Колос Иван. За час до рассвета

   Обогнув церковь, дядя Клим бодро зашагал к солдатам.
   - Хальт! Хальт! - услышали партизаны и увидели, как гитлеровцы наставили на дядю Клима автоматы.
   - Ты кто такой? - раздался голос полицейского, патрулировавшего вместе с гитлеровцами.
   - Да я Юхович, из деревни Новая Рудица, заведующий молокопунктом. Задержался вот у родственников, иду домой. - Голос партизана звучал спокойно.
   Скользнул луч фонарика. Дядя Клим протянул немцу "аусвайс" - пропуск. Пока шла проверка, партизаны ползком почти вплотную приблизились к патрулю. Дядя Клим заметил это и громко кашлянул. В один миг три эсэсовца и полицейский были уничтожены.
   Вот наконец тюрьма. Партизаны ворвались в караульное помещение, где находились четыре эсэсовца и два полицейских. Завязалась перестрелка. Мешкать было некогда. Будник, Мурашов и Голубцов вбежали на второй этаж, сняли часовых и открыли камеры.
   - Выходи! Выходи! - кричали они.
   Опомнились гитлеровцы только тогда, когда партизаны были уже на окраине города. Операция по освобождению арестованных длилась не больше часа. Были освобождены двенадцать подпольщиков и много жителей. Партизаны потеряли в бою всего одного человека.
   Дерзкая вылазка партизан еще больше насторожила гитлеровцев. Они усилили заставы, ввели жесткий комендантский режим, ежедневно устраивали облавы в городе и окрестных селах. Но это не остановило народных мстителей.
   "Важная особа"
   Через три дня при помощи дяди Клима командование отряда разработало новую операцию по разгрому Хатовского спиртзавода. Завод охраняли пятьдесят гитлеровцев. Каждый день туда поступали награбленные у населения картофель и хлеб. Гебитскомиссар в Минске ежедневно получал сотни литров чистого спирта для нужд армии.
   "Уничтожить охрану и взорвать завод!" - такой приказ получили партизаны отряда Рыжака. Сорок бойцов подошли ночью к заводу, уничтожили охрану и взорвали оборудование.
   Однажды подпольщики Дзержинска сообщили дяде Климу, что по железной дороге из Столбцов должен пройти поезд, в котором едет какая-то важная особа из Берлина. В те дни гитлеровцы заметно усилили охрану железной дороги, а в назначенный день на дрезине должен был проехать отряд эсэсовцев, чтобы убедиться, не заминирован ли путь.
   Узнав обо всем этом, дядя Клим приказал своему помощнику Семену Быстримовичу разузнать на железнодорожном переезде у связных точное время прохождения берлинского поезда.
   Семен немедленно достал из тайника свой автомат, сел на лошадь и помчался лесом к железной дороге. Через два часа он был у переезда. И вдруг увидел, что приближается дрезина с эсэсовцами. Конечно, чтобы выполнить задание, их следовало бы пропустить. Но уж очень был зол паренек на фашистов. Он пришпорил коня и галопом помчался вдоль дороги навстречу дрезине. Гитлеровцы заметили разведчика, забеспокоились. Они, видимо, не могли понять: кто это? Возможно, местный полицейский. Не партизан же скачет к ним навстречу один средь бела дня!..
   А Семен на полном галопе подскакал к дрезине и почти в упор открыл огонь из автомата. Многих эсэсовцев уложил на месте храбрый партизан. Оставшиеся в живых так растерялись, что когда сообразили взяться за оружие, Быстримович уже был далеко. Но откуда-то со стороны его обстреляли из пулемета. Как позже выяснилось, стреляли гитлеровцы с заставы на переезде. Почти у опушки леса под Семеном была убита лошадь, а сам он ранен в левую ногу. Гитлеровцы пытались преследовать смельчака, но войти в лес побоялись. Истекая кровью, парнишка под вечер приполз в свое село.
   Дядя Клим с нетерпением ждал возвращения Семена. Прошло довольно много времени, а того все не было. Юхович сам пошел в разведку. На соседнем переезде ему удалось узнать, что поезд под усиленной охраной должен пройти в сторону Минска в шесть часов вечера. Дядя Клим поспешил назад, чтобы сообщить все Рыжаку.
   Командир тут же приказал поднять отряд по тревоге, а минерам сейчас же сесть на лошадей, скакать к блокпосту Комолово и поставить там две натяжные мины.
   Когда основная часть отряда подошла к железной дороге, мины были уже поставлены. Командир группы минеров Николай Будник успел к тому же выяснить, что на переездах усиленные заставы и что сначала по дороге пройдет проверочный поезд с балластом.
   Четыре часа дня. Напряженная тишина. Вдруг отчетливо слышится шум приближающегося поезда. Еще несколько минут - и перед партизанами пронесся паровоз с четырьмя платформами, груженными песком.
   - Понял, Сергей Александрович? - спросил дядя Клим.
   - Понял, понял, Фомич. Проверка пути. Значит, поезд будет идти точно в шесть ноль-ноль. Немцы любят точность...
   Снова гнетущая, напряженная тишина. По цепочке была передана команда: "Без сигнала (зеленая ракета) не стрелять, мины не взрывать. Может пройти еще один проверочный поезд".
   Наконец из-за поворота показался паровоз. Еще минута, еще... Вот передние платформы с песком и паровоз уже проскочили первую мину. Партизаны в недоумении смотрят в сторону командира. Почему нет сигнала? Сергей Рыжак пристально всматривается. И вдруг ему становится ясно: "Тот самый поезд! Не уйдет! Впереди еще одна мина". И в воздух взвивается зеленая ракета.
   Охрана блокпоста и эшелон были разбиты. Во время операции погибли любимец партизан командир отряда Сергей Александрович Рыжак и еще пять человек. Как позже выяснилось, "важной особой", ехавшей из Берлина, были новые шестиствольные реактивные минометы, которые направлялись на фронт. Благодаря отважным патриотам, они не дошли до цели...
   Смерть боевого друга была большим ударом для дяди Клима. Он не мог себе простить, что не уберег этого человека. На похоронах командира дядя Клим, с трудом сдерживая слезы, говорил:
   - Мы отомстим за тебя, дорогой наш Сергей Александрович... Тысячи фашистов поплатятся своими головами. Смерть немецким оккупантам!
   И триста партизан отряда, хоронившие своего любимого командира, повторили: "Смерть немецким оккупантам!" Тогда же, после похорон, командиром отряда был назначен Сергей Смирнов, командир одной из рот. А вечером дядя Клим вернулся в свое село и снова занялся "сбором молока".
   Наступили тяжелые дни. Кто-то донес гитлеровцам, что Семен Юхович связан с партизанами. Смельчака привели в гестапо. Допрашивал его сам начальник гестапо фон Шварценберг. Он долго и нудно через переводчика расспрашивал у Юховича биографию, затем в упор спросил дядю Клима, имеет ли он связь с партизанами.
   - Да что вы, господин начальник! Я вам поставляю молоко, сливки, а вы меня подозреваете бог знает в чем... Это кто-то ложно донес на меня, смиренно ответил партизан.
   Не было, видно, у гитлеровцев улик против дяди Клима, его отпустили. Вернувшись в село, он тотчас пошел в отряд.
   - Товарищ командир, больше не могу оставаться в селе. Сил нет! Нервы не выдержат. Прошу меня забрать в отряд.
   Смирнов собрал командиров. Посоветовавшись с ними, сказал:
   - Дорогой Семен Фомич, помощь твоя и твоих людей для нас незаменима. Конечно, гитлеровцы будут следить за тобой. Работать тебе стало труднее, но потерпи еще немного...
   И дядя Клим терпел. Он знал, что без его помощи отряду будет трудно.
   Чтобы усыпить бдительность гитлеровцев, дядя Клим разработал план ареста партизанами "пособника гитлеровцев", заведующего молокопунктом Семена Юховича. Замысел этот понравился командиру.
   Через три дня в село Новая Рудица въехали десять конных партизан. В это время дядя Клим как ни в чем не бывало принимал у себя дома молоко от населения. На окраине раздались выстрелы. Шесть конников подъехали к хате дяди Клима и окружили ее.
   Николай Будник, самый близкий друг дяди Клима по разведке, выбил прикладом автомата окно и прыгнул в хату. Послышались рыдания жены дяди Клима Елены, во всем помогавшей ему, затем раздались выстрелы. Партизаны выволокли дядю Клима на улицу. Он громко, чтобы слышали сбежавшиеся к дому односельчане, упрашивал партизан пощадить его. И тут же шепотом твердил Николаю Буднику:
   - Бей меня, Коля, бей!..
   Николай Будник не заставил себя упрашивать. В тот раз дяде Климу здорово попало.
   Партизаны вывели Семена Юховича на огород и "расстреляли" его. А наутро по селу поползли слухи, что Семену Юховичу удалось убежать из-под "расстрела" и он чудом остался в живых. Цель была достигнута.
   Дядя Клим снова начал действовать. Он организовал уничтожение бургомистра в Дзержинске, уничтожил начальника полиции в Налибоках и только после этого ушел в партизанский отряд. Сначала он был назначен командиром разведгруппы и показал себя как храбрейший из храбрейших.
   Как-то в мае 1943 года разведчики узнали, что эсэсовцы привезли на мельницу в деревню Новополье много награбленного зерна.
   - Заберем его и раздадим народу, - твердо сказал дядя Клим.
   Поделившись своей идеей с командиром отряда и согласовав с ним все детали операции, дядя Клим взял мины и со своим боевым другом Николаем Будником и несколькими партизанами, один из которых ехал верхом, отправился в ближайшее село. Здесь был уже готов обоз из десяти подвод с крестьянами-ездовыми.
   Когда подводы двинулись по дороге, дядя Клим на ходу прыгнул в первую повозку. В пяти километрах от Новополья их встретил разведчик, который сказал, что мельницу охраняют пять полицейских и четыре эсэсовца, вооруженные автоматами и ручным пулеметом.
   Около часа ехали по лесу. Деревья стали редеть, между стволов проглянула двухэтажная кирпичная мельница.
   Обоз остановился.
   - Будете ждать здесь, - приказал дядя Клим мужикам. - Как только я махну вам шапкой, сразу же подъезжайте к мельнице. А мы сейчас пойдем "поговорим" с этой нечистью...
   Дядя Клим и партизаны двинулись в обход мельницы, а ездовые, сбившись в кучу, с тревогой наблюдали за ними из-за кустов.
   На посту у мельницы стояли два полицейских и один эсэсовец. Когда партизаны открыли стрельбу, постовые разбежались. Из помещения выскочили остальные охранники. Отстреливаясь, они стали отходить к шоссе.
   Дядя Клим приказал Николаю Буднику и еще двум партизанам преследовать бежавших, а сам сдернул шапку и стал размахивать ею, подавая сигнал ездовым.
   Через полчаса на повозки было погружено около ста мешков зерна.
   - Сопровождай обоз! - крикнул дядя Клим коннику. - А лошадь оставь нам на опушке. Понял?
   И подводы помчались к лесу.
   Вскоре на шоссе появились автомашины с гитлеровцами. Дядя Клим видел, как они рассыпались по кювету и открыли стрельбу по партизанам.
   Он вбежал в помещение мельницы, подложил под нижний жернов мину и зажег бикфордов шнур.
   Выскочив во двор, дядя Клим увидел Николая Будника.
   - Где остальные? - крикнул дядя Клим.
   - Сердюк убит, Семен Быстримович ранен. Он здесь.
   Дядя Клим подбежал к молодому партизану, взвалил его себе на плечи и потащил к лесу.
   - Отходи, Николай!
   Фашисты заметили, что партизаны начали отступать, и сосредоточили по ним огонь. Но дядя Клим, напрягая все силы, продолжал тащить раненого. Вот и опушка леса.
   Дядя Клим тревожно смотрел по кустам в поисках лошади. Вот она!
   - Николай! - крикнул он Буднику. - Дай несколько очередей и подходи к лошади.
   Николай никак не мог понять, чего хочет дядя Клим. Ведь их трое, а лошадь одна. Немцы уже близко. Они справа полукольцом входили в лес, чтобы отрезать отход партизанам.
   Когда Будник подбежал к лошади, дядя Клим перебросил через седло раненого Семена, крикнул:
   - Хватайся за правое стремя!
   Будник едва успел сделать это, как лошадь рванула и галопом поволокла партизан по тропинке в глубь леса. В это время раздался оглушительный взрыв. Сработала партизанская мина!
   Дяде Климу и его боевым друзьям удалось оторваться от преследователей и благополучно добраться до лагеря.
   Командир отряда
   ...Осенью 1943 года дядю Клима назначили командиром отряда имени Рыжака. Он продолжал вести разведку и бить врагов, за его голову гитлеровцы назначили 200 тысяч марок.
   Но поймать отважного партизана им не удавалось. Тогда эсэсовцы ворвались в Новую Рудицу и схватили его жену и еще четырех односельчан. Разведка донесла, что каратели будут возвращаться из села в Дзержинск следующей ночью. Узнав об этом, дядя Клим попросил у командира бригады разрешения выехать с группой партизан под Дзержинск, чтобы разделаться с палачами и попытаться вырвать из рук жену и односельчан.
   Дядя Клим и двенадцать конных разведчиков, вооруженных автоматами, поспешили на выручку.
   Добравшись до шоссе, они залегли в густом придорожном орешнике и стали ждать.
   И вот издалека донесся еле слышный рокот моторов. Дядя Клим тронул за локоть Будника.
   - Кажется, едут.
   Николай прислушался:
   - Похоже - мотоциклисты, а эсэсовцы приезжали в Новую Рудицу на десяти автомашинах.
   - Приготовиться! - передал по цепочке дядя Клим. - Если одни мотоциклисты - пропустить!
   Гул моторов быстро нарастал, и вскоре по дороге промчались двадцать тяжелых мотоциклов с гитлеровцами. За ними показалась колонна автомашин. Вот уже видны стоящие в машинах у пулеметов эсэсовцы. Еще мгновение - и шквал автоматного огня обрушился на вражескую колонну...
   Первая машина резко свернула вправо и свалилась в кювет, за ней вторая. Средние резко затормозили. Часть эсэсовцев успела соскочить с автомашин и залечь в кювете напротив. Оставшиеся в машинах гитлеровцы открыли ответный огонь.
   В этот момент дядя Клим увидел, как из кузова одной из машин соскочила Елена и с ней две женщины.
   - Елена! Елена! - закричал что было силы дядя Клим. - В лес! В лес!..
   Женщины упали на траву и скатились в балку.
   Но эсэсовцы с каждой минутой усиливали пулеметный и автоматный огонь. Они стреляли по женщинам и отрезали отход разведчикам. Дядя Клим заметил это и приказал Николаю Буднику:
   - Отходи! Я буду прикрывать!
   Он поднялся и по кустам бросился навстречу бегущей Елене. Та заметила мужа.
   - Семен! Семен, родной!.. - услышал дядя Клим голос жены.
   Но, не добежав метров двадцать, Елена всплеснула над головой руками и как подкошенная рухнула в траву.
   Эсэсовцы видели, как партизан метнулся в кусты. Они усилили огонь и стали окружать его. Однако меткие автоматные очереди дяди Клима не давали возможности гитлеровцам продвигаться в глубь леса.
   ...Когда дядя Клим подполз к жене, она была без сознания. Он осторожно взял ее на руки и понес. Эсэсовцы продолжали упорно преследовать отчаянного партизана. Они решили, что он в их руках, и, поднявшись во весь рост, шли к нему цепью. Дядя Клим понял, что окружен. "Нет, гады, не таков дядя Клим, чтобы в руки вам сдаться!"
   В последний раз всмотрелся он в бледное лицо Елены и выдернул чеку из гранаты. Раздался взрыв...
   Так погиб храбрый командир и разведчик.
   СИБИРЯК
   "Прощай, Журавка!"
   В один из майских дней 1944 года я получил из Центра радиограмму, в которой предписывалось: провести тщательную разведку крупного железнодорожного узла города Лиды.
   Я уже бывал в Лиде дважды со своим помощником Дмитрием Стенько. Первый раз в город нас сопровождал командир партизанской подрывной группы из бригады имени Пономаренко Николай Алексеев. Его нам рекомендовал комбриг Семен Григорьевич Ганзенко.
   Николай Алексеев оказался человеком сильной воли, опытным разведчиком. Он много помогал нам в нашей работе. Перед тем как попасть в партизаны, он успел хлебнуть военного лиха. А было это так...
   Рядовой Алексеев заканчивал службу в пехотном полку под Могилевом и собирался ехать в родную сибирскую деревеньку, которая называлась ласково - Журавка.
   Ночами сны частенько переносили Николая в тайгу, в окрестности родной деревеньки... Где только он не бывал за ночь: и у друзей, и на охоте с дедом... И только лишь отрывистая команда "Подъем!" мгновенно возвращала Николая к действительности. Он вскакивал, быстро натягивал брюки, сапоги, гимнастерку и одним из первых становился в строй.
   Так было и в ночь на 22 июня 1941 года. Крепок был солдатский сон. Ехал Николай на попутном грузовике по грунтовой дороге в родную Журавку. Он вдыхал аромат тайги. Вот и родной дом, бабушка Улита на крылечке... А вот и сестренка... Николай лихо соскакивает с кузова машины, устремляется к дому...
   - Рота, в ружье! Боевая тревога!!!
   В первые секунды Николай не мог понять, где он находится; увидел, как испуганно соскакивают с кроватей его товарищи. "Тревога! Тревога!" - снова донеслось до него, и на этот раз Николай уже явственно различил голос дневального...
   Было половина пятого утра. Полк выстроили около казармы. Командиры торопливо, сосредоточенно отдавали приказания... Через час полк в полной боевой готовности вышел в поход и во второй половине дня приблизился к деревне Петровичи, западнее Минска. Здесь в березовом лесу, возле небольшой речушки Волма, сделали привал. Командир полка Лихачев подъехал на взмыленном коне к первому батальону, привстал на стременах и громко отдал приказание:
   - Привал продлится до пяти часов. За это время всему личному составу привести себя в порядок: постирать портянки, приготовить пищу, поесть, отдохнуть и быть готовым к новому походу.
   Лихачев резко повернул коня и поскакал к шоссе. За ним следовали еще три верховых. Красноармейцы переглянулись. Стороной, в направлении Минска, через ровные интервалы пролетали немецкие самолеты со зловещими крестами, а через несколько минут стали слышны сильные взрывы.
   Николай с тревогой смотрел на самолеты и чувствовал приближение чего-то страшного. Даже его друг, рядовой Сергей Артеменков, балагур и весельчак, и тот приумолк, затих. К реке подъехала радиопередвижка, и вскоре все услышали леденящие душу слова: "Германия вероломно напала на Советский Союз..."
   Примостившийся рядом с Николаем Сергей Артеменков скрутил в жгут портянку и яростно выжимал ее.
   - Эх, родимый, сердцем чувствую, что каша заварилась крутая... Короче говоря, Николаша, не видать нам с тобой сибирячек... По крестику получим и аминь...
   Николай с грустью посмотрел вслед очередной группе самолетов с черно-белыми крестами:
   - А я думаю, Серега, что их кресты им и останутся...
   Под вечер вернулся командир. Полк был поднят по тревоге. И - снова в поход. Но длился он недолго. На рассвете под Волковыском с ходу вступили в бой с немцами. Николай хорошо видел стальные громады - танки с крестами. Они нахально лезли прямо на окопы, на ходу поливая все вокруг пулеметным огнем. Пулеметная и винтовочная трескотня смешалась со взрывами бомб, воем моторов и скрежетом металла. Все это наводило ужас, сеяло смерть. Почти сутки полк удерживал занятые позиции, затем пришлось отступать...
   Только под Оршей полк снова вступил в бой. В тот день немцы раз десять поднимались в атаку и каждый раз откатывались назад, оставляя убитых и раненых. Неожиданно слева появились тяжелые немецкие танки. Они на мгновение как бы замерли, а затем с неистовой силой ринулись на наши войска... Устоять против бронированных чудовищ, казалось, не было никакой возможности. Но вдруг справа вспыхнул сноп огня, а затем послышался гром пушек. Загорелся один танк, другой, третий...
   - Эх, молодцы ребята! - вырвалось у Николая. - Так их и надо кромсать!..
   Но немцы, встретив сильный огонь наших артиллеристов, на ходу перестроились и клином двинулись на наши позиции. Из-за леса показалась черная туча самолетов с крестами. Вот первые хищники ринулись вниз... Качнулась земля под ногами, вздыбилась рядом деревушка, и все утонуло в кромешном аду...
   "Сестра, я буду жить?.."
   ...Очнулся Николай от нестерпимой боли. На губах запеклась кровь, во рту пересохло, на зубах скрипел песок, было трудно шевельнуть языком. Тело горело, сильно хотелось пить. Стараясь припомнить, что с ним случилось, он широко открыл глаза, осмотрелся. Сначала как сквозь туман увидел сероватое небо, затем дырявые бревенчатые стены. Это был огромный старый барак без крыши. Откуда-то издалека доносилась едва слышная артиллерийская канонада.
   Мимо барака прогрохотали несколько тяжелых танков, простонали груженые автомашины. Николай увидел, что вокруг лежат раненые с забинтованными головами, перевязанными руками и ногами. Из темного угла доносились тихие стоны и рвущие душу рыдания, там лежали бойцы без рук и ног.
   Вдруг лежащий рядом с Николаем раненый солдат вскочил на ноги:
   - Братцы, дорогие, пристрелите меня! Пристрелите, прошу вас... О-о-о! Проклятие!..
   Николай видел, как человеку худо. Но чем ему помочь? Хотел было подойти к нему, утешить, но как только сделал небольшое усилие, почувствовал жгучую боль в голове и потерял сознание.
   Когда он пришел в себя, то увидел рядом девушку в белом халате. Она влажным тампоном смачивала ему потрескавшиеся губы.
   - Пить!.. Пить!.. - просил Николай.
   Девушка что-то ответила ему, но Николай не услышал ее голоса, молча смотрел на нее и тихо плакал.
   - Сестра, я буду жить?..
   Она с трудом улыбнулась.
   - Будешь, дорогой, будешь!..
   Алексеев хотел что-то ответить, но неожиданно все заслонила густая пелена. Через некоторое время он с трудом приподнял голову, безумными глазами уставился в небо и страшно закричал:
   - Воздух!..
   От его крика девушка испуганно отшатнулась и торопливо налила стакан воды. Одной рукой она приподняла ему голову, а другой поднесла ко рту стакан. Николай на мгновение пришел в себя. С жадностью напился и виновато улыбнулся девушке, но что-то снова загудело в голове, обдало жаром, и он снова потерял сознание.
   ...Трое суток Николай не приходил в себя. Медсестра наложила ему на правую руку лубки, перевязала голову. И когда он снова очнулся, то с удивлением увидел, что лежит на соломе, рядом с другими ранеными. В ушах по-прежнему гудело, он едва слышал. Медсестры в грязных халатах, печальные и притихшие, бродили между ранеными. Алексеев пытался понять, где он находится. Он с трудом поднялся на ноги и, шатаясь, подошел к опутанному колючей проволокой окну.
   - Братцы! Где мы? - крикнул он.
   - Куда прэш! Жити надоело? - услышал Николай чей-то голос и не успел ответить, как кто-то с силой оттолкнул его от окна. В этот момент протрещала пулеметная очередь, били по окну.
   - Что это, братцы? Где мы находимся? - снова в недоумении повторил Алексеев.
   Лежавший рядом солдат с забинтованной ногой, которой и оттолкнул Николая от окна, зло сказал:
   - Не бачишь, да там охрана!
   - Что ты сказал, браток? - наклонившись к солдату, переспросил Николай.
   - Да ты шо, глухой или хворменный идиот? - все так же спокойно проговорил солдат.
   - Говори, браток, громче, я почти ничего не слышу. В ушах сильно шумит.
   - Кажу, немцы нас караулят! Понял?
   Николай с изумлением посмотрел на солдата. Обожгла мысль: "В плену!"
   - Понял, понял, браток! Ты откуда будешь?
   - Та херсонский я. А ты?
   - Сибиряк.
   Так они познакомились. В бараке было жарко, воздух был спертый, все время слышались жалобные стоны и рыдания. Николай левой рукой поправил повязку на голове и попытался поправить повязки на руке, но почувствовал резкую боль.
   - Эх, сволочи... - простонал он.
   - В яком же месте тебя так, а?
   - Под Оршей. Бомбой!
   - О, тоби еще повезло, браток! И мени тоже. Могло быть хужей. Тэпер треба держаться вмисти, а то замордуют нас. Так шо лигай, парень, та спокойно полэжи. А в окно смотрэть - не дай бог. Стрэляют...
   Николай послушно лег на солому. Жуткие мысли заглушали боль и даже шум в ушах. Попал в плен не сдаваясь! Одно спасение - бежать, и только бежать. Тысячи вопросов возникали перед Николаем, на которые он не мог ответить. И конечно, он не мог себе представить и сотой доли того, что предстояло ему пережить в последующие месяцы пребывания в плену.
   Как-то утром в барак ворвались эсэсовцы во главе с офицером.
   - Встать! - раздалась команда.
   Раненые переглянулись. Никто не понимал офицера. Фашист повторил команду, и на раненых набросились эсэсовцы, стали их избивать, топтать ногами. Алексеев тоже не знал, чего хотят эсэсовцы. И лишь после того как ему объяснил его новый знакомый, что это значит, Николай крикнул: "Братцы, они требуют, чтобы мы встали и шли из барака!" Одна из медсестер подбежала к офицеру и стала упрашивать его прекратить безобразие, но эсэсовец оттолкнул ее и жестом указал на дверь.
   - Выходите, кто может, на улицу! - дрогнувшим голосом обратилась к раненым сестра.
   Николай и его новый друг, которого он поддерживал под руки, вышли во двор первыми.
   "Воды!.. Вассер!.."
   Август был на исходе, но солнце еще палило нещадно. Ни малейшего дуновения ветерка. Стоять было трудно, некоторые раненые не выдерживали, падали...
   - Вы сейчас не ест больной, - объявил офицер на ломаном русском языке, - а ест военнопленный. Понятно? Мы вас повезем в лагерь. Не вздумайт делать это... э-э... побег. Кто сделайт шаг в сторону, будет убит. Не разговаривайт, руки держат насат, выполнят все треповани конвойных...
   Затем он вскочил на коня и первым выехал на дорогу, ведущую к Могилеву. Двадцать пять эсэсовцев окружили колонну, и военнопленные медленно двинулись вслед за офицером.
   Куда вели их, никто не знал. Люди шли молча, каждый думал о своем. Серая пыль тучей клубилась над колонной, ела глаза, неистово пекло солнце, бередило раны, сушило рты, пить хотелось нестерпимо. Николаю вспомнилась родная Журавка, затерянная среди необъятных просторов Сибири, камышовые озера, куда он ходил охотиться на диких уток и гусей, где после долгой ночи, на рассвете, слушал перекличку лебедей. Вспомнил Николай и бабушку Улиту, которая заменила ему мать; хороший квас делала бабушка, крепкий, ледяной, пьешь - виски сверлит. И вдруг почувствовал Николай терпкий запах сибирских пельменей с перцем и чесноком. Никто не делал таких вкусных пельменей, как бабушка Улита. Вот съесть бы мисочку - кажется, и хворь прошла бы...