Но наверное, прозвучало это у нее не слишком убедительно, потому что Надя посмотрела на нее с усмешкой.
— Да он тебе и самой нравится!
Тоня хотела возмутиться, но подумала, что таким образом еще больше укрепит подругу в своем подозрении.
— Просто сплю и вижу, как заманить его в свою постель!
— Может, тебе и в самом деле было не до него. Развод! Для тебя это было крахом, стрессом и еще черт знает чем! Целый год сидела здесь и носа не высовывала…
— А для тебя?
— Для меня было достаточно сесть в самолет, который увозил меня на родину.
— Пожалуйста, делай что хочешь! — Тоня постаралась запихнуть свое раздражение в Надин адрес подальше. Сегодня весь вечер она только и делала, что сама с собой боролась. Может, потому что ей нужно отдохнуть? В самом деле, почти год жила одна, отвыкла от людей… — Давай-ка спать ляжем. В конце концов, тебе надо отдохнуть. Кто знает, может, с утра все покажется не таким уж плохим. Не пойму только, отчего меня что-то колбасит. Какие-то нехорошие предчувствия мучают. Как у старой бабки… — И честно призналась: — Все меня раздражает. Извини, если я покажусь тебе не слишком гостеприимной хозяйкой. А вообще я тебе очень рада.
Это называется: верьте мне, люди!
Тоня лишний раз потрогала запор на двери — достаточно крепкой, чтобы ее нельзя было открыть, всего лишь надавив плечом. Обошла свой дом, словно не знала в нем каждый уголок. А вдруг тот, кто приоткрывал ее калитку, пробрался в дом и теперь ждет, пока они расслабятся, чтобы… Что? Передушить их с Надей как курят?
Хорошо же повлияла на нее прогулка с собакой перед сном! Настолько, что, вместо того чтобы готовиться ко сну, она выдумывает бог весть что!
— Мне, между прочим, тоже не по себе, — подумала вслух Надя. — Прямо кожей чувствую, в воздухе будто тревога разлита. А сначала мне и в самом деле показалось, что ваш Раздольный — такое тихое уютное место. Даже слишком тихое. Странно, что меня несколько успокоило именно это происшествие. Вроде все стало на свои места, и у вас так, как у людей: ссорятся, режутся, страстями кипят… А вот тишина в какой-то момент прямо-таки испугала.
— Пусть это будет самое большое наше беспокойство… — торопливо проговорила Тоня. Тревога медленно отпускала ее. — Вот только Виктора жалко. Да и что Костя придумал: выселять его из поселка! Идти ему все равно некуда. Лучше им с Иркой разойтись.
— А ей есть куда идти?
— У нее здесь родители. Она ведь в дом к Виктору пришла, значит, до того где-то жила. Но вряд ли она так просто этот дом ему оставит. Небось судиться начнет.
— Ничего ей не выгорит, — уверенно сказала Надя. — Если этот дом принадлежал Виктору до женитьбы, ему же и останется. Делится только совместно нажитая собственность.
Тоня постелила Наде постель, пожелала спокойной ночи.
— Мы так с тобой и не договорили, — сказала она. — Но думаю, время у нас еще есть?
— Есть, — ответила Надя, устраиваясь поудобнее. — Видимо, у вас какой-то воздух особенный. Вроде только что пережили кое-какие волнения, а у меня глаза слипаются, будто после снотворного. Прости, ежели что не так, но я уплываю.
— Счастливого плавания!
Тоня вымыла на кухне посуду, все прибрала и пошла к себе в комнату, но в отличие от подруги уснуть никак не могла. Тщетно промаявшись, наверное, с час, она все же встала и вышла на крыльцо. К ней тут же подошел Джек и, довольно урча, улегся возле ног, на нижней ступеньке — там было его место.
— Понимаешь, какое дело, Джек, — стала говорить с ним Тоня, — не нравится мне все это. Кажется, недавно все было тихо, а теперь… Как будто в поселок проникло зло…
Пробормотала так и сконфузилась. Зло! Надо же, будто ребенок. Но она как-то привыкла, пока жила здесь, размышлять вслух и рассказывать о том, что ее беспокоило. Гладила Джека и говорила, говорила. В свете небольшой сорокаваттной лампочки над крыльцом Тоня видела, как Джек то прикрывал глаза, то открывал, укладывал поудобнее голову у нее на ногах и как будто участвовал в разговоре. По крайней мере Тоня не казалась себе сумасшедшей, которая разговаривает сама с собой.
— Нет, конечно, я не думаю, будто это зло из американских триллеров, нечто страшное и крови жаждущее, но вокруг меня все как бы напряглось. Называй это как хочешь, но мне тревожно… Взять хотя бы случай с калиткой. Неужели я оставила ее открытой?
Джек поднял голову и некоторое время вслушивался в тишину вокруг.
— Вот и я о том же. Сколько раз прежде оставляла калитку открытой, и ничего. Ни разу при этом меня ничто не насторожило, а сегодня… Мне показалось, что у нас в доме кто-то побывал… Ну, не в доме, а во дворе — это точно…
— С кем ты разговариваешь?
Надя, неожиданно возникшая в дверях, закутанная в одеяло, напугала Тоню. От неожиданности она вздрогнула всем телом и поняла, что страхи вовсе не оставили ее в Раздольном, они просто спрятались поглубже. До поры до времени.
— Не можешь заснуть?
— Представляешь, не могу. Казалось, что стоит только коснуться подушки, и я провалюсь в сон, — да что там, я ведь уже засыпала, — а вместо этого голова идет кругом, да и только. Мысли какие-то в голову лезут. А вдруг меня и в самом деле выследили?
— Кто?
— Ну, полицейские…
— Имеешь в виду американские?
— А какие же еще!
Тоня, не сдержавшись, фыркнула.
— Можно подумать, ты — важная государственная преступница.
Надя прямо в одеяле присела на ступеньку.
— Это ничего, что я так?
— Ничего… Ладно, давай уж поговорим, раз мы обе не можем заснуть. А вдруг как раз из-за недоговоренности?
Надя взглянула на лежащую собаку.
— Джек ко мне уже привык? Даже не рычит.
— Особенно не успокаивайся. Только в моем присутствии. Одной тебе лучше не ходить, когда он отвязан… Да, если не хочешь, не говори. Это я так. Подумала, что тебе легче станет…
— Кажется, эта Ира влюблена в вашего Костю.
— А ты? Вроде ты тоже не осталась равнодушной.
— Просто я соскучилась по русским мужикам. Это ведь всего второй, мной в России так близко увиденный. Я не имею в виду дорожных попутчиков.
— Второй? А кто был первый?
Тоня спросила просто так. Она лениво перебрасывалась с Надей ничего не значащими фразами и не вкладывала ни в одну какой-то особый смысл. Но Надя вдруг замолчала. Тяжело. Тоня почувствовала, что она проболталась нечаянно и чего-то явно говорить не хотела.
— Да это так, встретила старого знакомого… В аэропорту.
Тоня подумала, что если эта встреча для нее ничего не значила, то почему бы этого знакомого не назвать? Например, сказать: в аэропорту я встретила Петьку или Ваську, с которым училась в университете…
— Вообще-то я вовсе не хотела тебя допрашивать, — вслух сказала Тоня. — Ведь это ты ко мне приехала, и ты захотела мне все рассказать. А по мне ты как была моей подругой, так и осталась… Когда мы учились в университете, это была одна жизнь, а когда вышли замуж — совсем другая… И один-то брак дает бесценный опыт в жизни, а уж два — тем более!
— Смеешься? — обиделась Надя.
— Ничего смешного не вижу в том, что Грэг оказался вовсе не принцем и разочаровал тебя. Мой Михаил, между прочим, тоже. Так что кому из нас стоит смеяться, не знаю.
— Неужели он так провинился, что ты не можешь его простить?
Вот так и плавает их разговор туда-сюда, как цветок в проруби. Будто Надя с духом собирается и никак не может собраться. И ждет, что Тоня подаст ей пример откровенности, после чего их общение пойдет как по маслу.
— Просто ты не знаешь подробностей, вот и усомнилась. А я была в таком страхе…
— В страхе? — изумилась Надя. — И ты тоже? Надеюсь, Мишка на тебя с топором не бросался? А может… Он тоже тебя бил?
— Я не давала ему повода для битья.
— Эх, подруга, для тех, кто бьет женщин, вовсе не нужны поводы. Вспомни наши анекдоты. «Чего ты хочешь?» — «Дерьма на лопаточке». — «На!»
— Все равно, чего не было, того не было. Не бил!
— Тогда что? Изменил и решил от тебя избавиться?
— Не знаю. Мне по этому поводу ничего не известно.
— Но чем-то же Михаил тебя напугал? Он наркоман? Маньяк?
Тоня лишь молча качнула головой.
Но подруга тоже что-то для себя поняла и сразу расспросы прекратила.
— Что это я в самом деле? Чужая семья — потемки. Ты бы не ушла просто так. Я всего лишь удивилась, что твой прежде такой любящий муж тебя отпустил.
Тоня мысленно усмехнулась. Оказывается, они обе очень изменились за эти полтора года. Раньше между ними не было секретов. А теперь в разговоре они как бы ходят кругами, и каждая старается рассказать что-то, но не все.
— А он бы и не отпустил, ты права, я сбежала.
— Ну, сбежала и сбежала. Может, и правильно сделала…
Они опять замолчали. Первой заговорила Надя:
— Вообще-то я с бессонницей на ты. Там в Джексонвилле одно время я совсем спать перестала…
— Может, тебе не подходил климат?
— Нет. Просто стало казаться, что жизнь у меня кончилась, я никогда больше не стану свободным человеком и не смогу вернуться в Россию и так потихоньку зачахну и умру… Врач прописал мне таблетки от бессонницы. Грэг сам повел меня к нему. К какому-то своему знакомому. Сидел все время рядом со мной, чтобы я не ляпнула ненужного. И повел-то не из сострадания, а потому, что я уже начала шататься от слабости, а ему была нужна здоровая жена.
— И как, таблетки помогали?.. Может, ты и сейчас без них не можешь заснуть?
— Нет, я их не пила. Складывала под матрас. Представь, вот сейчас тебе рассказываю и понимаю, что вела себя в своем американском замужестве как в заключении. Хорошо хоть сухари никуда не пришлось складывать… Так вот, а потом я делала вид, что сплю, а Грэг в это время напивался. Почему-то мой сон для него был свят. Или этот врач ему посоветовал оставить меня в покое… Тогда он не пытался меня будить, а тем более бить, просто пил и беседовал сам с собой. Вслух.
— И ты понимала, что он говорил?
— Естественно. Он жаловался, что ему опять не повезло с женой. Может, и ее прибить да найти помоложе? Все они шлюхи, только и мечтают выйти за хорошего американского парня. Ничего не стоит найти красивую и молодую русскую сучку…
— Ты смотри, какой самоуверенный. Можно подумать, что лишь американские брюки дают ему право чувствовать себя всесильным. Или я не права?
— Конечно, права. Он ведь на самом деле ничего не умел. Ни с поставщиками договариваться, ни считать как следует. До меня у него и тысячи долларов не было. По крайней мере единовременно.
— Но как ты-то всему обучилась? Разве ты до этого каким-нибудь бизнесом занималась?
— Нет, зато я применила свои знания психологии. Мне нужно было понять как бы национальный характер американцев и просчитывать, какой финт с ними пройдет, а какой нет.
— Ну и ты поняла этот характер?
— По крайней мере основное могу сказать в двух словах. Они наивны и доверчивы, как дети. Считают, что демократия и законы могут уберечь их от мошенников. Видимо, и в самом деле от тех из них, кого ловят, упрятывают надолго за решетку, и такая чистка способствует здоровью общества. И ихняя полиция на самом деле стоит на защите граждан. Может, у них так за отчетностью не следят? И не боятся панически заведомых глухарей?
— Может, это так и есть.
— Не знаю. Я ведь опыта жизни в другой стране не имела. Все, что видела, соотносила с Россией и с нашими законами.
— Надь, а тебе не кажется, что мы уже к политике подошли?
— Прости, привычка… Так вот, вернемся к моей жизни в Америке. Представь себе мое состояние: я делала этому козлу деньги, а он не только принимал все как должное, но еще и пытался зажать меня покрепче, чтобы я его боялась, чтобы пикнуть не могла. Он даже сейф купил только тогда, когда я занялась его делами. Нет, если честно, все же я начала не с нуля. По крайней мере с выгодой распродала это его собачье хозяйство, почти не приносящее доходов. Причем тем же заводчикам, что располагались поблизости и не хотели иметь под боком конкурента… Ну и кое-какие деньги я с собой привезла, когда продала свою однокомнатную квартиру. Вроде бы мое приданое. Странно даже, что он не пустил его тут же в распыл. Видимо, я была достаточно убедительна, когда уговаривала его заняться цветами и непременно иметь стартовый капитал.
— Помнится, я говорила тебе, чтобы ты оставила деньги здесь на крайний случай, если вдруг тебе захочется вернуться. Но ты же уезжала насовсем.
— И я таки тебя в этой связи вспоминала. Думала, мало того что муженек забрал мой паспорт, он еще и все деньги у меня отобрал. Так-то я бы попробовала удрать. Все-таки с тридцатью штуками баксов я могла бы раздобыть себе новые документы и как-нибудь устроиться. Ну да ладно, что теперь говорить… В общем, однажды, когда я еще не успела лечь в постель, Грэг открыл сейф и показал мне сложенные в нем деньги. И между прочим, мой паспорт. Издевался, что если я буду стараться и заработаю для него еще триста тысяч — отчего-то он мечтал накопить именно полмиллиона, — тогда он даст мне один процент от суммы, пять тысяч долларов, и разрешит уехать в Россию.
— А ты говорила — лузер. Размах у него, судя по всему, был приличный.
— Потому что прожектер. У нас тоже подобных мечтателей хватает. Из тех, кто знает, как надо делать, а сам при этом не хочет и пальцем пошевелить…
— А шифр сейфа ты как узнала? — спросила Тоня, удивляясь, через какую передрягу прошла подруга, мечтавшая о роли американской Золушки. В результате Золушка умерла от непосильного труда, так и не дождавшись принца. Или доброй феи.
— Однажды он напился. Почти до беспамятства. В честь того, что я сдала в магазин очередную партию цветов и отдала ему выручку. Тысячу восемьсот долларов…
— Надя, послушай, неужели на цветах можно делать такие деньги? То есть я хотела сказать…
— Я стала выращивать орхидеи. Заказала фирменную упаковку… Но зачем тебе эти подробности? Потом когда-нибудь расскажу. Так вот, Грэг всегда ждал меня у магазина. В машине. Самому, видите ли, торговать не хотелось. А вот надзирать за мной — совсем другое дело. Он отбирал у меня все до копейки… Не то чтобы принесенная мной сумма была такой уж большой, но что-то его привело в хорошее настроение. А когда на радостях он начал пить, я пошла спать. И тут слышу, дорогой муженек подошел к сейфу. Я встала с кровати и юркнула за портьеру, были такие у нас на дверях… как у мамочки!.. — передразнила Надя кого-то. — В общем, он стал набирать код и тихонько бормотать: «Два, восемь, шесть, пять…» Я постаралась запомнить, а когда он на другой день куда-то ненадолго ушел, проверила, правильно ли все запомнила. Правильно! Сейф и открыла, и закрыла!.. Вот тогда я и поняла, что моя свобода близка! Ты не представляешь, как повлияло на меня это открытие! Внутри меня все пело, так что я не смогла скрыть от него сияющих глаз. Он тут же уверился, что я смеюсь над ним, и избил до беспамятства. Потом, правда, испугался, что на этот раз я пожалуюсь в полицию, но я не знала, какие у них нравы в полиции. Вдруг начнут обыск, найдут сейф, откроют, а там деньги. Для Грэга — бешеные. Он же для виду работал у приятеля в магазине, получал по несколько долларов. Может, и какие-то темные делишки проворачивал. Как бы то ни было, вся самая тяжелая работа была на мне. Попробуй, какие у меня мышцы.
— Железные, — попробовав, согласилась Тоня. — Недаром ты Виктора с одного удара завалила.
— Что Виктора, я свою жизнь завалила всего одним ударом…
Глава седьмая
— Да он тебе и самой нравится!
Тоня хотела возмутиться, но подумала, что таким образом еще больше укрепит подругу в своем подозрении.
— Просто сплю и вижу, как заманить его в свою постель!
— Может, тебе и в самом деле было не до него. Развод! Для тебя это было крахом, стрессом и еще черт знает чем! Целый год сидела здесь и носа не высовывала…
— А для тебя?
— Для меня было достаточно сесть в самолет, который увозил меня на родину.
— Пожалуйста, делай что хочешь! — Тоня постаралась запихнуть свое раздражение в Надин адрес подальше. Сегодня весь вечер она только и делала, что сама с собой боролась. Может, потому что ей нужно отдохнуть? В самом деле, почти год жила одна, отвыкла от людей… — Давай-ка спать ляжем. В конце концов, тебе надо отдохнуть. Кто знает, может, с утра все покажется не таким уж плохим. Не пойму только, отчего меня что-то колбасит. Какие-то нехорошие предчувствия мучают. Как у старой бабки… — И честно призналась: — Все меня раздражает. Извини, если я покажусь тебе не слишком гостеприимной хозяйкой. А вообще я тебе очень рада.
Это называется: верьте мне, люди!
Тоня лишний раз потрогала запор на двери — достаточно крепкой, чтобы ее нельзя было открыть, всего лишь надавив плечом. Обошла свой дом, словно не знала в нем каждый уголок. А вдруг тот, кто приоткрывал ее калитку, пробрался в дом и теперь ждет, пока они расслабятся, чтобы… Что? Передушить их с Надей как курят?
Хорошо же повлияла на нее прогулка с собакой перед сном! Настолько, что, вместо того чтобы готовиться ко сну, она выдумывает бог весть что!
— Мне, между прочим, тоже не по себе, — подумала вслух Надя. — Прямо кожей чувствую, в воздухе будто тревога разлита. А сначала мне и в самом деле показалось, что ваш Раздольный — такое тихое уютное место. Даже слишком тихое. Странно, что меня несколько успокоило именно это происшествие. Вроде все стало на свои места, и у вас так, как у людей: ссорятся, режутся, страстями кипят… А вот тишина в какой-то момент прямо-таки испугала.
— Пусть это будет самое большое наше беспокойство… — торопливо проговорила Тоня. Тревога медленно отпускала ее. — Вот только Виктора жалко. Да и что Костя придумал: выселять его из поселка! Идти ему все равно некуда. Лучше им с Иркой разойтись.
— А ей есть куда идти?
— У нее здесь родители. Она ведь в дом к Виктору пришла, значит, до того где-то жила. Но вряд ли она так просто этот дом ему оставит. Небось судиться начнет.
— Ничего ей не выгорит, — уверенно сказала Надя. — Если этот дом принадлежал Виктору до женитьбы, ему же и останется. Делится только совместно нажитая собственность.
Тоня постелила Наде постель, пожелала спокойной ночи.
— Мы так с тобой и не договорили, — сказала она. — Но думаю, время у нас еще есть?
— Есть, — ответила Надя, устраиваясь поудобнее. — Видимо, у вас какой-то воздух особенный. Вроде только что пережили кое-какие волнения, а у меня глаза слипаются, будто после снотворного. Прости, ежели что не так, но я уплываю.
— Счастливого плавания!
Тоня вымыла на кухне посуду, все прибрала и пошла к себе в комнату, но в отличие от подруги уснуть никак не могла. Тщетно промаявшись, наверное, с час, она все же встала и вышла на крыльцо. К ней тут же подошел Джек и, довольно урча, улегся возле ног, на нижней ступеньке — там было его место.
— Понимаешь, какое дело, Джек, — стала говорить с ним Тоня, — не нравится мне все это. Кажется, недавно все было тихо, а теперь… Как будто в поселок проникло зло…
Пробормотала так и сконфузилась. Зло! Надо же, будто ребенок. Но она как-то привыкла, пока жила здесь, размышлять вслух и рассказывать о том, что ее беспокоило. Гладила Джека и говорила, говорила. В свете небольшой сорокаваттной лампочки над крыльцом Тоня видела, как Джек то прикрывал глаза, то открывал, укладывал поудобнее голову у нее на ногах и как будто участвовал в разговоре. По крайней мере Тоня не казалась себе сумасшедшей, которая разговаривает сама с собой.
— Нет, конечно, я не думаю, будто это зло из американских триллеров, нечто страшное и крови жаждущее, но вокруг меня все как бы напряглось. Называй это как хочешь, но мне тревожно… Взять хотя бы случай с калиткой. Неужели я оставила ее открытой?
Джек поднял голову и некоторое время вслушивался в тишину вокруг.
— Вот и я о том же. Сколько раз прежде оставляла калитку открытой, и ничего. Ни разу при этом меня ничто не насторожило, а сегодня… Мне показалось, что у нас в доме кто-то побывал… Ну, не в доме, а во дворе — это точно…
— С кем ты разговариваешь?
Надя, неожиданно возникшая в дверях, закутанная в одеяло, напугала Тоню. От неожиданности она вздрогнула всем телом и поняла, что страхи вовсе не оставили ее в Раздольном, они просто спрятались поглубже. До поры до времени.
— Не можешь заснуть?
— Представляешь, не могу. Казалось, что стоит только коснуться подушки, и я провалюсь в сон, — да что там, я ведь уже засыпала, — а вместо этого голова идет кругом, да и только. Мысли какие-то в голову лезут. А вдруг меня и в самом деле выследили?
— Кто?
— Ну, полицейские…
— Имеешь в виду американские?
— А какие же еще!
Тоня, не сдержавшись, фыркнула.
— Можно подумать, ты — важная государственная преступница.
Надя прямо в одеяле присела на ступеньку.
— Это ничего, что я так?
— Ничего… Ладно, давай уж поговорим, раз мы обе не можем заснуть. А вдруг как раз из-за недоговоренности?
Надя взглянула на лежащую собаку.
— Джек ко мне уже привык? Даже не рычит.
— Особенно не успокаивайся. Только в моем присутствии. Одной тебе лучше не ходить, когда он отвязан… Да, если не хочешь, не говори. Это я так. Подумала, что тебе легче станет…
— Кажется, эта Ира влюблена в вашего Костю.
— А ты? Вроде ты тоже не осталась равнодушной.
— Просто я соскучилась по русским мужикам. Это ведь всего второй, мной в России так близко увиденный. Я не имею в виду дорожных попутчиков.
— Второй? А кто был первый?
Тоня спросила просто так. Она лениво перебрасывалась с Надей ничего не значащими фразами и не вкладывала ни в одну какой-то особый смысл. Но Надя вдруг замолчала. Тяжело. Тоня почувствовала, что она проболталась нечаянно и чего-то явно говорить не хотела.
— Да это так, встретила старого знакомого… В аэропорту.
Тоня подумала, что если эта встреча для нее ничего не значила, то почему бы этого знакомого не назвать? Например, сказать: в аэропорту я встретила Петьку или Ваську, с которым училась в университете…
— Вообще-то я вовсе не хотела тебя допрашивать, — вслух сказала Тоня. — Ведь это ты ко мне приехала, и ты захотела мне все рассказать. А по мне ты как была моей подругой, так и осталась… Когда мы учились в университете, это была одна жизнь, а когда вышли замуж — совсем другая… И один-то брак дает бесценный опыт в жизни, а уж два — тем более!
— Смеешься? — обиделась Надя.
— Ничего смешного не вижу в том, что Грэг оказался вовсе не принцем и разочаровал тебя. Мой Михаил, между прочим, тоже. Так что кому из нас стоит смеяться, не знаю.
— Неужели он так провинился, что ты не можешь его простить?
Вот так и плавает их разговор туда-сюда, как цветок в проруби. Будто Надя с духом собирается и никак не может собраться. И ждет, что Тоня подаст ей пример откровенности, после чего их общение пойдет как по маслу.
— Просто ты не знаешь подробностей, вот и усомнилась. А я была в таком страхе…
— В страхе? — изумилась Надя. — И ты тоже? Надеюсь, Мишка на тебя с топором не бросался? А может… Он тоже тебя бил?
— Я не давала ему повода для битья.
— Эх, подруга, для тех, кто бьет женщин, вовсе не нужны поводы. Вспомни наши анекдоты. «Чего ты хочешь?» — «Дерьма на лопаточке». — «На!»
— Все равно, чего не было, того не было. Не бил!
— Тогда что? Изменил и решил от тебя избавиться?
— Не знаю. Мне по этому поводу ничего не известно.
— Но чем-то же Михаил тебя напугал? Он наркоман? Маньяк?
Тоня лишь молча качнула головой.
Но подруга тоже что-то для себя поняла и сразу расспросы прекратила.
— Что это я в самом деле? Чужая семья — потемки. Ты бы не ушла просто так. Я всего лишь удивилась, что твой прежде такой любящий муж тебя отпустил.
Тоня мысленно усмехнулась. Оказывается, они обе очень изменились за эти полтора года. Раньше между ними не было секретов. А теперь в разговоре они как бы ходят кругами, и каждая старается рассказать что-то, но не все.
— А он бы и не отпустил, ты права, я сбежала.
— Ну, сбежала и сбежала. Может, и правильно сделала…
Они опять замолчали. Первой заговорила Надя:
— Вообще-то я с бессонницей на ты. Там в Джексонвилле одно время я совсем спать перестала…
— Может, тебе не подходил климат?
— Нет. Просто стало казаться, что жизнь у меня кончилась, я никогда больше не стану свободным человеком и не смогу вернуться в Россию и так потихоньку зачахну и умру… Врач прописал мне таблетки от бессонницы. Грэг сам повел меня к нему. К какому-то своему знакомому. Сидел все время рядом со мной, чтобы я не ляпнула ненужного. И повел-то не из сострадания, а потому, что я уже начала шататься от слабости, а ему была нужна здоровая жена.
— И как, таблетки помогали?.. Может, ты и сейчас без них не можешь заснуть?
— Нет, я их не пила. Складывала под матрас. Представь, вот сейчас тебе рассказываю и понимаю, что вела себя в своем американском замужестве как в заключении. Хорошо хоть сухари никуда не пришлось складывать… Так вот, а потом я делала вид, что сплю, а Грэг в это время напивался. Почему-то мой сон для него был свят. Или этот врач ему посоветовал оставить меня в покое… Тогда он не пытался меня будить, а тем более бить, просто пил и беседовал сам с собой. Вслух.
— И ты понимала, что он говорил?
— Естественно. Он жаловался, что ему опять не повезло с женой. Может, и ее прибить да найти помоложе? Все они шлюхи, только и мечтают выйти за хорошего американского парня. Ничего не стоит найти красивую и молодую русскую сучку…
— Ты смотри, какой самоуверенный. Можно подумать, что лишь американские брюки дают ему право чувствовать себя всесильным. Или я не права?
— Конечно, права. Он ведь на самом деле ничего не умел. Ни с поставщиками договариваться, ни считать как следует. До меня у него и тысячи долларов не было. По крайней мере единовременно.
— Но как ты-то всему обучилась? Разве ты до этого каким-нибудь бизнесом занималась?
— Нет, зато я применила свои знания психологии. Мне нужно было понять как бы национальный характер американцев и просчитывать, какой финт с ними пройдет, а какой нет.
— Ну и ты поняла этот характер?
— По крайней мере основное могу сказать в двух словах. Они наивны и доверчивы, как дети. Считают, что демократия и законы могут уберечь их от мошенников. Видимо, и в самом деле от тех из них, кого ловят, упрятывают надолго за решетку, и такая чистка способствует здоровью общества. И ихняя полиция на самом деле стоит на защите граждан. Может, у них так за отчетностью не следят? И не боятся панически заведомых глухарей?
— Может, это так и есть.
— Не знаю. Я ведь опыта жизни в другой стране не имела. Все, что видела, соотносила с Россией и с нашими законами.
— Надь, а тебе не кажется, что мы уже к политике подошли?
— Прости, привычка… Так вот, вернемся к моей жизни в Америке. Представь себе мое состояние: я делала этому козлу деньги, а он не только принимал все как должное, но еще и пытался зажать меня покрепче, чтобы я его боялась, чтобы пикнуть не могла. Он даже сейф купил только тогда, когда я занялась его делами. Нет, если честно, все же я начала не с нуля. По крайней мере с выгодой распродала это его собачье хозяйство, почти не приносящее доходов. Причем тем же заводчикам, что располагались поблизости и не хотели иметь под боком конкурента… Ну и кое-какие деньги я с собой привезла, когда продала свою однокомнатную квартиру. Вроде бы мое приданое. Странно даже, что он не пустил его тут же в распыл. Видимо, я была достаточно убедительна, когда уговаривала его заняться цветами и непременно иметь стартовый капитал.
— Помнится, я говорила тебе, чтобы ты оставила деньги здесь на крайний случай, если вдруг тебе захочется вернуться. Но ты же уезжала насовсем.
— И я таки тебя в этой связи вспоминала. Думала, мало того что муженек забрал мой паспорт, он еще и все деньги у меня отобрал. Так-то я бы попробовала удрать. Все-таки с тридцатью штуками баксов я могла бы раздобыть себе новые документы и как-нибудь устроиться. Ну да ладно, что теперь говорить… В общем, однажды, когда я еще не успела лечь в постель, Грэг открыл сейф и показал мне сложенные в нем деньги. И между прочим, мой паспорт. Издевался, что если я буду стараться и заработаю для него еще триста тысяч — отчего-то он мечтал накопить именно полмиллиона, — тогда он даст мне один процент от суммы, пять тысяч долларов, и разрешит уехать в Россию.
— А ты говорила — лузер. Размах у него, судя по всему, был приличный.
— Потому что прожектер. У нас тоже подобных мечтателей хватает. Из тех, кто знает, как надо делать, а сам при этом не хочет и пальцем пошевелить…
— А шифр сейфа ты как узнала? — спросила Тоня, удивляясь, через какую передрягу прошла подруга, мечтавшая о роли американской Золушки. В результате Золушка умерла от непосильного труда, так и не дождавшись принца. Или доброй феи.
— Однажды он напился. Почти до беспамятства. В честь того, что я сдала в магазин очередную партию цветов и отдала ему выручку. Тысячу восемьсот долларов…
— Надя, послушай, неужели на цветах можно делать такие деньги? То есть я хотела сказать…
— Я стала выращивать орхидеи. Заказала фирменную упаковку… Но зачем тебе эти подробности? Потом когда-нибудь расскажу. Так вот, Грэг всегда ждал меня у магазина. В машине. Самому, видите ли, торговать не хотелось. А вот надзирать за мной — совсем другое дело. Он отбирал у меня все до копейки… Не то чтобы принесенная мной сумма была такой уж большой, но что-то его привело в хорошее настроение. А когда на радостях он начал пить, я пошла спать. И тут слышу, дорогой муженек подошел к сейфу. Я встала с кровати и юркнула за портьеру, были такие у нас на дверях… как у мамочки!.. — передразнила Надя кого-то. — В общем, он стал набирать код и тихонько бормотать: «Два, восемь, шесть, пять…» Я постаралась запомнить, а когда он на другой день куда-то ненадолго ушел, проверила, правильно ли все запомнила. Правильно! Сейф и открыла, и закрыла!.. Вот тогда я и поняла, что моя свобода близка! Ты не представляешь, как повлияло на меня это открытие! Внутри меня все пело, так что я не смогла скрыть от него сияющих глаз. Он тут же уверился, что я смеюсь над ним, и избил до беспамятства. Потом, правда, испугался, что на этот раз я пожалуюсь в полицию, но я не знала, какие у них нравы в полиции. Вдруг начнут обыск, найдут сейф, откроют, а там деньги. Для Грэга — бешеные. Он же для виду работал у приятеля в магазине, получал по несколько долларов. Может, и какие-то темные делишки проворачивал. Как бы то ни было, вся самая тяжелая работа была на мне. Попробуй, какие у меня мышцы.
— Железные, — попробовав, согласилась Тоня. — Недаром ты Виктора с одного удара завалила.
— Что Виктора, я свою жизнь завалила всего одним ударом…
Глава седьмая
— Ну, нашла о чем печалиться! — затормошила ее Тоня. — У тебя еще вся жизнь впереди.
— Думаешь, у меня еще есть шанс?
— А ты думаешь иначе?
— Я вообще-то надеюсь… Погоди, я же еще не дорассказала. Дождавшись очередного запоя любимого муженька — кстати, долго ждать не пришлось, — я привела свой план в исполнение.
— Ты решила убежать?
— Не просто убежать, а сделать так, чтобы он тут же не бросился за мной вдогонку и не поймал меня на подъезде к аэропорту…
— А я еще подумала, почему ты говоришь — план?
— Не перебивай… — Надя обняла себя руками за плечи, чтобы скрыть нервный озноб. Похоже, пережитое крепко держало ее в своем плену. — Грэг совсем по-русски запивал виски пивом. И поскольку я спать еще не легла, гонял меня за ним постоянно и заставлял открывать. Аристократ хренов! Я, понятное дело, приготовилась заранее. Все таблетки снотворного истерла в порошок и стала в каждую банку насыпать понемногу… Наверное, в целом все же получилось очень много. У меня ведь было несколько упаковок.
— Несколько упаковок?!
Тоня смотрела на подругу во все глаза. Она сама бы не смогла привести в исполнение подобный план. Чтобы вот так банку за банкой начинять вовсе не безопасным лекарством!
— А что мне еще оставалось делать?! — Надя, наверное, была не в себе, потому что не слышала, как кричит. — Я не знала, сколько нужно, а вдруг бы он проснулся? На всякий случай я оставила записку на столе: прости, так больше не могу, уезжаю домой. Может, думала, полицейские поверят, что он из-за моего отъезда расстроился и выпил. Пустые банки я все же вынесла в мусорник подальше от дома и заменила их другими — благо они валялись во всех углах!.. Да, а в сейфе оставила пару тысяч долларов разными купюрами, чтобы мой отъезд не выглядел бегством совместно с ограблением. Не тронула и перстень на его руке. Дорогой, между прочим…
Она заметила испуганный взгляд Антонины, которым та невольно смотрела на нее, — Надежда так перечисляла деньги, перстень, словно была разбойницей с большой дороги, — и замолчала.
— Ты боишься меня или того, что сюда нагрянет полиция?
— Милиция, — машинально поправила Тоня.
— Но кто станет меня здесь искать?
— Твоя мама, например.
— А она не знает, что я приехала. Сбагрила меня с рук, в Америку, а сама замуж выскочила. Так что у нее сейчас эйфория. Молодой муж, любовь-морковь…
— Что-то в последнее время я только и слышу о женщинах, которые выходят замуж за мужчин моложе себя.
— А я, между прочим, не осуждаю. Что им еще остается? Сидеть и покорно ждать, пока какой-нибудь старикашка, натешившись юным телом и получив пинок под зад, решит стариться вместе с тобой?
— Ну, тебе-то вряд ли грозит такое. Мы еще даже в средний возраст не вступили. Считаемся молодыми.
— Считаемся! А послушать, две старые тетки, которым только и остается, что жить в этой дыре.
— Тебя сюда никто не звал! — оскорбленно заметила Тоня.
Она вовсе не считала себя старой. В двадцать-то восемь лет!
— Ты обиделась, что ли? Можно подумать, я подняла руку на что-то святое.
— Святое не святое, но мне слушать неприятно.
— Да ладно! Мне, между прочим, вполне нравится этот Раздольный, и я думаю, что здесь можно неплохо жить… некоторое время. А потом выгодно продать дом кому-нибудь, тоже истосковавшемуся по жизни на природе, и уехать в большой город.
— Надя! Ты приехала ко мне в гости, так? Где я живу и как — это мое дело. Я ведь не предлагаю тебе последовать моему примеру. У нас страна большая, и в ней полно мест, где ты будешь чувствовать себя вполне комфортно…
— Ого, как все далеко зашло! — Надя передернула плечами и скосила глаз на Тоню. — Такое впечатление, что я задела тебя не только тем, что с пренебрежением отозвалась о твоем прибежище. Вряд ли тебя держат здесь только прекрасные виды природы… Слушай, а может, у тебя здесь какая-нибудь тайная любовь?
— Не говори глупости.
— А что, вокруг такие парни, просто голова кругом идет. Один топором размахивает, как индеец томагавком, другой сам по себе очень даже ничего, с героическим прошлым. Опер! Такая романтическая профессия!
— Ты хочешь со мной поссориться?
— Молчу-молчу! И сдаюсь! — Надя подняла руки вверх.
— Все-таки давай попробуем заснуть, — после некоторого молчания сказала Тоня и решительно отодвинула от себя Джека, который от ее постоянного поглаживания даже осоловел.
Пес тут же соскочил со ступеньки — посмотрел в сторону калитки.
— Давай-давай, охраняй наш сон!
Надя, не тронувшись с места, тоже взглянула на калитку. Может, ей казалось, что вот сейчас она откроется и ворвется наряд ОМОНа? Тряхнув головой, словно избавляясь от дурных мыслей, она проговорила:
— А ко всему прочему я испугала тебя своим рассказом. Ты же у нас человек творческий, живешь на облаке, наша житейская грязь не для тебя… Теперь ты не захочешь со мной дружить.
— Господи, Надька, ты как маленькая девочка: то дразнишь, то подлизываешься, то выдумываешь невесть что. Может, я и не очень верующая, но один из библейских постулатов исповедую: не судите, да не судимы будете… А что тебе еще оставалось делать? Сдохнуть в рабстве?
На самом деле она думала совсем иначе, но Надежде незачем было это знать.
Жизнь в состоянии испуга не просто изменяет человека, она его корежит. Он невольно начинает пересматривать не только прожитую жизнь, но и свои принципы вообще. Надо же, так совпало, что обе подруги как раз одновременно проходили этот период ломки характеров. Причем не в лучшую сторону…
Итак, они разошлись по своим комнатам, хотя Тоня понимала, что ее гостье хотелось бы поговорить еще. Конечно, они поговорят, но не сегодня. Потому что в какой-то момент ей стало ясно: за сегодняшний день и так поступило информации больше чем достаточно. Тоня из-за этого обилия даже реагировала на все неадекватно.
Для начала полученные сведения следовало обдумать, повертеть в голове и так и сяк и постараться соотнести с нынешней жизнью Антонины Титовой, которая в один момент обзавелась трещиной, словно ветровое стекло автомобиля от хорошего камня.
А ведь было все так хорошо, так спокойно. У нее появился свой дом, о котором не знали люди, каковых ей не хотелось бы видеть. Ей никто не докучал. Никто не пытался ограничить ее свободу. Она никому и ничего не была должна.
Недавно у нее появился даже воздыхатель — директор ресторана в районной станице, где она в свои довольно частые приезды то за материалами для рисования и изготовления скульптур, то за продуктами, которых не было в поселковом магазине, обычно затаривалась.
Например, покупала хорошую деликатесную колбасу или какую-нибудь модную тряпочку, когда у нее появлялись случайные деньги — вроде суммы, полученной за оформление детского садика.
И она никогда себе не отказывала в возможности вкусно поесть в ресторане, оборудованном вполне современно.
Костя, однажды напросившийся с ней на поездку в район, тоже не отказался пообедать в ресторане, о котором отозвался:
— А что, все как у больших.
Кстати, директор — звали его Дима Верещагин — сразу ее заприметил. По его знаку к Тоне в первую очередь подлетали официанты и всегда приносили что-нибудь вкусненькое.
Так и говорили:
— Директор советует вам попробовать то-то.
Или:
— Нашему повару сегодня особенно удалось это.
Однажды она зашла в ресторан с директором совхоза, который оказался знакомым Димы и по просьбе последнего молодых людей познакомил.
А потом, вроде между прочим, шеф рассказал Тоне, что Верещагин вдовец и один воспитывает ребенка. И что станичные бабы наперебой пытаются заманить его в свои сети и уверяют, будто просто мечтают воспитывать такого хорошего мальчика, как его сын. А ребенку, конечно, нужна мать, но еще больше Диме нужна жена, и не какая-нибудь, а любимая.
В общем, они познакомились, а потом Дима напросился к ней в гости, где пришел в полный восторг от ее парка деревянных скульптур.
— Представляю, как бы твои животные понравились Кеше! — сказал он и многозначительно помолчал.
Тоня поняла все как надо, и они договорились, что в следующие выходные Верещагины приедут к ней в гости.
Радостный Дима говорил о том, что хотел бы в зале ресторана произвести небольшой дизайнерский ремонт, кое-что поменять в интерьере, и если Тоня захочет, он ей неплохо заплатит. А жить во время работы она могла бы у него в доме.
— Я не могу, — говорила Тоня, — у меня собака, и потом смешно переходить на жительство в чужой дом, когда на машине двадцать километров — не расстояние. Даже по плохой дороге всего двадцать — двадцать пять минут.
Тоня покормила его обедом, приготовленным на скорую руку — дело было днем. Она вовсе не собиралась поражать его своими кулинарными способностями. Чем можно поразить директора ресторана?
Но он стал горячо ее благодарить, будто отведал у нее невиданного блюда, так получилось, что они поцеловались, а потом Тоня дала увлечь себя в комнату. Маленький Кеша попросил оставить его среди скульптур поиграть. Так что в комнате — это была даже и не ее спальня, но в ней стоял удобный диван — между ними кое-что произошло, и Дима оказался прекрасным любовником…
Когда Тоня провожала его с сыном до калитки, у которой стояла машина Верещагина, Дима намекнул, что его дом мог бы стать ее домом, а ее дом… Тут он чуть не запутался. Например, ее студией. Приехала, собаку покормила, поработала, собаку выпустила во двор, уехала домой.
Были мыслишки на его предложение согласиться. И останавливало Тоню только одно: она слишком мало знала Диму. Тем более что однажды в жизни она уже прокололась. На незнании собственного мужа, с которым прожила в этом самом незнании целых пять лет! И так, наверное, дотянула бы до самой смерти, если бы не нашла тайник, о котором прежде не имела понятия… И если бы до этой ее судьбоносной находки в городе не случилось некое происшествие, каковое она могла соотнести с найденным в тайнике.
Тоня даже подумать не могла, что у них в доме имеется тайник. Когда Михаил успел его оборудовать?
— Думаешь, у меня еще есть шанс?
— А ты думаешь иначе?
— Я вообще-то надеюсь… Погоди, я же еще не дорассказала. Дождавшись очередного запоя любимого муженька — кстати, долго ждать не пришлось, — я привела свой план в исполнение.
— Ты решила убежать?
— Не просто убежать, а сделать так, чтобы он тут же не бросился за мной вдогонку и не поймал меня на подъезде к аэропорту…
— А я еще подумала, почему ты говоришь — план?
— Не перебивай… — Надя обняла себя руками за плечи, чтобы скрыть нервный озноб. Похоже, пережитое крепко держало ее в своем плену. — Грэг совсем по-русски запивал виски пивом. И поскольку я спать еще не легла, гонял меня за ним постоянно и заставлял открывать. Аристократ хренов! Я, понятное дело, приготовилась заранее. Все таблетки снотворного истерла в порошок и стала в каждую банку насыпать понемногу… Наверное, в целом все же получилось очень много. У меня ведь было несколько упаковок.
— Несколько упаковок?!
Тоня смотрела на подругу во все глаза. Она сама бы не смогла привести в исполнение подобный план. Чтобы вот так банку за банкой начинять вовсе не безопасным лекарством!
— А что мне еще оставалось делать?! — Надя, наверное, была не в себе, потому что не слышала, как кричит. — Я не знала, сколько нужно, а вдруг бы он проснулся? На всякий случай я оставила записку на столе: прости, так больше не могу, уезжаю домой. Может, думала, полицейские поверят, что он из-за моего отъезда расстроился и выпил. Пустые банки я все же вынесла в мусорник подальше от дома и заменила их другими — благо они валялись во всех углах!.. Да, а в сейфе оставила пару тысяч долларов разными купюрами, чтобы мой отъезд не выглядел бегством совместно с ограблением. Не тронула и перстень на его руке. Дорогой, между прочим…
Она заметила испуганный взгляд Антонины, которым та невольно смотрела на нее, — Надежда так перечисляла деньги, перстень, словно была разбойницей с большой дороги, — и замолчала.
— Ты боишься меня или того, что сюда нагрянет полиция?
— Милиция, — машинально поправила Тоня.
— Но кто станет меня здесь искать?
— Твоя мама, например.
— А она не знает, что я приехала. Сбагрила меня с рук, в Америку, а сама замуж выскочила. Так что у нее сейчас эйфория. Молодой муж, любовь-морковь…
— Что-то в последнее время я только и слышу о женщинах, которые выходят замуж за мужчин моложе себя.
— А я, между прочим, не осуждаю. Что им еще остается? Сидеть и покорно ждать, пока какой-нибудь старикашка, натешившись юным телом и получив пинок под зад, решит стариться вместе с тобой?
— Ну, тебе-то вряд ли грозит такое. Мы еще даже в средний возраст не вступили. Считаемся молодыми.
— Считаемся! А послушать, две старые тетки, которым только и остается, что жить в этой дыре.
— Тебя сюда никто не звал! — оскорбленно заметила Тоня.
Она вовсе не считала себя старой. В двадцать-то восемь лет!
— Ты обиделась, что ли? Можно подумать, я подняла руку на что-то святое.
— Святое не святое, но мне слушать неприятно.
— Да ладно! Мне, между прочим, вполне нравится этот Раздольный, и я думаю, что здесь можно неплохо жить… некоторое время. А потом выгодно продать дом кому-нибудь, тоже истосковавшемуся по жизни на природе, и уехать в большой город.
— Надя! Ты приехала ко мне в гости, так? Где я живу и как — это мое дело. Я ведь не предлагаю тебе последовать моему примеру. У нас страна большая, и в ней полно мест, где ты будешь чувствовать себя вполне комфортно…
— Ого, как все далеко зашло! — Надя передернула плечами и скосила глаз на Тоню. — Такое впечатление, что я задела тебя не только тем, что с пренебрежением отозвалась о твоем прибежище. Вряд ли тебя держат здесь только прекрасные виды природы… Слушай, а может, у тебя здесь какая-нибудь тайная любовь?
— Не говори глупости.
— А что, вокруг такие парни, просто голова кругом идет. Один топором размахивает, как индеец томагавком, другой сам по себе очень даже ничего, с героическим прошлым. Опер! Такая романтическая профессия!
— Ты хочешь со мной поссориться?
— Молчу-молчу! И сдаюсь! — Надя подняла руки вверх.
— Все-таки давай попробуем заснуть, — после некоторого молчания сказала Тоня и решительно отодвинула от себя Джека, который от ее постоянного поглаживания даже осоловел.
Пес тут же соскочил со ступеньки — посмотрел в сторону калитки.
— Давай-давай, охраняй наш сон!
Надя, не тронувшись с места, тоже взглянула на калитку. Может, ей казалось, что вот сейчас она откроется и ворвется наряд ОМОНа? Тряхнув головой, словно избавляясь от дурных мыслей, она проговорила:
— А ко всему прочему я испугала тебя своим рассказом. Ты же у нас человек творческий, живешь на облаке, наша житейская грязь не для тебя… Теперь ты не захочешь со мной дружить.
— Господи, Надька, ты как маленькая девочка: то дразнишь, то подлизываешься, то выдумываешь невесть что. Может, я и не очень верующая, но один из библейских постулатов исповедую: не судите, да не судимы будете… А что тебе еще оставалось делать? Сдохнуть в рабстве?
На самом деле она думала совсем иначе, но Надежде незачем было это знать.
Жизнь в состоянии испуга не просто изменяет человека, она его корежит. Он невольно начинает пересматривать не только прожитую жизнь, но и свои принципы вообще. Надо же, так совпало, что обе подруги как раз одновременно проходили этот период ломки характеров. Причем не в лучшую сторону…
Итак, они разошлись по своим комнатам, хотя Тоня понимала, что ее гостье хотелось бы поговорить еще. Конечно, они поговорят, но не сегодня. Потому что в какой-то момент ей стало ясно: за сегодняшний день и так поступило информации больше чем достаточно. Тоня из-за этого обилия даже реагировала на все неадекватно.
Для начала полученные сведения следовало обдумать, повертеть в голове и так и сяк и постараться соотнести с нынешней жизнью Антонины Титовой, которая в один момент обзавелась трещиной, словно ветровое стекло автомобиля от хорошего камня.
А ведь было все так хорошо, так спокойно. У нее появился свой дом, о котором не знали люди, каковых ей не хотелось бы видеть. Ей никто не докучал. Никто не пытался ограничить ее свободу. Она никому и ничего не была должна.
Недавно у нее появился даже воздыхатель — директор ресторана в районной станице, где она в свои довольно частые приезды то за материалами для рисования и изготовления скульптур, то за продуктами, которых не было в поселковом магазине, обычно затаривалась.
Например, покупала хорошую деликатесную колбасу или какую-нибудь модную тряпочку, когда у нее появлялись случайные деньги — вроде суммы, полученной за оформление детского садика.
И она никогда себе не отказывала в возможности вкусно поесть в ресторане, оборудованном вполне современно.
Костя, однажды напросившийся с ней на поездку в район, тоже не отказался пообедать в ресторане, о котором отозвался:
— А что, все как у больших.
Кстати, директор — звали его Дима Верещагин — сразу ее заприметил. По его знаку к Тоне в первую очередь подлетали официанты и всегда приносили что-нибудь вкусненькое.
Так и говорили:
— Директор советует вам попробовать то-то.
Или:
— Нашему повару сегодня особенно удалось это.
Однажды она зашла в ресторан с директором совхоза, который оказался знакомым Димы и по просьбе последнего молодых людей познакомил.
А потом, вроде между прочим, шеф рассказал Тоне, что Верещагин вдовец и один воспитывает ребенка. И что станичные бабы наперебой пытаются заманить его в свои сети и уверяют, будто просто мечтают воспитывать такого хорошего мальчика, как его сын. А ребенку, конечно, нужна мать, но еще больше Диме нужна жена, и не какая-нибудь, а любимая.
В общем, они познакомились, а потом Дима напросился к ней в гости, где пришел в полный восторг от ее парка деревянных скульптур.
— Представляю, как бы твои животные понравились Кеше! — сказал он и многозначительно помолчал.
Тоня поняла все как надо, и они договорились, что в следующие выходные Верещагины приедут к ней в гости.
Радостный Дима говорил о том, что хотел бы в зале ресторана произвести небольшой дизайнерский ремонт, кое-что поменять в интерьере, и если Тоня захочет, он ей неплохо заплатит. А жить во время работы она могла бы у него в доме.
— Я не могу, — говорила Тоня, — у меня собака, и потом смешно переходить на жительство в чужой дом, когда на машине двадцать километров — не расстояние. Даже по плохой дороге всего двадцать — двадцать пять минут.
Тоня покормила его обедом, приготовленным на скорую руку — дело было днем. Она вовсе не собиралась поражать его своими кулинарными способностями. Чем можно поразить директора ресторана?
Но он стал горячо ее благодарить, будто отведал у нее невиданного блюда, так получилось, что они поцеловались, а потом Тоня дала увлечь себя в комнату. Маленький Кеша попросил оставить его среди скульптур поиграть. Так что в комнате — это была даже и не ее спальня, но в ней стоял удобный диван — между ними кое-что произошло, и Дима оказался прекрасным любовником…
Когда Тоня провожала его с сыном до калитки, у которой стояла машина Верещагина, Дима намекнул, что его дом мог бы стать ее домом, а ее дом… Тут он чуть не запутался. Например, ее студией. Приехала, собаку покормила, поработала, собаку выпустила во двор, уехала домой.
Были мыслишки на его предложение согласиться. И останавливало Тоню только одно: она слишком мало знала Диму. Тем более что однажды в жизни она уже прокололась. На незнании собственного мужа, с которым прожила в этом самом незнании целых пять лет! И так, наверное, дотянула бы до самой смерти, если бы не нашла тайник, о котором прежде не имела понятия… И если бы до этой ее судьбоносной находки в городе не случилось некое происшествие, каковое она могла соотнести с найденным в тайнике.
Тоня даже подумать не могла, что у них в доме имеется тайник. Когда Михаил успел его оборудовать?