Страница:
– Господи!
– Большое жюри хочет знать, о чем вы говорили во время этих встреч. Вспоминай, Нат. Вспоминай Сермака.
Я выпрямился и улыбнулся своему приятелю такой мрачной улыбкой, какой никогда не улыбался.
– А как насчет того, чтобы вспомнить Диллинджера? Как ФБР понравится, если я расскажу всем об убийстве Диллинджера? О том, как федералы помогали и подстрекали несчастных копов из Индианы арестовать, а затем, что хуже всего, застрелить не того человека? Если я расскажу все, что знаю, Гувер обгадит свои долбаные штаны!
Он деланно пожал плечами.
– Меня это не интересует. Гувера всегда переоценивают. А все, что меня интересует, – это правда.
– Элиот, пожалуйста. Ты же не наивный человек. И не притворяйся таким.
– Твои показания могут быть очень ценными. Ты – единственный человек, который не состоял в бандитской группе, часто лично встречался с Нитти. Твои показания будут правдивыми, не такими, что дали Биофф, Браун и Дин.
– Так эти три подсадные утки заговорили?
Он кивнул.
– Они молчали во время первого процесса, но когда стали известны довольно суровые приговоры и они поняли, насколько тюремная жизнь отличается от жизни в «Эль Мокамбо», их языки стали развязываться.
– В Голливуде они болтались в «Трокадеро», Элиот, но это неважно. Я не хочу вступать в игру.
Кто-то постучал в дверь, и я сказал:
– Открыто.
В комнату вошел Билл Друри.
Он не был крупным мужчиной, наверное, пяти футов девяти дюймов росту и весом около ста шестидесяти фунтов, но у него были широкие плечи, и он был очень энергичным: его физическая мощь подавляла. Друри повесил свое верблюжье пальто рядом с пальто Элиота и свой котелок тоже. На нем были надеты типичный модный костюм с черным жилетом в серую полоску, яркий красно-синий галстук и сверкающие начищенные ботинки. Билл был одет лучше всех честных полицейских, каких я когда-либо встречал.
И был одним из самых дружелюбных, если только вы не оказывались членом Компании. Он подошел к нам с широкой улыбкой, пожав руку сперва мне а затем Элиоту. Его темные волосы были зачесаны на лысеющей голове таким образом, чтобы казалось, что их больше, но на самом деле эффект был минимальным. Темные живые глаза были близко посажены по бокам выдающегося носа, под которым упрямая нижняя челюсть не могла скрыть намечающегося второго подбородка.
– Геллер, – весело сказало он, садясь рядом с Элиотом, – ты и вправду выглядишь как оживший мертвец.
– Ты, по крайней мере, честный человек, – проговорил я. – Но толстый и нарядный.
– Когда твоя жена работает, – сказал Билл, взмахнув рукой, – то почему бы и нет?
У меня не было против этого никаких доводов.
– Предполагаю, Элиот уже накачал тебя? – спросил он.
– Да, в некотором роде.
– Поскольку мы твои старые приятели, то нас попросили подготовить почву для федерального обвинителя. Они хотят, чтобы ты выступил свидетелем.
– Тогда, надо думать, они вызовут меня в суд.
– Они хотят, чтобы ты пришел по доброй воле.
– Ты не знаешь меня, лейтенант. Добровольно – это пока длится день.
– А дни все короче. Знаю, знаю. И я уже капитан.
– Серьезно? И как изменился мир с тех пор, как ты стал качаться на волнах удовольствия? Элиот повернулся к Биллу и сказал:
– У меня такое чувство, что мы навязываем Нату свою дружбу.
– Если это так, – сказал Билл мне искренне, – то я извиняюсь. Я думаю, ты знаешь, как Компания прижала все профсоюзы, а сейчас у нас наконец-то появилась возможность разделаться с мафией. Твои знания могут сыграть большую роль.
– Что-то я сомневаюсь, – проговорил я. – Мошенничество в ИАТСЕ должно быть наконец раскрыто. Мы говорим сейчас не только о мафиозном контроле над ИАТСЕ, но и над советами рабочих, в которые входит двадцать пять местных профсоюзов, двести тысяч членов – дворников, проходчиков, мойщиков машин. А кроме советов рабочих, существует еще профсоюз сантехников, служащих отелей, буфетчиков, водителей грузовиков, работников прачечных, торговцев...
– Я понял, Билл.
– Тогда помоги Большому жюри.
– Можно мне спросить кое-что? У вас обоих. Вы все время говорите о взяточничестве и мошенничестве в ИАТСЕ. Что это за взятки? Насколько я помню, существовал договор между руководителями кинобизнеса и преступным миром. С каких это пор страхование на случай забастовок называется взяточничеством?
Друри в конце концов разозлился.
– Не знаю, как это еще можно назвать. Я положил ноги на стол и откинулся на своем вертящемся кресле.
– Вот что я тебе скажу. Я буду свидетелем. Я буду надрываться, выкладывая все секреты о Нитти, которые мне известны. Я расскажу тебе и Большому жюри такие вещи, от которых волосы на твоей голове станут курчавее, чем в одном месте. Я расскажу Богу и людям все, что знаю, и получу, таким образом, гарантию на то, что я кончу на улице с пулей в голове.
Но начала разуверь меня в одном. Я хочу быть уверенным, что эти руководители кинобизнеса тоже получат обвинение – как Нитти и Компания.
Элиот замолчал, глядя в окно. Друри выпрямился на своем стуле, уверенный в своих принципах. – Я ничего об этом не знаю, – произнес он, – знаю лишь одно: это наш шанс покончить и с Нитти, и с Кампанья, и с Рикка, и со всей их братией. – На смену им в этом случае придет другая братия, и будут ли они лучше? О ком мы говорим: об Аккардо? Гианчана? Вот будет замечательно! Нитти, по крайней мере, свел кровопролитие к минимуму.
Друри покачал головой.
– Как ты можешь говорить что-то хорошее об этом чертовом сукином сыне?
– Нитти ничуть не хуже, чем все остальные ребята в его Компании, а может, черт возьми, и немного лучше. Я ведь помню Капоне, да и ты тоже, Билл.
– Нат, я в тебе разочаровываюсь.
– Я тебе уже сказал, что выступлю свидетелем. Я буду заливаться, как Нельсон Эдди, сидящий на раскаленных углях. Но я хочу на суде увидеть и Луи Б. Майера, и Джека Уорнера, и Джо Шенка, сидящих за решеткой по соседству с Нитти, Кампанья и Рикка.
– Шенк отбывал тюремное заключение.
– За неуплату налогов, и недолго.
Элиот мрачно взглянул на меня.
– Они ведь все равно могут прислать тебе повестку в суд, Нат. Ты же знаешь.
– Ты не слышал? Я устал от войны, у меня был шок, была амнезия, ты забыл? Спроси у медиков.
Элиот, глядя вниз, покачал головой. Билл был ошарашен.
– Билл, эти голливудские мерзавцы – Биофф, Браун и Дин – хотели выйти сухими из воды. А рабочие знали, что в их профсоюзе орудуют гангстеры, но считали, что те платят им какие-то дополнительные деньги, и поэтому смотрели на бандитов сквозь пальцы. Поэтому говорю вам: посадите их. Посадите всех.
Друри хотел что-то сказать, но тут зазвонил телефон. Глэдис сказала, что спрашивают Друри.
– Я оставил твой номер, – сказал он, беря трубку. – Надеюсь, ты не возражаешь.
Я отмахнулся от него.
Друри почти все время слушал, поэтому я тихо спросил Элиота:
– Нормально себя чувствуешь? Он вновь слегка улыбнулся.
– Все в порядке. Просто я рад, что ты вернулся из этого ада. Почему бы мне не угостить тебя обедом сегодня вечером?
– Действительно, почему бы не сделать этого?
Друри закашлялся.
– Иисусе Христе, – проговорил он в трубку, и мы посмотрели на него.
Потом он произнес:
– Прямо сейчас, – дал мне трубку и встал. – Почему бы тебе не пойти со мной. Геллер? – спросил
– Лицо его посерело. – Тебя может кое-что заинтересовать.
– Что?
– Увидишь подтверждение своей теории о том, как Нитти и его компания стараются избегать кровопролитий.
– О чем это ты говоришь?
– Бери пальто и пошли на Аддисон-стрит, в «Лейквью». Тебе, наверное, будет интересно увидеть, что стало с Эстелл Карей.
3
– Большое жюри хочет знать, о чем вы говорили во время этих встреч. Вспоминай, Нат. Вспоминай Сермака.
Я выпрямился и улыбнулся своему приятелю такой мрачной улыбкой, какой никогда не улыбался.
– А как насчет того, чтобы вспомнить Диллинджера? Как ФБР понравится, если я расскажу всем об убийстве Диллинджера? О том, как федералы помогали и подстрекали несчастных копов из Индианы арестовать, а затем, что хуже всего, застрелить не того человека? Если я расскажу все, что знаю, Гувер обгадит свои долбаные штаны!
Он деланно пожал плечами.
– Меня это не интересует. Гувера всегда переоценивают. А все, что меня интересует, – это правда.
– Элиот, пожалуйста. Ты же не наивный человек. И не притворяйся таким.
– Твои показания могут быть очень ценными. Ты – единственный человек, который не состоял в бандитской группе, часто лично встречался с Нитти. Твои показания будут правдивыми, не такими, что дали Биофф, Браун и Дин.
– Так эти три подсадные утки заговорили?
Он кивнул.
– Они молчали во время первого процесса, но когда стали известны довольно суровые приговоры и они поняли, насколько тюремная жизнь отличается от жизни в «Эль Мокамбо», их языки стали развязываться.
– В Голливуде они болтались в «Трокадеро», Элиот, но это неважно. Я не хочу вступать в игру.
Кто-то постучал в дверь, и я сказал:
– Открыто.
В комнату вошел Билл Друри.
Он не был крупным мужчиной, наверное, пяти футов девяти дюймов росту и весом около ста шестидесяти фунтов, но у него были широкие плечи, и он был очень энергичным: его физическая мощь подавляла. Друри повесил свое верблюжье пальто рядом с пальто Элиота и свой котелок тоже. На нем были надеты типичный модный костюм с черным жилетом в серую полоску, яркий красно-синий галстук и сверкающие начищенные ботинки. Билл был одет лучше всех честных полицейских, каких я когда-либо встречал.
И был одним из самых дружелюбных, если только вы не оказывались членом Компании. Он подошел к нам с широкой улыбкой, пожав руку сперва мне а затем Элиоту. Его темные волосы были зачесаны на лысеющей голове таким образом, чтобы казалось, что их больше, но на самом деле эффект был минимальным. Темные живые глаза были близко посажены по бокам выдающегося носа, под которым упрямая нижняя челюсть не могла скрыть намечающегося второго подбородка.
– Геллер, – весело сказало он, садясь рядом с Элиотом, – ты и вправду выглядишь как оживший мертвец.
– Ты, по крайней мере, честный человек, – проговорил я. – Но толстый и нарядный.
– Когда твоя жена работает, – сказал Билл, взмахнув рукой, – то почему бы и нет?
У меня не было против этого никаких доводов.
– Предполагаю, Элиот уже накачал тебя? – спросил он.
– Да, в некотором роде.
– Поскольку мы твои старые приятели, то нас попросили подготовить почву для федерального обвинителя. Они хотят, чтобы ты выступил свидетелем.
– Тогда, надо думать, они вызовут меня в суд.
– Они хотят, чтобы ты пришел по доброй воле.
– Ты не знаешь меня, лейтенант. Добровольно – это пока длится день.
– А дни все короче. Знаю, знаю. И я уже капитан.
– Серьезно? И как изменился мир с тех пор, как ты стал качаться на волнах удовольствия? Элиот повернулся к Биллу и сказал:
– У меня такое чувство, что мы навязываем Нату свою дружбу.
– Если это так, – сказал Билл мне искренне, – то я извиняюсь. Я думаю, ты знаешь, как Компания прижала все профсоюзы, а сейчас у нас наконец-то появилась возможность разделаться с мафией. Твои знания могут сыграть большую роль.
– Что-то я сомневаюсь, – проговорил я. – Мошенничество в ИАТСЕ должно быть наконец раскрыто. Мы говорим сейчас не только о мафиозном контроле над ИАТСЕ, но и над советами рабочих, в которые входит двадцать пять местных профсоюзов, двести тысяч членов – дворников, проходчиков, мойщиков машин. А кроме советов рабочих, существует еще профсоюз сантехников, служащих отелей, буфетчиков, водителей грузовиков, работников прачечных, торговцев...
– Я понял, Билл.
– Тогда помоги Большому жюри.
– Можно мне спросить кое-что? У вас обоих. Вы все время говорите о взяточничестве и мошенничестве в ИАТСЕ. Что это за взятки? Насколько я помню, существовал договор между руководителями кинобизнеса и преступным миром. С каких это пор страхование на случай забастовок называется взяточничеством?
Друри в конце концов разозлился.
– Не знаю, как это еще можно назвать. Я положил ноги на стол и откинулся на своем вертящемся кресле.
– Вот что я тебе скажу. Я буду свидетелем. Я буду надрываться, выкладывая все секреты о Нитти, которые мне известны. Я расскажу тебе и Большому жюри такие вещи, от которых волосы на твоей голове станут курчавее, чем в одном месте. Я расскажу Богу и людям все, что знаю, и получу, таким образом, гарантию на то, что я кончу на улице с пулей в голове.
Но начала разуверь меня в одном. Я хочу быть уверенным, что эти руководители кинобизнеса тоже получат обвинение – как Нитти и Компания.
Элиот замолчал, глядя в окно. Друри выпрямился на своем стуле, уверенный в своих принципах. – Я ничего об этом не знаю, – произнес он, – знаю лишь одно: это наш шанс покончить и с Нитти, и с Кампанья, и с Рикка, и со всей их братией. – На смену им в этом случае придет другая братия, и будут ли они лучше? О ком мы говорим: об Аккардо? Гианчана? Вот будет замечательно! Нитти, по крайней мере, свел кровопролитие к минимуму.
Друри покачал головой.
– Как ты можешь говорить что-то хорошее об этом чертовом сукином сыне?
– Нитти ничуть не хуже, чем все остальные ребята в его Компании, а может, черт возьми, и немного лучше. Я ведь помню Капоне, да и ты тоже, Билл.
– Нат, я в тебе разочаровываюсь.
– Я тебе уже сказал, что выступлю свидетелем. Я буду заливаться, как Нельсон Эдди, сидящий на раскаленных углях. Но я хочу на суде увидеть и Луи Б. Майера, и Джека Уорнера, и Джо Шенка, сидящих за решеткой по соседству с Нитти, Кампанья и Рикка.
– Шенк отбывал тюремное заключение.
– За неуплату налогов, и недолго.
Элиот мрачно взглянул на меня.
– Они ведь все равно могут прислать тебе повестку в суд, Нат. Ты же знаешь.
– Ты не слышал? Я устал от войны, у меня был шок, была амнезия, ты забыл? Спроси у медиков.
Элиот, глядя вниз, покачал головой. Билл был ошарашен.
– Билл, эти голливудские мерзавцы – Биофф, Браун и Дин – хотели выйти сухими из воды. А рабочие знали, что в их профсоюзе орудуют гангстеры, но считали, что те платят им какие-то дополнительные деньги, и поэтому смотрели на бандитов сквозь пальцы. Поэтому говорю вам: посадите их. Посадите всех.
Друри хотел что-то сказать, но тут зазвонил телефон. Глэдис сказала, что спрашивают Друри.
– Я оставил твой номер, – сказал он, беря трубку. – Надеюсь, ты не возражаешь.
Я отмахнулся от него.
Друри почти все время слушал, поэтому я тихо спросил Элиота:
– Нормально себя чувствуешь? Он вновь слегка улыбнулся.
– Все в порядке. Просто я рад, что ты вернулся из этого ада. Почему бы мне не угостить тебя обедом сегодня вечером?
– Действительно, почему бы не сделать этого?
Друри закашлялся.
– Иисусе Христе, – проговорил он в трубку, и мы посмотрели на него.
Потом он произнес:
– Прямо сейчас, – дал мне трубку и встал. – Почему бы тебе не пойти со мной. Геллер? – спросил
– Лицо его посерело. – Тебя может кое-что заинтересовать.
– Что?
– Увидишь подтверждение своей теории о том, как Нитти и его компания стараются избегать кровопролитий.
– О чем это ты говоришь?
– Бери пальто и пошли на Аддисон-стрит, в «Лейквью». Тебе, наверное, будет интересно увидеть, что стало с Эстелл Карей.
3
Под красным шелковым халатом виднелось ее обнаженное тело, но смотреть было уже не на что. Не осталось ничего от того, какой она была раньше.
Она лежала на плюшевом ковре под перевернутым стулом в столовой своей пяти-комнатной квартиры на третьем этаже дома номер пятьсот двенадцать на Вест-Аддисон. Многоквартирный дом для зажиточных людей находился около озера в Норт-Сайде. Она жила неплохо. Смерть все разрушила.
Ее волосы – в последний раз, когда я ее видел, она выкрасила их в рыжий цвет – были в ужасном состоянии. Их клоками отрывали, или отрезали, и эти клоки волос валялись повсюду на полу, как в парикмахерской. Лицо было узнаваемо, несмотря на порезы, шрамы и синяки, оставившие фиолетовые, черные и красные пятна на ее белой коже, несмотря на рваную рану, вторая пересекала ее левый глаз, и колотые раны на щеках, и окровавленный сломанный нос, и разбитые полные губы. Ее горло было перерезано от уха до уха – не для того, чтобы убить: ее пытали. И она пережила все это.
Нижняя часть красного шелкового халата была сожжена, как и сама Эстелл: ее ноги обуглились. Как и рука. Кто-то поджег халат – плеснул на него виски и бросил сверху горящую спичку. Наверное, это было именно так. А она потушила огонь руками, или пыталась это сделать. Ей в некотором роде повезло только нижняя часть ее тела обгорела, и даже можно было понять, что ее халат прежде был красным и шелковым. Но огонь распространился по ковру и там встретил пролитую бутылку виски, а уж затем он разбушевался. Две ближние стены от пола до потолка почернели и намокли от воды, которую на них вылили пожарные. В комнате стоял резкий запах дыма, который, впрочем, не заглушал запаха смерти, запаха паленой человеческой плоти. Не заглушал он и воспоминаний об отвратительном ветре, несшем с собой вонь гниющих трупов япошек, которые раздувались в траве кунаи, об обуглившемся развороченном танке у Матаникау... А потом я оказался в коридоре. Я стоял, прислонившись к стене. Я согнулся и старался не сблевать и не дать куску солонины из «Биньона» выскочить из моего живота.
Друри оказался рядом со мной; он положил руку мне на плечо, и ему стало стыдно за самого себя. Я стоял там и смотрел на Эстелл Карей. Я окостенел и не знаю, сколько простоял так, глядя на нее. А комната постепенно наполнялась полицейскими. Друри был смущен:
– Черт возьми. Геллер. Я не думал... Извини...
Я задыхался и не мог говорить.
– Я хотел добиться своего. А потом подвернулся этот случай, и я решил, что это подходящий повод.
– Не говори всего этого парню, который изо всех сил старается, чтобы его не вывернуло, хорошо, Билл?
– Нат. Извини. Черт! Я чувствую себя идиотом.
Я отошел от стены; кажется, я мог стоять без посторонней поддержки.
– А знаешь, Билл, ты и есть идиот. Но... кто не бывает время от времени идиотом?
– Почему бы тебе не уйти, Нат? Иди домой. Если тебя интересует, как продвигается это грустное дело, я сообщу тебе.
Я сглотнул. Отрицательно покачал головой.
– Я останусь.
– Я был такой сволочью, используя эту мертвую девушку. Но, думаю, моего извинения довольно. После того, что ты пережил на войне, у меня должно было хватить ума, чтобы...
– Да заткнись ты к дьяволу! Давай войдем внутрь.
Еще когда мы с Друри занимались карманниками, он хорошо знал, что нас с Эстелл связывают особые отношения. Поэтому с его стороны было жестоко приводить меня сюда. С другой стороны, принимая решение взять меня с собой, он не видел трупа, не знал, в каком он состоянии. Я сомневаюсь, что Друри позвал бы меня, знай он все подробности.
К тому же ему можно было найти оправдание: я был единственным человеком, который официально мог опознать тело.
Ленч остался у меня внутри, но меня трясло. Мы прошли через вестибюль в гостиную и затем вновь вошли в столовую. Было холодно: окна открыли, чтобы выветрить запах дыма, и холодный зимний воздух врывался в комнату. Элиот не пошел с нами: у него были дела в банковском здании. Друри привез меня сюда в машине без карточек потребления горючего. Пожарные, которые первыми оказались на месте происшествия, и сосед Эстелл, увидевший, как дым ползет по коридору из квартиры, и вызвавший пожарных, побывали здесь и ушли.
Пожар охватил лишь одну комнату, в которой обгорели только две стены. В квартире остались два патрульных офицера, Друри и два детектива. Друри работал в этом округе, и ему часто приходилось по работе бывать в Таун-Холл-стейшн – расположенной неподалеку городской тюрьме. Скоро сюда заявятся еще полицейские и другие специалисты – фотографы, медицинский эксперт, сыщики из города. А до тех пор у меня была неплохая возможность осмотреться, пока эти специалисты не испортят всей картины преступления.
Сквозь арочный проем без дверей я прошел в соседнюю комнату. Под ногами хрустели осколки стакана, который явно разбили, бросив о стену небольшой белой современной кухни. Слева стояли маленький кленовый столик и два кленовых стула, один из которых был отодвинут от стола и застрял в неестественном положении. Около стены стояли шкафы, раковина, еще шкафы. Шкафы в дальнем углу были залиты кровью Кровь была и в раковине.
– А вот последнее, что здесь сделали, – сказал я, – было убийством Эстелл. Посмотри-ка сюда.
Я указал на пол: там лежали хлебный нож с засохшей на нем кровью, окровавленная скалка, нож для колки льда с окровавленным острием, а среди всего этого валялась дубинка длиной десять дюймов – как будто ее обронили, когда дело было сделано. На стуле, который был отодвинут от кухонного стола, стоял утюг – им ее били, как мне показалось. Рядом с утюгом была пепельница, полная окурков. Пятна крови были на столе, стуле и снизу на полу.
– Здесь все и началось, – сказал Друри, уперев руки в бедра. Он разглядывал то, что стояло на стуле. На нем все еще было его верблюжье пальто. Он действительно был одет слишком хорошо для полицейского. Для честного полицейского.
– Не совсем так, – произнес я. – Взгляни.
Я указал на две чашки, стоящие на тумбочке. В одной из них было какао. На дне другой чашки был насыпан порошок какао: оставалось только долить в чашку горячего молока. Молоко все еще томилось на плите, стоявшей напротив.
– Все началось здесь, – объявил я.
– Почему ты решил?
– Она готовила чашку какао для одного из гостей, повернувшись лицом к тумбочке. И она уже пила какао сама. Они схватили ее, бросили на стул и стали избивать.
Друри сдвинул шляпу на затылок. Он сощурил свои темные глаза, расположенные по бокам неправдоподобного носа.
– Думаю, это не лишено смысла. Но почему ты считаешь, что гостей было двое?
– Два человека. Очевидно, это были мужчина и женщина.
– А как ты узнал это?
– Разбитая бутылка виски находится в другой комнате, а стакан виски был налит здесь и затем разбит о стену. Обрати внимание, она вытерла пятно на стене.
– Ну и?..
– Эстелл не пила. Я также думаю, что она не держала в доме спиртного для гостей, хотя могу ошибаться.
– Ты не ошибаешься, – заверил меня Друри. Его сыщики уже определили это.
– Я считаю, – продолжал я, – что бутылку виски сюда принес один из убийц вот в этом бумажном пакете.
Смятый бумажный пакет валялся в углу.
Друри взял его, расправил и заглянул в пакет.
– Здесь есть ценники. Это из соседнего винного магазина.
– На языке детективов это называется ключом к разгадке, капитан.
Он лишь улыбнулся мне, ведь мы были друзьями долгое время.
– Я склонен согласиться с тобой, что виски, скорее всего, принес мужчина. Но то, что Эстелл готовила вторую чашку какао, еще не означает, что вторым человеком была женщина. Мужчины тоже иногда пьют молоко.
– Это мужчина и женщина. Мужчина использовал тяжелое оружие – дубинку, а женщина пользовалась женскими орудиями: утюгом, кухонными принадлежностями – скалкой, ножом для колки льда, хлебным ножом.
Друри подумал, потом кивнул.
– Дальше, – продолжал я. – Эстелл не курила. А на некоторых окурках – которые есть и в столовой – остались следы губной помады. На некоторых следов нет. Это были женщина и мужчина.
Друри улыбнулся и пожал плечами.
– Мужчина и женщина, – сказал он.
Я подошел к пепельнице и встал на колени.
– Через некоторое время они проволокли ее в столовую – за волосы, скорее всего. Везде валяются клочья волос. Рыжих. Ее волос.
Он встал на колени рядом со мной.
– А ты не забыл, как работают детективы.
Я уж не стал говорить ему, что это было единственной возможностью для меня оставаться в этом склепе. Я делал над собой усилие – точно так же, как если бы пытался засунуть пасту обратно в тюбик.
Я мог смотреть на все это лишь как профессионал Я старался не думать об обгоревшем трупе, но запах гари проникал мне в нос. Я старался не вспоминать нежного розового тела девушки, которую прежде любил.
– Это были ее друзья, – сказал я, поднимаясь с колен.
Друри тоже встал.
– Друзья? Едва ли!
– Может, не очень давние. Но ведь пожарнику пришлось постучать в дверь, правда? Она была заперта на ночь, верно?
– Да, – сказал он. – Из этого мы можем сделать вывод, что она заперла ее на ночь и открыла своим знакомым.
– И чувствовала себя в безопасности, впустив эту милую парочку и заперев дверь снова, когда они вошли.
– Итак, она знала их. Согласен. Но это вовсе не значит, что они были ее друзьями.
– Нет, друзьями. Они отлично знали, что у нее в доме не водится спиртного, и принесли бутылку с собой. Эстелл пригласила их в кухню. Одному из них она стала готовить какао. Это были ее друзья.
Друри слегка улыбнулся и пожал плечами.
– Друзья, – согласился он.
– Задняя дверь тоже заперта, – заметил я.
– Да. Здесь мы встречаемся с обычной тайной запертой двери.
– Нет никакой тайны, – сказал я, отперев дверь и выглянув наружу. – Это защелкивающийся замок. Убийцы вышли через эту дверь и захлопнули ее за собой.
Друри криво улыбнулся.
– Здесь нет ничего такого, о чем бы я не мог догадаться.
– Конечно, – произнес я, умудрившись улыбнуться ему в ответ. – Но я не против того, чтобы за пару минут определить кое-что и спасти тебя от двухтрехчасовых размышлений.
– Тебе бы по радио вещать. Кантор мог бы воспользоваться помощью. Хочешь взглянуть на спальню? Может, ты избавишь меня от раздумий и о том, что мы там увидим?
Как и во всей квартире, в спальне был беспорядок: розовая поверхность матраса исколота ножом, белая французская деревенская мебель перевернута, кое-что сломано.
– Что они искали? – спросил я. – Они явно пытали ее, стараясь заставить говорить. Что она скрывала? Что она знала?
Друри пожал плечами.
– Я вовсе не уверен, что они старались заставить ее говорить. Я считаю, что они это делали для устрашения.
– Объясни мне, что ты хочешь сказать.
– Разве это не очевидно? Все дело в Большом жюри, Нат. Ники Дин раскололся последним. Сначала Биофф, затем Браун. А последним – Дин. Он начал сотрудничать с дядюшкой Сэмом совсем недавно – когда ему посулили сократить заключение.
– И ты считаешь, что убийство его девушки стало напоминанием Компании Дину, чтобы заставить его молчать?
– Да. Конечно.
– Тогда почему ее просто не убили? Почему ее пытали?
– Для пущего устрашения. Чтобы попасть Ники меж его густых бровей.
– Да, конечно, но только это не почерк Нитти.
– Про прежнего Нитти это можно было сказать. Но сейчас он находится под давлением.
– С каких пор?
– Как поется в песне – с тех пор, как ты ушел. Тут был большой скандал вокруг того, что Нитти приторговывает наркотиками в частных школах. Когда пресса раскопала это, он растерял все свои контракты, которые приносили ему немалую прибыль. А затем мэр Келли, желая сохранить лицо, позволил нам разгромить букмекерские притоны и ночные клубы, принадлежащие Нитти. Закрылся даже «Колони клаб».
– Где Эстелл работала тогда?
Друри указал на изодранную кровать.
Она, скорее всего, работала здесь. – Почему ты так решил?
– Сержант Донахью бегло осмотрел эту комнату, и у него сложилось впечатление, что все это имеет отношение к девушкам по вызову.
Он подвел меня к шкафу; один из ящиков был вынут, а его содержимое разбросано. В основном это были связки писем. Интересно, кто разбросал письма убийцы или полиция? Друри огляделся и нашел маленькую черную записную книжку, которую вытащил из-под разбросанных вещей. Он стал листать ее. Читая, он улыбался.
– Ну-ну, – сказал Друри, проводя пальцем по странице. Потом, перелистнув другую страницу, он стал водить пальцем по ней. – Очень знакомые имена. Некоторых весьма преуспевающих людей – врачей, юристов. А вот Вайман – бизнесмен в области изготовления металлоконструкций. Не так давно он был участником шумного бракоразводного процесса...
– Так она, значит, была девушкой по вызову...
– Посмотри-ка, – он продолжал перелистывать страницы. – Видишь – здесь другие имена... ее дружков – с тех пор как она стала одной из двадцати шести девушек. Все они были проститутками высокого класса.
– Так ты хочешь сказать, что она была их «мадам»?
Друри пожал плечами.
– Что-то в этом роде. Можешь думать, что она была чем-то вроде сводни. Но с какой стороны ни посмотри, она сама этим зарабатывала себе на жизнь.
Я не мог с ним спорить.
– Ну хорошо, – произнес я, – у тебя еще будет веселое времечко, когда ты будешь доказывать причастность к этому Компании.
Его лицо потемнело.
– Это почему?
– Если ее пытали не для того, чтобы она заговорила, то что это означает? Это сделали для назидания, как ты и сказал. Есть еще один вариант – ее пытали для того, чтобы увидеть ее страдания и получить от них удовольствие. Из мести.
– Да. И что?
– А то, что эта девушка по вызову умерла от пыток. Она встречалась слишком со многими важными персонами, а одним из ее мучителей, из ее убийц была женщина. Ну а теперь что скажешь с высоты своего положения?
Друри проворчал:
– Ревнивая жена.
– Ты понял. Смотри, как бы газеты не вцепились в эту версию.
– Может быть, – сказал он, бросив на меня один из своих самых эффектных официальных взглядов. – Мы последуем этим путем. Я не имею ничего против. Ты слышал, когда мы вошли, соседка снизу говорила, что она видела, как какой-то парень побежал по улице. Она сказала, что это было около половины третьего и у него в руках были меховые шубы. А в «Лейквью» за последние три месяца произошла целая серия ограблений квартир. Но мне кажется, что в этом случае убийцы взяли шубы лишь для отвода глаз, чтобы это было похоже на ограбление, а не на убийство. Как бы то ни было, я нутром чую, что здесь замешана Компания.
А я мог чуять только запах паленой плоти. Мой ленч опять взбунтовался у меня внутри. «Будь копом», – говорил мне внутренний голос.
– Кто-то что-то искал, – произнес я, стараясь смотреть на вещи глазами профессионала. – Но что именно?
Пожатие плечами.
– Может, бриллианты. Известно, что они у нее были. Это, конечно, не объясняет ее убийство: почему бы убийце, кстати, не прихватить несколько вещиц? И в то же время запутать следы для полиции.
В этом был определенный смысл. Но тут вдруг в комнату вошел сержант Донахью. Этот детектив был крупным человеком средних лет с лицом, как у бассета. В руках он держал дорогие ювелирные украшения, в том числе бриллиантовое кольцо и сверкающий бриллиантовый браслет.
– Мы нашли это в тайнике у плинтуса, – сказал Донахью, – в гостиной.
Из-за его лица, похожего на морду собаки, этой печальной на вид породы, новость прозвучала особенно невесело.
– Бриллиантам повезло, – произнес я.
– Это просто означает, что убийцы не нашли этих чертовых вещиц, – сказал Друри, пожимая плечами.
– А также, – вновь заговорил Донахью, держа драгоценности в одной руке и сунув другую в карман, – мы нашли вот это. – Он показал маленький серебряный револьвер с перламутровой рукояткой.
Друри взял пистолет.
– Не слишком-то он ей помог – спрятанный, – правда?
С этими словами Друри положил револьвер в карман.
– А в шкафу висит еще соболья шуба, – тоскливо проговорил Донахью и вышел.
– Едва ли кража мехов была мотивом для преступления – сказал я. – А если они искали не меха и не драгоценности, то что?
– Деньги, – ответил Друри.
– Это возможно, – признался я. – Но известно, что Эстелл всегда держала деньги не дома, а в банках в депозитных ящиках. Она любила жить за чужой счет и у нее редко бывали свои деньги, да еще дома.
– Говорили, – осторожно проговорил Друри, и у меня появилось такое чувство, что он ждал, пока мы останемся вдвоем, чтобы сказать мне это, – что фонд, возглавляемый Ники Дином, – что-то вроде организации по сбору налогов с членов профсоюза работников сцены, – был опустошен еще до того, как его посадили. Дин отказывался говорить об этом, но эту сумму оценивает примерно в миллион долларов.
Тот самый позорный двухпроцентный налог, о котором говорил мне Монтгомери.
– Господи, – продолжил я сценарий, – надо думать, сплетничают и о том, что эти деньги были доверены Эстелл – самим Ники и для него же – до тех пор, пока он не выйдет из тюрьмы.
Друри кивнул.
– Тогда это мог быть кто угодно, Билл. Любой, кто знал Эстелл и знал об этом миллионе. Ее пытали, а она молчала. Она держалась за эти деньги до последнего. Это похоже на нее, на эту маленькую жадную сучку. Черт бы ее побрал.
– Нат, извини меня, что я втянул тебя в это...
– Заткнись. Перестань говорить об этом.
– Можно тебя спросить кое о чем?
– Спрашивай.
– Предположим, я докажу, что Нитти имел к этому отношение. Не обязательно в суде, потому что лишь Бог знает, возможно ли это. Ты знаешь о документе который касается раскрытия убийств. Предположим, для того чтобы ты был удовлетворен, я докажу, что это сделал Нитти. Ты расскажешь то, что знаешь, в качестве свидетеля, если тебя вызовет Большое жюри?
Она лежала на плюшевом ковре под перевернутым стулом в столовой своей пяти-комнатной квартиры на третьем этаже дома номер пятьсот двенадцать на Вест-Аддисон. Многоквартирный дом для зажиточных людей находился около озера в Норт-Сайде. Она жила неплохо. Смерть все разрушила.
Ее волосы – в последний раз, когда я ее видел, она выкрасила их в рыжий цвет – были в ужасном состоянии. Их клоками отрывали, или отрезали, и эти клоки волос валялись повсюду на полу, как в парикмахерской. Лицо было узнаваемо, несмотря на порезы, шрамы и синяки, оставившие фиолетовые, черные и красные пятна на ее белой коже, несмотря на рваную рану, вторая пересекала ее левый глаз, и колотые раны на щеках, и окровавленный сломанный нос, и разбитые полные губы. Ее горло было перерезано от уха до уха – не для того, чтобы убить: ее пытали. И она пережила все это.
Нижняя часть красного шелкового халата была сожжена, как и сама Эстелл: ее ноги обуглились. Как и рука. Кто-то поджег халат – плеснул на него виски и бросил сверху горящую спичку. Наверное, это было именно так. А она потушила огонь руками, или пыталась это сделать. Ей в некотором роде повезло только нижняя часть ее тела обгорела, и даже можно было понять, что ее халат прежде был красным и шелковым. Но огонь распространился по ковру и там встретил пролитую бутылку виски, а уж затем он разбушевался. Две ближние стены от пола до потолка почернели и намокли от воды, которую на них вылили пожарные. В комнате стоял резкий запах дыма, который, впрочем, не заглушал запаха смерти, запаха паленой человеческой плоти. Не заглушал он и воспоминаний об отвратительном ветре, несшем с собой вонь гниющих трупов япошек, которые раздувались в траве кунаи, об обуглившемся развороченном танке у Матаникау... А потом я оказался в коридоре. Я стоял, прислонившись к стене. Я согнулся и старался не сблевать и не дать куску солонины из «Биньона» выскочить из моего живота.
Друри оказался рядом со мной; он положил руку мне на плечо, и ему стало стыдно за самого себя. Я стоял там и смотрел на Эстелл Карей. Я окостенел и не знаю, сколько простоял так, глядя на нее. А комната постепенно наполнялась полицейскими. Друри был смущен:
– Черт возьми. Геллер. Я не думал... Извини...
Я задыхался и не мог говорить.
– Я хотел добиться своего. А потом подвернулся этот случай, и я решил, что это подходящий повод.
– Не говори всего этого парню, который изо всех сил старается, чтобы его не вывернуло, хорошо, Билл?
– Нат. Извини. Черт! Я чувствую себя идиотом.
Я отошел от стены; кажется, я мог стоять без посторонней поддержки.
– А знаешь, Билл, ты и есть идиот. Но... кто не бывает время от времени идиотом?
– Почему бы тебе не уйти, Нат? Иди домой. Если тебя интересует, как продвигается это грустное дело, я сообщу тебе.
Я сглотнул. Отрицательно покачал головой.
– Я останусь.
– Я был такой сволочью, используя эту мертвую девушку. Но, думаю, моего извинения довольно. После того, что ты пережил на войне, у меня должно было хватить ума, чтобы...
– Да заткнись ты к дьяволу! Давай войдем внутрь.
Еще когда мы с Друри занимались карманниками, он хорошо знал, что нас с Эстелл связывают особые отношения. Поэтому с его стороны было жестоко приводить меня сюда. С другой стороны, принимая решение взять меня с собой, он не видел трупа, не знал, в каком он состоянии. Я сомневаюсь, что Друри позвал бы меня, знай он все подробности.
К тому же ему можно было найти оправдание: я был единственным человеком, который официально мог опознать тело.
Ленч остался у меня внутри, но меня трясло. Мы прошли через вестибюль в гостиную и затем вновь вошли в столовую. Было холодно: окна открыли, чтобы выветрить запах дыма, и холодный зимний воздух врывался в комнату. Элиот не пошел с нами: у него были дела в банковском здании. Друри привез меня сюда в машине без карточек потребления горючего. Пожарные, которые первыми оказались на месте происшествия, и сосед Эстелл, увидевший, как дым ползет по коридору из квартиры, и вызвавший пожарных, побывали здесь и ушли.
Пожар охватил лишь одну комнату, в которой обгорели только две стены. В квартире остались два патрульных офицера, Друри и два детектива. Друри работал в этом округе, и ему часто приходилось по работе бывать в Таун-Холл-стейшн – расположенной неподалеку городской тюрьме. Скоро сюда заявятся еще полицейские и другие специалисты – фотографы, медицинский эксперт, сыщики из города. А до тех пор у меня была неплохая возможность осмотреться, пока эти специалисты не испортят всей картины преступления.
Сквозь арочный проем без дверей я прошел в соседнюю комнату. Под ногами хрустели осколки стакана, который явно разбили, бросив о стену небольшой белой современной кухни. Слева стояли маленький кленовый столик и два кленовых стула, один из которых был отодвинут от стола и застрял в неестественном положении. Около стены стояли шкафы, раковина, еще шкафы. Шкафы в дальнем углу были залиты кровью Кровь была и в раковине.
– А вот последнее, что здесь сделали, – сказал я, – было убийством Эстелл. Посмотри-ка сюда.
Я указал на пол: там лежали хлебный нож с засохшей на нем кровью, окровавленная скалка, нож для колки льда с окровавленным острием, а среди всего этого валялась дубинка длиной десять дюймов – как будто ее обронили, когда дело было сделано. На стуле, который был отодвинут от кухонного стола, стоял утюг – им ее били, как мне показалось. Рядом с утюгом была пепельница, полная окурков. Пятна крови были на столе, стуле и снизу на полу.
– Здесь все и началось, – сказал Друри, уперев руки в бедра. Он разглядывал то, что стояло на стуле. На нем все еще было его верблюжье пальто. Он действительно был одет слишком хорошо для полицейского. Для честного полицейского.
– Не совсем так, – произнес я. – Взгляни.
Я указал на две чашки, стоящие на тумбочке. В одной из них было какао. На дне другой чашки был насыпан порошок какао: оставалось только долить в чашку горячего молока. Молоко все еще томилось на плите, стоявшей напротив.
– Все началось здесь, – объявил я.
– Почему ты решил?
– Она готовила чашку какао для одного из гостей, повернувшись лицом к тумбочке. И она уже пила какао сама. Они схватили ее, бросили на стул и стали избивать.
Друри сдвинул шляпу на затылок. Он сощурил свои темные глаза, расположенные по бокам неправдоподобного носа.
– Думаю, это не лишено смысла. Но почему ты считаешь, что гостей было двое?
– Два человека. Очевидно, это были мужчина и женщина.
– А как ты узнал это?
– Разбитая бутылка виски находится в другой комнате, а стакан виски был налит здесь и затем разбит о стену. Обрати внимание, она вытерла пятно на стене.
– Ну и?..
– Эстелл не пила. Я также думаю, что она не держала в доме спиртного для гостей, хотя могу ошибаться.
– Ты не ошибаешься, – заверил меня Друри. Его сыщики уже определили это.
– Я считаю, – продолжал я, – что бутылку виски сюда принес один из убийц вот в этом бумажном пакете.
Смятый бумажный пакет валялся в углу.
Друри взял его, расправил и заглянул в пакет.
– Здесь есть ценники. Это из соседнего винного магазина.
– На языке детективов это называется ключом к разгадке, капитан.
Он лишь улыбнулся мне, ведь мы были друзьями долгое время.
– Я склонен согласиться с тобой, что виски, скорее всего, принес мужчина. Но то, что Эстелл готовила вторую чашку какао, еще не означает, что вторым человеком была женщина. Мужчины тоже иногда пьют молоко.
– Это мужчина и женщина. Мужчина использовал тяжелое оружие – дубинку, а женщина пользовалась женскими орудиями: утюгом, кухонными принадлежностями – скалкой, ножом для колки льда, хлебным ножом.
Друри подумал, потом кивнул.
– Дальше, – продолжал я. – Эстелл не курила. А на некоторых окурках – которые есть и в столовой – остались следы губной помады. На некоторых следов нет. Это были женщина и мужчина.
Друри улыбнулся и пожал плечами.
– Мужчина и женщина, – сказал он.
Я подошел к пепельнице и встал на колени.
– Через некоторое время они проволокли ее в столовую – за волосы, скорее всего. Везде валяются клочья волос. Рыжих. Ее волос.
Он встал на колени рядом со мной.
– А ты не забыл, как работают детективы.
Я уж не стал говорить ему, что это было единственной возможностью для меня оставаться в этом склепе. Я делал над собой усилие – точно так же, как если бы пытался засунуть пасту обратно в тюбик.
Я мог смотреть на все это лишь как профессионал Я старался не думать об обгоревшем трупе, но запах гари проникал мне в нос. Я старался не вспоминать нежного розового тела девушки, которую прежде любил.
– Это были ее друзья, – сказал я, поднимаясь с колен.
Друри тоже встал.
– Друзья? Едва ли!
– Может, не очень давние. Но ведь пожарнику пришлось постучать в дверь, правда? Она была заперта на ночь, верно?
– Да, – сказал он. – Из этого мы можем сделать вывод, что она заперла ее на ночь и открыла своим знакомым.
– И чувствовала себя в безопасности, впустив эту милую парочку и заперев дверь снова, когда они вошли.
– Итак, она знала их. Согласен. Но это вовсе не значит, что они были ее друзьями.
– Нет, друзьями. Они отлично знали, что у нее в доме не водится спиртного, и принесли бутылку с собой. Эстелл пригласила их в кухню. Одному из них она стала готовить какао. Это были ее друзья.
Друри слегка улыбнулся и пожал плечами.
– Друзья, – согласился он.
– Задняя дверь тоже заперта, – заметил я.
– Да. Здесь мы встречаемся с обычной тайной запертой двери.
– Нет никакой тайны, – сказал я, отперев дверь и выглянув наружу. – Это защелкивающийся замок. Убийцы вышли через эту дверь и захлопнули ее за собой.
Друри криво улыбнулся.
– Здесь нет ничего такого, о чем бы я не мог догадаться.
– Конечно, – произнес я, умудрившись улыбнуться ему в ответ. – Но я не против того, чтобы за пару минут определить кое-что и спасти тебя от двухтрехчасовых размышлений.
– Тебе бы по радио вещать. Кантор мог бы воспользоваться помощью. Хочешь взглянуть на спальню? Может, ты избавишь меня от раздумий и о том, что мы там увидим?
Как и во всей квартире, в спальне был беспорядок: розовая поверхность матраса исколота ножом, белая французская деревенская мебель перевернута, кое-что сломано.
– Что они искали? – спросил я. – Они явно пытали ее, стараясь заставить говорить. Что она скрывала? Что она знала?
Друри пожал плечами.
– Я вовсе не уверен, что они старались заставить ее говорить. Я считаю, что они это делали для устрашения.
– Объясни мне, что ты хочешь сказать.
– Разве это не очевидно? Все дело в Большом жюри, Нат. Ники Дин раскололся последним. Сначала Биофф, затем Браун. А последним – Дин. Он начал сотрудничать с дядюшкой Сэмом совсем недавно – когда ему посулили сократить заключение.
– И ты считаешь, что убийство его девушки стало напоминанием Компании Дину, чтобы заставить его молчать?
– Да. Конечно.
– Тогда почему ее просто не убили? Почему ее пытали?
– Для пущего устрашения. Чтобы попасть Ники меж его густых бровей.
– Да, конечно, но только это не почерк Нитти.
– Про прежнего Нитти это можно было сказать. Но сейчас он находится под давлением.
– С каких пор?
– Как поется в песне – с тех пор, как ты ушел. Тут был большой скандал вокруг того, что Нитти приторговывает наркотиками в частных школах. Когда пресса раскопала это, он растерял все свои контракты, которые приносили ему немалую прибыль. А затем мэр Келли, желая сохранить лицо, позволил нам разгромить букмекерские притоны и ночные клубы, принадлежащие Нитти. Закрылся даже «Колони клаб».
– Где Эстелл работала тогда?
Друри указал на изодранную кровать.
Она, скорее всего, работала здесь. – Почему ты так решил?
– Сержант Донахью бегло осмотрел эту комнату, и у него сложилось впечатление, что все это имеет отношение к девушкам по вызову.
Он подвел меня к шкафу; один из ящиков был вынут, а его содержимое разбросано. В основном это были связки писем. Интересно, кто разбросал письма убийцы или полиция? Друри огляделся и нашел маленькую черную записную книжку, которую вытащил из-под разбросанных вещей. Он стал листать ее. Читая, он улыбался.
– Ну-ну, – сказал Друри, проводя пальцем по странице. Потом, перелистнув другую страницу, он стал водить пальцем по ней. – Очень знакомые имена. Некоторых весьма преуспевающих людей – врачей, юристов. А вот Вайман – бизнесмен в области изготовления металлоконструкций. Не так давно он был участником шумного бракоразводного процесса...
– Так она, значит, была девушкой по вызову...
– Посмотри-ка, – он продолжал перелистывать страницы. – Видишь – здесь другие имена... ее дружков – с тех пор как она стала одной из двадцати шести девушек. Все они были проститутками высокого класса.
– Так ты хочешь сказать, что она была их «мадам»?
Друри пожал плечами.
– Что-то в этом роде. Можешь думать, что она была чем-то вроде сводни. Но с какой стороны ни посмотри, она сама этим зарабатывала себе на жизнь.
Я не мог с ним спорить.
– Ну хорошо, – произнес я, – у тебя еще будет веселое времечко, когда ты будешь доказывать причастность к этому Компании.
Его лицо потемнело.
– Это почему?
– Если ее пытали не для того, чтобы она заговорила, то что это означает? Это сделали для назидания, как ты и сказал. Есть еще один вариант – ее пытали для того, чтобы увидеть ее страдания и получить от них удовольствие. Из мести.
– Да. И что?
– А то, что эта девушка по вызову умерла от пыток. Она встречалась слишком со многими важными персонами, а одним из ее мучителей, из ее убийц была женщина. Ну а теперь что скажешь с высоты своего положения?
Друри проворчал:
– Ревнивая жена.
– Ты понял. Смотри, как бы газеты не вцепились в эту версию.
– Может быть, – сказал он, бросив на меня один из своих самых эффектных официальных взглядов. – Мы последуем этим путем. Я не имею ничего против. Ты слышал, когда мы вошли, соседка снизу говорила, что она видела, как какой-то парень побежал по улице. Она сказала, что это было около половины третьего и у него в руках были меховые шубы. А в «Лейквью» за последние три месяца произошла целая серия ограблений квартир. Но мне кажется, что в этом случае убийцы взяли шубы лишь для отвода глаз, чтобы это было похоже на ограбление, а не на убийство. Как бы то ни было, я нутром чую, что здесь замешана Компания.
А я мог чуять только запах паленой плоти. Мой ленч опять взбунтовался у меня внутри. «Будь копом», – говорил мне внутренний голос.
– Кто-то что-то искал, – произнес я, стараясь смотреть на вещи глазами профессионала. – Но что именно?
Пожатие плечами.
– Может, бриллианты. Известно, что они у нее были. Это, конечно, не объясняет ее убийство: почему бы убийце, кстати, не прихватить несколько вещиц? И в то же время запутать следы для полиции.
В этом был определенный смысл. Но тут вдруг в комнату вошел сержант Донахью. Этот детектив был крупным человеком средних лет с лицом, как у бассета. В руках он держал дорогие ювелирные украшения, в том числе бриллиантовое кольцо и сверкающий бриллиантовый браслет.
– Мы нашли это в тайнике у плинтуса, – сказал Донахью, – в гостиной.
Из-за его лица, похожего на морду собаки, этой печальной на вид породы, новость прозвучала особенно невесело.
– Бриллиантам повезло, – произнес я.
– Это просто означает, что убийцы не нашли этих чертовых вещиц, – сказал Друри, пожимая плечами.
– А также, – вновь заговорил Донахью, держа драгоценности в одной руке и сунув другую в карман, – мы нашли вот это. – Он показал маленький серебряный револьвер с перламутровой рукояткой.
Друри взял пистолет.
– Не слишком-то он ей помог – спрятанный, – правда?
С этими словами Друри положил револьвер в карман.
– А в шкафу висит еще соболья шуба, – тоскливо проговорил Донахью и вышел.
– Едва ли кража мехов была мотивом для преступления – сказал я. – А если они искали не меха и не драгоценности, то что?
– Деньги, – ответил Друри.
– Это возможно, – признался я. – Но известно, что Эстелл всегда держала деньги не дома, а в банках в депозитных ящиках. Она любила жить за чужой счет и у нее редко бывали свои деньги, да еще дома.
– Говорили, – осторожно проговорил Друри, и у меня появилось такое чувство, что он ждал, пока мы останемся вдвоем, чтобы сказать мне это, – что фонд, возглавляемый Ники Дином, – что-то вроде организации по сбору налогов с членов профсоюза работников сцены, – был опустошен еще до того, как его посадили. Дин отказывался говорить об этом, но эту сумму оценивает примерно в миллион долларов.
Тот самый позорный двухпроцентный налог, о котором говорил мне Монтгомери.
– Господи, – продолжил я сценарий, – надо думать, сплетничают и о том, что эти деньги были доверены Эстелл – самим Ники и для него же – до тех пор, пока он не выйдет из тюрьмы.
Друри кивнул.
– Тогда это мог быть кто угодно, Билл. Любой, кто знал Эстелл и знал об этом миллионе. Ее пытали, а она молчала. Она держалась за эти деньги до последнего. Это похоже на нее, на эту маленькую жадную сучку. Черт бы ее побрал.
– Нат, извини меня, что я втянул тебя в это...
– Заткнись. Перестань говорить об этом.
– Можно тебя спросить кое о чем?
– Спрашивай.
– Предположим, я докажу, что Нитти имел к этому отношение. Не обязательно в суде, потому что лишь Бог знает, возможно ли это. Ты знаешь о документе который касается раскрытия убийств. Предположим, для того чтобы ты был удовлетворен, я докажу, что это сделал Нитти. Ты расскажешь то, что знаешь, в качестве свидетеля, если тебя вызовет Большое жюри?