Она частенько вспоминала – в узком семейном кругу – одну свою подругу, которая в шкафу держала стопку скатертей и ни разу ими так и не воспользовалась. Каждый раз, видимо, рисовала себе картины, как белую скатерть заливают вином или чем-то еще трудно отстирываемым, и махала рукой: а ну ее, эту скатерть!
– Мы так привыкли жить кое-как, что и не стремимся свой быт хоть сколько-нибудь улучшить, – говорила мама. – Человек вначале себя не любит и соглашается на всевозможные упрощения, кожзаменители и фальсификацию чувств, а потом в очереди готов соседу горло перегрызть.
– Ну у тебя, мать, и аналогии, – удивлялся отец, – от скатерти к людской злобе.
– Так ведь злоба от чего идет, – развивала свою мысль мама. – От того, что человек себя красоты лишает, не хочет подле себя мусор разгрести, а вываливает все тут же у порога.
Наташа одобряла мнение матери. И то, что в доме были в ходу льняные скатерти и салфетки, и то, что в подсвечниках горели свечи. Не только по праздникам, а просто по вечерам. И немыслимой сложности салаты, просто так, под настроение. Устраивали себе маленькие праздники, от чего и жизнь даже в самые мрачные периоды не казалась безнадежной. Одобряла, а сама чуть не отвыкла от скатертей, привыкая к клеенке как к символу чего-то примитивного и заурядного.
За столом говорили в основном о Наташином будущем. Имени погибшего зятя старались не упоминать. Опасались рецидивов того темного времени, когда Наташа так глубоко ушла в себя, что жила как бы по привычке и целых два года не приезжала домой.
А когда на третий год приехала, то начинала плакать при любом упоминании о Косте и ее семейной жизни, ночами не спала, так что матери пришлось повести ее к врачу, который выписал ей снотворное.
– Привыкну к таблеткам, вообще без них спать не смогу, – ворчала Наташа.
– Я выписываю вам таблетки, – не согласилась врач, – чтобы вылечить у вас нарушение сна, а вовсе не для того, чтобы вы пользовались ими постоянно.
Ведь есть же люди, которые быстро забывают свои невзгоды. Включая смерть близкого человека. Пережили, месячишко поплакали и пошли себе дальше, не оглядываясь. Странно, что только теперь Наташа нашла своему поведению объяснение. Ее страшила опять все та же боязнь перемен: а как она сможет жить одна, а как станет привыкать к кому-то другому? А вдруг на этот раз жизнь не сложится? Смешно требовать от жизни гарантий, словно в часовой мастерской, но Наташа хотела именно этого.
Родные снисходили к этой ее слабости, но не понимали, почему она не такая, как они? И все хотели перетянуть ее на свою сторону. Научить забывать, что ли.
– Сестрица, ты, помнится, неплохо рисовала, – тормошил ее за столом Валерка.
– Мало ли, художником я все равно не стала бы.
– А вот визажистом могла бы. Со своим знанием косметики. Знаешь, сколько они зарабатывают!
– Еще чего, – посуровел отец. – Для этого, наверное, и высшего образования не нужно. Любая малограмотная девчонка такую специальность освоит.
Он гордился, что оба его отпрыска имели дипломы инженеров.
– На фиг ей диплом? Мне мой что-то дает? Я работаю совсем в другой области. Начал сначала и, между прочим, стал профессионалом. И Наташке можно всего лишь закончить курсы.
– Куда ты ее толкаешь, куда? В ту же яму, в которой сам сидишь?
– Ни в какой яме я не сижу! – в свою очередь, закричал брат. – А сбой может в любом деле произойти.
– Ага, потом таких сбившихся находят в подъездах с пулей в голове!
– Чего это они? – шепотом спросила Наташа у матери.
– Да тут как-то приходили по Валеркину душу двое бритоголовых. Отец тогда за него так переволновался, до сих пор забыть не может. Мол, на госпредприятии его бы никто преследовать не стал. А Валерка сказал, что никогда не будет работать на государство, которое не только не считается с его правами гражданина, не платит ему долги, а при случае вообще может без штанов оставить. Отец стал спорить, доказывать, что такое случается во всех странах. Что и в Америке было в тридцатые годы. На что Валерик отвечал: теперь понятно, что от Америки мы на семьдесят лет отстали. Отца ты же знаешь, он вообще не допускает мысли, будто какая-то Америка лучше нас. В общем, они поссорились и месяц не разговаривали.
Месяц не разговаривали, что творится! Раньше в семье никогда такого не было. Могли дуться друг на друга, но не больше одного-двух часов...
Наташа дала себе слово отца с братом помирить. Раз и навсегда. Кто-то же должен быть умнее. Или снисходительнее...
Надо же, она собралась родных мирить. Раньше просто перемолчала бы, подождала, пока само наладится. Может, у нее стал меняться характер? Не поздно ли – человеку под тридцать? Вечный непротивленец, трусиха и кисейная барышня. Травоядное животное, которое начало отращивать клыки?
Вот как, о себе уже в среднем роде. Давай, Наташенька, унижай себя, ползай, если летать не можешь!
– У нас, между прочим, тоже есть в городе парфюмерная фабрика, – заметил отец.
– Да знаю я, – сказала Наташа, – ты забыл, я на ней практику проходила.
– Пусть отдохнет человек, – вмешалась мама. – В кои веки дома очутилась, а вы оба сразу про работу. Небось не объест!
– Да я вообще-то не с пустыми руками приехала, – похвалилась Наташа, чем вызвала нешуточное возмущение родных.
Громче всех распинался брат, который обещал кормить ее до пенсии, если паче чаяния сестра не найдет себе хорошую работу. А свои деньги пусть себе оставит.
Деньги. Будь прокляты эти деньги! Она бы даже хотела поскорее их истратить, чтобы не вспоминать, каким образом они ей в руки попали.
Хорошо бы заодно истратить и память, чтобы не вспоминать ни о Валентине, ни о той роковой субботе его дня рождения.
Увы, как впоследствии оказалось, от него ей осталась не только память.
Глава четырнадцатая
– Мы так привыкли жить кое-как, что и не стремимся свой быт хоть сколько-нибудь улучшить, – говорила мама. – Человек вначале себя не любит и соглашается на всевозможные упрощения, кожзаменители и фальсификацию чувств, а потом в очереди готов соседу горло перегрызть.
– Ну у тебя, мать, и аналогии, – удивлялся отец, – от скатерти к людской злобе.
– Так ведь злоба от чего идет, – развивала свою мысль мама. – От того, что человек себя красоты лишает, не хочет подле себя мусор разгрести, а вываливает все тут же у порога.
Наташа одобряла мнение матери. И то, что в доме были в ходу льняные скатерти и салфетки, и то, что в подсвечниках горели свечи. Не только по праздникам, а просто по вечерам. И немыслимой сложности салаты, просто так, под настроение. Устраивали себе маленькие праздники, от чего и жизнь даже в самые мрачные периоды не казалась безнадежной. Одобряла, а сама чуть не отвыкла от скатертей, привыкая к клеенке как к символу чего-то примитивного и заурядного.
За столом говорили в основном о Наташином будущем. Имени погибшего зятя старались не упоминать. Опасались рецидивов того темного времени, когда Наташа так глубоко ушла в себя, что жила как бы по привычке и целых два года не приезжала домой.
А когда на третий год приехала, то начинала плакать при любом упоминании о Косте и ее семейной жизни, ночами не спала, так что матери пришлось повести ее к врачу, который выписал ей снотворное.
– Привыкну к таблеткам, вообще без них спать не смогу, – ворчала Наташа.
– Я выписываю вам таблетки, – не согласилась врач, – чтобы вылечить у вас нарушение сна, а вовсе не для того, чтобы вы пользовались ими постоянно.
Ведь есть же люди, которые быстро забывают свои невзгоды. Включая смерть близкого человека. Пережили, месячишко поплакали и пошли себе дальше, не оглядываясь. Странно, что только теперь Наташа нашла своему поведению объяснение. Ее страшила опять все та же боязнь перемен: а как она сможет жить одна, а как станет привыкать к кому-то другому? А вдруг на этот раз жизнь не сложится? Смешно требовать от жизни гарантий, словно в часовой мастерской, но Наташа хотела именно этого.
Родные снисходили к этой ее слабости, но не понимали, почему она не такая, как они? И все хотели перетянуть ее на свою сторону. Научить забывать, что ли.
– Сестрица, ты, помнится, неплохо рисовала, – тормошил ее за столом Валерка.
– Мало ли, художником я все равно не стала бы.
– А вот визажистом могла бы. Со своим знанием косметики. Знаешь, сколько они зарабатывают!
– Еще чего, – посуровел отец. – Для этого, наверное, и высшего образования не нужно. Любая малограмотная девчонка такую специальность освоит.
Он гордился, что оба его отпрыска имели дипломы инженеров.
– На фиг ей диплом? Мне мой что-то дает? Я работаю совсем в другой области. Начал сначала и, между прочим, стал профессионалом. И Наташке можно всего лишь закончить курсы.
– Куда ты ее толкаешь, куда? В ту же яму, в которой сам сидишь?
– Ни в какой яме я не сижу! – в свою очередь, закричал брат. – А сбой может в любом деле произойти.
– Ага, потом таких сбившихся находят в подъездах с пулей в голове!
– Чего это они? – шепотом спросила Наташа у матери.
– Да тут как-то приходили по Валеркину душу двое бритоголовых. Отец тогда за него так переволновался, до сих пор забыть не может. Мол, на госпредприятии его бы никто преследовать не стал. А Валерка сказал, что никогда не будет работать на государство, которое не только не считается с его правами гражданина, не платит ему долги, а при случае вообще может без штанов оставить. Отец стал спорить, доказывать, что такое случается во всех странах. Что и в Америке было в тридцатые годы. На что Валерик отвечал: теперь понятно, что от Америки мы на семьдесят лет отстали. Отца ты же знаешь, он вообще не допускает мысли, будто какая-то Америка лучше нас. В общем, они поссорились и месяц не разговаривали.
Месяц не разговаривали, что творится! Раньше в семье никогда такого не было. Могли дуться друг на друга, но не больше одного-двух часов...
Наташа дала себе слово отца с братом помирить. Раз и навсегда. Кто-то же должен быть умнее. Или снисходительнее...
Надо же, она собралась родных мирить. Раньше просто перемолчала бы, подождала, пока само наладится. Может, у нее стал меняться характер? Не поздно ли – человеку под тридцать? Вечный непротивленец, трусиха и кисейная барышня. Травоядное животное, которое начало отращивать клыки?
Вот как, о себе уже в среднем роде. Давай, Наташенька, унижай себя, ползай, если летать не можешь!
– У нас, между прочим, тоже есть в городе парфюмерная фабрика, – заметил отец.
– Да знаю я, – сказала Наташа, – ты забыл, я на ней практику проходила.
– Пусть отдохнет человек, – вмешалась мама. – В кои веки дома очутилась, а вы оба сразу про работу. Небось не объест!
– Да я вообще-то не с пустыми руками приехала, – похвалилась Наташа, чем вызвала нешуточное возмущение родных.
Громче всех распинался брат, который обещал кормить ее до пенсии, если паче чаяния сестра не найдет себе хорошую работу. А свои деньги пусть себе оставит.
Деньги. Будь прокляты эти деньги! Она бы даже хотела поскорее их истратить, чтобы не вспоминать, каким образом они ей в руки попали.
Хорошо бы заодно истратить и память, чтобы не вспоминать ни о Валентине, ни о той роковой субботе его дня рождения.
Увы, как впоследствии оказалось, от него ей осталась не только память.
Глава четырнадцатая
Наташа все-таки послушалась брата. Пошла на курсы визажистов. Училась с удовольствием, по словам преподавателей, хватала все на лету.
Никогда она прежде не знала, какое это удовольствие, когда под твоими руками человек получает как бы новое лицо.
Причем среди клиентов у нее появились не только женщины, но и мужчины, кое-кто из которых стал за ней ухаживать.
Значит, правы философы, утверждая, что никогда не поздно начать жизнь сначала.
Прежде всего, увлеченная учебой, она стала заниматься еще самообразованием, покупая книги по своей новой профессии.
А как-то в один из дней услышала, как отец с удовольствием говорит матери:
– Наташа-то, заметила, как изменилась? Будто от тяжелой болезни оправилась. Все-таки, знаешь, Константин на нее давил своим пессимизмом. Оказалось, это очень заразительно. И неуверенность в собственных силах, и желание довольствоваться малым. С одной стороны, вроде хорошо, а с другой... Когда еще и стремиться к большему, как не в молодости?
Она никогда прежде не слышала, чтобы отец говорил хоть что-то неодобрительное в адрес Константина. Наоборот, когда она с мужем какое-то время еще жила с родителями, тот же отец говорил:
– Мой зять – очень положительный человек.
Наташа, кстати, тоже не задумывалась о том, что супруг предложил уехать в маленький городок, а не в большой. Ее друг детства Данька Шустов уехал в Москву, не подумав о том, что в столице труднее пробиться, – он просто поставил себе цель, на взгляд того же Кости, недостижимую, но ведь добился же!
А почему Наташа никогда не задумывалась об этом? Она просто шла за Костей, и все. Позвал замуж – пошла, позвал уехать в провинцию – поехала... Тамара предложила ей уехать домой – уехала. Нет, это уже из другой оперы! Или из той же самой?
Надо ли оглядываться назад? Наверное, ненадолго можно, но не на три года погружаться в прошлое, как она сделала.
Нет, прошлое нужно нам для анализа ошибок, для сравнения достижений, для легкой ностальгии. Но прошлое не должно тянуть назад и заедать настоящее...
Смешно сказать, Наташа так увлеклась новым ритмом жизни, что вспомнила о том, о чем молодой женщине забывать вовсе не стоило, лишь посмотрев по телевизору рекламу новых прокладок.
Однако она «пропустила» уже второй месяц! А не беспокоилась до сих пор, потому что пока ни с кем у нее не было интимных отношений. В браке с Костей она не беременела все три года. Вот и расслабилась.
Наташа купила тест на определение беременности, все еще несерьезно относясь к своему самочувствию. Мало ли, перемена климата, стресс, говорят, все это может повлиять на обычный цикл... Результат теста ее ошеломил: Наташа ждала ребенка... от Валентина!
Тут впору было не то что расстроиться – завыть в голос. В законном браке не могла забеременеть, и Костя ушел в небытие, не оставив после себя наследника, а теперь... Всего неделя, проведенная с чужим мужем, так в ней отозвалась! Где справедливость? Или это наказание?
Наказание, Наташенька, наказание! Он был не просто чужим мужем – да в ту пору уже и не был, – он был человеком, далеко тебе не безразличным. Неужели Наташа думала, что можно просто так уехать и обо всем забыть? И ни за что не отвечать?
Несколько дней она ходила, оглушенная этой новостью. Конечно, для современной медицины беременность не такая уж проблема. Немного неприятных ощущений, и ты опять свободна как ветер.
Но перед глазами Наташи стоял пример маминой подруги Веры, которая сделала первый аборт и на всю жизнь осталась бесплодной.
Вера имела все: элитную квартиру в центре города, богатого мужа, возможность лечиться в лучших санаториях страны и зарубежья – бесполезно. Детей она так и не заимела.
Теперь ее примером матери пугали своих подрастающих дочек, как пугают непослушных детей милиционером.
Но ведь Наташа не так юна, чтобы не догадываться о последствиях отношений между мужчиной и женщиной. Почему она-то попалась на том, чего с успехом избегают совсем молоденькие девушки?
В общем, Наташе про аборт и подумать было страшно, а оставить ребенка – еще страшнее. Кому нужен чужой ребенок? В то время как его отец живет с другой женщиной. Как раз такой, которая детей иметь не может.
Это просто издевательство какое-то!
Сказать о случившемся матери? Или носить эту новость в себе, ожидая, как со дня на день она начнет проявлять себя так активно, что сохранить ее в тайне уже не удастся.
К счастью, теперь для подобных откровений у нее была подруга Стася.
Станиславу Залесскую Наташа знала десять лет, училась вместе с ней в одной группе института. Правда, тогда они не дружили. На взгляд прилежной студентки Селивановой – девичья фамилия Наташи, – Стася была чересчур легкомысленна. В разгар сессии она могла пойти на дискотеку или на концерт эстрадной знаменитости, а потом на экзамене нахально пользоваться шпаргалкой. При том, что Залесская была девицей способной, знания хватала на лету и могла бы быть отличницей, а вместо этого едва тащилась на тройки.
Наташа была совсем в другом «клубе» – девушки в нем относились к учебе серьезно, лекций не пропускали и звались любительницами легкой жизни зубрилами.
Гулены – названные так зубрилами в отместку – вели себя возмутительно. Лекции прогуливали, шпаргалки прятали в таких местах, куда преподаватель-мужчина просто постеснялся бы заглянуть. Наташа посматривала на гулен с осуждением: что за специалисты из них получатся? Чего в жизни они смогут добиться?
Оказалось, что прежние Наташины мерки в нынешней взрослой жизни не годились. Легкомысленная Стася тем не менее оказалась хорошим специалистом и была уже заместителем директора крупной акционерной компании и владелицей косметического салона, где теперь работала Наташа.
Собственно, она пришла устраиваться в салон, не зная, что встретит там бывшую однокурсницу. Тем более что Стася бывала в салоне не так уж часто. Обычно с инспекцией. Заведующей в салоне числилась другая женщина.
Залесскую подчиненные называли между собой – хозяйка, а заведующую – почему-то мадам. Как в борделе, с усмешкой подумала Наташа.
– Селиванова, Наташка, какими судьбами? – закричала Стася, едва ее увидев.
– Станислава Игоревна, – пояснила заведующая, – мы давали объявление насчет визажиста, вот женщина и откликнулась.
– Иди, Маринка, погуляй, – кивнула ей Стася, – мы с моей однокурсницей поговорим.
Хотя заведующая сидела в своем кабинете, она по одному движению бровей Стаси подхватилась со своего места и чуть ли не кланяясь исчезла за дверью.
– Дисциплина у тебя железная, – улыбнулась Наташа.
Стася обратила к ней веселый взгляд.
– Гора с горой, а Магомет с Магометом, да? Давай поцелуемся, что ли, подружка? Ты же вроде уезжала.
– Решила вернуться, – сказала Наташа, пока без подробностей.
– А почему именно визажистом?
– Я курсы окончила. – Наташа протянула Стасе диплом. – Между прочим, работа мне нравится.
– Ну, кто бы сомневался. Одни пятерки. Хороших визажистов не много. А ты, как думаешь о себе, хороший визажист?
Буквально три месяца назад Наташа пожала бы плечами, в крайнем случае проблеяла бы: не знаю. А теперь уверенно произнесла:
– Хороший. Думаю, ты не пожалеешь.
– Ты замужем?
– Муж погиб. Три года назад.
– Сочувствую. Кажется, ты за него еще в институте выходила? Я помню. Такой белокурый худощавый юноша. Вы с ним смотрелись как два существа из другого мира.
– Хочешь сказать, не от мира сего?
Наташа совсем недавно уже провела ревизию своей прошлой жизни и потому откровениям Стаси не удивилась.
– Тогда казалось, – откровенно призналась та. – Но теперь ты смотришься вполне современно.
– Жизнь причесала.
– Что поделаешь, непричесанные идут в философы... Но надо жить дальше, подружка. Двадцать восемь лет. Как говорит моя мама, ВСЕГО. А мы думаем, УЖЕ... Конечно, я тебя беру. Сейчас Марину позовем. Пусть объяснит про график, зарплату – она у нас от выработки. Что потопаешь, то и полопаешь. Но на хлеб с маслом хватает. Сегодня вечером встретимся в кафешке? То, что раньше называлось «У Скруджа», а теперь – «Южные ночи».
К кафе Стася подъехала на своей «тойоте», и Наташа вдруг с удивлением подумала, что она тоже захотела иметь машину, чего прежде даже не приходило ей в голову. Оказывается, даже просто чего-то хотеть вовсе не каждому дано.
Ведь большинство людей думают, что хотеть просто. А выходит, это целая наука: надо знать не только что хотеть, но и как. То есть недостаточно хотеть звезду с неба, кто тебе ее даст, но если сказать себе, к примеру: я хочу такую машину, а для этого стану работать так, чтобы считаться лучшим визажистом города. И ко мне станут ходить состоятельные люди и платить за мой труд столько, что моя мечта станет явью...
Стася внимательно на нее посмотрела.
– У тебя не только внешность соответствует духу времени, но даже и взгляд. Вот именно, у тебя стал другим взгляд. Нет прежнего наива, зато есть понимание и осознание. – Она засмеялась. – Философствование заразительно. А я тоже успела сходить замуж, – сказала Стася и сделала официанту заказ от имени обеих. – А когда разошлась, фамилию вернула девичью. Чтобы и не вспоминать о черной странице своей жизни.
В отличие от Наташи Стася чувствовала себя как рыба в воде чуть ли не в любой области, о которой заходил разговор. И Наташа открывала для себя разностороннюю современную женщину, хотя прежде в институте ей казалось, что она как человек неинтересна.
Теперь Наташа недоумевала, почему она раньше так примитивно оценивала людей: учится хорошо – значит, интересный, целеустремленный человек. Учится плохо – о чем с ним можно говорить! Впрочем, оказалось, не только она. Стася призналась, что со студенческой поры считала Наташу скучной зубрилой.
– У меня, между прочим, своя теория, касающаяся происходящих с человеком неприятностей. Из всякого стресса надо немедленно выскакивать подобно резиновому мячику, – говорила она, – пока тебя не затянуло в трясину. Чем дольше ты в этой трясине будешь торчать, тем глубже тебя засосет. А значит, тем труднее будет выбраться. Так что свой развод я переживала... недели две. Тебе, конечно, такие сроки кажутся смехотворными. Ты у нас всегда была девушкой серьезной... Прости за бестактность, у тебя есть бойфренд?
– Ты невнимательно меня слушала, – заметила Наташа, – я же сказала, Костя погиб три года назад. О каком бойфренде могла идти речь?
Стася посмотрела на нее как на тяжелобольную.
– Хочешь сказать, ты оплакивала его все три года?! Ты же могла там и остаться!
– Где – там?
– В своем горе, где же еще. Тоска – тяжелая болезнь. И класть на ее алтарь лучшие годы?! Совсем ты себя не любишь, Селиванова!
– Рудина.
– Все равно не любишь. Надо же, три года! – все не могла успокоиться она.
– Считаешь, мне нужно было Костю сразу забыть?
– Почему – забыть? Я так не говорила. Но вспомни народный фольклор: на этом свете мы в гостях. Живым – живое. Главное не скорбь, а память...
И вот этой, такой непохожей на нее саму, женщине Наташа и рассказала о случившемся с ней, хотя после железнодорожных откровений дала себе слово больше никому о Валентине не говорить.
Против ожидания Стася не осудила ее, как Сан Саныч.
– Знаешь, я вроде легкомысленна и целенаправленна, а напролом в личной жизни идти никогда не могла. Я ведь почему развелась с Кириллом? Узнала, что у него есть другая женщина, собрала вещи и ушла. Мне все говорили, что за мужа надо бороться. Но любовь – это же не фронт и не революция. При чем здесь борьба?
– Тут уже и не о борьбе разговор, – напомнила Наташа, – борьбу я все равно проспала. Вернее, все, что могла, отдала без борьбы. Главное, не могу решить, как быть с ребенком?
Она выпалила эту фразу и замолчала: сообщила о ребенке, когда уже устроилась на работу. Но Стася о том даже не подумала.
– Ты беременна? Так это же здорово. Иметь ребенка от любимого человека...
– Честно говоря, я даже не уверена, что Валентина любила. Как-то произошло все так быстро... Как мне теперь кажется.
– Ну и что же. Главное, он тебе нравился в тот момент, когда ребенка вы зачали. Значит, должен получиться классный малыш. Признаюсь тебе по секрету: попадется более-менее приличный мужчина без дурной наследственности, рожу и раздумывать не стану. Ты не забыла, нам по двадцать восемь... Наташка, да при такой внешности, как у тебя, нужно обязательно рожать, и не одного, чтобы множить на земле красоту... Видишь, меня на высокий стиль потянуло. Если тебе помочь некому, предлагаю свое крепкое женское плечо... Эх, если бы ты приехала пораньше! Могла бы как мать-одиночка получить квартиру в доме, который мы скоро сдаем. Ну, да я что-нибудь придумаю!
– Погоди, торопыга, – рассмеялась Наташа; от слов Стаси, таких оптимистичных и, кажется, единственно верных, у нее сразу поднялось настроение. Действительно, нашла о чем печалиться. – Меня, кстати, и из родительского дома пока не гонят.
– Родительский дом! – безжалостно хмыкнула Стася. – В твоем возрасте пора уже свой дом иметь... Что примолкла, прикидываешь, сможешь ли ребенка содержать? Сможешь. Фирма окажет тебе спонсорскую помощь. В самом деле, чем поддерживать всякие там мертворожденные фонды, лучше улучшать генофонд страны с помощью таких вот красивых мамаш...
Она помолчала и осторожно спросила:
– А он знает?
– Нет, конечно, откуда. Я сама недавно узнала. Всего-то восемь недель...
– Уже восемь недель! Нет, Наташка, я в самом деле ужасно рада. Возьмешь меня крестной матерью?
– Возьму.
– Кстати, извини за вопрос, как у тебя с деньгами?
– Три штучки баксов есть на первое время, – смутилась Наташа.
– Не много. Я думала, вы там, вдали от дома, напали на золотую жилу.
– У нас было с Костей пять тысяч, так мы их вложили в дело, а наш компаньон все никак не расплатится. Ноет, подождите еще немного. И знаешь, я недавно прикинула, уже шесть лет прошло. Если бы мы эти деньги в банк положили, и то бы уже сколько процентов наросло.
– А кто он, если не секрет, этот компаньон?
– Мартьянов Олег. Он начинал одним из первых в городе делать окна из металлопластика.
– Олег Мартьянов – ваш должник? – изумилась Стася. – Не может отдать пять штук зеленых, пусть и с процентами?!
– Ну да, это все же не пять тысяч рублей. Сумма внушительная. Я не помню, где-то у меня его расписка валяется...
– «Расписка валяется», – повторила Стася. – Да если хочешь знать, Олег – один из самых богатых людей города!
– В самом деле? – растерянно переспросила Наташа. – Но он же два раза в год звонил нам и рассказывал, что у него опять возникли трудности то с доставкой, то с налоговой инспекцией, то еще с кем... Всякий раз плачется...
– Плачется! Все миллионеры плачутся. Их жаба душит. Берешь-то чужое, а отдавать надо свое... Жаль, что мы с тобой раньше не виделись, мы бы давно из него все до копеечки вытрясли. Никуда он не денется, все отдаст!
– Стася, а может, не надо? Что ты будешь ходить, просить...
Наташина однокурсница от души расхохоталась.
– Просить? Ты не права. Я с ним всего лишь поговорю. Ты точно знаешь, что расписка есть?
– Точно, я как раз вчера ее нашла. Уже подумывала, не выбросить ли? Ничего не значащий документ.
– Дурочка! Ничего не значащий. Вот увидишь, он не только тебе на дом эти деньги привезет, еще и извиняться будет и предлагать бесплатно окна поменять. Ты поговори с родителями. Может, им окна нужны?.. Послушай, у меня на примете есть один крутой мужичок... Может, тебе не придется и квартиру добывать. У него все есть. Кстати, кроме детей. А вдруг он тебе понравится?
– Что же ты сама за него не выйдешь?
– Подружка, – снисходительно отозвалась та. – У нас с тобой слишком разный вкус.
– Прямо слишком? – спросила уязвленная Наташа.
Только что Стася пела ей дифирамбы и вот уже проводит границу между собой и ею. Почему вдруг ей этот мужичок не подходит, а Наташе подойдет?
– В самом деле, – безмятежно ответила подруга. – Я, например, ни за что не вышла бы замуж за такого, как Константин.
– Почему?
– Потому, что он не борец. Теперь я вспомнила, что мне в нем не нравилось. Он плыл по течению, не пытаясь грести к какому-нибудь берегу...
Разве не странно, что Стася говорит почти те же слова, что недавно говорила себе Наташа?
– Все ему небось казалось, как Бальзаминову, что вот выедет из-за угла карета или что там еще случится, но непременно само собой, безо всякого вмешательства с его стороны... Одним словом, авосечник... Прости меня, Господи, о мертвых либо хорошо, либо ничего, а я разболталась... Ну, что ты вскочила?
Стася, сидевшая за столом, подбежала и усадила обратно в кресло поднявшуюся Наташу.
– Обиделась за Костю? Просто я его немного знала.
– А что же ты тогда стала нарочно вспоминать о нем: «высокий, худощавый»... – передразнила она. – Даже лоб стала морщить.
– Дела давно минувших дней, – смутилась Стася, – я вовсе не хотела тебе ничего такого говорить. Видишь, стерва какая, расстроила тебя!
– Ничего, – сухо сказала Наташа.
А ей с Костей было легко и покойно! Она могла бы так Стасе и сказать, но отчего-то промолчала. Покойно. Они и в самом деле никаких особых усилий не предпринимали. Жили в малосемейке, успокаивали себя тем, что вот Олег Мартьянов разбогатеет, расплатится с ними, купят они себе здесь же двухкомнатную квартиру, а там и о детях можно подумать...
Мечтатель, совсем как известный гоголевский герой. Но и в самом деле не стоит сейчас о том говорить. Эпоха маниловщины у нее прошла. И ждать от кого-то или чего-то милости Наташа теперь не будет.
Стася, как сказал бы Наташин братец, всякую ситуацию разруливала сама. Так было еще в институте. Чуть возникала какая заминка, ее практичный ум тут же находил выход. А Наташа ждала, когда ситуация застынет. То есть в какой-то момент времени перестанет меняться. Тогда можно будет не спеша что-то сделать.
Вот и не высказала никакого желания с тем крутым познакомиться. То ли ждала случая, когда что-то этакое произойдет само, то ли Валентин все еще стоял между ней и всеми остальными мужчинами Земли.
– В общем, знай, если у тебя с родными что-то не заладится, – заключила Стася, – ты можешь полностью на меня рассчитывать... А я посмотрю, как у тебя все пройдет, и себе ребеночка рожу. У тебя будет мальчик, у меня девочка. Вырастут – мы их поженим. И будем родственниками.
Наташа уже и думать забыла, что хотела избавиться от ребенка. Теперь в ней окрепла уверенность: ее ребенок должен жить! И ей уже не нужно было ни чье-то одобрение, ни обещание помощи, даже если это исходит от такой славной женщины, как Стася Залеская.
Правда, чтобы сообщить новость матери, Наташа промаялась неделю в попытке подобрать для этого нужные слова.
Наверное, со стороны это было смешно наблюдать. Она приходила, садилась подле матери. Если та перебирала, например, гречку, то помогала ей, собираясь с духом. Если мама смотрела телевизор, Наташа ждала рекламы, во время которой мама убирала звук, – ничего не получалось. Слова – у меня будет ребенок – никак не хотели сходить с языка.
Мама сама помогла ей, в одну из попыток дочери подбодрила:
– Ну, давай уж, говори.
И тогда Наташа выпалила:
– У меня будет ребенок.
Ни охов, ни вздохов, ни крика. Немного помолчали.
– Кто его отец? – скупо поинтересовалась мать.
– Главный механик той парфюмерной фабрики, на которой я прежде работала.
– Женат?
Никогда она прежде не знала, какое это удовольствие, когда под твоими руками человек получает как бы новое лицо.
Причем среди клиентов у нее появились не только женщины, но и мужчины, кое-кто из которых стал за ней ухаживать.
Значит, правы философы, утверждая, что никогда не поздно начать жизнь сначала.
Прежде всего, увлеченная учебой, она стала заниматься еще самообразованием, покупая книги по своей новой профессии.
А как-то в один из дней услышала, как отец с удовольствием говорит матери:
– Наташа-то, заметила, как изменилась? Будто от тяжелой болезни оправилась. Все-таки, знаешь, Константин на нее давил своим пессимизмом. Оказалось, это очень заразительно. И неуверенность в собственных силах, и желание довольствоваться малым. С одной стороны, вроде хорошо, а с другой... Когда еще и стремиться к большему, как не в молодости?
Она никогда прежде не слышала, чтобы отец говорил хоть что-то неодобрительное в адрес Константина. Наоборот, когда она с мужем какое-то время еще жила с родителями, тот же отец говорил:
– Мой зять – очень положительный человек.
Наташа, кстати, тоже не задумывалась о том, что супруг предложил уехать в маленький городок, а не в большой. Ее друг детства Данька Шустов уехал в Москву, не подумав о том, что в столице труднее пробиться, – он просто поставил себе цель, на взгляд того же Кости, недостижимую, но ведь добился же!
А почему Наташа никогда не задумывалась об этом? Она просто шла за Костей, и все. Позвал замуж – пошла, позвал уехать в провинцию – поехала... Тамара предложила ей уехать домой – уехала. Нет, это уже из другой оперы! Или из той же самой?
Надо ли оглядываться назад? Наверное, ненадолго можно, но не на три года погружаться в прошлое, как она сделала.
Нет, прошлое нужно нам для анализа ошибок, для сравнения достижений, для легкой ностальгии. Но прошлое не должно тянуть назад и заедать настоящее...
Смешно сказать, Наташа так увлеклась новым ритмом жизни, что вспомнила о том, о чем молодой женщине забывать вовсе не стоило, лишь посмотрев по телевизору рекламу новых прокладок.
Однако она «пропустила» уже второй месяц! А не беспокоилась до сих пор, потому что пока ни с кем у нее не было интимных отношений. В браке с Костей она не беременела все три года. Вот и расслабилась.
Наташа купила тест на определение беременности, все еще несерьезно относясь к своему самочувствию. Мало ли, перемена климата, стресс, говорят, все это может повлиять на обычный цикл... Результат теста ее ошеломил: Наташа ждала ребенка... от Валентина!
Тут впору было не то что расстроиться – завыть в голос. В законном браке не могла забеременеть, и Костя ушел в небытие, не оставив после себя наследника, а теперь... Всего неделя, проведенная с чужим мужем, так в ней отозвалась! Где справедливость? Или это наказание?
Наказание, Наташенька, наказание! Он был не просто чужим мужем – да в ту пору уже и не был, – он был человеком, далеко тебе не безразличным. Неужели Наташа думала, что можно просто так уехать и обо всем забыть? И ни за что не отвечать?
Несколько дней она ходила, оглушенная этой новостью. Конечно, для современной медицины беременность не такая уж проблема. Немного неприятных ощущений, и ты опять свободна как ветер.
Но перед глазами Наташи стоял пример маминой подруги Веры, которая сделала первый аборт и на всю жизнь осталась бесплодной.
Вера имела все: элитную квартиру в центре города, богатого мужа, возможность лечиться в лучших санаториях страны и зарубежья – бесполезно. Детей она так и не заимела.
Теперь ее примером матери пугали своих подрастающих дочек, как пугают непослушных детей милиционером.
Но ведь Наташа не так юна, чтобы не догадываться о последствиях отношений между мужчиной и женщиной. Почему она-то попалась на том, чего с успехом избегают совсем молоденькие девушки?
В общем, Наташе про аборт и подумать было страшно, а оставить ребенка – еще страшнее. Кому нужен чужой ребенок? В то время как его отец живет с другой женщиной. Как раз такой, которая детей иметь не может.
Это просто издевательство какое-то!
Сказать о случившемся матери? Или носить эту новость в себе, ожидая, как со дня на день она начнет проявлять себя так активно, что сохранить ее в тайне уже не удастся.
К счастью, теперь для подобных откровений у нее была подруга Стася.
Станиславу Залесскую Наташа знала десять лет, училась вместе с ней в одной группе института. Правда, тогда они не дружили. На взгляд прилежной студентки Селивановой – девичья фамилия Наташи, – Стася была чересчур легкомысленна. В разгар сессии она могла пойти на дискотеку или на концерт эстрадной знаменитости, а потом на экзамене нахально пользоваться шпаргалкой. При том, что Залесская была девицей способной, знания хватала на лету и могла бы быть отличницей, а вместо этого едва тащилась на тройки.
Наташа была совсем в другом «клубе» – девушки в нем относились к учебе серьезно, лекций не пропускали и звались любительницами легкой жизни зубрилами.
Гулены – названные так зубрилами в отместку – вели себя возмутительно. Лекции прогуливали, шпаргалки прятали в таких местах, куда преподаватель-мужчина просто постеснялся бы заглянуть. Наташа посматривала на гулен с осуждением: что за специалисты из них получатся? Чего в жизни они смогут добиться?
Оказалось, что прежние Наташины мерки в нынешней взрослой жизни не годились. Легкомысленная Стася тем не менее оказалась хорошим специалистом и была уже заместителем директора крупной акционерной компании и владелицей косметического салона, где теперь работала Наташа.
Собственно, она пришла устраиваться в салон, не зная, что встретит там бывшую однокурсницу. Тем более что Стася бывала в салоне не так уж часто. Обычно с инспекцией. Заведующей в салоне числилась другая женщина.
Залесскую подчиненные называли между собой – хозяйка, а заведующую – почему-то мадам. Как в борделе, с усмешкой подумала Наташа.
– Селиванова, Наташка, какими судьбами? – закричала Стася, едва ее увидев.
– Станислава Игоревна, – пояснила заведующая, – мы давали объявление насчет визажиста, вот женщина и откликнулась.
– Иди, Маринка, погуляй, – кивнула ей Стася, – мы с моей однокурсницей поговорим.
Хотя заведующая сидела в своем кабинете, она по одному движению бровей Стаси подхватилась со своего места и чуть ли не кланяясь исчезла за дверью.
– Дисциплина у тебя железная, – улыбнулась Наташа.
Стася обратила к ней веселый взгляд.
– Гора с горой, а Магомет с Магометом, да? Давай поцелуемся, что ли, подружка? Ты же вроде уезжала.
– Решила вернуться, – сказала Наташа, пока без подробностей.
– А почему именно визажистом?
– Я курсы окончила. – Наташа протянула Стасе диплом. – Между прочим, работа мне нравится.
– Ну, кто бы сомневался. Одни пятерки. Хороших визажистов не много. А ты, как думаешь о себе, хороший визажист?
Буквально три месяца назад Наташа пожала бы плечами, в крайнем случае проблеяла бы: не знаю. А теперь уверенно произнесла:
– Хороший. Думаю, ты не пожалеешь.
– Ты замужем?
– Муж погиб. Три года назад.
– Сочувствую. Кажется, ты за него еще в институте выходила? Я помню. Такой белокурый худощавый юноша. Вы с ним смотрелись как два существа из другого мира.
– Хочешь сказать, не от мира сего?
Наташа совсем недавно уже провела ревизию своей прошлой жизни и потому откровениям Стаси не удивилась.
– Тогда казалось, – откровенно призналась та. – Но теперь ты смотришься вполне современно.
– Жизнь причесала.
– Что поделаешь, непричесанные идут в философы... Но надо жить дальше, подружка. Двадцать восемь лет. Как говорит моя мама, ВСЕГО. А мы думаем, УЖЕ... Конечно, я тебя беру. Сейчас Марину позовем. Пусть объяснит про график, зарплату – она у нас от выработки. Что потопаешь, то и полопаешь. Но на хлеб с маслом хватает. Сегодня вечером встретимся в кафешке? То, что раньше называлось «У Скруджа», а теперь – «Южные ночи».
К кафе Стася подъехала на своей «тойоте», и Наташа вдруг с удивлением подумала, что она тоже захотела иметь машину, чего прежде даже не приходило ей в голову. Оказывается, даже просто чего-то хотеть вовсе не каждому дано.
Ведь большинство людей думают, что хотеть просто. А выходит, это целая наука: надо знать не только что хотеть, но и как. То есть недостаточно хотеть звезду с неба, кто тебе ее даст, но если сказать себе, к примеру: я хочу такую машину, а для этого стану работать так, чтобы считаться лучшим визажистом города. И ко мне станут ходить состоятельные люди и платить за мой труд столько, что моя мечта станет явью...
Стася внимательно на нее посмотрела.
– У тебя не только внешность соответствует духу времени, но даже и взгляд. Вот именно, у тебя стал другим взгляд. Нет прежнего наива, зато есть понимание и осознание. – Она засмеялась. – Философствование заразительно. А я тоже успела сходить замуж, – сказала Стася и сделала официанту заказ от имени обеих. – А когда разошлась, фамилию вернула девичью. Чтобы и не вспоминать о черной странице своей жизни.
В отличие от Наташи Стася чувствовала себя как рыба в воде чуть ли не в любой области, о которой заходил разговор. И Наташа открывала для себя разностороннюю современную женщину, хотя прежде в институте ей казалось, что она как человек неинтересна.
Теперь Наташа недоумевала, почему она раньше так примитивно оценивала людей: учится хорошо – значит, интересный, целеустремленный человек. Учится плохо – о чем с ним можно говорить! Впрочем, оказалось, не только она. Стася призналась, что со студенческой поры считала Наташу скучной зубрилой.
– У меня, между прочим, своя теория, касающаяся происходящих с человеком неприятностей. Из всякого стресса надо немедленно выскакивать подобно резиновому мячику, – говорила она, – пока тебя не затянуло в трясину. Чем дольше ты в этой трясине будешь торчать, тем глубже тебя засосет. А значит, тем труднее будет выбраться. Так что свой развод я переживала... недели две. Тебе, конечно, такие сроки кажутся смехотворными. Ты у нас всегда была девушкой серьезной... Прости за бестактность, у тебя есть бойфренд?
– Ты невнимательно меня слушала, – заметила Наташа, – я же сказала, Костя погиб три года назад. О каком бойфренде могла идти речь?
Стася посмотрела на нее как на тяжелобольную.
– Хочешь сказать, ты оплакивала его все три года?! Ты же могла там и остаться!
– Где – там?
– В своем горе, где же еще. Тоска – тяжелая болезнь. И класть на ее алтарь лучшие годы?! Совсем ты себя не любишь, Селиванова!
– Рудина.
– Все равно не любишь. Надо же, три года! – все не могла успокоиться она.
– Считаешь, мне нужно было Костю сразу забыть?
– Почему – забыть? Я так не говорила. Но вспомни народный фольклор: на этом свете мы в гостях. Живым – живое. Главное не скорбь, а память...
И вот этой, такой непохожей на нее саму, женщине Наташа и рассказала о случившемся с ней, хотя после железнодорожных откровений дала себе слово больше никому о Валентине не говорить.
Против ожидания Стася не осудила ее, как Сан Саныч.
– Знаешь, я вроде легкомысленна и целенаправленна, а напролом в личной жизни идти никогда не могла. Я ведь почему развелась с Кириллом? Узнала, что у него есть другая женщина, собрала вещи и ушла. Мне все говорили, что за мужа надо бороться. Но любовь – это же не фронт и не революция. При чем здесь борьба?
– Тут уже и не о борьбе разговор, – напомнила Наташа, – борьбу я все равно проспала. Вернее, все, что могла, отдала без борьбы. Главное, не могу решить, как быть с ребенком?
Она выпалила эту фразу и замолчала: сообщила о ребенке, когда уже устроилась на работу. Но Стася о том даже не подумала.
– Ты беременна? Так это же здорово. Иметь ребенка от любимого человека...
– Честно говоря, я даже не уверена, что Валентина любила. Как-то произошло все так быстро... Как мне теперь кажется.
– Ну и что же. Главное, он тебе нравился в тот момент, когда ребенка вы зачали. Значит, должен получиться классный малыш. Признаюсь тебе по секрету: попадется более-менее приличный мужчина без дурной наследственности, рожу и раздумывать не стану. Ты не забыла, нам по двадцать восемь... Наташка, да при такой внешности, как у тебя, нужно обязательно рожать, и не одного, чтобы множить на земле красоту... Видишь, меня на высокий стиль потянуло. Если тебе помочь некому, предлагаю свое крепкое женское плечо... Эх, если бы ты приехала пораньше! Могла бы как мать-одиночка получить квартиру в доме, который мы скоро сдаем. Ну, да я что-нибудь придумаю!
– Погоди, торопыга, – рассмеялась Наташа; от слов Стаси, таких оптимистичных и, кажется, единственно верных, у нее сразу поднялось настроение. Действительно, нашла о чем печалиться. – Меня, кстати, и из родительского дома пока не гонят.
– Родительский дом! – безжалостно хмыкнула Стася. – В твоем возрасте пора уже свой дом иметь... Что примолкла, прикидываешь, сможешь ли ребенка содержать? Сможешь. Фирма окажет тебе спонсорскую помощь. В самом деле, чем поддерживать всякие там мертворожденные фонды, лучше улучшать генофонд страны с помощью таких вот красивых мамаш...
Она помолчала и осторожно спросила:
– А он знает?
– Нет, конечно, откуда. Я сама недавно узнала. Всего-то восемь недель...
– Уже восемь недель! Нет, Наташка, я в самом деле ужасно рада. Возьмешь меня крестной матерью?
– Возьму.
– Кстати, извини за вопрос, как у тебя с деньгами?
– Три штучки баксов есть на первое время, – смутилась Наташа.
– Не много. Я думала, вы там, вдали от дома, напали на золотую жилу.
– У нас было с Костей пять тысяч, так мы их вложили в дело, а наш компаньон все никак не расплатится. Ноет, подождите еще немного. И знаешь, я недавно прикинула, уже шесть лет прошло. Если бы мы эти деньги в банк положили, и то бы уже сколько процентов наросло.
– А кто он, если не секрет, этот компаньон?
– Мартьянов Олег. Он начинал одним из первых в городе делать окна из металлопластика.
– Олег Мартьянов – ваш должник? – изумилась Стася. – Не может отдать пять штук зеленых, пусть и с процентами?!
– Ну да, это все же не пять тысяч рублей. Сумма внушительная. Я не помню, где-то у меня его расписка валяется...
– «Расписка валяется», – повторила Стася. – Да если хочешь знать, Олег – один из самых богатых людей города!
– В самом деле? – растерянно переспросила Наташа. – Но он же два раза в год звонил нам и рассказывал, что у него опять возникли трудности то с доставкой, то с налоговой инспекцией, то еще с кем... Всякий раз плачется...
– Плачется! Все миллионеры плачутся. Их жаба душит. Берешь-то чужое, а отдавать надо свое... Жаль, что мы с тобой раньше не виделись, мы бы давно из него все до копеечки вытрясли. Никуда он не денется, все отдаст!
– Стася, а может, не надо? Что ты будешь ходить, просить...
Наташина однокурсница от души расхохоталась.
– Просить? Ты не права. Я с ним всего лишь поговорю. Ты точно знаешь, что расписка есть?
– Точно, я как раз вчера ее нашла. Уже подумывала, не выбросить ли? Ничего не значащий документ.
– Дурочка! Ничего не значащий. Вот увидишь, он не только тебе на дом эти деньги привезет, еще и извиняться будет и предлагать бесплатно окна поменять. Ты поговори с родителями. Может, им окна нужны?.. Послушай, у меня на примете есть один крутой мужичок... Может, тебе не придется и квартиру добывать. У него все есть. Кстати, кроме детей. А вдруг он тебе понравится?
– Что же ты сама за него не выйдешь?
– Подружка, – снисходительно отозвалась та. – У нас с тобой слишком разный вкус.
– Прямо слишком? – спросила уязвленная Наташа.
Только что Стася пела ей дифирамбы и вот уже проводит границу между собой и ею. Почему вдруг ей этот мужичок не подходит, а Наташе подойдет?
– В самом деле, – безмятежно ответила подруга. – Я, например, ни за что не вышла бы замуж за такого, как Константин.
– Почему?
– Потому, что он не борец. Теперь я вспомнила, что мне в нем не нравилось. Он плыл по течению, не пытаясь грести к какому-нибудь берегу...
Разве не странно, что Стася говорит почти те же слова, что недавно говорила себе Наташа?
– Все ему небось казалось, как Бальзаминову, что вот выедет из-за угла карета или что там еще случится, но непременно само собой, безо всякого вмешательства с его стороны... Одним словом, авосечник... Прости меня, Господи, о мертвых либо хорошо, либо ничего, а я разболталась... Ну, что ты вскочила?
Стася, сидевшая за столом, подбежала и усадила обратно в кресло поднявшуюся Наташу.
– Обиделась за Костю? Просто я его немного знала.
– А что же ты тогда стала нарочно вспоминать о нем: «высокий, худощавый»... – передразнила она. – Даже лоб стала морщить.
– Дела давно минувших дней, – смутилась Стася, – я вовсе не хотела тебе ничего такого говорить. Видишь, стерва какая, расстроила тебя!
– Ничего, – сухо сказала Наташа.
А ей с Костей было легко и покойно! Она могла бы так Стасе и сказать, но отчего-то промолчала. Покойно. Они и в самом деле никаких особых усилий не предпринимали. Жили в малосемейке, успокаивали себя тем, что вот Олег Мартьянов разбогатеет, расплатится с ними, купят они себе здесь же двухкомнатную квартиру, а там и о детях можно подумать...
Мечтатель, совсем как известный гоголевский герой. Но и в самом деле не стоит сейчас о том говорить. Эпоха маниловщины у нее прошла. И ждать от кого-то или чего-то милости Наташа теперь не будет.
Стася, как сказал бы Наташин братец, всякую ситуацию разруливала сама. Так было еще в институте. Чуть возникала какая заминка, ее практичный ум тут же находил выход. А Наташа ждала, когда ситуация застынет. То есть в какой-то момент времени перестанет меняться. Тогда можно будет не спеша что-то сделать.
Вот и не высказала никакого желания с тем крутым познакомиться. То ли ждала случая, когда что-то этакое произойдет само, то ли Валентин все еще стоял между ней и всеми остальными мужчинами Земли.
– В общем, знай, если у тебя с родными что-то не заладится, – заключила Стася, – ты можешь полностью на меня рассчитывать... А я посмотрю, как у тебя все пройдет, и себе ребеночка рожу. У тебя будет мальчик, у меня девочка. Вырастут – мы их поженим. И будем родственниками.
Наташа уже и думать забыла, что хотела избавиться от ребенка. Теперь в ней окрепла уверенность: ее ребенок должен жить! И ей уже не нужно было ни чье-то одобрение, ни обещание помощи, даже если это исходит от такой славной женщины, как Стася Залеская.
Правда, чтобы сообщить новость матери, Наташа промаялась неделю в попытке подобрать для этого нужные слова.
Наверное, со стороны это было смешно наблюдать. Она приходила, садилась подле матери. Если та перебирала, например, гречку, то помогала ей, собираясь с духом. Если мама смотрела телевизор, Наташа ждала рекламы, во время которой мама убирала звук, – ничего не получалось. Слова – у меня будет ребенок – никак не хотели сходить с языка.
Мама сама помогла ей, в одну из попыток дочери подбодрила:
– Ну, давай уж, говори.
И тогда Наташа выпалила:
– У меня будет ребенок.
Ни охов, ни вздохов, ни крика. Немного помолчали.
– Кто его отец? – скупо поинтересовалась мать.
– Главный механик той парфюмерной фабрики, на которой я прежде работала.
– Женат?