Страница:
[81]смешались друг с другом. Пока все это происходило, мой отец Алексей, который, как я уже сказала, еще находился в расположении войска Вриенния, вдруг видит, как один из конюшенных Вриенния ведет императорского коня, украшенного пурпурной попоной и позолоченными бляхами; рядом же, согласно императорскому ритуалу, бежит свита с ромфеями
[82].
Увидев это, Алексей спускает на лицо прикрепленное к шлему забрало и со своими шестью воинами (о них уже шла речь) стремительно на них нападает. Он повергает наземь конюшенного, захватывает императорского коня, захватывает также и ромфеи и незаметно выходит из расположения вражеского войска. Остановившись в безопасном месте, он послал громогласного глашатая, дал ему коня с золотыми бляхами и ромфеи, которые телохранители держат по обе стороны от императора, и приказал ему разъезжать по всему войску и кричать, что Вриенний пал.
Это известие заставило собраться отовсюду и вернуться многих рассеявшихся воинов великого доместика схол — моего отца, а других побудило к стойкости. Воины как вкопанные остановились там, где их застал голос глашатая, обратили назад свои взоры и были поражены неожиданным зрелищем. Что за странная была картина! Головы коней были обращены вперед, лица самих всадников повернуты назад, они не двигались вперед и не хотели повернуть назад, но были изумлены и приведены в недоумение всем происходящим [83]. Скифы же, мечтая о возвращении и находясь уже на пути домой, не собирались продолжать преследование; очутившись вдали от обеих армий, они где-то блуждали со своей добычей. Распространяемая глашатаем весть, что Вриенний схвачен и убит, вдохнула мужество в недавних трусов и беглецов. Это известие казалось достоверным благодаря тому, что повсюду показы- {66}вали коня с императорскими знаками, а ромфеи, можно сказать, возвещали о том, что находившийся под охраной Вриенний пал от неприятельской руки.
6. Затем судьба принесла следующее. К доместику схол Алексею подошел отряд союзников-турок [84]. Узнав, что бой начался, и желая выяснить, где находится враг, турки вместе с моим отцом Алексеем Комниным поднялись на холм. Отец жестом указал им на неприятельское войско, а они смотрели на врагов как с наблюдательного пункта. Дела же неприятелей обстояли таким образом: сбившись в кучу, не соблюдая боевых порядков, они были настроены беззаботно и считали себя вне опасности, словно победа была уже у них в руках. Они пребывали в беспечности главным образом из-за того, что франки из отряда моего отца, когда началось бегство, перешли к Вриеннию. Ведь когда франки соскочили с коней и протянули Вриеннию правые руки, выражая этим, как это у них в обычае, свою верность [85], со всех сторон стали стекаться воины, чтобы посмотреть на это зрелище. Как звук трубы, распространился по войску Вриенния слух о том, что уже и франки покинули архистратига Алексея и перешли к ним.
Видя, что враги сбились в кучу и что подошел новый отряд турок [86], мой отец разбил войско на три части и приказал двум из них засесть в назначенных местах в засаде, а третьему отряду выступить против врагов. Такой план целиком принадлежал моему отцу Алексею.
Турки наступали, не построившись в фаланги, а разделившись на отдельные отряды, находившиеся на известном расстоянии друг от друга. Каждому отряду было приказано гнать коней на врагов и осыпать неприятеля дождем стрел. С ними следовал и изобретатель этого маневра — мой отец Алексей, который собрал из числа рассеявшихся столько воинов, сколько ему позволили обстоятельства. В этот момент один из окружавших Алексея бессмертных, человек храбрый и дерзкий, погнал вперед своего коня, вырвался из рядов и во весь опор понесся на Вриенния. Он с силой вонзает копье в грудь Вриенния. Но тот быстро извлек меч из ножен, обрубил копье, пока оно еще не успело впиться глубже, и со всего размаха нанес удар ранившему его воину. Вриенний попал в ключицу и отсек руку вместе со щитом.
Турки же, подходя один за другим, непрерывно осыпали войско тучей стрел. Воины Вриенния были ошеломлены неожиданным натиском, однако, собравшись и выстроив боевые порядки, они приняли тяжесть битвы, призывая друг друга к мужеству. Турки и мой отец после недолгого боя с против- {67}ником стали изображать, будто они мало-помалу обращаются в бегство; постепенно заманивая врагов в засаду, они искусно увлекали их за собой. Достигнув первой засады, они повернулись и лицом к лицу встретили противника. По условному знаку из разных мест, словно рой ос, высыпали находившиеся в засаде всадники. Боевыми кликами, шумом и непрерывной стрельбой из луков они оглушили Вриенния и его воинов и ослепили их дождем падающих отовсюду стрел. Воины Вриенния не смогли устоять (все были уже изранены — и кони и люди), они склонили значок к отступлению и предоставили врагу возможность наносить удары им в спину. Но Вриенний, хотя он был чрезвычайно утомлен битвой и враг с силой теснил его, проявил мужество и присутствие духа: направо и налево поражал он наступающих и одновременно умело и мужественно руководил отступлением. По одну сторону от него бился брат, по другую сын; геройски сражаясь, они казались тогда врагам настоящим чудом.
Конь Вриенния был утомлен и не мог ни бежать, ни преследовать, ибо до полусмерти был загнан непрерывным бегом. Сдержав коня, Вриенний, как некий отважный атлет, остановился, готовый к рукопашной схватке, и вызвал на бой двух доблестных турок. Один из них бьет копьем, но не успевает еще нанести сильный удар, как получает значительно более сильный удар от руки Вриенния. Вриенний отрубил мечом турку руку, которая вместе с копьем скатилась на землю. Но второй турок [87], соскочив со своего коня, как леопард бросился к лошади Вриенния, пристроился у крупа и, крепко ухватившись за него, старался забраться на спину лошади. Вриенний вертелся, как зверь, стремясь пронзить мечом турка. У него, однако, ничего не выходило, потому что турок все время извивался за его спиной и избегал ударов. Когда же рука устала разить пустоту, утомился и сам атлет, он отдал себя в руки врагов.
Схватив его и, можно сказать, завоевав этим величайшую славу, они доставляют его Алексею Комнину, который, находясь недалеко от места пленения Вриенния, строил фаланги своих воинов и варваров и побуждал их к битве. Сначала они сообщили о пленении Вриенния через вестников, затем привели к стратигу его самого, являвшего собой поистине страшное зрелище как в битве, так и в плену. Получив таким образом в свои руки Вриенния, Алексей отправляет его к императору Вотаниату. Алексей не коснулся глаз пленника. Не таков был Комнин, чтобы преследовать своих противников, после того как они попали в плен: он считал, что само их пле- {68}нение на войне вполне достаточное наказание. Поэтому он относился к пленным с человеколюбием, дружелюбием и уважением. Эти же чувства он выказал и Вриеннию. После пленения Вриенния Алексей проехал вместе с ним значительное расстояние, а когда они прибыли в место, называвшееся... [88], Алексей, желая добрыми надеждами вывести пленника из отчаяния, сказал: «Давай сойдем с коней, посидим и немного отдохнем». Вриенний же, исполненный страха за свою жизнь, был похож на безумного и не нуждался ни в каком отдыхе. Каким же иначе мог быть человек, потерявший всякую надежду на жизнь? Тем не менее он сразу же подчинился желанию стратига. Так раб, особенно если он пленен на войне, быстро подчиняется любому приказанию.
И вот оба вождя спешились. Алексей, как в постель, улегся на зеленую траву, а Вриенний положил голову на корни «высоковолосого дуба» [89]. Алексей заснул, а Вриенния, как говорится в сладостных стихах, «ласковый сон не покоил» [90]. Подняв глаза, он замечает висящий на ветвях меч; не видя кругом ни единой души, избавляется от своего малодушия и, набравшись мужества, решает убить моего отца. И его замысел был бы вскоре приведен в исполнение, если бы этому не помешала высшая божественная сила, которая смягчила свирепость души Вриенния и заставила его доброжелательно отнестись к стратигу. Я часто слышала, как отец рассказывал об этом. Всякий может отсюда заключить, что бог, словно драгоценность, охранял моего отца и предназначал его для более высокой участи, желая с его помощью вновь возвысить ромейский скипетр. Если же после этого с Вриеннием случилось нечто непредвиденное, то виной этому — приближенные императора, мой же отец в этом неповинен.
7. Так окончился поход против Вриенния. Но великому доместику — моему отцу Алексею — не суждено было вкусить покоя, а пришлось вступать в одно сражение за другим. Борил [91], варвар из числа наиболее приближенных к Вотаниату людей, выйдя из города навстречу великому доместику, моему отцу, принял у него Вриенния и сделал с ним то, что сделал [92]. От имени императора он приказывает моему отцу выступить против Василаки, который также возложил на себя императорскую диадему и после Вриенния неудержимо раздувал мятеж на Западе [93]. Василаки был мужем удивительным по своему мужеству, храбрости, смелости и силе. Обладая тираническими наклонностями, этот человек достигал высших должностей и титулов, одних домогаясь хитростью, другие узурпируя. После свержения Вриенния он стал его преемником и принял на {69}себя всю его власть. Начав с Эпидамна (это главный город Иллирика), он подошел почти вплотную к городу фессалийцев [94], все покоряя на своем пути; Василаки сам себя избрал и провозгласил императором и вел куда ему заблагорассудится блуждающее войско Вриенния. Не говоря уже о других его качествах, этот муж вызывал восхищение своим ростом, силой рук, величественным выражением лица; такие достоинства более всего привлекают грубый и воинственный народ. Ведь он не смотрит в душу человека и не обращает внимания на его добродетель, но удовлетворяется телесными достоинствами, восхищается смелостью, силой, быстротой бега и ростом, считая, что этих качеств вполне достаточно для багряницы и диадемы.
Обладая этими достоинствами, Василаки имел также мужественную и неустрашимую душу. Вообще, во всем его облике и поведении было что-то властное. У него был громовой голос, приводивший в замешательство целое войско, а его крик был способен кого угодно лишить мужества. Он был непобедим в речах и одинаково умел побуждать воинов к битве и обращать их в бегство. Имея на своей стороне такие преимущества и собрав вокруг себя непобедимое войско, этот муж начал поход и, как я сказала, прибыл в город фессалийцев.
Мой отец, Алексей Комнин, со своей стороны снарядился на войну с ним как на борьбу с огромным Тифоном [95]или сторуким гигантом; призвав на помощь всю свою военную хитрость и храбрый дух, он приготовился к встрече с достойным противником. Не отряхнув еще пыль прежних битв, не смыв крови с меча и рук, он как страшный лев распалил свой гнев и выступил против этого клыкастого вепря — Василаки. Алексей прибывает к реке Вардар, как ее называют местные жители. Эта река стекает с гор, расположенных вблизи Мезии, протекает через многие земли, разделяет на восточную и западную половины земли вокруг Верии и Фессалоники и впадает в наше Южное море [96]. С большими реками случается следующее: когда из-за наносов скапливается много земли, река, меняя свое прежнее ложе, начинает течь в низкое место, старое ложе остается сухим, лишенным воды, а новое в изобилии ею наполняется. Искусный полководец, мой отец Алексей заметил пространство между двумя руслами: старым и вновь образовавшимся. Считая, что река обезопасит его с одной стороны, он расположился около нее лагерем и, как естественным рвом, воспользовался старым руслом, которое благодаря сильному течению превратилось в глубокий овраг (оба русла находились друг от друга на расстоянии не более двух- {70}трех стадий). Тотчас было всем приказано в течение дня отдыхать, наслаждаться сном и давать коням достаточно корма. Ведь с наступлением вечера им предстояло бодрствовать и остерегаться неожиданного нападения противника.
Мой отец, я думаю, распорядился таким образом, ибо ожидал в тот вечер наступления врагов. То ли он предчувствовал его благодаря своей многоопытности, то ли по каким-то признакам догадывался о нем. Это предвидение посетило его незадолго до событий. Предсказав ход событий, он не пренебрег необходимыми мерами, но ушел из лагеря вместе со своими воинами, оружием, конями и всем полагающимся для сражения. Он оставил там повсюду зажженные огни и одного из своих приближенных Иоанникия [97]— человека давно избравшего монашеский образ жизни; ему он доверил свою палатку, продовольствие, которое вез с собой, и прочее имущество. Сам же Алексей, отойдя подальше, остановился вместе с вооруженным войском, ожидая развертывания событий. Он добивался, чтобы Василаки, увидев зажженные повсюду огни и освещенную палатку моего отца, решил, что Алексей отдыхает там и потому его легко будет схватить и взять в плен.
8. Мой отец Алексей не обманулся, как я сказала, в своем провидении. Василаки вместе с многочисленными конниками и пешими воинами неожиданно подошел к тому месту, где, как он думал, был расположен лагерь. Увидев повсюду освещенные шатры, а также сияющую светом императорскую палатку, он стремительно с громким устрашающим криком врывается в нее. Так как в палатке не оказалось того, кого он чаял найти, да и вообще из нее не вышел ни воин, ни стратиг (если не считать нескольких жалких слуг), Василаки закричал еще громче: «Куда делся картавый?» Он высмеивал дефект речи великого доместика. Вообще мой отец Алексей говорил хорошо (не было другого такого прирожденного оратора в рассуждениях и доказательствах) [98], только при произнесении звука «эр» его язык чуть-чуть запинался, хотя остальные буквы и произносил плавно. Выкрикивая такие оскорбления, Василаки, начал розыски, перевернул вверх дном все сундуки, походные кровати, утварь и даже самое ложе моего отца: он искал, не спрятался ли где-нибудь там стратиг. Его взгляд неоднократно падал на монаха Иоанникия. Мать в заботах о сыне вменила Алексею в обязанность во всех походах держать при себе какого-нибудь почтенного монаха, а любящий сын подчинялся материнской воле не только в детстве, но и в юношеском возрасте — вплоть до женитьбы. Василаки, обыскав всю палатку, не прекратил, говоря словами Аристофана, {71}«исследовать тайны Эреба» [99]и подверг Иоанникия расспросам о доместике. Так как тот упорно утверждал, что Алексей заблаговременно ушел со своим войском, Василаки понял, что он страшно обманут, и в полном отчаянии стал на разные лады кричать: «О соратники, воины, нас обманули, враг снаружи!». Он еще и не кончил, как перед покидающим лагерь противником предстал мой отец Алексей Комнин, который с несколькими воинами быстро ехал впереди своего войска. Алексей увидел человека, пытающегося привести в порядок фаланги (ибо большинство воинов Василаки занялись грабежом и хищениями; как раз на этом и строил тогда расчеты мой отец; прежде чем они успели собраться и встать в боевой порядок, великий доместик как неожиданное бедствие предстал перед ними). Итак, увидев человека, устанавливающего фаланги и приняв его то ли по росту, то ли по блеску оружия (в его латах отражалось сияние звезд) за Василаки, Алексей подъехал к нему и быстро нанес удар. Рука, державшая меч, тотчас же упала на землю, и это привело всю фалангу в сильнейшее замешательство. Этот человек был не Василаки, но один из наиболее храбрых людей его войска, ничем не уступающий в мужестве самому Василаки.
Затем, с силой обрушившись на врагов, Алексей осыпал их стрелами, наносил раны копьем, издавал боевые кличи и в ночной темноте вносил замешательство в ряды противника. Человек трезвого ума и ясной мысли, он принял в расчет все: место, время, оружие, и надлежащим образом использовал это для победы. Алексей опережал бегущих в разные стороны и в общей суматохе отличал врагов от друзей [100]. Некий каппадокиец, по имени Гул, преданный слуга моего отца, человек мужественной руки и воинственного духа, увидел Василаки, мгновенно узнал его и ударил по шлему. Однако с ним случилось то, что произошло с Менелаем в битве с Александром [101]: его меч, «в три иль четыре куска раздробившися, пал из десницы», в его руке осталась одна только рукоять. Увидев Гула, стратиг назвал его трусом и стал порицать за то, что тот без меча. Но воин, показав оставшуюся у него рукоять меча, смирил гнев великого доместика.
Другой же воин, македонец по имени Петр Торник [102], ворвавшись в гущу врагов, убил многих из них. Между тем фаланга двигалась, не имея представления о том, что творится: сражение велось в темноте, и воины не могли видеть происходящего. Комнин то налетал на еще сохранившие порядок отряды противника, то возвращался к своим. Он торопил их опрокинуть тех воинов Василаки, которые еще держались {72}в строю, и посылал гонцов к отстающим, приказывая им без проволочек двигаться вперед и прибыть к месту боя.
В это время какой-то кельт из числа воинов великого доместика, говоря коротко, мужественный воин, исполненный духа Арея, заметил, как мой отец с обнаженным, дымящимся кровью мечом в руке выбирается из гущи врагов и, приняв его за противника, стремительно напал на него и ударил копьем в грудь. И он наверняка выбил бы стратига из седла, если бы Алексей не уселся покрепче и не окликнул воина по имени, угрожая тотчас же отрубить ему мечом голову. Кельт сохранил себе жизнь, оправдавшись лишь тем, что не узнал полководца в ночной темноте и сумятице битвы.
9. Вот такие дела совершил той ночью доместик схол вместе со своими немногочисленными воинами. Как только забрезжил дневной свет и солнце выглянуло из-за горизонта, начальники отрядов Василаки всеми силами стали стараться собрать покинувших битву и занятых добычей воинов. Со своей стороны, великий доместик, построив войско, вновь выступил против Василаки. Издали заметив некоторых покинувших войско людей Василаки, воины доместика с силой набросились на них и одних обратили в бегство, других пленили и привели к Алексею.
Тем временем брат Василаки Мануил [103]взошел на холм и стал ободрять войско, громко крича следующее: «Сегодня день Василаки, его победа!». Некто по имени Василий, по прозвищу Куртикий [104], близкий друг того Никифора Вриенния, о котором уже упоминалось в повествовании, человек чрезвычайно воинственный, выбежав из рядов войска Комнина, стал подниматься на холм. Мануил Василаки извлекает меч из ножен и во весь опор устремляется к нему. Куртикий же схватывает не меч, а висевшую у седла палицу, ударяет ею по шлему Мануила и тотчас сбрасывает его с лошади; затем Куртикий связал и поволок его как добычу к моему отцу. Тут появился Комнин со своими отрядами, и при виде его остатки войска Василаки после недолгого сопротивления, обратились в бегство. Теперь Василаки бежал, а Алексей Комнин преследовал его. Когда они достигли Фессалоники, жители этого города впустили Василаки, но тотчас заперли городские ворота перед стратигом. Однако мой отец не отступился, не совлек с себя доспехов, не снял шлема, не опустил с плеч щита, а напротив, расположился лагерем и стал угрожать городу штурмом и разрушением.
Желая сохранить жизнь Василаки, он через посредство сопровождавшего его монаха Иоанникия [105], мужа, знамени- {73}того своей добродетелью, предлагает Василаки мир, заверяя, что не причинит ему никакого зла, если тот сдастся сам и сдаст город Алексею. Василаки отверг это предложение, но фессалоникийцы, боясь, что город будет захвачен и испытает бедствия, открыли Комнину путь в город.
Василаки, узнав о том, что сделала толпа, переходит в акрополь [106]и из него совершает набеги на город [107]. Он не прекратил боевых действий, хотя доместик и гарантировал ему безопасность. И в тяжких обстоятельствах, в беде проявил себя Василаки настоящим героем. Он не желал поступиться даже малой толикой своей доблести, пока жители и стражи акрополя сообща насильно не изгнали его оттуда, не схватили и не выдали великому доместику.
Алексей тотчас же сообщил императору о пленении Василаки, на короткое время задержался в Фессалонике и, устроив там все дела, покрытый славой победителя, отправился в обратный путь. Между Филиппами и Амфиполем [108]посланцы императора встречают моего отца и, вручив ему императорскую грамоту, забирают Василаки. Отведя его к местечку под названием Хлебина [109], они вблизи находящегося там источника вырывают ему глаза [110]. С тех пор до настоящего времени этот источник называется именем Василаки. Таков был третий подвиг, который совершил этот новый Геракл — великий Алексей, до того как стал императором. Ведь не греша против истины, можно назвать Василаки Эриманфским вепрем, а моего храбрейшего отца — Гераклом [111]. Таковы были успехи Алексея Комнина до вступления на трон. В награду за все это он получил от императора титул севаста [112]и был провозглашен севастом синклитом.
10. Телесные недуги, как мне кажется, иногда развиваются от внешних причин, а иногда причины болезней коренятся в самом организме. Часто мы считаем источником горячки неровность климата и плохое качество пищи, в других случаях мы виним испорченность наших жизненных соков. Точно так же и в то время причиной появления губительных язв — упомянутых мною людей (я имею в виду руселей, василаки и все множество тиранов) — иногда была порочность ромеев, иногда же судьба приносила неодолимое зло и неизлечимую болезнь в виде иноземных тиранов извне. Так это было с известным своей склонностью к тирании хвастуном Робертом, которого породила Нормандия [113], взрастили и воспитали всевозможные пороки.
Ромейское государство само навлекло на себя такого врага и дало ему повод для войны. Этим поводом явился совсем {74}не подходящий для нас брачный контракт с чужеземкой и варваркой, а особенно беззаботность властвовавшего тогда Михаила, связанного нитями родства с Дуками [114]. Пусть никто не возмущается, если я порицаю кого-либо из своих кровных родственников (ведь и я принадлежу к этому роду со стороны матери) [115], ибо я решила прежде всего писать правду, а что касается этого человека, то я лишь выразила всеобщее осуждение [116]. Упомянутый самодержец Михаил Дука обручил своего сына Константина с дочерью этого варвара. Поэтому и разразилась война. В свое время я поведаю об императорском сыне Константине, о соглашении, касающемся его женитьбы, и вообще о брачном контракте с варваркой, а также о красоте Константина, о его росте и о том, каким он был по своим природным качествам [117]. Я сделаю это, когда оплачу свою судьбу, сразу же после рассказа об этом браке, о поражении всей варварской армии и гибели норманнских тиранов, которых Михаил по своему неразумию обратил против Ромейского государства [118]. Прежде, однако, следует мне вернуться назад и рассказать о Роберте, какого он был рода и звания и до какой степени могущества и на какую высоту подняло его течение событий или, чтобы выразиться более благочестиво, куда вознесло его провидение, снисходительное к его злокозненным стремлениям и коварству [119].
Этот Роберт происходил из Нормандии, был человеком незнатного рода [120], властолюбивого характера и мерзкой души [121]. Он был доблестен, весьма ловко домогался богатства и могущества знатных людей, действовал упрямо и, несмотря ни на какие препятствия, преследовал свою цель. Он был большого роста — выше самых высоких людей, у него была розовая кожа, белокурые волосы, широкие плечи... глаза [122]— только что огонь не искрился из них. Его фигура отличалась изяществом там, где ей полагалось раздаваться вширь, и обладала хорошими пропорциями в узких местах. Этот муж, как я не раз слышала от многих людей, был идеального сложения с головы до пят. А его голос! Гомер говорил об Ахилле, что услышавшим его крик казалось, будто шумит целая толпа. Крик же этого мужа, как рассказывают, обращал в бегство многие тысячи. Будучи человеком такого положения, таких физических и душевных качеств, он, естественно, не терпел никакого порабощения и никому не подчинялся. Таково, говорят, свойство великих натур, если даже они происходят из низкого звания.
11. Таким был этот человек; не вынося над собой никакой власти, он вместе с несколькими всадниками (всего их
Увидев это, Алексей спускает на лицо прикрепленное к шлему забрало и со своими шестью воинами (о них уже шла речь) стремительно на них нападает. Он повергает наземь конюшенного, захватывает императорского коня, захватывает также и ромфеи и незаметно выходит из расположения вражеского войска. Остановившись в безопасном месте, он послал громогласного глашатая, дал ему коня с золотыми бляхами и ромфеи, которые телохранители держат по обе стороны от императора, и приказал ему разъезжать по всему войску и кричать, что Вриенний пал.
Это известие заставило собраться отовсюду и вернуться многих рассеявшихся воинов великого доместика схол — моего отца, а других побудило к стойкости. Воины как вкопанные остановились там, где их застал голос глашатая, обратили назад свои взоры и были поражены неожиданным зрелищем. Что за странная была картина! Головы коней были обращены вперед, лица самих всадников повернуты назад, они не двигались вперед и не хотели повернуть назад, но были изумлены и приведены в недоумение всем происходящим [83]. Скифы же, мечтая о возвращении и находясь уже на пути домой, не собирались продолжать преследование; очутившись вдали от обеих армий, они где-то блуждали со своей добычей. Распространяемая глашатаем весть, что Вриенний схвачен и убит, вдохнула мужество в недавних трусов и беглецов. Это известие казалось достоверным благодаря тому, что повсюду показы- {66}вали коня с императорскими знаками, а ромфеи, можно сказать, возвещали о том, что находившийся под охраной Вриенний пал от неприятельской руки.
6. Затем судьба принесла следующее. К доместику схол Алексею подошел отряд союзников-турок [84]. Узнав, что бой начался, и желая выяснить, где находится враг, турки вместе с моим отцом Алексеем Комниным поднялись на холм. Отец жестом указал им на неприятельское войско, а они смотрели на врагов как с наблюдательного пункта. Дела же неприятелей обстояли таким образом: сбившись в кучу, не соблюдая боевых порядков, они были настроены беззаботно и считали себя вне опасности, словно победа была уже у них в руках. Они пребывали в беспечности главным образом из-за того, что франки из отряда моего отца, когда началось бегство, перешли к Вриеннию. Ведь когда франки соскочили с коней и протянули Вриеннию правые руки, выражая этим, как это у них в обычае, свою верность [85], со всех сторон стали стекаться воины, чтобы посмотреть на это зрелище. Как звук трубы, распространился по войску Вриенния слух о том, что уже и франки покинули архистратига Алексея и перешли к ним.
Видя, что враги сбились в кучу и что подошел новый отряд турок [86], мой отец разбил войско на три части и приказал двум из них засесть в назначенных местах в засаде, а третьему отряду выступить против врагов. Такой план целиком принадлежал моему отцу Алексею.
Турки наступали, не построившись в фаланги, а разделившись на отдельные отряды, находившиеся на известном расстоянии друг от друга. Каждому отряду было приказано гнать коней на врагов и осыпать неприятеля дождем стрел. С ними следовал и изобретатель этого маневра — мой отец Алексей, который собрал из числа рассеявшихся столько воинов, сколько ему позволили обстоятельства. В этот момент один из окружавших Алексея бессмертных, человек храбрый и дерзкий, погнал вперед своего коня, вырвался из рядов и во весь опор понесся на Вриенния. Он с силой вонзает копье в грудь Вриенния. Но тот быстро извлек меч из ножен, обрубил копье, пока оно еще не успело впиться глубже, и со всего размаха нанес удар ранившему его воину. Вриенний попал в ключицу и отсек руку вместе со щитом.
Турки же, подходя один за другим, непрерывно осыпали войско тучей стрел. Воины Вриенния были ошеломлены неожиданным натиском, однако, собравшись и выстроив боевые порядки, они приняли тяжесть битвы, призывая друг друга к мужеству. Турки и мой отец после недолгого боя с против- {67}ником стали изображать, будто они мало-помалу обращаются в бегство; постепенно заманивая врагов в засаду, они искусно увлекали их за собой. Достигнув первой засады, они повернулись и лицом к лицу встретили противника. По условному знаку из разных мест, словно рой ос, высыпали находившиеся в засаде всадники. Боевыми кликами, шумом и непрерывной стрельбой из луков они оглушили Вриенния и его воинов и ослепили их дождем падающих отовсюду стрел. Воины Вриенния не смогли устоять (все были уже изранены — и кони и люди), они склонили значок к отступлению и предоставили врагу возможность наносить удары им в спину. Но Вриенний, хотя он был чрезвычайно утомлен битвой и враг с силой теснил его, проявил мужество и присутствие духа: направо и налево поражал он наступающих и одновременно умело и мужественно руководил отступлением. По одну сторону от него бился брат, по другую сын; геройски сражаясь, они казались тогда врагам настоящим чудом.
Конь Вриенния был утомлен и не мог ни бежать, ни преследовать, ибо до полусмерти был загнан непрерывным бегом. Сдержав коня, Вриенний, как некий отважный атлет, остановился, готовый к рукопашной схватке, и вызвал на бой двух доблестных турок. Один из них бьет копьем, но не успевает еще нанести сильный удар, как получает значительно более сильный удар от руки Вриенния. Вриенний отрубил мечом турку руку, которая вместе с копьем скатилась на землю. Но второй турок [87], соскочив со своего коня, как леопард бросился к лошади Вриенния, пристроился у крупа и, крепко ухватившись за него, старался забраться на спину лошади. Вриенний вертелся, как зверь, стремясь пронзить мечом турка. У него, однако, ничего не выходило, потому что турок все время извивался за его спиной и избегал ударов. Когда же рука устала разить пустоту, утомился и сам атлет, он отдал себя в руки врагов.
Схватив его и, можно сказать, завоевав этим величайшую славу, они доставляют его Алексею Комнину, который, находясь недалеко от места пленения Вриенния, строил фаланги своих воинов и варваров и побуждал их к битве. Сначала они сообщили о пленении Вриенния через вестников, затем привели к стратигу его самого, являвшего собой поистине страшное зрелище как в битве, так и в плену. Получив таким образом в свои руки Вриенния, Алексей отправляет его к императору Вотаниату. Алексей не коснулся глаз пленника. Не таков был Комнин, чтобы преследовать своих противников, после того как они попали в плен: он считал, что само их пле- {68}нение на войне вполне достаточное наказание. Поэтому он относился к пленным с человеколюбием, дружелюбием и уважением. Эти же чувства он выказал и Вриеннию. После пленения Вриенния Алексей проехал вместе с ним значительное расстояние, а когда они прибыли в место, называвшееся... [88], Алексей, желая добрыми надеждами вывести пленника из отчаяния, сказал: «Давай сойдем с коней, посидим и немного отдохнем». Вриенний же, исполненный страха за свою жизнь, был похож на безумного и не нуждался ни в каком отдыхе. Каким же иначе мог быть человек, потерявший всякую надежду на жизнь? Тем не менее он сразу же подчинился желанию стратига. Так раб, особенно если он пленен на войне, быстро подчиняется любому приказанию.
И вот оба вождя спешились. Алексей, как в постель, улегся на зеленую траву, а Вриенний положил голову на корни «высоковолосого дуба» [89]. Алексей заснул, а Вриенния, как говорится в сладостных стихах, «ласковый сон не покоил» [90]. Подняв глаза, он замечает висящий на ветвях меч; не видя кругом ни единой души, избавляется от своего малодушия и, набравшись мужества, решает убить моего отца. И его замысел был бы вскоре приведен в исполнение, если бы этому не помешала высшая божественная сила, которая смягчила свирепость души Вриенния и заставила его доброжелательно отнестись к стратигу. Я часто слышала, как отец рассказывал об этом. Всякий может отсюда заключить, что бог, словно драгоценность, охранял моего отца и предназначал его для более высокой участи, желая с его помощью вновь возвысить ромейский скипетр. Если же после этого с Вриеннием случилось нечто непредвиденное, то виной этому — приближенные императора, мой же отец в этом неповинен.
7. Так окончился поход против Вриенния. Но великому доместику — моему отцу Алексею — не суждено было вкусить покоя, а пришлось вступать в одно сражение за другим. Борил [91], варвар из числа наиболее приближенных к Вотаниату людей, выйдя из города навстречу великому доместику, моему отцу, принял у него Вриенния и сделал с ним то, что сделал [92]. От имени императора он приказывает моему отцу выступить против Василаки, который также возложил на себя императорскую диадему и после Вриенния неудержимо раздувал мятеж на Западе [93]. Василаки был мужем удивительным по своему мужеству, храбрости, смелости и силе. Обладая тираническими наклонностями, этот человек достигал высших должностей и титулов, одних домогаясь хитростью, другие узурпируя. После свержения Вриенния он стал его преемником и принял на {69}себя всю его власть. Начав с Эпидамна (это главный город Иллирика), он подошел почти вплотную к городу фессалийцев [94], все покоряя на своем пути; Василаки сам себя избрал и провозгласил императором и вел куда ему заблагорассудится блуждающее войско Вриенния. Не говоря уже о других его качествах, этот муж вызывал восхищение своим ростом, силой рук, величественным выражением лица; такие достоинства более всего привлекают грубый и воинственный народ. Ведь он не смотрит в душу человека и не обращает внимания на его добродетель, но удовлетворяется телесными достоинствами, восхищается смелостью, силой, быстротой бега и ростом, считая, что этих качеств вполне достаточно для багряницы и диадемы.
Обладая этими достоинствами, Василаки имел также мужественную и неустрашимую душу. Вообще, во всем его облике и поведении было что-то властное. У него был громовой голос, приводивший в замешательство целое войско, а его крик был способен кого угодно лишить мужества. Он был непобедим в речах и одинаково умел побуждать воинов к битве и обращать их в бегство. Имея на своей стороне такие преимущества и собрав вокруг себя непобедимое войско, этот муж начал поход и, как я сказала, прибыл в город фессалийцев.
Мой отец, Алексей Комнин, со своей стороны снарядился на войну с ним как на борьбу с огромным Тифоном [95]или сторуким гигантом; призвав на помощь всю свою военную хитрость и храбрый дух, он приготовился к встрече с достойным противником. Не отряхнув еще пыль прежних битв, не смыв крови с меча и рук, он как страшный лев распалил свой гнев и выступил против этого клыкастого вепря — Василаки. Алексей прибывает к реке Вардар, как ее называют местные жители. Эта река стекает с гор, расположенных вблизи Мезии, протекает через многие земли, разделяет на восточную и западную половины земли вокруг Верии и Фессалоники и впадает в наше Южное море [96]. С большими реками случается следующее: когда из-за наносов скапливается много земли, река, меняя свое прежнее ложе, начинает течь в низкое место, старое ложе остается сухим, лишенным воды, а новое в изобилии ею наполняется. Искусный полководец, мой отец Алексей заметил пространство между двумя руслами: старым и вновь образовавшимся. Считая, что река обезопасит его с одной стороны, он расположился около нее лагерем и, как естественным рвом, воспользовался старым руслом, которое благодаря сильному течению превратилось в глубокий овраг (оба русла находились друг от друга на расстоянии не более двух- {70}трех стадий). Тотчас было всем приказано в течение дня отдыхать, наслаждаться сном и давать коням достаточно корма. Ведь с наступлением вечера им предстояло бодрствовать и остерегаться неожиданного нападения противника.
Мой отец, я думаю, распорядился таким образом, ибо ожидал в тот вечер наступления врагов. То ли он предчувствовал его благодаря своей многоопытности, то ли по каким-то признакам догадывался о нем. Это предвидение посетило его незадолго до событий. Предсказав ход событий, он не пренебрег необходимыми мерами, но ушел из лагеря вместе со своими воинами, оружием, конями и всем полагающимся для сражения. Он оставил там повсюду зажженные огни и одного из своих приближенных Иоанникия [97]— человека давно избравшего монашеский образ жизни; ему он доверил свою палатку, продовольствие, которое вез с собой, и прочее имущество. Сам же Алексей, отойдя подальше, остановился вместе с вооруженным войском, ожидая развертывания событий. Он добивался, чтобы Василаки, увидев зажженные повсюду огни и освещенную палатку моего отца, решил, что Алексей отдыхает там и потому его легко будет схватить и взять в плен.
8. Мой отец Алексей не обманулся, как я сказала, в своем провидении. Василаки вместе с многочисленными конниками и пешими воинами неожиданно подошел к тому месту, где, как он думал, был расположен лагерь. Увидев повсюду освещенные шатры, а также сияющую светом императорскую палатку, он стремительно с громким устрашающим криком врывается в нее. Так как в палатке не оказалось того, кого он чаял найти, да и вообще из нее не вышел ни воин, ни стратиг (если не считать нескольких жалких слуг), Василаки закричал еще громче: «Куда делся картавый?» Он высмеивал дефект речи великого доместика. Вообще мой отец Алексей говорил хорошо (не было другого такого прирожденного оратора в рассуждениях и доказательствах) [98], только при произнесении звука «эр» его язык чуть-чуть запинался, хотя остальные буквы и произносил плавно. Выкрикивая такие оскорбления, Василаки, начал розыски, перевернул вверх дном все сундуки, походные кровати, утварь и даже самое ложе моего отца: он искал, не спрятался ли где-нибудь там стратиг. Его взгляд неоднократно падал на монаха Иоанникия. Мать в заботах о сыне вменила Алексею в обязанность во всех походах держать при себе какого-нибудь почтенного монаха, а любящий сын подчинялся материнской воле не только в детстве, но и в юношеском возрасте — вплоть до женитьбы. Василаки, обыскав всю палатку, не прекратил, говоря словами Аристофана, {71}«исследовать тайны Эреба» [99]и подверг Иоанникия расспросам о доместике. Так как тот упорно утверждал, что Алексей заблаговременно ушел со своим войском, Василаки понял, что он страшно обманут, и в полном отчаянии стал на разные лады кричать: «О соратники, воины, нас обманули, враг снаружи!». Он еще и не кончил, как перед покидающим лагерь противником предстал мой отец Алексей Комнин, который с несколькими воинами быстро ехал впереди своего войска. Алексей увидел человека, пытающегося привести в порядок фаланги (ибо большинство воинов Василаки занялись грабежом и хищениями; как раз на этом и строил тогда расчеты мой отец; прежде чем они успели собраться и встать в боевой порядок, великий доместик как неожиданное бедствие предстал перед ними). Итак, увидев человека, устанавливающего фаланги и приняв его то ли по росту, то ли по блеску оружия (в его латах отражалось сияние звезд) за Василаки, Алексей подъехал к нему и быстро нанес удар. Рука, державшая меч, тотчас же упала на землю, и это привело всю фалангу в сильнейшее замешательство. Этот человек был не Василаки, но один из наиболее храбрых людей его войска, ничем не уступающий в мужестве самому Василаки.
Затем, с силой обрушившись на врагов, Алексей осыпал их стрелами, наносил раны копьем, издавал боевые кличи и в ночной темноте вносил замешательство в ряды противника. Человек трезвого ума и ясной мысли, он принял в расчет все: место, время, оружие, и надлежащим образом использовал это для победы. Алексей опережал бегущих в разные стороны и в общей суматохе отличал врагов от друзей [100]. Некий каппадокиец, по имени Гул, преданный слуга моего отца, человек мужественной руки и воинственного духа, увидел Василаки, мгновенно узнал его и ударил по шлему. Однако с ним случилось то, что произошло с Менелаем в битве с Александром [101]: его меч, «в три иль четыре куска раздробившися, пал из десницы», в его руке осталась одна только рукоять. Увидев Гула, стратиг назвал его трусом и стал порицать за то, что тот без меча. Но воин, показав оставшуюся у него рукоять меча, смирил гнев великого доместика.
Другой же воин, македонец по имени Петр Торник [102], ворвавшись в гущу врагов, убил многих из них. Между тем фаланга двигалась, не имея представления о том, что творится: сражение велось в темноте, и воины не могли видеть происходящего. Комнин то налетал на еще сохранившие порядок отряды противника, то возвращался к своим. Он торопил их опрокинуть тех воинов Василаки, которые еще держались {72}в строю, и посылал гонцов к отстающим, приказывая им без проволочек двигаться вперед и прибыть к месту боя.
В это время какой-то кельт из числа воинов великого доместика, говоря коротко, мужественный воин, исполненный духа Арея, заметил, как мой отец с обнаженным, дымящимся кровью мечом в руке выбирается из гущи врагов и, приняв его за противника, стремительно напал на него и ударил копьем в грудь. И он наверняка выбил бы стратига из седла, если бы Алексей не уселся покрепче и не окликнул воина по имени, угрожая тотчас же отрубить ему мечом голову. Кельт сохранил себе жизнь, оправдавшись лишь тем, что не узнал полководца в ночной темноте и сумятице битвы.
9. Вот такие дела совершил той ночью доместик схол вместе со своими немногочисленными воинами. Как только забрезжил дневной свет и солнце выглянуло из-за горизонта, начальники отрядов Василаки всеми силами стали стараться собрать покинувших битву и занятых добычей воинов. Со своей стороны, великий доместик, построив войско, вновь выступил против Василаки. Издали заметив некоторых покинувших войско людей Василаки, воины доместика с силой набросились на них и одних обратили в бегство, других пленили и привели к Алексею.
Тем временем брат Василаки Мануил [103]взошел на холм и стал ободрять войско, громко крича следующее: «Сегодня день Василаки, его победа!». Некто по имени Василий, по прозвищу Куртикий [104], близкий друг того Никифора Вриенния, о котором уже упоминалось в повествовании, человек чрезвычайно воинственный, выбежав из рядов войска Комнина, стал подниматься на холм. Мануил Василаки извлекает меч из ножен и во весь опор устремляется к нему. Куртикий же схватывает не меч, а висевшую у седла палицу, ударяет ею по шлему Мануила и тотчас сбрасывает его с лошади; затем Куртикий связал и поволок его как добычу к моему отцу. Тут появился Комнин со своими отрядами, и при виде его остатки войска Василаки после недолгого сопротивления, обратились в бегство. Теперь Василаки бежал, а Алексей Комнин преследовал его. Когда они достигли Фессалоники, жители этого города впустили Василаки, но тотчас заперли городские ворота перед стратигом. Однако мой отец не отступился, не совлек с себя доспехов, не снял шлема, не опустил с плеч щита, а напротив, расположился лагерем и стал угрожать городу штурмом и разрушением.
Желая сохранить жизнь Василаки, он через посредство сопровождавшего его монаха Иоанникия [105], мужа, знамени- {73}того своей добродетелью, предлагает Василаки мир, заверяя, что не причинит ему никакого зла, если тот сдастся сам и сдаст город Алексею. Василаки отверг это предложение, но фессалоникийцы, боясь, что город будет захвачен и испытает бедствия, открыли Комнину путь в город.
Василаки, узнав о том, что сделала толпа, переходит в акрополь [106]и из него совершает набеги на город [107]. Он не прекратил боевых действий, хотя доместик и гарантировал ему безопасность. И в тяжких обстоятельствах, в беде проявил себя Василаки настоящим героем. Он не желал поступиться даже малой толикой своей доблести, пока жители и стражи акрополя сообща насильно не изгнали его оттуда, не схватили и не выдали великому доместику.
Алексей тотчас же сообщил императору о пленении Василаки, на короткое время задержался в Фессалонике и, устроив там все дела, покрытый славой победителя, отправился в обратный путь. Между Филиппами и Амфиполем [108]посланцы императора встречают моего отца и, вручив ему императорскую грамоту, забирают Василаки. Отведя его к местечку под названием Хлебина [109], они вблизи находящегося там источника вырывают ему глаза [110]. С тех пор до настоящего времени этот источник называется именем Василаки. Таков был третий подвиг, который совершил этот новый Геракл — великий Алексей, до того как стал императором. Ведь не греша против истины, можно назвать Василаки Эриманфским вепрем, а моего храбрейшего отца — Гераклом [111]. Таковы были успехи Алексея Комнина до вступления на трон. В награду за все это он получил от императора титул севаста [112]и был провозглашен севастом синклитом.
10. Телесные недуги, как мне кажется, иногда развиваются от внешних причин, а иногда причины болезней коренятся в самом организме. Часто мы считаем источником горячки неровность климата и плохое качество пищи, в других случаях мы виним испорченность наших жизненных соков. Точно так же и в то время причиной появления губительных язв — упомянутых мною людей (я имею в виду руселей, василаки и все множество тиранов) — иногда была порочность ромеев, иногда же судьба приносила неодолимое зло и неизлечимую болезнь в виде иноземных тиранов извне. Так это было с известным своей склонностью к тирании хвастуном Робертом, которого породила Нормандия [113], взрастили и воспитали всевозможные пороки.
Ромейское государство само навлекло на себя такого врага и дало ему повод для войны. Этим поводом явился совсем {74}не подходящий для нас брачный контракт с чужеземкой и варваркой, а особенно беззаботность властвовавшего тогда Михаила, связанного нитями родства с Дуками [114]. Пусть никто не возмущается, если я порицаю кого-либо из своих кровных родственников (ведь и я принадлежу к этому роду со стороны матери) [115], ибо я решила прежде всего писать правду, а что касается этого человека, то я лишь выразила всеобщее осуждение [116]. Упомянутый самодержец Михаил Дука обручил своего сына Константина с дочерью этого варвара. Поэтому и разразилась война. В свое время я поведаю об императорском сыне Константине, о соглашении, касающемся его женитьбы, и вообще о брачном контракте с варваркой, а также о красоте Константина, о его росте и о том, каким он был по своим природным качествам [117]. Я сделаю это, когда оплачу свою судьбу, сразу же после рассказа об этом браке, о поражении всей варварской армии и гибели норманнских тиранов, которых Михаил по своему неразумию обратил против Ромейского государства [118]. Прежде, однако, следует мне вернуться назад и рассказать о Роберте, какого он был рода и звания и до какой степени могущества и на какую высоту подняло его течение событий или, чтобы выразиться более благочестиво, куда вознесло его провидение, снисходительное к его злокозненным стремлениям и коварству [119].
Этот Роберт происходил из Нормандии, был человеком незнатного рода [120], властолюбивого характера и мерзкой души [121]. Он был доблестен, весьма ловко домогался богатства и могущества знатных людей, действовал упрямо и, несмотря ни на какие препятствия, преследовал свою цель. Он был большого роста — выше самых высоких людей, у него была розовая кожа, белокурые волосы, широкие плечи... глаза [122]— только что огонь не искрился из них. Его фигура отличалась изяществом там, где ей полагалось раздаваться вширь, и обладала хорошими пропорциями в узких местах. Этот муж, как я не раз слышала от многих людей, был идеального сложения с головы до пят. А его голос! Гомер говорил об Ахилле, что услышавшим его крик казалось, будто шумит целая толпа. Крик же этого мужа, как рассказывают, обращал в бегство многие тысячи. Будучи человеком такого положения, таких физических и душевных качеств, он, естественно, не терпел никакого порабощения и никому не подчинялся. Таково, говорят, свойство великих натур, если даже они происходят из низкого звания.
11. Таким был этот человек; не вынося над собой никакой власти, он вместе с несколькими всадниками (всего их