Страница:
— Молодец, Хьюетт, отлично, — одобрил Джонстон молодого лучника, который застыл на месте, полураскрыв губы и опираясь на стержень, и смотрел вслед пущенной им стреле. — Как раз угодила в самое яблоко, впрочем, я и не сомневался в этом, лишь только запела тетива.
— Пускай стрелу мягко, но быстро и уверенно, — заметил Эйлвард. — Клянусь эфесом, mon gar, легко стрелять в такую вот неподвижную мишень, но когда прямо на тебя несется воин, заслонившись щитом и подняв меч, и сверкает глазами из-под забрала, ты вряд ли скажешь, что попадать в цель — дело нехитрое.
— В такую цель мне уже не раз случалось попадать, — ответил юноша.
— И будешь попадать опять, не сомневаюсь, дружок. Но послушай, Джонстон, кто этот парень, который держит лук, словно не лук, а пугало?
— Сайлас Питерсон из Хоршема. Да не щурь ты один глаз, когда пускаешь стрелу и не притопывай после с высунутым языком — от этого она не полетит быстрее. Стой прямо, действуй увереннее, как положено мужчине. Левую руку с луком держи неподвижно, а тетиву натягивай проворнее.
— Сам-то я копейщик, — заметил Черный Саймон. — Мне, по чести говоря, привычнее биться на копьях и мечах, чем стрелять. Однако я провел много дней среди лучников, разбираюсь в вашем деле и признаю, что в Отряде немало метких стрелков, мастеров своего дела, способных помериться силами с кем угодно и где угодно. И все же я не встречаю теперь таких искусников, каких знавал в былые дни.
— Вы рассуждаете здраво, — заметил седовласый Джонстон, повернув к говорившему лицо в рубцах и шрамах. — Извольте взглянуть туда, — добавил он, указывая на бомбарду, лежавшую посреди поля, — вот эта штука с ее дурацким грохотом и мерзкой сажей, которые вылетают из ее пасти, и нанесла ущерб хорошей стрельбе. Просто диву даешься, что такой рыцарь, как наш Принц, таскает за собой в обозе эту дрянь. Эй, Робин, рыжий лодырь, сколько раз я тебе говорил — не стреляй ты в упор при боковом ветре!
— Клянусь своими десятью пальцами, — вмешался в беседу Эйлвард, — каких искусных стрелков мне посчастливилось видеть при взятии Кале! Помнится, во время какой-то атаки один генуэзец высунул руку из-за щита и пригрозил нам, а мы стояли в сотне шагов от него. Сейчас же двадцать стрелков пустили в него стрелы, а потом, когда мы нашли генуэзца мертвым, оказалось, что у него в предплечье сидело восемнадцать стрел.
— Мне пришло на память, — заметил Джонстон, — что, когда большое судно «Кристофер», которое отобрали у нас французы, бросило якорь в двух сотнях шагов от берега, два лучника, малютка Робин Уитстафф и Илайес Бэддлсмир, выпустили каждые по четыре стрелы и начисто перерезали пеньковый якорный канат, и судно наскочило на береговые скалы.
— Да, что ни говорите, хорошие стрелки — редкость, — подтвердил Черный Саймон. — Однако я видел своими глазами, как ты, Джонстон, и ты, Сэмкин Эйлвард, и еще двое-трое из наших стариков стреляли не хуже тех, самых лучших. Разве не ты, Джонстон, состязаясь на стрельбище в Финсбери с отборными лондонскими лучниками, получил приз — жирного быка?
Неподалеку от беседовавших, опершись на арбалет, стоял смуглый черноглазый брабантец, прислушиваясь к разговору, происходившему на языке этого смешанного лагеря, понятном обеим нациям. Это был коренастый крепыш в шлеме и кольчуге; куртка, отороченная бархатом у ворота и на свисающих рукавах, свидетельствовала о том, что он человек с весом, младший командир или головной в шеренге.
— Никак не возьму в толк, — вмешался он, — почему вы, англичане, так любите эту палку в шесть футов. Если вас это развлекает, сгибайте ее, в добрый час, но зачем мне натягивать и спускать тетиву, если моя mouline [вертушка (франц.) ] отлично справляется с делом сама, не требуя от меня никаких усилий!
— Я не раз наблюдал хорошую стрельбу из вашего оружия с прикладом и стременем, — заговорил Эйлвард, — но, клянусь эфесом, дружище, при всем уважении к вам и к арбалету, я все же скажу: не мужское это оружие, и любая женщина сумеет выстрелить из него не хуже мужчины.
— Ну, спорить не стану, — ответил брабантец, — но что я знаю, то знаю: за все четырнадцать лет моей службы в армии не было случая, чтобы меня с моим арбалетом перещеголял в стрельбе какой-нибудь англичанин со своим луком. Клянусь тремя царями, я скажу даже больше: мой арбалет способен выполнять столь диковинные вещи, каких вы никогда не добьетесь с вашим луком.
— Хорошо сказано, mon gar, задорный петух и поет по-боевому, — заметил Эйлвард. — Сам-то я давно уже не упражнялся, а вот Джонстон потягается с вами — постоит за честь Белого отряда.
— А я побьюсь с вами об заклад на галон жюрансонского вина, что верх возьмет боевой лук, — заявил Черный Саймон, — хотя, пожалуй, кварта туинхэмского эля пришлась бы мне лично еще больше по вкусу.
— Принимаю вызов и готов с вами биться об заклад, — ответил брабантец; он снял куртку и обвел окружающих пристальным взглядом черных прищуренных глаз. — Но я не вижу подходящей мишени, нельзя же расходовать стрелы на эти щиты — в них попадет без промаха любой пьяный мужлан на деревенской ярмарке.
— Это опасный соперник, — шепнул Эйлварду, схватив его за рукав, один из английских ратников, — самый сильный стрелок из всех отрядов арбалетчиков. Это его стрела поразила насмерть коннетабля Бурбонского в сражении под Бринье. Боюсь, что ваш ставленник не выйдет с честью из состязания. — Я целых двадцать лет вижу, как Джонстон стреляет, и ручаюсь за него головой. А ты что скажешь, старый боевой конь? Согласен потягаться с этим молокососом?
— Полно, Эйлвард, — ответил старый лучник, — мое время прошло, мы, старики, потрудились на славу, теперь пусть продолжат наше дело молодые. И не стыдно тебе, Сэмкин, выставлять напоказ человека, который когда-то и правда умел пускать стрелы, но теперь обессилел? Дай-ка мне потрогать этот лук, Уилкинс. Я уж вижу, что это шотландский лук, по тому, как расположены зарубки: верхняя — снаружи, а нижняя — внутри. Клянусь черным распятием! Добротный лук из тиса с глубокими зарубками, у него крепкая тетива, он навощен, его и в руки взять приятно. С этаким-то луком я, пожалуй, и сейчас еще мог бы попасть в крупную, заметную мишень. Подай мне колчан, Эйлвард, я люблю, чтобы стрела была из ясеня или из кизила.
— Так же как и я, клянусь эфесом, — молвил Эйлвард, — вот эти три с гусиными перьями подойдут.
— Да, дружок, подойдут. Я раньше выбирал перья с седловинкой для смертоносной стрелы, и с горбинкой, когда хотел только легко ранить. Возьму эти две. Эх, Сэмкин, глаза с годами застит туманом и рука теряет силу!
— Ну что вы там копаетесь? — спросил брабантец; едва скрывая нетерпение, он следил за обстоятельными, неторопливыми движениями соперника.
— Я охотно посостязался бы с вами, — заметил Джон-стон. — На мой взгляд, боевой лук куда более стоящее оружие, нежели арбалет, хотя доказать это, может статься, уже не в моих силах.
— И мне так думается, — заявил, ухмыляясь, арбалетчик.
Он вынул из-за пояса свою вертушку и принялся натягивать крепкую веревку, пока та не попала в щелкнувший затвор, затем извлек из колчана короткую широкую стрелу и с величайшей осторожностью вставил ее в ложе. Весть о состязании мгновенно облетела долину, и сбежавшиеся со всех концов английские лучники, сотни арбалетчиков и воины из отрядов Ортинго и Ланюи — к последним принадлежал брабантец — столпились вокруг противников.
— Вон та мишень на холме, пожалуй, подойдет нам, — сказал брабантец, — вы ее видите?
— Да, там какое-то серое пятно, — ответил Джонстон, глядя вдаль из-под ладони, — но расстояние очень велико.
— Тем лучше, тем лучше! Эй ты, Арно, стань поодаль, не то получишь стрелу в зоб. Ну, друзья, даю вам возможность полюбоваться, как я стреляю.
Он приложил арбалет к плечу и готов был нажать спусковой крючок, как вдруг с вершины холма снялся крупный серый аист и полетел над долиной, медленно взмахивая крыльями. Своим резким, пронзительным криком он привлек к себе всеобщее внимание, и смотревшие на него заметили, когда он подлетел ближе, что над ним кружит еще какая-то темная птица. Это был сокол, который, то паря над головой аиста, то нависая над ним с распластанными крыльями, готовился схватить в свои когти неповоротливую жертву. Обе птицы, занятые друг другом, все приближались к отряду стрелков, и, когда они оказались от них на расстоянии сотни шагов, брабантец высоко поднял арбалет, и раздался низкий звук его мощной тетивы. Стрела вонзилась аисту в подкрылье. Раненая птица перевернулась в воздухе и забилась в предсмертной судороге, падая наземь. Арбалетчики разразились криками одобрения. Но в ту минуту, когда стрела арбалетчика поразила аиста, Джонстон, который с натянутым луком в руках молча наблюдал за этим зрелищем, послал стрелу, пронзившую сокола. Затем, вырвав из-за пояса другую стрелу, он нацелил ее так точно, что, пролетев совсем низко над долиной, она пронзила аиста, когда тот еще не успел коснуться земли. Восторг лучников при виде этой двойной удачи перешел всякие границы. А Эйлвард даже заплясал от радости и с такой силой сжал в объятиях старого лучника, что их кольчуги затрещали.
— Ах, друг ты мой! — воскликнул он вне себя. — Придется мне угостить тебя кружкой вина! Ишь, старый пес, недостаточно тебе сокола, подавай в придачу еще и аиста! Позволь мне еще разок прижать тебя к сердцу!
— Уж больно лук добротен да крепка тетива, — заметил Джонстон, и его глубоко посаженные серые глаза весело заблестели. — Из этакого лука даже старый, ослабевший вояка, вроде меня, и то попадет в цель.
— Что же, вы удачно стрельнули, — сердито бросил брабантец, — однако отнюдь не показали себя лучшим стрелком, чем я, ибо я попал, куда метил, большего, клянусь тремя царями, не дано сделать ни одному стрелку.
— Не пристало мне хвастать, будто я стреляю лучше вас, ибо я наслышан о вашем великом мастерстве. Я только хотел доказать, что наш лук имеет кое-какие преимущества, — вы ведь не смогли на вашем арбалете натянуть тетиву так быстро, чтобы послать вдогонку вторую стрелу в падающую птицу.
— Согласен, тут вы оказались сильнее, — ответил арбалетчик, — но, клянусь святым Иаковом, сейчас я докажу вам, в чем мое оружие превосходит ваше. Я попрошу вас изо всех сил пустить стрелу над долиной, и посмотрим, какова дальность вашего выстрела.
Джонстон покачал головой и, посмотрев зорким взглядом на крепкий лук и толстую тетиву арбалета, заметил:
— Да, ваш арбалет силен, я ничуть не сомневаюсь, что он выстрелит дальше моего лука. Однако мне доводилось видеть, как иные лучники пускали свои ярдовые стрелы в такую даль, куда и вашим не долететь.
— Слыхать-то я слыхал, да, странное дело, никогда не видел своими глазами столь необычайных стрелков. Вот что, Арно, воткни колышки через каждые сто шагов, а сам встань у пятого колышка и принеси мне обратно мои стрелы.
Как только расстояние было отмерено, Джонстон, натянув тетиву до отказа, пустил стрелу, со свистом пролетевшую над рядами кольев.
— Здорово! Превосходный выстрел! — хором воскликнули присутствующие. — Она упала у четвертой отметины.
— Клянусь эфесом, стрела пролетела четвертый кол, — заявил Эйлвард, — я заметил, где ее подняли.
— Сейчас узнаем, — спокойно ответил Джонстон.
Тут подбежал молодой лучник и сообщил, что стрела на двадцать шагов перелетела четвертый кол.
— Значит, всего четыреста двадцать шагов! — крикнул Черный Саймон. — Ничего не скажешь, очень длинный лет. Однако сталь и дерево, вероятно, окажутся сильнее руки человека.
Брабантец выступил вперед, улыбаясь в предвкушении своего торжества, и натянул веревку на своем оружии. Крик восторга вырвался из груди его товарищей следивших за высоким полетом его тяжелой стрелы.
— За четвертый, — пробурчал Эйлвард. — Клянусь эфесом, она упала почти у пятой.
— Что вы, она перелетела пятый! — громко крикнул гасконец.
Прибежавший лучник, на бегу размахивая руками от волнения, сообщил, что стрела упала на восемь шагов дальше пятого кола.
— Ну, что вы теперь скажете, чья взяла? — заявил брабантец, пыжась и горделиво расхаживая среди своих рослых арбалетчиков, дружно приветствовавших его.
— Признаю, что вы одержали верх, — мягко ответил Джонстон.
— И одержу верх над любым лучником в мире, — запальчиво, не скрывая своего ликования, ответил победитель.
— Ну, ну, умерьте свою прыть, — вмешался рыжеволосый лучник; дюжий и плечистый, он возвышался над своими товарищами на целую голову. — Придется и мне перемолвиться с вами словечком, раз вы так уж распетушились! Куда это подевалась моя рогатка? Клянусь святым Ричардом Хамполским, чудно будет, если я не переплюну его с этой его штукой; на мой взгляд, она больше похожа на мышеловку, чем на оружие воина! Ну как, вы не прочь потягаться еще со мной или с вас уже хватит?
— Пятьсот восемь шагов — это более чем достаточно, — ответил брабантец, покосившись на своего нового противника.
— Брось, Джон, зачем гнешь дерево не по себе? Ты же никогда не был сильным стрелком! — шепнул ему Эйлвард.
— Не беспокойся, Эйлвард; я, правда, многого не умею, но кое в чем знаю толк. Вот забрал себе в голову, что смогу выстрелить дальше, чем он, если только мой лук не треснет.
— Что ж валяй, лесник, валяй, балда! Выступай смелее, Хампшир! — со смехом подзадоривали лучника его товарищи.
— Клянусь душой! Смейтесь, сколько влезет, — воскликнул Джон, — но да будет вам известно, что меня учил делать длинные выстрелы сам старик Хоб Миллер из Милфорда.
С этими словами Джон сел на землю и, поместив большой черный лук так, что подошвы уперлись в рукоять, он наложил стрелу на тетиву и обеими руками стал тянуть ее к себе до тех пор, пока наконечник не оказался на уровне основы. Старый лук скрипел и стонал, и тетива вибрировала от сильного натяжения.
— Кто этот болван, который стоит на пути моего выстрела? — спросил лучник, вглядываясь в даль.
— Он стоит по ту сторону моего колышка, — ответил брабантец, — ему нечего опасаться.
— Что ж, пусть простятся ему его прегрешения! Хотя, пожалуй, стоит он слишком близко, чтобы ему угрожала моя стрела.
Джон поднял обе ноги, нажимавшие на рукоять лука, и спущенная стрела огласила долину густым сочным гудением.
Парень, о котором шла речь, упал ничком, но тотчас же вскочил и понесся со всех ног в другую сторону.
— Ай да выстрел, дружище! Стрела пролетела прямо над головой! — закричали воины.
— Mon Dieu! — возмутился брабантец. — Да разве так стреляют!
— Уж такой у меня фокус, — ответил Джон, — не раз зарабатывал я себе галон эля, тремя выстрелами покрывая милю в Виверли-Чейз.
— Стрела упала на сто тридцать шагов дальше пятого кола, — раздался издали голос лучника.
— Шестьсот тридцать шагов! Mon Dieu! Да это небывалый выстрел! И все же здесь нет заслуги вашего оружия, mon gros camarade [мой толстенный приятель (франц.) ]. Ведь чтобы сделать это, вам самому пришлось согнуться, как лук!
— Что ж, клянусь эфесом, в этом есть доля правды, — ответил Эйлвард. — А теперь мой черед показать, какие преимущества у боевого лука. Я попрошу вас пустить изо всех сил стрелу в тот щит из вяза, обтянутый бычьей шкурой.
— Пожалуй, я и при Бринье не расходовал столько стрел, — пробурчал брабантец, — однако там были мишени получше, чем этот обрывок бычьей шкуры. Но о чем разговор, друзья англичане? Щит не более сотни шагов отсюда, в него и слепой попадет.
Брабантец туго натянул тетиву и пустил стрелу в раскачиваемый ветром щит. Эйлвард извлек из колчана стрелу. Старательно смазал наконечник и пустил ее в ту же цель.
— Уилкинс, принеси-ка сюда щит, — приказал он.
Когда тяжелый щит был принесен к состязавшимся, лица англичан вытянулись, а брабантцы заулыбались во весь рот: большая стрела глубоко вонзилась в дерево, как раз посередине щита, но не видно было ни стрелы Эйлварда, ни какой-либо отметины.
— Клянусь тремя царями! — воскликнул брабантец. — Теперь уж не может быть споров о том, чье оружие лучше и чья рука бьет вернее. Вы промахнулись, англичанин.
— Не спеши, не спеши, mon gar, — возразил Эйлвард и, перевернув щит, указал на небольшую дырочку в дереве. — Видишь ли, camarade, моя стрела пронзила щит насквозь, и я полагаю, что из двух стрел опаснее та, которая пробивает насквозь, а не только вонзается в цель.
Брабантец даже ногой топнул с досады и, казалось, обдумывал, как бы побольнее уязвить соперника, но тут все увидели скакавшего к ним Аллейна Эдриксона.
— Сейчас сюда прибудет сэр Найджел, — объявил юноша. — Он желает поговорить с Отрядом.
И мгновенно на луговине, где все было разбросано как попало, навели порядок: лучники живо облачились в свои доспехи и подняли лежавшие на траве луки. Длинный кордон оцепил поле, удалив всех посторонних, воины выстроились в четыре шеренги, на флангах расположились младшие командиры и головные. Солдаты стояли навытяжку, застыв на месте, когда к ним подъехал их командир; лицо сэра Найджела сияло, и вся его небольшая фигурка дышала радостью, так как он привез воинам вести, как видно, для него весьма лестные.
— Нам оказана великая честь! — крикнул он. — Принц избрал наш Отряд из всех частей армии. Он поручает нам отправиться в Испанию на разведку в тыл врага. Но так как воинов в нашем отряде очень много и, может быть, у кого-нибудь нет желания принимать участие в этом трудном походе, я попрошу выйти вперед тех, кто хочет по доброй воле отправиться со мной.
Какое— то движение прошло по рядам, но когда сэр Найджел снова взглянул на воинов, перед ним по-прежнему стояли сомкнутые прямые шеренги. Сэр Найджел поглядел с глубоким изумлением на солдат, и лицо его омрачилось горьким разочарованием.
— Зачем мне суждено было дожить до такого позора! — воскликнул он. — Что же это… Никто из вас…
— Достойный сэр, они все, как один, выступили на шаг вперед! — тихо сказал ему Аллейн.
— Клянусь апостолом! Ты прав. Как я мог подумать, что мои воины не поддержат меня! Так вот, завтра чуть свет мы выступаем, сэр Роберт Чени дает нам коней из своего отряда. Прошу вас быть готовыми с первым криком петуха.
Обрадованные лучники бросились врассыпную, шутя и балагуря, словно школьники, отпущенные на каникулы, а сэр Найджел с улыбкой глядел им вслед; вдруг чья-то увесистая рука легла ему на плечо.
— Эге-ге! Мой странствующий рыцарь из Туинхэма! — произнес знакомый голос. — Я слышал, вы направляетесь к берегам Эбро. Клянусь священной рыбой Товия, мне тоже хотелось бы встать под ваши знамена.
— Кого я вижу! Оливер Баттестхорн! — воскликнул сэр Найджел. — Я слышал о вашем приезде в лагерь и надеялся повидать вас. Что ж, для меня это большая честь и радость видеть вас в своем отряде.
— У меня есть особая и веская причина, чтобы идти с вами, — заявил дородный рыцарь.
— Охотно верю, — ответил сэр Найджел. — Я не знаю рыцаря, который так живо откликался бы на призыв чести, как вы!
— Нет, нет, отнюдь не честь побуждает меня стать в ваши ряды, Найджел.
— Тогда что же?
— Цыплята!
— Цыплята?
— Ну, разумеется; ведь эти негодяи из головного отряда съели всех кур в здешних местах. Не далее, как нынче утром, лошадь моего оруженосца Норбери повредила себе ногу, когда он рыскал по всем направлениям в поисках хотя бы одной курочки. Подумать только, у нас с собой целая сумка трюфелей, а с чем их есть — неизвестно. Никогда не видел такой прожорливой саранчи, как этот головной отряд. Ни одного цыпленка нам не получить, если только мы не обгоним их. Так что я оставлю своих винчестерских бродяг на попечении начальника военной полиции, а сам поспешу вместе с вами на юг, захватив с собой, разумеется, и мешок с трюфелями.
— Ах, Оливер, Оливер, вы все тот же, — заметил, смеясь и покачивая головой, сэр Найджел, и оба старых воина поехали рядом по направлению к своим палаткам.
— Пускай стрелу мягко, но быстро и уверенно, — заметил Эйлвард. — Клянусь эфесом, mon gar, легко стрелять в такую вот неподвижную мишень, но когда прямо на тебя несется воин, заслонившись щитом и подняв меч, и сверкает глазами из-под забрала, ты вряд ли скажешь, что попадать в цель — дело нехитрое.
— В такую цель мне уже не раз случалось попадать, — ответил юноша.
— И будешь попадать опять, не сомневаюсь, дружок. Но послушай, Джонстон, кто этот парень, который держит лук, словно не лук, а пугало?
— Сайлас Питерсон из Хоршема. Да не щурь ты один глаз, когда пускаешь стрелу и не притопывай после с высунутым языком — от этого она не полетит быстрее. Стой прямо, действуй увереннее, как положено мужчине. Левую руку с луком держи неподвижно, а тетиву натягивай проворнее.
— Сам-то я копейщик, — заметил Черный Саймон. — Мне, по чести говоря, привычнее биться на копьях и мечах, чем стрелять. Однако я провел много дней среди лучников, разбираюсь в вашем деле и признаю, что в Отряде немало метких стрелков, мастеров своего дела, способных помериться силами с кем угодно и где угодно. И все же я не встречаю теперь таких искусников, каких знавал в былые дни.
— Вы рассуждаете здраво, — заметил седовласый Джонстон, повернув к говорившему лицо в рубцах и шрамах. — Извольте взглянуть туда, — добавил он, указывая на бомбарду, лежавшую посреди поля, — вот эта штука с ее дурацким грохотом и мерзкой сажей, которые вылетают из ее пасти, и нанесла ущерб хорошей стрельбе. Просто диву даешься, что такой рыцарь, как наш Принц, таскает за собой в обозе эту дрянь. Эй, Робин, рыжий лодырь, сколько раз я тебе говорил — не стреляй ты в упор при боковом ветре!
— Клянусь своими десятью пальцами, — вмешался в беседу Эйлвард, — каких искусных стрелков мне посчастливилось видеть при взятии Кале! Помнится, во время какой-то атаки один генуэзец высунул руку из-за щита и пригрозил нам, а мы стояли в сотне шагов от него. Сейчас же двадцать стрелков пустили в него стрелы, а потом, когда мы нашли генуэзца мертвым, оказалось, что у него в предплечье сидело восемнадцать стрел.
— Мне пришло на память, — заметил Джонстон, — что, когда большое судно «Кристофер», которое отобрали у нас французы, бросило якорь в двух сотнях шагов от берега, два лучника, малютка Робин Уитстафф и Илайес Бэддлсмир, выпустили каждые по четыре стрелы и начисто перерезали пеньковый якорный канат, и судно наскочило на береговые скалы.
— Да, что ни говорите, хорошие стрелки — редкость, — подтвердил Черный Саймон. — Однако я видел своими глазами, как ты, Джонстон, и ты, Сэмкин Эйлвард, и еще двое-трое из наших стариков стреляли не хуже тех, самых лучших. Разве не ты, Джонстон, состязаясь на стрельбище в Финсбери с отборными лондонскими лучниками, получил приз — жирного быка?
Неподалеку от беседовавших, опершись на арбалет, стоял смуглый черноглазый брабантец, прислушиваясь к разговору, происходившему на языке этого смешанного лагеря, понятном обеим нациям. Это был коренастый крепыш в шлеме и кольчуге; куртка, отороченная бархатом у ворота и на свисающих рукавах, свидетельствовала о том, что он человек с весом, младший командир или головной в шеренге.
— Никак не возьму в толк, — вмешался он, — почему вы, англичане, так любите эту палку в шесть футов. Если вас это развлекает, сгибайте ее, в добрый час, но зачем мне натягивать и спускать тетиву, если моя mouline [вертушка (франц.) ] отлично справляется с делом сама, не требуя от меня никаких усилий!
— Я не раз наблюдал хорошую стрельбу из вашего оружия с прикладом и стременем, — заговорил Эйлвард, — но, клянусь эфесом, дружище, при всем уважении к вам и к арбалету, я все же скажу: не мужское это оружие, и любая женщина сумеет выстрелить из него не хуже мужчины.
— Ну, спорить не стану, — ответил брабантец, — но что я знаю, то знаю: за все четырнадцать лет моей службы в армии не было случая, чтобы меня с моим арбалетом перещеголял в стрельбе какой-нибудь англичанин со своим луком. Клянусь тремя царями, я скажу даже больше: мой арбалет способен выполнять столь диковинные вещи, каких вы никогда не добьетесь с вашим луком.
— Хорошо сказано, mon gar, задорный петух и поет по-боевому, — заметил Эйлвард. — Сам-то я давно уже не упражнялся, а вот Джонстон потягается с вами — постоит за честь Белого отряда.
— А я побьюсь с вами об заклад на галон жюрансонского вина, что верх возьмет боевой лук, — заявил Черный Саймон, — хотя, пожалуй, кварта туинхэмского эля пришлась бы мне лично еще больше по вкусу.
— Принимаю вызов и готов с вами биться об заклад, — ответил брабантец; он снял куртку и обвел окружающих пристальным взглядом черных прищуренных глаз. — Но я не вижу подходящей мишени, нельзя же расходовать стрелы на эти щиты — в них попадет без промаха любой пьяный мужлан на деревенской ярмарке.
— Это опасный соперник, — шепнул Эйлварду, схватив его за рукав, один из английских ратников, — самый сильный стрелок из всех отрядов арбалетчиков. Это его стрела поразила насмерть коннетабля Бурбонского в сражении под Бринье. Боюсь, что ваш ставленник не выйдет с честью из состязания. — Я целых двадцать лет вижу, как Джонстон стреляет, и ручаюсь за него головой. А ты что скажешь, старый боевой конь? Согласен потягаться с этим молокососом?
— Полно, Эйлвард, — ответил старый лучник, — мое время прошло, мы, старики, потрудились на славу, теперь пусть продолжат наше дело молодые. И не стыдно тебе, Сэмкин, выставлять напоказ человека, который когда-то и правда умел пускать стрелы, но теперь обессилел? Дай-ка мне потрогать этот лук, Уилкинс. Я уж вижу, что это шотландский лук, по тому, как расположены зарубки: верхняя — снаружи, а нижняя — внутри. Клянусь черным распятием! Добротный лук из тиса с глубокими зарубками, у него крепкая тетива, он навощен, его и в руки взять приятно. С этаким-то луком я, пожалуй, и сейчас еще мог бы попасть в крупную, заметную мишень. Подай мне колчан, Эйлвард, я люблю, чтобы стрела была из ясеня или из кизила.
— Так же как и я, клянусь эфесом, — молвил Эйлвард, — вот эти три с гусиными перьями подойдут.
— Да, дружок, подойдут. Я раньше выбирал перья с седловинкой для смертоносной стрелы, и с горбинкой, когда хотел только легко ранить. Возьму эти две. Эх, Сэмкин, глаза с годами застит туманом и рука теряет силу!
— Ну что вы там копаетесь? — спросил брабантец; едва скрывая нетерпение, он следил за обстоятельными, неторопливыми движениями соперника.
— Я охотно посостязался бы с вами, — заметил Джон-стон. — На мой взгляд, боевой лук куда более стоящее оружие, нежели арбалет, хотя доказать это, может статься, уже не в моих силах.
— И мне так думается, — заявил, ухмыляясь, арбалетчик.
Он вынул из-за пояса свою вертушку и принялся натягивать крепкую веревку, пока та не попала в щелкнувший затвор, затем извлек из колчана короткую широкую стрелу и с величайшей осторожностью вставил ее в ложе. Весть о состязании мгновенно облетела долину, и сбежавшиеся со всех концов английские лучники, сотни арбалетчиков и воины из отрядов Ортинго и Ланюи — к последним принадлежал брабантец — столпились вокруг противников.
— Вон та мишень на холме, пожалуй, подойдет нам, — сказал брабантец, — вы ее видите?
— Да, там какое-то серое пятно, — ответил Джонстон, глядя вдаль из-под ладони, — но расстояние очень велико.
— Тем лучше, тем лучше! Эй ты, Арно, стань поодаль, не то получишь стрелу в зоб. Ну, друзья, даю вам возможность полюбоваться, как я стреляю.
Он приложил арбалет к плечу и готов был нажать спусковой крючок, как вдруг с вершины холма снялся крупный серый аист и полетел над долиной, медленно взмахивая крыльями. Своим резким, пронзительным криком он привлек к себе всеобщее внимание, и смотревшие на него заметили, когда он подлетел ближе, что над ним кружит еще какая-то темная птица. Это был сокол, который, то паря над головой аиста, то нависая над ним с распластанными крыльями, готовился схватить в свои когти неповоротливую жертву. Обе птицы, занятые друг другом, все приближались к отряду стрелков, и, когда они оказались от них на расстоянии сотни шагов, брабантец высоко поднял арбалет, и раздался низкий звук его мощной тетивы. Стрела вонзилась аисту в подкрылье. Раненая птица перевернулась в воздухе и забилась в предсмертной судороге, падая наземь. Арбалетчики разразились криками одобрения. Но в ту минуту, когда стрела арбалетчика поразила аиста, Джонстон, который с натянутым луком в руках молча наблюдал за этим зрелищем, послал стрелу, пронзившую сокола. Затем, вырвав из-за пояса другую стрелу, он нацелил ее так точно, что, пролетев совсем низко над долиной, она пронзила аиста, когда тот еще не успел коснуться земли. Восторг лучников при виде этой двойной удачи перешел всякие границы. А Эйлвард даже заплясал от радости и с такой силой сжал в объятиях старого лучника, что их кольчуги затрещали.
— Ах, друг ты мой! — воскликнул он вне себя. — Придется мне угостить тебя кружкой вина! Ишь, старый пес, недостаточно тебе сокола, подавай в придачу еще и аиста! Позволь мне еще разок прижать тебя к сердцу!
— Уж больно лук добротен да крепка тетива, — заметил Джонстон, и его глубоко посаженные серые глаза весело заблестели. — Из этакого лука даже старый, ослабевший вояка, вроде меня, и то попадет в цель.
— Что же, вы удачно стрельнули, — сердито бросил брабантец, — однако отнюдь не показали себя лучшим стрелком, чем я, ибо я попал, куда метил, большего, клянусь тремя царями, не дано сделать ни одному стрелку.
— Не пристало мне хвастать, будто я стреляю лучше вас, ибо я наслышан о вашем великом мастерстве. Я только хотел доказать, что наш лук имеет кое-какие преимущества, — вы ведь не смогли на вашем арбалете натянуть тетиву так быстро, чтобы послать вдогонку вторую стрелу в падающую птицу.
— Согласен, тут вы оказались сильнее, — ответил арбалетчик, — но, клянусь святым Иаковом, сейчас я докажу вам, в чем мое оружие превосходит ваше. Я попрошу вас изо всех сил пустить стрелу над долиной, и посмотрим, какова дальность вашего выстрела.
Джонстон покачал головой и, посмотрев зорким взглядом на крепкий лук и толстую тетиву арбалета, заметил:
— Да, ваш арбалет силен, я ничуть не сомневаюсь, что он выстрелит дальше моего лука. Однако мне доводилось видеть, как иные лучники пускали свои ярдовые стрелы в такую даль, куда и вашим не долететь.
— Слыхать-то я слыхал, да, странное дело, никогда не видел своими глазами столь необычайных стрелков. Вот что, Арно, воткни колышки через каждые сто шагов, а сам встань у пятого колышка и принеси мне обратно мои стрелы.
Как только расстояние было отмерено, Джонстон, натянув тетиву до отказа, пустил стрелу, со свистом пролетевшую над рядами кольев.
— Здорово! Превосходный выстрел! — хором воскликнули присутствующие. — Она упала у четвертой отметины.
— Клянусь эфесом, стрела пролетела четвертый кол, — заявил Эйлвард, — я заметил, где ее подняли.
— Сейчас узнаем, — спокойно ответил Джонстон.
Тут подбежал молодой лучник и сообщил, что стрела на двадцать шагов перелетела четвертый кол.
— Значит, всего четыреста двадцать шагов! — крикнул Черный Саймон. — Ничего не скажешь, очень длинный лет. Однако сталь и дерево, вероятно, окажутся сильнее руки человека.
Брабантец выступил вперед, улыбаясь в предвкушении своего торжества, и натянул веревку на своем оружии. Крик восторга вырвался из груди его товарищей следивших за высоким полетом его тяжелой стрелы.
— За четвертый, — пробурчал Эйлвард. — Клянусь эфесом, она упала почти у пятой.
— Что вы, она перелетела пятый! — громко крикнул гасконец.
Прибежавший лучник, на бегу размахивая руками от волнения, сообщил, что стрела упала на восемь шагов дальше пятого кола.
— Ну, что вы теперь скажете, чья взяла? — заявил брабантец, пыжась и горделиво расхаживая среди своих рослых арбалетчиков, дружно приветствовавших его.
— Признаю, что вы одержали верх, — мягко ответил Джонстон.
— И одержу верх над любым лучником в мире, — запальчиво, не скрывая своего ликования, ответил победитель.
— Ну, ну, умерьте свою прыть, — вмешался рыжеволосый лучник; дюжий и плечистый, он возвышался над своими товарищами на целую голову. — Придется и мне перемолвиться с вами словечком, раз вы так уж распетушились! Куда это подевалась моя рогатка? Клянусь святым Ричардом Хамполским, чудно будет, если я не переплюну его с этой его штукой; на мой взгляд, она больше похожа на мышеловку, чем на оружие воина! Ну как, вы не прочь потягаться еще со мной или с вас уже хватит?
— Пятьсот восемь шагов — это более чем достаточно, — ответил брабантец, покосившись на своего нового противника.
— Брось, Джон, зачем гнешь дерево не по себе? Ты же никогда не был сильным стрелком! — шепнул ему Эйлвард.
— Не беспокойся, Эйлвард; я, правда, многого не умею, но кое в чем знаю толк. Вот забрал себе в голову, что смогу выстрелить дальше, чем он, если только мой лук не треснет.
— Что ж валяй, лесник, валяй, балда! Выступай смелее, Хампшир! — со смехом подзадоривали лучника его товарищи.
— Клянусь душой! Смейтесь, сколько влезет, — воскликнул Джон, — но да будет вам известно, что меня учил делать длинные выстрелы сам старик Хоб Миллер из Милфорда.
С этими словами Джон сел на землю и, поместив большой черный лук так, что подошвы уперлись в рукоять, он наложил стрелу на тетиву и обеими руками стал тянуть ее к себе до тех пор, пока наконечник не оказался на уровне основы. Старый лук скрипел и стонал, и тетива вибрировала от сильного натяжения.
— Кто этот болван, который стоит на пути моего выстрела? — спросил лучник, вглядываясь в даль.
— Он стоит по ту сторону моего колышка, — ответил брабантец, — ему нечего опасаться.
— Что ж, пусть простятся ему его прегрешения! Хотя, пожалуй, стоит он слишком близко, чтобы ему угрожала моя стрела.
Джон поднял обе ноги, нажимавшие на рукоять лука, и спущенная стрела огласила долину густым сочным гудением.
Парень, о котором шла речь, упал ничком, но тотчас же вскочил и понесся со всех ног в другую сторону.
— Ай да выстрел, дружище! Стрела пролетела прямо над головой! — закричали воины.
— Mon Dieu! — возмутился брабантец. — Да разве так стреляют!
— Уж такой у меня фокус, — ответил Джон, — не раз зарабатывал я себе галон эля, тремя выстрелами покрывая милю в Виверли-Чейз.
— Стрела упала на сто тридцать шагов дальше пятого кола, — раздался издали голос лучника.
— Шестьсот тридцать шагов! Mon Dieu! Да это небывалый выстрел! И все же здесь нет заслуги вашего оружия, mon gros camarade [мой толстенный приятель (франц.) ]. Ведь чтобы сделать это, вам самому пришлось согнуться, как лук!
— Что ж, клянусь эфесом, в этом есть доля правды, — ответил Эйлвард. — А теперь мой черед показать, какие преимущества у боевого лука. Я попрошу вас пустить изо всех сил стрелу в тот щит из вяза, обтянутый бычьей шкурой.
— Пожалуй, я и при Бринье не расходовал столько стрел, — пробурчал брабантец, — однако там были мишени получше, чем этот обрывок бычьей шкуры. Но о чем разговор, друзья англичане? Щит не более сотни шагов отсюда, в него и слепой попадет.
Брабантец туго натянул тетиву и пустил стрелу в раскачиваемый ветром щит. Эйлвард извлек из колчана стрелу. Старательно смазал наконечник и пустил ее в ту же цель.
— Уилкинс, принеси-ка сюда щит, — приказал он.
Когда тяжелый щит был принесен к состязавшимся, лица англичан вытянулись, а брабантцы заулыбались во весь рот: большая стрела глубоко вонзилась в дерево, как раз посередине щита, но не видно было ни стрелы Эйлварда, ни какой-либо отметины.
— Клянусь тремя царями! — воскликнул брабантец. — Теперь уж не может быть споров о том, чье оружие лучше и чья рука бьет вернее. Вы промахнулись, англичанин.
— Не спеши, не спеши, mon gar, — возразил Эйлвард и, перевернув щит, указал на небольшую дырочку в дереве. — Видишь ли, camarade, моя стрела пронзила щит насквозь, и я полагаю, что из двух стрел опаснее та, которая пробивает насквозь, а не только вонзается в цель.
Брабантец даже ногой топнул с досады и, казалось, обдумывал, как бы побольнее уязвить соперника, но тут все увидели скакавшего к ним Аллейна Эдриксона.
— Сейчас сюда прибудет сэр Найджел, — объявил юноша. — Он желает поговорить с Отрядом.
И мгновенно на луговине, где все было разбросано как попало, навели порядок: лучники живо облачились в свои доспехи и подняли лежавшие на траве луки. Длинный кордон оцепил поле, удалив всех посторонних, воины выстроились в четыре шеренги, на флангах расположились младшие командиры и головные. Солдаты стояли навытяжку, застыв на месте, когда к ним подъехал их командир; лицо сэра Найджела сияло, и вся его небольшая фигурка дышала радостью, так как он привез воинам вести, как видно, для него весьма лестные.
— Нам оказана великая честь! — крикнул он. — Принц избрал наш Отряд из всех частей армии. Он поручает нам отправиться в Испанию на разведку в тыл врага. Но так как воинов в нашем отряде очень много и, может быть, у кого-нибудь нет желания принимать участие в этом трудном походе, я попрошу выйти вперед тех, кто хочет по доброй воле отправиться со мной.
Какое— то движение прошло по рядам, но когда сэр Найджел снова взглянул на воинов, перед ним по-прежнему стояли сомкнутые прямые шеренги. Сэр Найджел поглядел с глубоким изумлением на солдат, и лицо его омрачилось горьким разочарованием.
— Зачем мне суждено было дожить до такого позора! — воскликнул он. — Что же это… Никто из вас…
— Достойный сэр, они все, как один, выступили на шаг вперед! — тихо сказал ему Аллейн.
— Клянусь апостолом! Ты прав. Как я мог подумать, что мои воины не поддержат меня! Так вот, завтра чуть свет мы выступаем, сэр Роберт Чени дает нам коней из своего отряда. Прошу вас быть готовыми с первым криком петуха.
Обрадованные лучники бросились врассыпную, шутя и балагуря, словно школьники, отпущенные на каникулы, а сэр Найджел с улыбкой глядел им вслед; вдруг чья-то увесистая рука легла ему на плечо.
— Эге-ге! Мой странствующий рыцарь из Туинхэма! — произнес знакомый голос. — Я слышал, вы направляетесь к берегам Эбро. Клянусь священной рыбой Товия, мне тоже хотелось бы встать под ваши знамена.
— Кого я вижу! Оливер Баттестхорн! — воскликнул сэр Найджел. — Я слышал о вашем приезде в лагерь и надеялся повидать вас. Что ж, для меня это большая честь и радость видеть вас в своем отряде.
— У меня есть особая и веская причина, чтобы идти с вами, — заявил дородный рыцарь.
— Охотно верю, — ответил сэр Найджел. — Я не знаю рыцаря, который так живо откликался бы на призыв чести, как вы!
— Нет, нет, отнюдь не честь побуждает меня стать в ваши ряды, Найджел.
— Тогда что же?
— Цыплята!
— Цыплята?
— Ну, разумеется; ведь эти негодяи из головного отряда съели всех кур в здешних местах. Не далее, как нынче утром, лошадь моего оруженосца Норбери повредила себе ногу, когда он рыскал по всем направлениям в поисках хотя бы одной курочки. Подумать только, у нас с собой целая сумка трюфелей, а с чем их есть — неизвестно. Никогда не видел такой прожорливой саранчи, как этот головной отряд. Ни одного цыпленка нам не получить, если только мы не обгоним их. Так что я оставлю своих винчестерских бродяг на попечении начальника военной полиции, а сам поспешу вместе с вами на юг, захватив с собой, разумеется, и мешок с трюфелями.
— Ах, Оливер, Оливер, вы все тот же, — заметил, смеясь и покачивая головой, сэр Найджел, и оба старых воина поехали рядом по направлению к своим палаткам.
Глава XXXV Как сэр Найджел охотился за орлом
К югу от Памплоны в королевстве Наваррском тянется обширное плоскогорье с серовато-бурыми бесплодными холмами, усеянное огромными гранитными глыбами. По другую сторону могучих гор — в Гаскони — расстилались луга, струились ручьи, на одетых лесом склонах лепились небольшие селения; здесь же, куда ни кинь взгляд, голые скалы, скудная растительность, безжизненные каменистые пустыни. Этот угрюмый край изрезан вдоль и поперек сумрачными ущельями, «barrancas» [Глубокий овраг, пропасть (исп.) ], а меж их обрывистых склонов пенятся стремительные горные потоки. Безмолвие неприглядной, унылой местности нарушается только плеском воды, орлиным клекотом да воем волков.
По этим— то диким местам и держал путь сэр Найджел со своим Отрядом. То проезжали они среди громоздящихся черных зубчатых скал по глубоким ущельям, откуда небо казалось узкой полоской, голубевшей меж густыми рядами самшита, окаймлявшими неровные края пропасти; или же, ведя коней в поводу, они брели по узким скалистым тропам, проторенным погонщиками мулов над зияющей расселиной, видя прямо под собой, на глубине тысячи футов, белую пену бурного потока.
Целых два дня шли лучники по безлюдным пустошам Наварры, миновали Фуэнте, переправились вброд через быструю Эгу, пересекли Эстеллу — и вот наконец зимним вечером горная цепь круто оборвалась, и они увидели широкую голубую реку Эбро, извивавшуюся между селениями и отдельными усадьбами. В ту ночь сон рыбаков Вьяны был нарушен резкими голосами, говорившими на иноземном языке, и рассвет еще не успел забрезжить, как сэр Найджел и его Отряд, переправившись вброд через реку, прибыли, здравые и невредимые, на землю Испании.
Весь день воины провели в сосновом лесу возле города Логроньо — командирам надо было посовещаться, а коням отдохнуть. С сэром Найджелом делили поход многие доблестные рыцари, заслужившие бранную славу, — сэр Уильям Фелтон, сэр Оливер Баттестхорн, тучный старик сэр Саймон Берли, странствующий рыцарь-шотландец, граф Ангусский и сэр Ричард Костон, и, помимо них, еще шестьдесят испытанных в боях воинов и триста двадцать лучников. Посланные на рассвете лазутчики, вернувшись поздно вечером, донесли, что король Испании разбил лагерь в четырнадцати милях отсюда, по дороге на Бургос, и что в его войске двадцать тысяч всадников и сорок пять тысяч пехотинцев. Военачальники расположились на земле вокруг костра, отблески которого падали на их суровые лица, а лучники тем временем отдыхали и беседовали, расхаживая среди привязанных коней, жевавших свой скудный корм.
— Я полагаю, — заявил сэр Саймон Берли, — что мы уже выполнили порученное нам дело: разведали, где стоит король и как велико его войско, а ведь ради этого нас и послали сюда.
— Что верно, то верно, — ответил сэр Уильям Фелтон, — но мне давно уже не приходилось испытывать в битвах крепость моего копья, и я ни под каким видом не поверну назад, пока не схвачусь хотя бы с одним испанским рыцарем. Пусть уходят те, кому охота, а я желаю покороче познакомиться с этим народом.
— И я не отступлюсь, сэр Уильям, — ответил сэр Саймон Берли, — но как старый солдат, побывавший во многих сражениях, я опасаюсь, что нам не поздоровится, если наш небольшой отряд окажется между двух огней — многотысячной армией и широкой рекой.
— И все же, — воскликнул сэр Ричард Костон, — мы обязаны постоять за честь Англии! Нельзя возвращаться, не обменявшись ни одним ударом с неприятелем!
— А также и за честь Шотландии! — воскликнул граф Ангусский. — Клянусь святым Андреем, пусть глаза мои никогда не увидят воды Тея, если я поверну коня назад, так и не взглянув на лагерь испанцев!
— Клянусь апостолом, это речь воина! Мне всегда было известно, что Шотландия славится доблестью своих мужей и что они отважно защищали границы своей родины! Подумайте, сэр Саймон, ведь сведения о силах врага сообщил нам простой лазутчик, и вряд ли ему удалось разведать о неприятеле и его войске все то, что желал бы знать Принц.
— Командир похода вы, вам и надлежит приказывать, а я лишь сражаюсь под вашим знаменем.
— Все же мне хотелось бы услышать ваш совет, ваше мнение, сэр Саймон. Но должен вам заметить, что река, о которой вы упомянули, останется в стороне от нас, ибо Принц уже подошел к Сальватьерре, оттуда двинется к Витториа, и если мы нагрянем на испанцев с другой стороны, то путь к отступлению не будет отрезан.
— Что же вы предлагаете? — спросил сэр Саймон, покачивая седой головой и, как видно, не вполне убежденный.
— Идти вперед без промедления, пока весть о том, что мы переправились через реку, еще не дошла до врагов; тогда мы своими глазами увидим, велико ли их войско, и, может быть, нам представится возможность хотя бы небольшой стычки.
— Воля ваша! — сказал сэр Саймон Берли.
Их сотоварищи выразили свое согласие, и, наспех перекусив, маленький отряд снялся с места, как только стемнело.
Всю ночь бредя ощупью и ежеминутно оступаясь, ратники вели в поводу своих коней, пробирались по кочковатым долинам и глухим ущельям, следуя за проводником — перепуганным насмерть крестьянином, которого они поймали в лесу и привязали за руку к стремени сэра Саймона. На рассвете они очутились в мрачной теснине — во все стороны от нее тянулись такие же узкие коридоры, а над головами ратников вздымались огромными уступами темные голые скалы.
По этим— то диким местам и держал путь сэр Найджел со своим Отрядом. То проезжали они среди громоздящихся черных зубчатых скал по глубоким ущельям, откуда небо казалось узкой полоской, голубевшей меж густыми рядами самшита, окаймлявшими неровные края пропасти; или же, ведя коней в поводу, они брели по узким скалистым тропам, проторенным погонщиками мулов над зияющей расселиной, видя прямо под собой, на глубине тысячи футов, белую пену бурного потока.
Целых два дня шли лучники по безлюдным пустошам Наварры, миновали Фуэнте, переправились вброд через быструю Эгу, пересекли Эстеллу — и вот наконец зимним вечером горная цепь круто оборвалась, и они увидели широкую голубую реку Эбро, извивавшуюся между селениями и отдельными усадьбами. В ту ночь сон рыбаков Вьяны был нарушен резкими голосами, говорившими на иноземном языке, и рассвет еще не успел забрезжить, как сэр Найджел и его Отряд, переправившись вброд через реку, прибыли, здравые и невредимые, на землю Испании.
Весь день воины провели в сосновом лесу возле города Логроньо — командирам надо было посовещаться, а коням отдохнуть. С сэром Найджелом делили поход многие доблестные рыцари, заслужившие бранную славу, — сэр Уильям Фелтон, сэр Оливер Баттестхорн, тучный старик сэр Саймон Берли, странствующий рыцарь-шотландец, граф Ангусский и сэр Ричард Костон, и, помимо них, еще шестьдесят испытанных в боях воинов и триста двадцать лучников. Посланные на рассвете лазутчики, вернувшись поздно вечером, донесли, что король Испании разбил лагерь в четырнадцати милях отсюда, по дороге на Бургос, и что в его войске двадцать тысяч всадников и сорок пять тысяч пехотинцев. Военачальники расположились на земле вокруг костра, отблески которого падали на их суровые лица, а лучники тем временем отдыхали и беседовали, расхаживая среди привязанных коней, жевавших свой скудный корм.
— Я полагаю, — заявил сэр Саймон Берли, — что мы уже выполнили порученное нам дело: разведали, где стоит король и как велико его войско, а ведь ради этого нас и послали сюда.
— Что верно, то верно, — ответил сэр Уильям Фелтон, — но мне давно уже не приходилось испытывать в битвах крепость моего копья, и я ни под каким видом не поверну назад, пока не схвачусь хотя бы с одним испанским рыцарем. Пусть уходят те, кому охота, а я желаю покороче познакомиться с этим народом.
— И я не отступлюсь, сэр Уильям, — ответил сэр Саймон Берли, — но как старый солдат, побывавший во многих сражениях, я опасаюсь, что нам не поздоровится, если наш небольшой отряд окажется между двух огней — многотысячной армией и широкой рекой.
— И все же, — воскликнул сэр Ричард Костон, — мы обязаны постоять за честь Англии! Нельзя возвращаться, не обменявшись ни одним ударом с неприятелем!
— А также и за честь Шотландии! — воскликнул граф Ангусский. — Клянусь святым Андреем, пусть глаза мои никогда не увидят воды Тея, если я поверну коня назад, так и не взглянув на лагерь испанцев!
— Клянусь апостолом, это речь воина! Мне всегда было известно, что Шотландия славится доблестью своих мужей и что они отважно защищали границы своей родины! Подумайте, сэр Саймон, ведь сведения о силах врага сообщил нам простой лазутчик, и вряд ли ему удалось разведать о неприятеле и его войске все то, что желал бы знать Принц.
— Командир похода вы, вам и надлежит приказывать, а я лишь сражаюсь под вашим знаменем.
— Все же мне хотелось бы услышать ваш совет, ваше мнение, сэр Саймон. Но должен вам заметить, что река, о которой вы упомянули, останется в стороне от нас, ибо Принц уже подошел к Сальватьерре, оттуда двинется к Витториа, и если мы нагрянем на испанцев с другой стороны, то путь к отступлению не будет отрезан.
— Что же вы предлагаете? — спросил сэр Саймон, покачивая седой головой и, как видно, не вполне убежденный.
— Идти вперед без промедления, пока весть о том, что мы переправились через реку, еще не дошла до врагов; тогда мы своими глазами увидим, велико ли их войско, и, может быть, нам представится возможность хотя бы небольшой стычки.
— Воля ваша! — сказал сэр Саймон Берли.
Их сотоварищи выразили свое согласие, и, наспех перекусив, маленький отряд снялся с места, как только стемнело.
Всю ночь бредя ощупью и ежеминутно оступаясь, ратники вели в поводу своих коней, пробирались по кочковатым долинам и глухим ущельям, следуя за проводником — перепуганным насмерть крестьянином, которого они поймали в лесу и привязали за руку к стремени сэра Саймона. На рассвете они очутились в мрачной теснине — во все стороны от нее тянулись такие же узкие коридоры, а над головами ратников вздымались огромными уступами темные голые скалы.