Кондрашова Лариса. Бойтесь напуганных женщин

   — При чем здесь Лавр? — рассердилась Тоня. — Он работает на Леонида Петровича. В смысле на культурное наследие совхоза.
   Константин, не сдержавшись, фыркнул.
   — Титова, что ты мне лапшу вешаешь?.. В самом деле, неужели ты не боишься?
   — Боюсь, — неожиданно призналась она.
   — Вот о чем я и говорю, — не удивился он. — Но ты не бойся, я буду поблизости.
   — Почему? Зачем тебе это надо? — Ей хотелось все-таки услышать объяснение.
   Неужели все это время Костя… любил ее? Или хотя бы был ею увлечен? И при том делал все, чтобы Тоня его если не возненавидела, то запрезирала.
   — Глупый вопрос. Ты где решила с ним встретиться?
   — На улице Мира.
   — Ага, возле пропасти, значит. Решила нервишки пощекотать?
   — Ничего я не решила. Просто там есть где посидеть, на что посмотреть, и всегда свет горит.
   — Веселая ты девчонка!
   — Я не поняла, для чего ты приходил? — повысила голос Тоня, увидев, что Костя направился к выходу.
   — Что я хотел узнать, то узнал.
   — Говорил, что тебе нужно десять минут.
   — Это ты говорила про десять, а мне вообще нужно гораздо больше.
   — Что ты имеешь в виду?
   — Ну, что имею, то и…
   — Хам!
   — Титова, какая ты пошлая. Я совсем не то хотел сказать.
   Ничего больше не говоря, он ушел походкой торопящегося человека, и Тоня смотрела ему вслед, пока за Костей не закрылась калитка.
   — Ну и ну! — пробормотала она себе под нос, глядя в зеркало: наносить тени или не наносить? Нанесла.
   Когда у калитки опять раздался звонок, Тоня взглянула на часы. Ровно восемь. Как раз в чьем-то дворе по радио прозвучали сигналы точного времени.
   Она повела себя словно в лихорадке: засуетилась, схватила поводок, выбежала во двор, чтобы открыть вольер Джека. Как ни готовь себя, как ни призывай самообладание, а нестандартная ситуация все равно выбивает из колеи.
   Еще несколько секунд пришлось постоять на дорожке, чтобы успокоить колотящееся сердце.
   — Ты чего это собаку прихватила? — удивился Михаил.
   — Решила прогулять его заодно, — запнувшись, пояснила Тоня. — Он ведь не будет мешать нам своей болтовней?
   — Шутишь! — понимающе кивнул Михаил, внимательно глядя на нее.
   Восемь часов вечера, на улице сумрак. Больше потому, что горы не дают лучам солнца вырваться из-за своих зубчатых вершин. Теперь они решают вопросы темноты и света.
   На уличных фонарях вспыхнули лампочки, и в их свете глаза Михаила как-то лихорадочно заблестели.
   — Откровенно говоря, я не вижу никакой необходимости в том, чтобы о чем-то там откровенно разговаривать. Разве я не все сказала своим уходом? — начала разговор Тоня, чтобы пауза не переросла в напряжение.
   — Побегом, — невозмутимо поправил он, идя по другую руку от той, в которой Тоня держала поводок. — Кстати, куда мы идем?
   — Едем, — отозвалась Тоня, подходя к своей «Ниве» со стороны водительского места.
   — Вообще-то через два двора отсюда у меня стоит «мерседес».
   — Моя «Нива» к здешним улочкам привычней.
   — Почему обязательно куда-то ездить? — спросил он. — А нельзя, например, посидеть вон на той лавочке?
   — Нельзя! — отрезала она. — Раз у нас вопрос жизни и смерти, лучше посидеть где-нибудь вдали от людских глаз.
   — Ты покрутела прямо на глазах, — усмехнулся он, — с чего бы? Если ты помнишь, я не верю в перерождение человека. Жизни и смерти, надо же!
   — Чтобы Тато вдруг стала Антониной — в это ты не веришь.
   — Тебе всегда была свойственна некая литературность.
   Тоня откинула свое сиденье, и Джек привычно проскользнул на заднее место.
   Михаил сел в машину, поглядывая, как Тоня выруливает наверх из узкой улочки.
   — Ладно, сегодня ты правишь бал, — согласился он. — Год жизни без мужчины делает женщину мужественнее. Как выясняется. Считаешь, на природе я размякну и ты возьмешь меня голыми руками? Тато, ты по-прежнему ведешь себя как ребенок.
   — А почему ты думаешь, что я хочу тебя брать? Я хочу с тобой договориться. Полюбовно.
   Она замолчала, и Михаил не стал продолжать разговор.
   Улица, конечно же, была освещена, но, на взгляд человека постороннего, весьма странным образом. Небольшой кусок асфальта, за которым свет будто обрывался и падал в никуда, а также не было фонарей по улице вверх и по улице вниз. Получалась как бы сценическая площадка, этакое приглашение к выступлению на ней.
   Тоня поставила машину повыше, на выезде с улицы. Вверх улица Мира выходила на улицу Германа Куренного, обычную двустороннюю. Освещать ее у совхозного начальства уже не хватало средств, и потому лишь тусклые фонари во дворах граждан чуть разрежали царивший на ней мрак.
   — Да, не скажешь, что здесь уютно, — поежился Михаил. — Может, в машине посидим?
   — Ты боишься? — удивилась Тоня.
   — Как-то не по себе, — признался он, усмехнувшись в ответ на ее удивленный взгляд. — Так и кажется, что по ту сторону света сейчас вылезет что-то огромное…
   — Я думала, ты не боишься ничего. Ты всегда был так спокоен, так немногословен и суров. А тут — надо же! — образами мыслишь…
   Она откинула свое сиденье и выпустила Джека.
   — Пойди побегай, пока я с дядей поговорю.
   — С дядей! — фыркнул Михаил. — Тебе давно пора иметь детей!
   — А кто меня уговаривал подождать?
   — Если женщина хочет родить, она не слушает никаких уговоров.
   Вообще-то не только она пользуется запрещенными приемами. Теперь ее покладистость оборачивалась против нее. Идеальная жена, блин! Оказывается, он этого вовсе не ценил, как ей казалось, а посмеивался над Тоней. Для кого тогда она все пять лет семейной жизни что-то изображала?
   Тоня присела на резную лавочку и показала глазами на место рядом с собой. А потом она задала вопрос, который в последнее время ее мучил:
   — Скажи, Миша, почему ты женился на мне?
   — По расчету, — криво улыбнувшись, проговорил Михаил.
   И эта его фраза прозвучала для Тони как гром среди ясного неба.

Глава восемнадцатая

   Она смотрела на мужа растерянно, чуть ли не со слезами. Неужели это правда?
   — Ты говорил, что любишь… — недоуменно протянула она. — Я считала, что это само собой разумеется… Погоди, что значит по расчету? Если не считать наследной бабушкиной квартиры, я же была бесприданницей.
   Он фыркнул.
   — Да не нужна была мне твоя наследная квартира! Ты думаешь, расчет — непременно деньги? Расчет для меня — иметь тихую, послушную жену, которая не жаждет особых развлечений, несмотря на свою богемную профессию. Сидит себе дома, потихоньку малюет акварельки, не задает дурацких вопросов, не требует объяснений…
   — Но я не сидела дома, — проговорила уязвленная Тоня, — я преподавала в художественной школе…
   — Ну и какую часть семейного бюджета составлял твой заработок?.. Молчишь? Я подскажу: примерно одну двадцатую. Но я решил: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. В конце концов, если это придавало тебе особую значимость в собственных глазах… Это меня тоже устраивало в тебе: этакое негромкое желание работать. В школе. За небольшой оклад. Ты ведь не хотела во что бы то ни стало делать карьеру?
   Тоня как зачарованная кивнула.
   — Вот. У тебя было невинное развлечение, и все, никаких особых амбиций. А я, прежде чем женился, насмотрелся на жен-карьеристок, жен-активисток, жен-бизнесменш… Брр!
   — В общем, я была бессловесной, тихой и неинтересной…
   — Между прочим, хорошей женой. Пока не решила полезть не в свое дело.
   Вот оно, начинается! Сейчас он скажет: ты слишком много знаешь! Или что говорят в таких случаях тем, кого хотят убить?!
   Но Михаил не делал никаких резких движений, не пытался к ней подвинуться, протянуть к ней руки, так что напряжение Тоню немного отпустило.
   — Послушай, — продолжал говорить он, — я услышал краем уха на этой Надеждиной вечеринке… Ты стала делать скульптуры?
   — Деревянные, — кивнула Тоня.
   Михаил взял ее за руку, потрогал ладонь.
   — И правда, мозоли. Ты меня удивляешь. У меня вообще впечатление, что я женился вовсе не на той женщине. Вернее, как будто моя жена ушла и не вернулась, а теперь под ее фамилией живет какая-то другая женщина.
   — Скорее всего ты меня просто не знал. Как, впрочем, и я тебя… Но ты не откажешься ответить на вопрос, не совсем относящийся к нашей с тобой беседе?
   — Задавай, — милостиво согласился он.
   — Как ты узнал, что Надин муж — Грэг — умер?
   — Элементарно. Я официально обратился в посольство США — у меня есть такие возможности — с заявлением Надежды о разводе.
   — Она сама его написала?
   — Я сам его написал! — рассмеялся он. — Да какая разница? От них мне нужна была всего лишь реакция. И она последовала. Заявление мадам Нади Грэг Хендерсон не может быть удовлетворено по причине смерти ее мужа Грэга Хендерсона.
   — А я, честно говоря, думала, что ты ее обманул.
   — Хорошего же ты мнения о собственном муже!
   — Да уж не лучшего.
   — Ты меня расстроила. Я считал, что наш брак еще можно спасти.
   — Теперь убедился, что это не так? Ну так отпусти меня!
   Он отодвинулся подальше и с усмешкой посмотрел на Тоню.
   — Я думал, ты уже наигралась. Неужели тебя привлекает роль женщины с мозолистыми руками? Так всю жизнь и будешь одна жить?
   — Почему одна? Ты хочешь сказать, что, кроме тебя, никто из мужчин на меня не посмотрит?
   — Посмотрит. Такой, например, как мой приятель Лавр. Но ему нужна совсем другая женщина.
   — Какая же?
   — Деятельная, энергичная. Та, которая станет на себе тащить семейный воз. Ты посмотри: я сказал ему — поезжай, он и поехал. Без вопросов. Привык плыть по течению. Вот и станете вы жить как две щепки, которые волны носят от берега к берегу.
   — Иными словами, кроме Лавра, для меня ничего не найдется?
   — Да посмотрел я на мужиков на этой вашей вечеринке. Ни одной личности. Я имею в виду из холостых мужчин. Если, конечно, не считать этого колченогого мента. Костя вроде его звать.
   Тоня вспыхнула:
   — Да кто ты такой, чтобы давать людям свои ублюдские оценки!
   — Ого! — весело удивился он. — Мы уже начали грубить. Милая, посмотри туда, в темноту. Одно мое движение рукой — и ты на пути к вечности. Не боишься?
   — А чего ты мне угрожаешь?
   — А чего ты меня злишь? Ну кому понравится смотреть на свою собственность, которая вдруг вышла из повиновения?
   — В каком смысле — собственность? — пролепетала Тоня; она шаг за шагом отдавала позиции, каковые прежде отвоевала, уехав от Михаила. Еще немного, и она окончательно разнюнится… если не возьмет себя в руки.
   — В таком. Я тебя пронумеровал и к себе пришпилил. Ты — моя первая и единственная жена.
   — Я, конечно, польщена, — выговорила Тоня, словно освобождаясь от липкой паутины зависимости, — но неплохо бы и у меня спросить, хочу ли я быть к тебе пришпиленной.
   — А я уже спрашивал, когда предложил тебе выйти за меня замуж. Ты сказала «да», не так ли? Обратного хода нет.
   — Мы и правда с Надеждой чем-то похожи, — задумчиво произнесла Тоня. — Она в рабство угодила в этой своей Америке, а я — не выезжая из России.
   — Похоже, — насмешливо кивнул Михаил, — только меня не так-то просто со свету сжить. Да у тебя бы решительности не хватило, этим ты от Надьки и отличаешься. К тому же твое рабство разве настоящее? Как сыр в масле каталась.
   — А теперь больше кататься не хочу!
   — Да брось ты строить из себя феминистку. У тебя дыхание короткое, на длинную дистанцию все равно не хватит. Антонина ушла от мужа! Юмористический роман… Но я все никак не получу ответ на свой вопрос: почему ты ушла? Всякие там рефлексии — это же ерунда. Ну, на какое-то время я тебя оставил, у меня были неприятности, но это же временно. Разве не должна жена вместе с мужем преодолевать трудности? А ты не могла немного потерпеть…
   — Чего? Того, что ты меня убьешь?
   У Тони неведомо почему вырвалась эта фраза, которую она никогда бы не хотела произносить.
   Но она не застала Михаила врасплох. То есть Тоня представляла себе, что у него должны забегать глаза, чуть ли не затрястись руки, он должен что-то лепетать…
   Отнюдь. Михаил с сожалением посмотрел на нее, как смотрят на душевнобольного, которому медицина не в состоянии помочь.
   — Тебе это кто-нибудь подсказал или ты сама придумала?
   — Сама. Я открыла твой тайник и увидела то, что, кажется, не должна была видеть…
   — Имеется в виду дарственная?
   — Может, скажешь, что Элина отдала тебе ее по доброй воле? Отдала и наложила на себя руки?
   — Нет, конечно, на самоубийство ее смерть никак не тянула, потому что она физически не могла бы ударить себя ножом в спину.
   — И ты совершенно ни при чем?
   — Боже, Тато! Ты хоть представляешь, сколько денег принесла мне ее дарственная? Двести пятьдесят штук зеленых! Представляю, сколько стоила бы четырехкомнатная квартира в центре Москвы! Но я торопился. К тому же мне не хотелось мелькать во всех конторах, которые оформляли продажу квартиры. Пришлось уступить риелторам. Тысяч двадцать со сделки они поимели… Зато сделали все по закону, так, что комар носа не подточит!
   — Ты тот же, что и всегда. Сказал все, кроме того, о чем я спрашивала. Это ты убил Элину?
   — Вот еще, делать мне нечего! Я занял ей деньги. Большую сумму.
   — А откуда ты их взял? Или у тебя на счете миллион, о котором я не знала?
   — Сколько раз я говорил тебе, Тато: меньше знаешь — крепче спишь. Зачем ты полезла туда, куда тебя не просили? Разве тебе плохо было жить без забот?
   — Миша, я тебя прошу, давай не будем нагнетать и без того взрывоопасную ситуацию. Я уехала сюда, в эту дыру, где собираюсь жить и впредь, не предъявляя тебе никаких претензий… Другой бы радовался…
   — Ты слышала, у спецназовцев есть такой термин: зачистка?
   — Слышала. Но какое к нам это имеет отношение?
   — Самое прямое. Зачистить — значит, убрать все подозрительные моменты, так чтобы к объекту, оставленному тобой, можно было спокойно поворачиваться спиной.
   — Но я же…
   — А ты непредсказуема! Если однажды сотворила такое, чего я никак от тебя не ожидал, где гарантия, что тебе опять что-нибудь в голову не стукнет?
   — И что ты предлагаешь? — спросила она непослушными губами.
   — Не стану от тебя скрывать, мне придется пересмотреть свои планы. Вообще-то я хотел с тобой помириться. Мне казалось, это просто. Попросить у тебя прощения. Заговорить…
   — Уболтать.
   — Не важно, какие слова при этом употребляешь, но суть ты схватила верно. Однако ты, как выяснилось, знаешь то, что знать тебе никак не нужно. Если ты это озвучила для меня, то захочешь рассказать об этом еще кому-то. Если уже этого не сделала.
   — Никому я ничего не рассказывала, — пролепетала Тоня, но вышло у нее это так неубедительно, что она сама бы себе не поверила.
   Она порывисто вскочила, но Михаил схватил ее за руку.
   — Куда?
   Подбежавший к Тоне Джек, который до того пропадал где-то в темноте, оказался у ее ноги и, подняв голову на Михаила, глухо зарычал.
   Тот, однако, не выпустил руку жены и прикрикнул на собаку:
   — Фу, Джек! Хозяина не узнал? Кажется, все вы тут рассобачились! — А потом добавил снисходительно: — Мне никогда не нравился этот пес. Одно слово — ублюдок. Правильно делают, что их уничтожают. Тот, кто портит чистоту породы, не заслуживает жизни…
   Он сунул руку в карман, и как раз в это время сверху, с гор, донесся глухой с раскатами гул. Что-то огромное куда-то ухнуло, шлепнуло, вздрогнула земля.
   — У вас здесь есть вулкан? — удивился Михаил. Только на мгновение он утратил бдительность, перестал по-прежнему крепко сжимать Тонину руку.
   Она тут же воспользовалась этим, резко толкнула его и побежала прочь. Тоня слышала, как он упал и выругался. Видимо, ударился.
   И в этот момент погасли фонари. Сразу стало видно, как с горы стремительно падает вниз на поселок как будто черный огромный язык.
   В эту же секунду Тоню резко рвануло за руку, и мужской голос рявкнул в самое ухо:
   — Бегом! Наверх!
   — Джек, за мной! — закричала она и помчалась, увлекаемая каким-то мужчиной, не оглядываясь, оступаясь на камнях, совершенно незаметных в кромешной тьме.
   Промедли они всего пару секунд, и спастись бы не удалось, потому что густая, черная, грязная вода успела даже задеть ее ногу, едва не сломав.
   Они бежали, задыхаясь и падая, поднимаясь все выше и выше. Джек тоже мчался по дороге вверх, скулил и оглядывался на Тоню, словно хотел сказать: «Быстрей! Что же ты так медленно ползешь?!»
   В поселке нигде не было света, но воздух вокруг был заполнен голосами и страшными чавкающими звуками, словно то нечто, почти живое, свалившееся с горы, поедало людей, которых слизывал его огромный грязный язык.
   — Что это такое? — спросила Тоня, когда они на секунду остановились, чтобы перевести дух.
   — Сель, — сказал Костя, ибо это был он. — Я говорил, что слишком жарко. Снега стали стремительно таять…
   Рядом с ними тоже кто-то тяжело дышал, а потом знакомый женский голос произнес:
   — Сходили за хлебом!
   — Надя, ты, что ли? — выдохнула Тоня.
   — Тошка, успела вырваться? Мы видели, как Михаил тебя схватил, а ты от него вырвалась и бежать.
   — Если бы не Костя…
   Даже в темноте Тоня почувствовала, что Надя смотрит на то место, где, по звукам его голоса, находился Костя.
   — Не останавливайтесь! — прикрикнул на них тот, кого они помянули.
   И опять начался бег по улице, которая, по счастью, поднималась вверх. По счастью — не потому что им от этого было легче, а потому что они явно убегали от опасности.
   То, что казалось живым существом, громко рычало и ворочалось внизу, но темнота, оставшаяся за ними, мешала разглядеть, что же все-таки случилось.
   — Можно передохнуть, — разрешил наконец Константин.
   Он щелкнул зажигалкой, поднял ее повыше, и Тоня увидела, что их четверо. Кроме Нади, рядом стоит Лавр и тоже тяжело дышит.
   — Как вы сюда попали? — удивилась она.
   — Мы же говорили, что будем поблизости, — напомнила Надя, — а как только погас свет и вверху так страшно загудело, Лавр сказал: «Надо бежать!» И мы побежали.
   — А как же я? — насмешливо спросила Тоня. — Разве не меня вы хотели оберегать?
   Костя погасил зажигалку и сказал:
   — Кажется, если нам куда-то и можно пойти, то только ко мне домой.
   — А ведь и правда, — пробормотала Тоня. — Твой дом стоит на самом верху Раздольного.
   — Вот и я о том же. Пойдемте, нам топать еще два квартала.
   — Черт! — проворчал Лавр. — Можно ноги переломать.
   — Ничего, потерпите, у меня дома есть мощный автомобильный фонарь и достаточное количество свечей.
   — Ты приготовился к блокаде? — хмыкнула Надя, судя по звуку, перемещаясь поближе к Константину.
   Надо же, одной рукой держится за Лавра, а вторую к Костику протягивает. Но он тоже догадался о цели ее перемещений и скользнул по другую сторону от Тони, так что Надя в конце концов в нее и уперлась.
   — Кстати, а где Михаил? — громко поинтересовалась она, получив облом.
   — Спасение утопающих — дело рук самих утопающих, — с негодованием отозвался Костя. — Я вытащил Антонину, а ваш Михаил не маленький мальчик! Не инвалид, как я, а боевой офицер!.. Кстати, а что же Лавр не подумал о спасении своего друга?
   — Потому что и я так же подумал. У Михаила реакция — будь здоров! Он, может быть, сейчас впереди всех нас несется.
   — Тогда попрошу вас не вести больше о нем разговоры. Потому что сейчас темно, внизу сель сметает все на своем пути, так что думать о том, уцелел кто-то или нет, мы сможем только утром. Пусть хотя бы рассветет!
   Через пять минут все четверо — и Джек! — входили в калитку, которую перед ними распахнул Костя.
   Тоня отстегнула поводок.
   — Иди побегай! — И спросила у Кости: — Ничего, если Джек обследует твой двор?
   — Конечно, пусть бегает.
   Он протянул вверх руку — доставал откуда-то из-под стрехи ключи, потом звенел ими и наконец распахнул дверь.
   — Проходите!
   Опять прошуршал, что-то нашаривая, и включил яркий автомобильный фонарь, поставив его на полку.
   — Не разувайтесь! — сказал он, заметив, что Лавр присел, расшнуровывая кроссовки.
   — Нет, мы разуемся, — не согласилась Тоня. — Не знаю, как у кого, а у меня туфли грязные. Потом не отмоешь пол.
   — Тогда подождите немного, — сказал Константин. Он принес три табуретки, усадил всех, пошарил на ощупь в каком-то ящике и вытащил несколько пар тапок и резиновых шлепанцев. — Если хотите непременно разуваться, выбирайте себе тапки.
   А сам вышел на крыльцо. Очевидно, он набирал нужный номер по мобильному телефону, потому что они вскоре услышали, как Костя докладывает:
   — Леонид Петрович, у нас беда: сель сошел! — А потом только короткие фразы: — Хорошо. Я понял. Будем ждать. Нет, сейчас ничего не видно. Будем ждать… Сейчас я зажгу свет, и мы пройдем в гостиную. — Войдя в коридор, он сказал: — Директор связался с районной МЧС. Говорят часа через полтора должны прилететь вертолеты. Воинская часть поможет, но, к сожалению, она далеко.
   — До рассвета еще шесть часов, — отозвалась Тоня, потому что Надя с Лавром промолчали. — Интересно, мою «Ниву» сель зацепил или мы просто пробежали мимо нее, не сообразив, что до дома Кости можно доехать?
   Но говорила она куда-то в тишину, где Кости уже не было.
   Он появился с подсвечником из трех свечей и пригласил их:
   — Идите за мной!
   Тоня ни разу не была у него в гостях. Во-первых, потому, что они не были столь уж близки, во-вторых, она бы и не пошла в дом к холостому мужчине. Что поделаешь, вот так по-дурацки была воспитана. Якобы он мог ее приход неверно истолковать.
   Надя с Лавром чинно, как на комсомольском собрании, сели рядышком на старом диване.
   — Сейчас я принесу вино, которое вы еще не пробовали, — значительно произнес Костя, собираясь уйти.
   — Хочешь, я тебе помогу? — предложила Тоня.
   — Хочу. Давай, Титова, отрабатывай свое спасение, — с ехидцей проговорил он. — Ежели что не так, заранее прошу простить. Я человек одинокий, за женщиной по части наведения порядка могу и не угнаться.
   Странно, что они общались, как будто ничего не случилось и сель не мог, например, подняться выше — это уже Тоня по привычке додумывала, — к самому порогу Костиного дома.
   — Вообще-то у тебя чисто, — сказала ему вслед Надя, и он остановился в дверях, словно ожидая еще какой-то похвалы.
   А та думала, что Константин мог бы предложить ей, а не Тоне, помочь, но она как-то по неосторожности держалась Лавра и теперь, что называется, посреди дороги неудобно было все переиначивать.
   — Это у меня с флота. Я же до милиции матросом служил, — доброжелательно, но без всякого намека на какие-то отношения между ними отозвался Костя.
   Он вышел, и Тоня последовала за ним.
   — Титова, — сказал он, когда полез в небольшой погреб, куда вел люк прямо из кухни, а Тоня светила ему фонарем, — согласись, все же в тебе благодарности никакой нет. Кино ты, что ли, не смотришь? Ну, там… мелодрамы всякие. Или романы женские не читаешь…
   — Можно подумать, ты читаешь!
   — Представь себе, в моей жизни был случай, когда один такой роман я прочел. Автора не помню, но назывался он «Волк и голубка».
   — Кто, интересно, мог заставить тебя читать такой роман?
   — Мы с товарищем, понимаешь ли, в засаде двое суток сидели. А у хозяйки квартиры только эта одна книга и нашлась. И знаешь, что я понял? Женщины умеют так благодарить своих спасителей!
   — Интересно — как?
   — Бросаются на грудь, осыпают горячими поцелуями…
   Он подал ей бутылку и вылез, закрыв за собой люк.
   — Из скромности я не говорю о поцелуях во множественном числе, но хотя бы один ты могла бы подарить мужчине своей мечты. Это выражение я тоже из романа подцепил. Кажется.
   — Послушай, Костя, когда это я говорила, что ты — мужчина моей мечты?
   — А разве нет? — шумно огорчился он. — А чем, хотя бы скажи, я тебя не устраиваю?
   — Мужчина моей мечты должен быть только мой. Или, точнее, у мужчины моей мечты я должна быть женщиной его мечты.
   — Вот видишь, у нас все совпадает! Будешь целовать или нет?
   — Костя, неудобно, нас же люди ждут!
   Она почему-то стеснялась сказать ему: отстань, я ничего такого не хочу! Не то чтобы совсем уж не хотела, но если она однажды решила, что с Костей у нее ничего не будет… Все-таки он и в самом деле ее спас…
   Но он в отличие от Тони не привык, что называется, тянуть кота за хвост. Не успела Тоня оглянуться, как он сгреб ее в свои объятия и поцеловал. Не по-детски, с огнем. Губы у него оказались сухие, горячие, и, видимо, жар от них бросился ей в голову огнем. Она от неожиданности покачнулась, все еще колеблясь — продолжать этот невероятный поцелуй или оттолкнуть Костю от себя?
   Но лишь осторожно высвободилась. Ей казалось, что сейчас нельзя думать о каких-то отношениях между ней и Константином, когда она только что, каких-нибудь полчаса назад, убила собственного мужа.
   Она вздрогнула и застыла, не в силах прогнать из памяти видение.
   Хладнокровная решимость Михаила подтолкнула к действию ее инстинкт самосохранения. Она испугалась, и от этого испуга в ней обнаружились какие-то неведомые прежде силы. Ведь зачем-то же он полез в карман! Не иначе за ножом или пистолетом. По крайней мере она все время этого ждала. И решила, что Михаил именно для того и приехал в Раздольный. Зачем ему это делать, она не думала. Он был человеком другого склада. Она могла не понимать его действий, а вот защищаться вполне могла.
   Потому Тоня и оттолкнула Михаила от себя. Он от неожиданности опрокинулся назад, зацепился за лавочку и упал. И тут погас свет… Да, он еще успел выругаться.