Колос Иван. За час до рассвета

   Под конец своего рассказа попросила:
   - Пожалуйста, заберите меня в партизанский отряд.
   - Ладно! Сегодня вечером мы уйдем, дела кой-какие есть, а на обратном пути заберем тебя.
   - Спасибо, - улыбнулась девушка.
   Было далеко за полночь, когда Савчук сказал:
   - Ребята, пора... А молодые-то где?
   К Савчуку подошел старик:
   - Я - отец молодой. Они, знаете, страшно перепугались... - Старик замялся, окликнул: - Адам! Адам! Выходите!..
   Жених и невеста вылезли из-под кровати под дружный смех партизан. Вид у них был далеко не свадебный.
   - А жених-то, часом, не полицейский?
   - Нет, нет, что вы! - поспешил ответить старик.
   - Ну, друзья, - сказал Савчук, подходя к молодым, - война войной, а жизнь жизнью! Желаю вам счастья! Только с полицейскими якшаться не советую. Гриша, смотри в оба! Да чтоб свадьба прошла как положено. А мы в путь...
   Партизаны вышли из хаты. На востоке ярко светила луна, хрустел под ногами первый снежок. Впереди понуро шли полицейские.
   - Товарищ командир, - окликнул Савчука один из партизан, - что с ними возиться? В расход их - и все!
   - Какой шустрый! Нет, посмотрим, сумеют ли они свою вину искупить.
   Партизаны поняли, что командир что-то задумал. Подошли к железной дороге.
   - Вот что, друзья ситцевые, - обратился Савчук к полицейским. Пойдете вместе с нами на железную дорогу, обезоружите патруль и заминируете полотно. Понятно? Но смотрите: малейшее отступление от приказа - пуля в лоб.
   В условленном месте партизан встретил связной с железнодорожной станции и сообщил, что через два часа должен проследовать поезд.
   Приготовив две мины, партизаны, прячась в кустах, подползли к насыпи.
   Минут через двадцать послышались шаги, а затем партизаны увидели силуэты трех идущих людей. Савчук подал знак, и полицейские набросились на гитлеровцев. Раздался выстрел, за ним - еще. Все трое были уничтожены.
   - Ну, а теперь на насыпь! - крикнул Савчук.
   Когда партизаны подбежали к рельсам, со стороны переезда застрочил пулемет. Вспыхнули и повисли в воздухе ракеты. Стало светло как днем. Нужно было отходить, но Савчук не спешил. Он знал, что гитлеровцы стреляют из окопов и преследовать партизан не будут.
   Проверив еще раз, правильно ли поставлены нажимные мины, Савчук отдал приказ отойти и залечь в ста метрах от насыпи. Гитлеровцы еще долго вели беспорядочную стрельбу, потом все стихло. В семь утра подрывники услышали шум приближающегося поезда. Через несколько минут раздался взрыв. Поезд шел на малой скорости, и с рельсов сошли только платформы с песком, вагоны с гитлеровцами повреждены не были. Партизанам пришлось обстрелять эшелон и отойти.
   ...Вернулся Андрей Савчук со своей группой на хутор только под вечер следующего дня. Увидев командира, партизан-гармонист с трудом проговорил:
   - На сто два колена польку играл, товарищ командир! Все довольны.
   - Молодец! А как Настя?
   - Ничего. Ждет вас.
   К Савчуку неуверенно подошел хозяин дома:
   - Мы за вас тут беспокоились. Такая пальба была - ух!..
   - Фрицам, отец, дали прикурить по всем правилам, - смеясь, проговорил Савчук.
   - Так, может, командир, выпьет за счастье молодых? А?
   - Выпить так выпить. Эй, ребята! - крикнул Савчук. - Заходи в хату.
   Партизаны по одному заходили в хату, выпивали по чарке самогону, поздравляли молодых и выходили на улицу. Пригласили выпить и полицейских. Савчук сказал им:
   - Ну, часть своей вины вы сегодня искупили. Пейте - и шагом марш в свой полицейский участок! Там уничтожите начальника полиции и вернетесь через четыре дня сюда на хутор, доложите о выполнении задания. Ясно?
   - Ясно, ясно, командир, - обрадованно закивали полицейские.
   "Я его знаю!"
   Группа Савчука вернулась под вечер в село, где стоял штаб бригады. Савчук отправился на доклад к Малашенко, который жил в доме бригадных разведчиков. Он вошел в хату, поздоровался с партизанами и приготовился докладывать. Малашенко сидел в углу за столом и что-то писал.
   - Товарищ командир... - начал Савчук.
   - Можете не докладывать. Меня уже информировали о ваших действиях.
   Малашенко вскочил, выхватил пистолет и наставил на Савчука.
   - Вы арестованы. Взять его! - приказал Малашенко находившимся тут же трем разведчикам.
   Савчук не ожидал такого приема, но когда к нему подошел партизан, он спокойно вынул из кобуры пистолет и положил на стол.
   - Это приказ комбрига? - спросил он.
   - Это мой приказ! Вы отпустили полицейских!
   Савчука отправили в хату, отведенную под гауптвахту, и сдали часовому.
   Утром, узнав, что Савчук арестован, я поспешил к Малашенко.
   - Понимаете, - объяснил он, - отпустил полицейских, спаивал на хуторе партизан и задание не выполнил. Мне кажется, что он с кем-то связан.
   - А девушку кто привел сюда?
   - Савчук! С полицейскими приехала на свадьбу, отплясывала с ними, из-за этого и пострадала, а он ее притащил сюда, в наш лагерь!
   Вечером я навестил Настю, поговорил с ней, разузнал подробности ее появления на хуторе. На следующий день мы проверили факты, которые она мне сообщила. Все подтвердилось.
   Я рассказал обо всем этом комбригу Томилову.
   - Может, мы ее еще и в разведку возьмем, - добавил я. - Девушка толковая, комсомолка, здешних людей знает... Присмотримся.
   - Ну, дело, конечно, хозяйское, - сказал немного удивленным тоном Томилов.
   Через три дня Савчука вернули к разведчикам.
   - Приказ начальника есть приказ! Заслужил, значит, вот и оказался на гауптвахте, - говорил он.
   На шестые сутки вышла из лазарета Настя. Мы поручили ей кашеварить, она с радостью принялась за дело и оказалась отличным поваром.
   Настя жила в хате с партизанкой тетей Нюрой. Они сдружились, и часто после похода или в часы отдыха Настя рассказывала тете Нюре о своих родителях, о том, как над ней измывался полицейский, как ее посадили в подвал эсэсовцы. Рассказала она и о своей мечте встретиться после войны с любимым пареньком, который был где-то на фронте.
   Как-то Настя вбежала в хату бледная и расстроенная. Тетя Нюра никогда ее такой не видела.
   - Что с тобой, Настенька?
   - Ой, тетя Нюра, по-моему, это он! Я его знаю!
   - Кто "он"? Кого ты знаешь?
   - Тетя Нюра, кто этот человек, ну тот, что с разведчиками живет, в коричневом полушубке ходит?
   - А... - улыбнулась тетя Нюра, - так это Малашенко. Влюбилась... Ох и храбрец!..
   Настя огляделась и, наклонившись к тете Нюре, зашептала:
   - Я этого человека видела весной в полиции в нашей деревне Оснежицы.
   - Кого?
   - Да вот этого, в коричневом полушубке...
   - Ты, девонька, что-то попутала.
   - Ой нет, тетя Нюра... Полицейский, который надо мной измывался, когда меня выпустили из подвала, привел меня к начальнику полиции, и тот сказал: "Тебя берет на попечение наш работник. Он говорит, что ты выйдешь за него замуж. А то бы тебе несдобровать, комсомолка!" В это время в комнату зашел этот человек, ну что в полушубке теперь... Мы вышли, а полицейский сказал мне, что, мол, какой-то начальник из Берлина прибыл.
   - Бог с тобой, Настенька! Не может быть!
   - Тетя Нюра, клянусь - он!
   - Ты об этом пока никому не говори. А вечером вернется с задания наш капитан, ему и расскажешь, - посоветовала тетя Нюра.
   Под вечер мы с радистом Дмитрием Стенько зашли к Насте. Она подробно рассказала, где и когда встречала Малашенко. Мы занялись проверкой, и все, что сказала Настя, подтвердилось.
   Никита Малашенко был арестован. Он признался, что летом 1942 года закончил филиал Кельнской шпионской школы, который находился под Варшавой. Настоящая его фамилия Ашарбаев. К партизанам он был направлен гитлеровской разведкой. Он сказал также, что в селе Ставок расположена шпионская школа под вывеской "Специальные автомобильные мастерские".
   Вот вам и Настя!
   Наша разведгруппа из тридцати человек, в том числе и Настя, перебазировалась в Ивановский район, что западнее Пинска. Мы обосновались недалеко от Днепро-Бугского канала, в густом лесу. Нас интересовала шпионская школа в Ставке.
   Насте, нашему связному, ветврачу Тимофею Ашуркевичу и Виктору Ковальчуку было дано задание: добыть "языка" из "автомобильных мастерских".
   Родители Насти жили в Оснежицах, недалеко от Ставка, а Тимофей Ашуркевич был местным жителем. Ему ивановский бургомистр разрешил под присмотром полицейских разъезжать по селам и вести свою ветеринарную работу. Виктор Ковальчук, опытный разведчик, был снабжен документами помощника ветеринара.
   Разведчики отправились в путь. Нужно было обойти Пинск с западной стороны и подойти к Ставку. Еще перед выходом на задание мы договорились, что сначала разведчики выйдут к реке Ясельда, найдут хутор, где живет Настина тетка, и уже оттуда начнут действовать.
   Почти сутки пришлось им вести наблюдение за патрулями, которые охраняли железную дорогу. Две попытки перейти дорогу закончились неудачей: гитлеровцы открывали сильный заградительный огонь. И только глубокой ночью, в восьми километрах от Пинска, разведчикам удалось переползти железнодорожное полотно.
   На хутор пришли рано утром, открыто, не таясь: ведь шла бригада ветеринарных работников ивановского бургомистра. Для Насти места эти были хорошо знакомы, и она смело вела разведчиков. Тетка встретила их радушно. Два дня пробыли на хуторе разведчики.
   Дядько Тимох - так звали мы Ашуркевича - осмотрел нескольких поросят (они чем-то болели), что весьма укрепило престиж "ветработников".
   Настя навестила в Ставке свою одноклассницу Леокадию. В доме подруги жил немецкий лейтенант интендантской службы.
   Разговор Настя вела в присутствии лейтенанта. Она попросила свою подругу купить ей где-нибудь туфли. Леокадия пообещала и пригласила Настю остаться в Ставке до вечера и посмотреть интересный фильм.
   Настя спросила, в котором часу начало, и вежливо отказалась, сославшись на то, что тетка будет беспокоиться и ей надо вернуться домой до темноты.
   Вечером Ковальчук и Ашуркевич отправились за "языком". Они добрались к Ставку к ночи.
   Разведчики пересекли поле, прошли перелеском и на берегу небольшого озера, заросшего камышами, на самой окраине залегли. Стояла непроглядная тьма. Только где-то в районе Пинска время от времени вспыхивал прожектор да слышались редкие выстрелы. Разведчики были предупреждены, что въезд в Ставок ночью запрещен и что на окраинах выставлены усиленные заставы. Поэтому они двигались очень осторожно.
   Добравшись до дома в конце улицы, они притаились у забора.
   Ковальчук шепнул:
   - Здесь будем ждать...
   Около часа пролежали на месте партизаны, наблюдая за улицей. Сначала мимо прошли солдаты, потом они заметили двух офицеров. Те приближались к разведчикам, освещая фонариками дорогу. "Что делать? Вряд ли нам с ними справиться, - подумал Ковальчук. - Малейшая оплошность - и поднимется весь гарнизон. Нет, нужно подождать".
   Но вот снова замелькал луч фонарика. Шел немец с женщиной. Он несколько раз громко повторял одну и ту же фразу. Было ясно, что женщина его не понимает.
   Когда идущие поравнялись с разведчиками, Ковальчук, как тигр, набросился на гитлеровца и сбил его с ног. В одно мгновение Ашуркевич заткнул фрицу рот кляпом. Женщина отпрянула в сторону и, видимо поняв, в чем дело, молча пустилась бежать. Минут через пятнадцать в деревне началась перестрелка, поднялся переполох, но разведчики с неудачливым ухажером были уже за озером, а на рассвете добрались до хутора. Только тогда тетка Насти поняла, что за "ветеринаров" приютила она под своей крышей...
   Оставаться на хуторе было опасно. Разведчики вместе с пленным покинули гостеприимную хозяйку.
   Уже в партизанском лагере лейтенант сообщил, что он австрийский немец, фамилия его Реетц, зовут Макс, что занимается снабжением продуктами и обмундированием "персонала" "Автомобильных мастерских", что на самом деле это филиал шпионской школы, что филиал имеет номер 0205 и был создан по приказу за номером 0374 штаба разведки адмирала Канариса. Школа готовит агентов для заброски на территорию Советского Союза и в партизанские зоны. В начале декабря двух агентов выбросили на парашютах в районе города Новозыбкова с заданием взорвать железнодорожный мост под Киевом. Фамилии агентов Попенко и Месяц. Как ему доверительно сообщил его друг Ходзи, они должны были обосноваться под Киевом в Дарнице у тетки Попенко и совершить диверсию.
   В тот день две наши рации работали круглосуточно. Все, что мы узнали, было срочно передано в Центр. А в один из декабрьских вечеров, когда диверсанты Василий Попенко и Петр Месяц уже были готовы к выполнению задания, в доме Ксении Митрофановны Попенко появились работники Комитета государственной безопасности. Диверсанты были обезврежены.
   Когда мы узнали об этом, я пришел к Томилову.
   - Вот вам и Настя! - сказал я ему, и он весело рассмеялся.
   * * *
   Работа нашей разведгруппы на юге Белоруссии осенью и зимой 1943 1944 годов во многом способствовала наступлению войск 1-го Белорусского фронта.
   Гитлеровцам не пришлось воспользоваться своими укрепленными точками во втором эшелоне обороны. Почти все они были уничтожены нашей артиллерией.
   Под Пинском, в штабе 14-й кавалерийской дивизии, мы встретились с генерал-майором Григорием Петровичем Кобловым.
   - Здорово вы поработали. От кавалеристов вам, разведчикам, большое спасибо, - сказал нам генерал.
   "Г Е Р М А Н И Я  Б У Д Е Т  С В О Б О Д Н О Й!"
   Неожиданное назначение
   В феврале 1944 года фронт приблизился к районам Полесья, с группой военных разведчиков меня срочно вызвали в Москву с отчетом о работе. Мои боевые товарищи, да и я сам, ни на минуту не сомневались в том, что из Москвы нас снова направят во вражеский тыл.
   В Москве мы провели неделю в полнейшем спокойствии, жили со всеми удобствами: ванны, души, чистые постели, хорошее питание. Одним словом, комфорт. Но нас тянуло "домой", в леса.
   В партизанском штабе меня принял полковник Белов. С Александром Васильевичем, как я уже писал, нам приходилось встречаться не раз. В этом еще молодом, с отличной выправкой офицере мне особенно нравились его оптимизм, его умение заботиться о людях.
   Когда я вошел и приготовился доложить по военной форме о своем прибытии, он, улыбаясь, сказал:
   - Вольно!
   В просторном кабинете висело несколько карт с различными отметками дужками, зигзагами, кружочками и жирными стрелками, нацеленными на Запад. На территории, еще занятой врагом, преимущественно в лесах, тоже были отметки - партизанские базы.
   - Значит, отдыхать больше не хочешь? - спросил меня Белов.
   Прищурив глаза и, как мне показалось, посмотрев на меня не без одобрения, он подошел к карте. Указав на лесной массив, Александр Васильевич спросил:
   - В этих местах не бывал?
   - Нет.
   - Это Налибокская пуща, Барановичская область. Вот туда и отправишься со своей группой. Подробности потом. Вызову тебя еще раз. Подожди в приемной.
   Из кабинета полковника я вышел довольный и немного взволнованный. В приемной совершенно неожиданно встретился с Галиной Хромушиной, давней моей знакомой. Она была в новеньком обмундировании. Шапка-ушанка делала ее круглое, румяное лицо похожим на мальчишеское. Только мягкий взгляд больших темно-серых глаз и длинные ресницы выдавали в ней девушку. Мы оба были удивлены и обрадованы. Еще бы, не виделись с 1942 года, а главное, никак не ожидали встретиться здесь, в Москве. После обоюдных расспросов Галина сообщила мне, что в партизанский штаб пришла с особым поручением.
   - Видишь ли, - доверительно заговорила она, - последние полгода я работаю среди пленных немцев. Хорошие есть парни. Так вот, многие просятся в партизаны. Да, да, не удивляйся, именно в партизаны!.. Национальный комитет "Свободная Германия" решил пойти им навстречу. - Галина показала мне запечатанный пакет, попросила: - Подожди меня здесь, - и прошла в кабинет Белова.
   "Немцы, фашисты - и вдруг просятся на службу к советским партизанам", - размышлял я. В первые минуты это никак не укладывалось в голове. Мы привыкли видеть в немцах врагов, нередко до фанатизма преданных Гитлеру, порой трусливых и жалких, но уж во всяком случае не друзей и не сподвижников в нашей великой борьбе.
   В приемную то и дело входили офицеры, справлялись о чем-то у адъютанта полковника Белова, а я, присев на диван, ждал Галину.
   Незаметно мои мысли приняли совершенно неожиданное направление. Ведь немцы, если они против Гитлера, в рядах партизан могут принести большую пользу. Я мысленно уже разрабатывал различные операции с участием немцев и не заметил, как подошла Галина.
   - Все в порядке, просьба удовлетворена, - с радостью сообщила она. Вместе с ними к партизанам отправляюсь и я. Ну как?
   - Куда отправитесь?
   - Завтра будет известно.
   Не успел я ответить Галине, как меня снова вызвал Белов.
   Александр Васильевич стал рассказывать мне о группе антифашистов и под конец сказал:
   - Ты и твои орлы вылетите с этой группой. Будете заниматься разведкой. Командиром всей группы назначается Алексей Козлов.
   Когда я вышел из кабинета, Галина нетерпеливо ходила по приемной. Она и не подозревала, зачем меня вторично вызвали в кабинет к полковнику, а узнав, в чем дело, просияла. Как-никак мы с ней были старыми боевыми друзьями. Это была необыкновенная девушка, но о ней я расскажу несколько позже.
   Через три дня состоялось мое первое знакомство с немецкими товарищами, а теперь - с товарищами по оружию. Заранее оговорюсь: приданные нашей группе немцы, в сущности, никогда не были нашими врагами. Они служили в разных частях, были уверены в провале гитлеровской авантюры и не желали содействовать осуществлению сумасбродных планов фюрера.
   Наша встреча проходила в одном из свободных кабинетов партизанского штаба. С московских улиц доносился неумолчный шум большого города. Я всматривался в лица людей, с которыми нам предстояло пройти трудный партизанский путь. Немного смущенные, но честные и открытые. О чем могли мы говорить тогда между собой? Проще всего, конечно, было завязать разговор о войне. Но у нас получилось иначе. Каждый рассказывал что-то о себе, вспоминал семью - родителей, жену, детей. Кстати, они ничего не знали о своих родных и очень горевали.
   Весьма охотно поддерживал беседу Феликс Шеффлер - матрос торгового флота, родом из Гамбурга, крепкий, высокий, чуточку сутуловатый. Когда он говорил, то весь приходил в движение, особенно его длинные сильные руки и выразительное лицо с серыми навыкате глазами.
   Феликс, впрочем, как и его товарищи, слабо знал русский, но нам всем помогала понимать друг друга Галина, свободно владевшая немецким языком.
   "Военная карьера" Феликса закончилась под Ленинградом осенью 1941 года. Тогда пленных было не так уж много, потом их становилось все больше и больше.
   Через несколько месяцев Шеффлер произнес первую в своей жизни политическую речь.
   Однажды военнопленных собрали на площади и зачитали им документ о зверствах фашистских войск на временно оккупированной ими советской территории. Спросили солдат, что они об этом думают? Пленные молча топтались на месте. Тогда один из немецких антифашистов-эмигрантов, сидевших в президиуме, бросил реплику: "Что молчите? Трусите?"
   Бывший матрос не выдержал. Кем-кем, а трусом Феликс никогда не был!
   Он вскочил на трибуну и обратился к солдатам с горячей речью.
   Тогда Феликса Шеффлера пригласили взглянуть на документы. На столе лежали фотографии замученных людей, приказы, подписанные видными фашистскими военачальниками. Это были подлинники. Феликс побледнел. Ведь фашисты скрывали от своего народа свои черные дела.
   Темпераментно рассказывал Карл Ринагель:
   - Неладно вышло с переходом на вашу сторону. От гитлеровцев ушел удачно, ночью было дело, а ваши приняли за разведчика и начали допрашивать. Подумали, наверно: заблудился, ну и давай вести разговор на солдатском языке... Потом слышу: "Штаб, штаб!.." Повели, и только в штабе разобрались, что я решил перейти сам, добровольно, на сторону русской армии, чтобы воевать с фашизмом.
   Самым молчаливым оказался Герберт Хенчке. Внешне он был совершенно спокоен, но продолжительные паузы и сдвинутые брови выдавали его волнение, чувствовалось, что он хочет сказать что-то очень заветное, но не решается.
   Герберт Хенчке был выходцем из семьи профессионального революционера. С юных лет вместе с отцом он принимал участие в работе первичных организаций Коммунистической партии Германии, за что не раз преследовался полицией.
   Приход к власти Гитлера ознаменовался кровавым террором против коммунистов. С каждым днем немецким революционерам становилось все труднее и труднее вести работу среди масс. Над каждым из них, особенно над теми, кто еще до фашистского переворота был известен полиции, нависла смертельная опасность. Поэтому еще до начала войны, по предложению руководства Коммунистической партии Германии отец Герберта и он сам покинули пределы гитлеровской Германии и через Чехословакию прибыли в Советский Союз. Здесь-то и раскрылся во всем блеске пропагандистский талант Герберта Хенчке. Он сразу включился в работу Коммунистического интернационала молодежи - секции Коминтерна.
   Когда началась Великая Отечественная война, Герберт Хенчке работал на заводе токарем.
   Молчавший во время нашей беседы Герберт наконец не выдержал.
   - Товарищ капитан, - сдержанно обратился он ко мне, - когда полетим на место?..
   Все притихли. Хенчке волновало то же, что и остальных. А ведь мы уже беседовали больше часа.
   - Скоро, - односложно ответил я.
   Я и сам точно не знал, когда мы должны вылететь. Поэтому поспешил перевести разговор на другую тему. Обратившись к Феликсу Шеффлеру, я спросил:
   - В тылу будет трудно, вы будете постоянно рисковать жизнью. Вы думали об этом?
   Феликс ответил сразу. Ясно было, что он много размышлял об этом и вопрос для него решен.
   - Германия Гитлера - это не моя Германия, - твердо сказал он. - Что ж, еще много прольется немецкой крови. Но она будет пролита за новый, справедливый мир.
   Шеффлер умолк.
   Понимаю, вопрос был для него тяжелый, но не задать его я, конечно, не мог.
   - Помните Испанию тридцать седьмого года, товарищ капитан? - вступил в разговор Хуго Барс, тоже уроженец Гамбурга. - Против генерала Франко вместе с испанцами сражались французы, венгры, немцы, русские... Интернационал!.. Они дрались не только за свободную Испанию, дрались также против сил мировой реакции. В России в гражданскую войну брат убивал брата. Что поделаешь, борьба... Борьба двух миров.
   - Но ведь вы можете переждать, пока советские войска не прихлопнут Гитлера, - как бы между прочим сказал я.
   Тут снова заговорил Феликс Шеффлер, начал он с шутки, что вообще было ему свойственно:
   - В Кельне была одна удивительная красотка; жила в светлице, в театры и рестораны не ходила. Так вот, ждала, ждала эта красотка, кто бы пришел, полюбил да приласкал ее. Но так бедняжка и состарилась, не изведав радости жизни...
   Все заулыбались. А Феликс между тем уже серьезным тоном продолжал:
   - Нет, в "светлице" новой Германии не высидишь! Помните стихи Гете?
   Лишь только тот достоин жизни и свободы,
   Кто каждый час готов за них идти на бой!..
   Так, кажется? - взволнованно обратился он к Галине.
   - Да, так, Феликс!
   Вдруг Хуго Барс взметнул огромный кулак и решительно произнес:
   - Гитлер отойдет в вечность. Германия будет свободной!
   У Хуго Барса была довольно любопытная биография. Еще в раннем детстве узнал он, что такое революция. Один его родственник в 1921 году вернулся из России, где несколько лет пробыл в плену и был свидетелем революционных бурь. В тридцать лет Хуго вступил в молодежный социал-демократический союз, принимал участие в собраниях и забастовках.
   Как-то молодому Барсу предложили вступить в отряд штурмовиков. Хуго наотрез отказался надеть коричневую рубашку, но избежать зеленой формы солдата вермахта ему не удалось. Сапер Барс строил мосты через Вислу, был во Франции, а 22 июня 1941 года оказался на советской границе - ему пришлось налаживать переправу через пограничную речку...
   Солдат Хуго Барс видел, как фашисты расстреливали мирных жителей, гнали по дорогам истощенных, оборванных пленных красноармейцев. Видел он и другое - советские люди не смирились с оккупацией.
   Однажды Хуго послали узнать, нет ли в соседней деревне партизан. По дороге он был ранен, потерял сознание, а когда очнулся, то перед ним стояли партизаны.
   В лагере военнопленных бывший социал-демократ Барс многое передумал.
   Эта первая наша беседа была самой длинной, но зато между нами сразу установились добрые, товарищеские отношения, какие складываются у людей, стремящихся к общей благородной цели и хорошо сознающих, что путь к этой цели полон серьезных опасностей. Тут же, в штабе, мы с Галиной познакомили немецких товарищей с партизанами нашей группы.
   Прошло еще несколько суток, пока мы готовились к вылету в тыл врага. Прыгали с парашютом, знакомились с техникой партизанской войны, а немецкие товарищи изучали русский язык.
   Занимались они старательно, а когда выдавалось свободное время, гуляли по улицам Москвы. И тут не обошлось без приключений.
   Однажды Карл, который пошел прогуляться, долго не возвращался. Мы уже начали беспокоиться, когда он наконец появился, смущенный и улыбающийся, в сопровождении старшины милиции. Оказалось, что на улице Кирова Карл заблудился. Чтобы узнать, как пройти на площадь Маяковского, неподалеку от которой мы жили, он обратился к какой-то девушке. Услышав ломаную русскую речь, девушка сразу поняла, что перед ней немец. Она была поражена.