Страница:
Вскоре Алексей получил приказ ввести в город часть войска, которое должно было выступить против агарян
[198], разоривших Кизик (Алексей был тогда доместиком Запада). Воспользовавшись этим благовидным предлогом, он письмами вызвал всех преданных ему военачальников вместе с их войсками. Вызванные Алексеем военачальники поспешили в столицу. В то время некий человек, по наущению одного из слуг, а именно Борила, явился во дворец и спросил императора, в согласии ли с его волей великий доместик вводит все военные силы в царственный город. Император тотчас вызвал к себе Алексея и спросил, соответствует ли этот донос действительности. Алексей не отрицал того, что часть войска собирается по его приказанию, но решительно отвергал, что все оно целиком стекается со всех сторон в столицу. «Войско, — сказал он, — расположено в разных местах, и его отряды, получив приказ, отовсюду движутся сюда. Люди же, видя, как отряды прибывают из различных частей Ромейской державы, были обмануты этим зрелищем и решили, якобы здесь по уговору собирается все войско». И хотя Борил приводил много разных доводов против этих слов, Алексей, который говорил убедительнее, склонил всех на свою сторону. Герман же — человек простоватый — не слишком нападал на Алексея.
Так как их наветы на доместика не произвели впечатления на императора, рабы выбрали безопасное время (дело было вечером) и стали готовить Комниным засаду. Вообще рабы по природе своей враждебны господам, когда же козни против господ им не удаются, они, приобретя власть, выступают против своих сотоварищей-рабов и становятся невыносимыми. Что их нрав и характер именно таковы, Алексей Комнин убедился на примере упомянутых рабов. Ведь они ненавидели Комниных отнюдь не из любви к императору. Борил, как утверждали некоторые, сам мечтал о троне, Герман же был его сообщником и ревностно помогал ему строить козни. Они обсуждали друг с другом свои планы и способы привести их в исполнение {96}и уже открыто высказывали то, о чем раньше говорили вполголоса.
Их беседу подслушал один человек, родом алан, по сану магистр [199], который издавна был близок к императору и принадлежал к числу его домашних [200]. В среднюю стражу ночи [201]он выходит из дворца, бежит к Комниным и сообщает обо всем великому доместику. Некоторые же утверждают, что магистр явился к Комниным отнюдь не без ведома императрицы. Алексей приводит магистра к матери и брату. Выслушав это ужасное известие, они решили сделать явным то, что до тех пор сохранялось в тайне, и с божьей помощью позаботиться о своем спасении.
Когда через день доместик узнал, что войско подошло к Цурулу (это город, находящийся во Фракии), он около первой стражи ночи является к Бакуриани [202]. Этот человек (говоря словами поэта, он «ростом был мал, но по духу воитель великий» [203]) происходил из знатного армянского рода. Алексей сообщает ему обо всем: о ненависти рабов, об их зависти, о давно замышлявшихся против Комниных кознях и об угрожающем им каждое мгновение ослеплении. Алексей говорит, что не следует им как невольникам покорно переносить страдания, но лучше, если нужно, погибнуть в мужественном бою. «Ведь именно так, — прибавил он, — должны поступать великие духом».
Бакуриани выслушал все это. Он понимал, что обстоятельства не позволяют медлить, что надлежит как можно скорее приступить к доблестным делам. Он сказал Алексею: «Если завтра с рассветом ты выступишь отсюда, я последую за тобой и рад буду стать твоим соратником. Если же ты отложишь выступление, знай, я сам тотчас являюсь к императору и, немало не медля, расскажу ему о тебе и твоих сообщниках». На что Алексей: «Я вижу, мое спасение (оно в руках божьих) заботит тебя, я не пренебрегу твоим советом, но для верности обменяемся клятвами». Затем они поклялись друг другу в том, что если бог возведет Алексея на императорский престол, то новый император предоставит Бакуриани пост доместика, которым он сам обладал до того времени.
Выйдя от Бакуриани, Алексей Комнин отправляется к другому славному воину — Умбертопулу [204], сообщает ему о своем намерении, приводит причины, по которым он решил бежать, и призывает стать его союзником. Умбертопул тотчас соглашается. «В моем лице, — говорил он, — ты будешь иметь человека, готового идти за тебя в огонь и воду». Оба эти мужа были преданы Алексею из-за его необыкновенного мужества, {97}ума и других достоинств. Они также очень любили Алексея за его щедрость и за его постоянную готовность делать подарки (а ведь он не обладал избытком средств) [205]. И действительно, Алексей не принадлежал к числу людей хищных, страстно стремящихся к богатству. Щедрость же человека, как известно, оценивается не величиной денежных доходов, а его характером. Человека, который, владея малым, дает в соответствии с тем, что имеет, следует считать щедрым; и мы не отступим от истины, если назовем вторым Крезом, помешанным на золоте Мидасом [206], мелочным человеком, скрягой, скупцом того, кто, имея большое богатство, закапывает его в землю или не предоставляет в надлежащей мере нуждающемуся. Эти мужи давно знали Алексея, как человека, украшенного добродетелью, и поэтому горячо желали вступления его на престол. Алексей же, обменявшись клятвами с Умбертопулом, поспешно отправляется домой и сообщает обо всем своим.
Ночь, в которую мой отец обдумал свой план, была ночью сырного воскресенья [207]. Рано утром следующего дня он со своими сообщниками покинул город. По этому случаю народ, которому нравились решительность и ум Алексея, как бы из самих его дел сплел на своем языке песенку в его честь. Эта песенка удачно начинается с описания замысла этого дела, показывает, как Алексей предчувствовал козни против него и что он предпринял в ответ. Вот текст этой песенки: ?? ???????? ??? ??????? ???? ’??’ ’?????? ??????? ?? ??? ??? ???????? ?? ???? ??? ????? ??????? ??? [208].
Смысл этой певшейся повсюду песенки такой: «В сырную субботу, слава твоему быстрому уму, Алексей! А на следующий после воскресенья день, ты, как летающий высоко сокол, улетел от злоумышляющих против тебя варваров».
5. Еще до всех этих событий мать Комниных Анна Далассина обручила дочь старшего из своих сыновей Мануила с внуком Вотаниата. Опасаясь, как бы его наставник, узнав об их замысле, не донес о нем императору, она придумывает превосходный план. Анна, которая вообще охотно посещала святые храмы, приказывает всем собраться вечером якобы для того, чтобы идти молиться в святые божьи церкви. Все происходит согласно ее приказу. Все, как и обычно, пришли, вывели из конюшен лошадей и сделали вид, что надевают на них подходящие для женщин седла. В это время внук Вотаниата вместе со своим наставником спал в отведенных им особых покоях.
В первую стражу ночи Комнины закрыли ворота; готовые уже вооружиться и выступить на конях из царственного го- {98}рода, они вручили матери ключи и бесшумно закрыли двери дома, в котором спал Вотаниат — жених ее внучки; при этом они неплотно сдвинули створки, чтобы стуком не разбудить спящего. Во всех этих приготовлениях прошла большая часть ночи. Раньше чем пропели первые петухи, они распахнули ворота, взяли с собой мать, сестер, жен и детей и все вместе пешком добрались до площади Константина [209]. Оттуда, попрощавшись с женщинами, они быстро побежали к Влахернскому дворцу [210], а те поспешно отправились к храму великой Софии [211].
В это время проснулся наставник Вотаниата. Узнав о случившемся, он с факелом в руках отправился за беглецами и немного не доходя храма Сорока святых [212]настиг их. Увидев {99}его, Далассина, мать благородных сыновей, сказала: «Мне стало известно, что нас оговорили перед императором. Я иду в святую церковь, чтобы воспользоваться, пока это возможно, ее убежищем. Оттуда на рассвете я отправлюсь в императорский дворец. Поэтому иди и, когда стражи будут открывать ворота, сообщи им о нашем приходе». Наставник тотчас отправился согласно приказу, а беглянки поспешили к церкви святителя Николая, которую до сих пор обычно называют «Убежищем» [213]. Этот храм расположен вблизи Великой церкви и был когда-то давно сооружен для спасения обвиняемых. Он являлся как бы частью большого святилища, и наши предки, как я думаю, построили его для того, чтобы всякий подвергшийся обвинению, если он только успел войти в храм, освобождался от наказания, полагающегося ему по законам [214]. Ведь древние императоры и кесари с большой заботливостью относились к своим подданным. Сторож храма сразу не открыл им двери, а стал выяснять, кто они и откуда пришли. Один из находившихся с ними слуг ответил: «Это женщины с Востока, они истратили все свои средства и, желая вернуться домой, спешат совершить преклонение». Сторож сразу же отворил ворота и позволил им войти.
На следующий день самодержец созвал синклит и, уже зная о поступке Комниных, выступил против них с соответствующей речью и обрушился с нападками на доместика. В то же время он посылает к женщинам двух человек: Страворомана [215]и некоего Евфимиана и призывает беглянок явиться во дворец. Но Далассина ответила посланцам императора: «Передайте самодержцу следующее: дети мои — верные рабы твоей царственности, они ревностно служат тебе во всем, не жалеют ни души, ни тела и всегда готовы на любой риск ради твоего владычества. Однако зависть людей, которые не выносят расположения и заботы, проявляемых к моим сыновьям твоей царственностью, ежечасно подвергала их большой опасности. Поэтому, узнав, что злоумышленники решили выколоть им глаза, они, не желая подвергаться столь несправедливому наказанию, ушли из города. Они сделали это не как мятежники, а как твои верные слуги, которые избегают нависшей над ними опасности, вместе с тем сообщают твоему владычеству о кознях против них и просят помощи у твоей царственности».
Послы с большой настойчивостью продолжали звать Анну с собой. Тогда эта женщина пришла в негодование и сказала им: «Позвольте мне войти в божью церковь и помолиться. Ведь нелепо было бы, достигнув ворот церкви, не войти в нее и не воспользоваться заступничеством непорочной владычицы — {100}божьей матери перед богом и душой императора». Послы уважили законную просьбу этой женщины и позволили ей войти.
Анна ступала медленным шагом, словно обессиленная старостью и горем, а вернее притворяясь обессиленной; она приблизилась к входу в святой алтарь, два раза преклонила перед ним колена, а на третий опустилась на землю, крепко ухватилась за святые врата и закричала: «Если мне только не отрубят руки, я не выйду из этого священного храма, пока не получу в качестве залога безопасности крест от императора». Стравороман вынул крест, который носил на груди [216], и протянул ей. На что она: «Не от тебя прошу я ручательство, а требую защиты у самого императора. Я хочу получить не просто маленький крестик, но крест большого размера» (она требовала его, чтобы иметь очевидное доказательство клятвенного ручательства императора, ведь если бы обещание было дано под залог маленького крестика, большинство людей даже не узнало бы о нем). «Я взываю к суду и состраданию императора, идите и сообщите ему об этом».
В это время ее невестка [217]— жена Исаака (она успела войти в храм, как только ворота открылись для утренней службы) сняла покрывавшую ее лицо вуаль и сказала послам: «Сама она, если хочет, пусть идет, мы же без ручательств не выйдем из святилища, если даже нам будет угрожать смерть». Послы видели упорство женщин, которые стали обращаться с ними еще более дерзко, чем раньше; боясь, как бы не вспыхнул скандал, они ушли и сообщили обо всем императору.
Он же, по природе человек добрый, был тронут словами женщины, отправил ей требуемый крест и дал все ручательства. Когда Анна вышла из святой божьей церкви, он приказал заключить ее вместе с дочерьми и невестками в женском Петрийском монастыре [218], что близ Железных Ворот [219]. Кроме того, он вызывает из Влахернского храма, построенного в честь госпожи нашей божьей матери [220], свояченицу Анны — невестку кесаря Иоанна (протовестиариссу по сану) [221]и приказывает ей также находиться в упомянутом Петрийском монастыре. Император приказал также хранить в неприкосновенности все их погреба, амбары [222]и сокровищницы.
Каждое утро обе женщины подходили к сторожам и спрашивали, нет ли каких-нибудь вестей от детей. Те стражи, которые с большей доброжелательностью относились к ним, рассказывали обо всем, что слышали. Протовестиарисса, женщина добрая и щедрая, желала привлечь на свою сторону сторожей и разрешила им брать из ее продуктов то, что они пожелают, ведь император позволил беспрепятственно доставлять жен- {101}щинам все необходимое. С этого времени стражи стали с большой готовностью передавать вести, обо всем им сообщали и все действия Комниных становились известными женщинам.
6. Это о женщинах. Мятежники же достигли ворот, находящихся у переднего вала Влахерн [223], разбили замки и бесстрашно вошли в императорские конюшни. Часть коней они оставили там, предварительно по самые бедра мечом отрубив им задние ноги; часть же показавшихся им получше они взяли себе. Оттуда они вскоре прибыли в расположенный вблизи столицы монастырь, называвшийся Космидием [224].
Скажу между прочим, для большей ясности повествования, что они застали там упомянутую выше протовестиариссу; до того, как я уже говорила об этом, ее вызвал к себе император. Покидая монастырь, они попрощались с ней, а также убедили Георгия Палеолога [225]примкнуть к ним и заставили его отправиться вместе с ними. Ведь Комнины ранее не посвятили его в свои планы, ибо питали обоснованные подозрения к этому мужу. Дело в том, что его отец [226]был человеком чрезвычайно преданным императору и поэтому было небезопасно обнажать перед Георгием план восстания. Сначала Палеолог не соглашался и очень противился предложениям братьев. Он был очень обижен тем, что Комнины проявили к нему недоверие [227]и, поздно, как говорится, спохватившись, зовут его к себе [228]. Но после того, как протовестиарисса, его теща, стала настойчиво принуждать Палеолога выступить вместе с мятежниками и пригрозила ему, он стал сговорчивее. К тому же его заботила судьба обеих женщин: его жены Анны и тещи Марии, которая вела свой род из болгарской знати [229]и отличалась такой красотой и соразмерностью частей и форм своего тела, что, казалось, в то время не было женщины красивее ее. Ее судьба равно беспокоила как Палеолога, так и Алексея. Сообщники Алексея были согласны между собой в том, что женщин следует забрать из этого места, но в то время как Палеолог хотел перевести их в богородичный храм во Влахернах, другие считали необходимым отправить их в какую-нибудь крепость. Восторжествовало мнение Георгия. Взяв женщин с собой, они покинули Космидий и поручили женщин покровительству святейшей матери вседержащего Слова.
Затем они вернулись назад и стали думать, что делать дальше. Палеолог сказал им: «Вы идите, я же возьму свое имущество и вскоре догоню вас» (все движимое имущество Палеолога хранилось в этом монастыре). Они без промедления пустились в путь. Палеолог же погрузил свое имущество на принадлежавших монахам вьючных животных и отправился вслед {102}за Комниными. Вместе с ними он беспрепятственно добрался до фракийского селения Цурула [230], где все счастливо соединяются с войском, прибывшим туда по приказу доместика.
Обо всем случившемся они решили сообщить кесарю Иоанну Дуке, который находился тогда в своих собственных владениях в Моровунде, и отправили к нему посла с сообщением о восстании.
Вестник прибыл туда на рассвете, остановился у порога дома и стал спрашивать кесаря. Его увидел внук кесаря Иоанн, мальчик, не достигший еще юношеского возраста и потому постоянно находившийся при кесаре [231]. Быстро вбежал он к кесарю, разбудил его и сообщил о восстании. Иоанн был поражен услышанным, дал внуку пощечину и, запретив заниматься болтовней, выгнал вон. Прошло немного времени, и тот снова вернулся, принес деду ту же весть и передал ему письмо Комниных. В этом письме содержался тонкий намек на восстание: «Мы приготовили, — сообщали они, — очень хорошее кушанье с приправой; если ты хочешь разделить с нами угощение, приходи как можно скорее принять участие в пире». Кесарь приподнялся на ложе, оперся на правую руку и приказал ввести человека, явившегося от Комниных. Когда тот рассказал ему все, кесарь с возгласом «горе мне» закрыл лицо руками. Некоторое время он теребил свою бороду, как человек напряженно обдумывающий что-либо, и, наконец, принял решение участвовать в восстании Комниных.
Он сразу же вызвал к себе конюшенных, сел на коня и отправился по дороге к Комниным. По пути он встретил некоего византийца [232], который вез с собой большой кошель золота и направлялся к столице. Кесарь спросил его гомеровскими словами: «Кто ты, откуда ты, смертный [233]?» Узнав, что тот везет много золота, полученного от сбора налогов, и переправляет его в казну [234], кесарь стал принуждать византийца остаться ночевать вместе с ним и обещал, что днем тот пойдет куда захочет. Хотя византиец сопротивлялся и сердился, кесарь все больше настаивал и, в конце концов, убедил его, ведь Иоанн обладал бойким языком и искусным умом, а убедительностью своих речей мог сравниться с Эсхином и Демосфеном.
Кесарь взял с собой этого человека, вместе с ним остановился на ночлег в одном домике и всячески выказывал ему свое расположение: пригласил к своему столу, позаботился о его отдыхе. Таким образом ему удалось удержать при себе этого мужа. Под утро, перед самым восходом солнца, византиец, торопясь отправиться в Византий, стал седлать коней. Увидев это, кесарь сказал ему: «Оставь это, поедем вместе со мной». {103}Византиец же не зная, куда тот едет, и понятия не имел о причинах, по которым кесарь удостаивал его такой милости. Поэтому он был недоволен и с подозрением отнесся как к кесарю, так и к милости кесаря. Последний, однако, настойчиво увлекал за собой византийца. Тот не повиновался, и кесарь, изменив тон, в более суровых выражениях стал грозить византийцу наказанием, если тот не исполнит его приказа. И так как византиец упорно отказывался повиноваться, кесарь приказал все имущество этого человека вместе со своим собственным погрузить на своих вьючных животных и продолжал путь; византийцу же он предоставил право идти, куда тому вздумается. Тот решительно отказался от мысли идти во дворец, ибо опасался, что его арестуют, как только служащие императорской казны увидят его, явившегося с пустыми руками, возвращаться же назад он не хотел из-за смятения и неразберихи, возникших в результате начавшегося восстания Комниных. Таким образом, помимо своей воли византиец последовал за кесарем.
Далее обстоятельства складываются следующим образом. На своем пути кесарь встретил турок, которые как раз переправлялись через реку Гебр [235]. Осадив коня, он стал расспрашивать их, откуда и куда они идут. Затем кесарь обещает им много денег и всевозможные милости, если они отправятся вместе с ним к Комнину. Турки соглашаются на это. Кесарь потребовал от турецких военачальников клятву, чтобы скрепить договор. Они сразу же на свой манер дали клятву в том, что будут верными союзниками Комнину. После этого кесарь берет с собой турок и отправляется к Комниным.
Комнины, еще издали увидев его, пришли в восторг от своего нового улова. Оба они, а особенно мой отец Алексей, от радости не знали, что делать. Алексей вышел навстречу кесарю, обнял его и расцеловал.
Что же дальше? По совету и настоянию кесаря, они отправились по дороге, ведущей к столице. Жители всех селений переходили на их сторону и провозглашали Алексея императором. Исключение составили лишь жители Орестиады; из-за того что Алексей в свое время захватил Вриенния, они издавна враждебно к нему относились и теперь держали сторону Вотаниата [236]. И вот мятежники, прибыв в Афиру [237]и отдохнув, на следующий день выступили оттуда и прибыли в Схизы (это фракийская деревня), где расположились лагерем.
7. Все были в приподнятом настроении, с нетерпением ожидали будущего и страстно желали стать свидетелями вступления на трон того, на кого они возлагали столько надежд. Боль- {104}шинство хотело видеть на престоле Алексея, но не дремали и сторонники Иоанна, которые привлекали на свою сторону всех, кого только можно. Противоречия, казалось бы, были непримиримы: одни желали, чтобы кормило императорской власти взял Алексей, другие — Исаак.
Вместе с ними находились тогда родственники Алексея: упомянутый выше кесарь Иоанн Дука, человек, который был мудр в советах и ловок в делах (я имела случай видеть его немного [238]), Михаил и Иоанн [239]— его внуки и их шурин Георгий Палеолог. Помогая друг другу, они старались всех сделать своими единомышленниками, применяли все средства и пользовались всевозможными уловками, для того чтобы провозгласить императором Алексея. В результате они всех сделали своими единомышленниками, и число сторонников Исаака мало-помалу стало уменьшаться. Ведь где бы ни был кесарь Иоанн, ему никто не мог противостоять, никто не мог сравниться с ним в величии духа, росте и подобающей властителю внешности.
Что только не делали Дуки! Чего они только не говорили! Каких только благ они не обещали военачальникам и всему войску, если Алексей достигнет императорской власти! Они говорили, например, следующее: «Алексей наградит вас большими дарами и высокими почестями в соответствии с заслугами каждого, а не так, как поступают невежественные и неопытные военачальники, награждающие своих воинов как придется. Ведь он уже долгое время ваш стратопедарх и великий доместик Запада, он разделяет ваши тяготы, храбро сражается вместе с вами в засадах и рукопашных битвах, не жалеет ради вас ни плоти своей, ни рук, ни ног, ни самой жизни; он часто проходил с вами через горы и равнины, знаком с тяготами битвы, хорошо знает всех вас вместе и каждого в отдельности и, будучи сам любезен Арею, чрезвычайно любит храбрых воинов». Так говорили Дуки.
В то же время Алексей удостаивал Исаака больших почестей, во всем оказывал ему предпочтение, делая это или из братской любви или, скорее, другой причине, о которой следует поведать. Все войско перешло на сторону Алексея Комнина и побуждало его взять в свои руки императорскую власть, к Исааку же воины не питали ни малейшей склонности [240].
Алексей обладал властью и силой и поэтому, видя, что события развиваются согласно его ожиданиям, утешал брата, вселяя надежду на императорскую власть. Ведь он ничего не терял оттого, что, будучи сам вознесен до высших степеней {105}всем войском, на словах улещал брата и делал вид, будто уступает ему власть.
Время проходило в этих спорах, и вот наконец войско собралось у палатки; все воины находились в сильном волнении, и каждый мечтал об исполнении своих желаний. Тогда поднялся Исаак, взял в руки пурпурную сандалию [241]и стал пытаться обуть брата. Так как тот все время отказывался, Исаак сказал: «Позволь мне сделать это, с твоей помощью хочет бог восстановить могущество нашего рода». Он напомнил затем о прорицании, данном Алексею одним человеком, который появился перед ними где-то около Карпиан [242], когда оба брата возвращались домой из дворца. Когда Комнины дошли до этого места, им повстречался некий муж — посланец высших сил или во всяком случае человек, наделенный необыкновенным даром предвидения. По виду этот муж казался священником: у него была обнаженная голова, седые волосы и косматая борода. Стоя на земле, он обхватил колено сидящего на коне Алексея, привлек его к себе и на ухо произнес ему следующее место из псалма Давида: «Поспеши: воссядь на колесницу ради истины, кротости и правды» [243], и добавил к сказанному: «О, самодержец Алексей». Произнеся эти слова как предсказание, он бесследно исчез. Алексей не мог остановить этого человека, хотя и озирался по сторонам, чтобы увидеть его, и во весь опор бросился вслед, желая догнать его и точнее узнать, кто он и откуда. Однако явление исчезло бесследно. Когда Алексей вернулся, брат Исаак стал упорно его расспрашивать об этом человеке и просил раскрыть тайну. Исаак настаивал, Алексей же сначала делал вид, что не хочет говорить, но затем открыл столь таинственным образом сообщенное ему.
Публично и в разговорах с братом Алексей утверждал, что эти слова — обман и выдумка, но сам думал об этом священном муже и в душе уподоблял его Богослову — сыну грома [244].
Так как Исаак понял, что прорицания старика близки к осуществлению, он настаивал и силой надел красные сандалии на ноги Алексея; он сделал это еще и потому, что видел, как горячо все войско было предано Алексею. Затем Дуки начали славословие
Так как их наветы на доместика не произвели впечатления на императора, рабы выбрали безопасное время (дело было вечером) и стали готовить Комниным засаду. Вообще рабы по природе своей враждебны господам, когда же козни против господ им не удаются, они, приобретя власть, выступают против своих сотоварищей-рабов и становятся невыносимыми. Что их нрав и характер именно таковы, Алексей Комнин убедился на примере упомянутых рабов. Ведь они ненавидели Комниных отнюдь не из любви к императору. Борил, как утверждали некоторые, сам мечтал о троне, Герман же был его сообщником и ревностно помогал ему строить козни. Они обсуждали друг с другом свои планы и способы привести их в исполнение {96}и уже открыто высказывали то, о чем раньше говорили вполголоса.
Их беседу подслушал один человек, родом алан, по сану магистр [199], который издавна был близок к императору и принадлежал к числу его домашних [200]. В среднюю стражу ночи [201]он выходит из дворца, бежит к Комниным и сообщает обо всем великому доместику. Некоторые же утверждают, что магистр явился к Комниным отнюдь не без ведома императрицы. Алексей приводит магистра к матери и брату. Выслушав это ужасное известие, они решили сделать явным то, что до тех пор сохранялось в тайне, и с божьей помощью позаботиться о своем спасении.
Когда через день доместик узнал, что войско подошло к Цурулу (это город, находящийся во Фракии), он около первой стражи ночи является к Бакуриани [202]. Этот человек (говоря словами поэта, он «ростом был мал, но по духу воитель великий» [203]) происходил из знатного армянского рода. Алексей сообщает ему обо всем: о ненависти рабов, об их зависти, о давно замышлявшихся против Комниных кознях и об угрожающем им каждое мгновение ослеплении. Алексей говорит, что не следует им как невольникам покорно переносить страдания, но лучше, если нужно, погибнуть в мужественном бою. «Ведь именно так, — прибавил он, — должны поступать великие духом».
Бакуриани выслушал все это. Он понимал, что обстоятельства не позволяют медлить, что надлежит как можно скорее приступить к доблестным делам. Он сказал Алексею: «Если завтра с рассветом ты выступишь отсюда, я последую за тобой и рад буду стать твоим соратником. Если же ты отложишь выступление, знай, я сам тотчас являюсь к императору и, немало не медля, расскажу ему о тебе и твоих сообщниках». На что Алексей: «Я вижу, мое спасение (оно в руках божьих) заботит тебя, я не пренебрегу твоим советом, но для верности обменяемся клятвами». Затем они поклялись друг другу в том, что если бог возведет Алексея на императорский престол, то новый император предоставит Бакуриани пост доместика, которым он сам обладал до того времени.
Выйдя от Бакуриани, Алексей Комнин отправляется к другому славному воину — Умбертопулу [204], сообщает ему о своем намерении, приводит причины, по которым он решил бежать, и призывает стать его союзником. Умбертопул тотчас соглашается. «В моем лице, — говорил он, — ты будешь иметь человека, готового идти за тебя в огонь и воду». Оба эти мужа были преданы Алексею из-за его необыкновенного мужества, {97}ума и других достоинств. Они также очень любили Алексея за его щедрость и за его постоянную готовность делать подарки (а ведь он не обладал избытком средств) [205]. И действительно, Алексей не принадлежал к числу людей хищных, страстно стремящихся к богатству. Щедрость же человека, как известно, оценивается не величиной денежных доходов, а его характером. Человека, который, владея малым, дает в соответствии с тем, что имеет, следует считать щедрым; и мы не отступим от истины, если назовем вторым Крезом, помешанным на золоте Мидасом [206], мелочным человеком, скрягой, скупцом того, кто, имея большое богатство, закапывает его в землю или не предоставляет в надлежащей мере нуждающемуся. Эти мужи давно знали Алексея, как человека, украшенного добродетелью, и поэтому горячо желали вступления его на престол. Алексей же, обменявшись клятвами с Умбертопулом, поспешно отправляется домой и сообщает обо всем своим.
Ночь, в которую мой отец обдумал свой план, была ночью сырного воскресенья [207]. Рано утром следующего дня он со своими сообщниками покинул город. По этому случаю народ, которому нравились решительность и ум Алексея, как бы из самих его дел сплел на своем языке песенку в его честь. Эта песенка удачно начинается с описания замысла этого дела, показывает, как Алексей предчувствовал козни против него и что он предпринял в ответ. Вот текст этой песенки: ?? ???????? ??? ??????? ???? ’??’ ’?????? ??????? ?? ??? ??? ???????? ?? ???? ??? ????? ??????? ??? [208].
Смысл этой певшейся повсюду песенки такой: «В сырную субботу, слава твоему быстрому уму, Алексей! А на следующий после воскресенья день, ты, как летающий высоко сокол, улетел от злоумышляющих против тебя варваров».
5. Еще до всех этих событий мать Комниных Анна Далассина обручила дочь старшего из своих сыновей Мануила с внуком Вотаниата. Опасаясь, как бы его наставник, узнав об их замысле, не донес о нем императору, она придумывает превосходный план. Анна, которая вообще охотно посещала святые храмы, приказывает всем собраться вечером якобы для того, чтобы идти молиться в святые божьи церкви. Все происходит согласно ее приказу. Все, как и обычно, пришли, вывели из конюшен лошадей и сделали вид, что надевают на них подходящие для женщин седла. В это время внук Вотаниата вместе со своим наставником спал в отведенных им особых покоях.
В первую стражу ночи Комнины закрыли ворота; готовые уже вооружиться и выступить на конях из царственного го- {98}рода, они вручили матери ключи и бесшумно закрыли двери дома, в котором спал Вотаниат — жених ее внучки; при этом они неплотно сдвинули створки, чтобы стуком не разбудить спящего. Во всех этих приготовлениях прошла большая часть ночи. Раньше чем пропели первые петухи, они распахнули ворота, взяли с собой мать, сестер, жен и детей и все вместе пешком добрались до площади Константина [209]. Оттуда, попрощавшись с женщинами, они быстро побежали к Влахернскому дворцу [210], а те поспешно отправились к храму великой Софии [211].
В это время проснулся наставник Вотаниата. Узнав о случившемся, он с факелом в руках отправился за беглецами и немного не доходя храма Сорока святых [212]настиг их. Увидев {99}его, Далассина, мать благородных сыновей, сказала: «Мне стало известно, что нас оговорили перед императором. Я иду в святую церковь, чтобы воспользоваться, пока это возможно, ее убежищем. Оттуда на рассвете я отправлюсь в императорский дворец. Поэтому иди и, когда стражи будут открывать ворота, сообщи им о нашем приходе». Наставник тотчас отправился согласно приказу, а беглянки поспешили к церкви святителя Николая, которую до сих пор обычно называют «Убежищем» [213]. Этот храм расположен вблизи Великой церкви и был когда-то давно сооружен для спасения обвиняемых. Он являлся как бы частью большого святилища, и наши предки, как я думаю, построили его для того, чтобы всякий подвергшийся обвинению, если он только успел войти в храм, освобождался от наказания, полагающегося ему по законам [214]. Ведь древние императоры и кесари с большой заботливостью относились к своим подданным. Сторож храма сразу не открыл им двери, а стал выяснять, кто они и откуда пришли. Один из находившихся с ними слуг ответил: «Это женщины с Востока, они истратили все свои средства и, желая вернуться домой, спешат совершить преклонение». Сторож сразу же отворил ворота и позволил им войти.
На следующий день самодержец созвал синклит и, уже зная о поступке Комниных, выступил против них с соответствующей речью и обрушился с нападками на доместика. В то же время он посылает к женщинам двух человек: Страворомана [215]и некоего Евфимиана и призывает беглянок явиться во дворец. Но Далассина ответила посланцам императора: «Передайте самодержцу следующее: дети мои — верные рабы твоей царственности, они ревностно служат тебе во всем, не жалеют ни души, ни тела и всегда готовы на любой риск ради твоего владычества. Однако зависть людей, которые не выносят расположения и заботы, проявляемых к моим сыновьям твоей царственностью, ежечасно подвергала их большой опасности. Поэтому, узнав, что злоумышленники решили выколоть им глаза, они, не желая подвергаться столь несправедливому наказанию, ушли из города. Они сделали это не как мятежники, а как твои верные слуги, которые избегают нависшей над ними опасности, вместе с тем сообщают твоему владычеству о кознях против них и просят помощи у твоей царственности».
Послы с большой настойчивостью продолжали звать Анну с собой. Тогда эта женщина пришла в негодование и сказала им: «Позвольте мне войти в божью церковь и помолиться. Ведь нелепо было бы, достигнув ворот церкви, не войти в нее и не воспользоваться заступничеством непорочной владычицы — {100}божьей матери перед богом и душой императора». Послы уважили законную просьбу этой женщины и позволили ей войти.
Анна ступала медленным шагом, словно обессиленная старостью и горем, а вернее притворяясь обессиленной; она приблизилась к входу в святой алтарь, два раза преклонила перед ним колена, а на третий опустилась на землю, крепко ухватилась за святые врата и закричала: «Если мне только не отрубят руки, я не выйду из этого священного храма, пока не получу в качестве залога безопасности крест от императора». Стравороман вынул крест, который носил на груди [216], и протянул ей. На что она: «Не от тебя прошу я ручательство, а требую защиты у самого императора. Я хочу получить не просто маленький крестик, но крест большого размера» (она требовала его, чтобы иметь очевидное доказательство клятвенного ручательства императора, ведь если бы обещание было дано под залог маленького крестика, большинство людей даже не узнало бы о нем). «Я взываю к суду и состраданию императора, идите и сообщите ему об этом».
В это время ее невестка [217]— жена Исаака (она успела войти в храм, как только ворота открылись для утренней службы) сняла покрывавшую ее лицо вуаль и сказала послам: «Сама она, если хочет, пусть идет, мы же без ручательств не выйдем из святилища, если даже нам будет угрожать смерть». Послы видели упорство женщин, которые стали обращаться с ними еще более дерзко, чем раньше; боясь, как бы не вспыхнул скандал, они ушли и сообщили обо всем императору.
Он же, по природе человек добрый, был тронут словами женщины, отправил ей требуемый крест и дал все ручательства. Когда Анна вышла из святой божьей церкви, он приказал заключить ее вместе с дочерьми и невестками в женском Петрийском монастыре [218], что близ Железных Ворот [219]. Кроме того, он вызывает из Влахернского храма, построенного в честь госпожи нашей божьей матери [220], свояченицу Анны — невестку кесаря Иоанна (протовестиариссу по сану) [221]и приказывает ей также находиться в упомянутом Петрийском монастыре. Император приказал также хранить в неприкосновенности все их погреба, амбары [222]и сокровищницы.
Каждое утро обе женщины подходили к сторожам и спрашивали, нет ли каких-нибудь вестей от детей. Те стражи, которые с большей доброжелательностью относились к ним, рассказывали обо всем, что слышали. Протовестиарисса, женщина добрая и щедрая, желала привлечь на свою сторону сторожей и разрешила им брать из ее продуктов то, что они пожелают, ведь император позволил беспрепятственно доставлять жен- {101}щинам все необходимое. С этого времени стражи стали с большой готовностью передавать вести, обо всем им сообщали и все действия Комниных становились известными женщинам.
6. Это о женщинах. Мятежники же достигли ворот, находящихся у переднего вала Влахерн [223], разбили замки и бесстрашно вошли в императорские конюшни. Часть коней они оставили там, предварительно по самые бедра мечом отрубив им задние ноги; часть же показавшихся им получше они взяли себе. Оттуда они вскоре прибыли в расположенный вблизи столицы монастырь, называвшийся Космидием [224].
Скажу между прочим, для большей ясности повествования, что они застали там упомянутую выше протовестиариссу; до того, как я уже говорила об этом, ее вызвал к себе император. Покидая монастырь, они попрощались с ней, а также убедили Георгия Палеолога [225]примкнуть к ним и заставили его отправиться вместе с ними. Ведь Комнины ранее не посвятили его в свои планы, ибо питали обоснованные подозрения к этому мужу. Дело в том, что его отец [226]был человеком чрезвычайно преданным императору и поэтому было небезопасно обнажать перед Георгием план восстания. Сначала Палеолог не соглашался и очень противился предложениям братьев. Он был очень обижен тем, что Комнины проявили к нему недоверие [227]и, поздно, как говорится, спохватившись, зовут его к себе [228]. Но после того, как протовестиарисса, его теща, стала настойчиво принуждать Палеолога выступить вместе с мятежниками и пригрозила ему, он стал сговорчивее. К тому же его заботила судьба обеих женщин: его жены Анны и тещи Марии, которая вела свой род из болгарской знати [229]и отличалась такой красотой и соразмерностью частей и форм своего тела, что, казалось, в то время не было женщины красивее ее. Ее судьба равно беспокоила как Палеолога, так и Алексея. Сообщники Алексея были согласны между собой в том, что женщин следует забрать из этого места, но в то время как Палеолог хотел перевести их в богородичный храм во Влахернах, другие считали необходимым отправить их в какую-нибудь крепость. Восторжествовало мнение Георгия. Взяв женщин с собой, они покинули Космидий и поручили женщин покровительству святейшей матери вседержащего Слова.
Затем они вернулись назад и стали думать, что делать дальше. Палеолог сказал им: «Вы идите, я же возьму свое имущество и вскоре догоню вас» (все движимое имущество Палеолога хранилось в этом монастыре). Они без промедления пустились в путь. Палеолог же погрузил свое имущество на принадлежавших монахам вьючных животных и отправился вслед {102}за Комниными. Вместе с ними он беспрепятственно добрался до фракийского селения Цурула [230], где все счастливо соединяются с войском, прибывшим туда по приказу доместика.
Обо всем случившемся они решили сообщить кесарю Иоанну Дуке, который находился тогда в своих собственных владениях в Моровунде, и отправили к нему посла с сообщением о восстании.
Вестник прибыл туда на рассвете, остановился у порога дома и стал спрашивать кесаря. Его увидел внук кесаря Иоанн, мальчик, не достигший еще юношеского возраста и потому постоянно находившийся при кесаре [231]. Быстро вбежал он к кесарю, разбудил его и сообщил о восстании. Иоанн был поражен услышанным, дал внуку пощечину и, запретив заниматься болтовней, выгнал вон. Прошло немного времени, и тот снова вернулся, принес деду ту же весть и передал ему письмо Комниных. В этом письме содержался тонкий намек на восстание: «Мы приготовили, — сообщали они, — очень хорошее кушанье с приправой; если ты хочешь разделить с нами угощение, приходи как можно скорее принять участие в пире». Кесарь приподнялся на ложе, оперся на правую руку и приказал ввести человека, явившегося от Комниных. Когда тот рассказал ему все, кесарь с возгласом «горе мне» закрыл лицо руками. Некоторое время он теребил свою бороду, как человек напряженно обдумывающий что-либо, и, наконец, принял решение участвовать в восстании Комниных.
Он сразу же вызвал к себе конюшенных, сел на коня и отправился по дороге к Комниным. По пути он встретил некоего византийца [232], который вез с собой большой кошель золота и направлялся к столице. Кесарь спросил его гомеровскими словами: «Кто ты, откуда ты, смертный [233]?» Узнав, что тот везет много золота, полученного от сбора налогов, и переправляет его в казну [234], кесарь стал принуждать византийца остаться ночевать вместе с ним и обещал, что днем тот пойдет куда захочет. Хотя византиец сопротивлялся и сердился, кесарь все больше настаивал и, в конце концов, убедил его, ведь Иоанн обладал бойким языком и искусным умом, а убедительностью своих речей мог сравниться с Эсхином и Демосфеном.
Кесарь взял с собой этого человека, вместе с ним остановился на ночлег в одном домике и всячески выказывал ему свое расположение: пригласил к своему столу, позаботился о его отдыхе. Таким образом ему удалось удержать при себе этого мужа. Под утро, перед самым восходом солнца, византиец, торопясь отправиться в Византий, стал седлать коней. Увидев это, кесарь сказал ему: «Оставь это, поедем вместе со мной». {103}Византиец же не зная, куда тот едет, и понятия не имел о причинах, по которым кесарь удостаивал его такой милости. Поэтому он был недоволен и с подозрением отнесся как к кесарю, так и к милости кесаря. Последний, однако, настойчиво увлекал за собой византийца. Тот не повиновался, и кесарь, изменив тон, в более суровых выражениях стал грозить византийцу наказанием, если тот не исполнит его приказа. И так как византиец упорно отказывался повиноваться, кесарь приказал все имущество этого человека вместе со своим собственным погрузить на своих вьючных животных и продолжал путь; византийцу же он предоставил право идти, куда тому вздумается. Тот решительно отказался от мысли идти во дворец, ибо опасался, что его арестуют, как только служащие императорской казны увидят его, явившегося с пустыми руками, возвращаться же назад он не хотел из-за смятения и неразберихи, возникших в результате начавшегося восстания Комниных. Таким образом, помимо своей воли византиец последовал за кесарем.
Далее обстоятельства складываются следующим образом. На своем пути кесарь встретил турок, которые как раз переправлялись через реку Гебр [235]. Осадив коня, он стал расспрашивать их, откуда и куда они идут. Затем кесарь обещает им много денег и всевозможные милости, если они отправятся вместе с ним к Комнину. Турки соглашаются на это. Кесарь потребовал от турецких военачальников клятву, чтобы скрепить договор. Они сразу же на свой манер дали клятву в том, что будут верными союзниками Комнину. После этого кесарь берет с собой турок и отправляется к Комниным.
Комнины, еще издали увидев его, пришли в восторг от своего нового улова. Оба они, а особенно мой отец Алексей, от радости не знали, что делать. Алексей вышел навстречу кесарю, обнял его и расцеловал.
Что же дальше? По совету и настоянию кесаря, они отправились по дороге, ведущей к столице. Жители всех селений переходили на их сторону и провозглашали Алексея императором. Исключение составили лишь жители Орестиады; из-за того что Алексей в свое время захватил Вриенния, они издавна враждебно к нему относились и теперь держали сторону Вотаниата [236]. И вот мятежники, прибыв в Афиру [237]и отдохнув, на следующий день выступили оттуда и прибыли в Схизы (это фракийская деревня), где расположились лагерем.
7. Все были в приподнятом настроении, с нетерпением ожидали будущего и страстно желали стать свидетелями вступления на трон того, на кого они возлагали столько надежд. Боль- {104}шинство хотело видеть на престоле Алексея, но не дремали и сторонники Иоанна, которые привлекали на свою сторону всех, кого только можно. Противоречия, казалось бы, были непримиримы: одни желали, чтобы кормило императорской власти взял Алексей, другие — Исаак.
Вместе с ними находились тогда родственники Алексея: упомянутый выше кесарь Иоанн Дука, человек, который был мудр в советах и ловок в делах (я имела случай видеть его немного [238]), Михаил и Иоанн [239]— его внуки и их шурин Георгий Палеолог. Помогая друг другу, они старались всех сделать своими единомышленниками, применяли все средства и пользовались всевозможными уловками, для того чтобы провозгласить императором Алексея. В результате они всех сделали своими единомышленниками, и число сторонников Исаака мало-помалу стало уменьшаться. Ведь где бы ни был кесарь Иоанн, ему никто не мог противостоять, никто не мог сравниться с ним в величии духа, росте и подобающей властителю внешности.
Что только не делали Дуки! Чего они только не говорили! Каких только благ они не обещали военачальникам и всему войску, если Алексей достигнет императорской власти! Они говорили, например, следующее: «Алексей наградит вас большими дарами и высокими почестями в соответствии с заслугами каждого, а не так, как поступают невежественные и неопытные военачальники, награждающие своих воинов как придется. Ведь он уже долгое время ваш стратопедарх и великий доместик Запада, он разделяет ваши тяготы, храбро сражается вместе с вами в засадах и рукопашных битвах, не жалеет ради вас ни плоти своей, ни рук, ни ног, ни самой жизни; он часто проходил с вами через горы и равнины, знаком с тяготами битвы, хорошо знает всех вас вместе и каждого в отдельности и, будучи сам любезен Арею, чрезвычайно любит храбрых воинов». Так говорили Дуки.
В то же время Алексей удостаивал Исаака больших почестей, во всем оказывал ему предпочтение, делая это или из братской любви или, скорее, другой причине, о которой следует поведать. Все войско перешло на сторону Алексея Комнина и побуждало его взять в свои руки императорскую власть, к Исааку же воины не питали ни малейшей склонности [240].
Алексей обладал властью и силой и поэтому, видя, что события развиваются согласно его ожиданиям, утешал брата, вселяя надежду на императорскую власть. Ведь он ничего не терял оттого, что, будучи сам вознесен до высших степеней {105}всем войском, на словах улещал брата и делал вид, будто уступает ему власть.
Время проходило в этих спорах, и вот наконец войско собралось у палатки; все воины находились в сильном волнении, и каждый мечтал об исполнении своих желаний. Тогда поднялся Исаак, взял в руки пурпурную сандалию [241]и стал пытаться обуть брата. Так как тот все время отказывался, Исаак сказал: «Позволь мне сделать это, с твоей помощью хочет бог восстановить могущество нашего рода». Он напомнил затем о прорицании, данном Алексею одним человеком, который появился перед ними где-то около Карпиан [242], когда оба брата возвращались домой из дворца. Когда Комнины дошли до этого места, им повстречался некий муж — посланец высших сил или во всяком случае человек, наделенный необыкновенным даром предвидения. По виду этот муж казался священником: у него была обнаженная голова, седые волосы и косматая борода. Стоя на земле, он обхватил колено сидящего на коне Алексея, привлек его к себе и на ухо произнес ему следующее место из псалма Давида: «Поспеши: воссядь на колесницу ради истины, кротости и правды» [243], и добавил к сказанному: «О, самодержец Алексей». Произнеся эти слова как предсказание, он бесследно исчез. Алексей не мог остановить этого человека, хотя и озирался по сторонам, чтобы увидеть его, и во весь опор бросился вслед, желая догнать его и точнее узнать, кто он и откуда. Однако явление исчезло бесследно. Когда Алексей вернулся, брат Исаак стал упорно его расспрашивать об этом человеке и просил раскрыть тайну. Исаак настаивал, Алексей же сначала делал вид, что не хочет говорить, но затем открыл столь таинственным образом сообщенное ему.
Публично и в разговорах с братом Алексей утверждал, что эти слова — обман и выдумка, но сам думал об этом священном муже и в душе уподоблял его Богослову — сыну грома [244].
Так как Исаак понял, что прорицания старика близки к осуществлению, он настаивал и силой надел красные сандалии на ноги Алексея; он сделал это еще и потому, что видел, как горячо все войско было предано Алексею. Затем Дуки начали славословие