Она смутилась и замолчала. Чего вдруг разоткровенничалась с посторонним человеком? Но он и не подумал этому удивиться.
– Вы не поверите, институт и меня дисциплинирует, – кивнул он, будто соглашаясь с ее словами, – а я ведь перед армией техникум окончил. Монтажный. И знаете, мне это здорово помогло. В том смысле, что я служил механиком при танковой части, где у нас, между прочим, никакой дедовщины не было. Мне кажется, там, где люди занимаются делом, им не до разборок между новичками и «дедами». Говорят, в некоторых частях «деды» на зарядку в домашних тапочках ходят... Чего-то я отвлекся! В общем, я только пришел из армии, тут же в институт документы отнес. На механический факультет... Дед был больше всех счастлив. Он почему-то считал, что среднетехническое образование – это как бы пол-образования.
– А моя старшая сестра Лена окончила университет, факультет журналистики. Между прочим, одна из лучших в городе журналистов... Так вот, когда я получила диплом лицея, она ни словом не обмолвилась о том, что мне неплохо было бы получить высшее образование. Понимаете? Если бы она стала настаивать, я бы только посмеялась и решила, что «вышка» мне сто лет не нужна. А тут... меня задело: значит, думаю, она считает, что с меня вполне среднетехнического хватит, или, думаю, уверена, что институт мне не по зубам? И хотя поступление в институт для меня ни с какими трудностями не было связано, я решила учиться на отлично. Пусть посмотрит, что и я кое-что могу...
– Может, она просто любит вас с любым образованием? – пошутил Сергей.
– Скорее всего так и есть, – согласилась Галя, мимоходом удивляясь, что откровенничает с Сергеем. Ведь даже самой себе она не признавалась в том, что за импульсы ею двигали. – Как вы думаете, это оттого, что я тщеславна?
– Думаю, что вы, в свою очередь, тоже любите свою старшую сестру и хотите, чтобы она вами гордилась. Кстати, что она сказала насчет вашего поступления в институт?
Галя покраснела.
– Я ей еще ничего не сказала... Сначала хотела сдать сессию и показать ей зачетку, понимаете?
Но Сергей не успел ей ответить, потому что как раз в это время его племянница с силой воткнула в мороженое ложку и опрокинула вазочку с вареньем на себя.
– Не, Настя, ну ты вообще... – растерянно развел руками Сергей. – Как же мы по городу с тобой пойдем в таком платье?
– Ничего страшного, сейчас мы все исправим!
Галя взяла девочку за руку и отправилась с ней в женский туалет, чтобы смыть с платья Насти мороженое.
– Ты любишь своего дядю Сережу? – спросила она у девочки.
– Люблю, – призналась она, – дядя Сережа добрый. Он всегда покупает мне игрушки, а мама говорит, денег нет...
Когда они вышли, Сергей с Тошкой уже ждали их у выхода.
– Мы решили пойти попрыгать на батуте, – объявил им Сергей. – Толя согласился.
– Еще бы, – с некоторым разочарованием хмыкнула Галя. Ей хотелось бы подольше пообщаться с Сергеем, но она при всем желании не могла выглядеть так же современно и никогда не решилась бы сама назначить свидание парню.
Но зря она печалилась. Когда дети с увлечением стали прыгать на надувном жирафе, Сергей сам предложил ей:
– Галочка, а почему бы нам с вами не встретиться без наших племянников и не пойти куда-нибудь? Может, в кино? Знаете, мне почему-то все время хочется купить воздушной кукурузы и кока-колы, чтобы поставить их в углубление на ручке и весь фильм хрустеть. Одному мне было неудобно, но если бы вы согласились...
– Я согласна! – улыбнулась Галя и подумала, что Сережа не так уж и не прав. Насчет схожести вкусов. Ей тоже давно этого хотелось.
Елена
Галина
– Вы не поверите, институт и меня дисциплинирует, – кивнул он, будто соглашаясь с ее словами, – а я ведь перед армией техникум окончил. Монтажный. И знаете, мне это здорово помогло. В том смысле, что я служил механиком при танковой части, где у нас, между прочим, никакой дедовщины не было. Мне кажется, там, где люди занимаются делом, им не до разборок между новичками и «дедами». Говорят, в некоторых частях «деды» на зарядку в домашних тапочках ходят... Чего-то я отвлекся! В общем, я только пришел из армии, тут же в институт документы отнес. На механический факультет... Дед был больше всех счастлив. Он почему-то считал, что среднетехническое образование – это как бы пол-образования.
– А моя старшая сестра Лена окончила университет, факультет журналистики. Между прочим, одна из лучших в городе журналистов... Так вот, когда я получила диплом лицея, она ни словом не обмолвилась о том, что мне неплохо было бы получить высшее образование. Понимаете? Если бы она стала настаивать, я бы только посмеялась и решила, что «вышка» мне сто лет не нужна. А тут... меня задело: значит, думаю, она считает, что с меня вполне среднетехнического хватит, или, думаю, уверена, что институт мне не по зубам? И хотя поступление в институт для меня ни с какими трудностями не было связано, я решила учиться на отлично. Пусть посмотрит, что и я кое-что могу...
– Может, она просто любит вас с любым образованием? – пошутил Сергей.
– Скорее всего так и есть, – согласилась Галя, мимоходом удивляясь, что откровенничает с Сергеем. Ведь даже самой себе она не признавалась в том, что за импульсы ею двигали. – Как вы думаете, это оттого, что я тщеславна?
– Думаю, что вы, в свою очередь, тоже любите свою старшую сестру и хотите, чтобы она вами гордилась. Кстати, что она сказала насчет вашего поступления в институт?
Галя покраснела.
– Я ей еще ничего не сказала... Сначала хотела сдать сессию и показать ей зачетку, понимаете?
Но Сергей не успел ей ответить, потому что как раз в это время его племянница с силой воткнула в мороженое ложку и опрокинула вазочку с вареньем на себя.
– Не, Настя, ну ты вообще... – растерянно развел руками Сергей. – Как же мы по городу с тобой пойдем в таком платье?
– Ничего страшного, сейчас мы все исправим!
Галя взяла девочку за руку и отправилась с ней в женский туалет, чтобы смыть с платья Насти мороженое.
– Ты любишь своего дядю Сережу? – спросила она у девочки.
– Люблю, – призналась она, – дядя Сережа добрый. Он всегда покупает мне игрушки, а мама говорит, денег нет...
Когда они вышли, Сергей с Тошкой уже ждали их у выхода.
– Мы решили пойти попрыгать на батуте, – объявил им Сергей. – Толя согласился.
– Еще бы, – с некоторым разочарованием хмыкнула Галя. Ей хотелось бы подольше пообщаться с Сергеем, но она при всем желании не могла выглядеть так же современно и никогда не решилась бы сама назначить свидание парню.
Но зря она печалилась. Когда дети с увлечением стали прыгать на надувном жирафе, Сергей сам предложил ей:
– Галочка, а почему бы нам с вами не встретиться без наших племянников и не пойти куда-нибудь? Может, в кино? Знаете, мне почему-то все время хочется купить воздушной кукурузы и кока-колы, чтобы поставить их в углубление на ручке и весь фильм хрустеть. Одному мне было неудобно, но если бы вы согласились...
– Я согласна! – улыбнулась Галя и подумала, что Сережа не так уж и не прав. Насчет схожести вкусов. Ей тоже давно этого хотелось.
Елена
Я стояла в прихожей, собираясь выйти из дома, когда мне на сотовый телефон позвонил Забалуев и, не здороваясь, сказал:
– Эй, на «Варяге»!
– В каком смысле? – неприязненно отозвалась я.
– В том смысле, что идем ко дну, но не сдаемся?
– То, что идем ко дну, это точно, – мрачно согласилась я.
– А ведь я по-прежнему единственный, кто сможет вам помочь.
– Заплатить полмиллиона долларов?
– Сколько – это мое дело, но то, что вопрос решится, вне сомнения.
Я молчала. За два месяца кошмара моя уверенность в том, что мы обойдемся и без помощи Забалуева, существенно поколебалась. Ни Женя, ни я не знали покоя. К нам приходили домой какие-то кавказского вида мужчины с сумрачными лицами, и Женя выходил с ними поговорить. В один из таких выходов он вернулся домой с разбитым лицом и тупо смотрел в потолок, почти не обращая внимания на мою суету вокруг него с полотенцем, в которое я завернула лед.
Случалось на звонки выходить мне. Я кричала на этих «пришельцев», не заботясь о том, что меня услышат соседи.
– Убирайтесь! Оставьте нас в покое!
– Пусть твой муж заплатит долги, – говорили они, – и мы никогда не придем к вам.
– Если бы у него были деньги, разве он не отдал бы их вам, чтобы прекратить этот кошмар?!
– Это его проблемы, – высокомерно заявляли они.
И тогда я начинала уговаривать себя принять предложение Забалуева, раз уж нет другого выхода. Пару раз я уже протягивала руку к трубке, но всякий раз отдергивала ее. Нет, я не могу! Мне казалось, что наше положение и так исправится. Каким-нибудь образом. Женя что-нибудь придумает. Но становилось только хуже.
Теперь вот Забалуев позвонил сам.
– Скажите, – я сглотнула стоявший в горле ком; хорошо, что дома никого не было, Женя сегодня сам предложил отвести Толю в садик, – а не можем мы с вами встретиться где-нибудь...
– В другом городе? – подхватил он. – Надо же, у нас с вами мысли сходятся. И в самом деле, мы с вами слишком видные фигуры, чтобы наша встреча осталась для кого-нибудь тайной. Почему бы и нет? Я позвоню вашему шефу, скажу, что уезжаю на пару дней в Череповец и могу за счет своей фирмы отвезти туда вашего журналиста. Того самого, кто написал обо мне известный очерк. Отзывы о нем прекрасные – кстати, я нисколько не кривлю душой, мне и самому понравилось. Я даже подумал: однако, может, я не так уж и плох?.. Вот я и предложу вашему редактору описать меня за работой. Удачная мысль, правда? Это уже не сухие цифры и строчки...
Его оживление подействовало на меня не лучшим образом, но я больше не могла смотреть на муки своего мужа, который за короткое время превратился не то в зомби, не то в биоробота – словом, производил впечатление человека, не вполне психически здорового.
Он ходил по дому, глядя прямо перед собой, почти не замечал нас с сыном, что-то шептал себе под нос или целыми днями лежал, бессмысленно глядя в потолок.
Словом, когда позвонил Забалуев, я почти созрела и сопротивлялась лишь из нежелания вот так просто уступать нажиму судьбы, уговаривая себя, что мы могли бы еще немножко подождать, а потом стала рассказывать себе сказку о том, что вдруг Юрий Иннокентьевич проявит себя истинным джентльменом и не станет от меня ничего требовать. Что, конечно же, было еще глупее.
Хоть и говорят, что труден только первый шаг, а попробуй его сделать. Особенно если у тебя достаточно твердые моральные принципы. Как бы ни говорили иные о том, будто в народе их давно нет...
Ночь стоимостью в полмиллиона долларов! Это тебе не сто и не двести баксов, и даже не тысяча – будто бы столько платили в нашем городе самым дорогим шлюхам. Так я над собой издевалась, но мужу успела сказать, что уезжаю в командировку.
По-моему, он толком не вник в мои слова. Только задумчиво кивнул.
И я поехала. А точнее, полетела. Бизнес-классом. При этом презирая и себя, и Забалуева, и работу Евгения, в которой он оказался так безуспешен... В эти дни даже мое отношение к мужу переменилось. Причем это было отношение не к мужчине-неудачнику, а к тому, кто не смог защитить свою семью от такого удара.
Я никогда не думала, что подобная тяжесть падет на мои плечи. Мне казалось, что настоящий мужчина просто обязан был свою жену от подобного шага как-то уберечь...
До сих пор я ведь никогда не требовала от него ни дорогих подарков, ни крутых поездок за границу. Словом, он никак не мог сказать, что деньги потратил на мои капризы.
Значит, во всем был виноват только он! Это из-за него я сейчас летела с чужим мужчиной в другой город, чтобы продать себя так дорого, как только можно себе представить!
Теперь причитать над своей горькой долей было поздно, потому по дурацкой поговорке: расслабься и прими как удовольствие – я решила задвинуть свою гордость куда подальше и вести себя как ни в чем не бывало. Пусть Забалуев думает обо мне что хочет! Как я вычитала в словаре Даля, бывает и так: сегодня в чести, а завтра – свиней пасти.
Правда, Юрий Иннокентьевич ни словом, ни намеком не дал понять, что мы летим в другой город... потрахаться! Смешно сказать. И в самом деле, чего говорить о том, что и так само собой разумеется.
У проходившей мимо стюардессы с тележки с напитками я взяла бокал красного вина, достала из сумки две груши, одну из которых положила на стол Забалуеву, и стала потихоньку попивать, рассеянно взглядывая в иллюминатор на будто неподвижные облака.
Забалуев посматривал на меня с интересом и ничего не говорил, только едва заметно усмехался.
– Что, нравится? – поинтересовалась я.
– Очень, – теперь уже открыто ухмыльнулся он. – Высший пилотаж! Ай да Юрик, ай да сукин сын! Есть женщины, которых уговорить невозможно, тогда что нужно сделать?
– Что? – глупо переспросила я.
– Создать для них безвыходную ситуацию.
– Вы хотите сказать, что обманули меня? – метнулась в голове шальная мысль, тут же вырвавшаяся на свободу в виде этой беспомощной фразы.
– Обижаете, госпожа Рагозина. Разве не вы писали в своем очерке, что Забалуев всегда держит данное слово? Вот увидите, через два дня счастливый муж заключит вас в свои любящие объятия...
Два дня! Да кончатся ли они когда-нибудь, если даже самолет, вместо того чтобы мчаться по небу, ползет, словно доисторическая «этажерка»! И какими глазами я посмотрю на своего мужа, когда все это наконец кончится?
– Теперь куда, в гостиницу? – ехидно поинтересовалась я, когда мы, выйдя из здания аэропорта, сели в такси.
– Нет, Елена Михайловна. – Забалуев посмотрел на меня даже с негодованием: мол, как я могла такое подумать, только одно на уме! – Сначала мы с вами поедем на металлургический комбинат. У вас фотоаппарат с собой? На отдых нам с вами еще надо заработать.
– Фотоаппарат? – обалдело переспросила я. – Нет, а что, надо было взять?
– Конечно же! Я как чувствовал. Прихватил свой.
Он открыл кейс и передал мне дорогущий – я знала эту марку – цифровой фотоаппарат. А ведь я собиралась объяснить ему, что у нас в газете есть фотокорреспондент и корреспонденты пишущие обычно ничего не фотографируют. Им бы записать то, что слышат!.. Но он же с нами не летит! В другие-то края. Да и с таким фотоаппаратом никакого особого умения не нужно было. Нажимай себе на кнопку, и все.
– Думаете, я смогу еще и материал в газету привезти? – удивилась я.
В самом деле, мое будущее грехопадение настолько затмило мой разум, что я даже не подумала о выполнении своего профессионального долга. Ведь и редактор выдавал мне свои напутствия. Но мне казалось, на самом деле он от меня никакого репортажа не ждет, а прекрасно знает, куда и зачем я лечу с Забалуевым.
– А разве вашим читателям не будет интересно знать, откуда наш край получает больше половины всего металла?
Мне стало стыдно: журналистка, называется! Если перевернуть ситуацию с ног на голову, меня, пожалуй, можно было бы упрекнуть в том, что я только о сексе и думаю.
На самом деле комбинат произвел на меня огромное впечатление. Я с удовольствием щелкала объективом, разговаривала с работниками комбината и сменила вторую пленку в диктофоне. Хорошо, хоть его по привычке я прихватила с собой.
Работа позволила мне забыть, зачем я сюда приехала, и только в два часа дня мы наконец освободились, чтобы отправиться на обед в небольшой уютный ресторанчик. А потом поехали на машине, выделенной нам главным «сбытчиком» комбината, – она возила за нами наши дорожные сумки, – в гостиницу.
Забалуев взял для меня одноместный номер, а для себя – люкс, пояснив при этом, что его номер – для нас обоих, а свой номер я буду использовать лишь как гардеробную комнату.
– И кроме того, для всех интересующихся, разные номера у нас – прекрасное алиби, – добавил он. – Правда, я умный?
– Правда, – кивнула я, наблюдая, как он одной рукой сгребает наши сумки.
Поневоле я опять обратила внимание, как ходят под пиджаком его мускулы. Штангой в юности занимался, что ли? И вообще стала потихоньку разглядывать того, кого я была «обречена судьбою властной» взять себе в любовники.
– Я же понимаю, что ты пока еще не привыкла, – шепнул он, когда мы заполняли карточки, – зайдешь, разберешь свои вещи, и ко мне, а я пока закажу в номер десерт. По-моему, сегодня мы заслужили свой отдых.
У меня предательски дрогнуло сердце. Я мысленно окрестила свое настроение так: «Приближается время расплаты!»
Но потом я прикрикнула на саму себя: «Перестань! Все равно отступать поздно, да и вряд ли он по натуре садист, пытает женщин в постели, потому и подступает к ним таким нетрадиционным методом. Может, он комплексует по какому-нибудь поводу? Например, имеет на теле уродующий шрам. Или смешную татуировку на интересном месте...»
Мысленно посмеявшись над Забалуевым, я потихоньку пришла в себя.
Как-то особо украшать себя не стала. У меня имелось в гардеробе вечернее платье, но я посчитала излишним наряжаться, идя на предательство. Потому я надела хлопчатобумажные белые брючки и голубой свитерок, который мне был к лицу. Совсем уж превращать себя в чучело не хотелось. Все хорошо в меру.
А вообще я напоминала самой себе взрослую Алису, попавшую во взрослое же Зазеркалье. Что я делала! Почему следовала законам этого самого Зазеркалья? Почему не останавливалась, а шла в пасть к удаву, точно зачарованный им кролик?
Может, кому-то мои сентенции показались бы смешными: подумаешь, ради спасения своей семьи переспать с мужчиной, притом не из самых неприятных. А если точнее, с мужчиной интересным, на которого я, не будь замужем, вполне могла бы обратить внимание.
Но это у меня было, видимо, тоже на генном уровне: семья – это свято. Муж – единственный мужчина. Заводить любовника – не для меня. И если бы не это безвыходное положение, я ни за что не стала бы изменять своим принципам.
– Прекрасно! – встретил меня восхищенным возгласом Забалуев. – Какой миленький домашний костюмчик. Я боялся, что ты наденешь вечернее платье и будешь такая отстраненно-холодная, как на официальном приеме!
Он усадил меня на стул за накрытым столом и предложил:
– Первым делом пьем на брудершафт, потому что, если ты и теперь будешь обращаться ко мне на вы, я просто не буду знать, что делать!
Впрочем, в его словах я усомнилась, потому что Забалуев, я думаю, всегда знал и знает, что делать. Например, несмотря на восторженную дань моему домашнему виду, сам Юрий Иннокентьевич был одет в смокинг... с бабочкой! Но при этом он вовсе не казался холодным и официальным. Меня забавляло несоответствие нашего одеяния. Настолько, что в какой-то момент я вообразила, будто смогу быть хозяйкой положения и, кто знает, может, сумею избегнуть того, чего мне так откровенно не хотелось делать.
Ничто так не изматывает человека, как ожидание. Мы сидели за столом, Забалуев ухаживал за мной, рассказывал анекдоты – он знал уйму анекдотов – и при этом постоянно украдкой наблюдал за мной. Под его взглядами я напоминала себе наколотую на лист бабочку, которую изучает хорошо знакомый с разновидностями бабочек биолог.
А я никак не могла расслабиться и, наверное, походила на смертника, так долго ждущего смертной казни в своей одиночной камере, что уже и сам призывает этот последний день, чтобы все скорее закончилось.
Интересно, он отдаст распоряжение насчет моего мужа, когда мы вернемся на родную землю, или он это уже сделал перед нашим отъездом?
Я поймала себя на том, что, сидя за столом, ломаю пальцы, да еще с хрустом. Такого я никогда прежде не делала. Определенно в последнее время что-то случилось с моими нервами.
Да и как такому было не случиться? Час за часом я наблюдала, как мучается, тщетно ищет выход мой муж. Час за часом я боролась с собой, запретив себе думать, что этот самый выход в моей власти. Час за часом я набиралась мужества, чтобы решиться и ответить согласием на непристойное предложение Юрия Иннокентьевича...
– ...В коридоре финансовой академии лежит пьяный. Проходит мимо него декан. «Студент?» – «Студент!» – «Какой курс?» – «Двадцать семь рублей восемьдесят две копейки!»
Забалуев хохотнул и вопросительно посмотрел на меня. Он заметил, что я отвлеклась, и я тут же поспешила вернуться обратно.
– Вы просто кладезь анекдотов.
– Так, – протянул он, – придется принимать радикальные меры.
– Какие? – сразу испугалась я.
– Пить на брудершафт и целоваться. Недаром говорят, что хуже всего ждать и догонять...
Он поднялся из-за стола и с бокалами в руках стал приближаться ко мне. Я тоже встала. Он заставил меня согнуть руку в локте. И выпить. А потом так поцеловал, что у меня потемнело в глазах. Я и не ожидала от себя подобной реакции. Даже сердце забилось словно в горле.
Продолжая меня обнимать, он грудью стал осторожно вытеснять меня в спальню, где уже была расстелена кровать и горел ночник.
– Только учти, – сказала я хриплым от волнения голосом, – одна ночь и есть одна ночь! Ты же не будешь считать, что я тебе обязана по гроб жизни? Я никогда не соглашусь быть твоей штатной любовницей!..
– Если хотите, чтобы Бог смеялся, расскажите ему о своих планах! – пробормотал он, как мне показалось, некстати.
Дальше я уже ничего не соображала. По крайней мере настолько, чтобы последующими событиями руководить. Я просто отдалась на волю его рук и губ.
Думаю, это был гипноз, потому что до сего времени я ничего подобного не чувствовала, то есть не знала, что в какой-то момент можно настолько слиться с мужчиной, что больше не принадлежать себе.
Сначала меня сотрясала дрожь и я кого-то призывала себе на помощь. Помочь в чем? В попытке сохранить остатки самообладания? Потом я провалилась в другой мир, до сего времени мне не доступный. Мир-помрачение.
Все мои планы – не увлекаться, противостоять, быть холодной, исполнять только обещанное – полетели в тартарары. Что там я пыталась Юрию втолковать? Что одна ночь есть одна ночь? Думала, глупая, что дело в количестве. Оказалось, и одну ночь провести можно по-разному. Так, что она может стать единственной. В смысле невозможности вот такую повторить.
Кажется, после перенесенного взрыва чувств я что-то ела в постели – Юрий принес мне поднос.
А перед этим я уверяла, будто я не ем ночью, и уплетала за обе щеки все, чем он меня кормил.
Потом я не помню, как уснула. И опять он проснулся первый, чтобы растормошить меня.
– Ленок, вставай, мы, кажется, проспали... То есть можно, конечно, сдать эти билеты и взять на более позднее время...
– Нет-нет, поедем, – лихорадочно заговорила я, – вот увидишь, как быстро я соберусь!
Я и в самом деле собралась быстро, но все еще с нездоровым возбуждением – мне казалось, что именно так человек отходит от наркоза.
Почему-то в самолете я не могла поднять на него глаза, мне было больно на него смотреть. Я боялась, что еще немного, и я больше никогда не буду принадлежать себе, а ведь у меня есть сын и муж, и у него есть семья...
О чем я вдруг заговорила? Когда женщина напоминает себе, что у нее есть семья, значит, она допускает такое состояние души, когда обо всем этом забывают?!
Мне стало тревожно и даже страшно. Словом, в моей душе начался такой раздрай, что я просто-таки усилием воли заставила себя вернуться в настоящее время.
Я не могла, не имела права позволить себе не то что таких чувств, но даже таких мыслей. Что это со мной? Что за африканская страсть и неужели все женщины проходят через это?!
Скорее всего нет. Многие даже не представляют себе – совсем как я недавно, – какие эмоции можно испытывать в те моменты, когда кто-то проникнет так глубоко в твою душу, что касается некоего заветного уголка, где дремлют темные инстинкты и где человек может потеряться, переставая властвовать над собой...
К счастью, Юрий меня и не тормошил. Наверное, он тоже был под впечатлением прошедшей ночи, потому что был непривычно молчалив и поглядывал на меня задумчиво, с удивлением, как если бы и его самого что-то застало врасплох.
Уже перед посадкой я заснула – как провалилась в яму, и когда мы приземлились, он не сразу стал меня будить, так что я проснулась от его взгляда.
– Мы прибыли.
Он чуть заметно улыбнулся, кивая на последних проходивших мимо нас пассажиров.
Помог мне подняться. Опять сгреб одной рукой наши дорожные сумки и повел к трапу, осторожно поддерживая под локоть, как будто я была хрустальной.
На трапе – мы выходили последними – он произнес:
– Спасибо тебе, Ленок. – Он так на свой лад переделывал мое имя. – Ей-богу, такая ночь стоит полмиллиона!
Я смутилась, а значит, полностью пришла в себя.
Конечно, я понимала, что он доставал эти деньги не из своего кошелька. И даже не из кейса со сложенными в нем банковскими упаковками. В большом бизнесе вовсе не обязательно при всякой сделке пользоваться наличными. Порой бизнесмену достаточно короткой фразы, чтобы все решилось. Но для моего мужа, для нашей семьи была озвучена именно эта цифра – полмиллиона. Неужели это мое предприятие способствовало тому, что Евгений сможет продолжать свою работу и над его головой больше не висит дамоклов меч страшного долга?
А еще мне вдруг подумалось: а как отразился этот поступок на бизнесе самого Юрия Забалуева?
– Эй, на «Варяге»!
– В каком смысле? – неприязненно отозвалась я.
– В том смысле, что идем ко дну, но не сдаемся?
– То, что идем ко дну, это точно, – мрачно согласилась я.
– А ведь я по-прежнему единственный, кто сможет вам помочь.
– Заплатить полмиллиона долларов?
– Сколько – это мое дело, но то, что вопрос решится, вне сомнения.
Я молчала. За два месяца кошмара моя уверенность в том, что мы обойдемся и без помощи Забалуева, существенно поколебалась. Ни Женя, ни я не знали покоя. К нам приходили домой какие-то кавказского вида мужчины с сумрачными лицами, и Женя выходил с ними поговорить. В один из таких выходов он вернулся домой с разбитым лицом и тупо смотрел в потолок, почти не обращая внимания на мою суету вокруг него с полотенцем, в которое я завернула лед.
Случалось на звонки выходить мне. Я кричала на этих «пришельцев», не заботясь о том, что меня услышат соседи.
– Убирайтесь! Оставьте нас в покое!
– Пусть твой муж заплатит долги, – говорили они, – и мы никогда не придем к вам.
– Если бы у него были деньги, разве он не отдал бы их вам, чтобы прекратить этот кошмар?!
– Это его проблемы, – высокомерно заявляли они.
И тогда я начинала уговаривать себя принять предложение Забалуева, раз уж нет другого выхода. Пару раз я уже протягивала руку к трубке, но всякий раз отдергивала ее. Нет, я не могу! Мне казалось, что наше положение и так исправится. Каким-нибудь образом. Женя что-нибудь придумает. Но становилось только хуже.
Теперь вот Забалуев позвонил сам.
– Скажите, – я сглотнула стоявший в горле ком; хорошо, что дома никого не было, Женя сегодня сам предложил отвести Толю в садик, – а не можем мы с вами встретиться где-нибудь...
– В другом городе? – подхватил он. – Надо же, у нас с вами мысли сходятся. И в самом деле, мы с вами слишком видные фигуры, чтобы наша встреча осталась для кого-нибудь тайной. Почему бы и нет? Я позвоню вашему шефу, скажу, что уезжаю на пару дней в Череповец и могу за счет своей фирмы отвезти туда вашего журналиста. Того самого, кто написал обо мне известный очерк. Отзывы о нем прекрасные – кстати, я нисколько не кривлю душой, мне и самому понравилось. Я даже подумал: однако, может, я не так уж и плох?.. Вот я и предложу вашему редактору описать меня за работой. Удачная мысль, правда? Это уже не сухие цифры и строчки...
Его оживление подействовало на меня не лучшим образом, но я больше не могла смотреть на муки своего мужа, который за короткое время превратился не то в зомби, не то в биоробота – словом, производил впечатление человека, не вполне психически здорового.
Он ходил по дому, глядя прямо перед собой, почти не замечал нас с сыном, что-то шептал себе под нос или целыми днями лежал, бессмысленно глядя в потолок.
Словом, когда позвонил Забалуев, я почти созрела и сопротивлялась лишь из нежелания вот так просто уступать нажиму судьбы, уговаривая себя, что мы могли бы еще немножко подождать, а потом стала рассказывать себе сказку о том, что вдруг Юрий Иннокентьевич проявит себя истинным джентльменом и не станет от меня ничего требовать. Что, конечно же, было еще глупее.
Хоть и говорят, что труден только первый шаг, а попробуй его сделать. Особенно если у тебя достаточно твердые моральные принципы. Как бы ни говорили иные о том, будто в народе их давно нет...
Ночь стоимостью в полмиллиона долларов! Это тебе не сто и не двести баксов, и даже не тысяча – будто бы столько платили в нашем городе самым дорогим шлюхам. Так я над собой издевалась, но мужу успела сказать, что уезжаю в командировку.
По-моему, он толком не вник в мои слова. Только задумчиво кивнул.
И я поехала. А точнее, полетела. Бизнес-классом. При этом презирая и себя, и Забалуева, и работу Евгения, в которой он оказался так безуспешен... В эти дни даже мое отношение к мужу переменилось. Причем это было отношение не к мужчине-неудачнику, а к тому, кто не смог защитить свою семью от такого удара.
Я никогда не думала, что подобная тяжесть падет на мои плечи. Мне казалось, что настоящий мужчина просто обязан был свою жену от подобного шага как-то уберечь...
До сих пор я ведь никогда не требовала от него ни дорогих подарков, ни крутых поездок за границу. Словом, он никак не мог сказать, что деньги потратил на мои капризы.
Значит, во всем был виноват только он! Это из-за него я сейчас летела с чужим мужчиной в другой город, чтобы продать себя так дорого, как только можно себе представить!
Теперь причитать над своей горькой долей было поздно, потому по дурацкой поговорке: расслабься и прими как удовольствие – я решила задвинуть свою гордость куда подальше и вести себя как ни в чем не бывало. Пусть Забалуев думает обо мне что хочет! Как я вычитала в словаре Даля, бывает и так: сегодня в чести, а завтра – свиней пасти.
Правда, Юрий Иннокентьевич ни словом, ни намеком не дал понять, что мы летим в другой город... потрахаться! Смешно сказать. И в самом деле, чего говорить о том, что и так само собой разумеется.
У проходившей мимо стюардессы с тележки с напитками я взяла бокал красного вина, достала из сумки две груши, одну из которых положила на стол Забалуеву, и стала потихоньку попивать, рассеянно взглядывая в иллюминатор на будто неподвижные облака.
Забалуев посматривал на меня с интересом и ничего не говорил, только едва заметно усмехался.
– Что, нравится? – поинтересовалась я.
– Очень, – теперь уже открыто ухмыльнулся он. – Высший пилотаж! Ай да Юрик, ай да сукин сын! Есть женщины, которых уговорить невозможно, тогда что нужно сделать?
– Что? – глупо переспросила я.
– Создать для них безвыходную ситуацию.
– Вы хотите сказать, что обманули меня? – метнулась в голове шальная мысль, тут же вырвавшаяся на свободу в виде этой беспомощной фразы.
– Обижаете, госпожа Рагозина. Разве не вы писали в своем очерке, что Забалуев всегда держит данное слово? Вот увидите, через два дня счастливый муж заключит вас в свои любящие объятия...
Два дня! Да кончатся ли они когда-нибудь, если даже самолет, вместо того чтобы мчаться по небу, ползет, словно доисторическая «этажерка»! И какими глазами я посмотрю на своего мужа, когда все это наконец кончится?
– Теперь куда, в гостиницу? – ехидно поинтересовалась я, когда мы, выйдя из здания аэропорта, сели в такси.
– Нет, Елена Михайловна. – Забалуев посмотрел на меня даже с негодованием: мол, как я могла такое подумать, только одно на уме! – Сначала мы с вами поедем на металлургический комбинат. У вас фотоаппарат с собой? На отдых нам с вами еще надо заработать.
– Фотоаппарат? – обалдело переспросила я. – Нет, а что, надо было взять?
– Конечно же! Я как чувствовал. Прихватил свой.
Он открыл кейс и передал мне дорогущий – я знала эту марку – цифровой фотоаппарат. А ведь я собиралась объяснить ему, что у нас в газете есть фотокорреспондент и корреспонденты пишущие обычно ничего не фотографируют. Им бы записать то, что слышат!.. Но он же с нами не летит! В другие-то края. Да и с таким фотоаппаратом никакого особого умения не нужно было. Нажимай себе на кнопку, и все.
– Думаете, я смогу еще и материал в газету привезти? – удивилась я.
В самом деле, мое будущее грехопадение настолько затмило мой разум, что я даже не подумала о выполнении своего профессионального долга. Ведь и редактор выдавал мне свои напутствия. Но мне казалось, на самом деле он от меня никакого репортажа не ждет, а прекрасно знает, куда и зачем я лечу с Забалуевым.
– А разве вашим читателям не будет интересно знать, откуда наш край получает больше половины всего металла?
Мне стало стыдно: журналистка, называется! Если перевернуть ситуацию с ног на голову, меня, пожалуй, можно было бы упрекнуть в том, что я только о сексе и думаю.
На самом деле комбинат произвел на меня огромное впечатление. Я с удовольствием щелкала объективом, разговаривала с работниками комбината и сменила вторую пленку в диктофоне. Хорошо, хоть его по привычке я прихватила с собой.
Работа позволила мне забыть, зачем я сюда приехала, и только в два часа дня мы наконец освободились, чтобы отправиться на обед в небольшой уютный ресторанчик. А потом поехали на машине, выделенной нам главным «сбытчиком» комбината, – она возила за нами наши дорожные сумки, – в гостиницу.
Забалуев взял для меня одноместный номер, а для себя – люкс, пояснив при этом, что его номер – для нас обоих, а свой номер я буду использовать лишь как гардеробную комнату.
– И кроме того, для всех интересующихся, разные номера у нас – прекрасное алиби, – добавил он. – Правда, я умный?
– Правда, – кивнула я, наблюдая, как он одной рукой сгребает наши сумки.
Поневоле я опять обратила внимание, как ходят под пиджаком его мускулы. Штангой в юности занимался, что ли? И вообще стала потихоньку разглядывать того, кого я была «обречена судьбою властной» взять себе в любовники.
– Я же понимаю, что ты пока еще не привыкла, – шепнул он, когда мы заполняли карточки, – зайдешь, разберешь свои вещи, и ко мне, а я пока закажу в номер десерт. По-моему, сегодня мы заслужили свой отдых.
У меня предательски дрогнуло сердце. Я мысленно окрестила свое настроение так: «Приближается время расплаты!»
Но потом я прикрикнула на саму себя: «Перестань! Все равно отступать поздно, да и вряд ли он по натуре садист, пытает женщин в постели, потому и подступает к ним таким нетрадиционным методом. Может, он комплексует по какому-нибудь поводу? Например, имеет на теле уродующий шрам. Или смешную татуировку на интересном месте...»
Мысленно посмеявшись над Забалуевым, я потихоньку пришла в себя.
Как-то особо украшать себя не стала. У меня имелось в гардеробе вечернее платье, но я посчитала излишним наряжаться, идя на предательство. Потому я надела хлопчатобумажные белые брючки и голубой свитерок, который мне был к лицу. Совсем уж превращать себя в чучело не хотелось. Все хорошо в меру.
А вообще я напоминала самой себе взрослую Алису, попавшую во взрослое же Зазеркалье. Что я делала! Почему следовала законам этого самого Зазеркалья? Почему не останавливалась, а шла в пасть к удаву, точно зачарованный им кролик?
Может, кому-то мои сентенции показались бы смешными: подумаешь, ради спасения своей семьи переспать с мужчиной, притом не из самых неприятных. А если точнее, с мужчиной интересным, на которого я, не будь замужем, вполне могла бы обратить внимание.
Но это у меня было, видимо, тоже на генном уровне: семья – это свято. Муж – единственный мужчина. Заводить любовника – не для меня. И если бы не это безвыходное положение, я ни за что не стала бы изменять своим принципам.
– Прекрасно! – встретил меня восхищенным возгласом Забалуев. – Какой миленький домашний костюмчик. Я боялся, что ты наденешь вечернее платье и будешь такая отстраненно-холодная, как на официальном приеме!
Он усадил меня на стул за накрытым столом и предложил:
– Первым делом пьем на брудершафт, потому что, если ты и теперь будешь обращаться ко мне на вы, я просто не буду знать, что делать!
Впрочем, в его словах я усомнилась, потому что Забалуев, я думаю, всегда знал и знает, что делать. Например, несмотря на восторженную дань моему домашнему виду, сам Юрий Иннокентьевич был одет в смокинг... с бабочкой! Но при этом он вовсе не казался холодным и официальным. Меня забавляло несоответствие нашего одеяния. Настолько, что в какой-то момент я вообразила, будто смогу быть хозяйкой положения и, кто знает, может, сумею избегнуть того, чего мне так откровенно не хотелось делать.
Ничто так не изматывает человека, как ожидание. Мы сидели за столом, Забалуев ухаживал за мной, рассказывал анекдоты – он знал уйму анекдотов – и при этом постоянно украдкой наблюдал за мной. Под его взглядами я напоминала себе наколотую на лист бабочку, которую изучает хорошо знакомый с разновидностями бабочек биолог.
А я никак не могла расслабиться и, наверное, походила на смертника, так долго ждущего смертной казни в своей одиночной камере, что уже и сам призывает этот последний день, чтобы все скорее закончилось.
Интересно, он отдаст распоряжение насчет моего мужа, когда мы вернемся на родную землю, или он это уже сделал перед нашим отъездом?
Я поймала себя на том, что, сидя за столом, ломаю пальцы, да еще с хрустом. Такого я никогда прежде не делала. Определенно в последнее время что-то случилось с моими нервами.
Да и как такому было не случиться? Час за часом я наблюдала, как мучается, тщетно ищет выход мой муж. Час за часом я боролась с собой, запретив себе думать, что этот самый выход в моей власти. Час за часом я набиралась мужества, чтобы решиться и ответить согласием на непристойное предложение Юрия Иннокентьевича...
– ...В коридоре финансовой академии лежит пьяный. Проходит мимо него декан. «Студент?» – «Студент!» – «Какой курс?» – «Двадцать семь рублей восемьдесят две копейки!»
Забалуев хохотнул и вопросительно посмотрел на меня. Он заметил, что я отвлеклась, и я тут же поспешила вернуться обратно.
– Вы просто кладезь анекдотов.
– Так, – протянул он, – придется принимать радикальные меры.
– Какие? – сразу испугалась я.
– Пить на брудершафт и целоваться. Недаром говорят, что хуже всего ждать и догонять...
Он поднялся из-за стола и с бокалами в руках стал приближаться ко мне. Я тоже встала. Он заставил меня согнуть руку в локте. И выпить. А потом так поцеловал, что у меня потемнело в глазах. Я и не ожидала от себя подобной реакции. Даже сердце забилось словно в горле.
Продолжая меня обнимать, он грудью стал осторожно вытеснять меня в спальню, где уже была расстелена кровать и горел ночник.
– Только учти, – сказала я хриплым от волнения голосом, – одна ночь и есть одна ночь! Ты же не будешь считать, что я тебе обязана по гроб жизни? Я никогда не соглашусь быть твоей штатной любовницей!..
– Если хотите, чтобы Бог смеялся, расскажите ему о своих планах! – пробормотал он, как мне показалось, некстати.
Дальше я уже ничего не соображала. По крайней мере настолько, чтобы последующими событиями руководить. Я просто отдалась на волю его рук и губ.
Думаю, это был гипноз, потому что до сего времени я ничего подобного не чувствовала, то есть не знала, что в какой-то момент можно настолько слиться с мужчиной, что больше не принадлежать себе.
Сначала меня сотрясала дрожь и я кого-то призывала себе на помощь. Помочь в чем? В попытке сохранить остатки самообладания? Потом я провалилась в другой мир, до сего времени мне не доступный. Мир-помрачение.
Все мои планы – не увлекаться, противостоять, быть холодной, исполнять только обещанное – полетели в тартарары. Что там я пыталась Юрию втолковать? Что одна ночь есть одна ночь? Думала, глупая, что дело в количестве. Оказалось, и одну ночь провести можно по-разному. Так, что она может стать единственной. В смысле невозможности вот такую повторить.
Кажется, после перенесенного взрыва чувств я что-то ела в постели – Юрий принес мне поднос.
А перед этим я уверяла, будто я не ем ночью, и уплетала за обе щеки все, чем он меня кормил.
Потом я не помню, как уснула. И опять он проснулся первый, чтобы растормошить меня.
– Ленок, вставай, мы, кажется, проспали... То есть можно, конечно, сдать эти билеты и взять на более позднее время...
– Нет-нет, поедем, – лихорадочно заговорила я, – вот увидишь, как быстро я соберусь!
Я и в самом деле собралась быстро, но все еще с нездоровым возбуждением – мне казалось, что именно так человек отходит от наркоза.
Почему-то в самолете я не могла поднять на него глаза, мне было больно на него смотреть. Я боялась, что еще немного, и я больше никогда не буду принадлежать себе, а ведь у меня есть сын и муж, и у него есть семья...
О чем я вдруг заговорила? Когда женщина напоминает себе, что у нее есть семья, значит, она допускает такое состояние души, когда обо всем этом забывают?!
Мне стало тревожно и даже страшно. Словом, в моей душе начался такой раздрай, что я просто-таки усилием воли заставила себя вернуться в настоящее время.
Я не могла, не имела права позволить себе не то что таких чувств, но даже таких мыслей. Что это со мной? Что за африканская страсть и неужели все женщины проходят через это?!
Скорее всего нет. Многие даже не представляют себе – совсем как я недавно, – какие эмоции можно испытывать в те моменты, когда кто-то проникнет так глубоко в твою душу, что касается некоего заветного уголка, где дремлют темные инстинкты и где человек может потеряться, переставая властвовать над собой...
К счастью, Юрий меня и не тормошил. Наверное, он тоже был под впечатлением прошедшей ночи, потому что был непривычно молчалив и поглядывал на меня задумчиво, с удивлением, как если бы и его самого что-то застало врасплох.
Уже перед посадкой я заснула – как провалилась в яму, и когда мы приземлились, он не сразу стал меня будить, так что я проснулась от его взгляда.
– Мы прибыли.
Он чуть заметно улыбнулся, кивая на последних проходивших мимо нас пассажиров.
Помог мне подняться. Опять сгреб одной рукой наши дорожные сумки и повел к трапу, осторожно поддерживая под локоть, как будто я была хрустальной.
На трапе – мы выходили последними – он произнес:
– Спасибо тебе, Ленок. – Он так на свой лад переделывал мое имя. – Ей-богу, такая ночь стоит полмиллиона!
Я смутилась, а значит, полностью пришла в себя.
Конечно, я понимала, что он доставал эти деньги не из своего кошелька. И даже не из кейса со сложенными в нем банковскими упаковками. В большом бизнесе вовсе не обязательно при всякой сделке пользоваться наличными. Порой бизнесмену достаточно короткой фразы, чтобы все решилось. Но для моего мужа, для нашей семьи была озвучена именно эта цифра – полмиллиона. Неужели это мое предприятие способствовало тому, что Евгений сможет продолжать свою работу и над его головой больше не висит дамоклов меч страшного долга?
А еще мне вдруг подумалось: а как отразился этот поступок на бизнесе самого Юрия Забалуева?
Галина
Они и в самом деле пошли с Сергеем в кино. И вошли-таки в зал с большим ведерком поп-корна и бутылкой кока-колы...
Почему-то Галя считала, что это могут позволить себе подростки, а не взрослые люди. Она уже давно не делала себе поблажек, скидок на свой молодой возраст, хотя знала девушек, которые, будучи ее сверстницами, воспринимались своими родителями как дети. А те тоже не считали себя взрослыми.
Они ни о чем не задумывались, не чувствовали ответственности ни за себя, ни за кого-то еще, а их матери успокаивали: «Всему свое время!»
У Гали другая жизнь. Она уже побывала замужем. У нее имелся собственный дом. А теперь она работала и училась, причем сама платила за свою учебу. Правда, пока заплатила только за один семестр, но уже одно это наполняло ее гордостью.
Она потому и смогла пойти учиться, что с некоторых пор стала искать и находить приработок, делая разовые заказы для ресторанов и кафе, в которых горожане праздновали свои юбилеи.
Правда, за такие «шабашки» она отдавала двадцать процентов заведующей производством, но и ей оставалось достаточно, чтобы поднакопить небольшую сумму денег, заплатить за первый семестр института и в дальнейшем эту свою заначку регулярно пополнять.
Брат с сестрой ей тоже помогали. В основном одеждой, на которую ей тоже нужны были бы приличные деньги. Сестра подарила кожаную куртку, брат – сапоги и полушубок.
Попыталась ей дать деньги мама, но Галя не взяла.
– Что ты, мамочка, – воскликнула она, – я зарабатываю очень хорошо! Валера с Леной мне помогают. Ты лучше себе что-нибудь купи!
Но она знала, что если мама что-нибудь купит, то это отцу. Она ее очень жалела, свою бедную мать, просто до слез, но старалась этого никому не показывать, потому что мама упорно рассказывала всем, как счастлива она с Алексеем Мещерским.
Отчего-то Галя разоткровенничалась обо всем этом с Сергеем, когда они шли пешком до Галиного дома. Странно, даже с Леной, от которой у нее вроде не было секретов, она неохотно обсуждала этот вопрос, а Сереже все выложила. Наверное, потому, что чувствовала, как интересно ему все, что касается Гали Мещерской. И потому, что он не смотрел свысока...
Правда, сестра тоже не смотрела свысока, но ее разговоры о маме звучали как-то снисходительно, отчего ее становилось еще жальче.
А Сережа понимал.
– Знаешь, Галочка, – говорил он, – наверное, это в некотором роде болезнь. То есть человеческая энергия, которой у нас очень много, вдруг направляется совсем не в то русло, которое ей положено. А потом, когда это направление оказывается тупиком, люди испытывают шок. Я как-то думал, почему люди порой кончают с собой вследствие несчастной любви. Скорее всего их захлестывает та самая энергия, которая возвращается, оттолкнувшись от тупика... – Он смутился. – Тебя не смешат мои рассуждения? Я иной раз такое надумываю, самому смешно.
– Это вовсе не смешно, – успокоила его Галя, – я бы даже попросила тебя, как Мартышка из мультика: «А можно, я эту мысль тоже буду думать?»
Вообще она подумала, что по характеру Сергей чем-то похож на Евгения Рагозина, но при этом Сергей все же сильнее, в нем нет суеты, он правильно оценивает свои способности и не будет стоять насмерть там, где он явно ошибается.
А еще Женя быстро расклеился, когда у него на работе случилась какая-то неприятность. Настолько, что Леночка ходила сама не своя и, наверное, могла бы пожертвовать собой для него, чтобы только не видеть этого уныния. Сергей, как думала Галя, постарался бы на нее свои несчастья не взваливать. Он ходил бы, улыбался, и только по глазам Галя смогла бы определить, что у него неприятности.
Почему-то Галя считала, что это могут позволить себе подростки, а не взрослые люди. Она уже давно не делала себе поблажек, скидок на свой молодой возраст, хотя знала девушек, которые, будучи ее сверстницами, воспринимались своими родителями как дети. А те тоже не считали себя взрослыми.
Они ни о чем не задумывались, не чувствовали ответственности ни за себя, ни за кого-то еще, а их матери успокаивали: «Всему свое время!»
У Гали другая жизнь. Она уже побывала замужем. У нее имелся собственный дом. А теперь она работала и училась, причем сама платила за свою учебу. Правда, пока заплатила только за один семестр, но уже одно это наполняло ее гордостью.
Она потому и смогла пойти учиться, что с некоторых пор стала искать и находить приработок, делая разовые заказы для ресторанов и кафе, в которых горожане праздновали свои юбилеи.
Правда, за такие «шабашки» она отдавала двадцать процентов заведующей производством, но и ей оставалось достаточно, чтобы поднакопить небольшую сумму денег, заплатить за первый семестр института и в дальнейшем эту свою заначку регулярно пополнять.
Брат с сестрой ей тоже помогали. В основном одеждой, на которую ей тоже нужны были бы приличные деньги. Сестра подарила кожаную куртку, брат – сапоги и полушубок.
Попыталась ей дать деньги мама, но Галя не взяла.
– Что ты, мамочка, – воскликнула она, – я зарабатываю очень хорошо! Валера с Леной мне помогают. Ты лучше себе что-нибудь купи!
Но она знала, что если мама что-нибудь купит, то это отцу. Она ее очень жалела, свою бедную мать, просто до слез, но старалась этого никому не показывать, потому что мама упорно рассказывала всем, как счастлива она с Алексеем Мещерским.
Отчего-то Галя разоткровенничалась обо всем этом с Сергеем, когда они шли пешком до Галиного дома. Странно, даже с Леной, от которой у нее вроде не было секретов, она неохотно обсуждала этот вопрос, а Сереже все выложила. Наверное, потому, что чувствовала, как интересно ему все, что касается Гали Мещерской. И потому, что он не смотрел свысока...
Правда, сестра тоже не смотрела свысока, но ее разговоры о маме звучали как-то снисходительно, отчего ее становилось еще жальче.
А Сережа понимал.
– Знаешь, Галочка, – говорил он, – наверное, это в некотором роде болезнь. То есть человеческая энергия, которой у нас очень много, вдруг направляется совсем не в то русло, которое ей положено. А потом, когда это направление оказывается тупиком, люди испытывают шок. Я как-то думал, почему люди порой кончают с собой вследствие несчастной любви. Скорее всего их захлестывает та самая энергия, которая возвращается, оттолкнувшись от тупика... – Он смутился. – Тебя не смешат мои рассуждения? Я иной раз такое надумываю, самому смешно.
– Это вовсе не смешно, – успокоила его Галя, – я бы даже попросила тебя, как Мартышка из мультика: «А можно, я эту мысль тоже буду думать?»
Вообще она подумала, что по характеру Сергей чем-то похож на Евгения Рагозина, но при этом Сергей все же сильнее, в нем нет суеты, он правильно оценивает свои способности и не будет стоять насмерть там, где он явно ошибается.
А еще Женя быстро расклеился, когда у него на работе случилась какая-то неприятность. Настолько, что Леночка ходила сама не своя и, наверное, могла бы пожертвовать собой для него, чтобы только не видеть этого уныния. Сергей, как думала Галя, постарался бы на нее свои несчастья не взваливать. Он ходил бы, улыбался, и только по глазам Галя смогла бы определить, что у него неприятности.