— А что это за серая башенка слева?
   — Это храм архангела Михаила, вон то, справа — храм святого Реми. Там же ты видишь над нефом колокольни Сен-Круа и Пей-Берлан. Обрати также внимание на мощный вал с тремя воротами на реку и еще шестнадцатью со стороны суши.
   — А почему, скажите мне, добрый Эйлвард, из города доносится так много музыки? Мне кажется, я слышу сотню труб, сливающихся в едином хоре.
   — Ничего удивительного тут нет, раз вся знать Англии и Гаскони находится в этих стенах, и каждый желает, чтобы его трубач трубил так же громко, как и соседний, иначе могут подумать, что его достоинство унижено. Ma foi! Они подняли такой шум, словно целая шотландская армия, когда каждый солдат, набив пузо лепешками, целую ночь дудит на волынке. Видишь, вдоль всего берега пажи поят лошадей, а там вон, за городом, они носятся галопом по равнине. Для каждого из этих коней, если он принадлежит рыцарю, в городе есть стойло, ибо, как я узнал, ратники и лучники уже ушли вперед в Дакс.
   — Я полагаю. Эйлвард, — сказал сэр Найджел, появившийся на палубе, — что отряд готов к высадке. Пойди скажи им: через час лодки буду поданы.
   Лучник приветственным жестом поднял руку и поспешил выполнять поручение. Тем временем сэр Оливер последовал за своим собратом-рыцарем, и оба стали вместе расхаживать по корме. — сэр Найджел все в том же лиловом кафтане и в берете, украшенном спереди перчаткой леди Лоринг и кудрявым страусовым пером; что касается рыцаря-лакомки, то он был одет по последней моде — пышные рукава, камзол, куртка, двухцветные штаны и плащ оливкового цвета с красным и зубчатой каймой. Пунцовый колпак или капюшон с длинными свисающими на плечи углами сидел на его чернокудрой голове, а носки позолоченных башмаков были загнуты кверху a la poulaine [обувь польского происхождения (франц.) ], как будто из больших пальцев росли усики, которые могли бы со временем обвить всю его массивную ногу.
   — Итак, сэр Оливер, — сказал сэр Найджел, глядя на берег заблестевшими глазами, — мы снова стоим перед вратами чести, и сколь часто врата эти открывали нам путь к рыцарским доблестям и славе! Вон развевается знамя Принца, и хорошо бы поспешить на берег и выполнить по отношению к нему наш долг покорности. Уже множество лодок отходит от берега.
   — Возле западных ворот есть хорошая гостиница, она знаменита своими цыплятами, тушенными в пряностях, — заметил в ответ сэр Оливер. — Прежде чем явиться к Принцу, мы можем заморить червячка, ибо хотя за столами у него весело и на них камчатые скатерти и серебро, сам он едок плохой и не сочувствует тем, кто ест лучше его.
   — Лучше его?
   — Ну да, кто лучше умеет покушать, мой мальчик. Не вынюхивай предательства там, где ничего подобного нет. Я видел, как он улыбнулся своей тихой улыбкой, когда я в четвертый раз взглянул на оруженосца, резавшего мясо. А если видишь, как он без конца пережевывает маленький кусочек пищи и тянет из кубка вино, на три четверти разбавленное водой, так стыдно становится собственного голода. Все же война и слава по-своему неплохие вещи, однако ими не набьешь этакий желудок, как мой, так, что пояс тесен станет.
   — Как ты опишешь герб вон на той галере, Аллейн? — спросил сэр Найджел.
   — Серебряное поле, на нем зеленый пояс с широкой, зубчатою каймой червленью.
   — Это северный герб. Я видел его в свите Перси. Судя по щитам, на борту каждого из этих судов есть рыцарь или барон. Как жаль, что у меня такое слабое зрение. А вон тот герб, слева?
   — Серебро и лазурь попеременно — шесть волнистых поперечных полос.
   — О, это герб уилтширских Стауртонов! А там, дальше, я вижу червлень и серебро Уорслеев из Эпалдерскомба, они, как и я, Хампширской ветви. Прямо позади нас — обручной крест доблестного Уильяма Молине, а рядом — алые стропила норфолкских Вудхаусов и аннулеты Месгрейвов из Уэстморленда. Но клянусь апостолом! Было бы очень странно, если бы столь благородная компания собралась здесь, не предполагая совершить никаких военных действий. А вот и наша лодка, сэр Оливер, и мне кажется, нам следует отправиться в аббатство, предоставив Хаутейну распоряжаться разгрузкой по своему усмотрению.
   Лошадей обоих рыцарей, а также оруженосцев быстро спустили на широкий лихтер, и они были доставлены на берег почти одновременно со своими хозяевами. Сэр Найджел, ступив на землю, благоговейно преклонил колено и, вынув из-за пазухи маленькую черную мушку, налепил ее на свей левый глаз.
   — Пусть святой Георгий и память о моей сладостной возлюбленной вознесут мое сердце! — проговорил он. — Даю обет не снимать этой мушки с моего глаза, пока не повидаю страну Испанию и не совершу тот подвиг, какой буду в силах. И в этом я клянусь крестом моего меча и перчаткой моей дамы.
   — Вы меня в самом деле переносите на двадцать лет назад, Найджел, — заметил сэр Оливер, когда они, сев на лошадей, медленно поехали через ворота, выходившие на реку. — После Кадсана французы, наверное, решили, что мы войско слепых, ибо едва ли нашелся бы хоть кто-нибудь, кто не залепил один глаз в знак великой любви и в честь своей дамы. И все-таки трудно вам будет, оттого что вы затемняете себе одну сторону, тогда как, даже открыв оба глаза, едва можете отличить лошадь от мула. В самом деле, мне кажется, мой друг, что вы тут переступаете границы благоразумия.
   — Сэр Оливер Баттестхорн, — решительно заявил в ответ маленький рыцарь. — Я желал бы, чтобы вы поняли меня: как я ни слеп, но я все же очень отчетливо вижу стезю чести, и я не жажду, чтобы на этом пути моим проводником был другой человек.
   — Клянусь своей душой, — воскликнул сэр Оливер, — вы нынче утром едки, точно сок незрелого винограда! Но я должен вас покинуть и заехать в «Золотую голову», ибо заметил в дверях слугу с блюдом, от которого валил пар, издававший, мне кажется, превосходный аромат.
   — Ну уж нет, — решительно ответил сэр Лоринг, кладя руку на его колено, — мы слишком давно знаем друг друга, Оливер, чтобы ссориться, словно два необузданных пажа во время их первых epreuves [испытаний (франц.) ]. Вы сначала отправитесь со мною к Принцу, а уж потом в гостиницу; хотя я уверен, что он очень огорчился бы, если бы любой благородный кавалер предпочел его столу обычную таверну. Но смотрите, кажется, нам машет лорд Делевар? Ха, мой достойный лорд, да будут с вами бог и матерь божья! Вон и сэр Роберт Чени. Доброе утро, Роберт! Очень рад вас видеть!
   Оба рыцаря поехали рядом, а Форд и Аллейн вместе с Джоном Норбери, оруженосцем сэра Оливера, следовали несколько позади — на расстоянии меча перед Черным Саймоном и винчестерским знаменосцем. Джон, худой, молчаливый парень, уже бывал в этих местах и теперь сидел на своей лошади, не поворачивая головы; но оба молодых оруженосца с жадным любопытством глазели направо и налево, то и дело хватая друг друга за рукав, когда их внимание привлекало что-то для них непривычное.
   — Посмотри, какие богатые лавки! — воскликнул Аллейн. — Смотри, какое в них выставлено благородное оружие, драгоценная тафта и — о, Форд, посмотри, — вон сидят писцы с чернильными приборами и свитками пергамента, белыми, как монастырское белье. Ты видел что-нибудь подобное?
   — Ну нет, друг, в Чипсайде есть лавки получше, — возразил Форд, которого отец однажды взял с собою в Лондон по случаю какого-то рыцарского турнира. — Я видел там одного серебряных дел мастера, так на его товар можно было бы купить все, что есть по обе стороны этой улицы. Но обрати внимание, Аллейн, на те дома, как выступают их верхние части. И в каждом окне выставлены гербы со щитами, а на крышах знамена.
   — А церкви! — воскликнул Аллейн. — Монастырь в Крайстчерче — благородное здание, но он кажется холодным и нагим в сравнении с любой из этих, с их орнаментом, резьбой и украшениями: словно гигантски разросшийся каменный плющ перекинулся, резво извиваясь, через стены.
   — А послушай людской говор! — сказал Форд. — Какие шипящие и щелкающие звуки! Удивляюсь, что у них не хватает соображения научиться говорить по-английски, раз они теперь под властью английского короля. Клянусь Ричардом Хамполским! Среди женщин попадаются красивые личики! Взгляни на эту девочку с коричневым шарфом! Фу, Аллейн, ты предпочитаешь смотреть на мертвые камни, а не на живую плоть?
   Не удивительно, что богатство и роскошь не только церквей и лавок, но каждого жилого дома поражали воображение молодых оруженосцев. Город был сейчас в полном расцвете своего благосостояния. Помимо оживленной торговли, существовали еще причины, которые в своем сочетании давали ему богатство. Война, принесшая с собою стольким городам разорение, пошла Бордо только на пользу. И в то время, как его французские собратья приходили в упадок, этот город преуспевал, ибо сюда люди приезжали с севера, востока и юга, чтобы продать награбленное и растратить выкупы. Через все его шестнадцать смотрящих на сушу ворот в течение ряда лет вливались двойным потоком и солдаты с пустыми руками, спешившие во Францию, и отряды, возвращавшиеся с добычей. Двор Принца, — благородные бароны и богатые рыцари, многие из которых, подражая своему владыке, привезли сюда из Англии своих жен и детей, также способствовали обогащению горожан, набивавших добром свои сундуки.
   Сейчас, с этим наплывом знати и рыцарей, стало не хватать жилья и пищи, и Принц торопил свои войска в Гасконь, в Дакс, чтобы увести часть людей из переполненной столицы.
   Против собора и аббатства св. Андрея простиралась широкая площадь, кипевшая священниками, солдатами, женщинами, монахами и горожанами, которые считали эту площадь своим центром; там передавались всякие слухи, там собирались зеваки. Среди шумливого и жестикулирующего городского люда многочисленные отряды рыцарей и их оруженосцев верхами прокладывали себе путь, направляясь к резиденции Принца, где огромные окованные железом двери были распахнуты в знак того, что Принц принимает. Четыре десятка лучников стояли возле ворот и время от времени отгоняли стержнями своих луков болтавшую и напиравшую на портал толпу любопытных. Два рыцаря в доспехах, с поднятыми копьями и опущенными забралами, сидели на конях по обе его стороны, а посередине, между двумя пажами, прислужившими ему, стоял человек с благородным лицом, в свободной пурпурной одежде. Он записывал на кусок пергамента звание и титул каждого просителя, расставлял их в должном порядке, отводя каждому его место и предоставляя те привилегии, которых требовал его ранг. Длинная белая борода и испытующий взгляд придавали ему властное достоинство, и впечатление это еще усиливалось благодаря одеянию и берету с тройным плюмажем, свидетельствовавшим о его звании.
   — Это сэр Уильям де Пакингтон, личный секретарь Принца, — прошептал сэр Найджел, когда они встали в очередь рыцарей, ожидавших аудиенции. — Плохо будет тому человеку, который вздумал бы обмануть его. Он знает наизусть имя каждого рыцаря Франции или Англии и все его фамильное древо, со всеми родичами, гербами, браками, знаками чести и позора и еще неведомо чем. Мы можем оставить наших лошадей здесь со слугами и пойдем вперед с нашими оруженосцами.
   Следуя приказу сэра Найджела, они двинулись дальше пешком, пока не оказались перед секретарем Принца, который в это время отчаянно спорил с молодым щеголеватым рыцарем, непременно желавшим пробраться вперед, миновав его.
   — Макуорт! — сказал личный секретарь короля. — Насколько я помню, сэр, вы до сих пор не были представлены.
   — Я всего день, как прибыл в Бордо, но, боюсь, Принц найдет странным, что я все еще не нанес ему визита.
   — У Принца другие заботы, — сказал сэр Уильям де Пакингтон, — но если вы Макуорт, то должны быть Макуортом из Нормантона, и действительно я теперь вижу на вашем гербе чернедь и горностаевый мех.
   — Да, я Макуорт из Нормантона, — ответил рыцарь с некоторой неуверенностью.
   — Значит, вы сэр Стефен Макуорт, ибо мне известно, что когда старый сэр Хью умер, сэр Стефен унаследовал герб и имя, воинский клич и доходы.
   — Сэр Стефен — мой старший брат, а я Артур, второй брат, — сказал юноша.
   — Истинная правда! — воскликнул секретарь Принца презрительно глядя на него. — А тогда, прошу вас, скажите, сэр второй сын, где у вас знак младшей линии и как вы дерзаете носить герб вашего брата без полумесяца, подтверждающего, что вы младший? Возвращайтесь к себе и не показывайтесь Принцу на глаза, пока оружейник не исправит ваш герб как полагается.
   Юноша в смущении удалился, а зоркий глаз секретаря разглядел пять алых роз среди заслоняющих один другого гербов и тучи знамен, колыхавшихся перед ним.
   — Ха! — воскликнул он. — Здесь есть ценности, которые не подделаешь! Розы Лоринга и кабанья голова Баттестхорна могут стоять позади в дни мира, но их надо пропускать вперед в дни войны. Добро пожаловать, сэр Оливер и сэр Найджел! Чандос будет рад до глубины души вашему приезду. Сюда, уважаемые господа. Ваши оруженосцы, без сомнения, достойны славы своих рыцарей. Идите по этому проходу, сэр Оливер! Эдриксон! Ха! Один из представителей старой ветви Эдриксонов из Хампшира, без сомнения. И Форд здесь, они из южных саксов, старинный род. И Норбери, они есть и в Чешире, и в Уилтшире, и, как я слышал, на самой границе. Так, достойные сэры, я позабочусь о том, чтобы вас поскорее приняли.
   В заключение этого профессионального комментария он распахнул створчатые двери и провел всю компанию в просторный зал, переполненный людьми, также ожидавшими аудиенций. Зал был очень велик. С одной стороны он освещался тремя стрельчатыми, в мелких переплетах окнами, середину противоположной стены занимал огромный камин, в котором весело пылала целая груда дров. Многие из присутствующих столпились перед камином, ибо было очень холодно; наши два рыцаря уселись на скамью, а оруженосцы встали позади них. Разглядывая зал, Аллейн заметил, что пол и потолок сделаны из роскошного дуба, на потолке расположены двенадцать арок, а на обоих краях каждой из них изображены лилии и львы королевского герба. В дальнем конце зала он увидел небольшую дверцу, по обе стороны которой стояла вооруженная стража. Время от времени из внутреннего покоя за этой дверцей, мягко ступая, выходил пожилой сутулый человек в черном, с длинным белым жезлом в руке и обращался то к тому, то к другому рыцарю, и они, сняв шапки, следовали за ним.
   Сэр Найджел и сэр Оливер были увлечены разговором, когда Аллейн обратил внимание на примечательного человека, который через весь зал явно направлялся к ним. Когда он шел мимо стоявших группами рыцарей, каждый повертывал голову и смотрел ему вслед.
   Поклоны и почтительные приветствия, какими его встречали со всех сторон, показывали, что интерес к нему вызван не только его необычайным внешним обликом. Он был высок и прям, словно стрела, несмотря на глубокую старость, ибо волосы, спадавшие из-под сдерживавшего их бархатного берета, были белы, как первый снег. Однако порывистость его движений и упругость поступи показывали, что он до сих пор не утратил пылкости и живости своих молодых лет. Его суровое ястребиное лицо было гладко выбрито, как у священника; остались лишь длинные и тонкие белые усы, доходившие ему чуть не до плеч. О былой красоте говорили и правильный нос с горбинкой и четкие линии подбородка; однако лицо было столь повреждено шрамами и рубцами от давних ран и отсутствием одного глаза, вырванного из глазницы, что уже мало осталось от лица смелого молодого рыцаря, который пятьдесят лет назад был не только самым отважным, но и самым прекрасным среди английской знати. Но кто из мужчин, присутствовавших сейчас в зале аббатства св. Андрея, не отдал бы с радостью и красоту, и молодость, и все, чем владел, в обмен на славу этого человека? Ибо кого можно было сравнить с Чандосом, безупречным рыцарем, мудрым советником, отважным воином, героем Креси, Уинчелси, Пуатье, Орейя и еще стольких же битв, сколько лет он прожил на свете?
   — А, мое золотое сердечко! — воскликнул он, вдруг бросившись вперед и обнимая сэра Найджела. — Я слышал, что вы здесь, и искал вас.
   — Достойный и дорогой лорд, — ответил рыцарь, также обнимая старого воина, — я в самом деле вернулся к вам, ибо где же еще я могу научиться быть мягким и суровым рыцарем?
   — Клянусь моей верностью, — сказал Чандос, улыбаясь, — мы очень подходим друг к другу, Найджел, ибо вы залепили себе один глаз, а я имел несчастье одного лишиться, у нас вместе будут два! А! Сэр Оливер! Вы были на той стороне, где у меня слепой глаз, и я вас не видел. Одна премудрая женщина предсказала мне, что как раз с этой, незрячей стороны ко мне и приблизится смерть. Мы теперь скоро попадем к Принцу; но, говоря по правде, у него пропасть забот: и вопрос, как быть с Педро, и король Мальорки, и король Наваррский, у которого семь пятниц на одной неделе, и гасконские бароны, которые все торгуются из-за условий, точно барышники… Да, нелегко ему приходится! Но как себя чувствует леди Лоринг, когда вы с ней расстались?
   — Хорошо, дорогой лорд, и она посылает вам свое уважение и приветы.
   — Я всегда ее рыцарь и раб. А ваше путешествие, надеюсь, было приятным?
   — Такого плавания можно только пожелать. Мы увидели два пиратских галеаса и даже слегка схватились с ними!
   — Всегда вам везет, Найджел! — заметил сэр Джон. — Ну, вы нам непременно расскажете. Пожалуй лучше, если вы оставите здесь ваших оруженосцев и пойдете со мной. Как Принц ни занят, я вполне уверен, что он не захочет держать двух старых боевых товарищей по другую сторону двери. Не отставайте от меня, и я отобью хлеб у старика сэра Уильяма, хотя не уверен, что смогу назвать ваш титул и ранг как полагается.
   И он направился к дверце во внутренний покой; оба товарища следовали за ним по пятам и кивали направо и налево, завидев в толпе знакомые лица.


Глава XIX Как спорили рыцари в аббатстве св. Андрея


   Комната для приемов Принца была обставлена со всей той торжественностью и роскошью, которых требовали слава и власть ее хозяина. Над высоким помостом в дальнем ее конце зала алел широкий балдахин пунцового бархата, усеянный серебряными лилиями и опиравшийся на четыре серебряных столбика. К нему вели четыре ступеньки, обтянутые той же материей, а вокруг были разбросаны роскошные подушки, восточные циновки и дорогие меховые ковры. На стенах висели самые изысканные гобелены, которые могли выработать ткацкие станки Арраса, на них были изображены битвы Иуды Маккавея, причем иудейские воины были в железных латах, в шлемах, с копьями и перевязями — словом, как требовало наивное искусство тех времен. Убранство покоя завершали удобные сиденья и скамьи с тонкой резьбой и покрытыми глазурью сафьяновыми занавесками, да по одну сторону помоста, на легком нашесте, сидели три угрюмых прусских кречета в шапочках и путах столь же немые и неподвижные, как стоявший рядом с ними королевский сокольничий.
   В центре помоста находились два высоких кресла с особыми спинками, которые образовали свод над головами сидящих в них; все это было затянуто светло-голубым шелком, усыпанным золотыми звездами. На кресле справа сидел очень рослый, складный человек, рыжеволосый, бледный, с холодными голубыми глазами, в которых было что-то зловещее и угрожающее. Он небрежно откинулся на спинку кресла и то и дело зевал, словно ему очень наскучили все эти церемонии; время от времени он наклонялся и гладил облезлую испанскую борзую, вытянувшуюся у его ног. На другом троне, выпрямившись, с гордым видом, восседал, словно побившись об заклад, что будет вести себя прилично, маленький, круглый, румяный человечек с лицом божка; он улыбался и кивал всякому, с кем бы случайно ни встретился его взгляд. Между этими двумя и немного впереди них, на простой табуретке, сидел стройный смуглый молодой человек, чье скромное платье и сдержанные манеры едва ли могли открыть, что это самый знаменитый принц в Европе. Кафтан темно-синего сукна с пряжками и отделкой в виде золотых подвесок казался темной и неброской одеждой на фоне горностаевых мантий, дорогих шелков и золотых тканей, которыми он был окружен. Он сидел, обхватив руками колени, слегка склонив голову, а его тонкие черты выражали нетерпение и тревогу. Позади двух тронов стояли два человека в пурпурной одежде, с аскетическими бритыми лицами и еще несколько высоких сановников и должностных лиц Аквитании. Пониже, на ступеньках, сорок или пятьдесят баронов, рыцарей и придворных выстроились тройной шеренгой справа и слева, оставив посередине свободный проход.
   — Вон сидит Принц, — прошептал сэр Джон Чандос, когда трое друзей вошли. — Справа — Педро, которого мы намерены посадить на испанский престол. Другой — дон Иаков; с божьей помощью мы предполагаем помочь ему взойти на престол Мальорки. А теперь следуйте за мной и не огорчайтесь, если Принц будет краток; ведь его ум действительно поглощен очень важными делами.
   Однако Принц заметил, как они вошли, вскочил, шагнул им навстречу с обаятельной улыбкой и радостным блеском в глазах.
   — Мы в данном случае обойдемся и без ваших добрых услуг и вашей геральдики, — сказал он негромким, но ясным голосом. — Эти храбрые рыцари мне отлично известны. Добро пожаловать в Аквитанию, сэр Найджел Лоринг и сэр Оливер Баттестхорн. Нет, поберегите ваше колено для моего дорогого отца в Виндзоре. Протяните мне ваши руки, друзья. Мы, кажется, намерены дать вам кое-какую работу, до того как вы снова увидите равнины Хампшира. Вы знаете что-нибудь об Испании, сэр Оливер?
   — Ничего, сир, только слышал от людей, что у них есть кушанье olla, хотя я так и не уяснил себе, что это: просто рагу, которое можно найти повсюду на юге, или какая-нибудь особая приправа из сладкого укропа или чеснока, характерных для Испании?
   — Ваши недоумения, сэр Оливер, скоро прояснятся, — ответил Принц, от души рассмеявшись, так же как и многие бароны в окружавшей его толпе. — Вот его величество, наверное, отдаст приказ подать вам эту приправу в горячем виде, когда мы все благополучно окажемся в Кастилии.
   — Уж я угощу кое-кого блюдом с горячей приправой, — ответил дон Педро, холодно улыбаясь.
   — Однако мой друг сэр Оливер может сражаться весьма упорно и без мяса и без супа, — заметил Принц. — Я видел его под Пуатье, когда у нас в течение двух дней не было ничего, кроме сухой корки хлеба да кружки болотной воды, и все-таки он действовал весьма отважно. Я собственными глазами видел, как он во время схватки одним ударом своего меча снес голову пикардийскому рыцарю.
   — Мошенник оказался между мной и французской повозкой с припасами, — пробормотал сэр Оливер, а среди тех, кто стоял ближе и мог слышать его слова, снова раздался смех.
   — Сколько людей прибыло с вами? — спросил Принц, и лицо его стало серьезным.
   — Со мной сорок ратников, сир, — ответил сэр Оливер.
   — А у меня сотня лучников и человек двадцать копейщиков, но еще двести человек ждут меня по эту сторону реки, на границе Наварры.
   — А кто они, сэр Найджел?
   — Это отряд добровольцев, и его называют «Белый отряд».
   К большому удивлению сэра Лоринга, его слова вызвали взрыв веселости среди баронов; Принц и оба короля были вынуждены к ним присоединиться. Сэр Найджел, кротко мигая, поглядывал то на одного, то на другого; наконец, заметив толстого чернобородого рыцаря, который стоял рядом с ним и чей смех звучал несколько громче, чем у остальных, он слегка коснулся его рукава.
   — Быть может, достойный сэр, — прошептал он, — существует какой-то маленький обет, от которого я могу освободить вас? Быть может, между нами состоится по данному поводу почетный спор? Ваша доблесть и любезность, быть может, даруют мне возможность обменяться с вами ударами?
   — Нет, нет, сэр Найджел, — воскликнул Принц, — не приписывайте никаких оскорбительных намерений сэру Роберу Брике, ибо мы все одним миром мазаны, все хороши! Говоря по правде, наш слух только что был оскорблен делами этого самого отряда, и я даже дал обет повесить человека, который командует им. И, уж конечно, не ожидал, что он среди моих храбрейших, избранных военачальников. Но теперь обет отпадает, ибо, если вы никогда не видели этот ваш отряд, было бы безумием порицать вас за его действия.
   — Мой государь, — сказал Найджел, — то, что меня повесят, — пустяк, только вот само повешение — казнь несколько более позорная, чем я мог надеяться. С другой стороны, очень важно, чтобы вы, наследник английского престола, лучший образец рыцарства, дав обет, хотя бы по неведению, все же его выполнили.
   — Пусть это вас не тревожит, — ответил Принц, улыбаясь. — У нас побывал сегодня один горожанин из Монтобана, и он нам порассказал такое об убийствах и грабежах, что у нас вся кровь закипела; но весь наш гнев обратился на командира отряда.
   — Дорогой и почитаемый государь, — воскликнул Найджел с великим волнением, — я очень боюсь, что вы по доброте своего сердца изо всех сил стараетесь иначе истолковать данный вами обет! Если может существовать хоть тень сомнения в отношении его формы, то в тысячу раз было бы лучше…
   — Довольно! — нетерпеливо остановил его Принц. — Я вполне способен сам заботиться об исполнении своих обетов. Мы надеемся видеть вас обоих сегодня на пиру. А пока вы останетесь в нашей свите.