, я не спрашиваю у вас, были ли вы знакомы с Эстелл. Я спросил, знали ли вы о ней. Под этим я подразумеваю...
   Она облизнула пухлые губы.
   – До меня доходили слухи о том, что у них с Ники были какие-то отношения. Но я никогда не верила этим сплетням.
   – А вы пытались что-то выяснить? Надменная улыбка мелькнула на ее лице.
   – Нет. Никогда не пыталась. Я католичка, капитан Друри. Выходя замуж, я заключила контракт с Богом. Мы все не без греха. И я не судья моему мужу. А Ники был мне хорошим мужем в течение девятнадцати лет.
   – Вас не беспокоила мысль о том, как он зарабатывает деньги на жизнь все это время?
   – Да. Эти ночные клубы... Но они стали частью и моей жизни. Я проводила время дома с нашими детьми. Не буду притворяться, что мне нравилось это дело. Эти клубы были единственной темой наших споров. Но когда я просила его оставить это занятие, у него всегда был один ответ: ему надо что-то делать чтобы зарабатывать на жизнь.
   Друри постучал пальцами по столу.
   – А вас беспокоило, что Ники был связан с профсоюзом работников сцены?
   – Да, – согласно кивнула она. – Я знаю мистера Брауна и Вилли. Но Ники ушел из профсоюза еще до всех неприятностей.
   – Так, значит, вы ничего не знаете о фонде для подкупа влиятельных лиц в миллион долларов?
   Она вновь улыбнулась.
   – ФБР и налоговую инспекцию интересует то же самое. Я уверена, что если бы у нас был миллион долларов, я бы об этом знала.
   – А вы не знаете?
   – Конечно, нет. Друри вздохнул.
   – Вы же сами раньше, кажется, участвовали в шоу-бизнесе, миссис Цирцелла?
   Она выпрямилась, и мне показалось, что она не такая уж хрупкая.
   – Я встретила Ники, когда выступала в шоу в театре «Корт». Он каждый вечер приходил, чтобы послушать мое пение. Потом он посылал розы. В конце концов мы встретились с помощью нашего общего друга. Это было в двадцать третьем году; в том же году мы поженились. – Ее воодушевление, вызванное воспоминаниями о былой славе, прошло. Она откинулась на спинку стула и вновь стала хрупкой. – А теперь, после дифтерии, я даже не могу спеть ребенку колыбельную. У меня пострадали голосовые связки, но это неважно. Выйдя замуж за Ники, я порвала с шоу-бизнесом. Ники говорит, что жена должна быть дома и заниматься детьми.
   – Возвращаясь к Эстелл Карей...
   – Это была моя ошибка.
   Друри наклонился к ней.
   – Не понял?
   Цирцелла махнула кружевным платком.
   – Я была слишком болезненной – долгое время. И Ники нельзя обвинить в том, что он искал себе в партнеры какое-то яркое существо, а Эстелл была именно ярким существом.
   Цирцелла говорила о ней в прошедшем времени.
   Она гордо продолжала:
   – Никто из нас не знает, что нам готовит жизнь. Мы все в руках Господа.
   Особенно Эстелл.
   Цирцелла вызывающе улыбнулась.
   – Я испытываю лишь жалость по поводу Эстелл Карей. У нее не было ничего, что красит нашу жизнь: ни дома, ни семьи, ни почета и уважения окружающих, на которые каждая женщина имеет право.
   – Словом, вы не испытываете горечи?
   Она отрицательно покачала головой.
   – Мне от всего сердца жаль ее. Когда это случилось, я пошла в церковь и поставила свечу в память о ней. Ее убийство – это ужасная вещь, ужасная вещь.
   Друри вежливо улыбнулся, встал и протянул ей руку.
   – Спасибо вам, миссис Цирцелла. Вы можете идти. Спасибо, что зашли.
   Она поднялась и вежливо улыбнулась ему в ответ. Ее ресницы задрожали. Красивые у нее глаза.
   – Конечно, капитан Друри, – проговорила она.
   – Сержант Донахью ожидает в коридоре. Он проводит вас.
   Она прошла мимо меня, натягивая синие перчатки, оставляя за собой аромат хороших духов. Я закрыл за ней дверь.
   Друри снова сел.
   – Что скажешь?
   Я продолжал стоять.
   – Классная штучка.
   – Я имею в виду, говорила ли она правду?
   – Да. По-своему.
   – Как это, по-своему? Я пожал плечами.
   – Она лжет себе, а не тебе. Она женщина, и ненавидела Эстелл, как ненавидела бы ее любая хорошая жена. Но она предпочитает представляться хорошей женой, доброй католичкой, сжав зубы и делая вид, что смотрит на это свысока. Она всегда так себя ведет.
   – Иными словами, ее замужество – это своеобразный договор?
   – Я бы сказал.
   – Если бы она была в городе во вторник, у нас бы появилась подозреваемая.
   – Нет. Не думаю. Я не могу представить себе эту крошку с ножом для колки льда в руке.
   – Иногда женщины удивляют нас, Нат.
   – Черт, да они всегда удивляют меня. Лично я не отказался бы от такой жены – красивой, преданной ожидающей тебя, пока ты гуляешь на стороне. Я не думаю, что убийцы бывают такими.
   – Ты хочешь такую же девушку, которая вышла замуж за старину Ники.
   – Может быть. Во всяком случае, я не думаю, что она – убийца. Я даже не думаю, что она наняла убийцу.
   – Она понравится газетчикам, – цинично заметил Друри. – Они бы были в восторге от этой речи о «праве каждой женщины».
   – Ты прав. Ты еще чем-то хочешь поделиться со мной? Или мне отпустить тебя к парочке из сотни подозреваемых?
   Его лицо скривилось от гнева, или, может, мне показалось. Он погрозил мне пальцем.
   – Их именно столько. Почему ты мне сразу не сказал имя д'Анджело?
   – Ах. Так значит, дядюшка Сэм привел тебя к нему?
   – Да, и этим утром мы отправились к нему. И выяснили, что ты был у него в среду вечером. Зачем? Я протянул ему руки ладонями вверх.
   – Мы вместе с ним были на Гуадалканале, Билл. Он был в одном окопе со мной и Барни. Нас чуть не убили вместе. Я просто предупредил его о том, что его ждет – копы, репортеры. Он столько всего пережил.
   – Вы вместе были на войне, но это не оправдывает того, что ты разгласил информацию.
   – Совершенно верно.
   Друри покачал головой.
   – Продолжай, заставь меня чувствовать себя подонком. Ты был на войне, а я – нет. Заставь чувствовать себя трусом. – Он ткнул в меня пальцем. – Но если ты собираешься вынюхивать что-то вокруг да около, даже не пытайся, черт побери, скрыть от меня информацию или свидетелей. Никакая наша дружба тебе не поможет, Нат.
   – Ясно.
   – А теперь сделай мне одолжение и убирайся отсюда к черту.
   Я убрался.
   Уходя, я остановился у стола сержанта Донахью.
   – Ты достал это?
   Он кивнул, огляделся украдкой, выдвинул ящик стола и вытащил сверток.