Галя, кажется, поняла, чем отличается его нежность от нежности Игоря. У того было все четко и гладко. Все полтора месяца без особого разнообразия. Уже через неделю она знала, что Игорь в следующее мгновение сделает или скажет. И ни разу он в постели не назвал ее по имени. Только Солнышко и Солнышко. Как Раю, как Аню-аптекаршу...
Галя все равно продолжала думать о нем и злилась, что не удается ей одним движением вырвать его из сердца, как бы этого ни хотелось! А она была уже готова праздновать победу, думала, все, избавилась...
А Сережа отдавал ей всего себя.
Когда он нехотя оторвался от нее и стал вставать с постели, Галя испугалась. Она думала, что он сейчас уйдет, а ей казалось невозможным как раз теперь остаться одной.
Но он успокоил:
– Извини, мне нужно позвонить деду.
Чуть позже Галя услышала, как он говорит, ничуть не понижая голос:
– Дедуля, добрый вечер!.. Ты прав, уже ночь. Я сегодня не приду ночевать. Да, я остаюсь у своей девушки. Никто не будет ходить по ночным улицам! Обязательно познакомлю! Звонила? А ты что сказал, на свадьбе? Позвонит – объяснишь.
Он вернулся в постель и проговорил:
– Понимаешь, два года назад погиб мой старший брат.
Его убили в подъезде, когда он выходил от своей невесты.
С той поры дед не спит, пока я не приду домой, или просит, чтобы непременно звонил. И мама ему перезванивает, интересуется, где я и когда приду...
Галя молча обняла его и положила голову на грудь.
– Не оправдывайся, я все понимаю... Дед сказал, что хочет со мной познакомиться?
– Конечно, ведь я еще ни разу не оставался ни у кого на ночь.
Елена
Галина
Галя все равно продолжала думать о нем и злилась, что не удается ей одним движением вырвать его из сердца, как бы этого ни хотелось! А она была уже готова праздновать победу, думала, все, избавилась...
А Сережа отдавал ей всего себя.
Когда он нехотя оторвался от нее и стал вставать с постели, Галя испугалась. Она думала, что он сейчас уйдет, а ей казалось невозможным как раз теперь остаться одной.
Но он успокоил:
– Извини, мне нужно позвонить деду.
Чуть позже Галя услышала, как он говорит, ничуть не понижая голос:
– Дедуля, добрый вечер!.. Ты прав, уже ночь. Я сегодня не приду ночевать. Да, я остаюсь у своей девушки. Никто не будет ходить по ночным улицам! Обязательно познакомлю! Звонила? А ты что сказал, на свадьбе? Позвонит – объяснишь.
Он вернулся в постель и проговорил:
– Понимаешь, два года назад погиб мой старший брат.
Его убили в подъезде, когда он выходил от своей невесты.
С той поры дед не спит, пока я не приду домой, или просит, чтобы непременно звонил. И мама ему перезванивает, интересуется, где я и когда приду...
Галя молча обняла его и положила голову на грудь.
– Не оправдывайся, я все понимаю... Дед сказал, что хочет со мной познакомиться?
– Конечно, ведь я еще ни разу не оставался ни у кого на ночь.
Елена
Моя жизнь, как ни странно, вошла в прежнюю колею куда легче, чем представлялось. Сутки измены, как я назвала их про себя, стали не то чтобы забываться, а как бы тускнеть.
Первым моим поползновением было разобраться в бизнесе Евгения и выяснить, как случилось, что у него возник – и так же быстро исчез! – этот ужасный долг. Мне до сих пор страшно было даже мысленно осознавать сумму, на которую он влетел: полмиллиона долларов.
Теперь мне казалось странным, что Забалуев смог так быстро уладить дела Жени. Уж не сам ли он создал подобную ситуацию, чтобы вынудить меня согласиться на его гнусное предложение?!
Мне хотелось бы так думать... Точнее, не думать, а знать об этом. Тогда в свете произошедших событий он бы предстал как человек, воспользовавшийся нашей бедой. У него бы не было ореола спасителя... И еще других ореолов.
Только такой нарисованный облик не шел Забалуеву, как настоящему рыцарю картонный меч.
Пусть он и любил женщин, и изменял своим женам, но при всем при том был человеком определенных моральных принципов. Мелковато для него. Устраивать какие-то неприятности мужу, чтобы затащить в постель его жену.
Я допускала, что в своем бизнесе Забалуев был жесток. Что ему приходилось проворачивать сделки, к которым само выражение «моральные принципы» никаким боком не подходило. Но женщину он мог завоевать и в честном бою.
Не знаю, насколько я была права, но назвать Забалуева гнусным человеком не поворачивался язык.
И потом, если поверить в его любовь ко мне, то вряд ли она возникла с первого взгляда. Симпатия, желание – не спорю. Но для любви такому человеку, как он, нужно было нечто более веское. Скорее всего его чувства – как и мои! – получили развитие именно после ТОЙ ночи. Он мне сам об этом говорил.
Ради интереса я сказала Евгению о том, что Забалуев звал меня к себе на работу. Вначале для руководства предвыборной кампанией, а потом пресс-секретарем при мэре, каковым собирается стать он.
– Иди, конечно, чего тут думать! – живо отозвался муж. – Когда еще такая возможность тебе представится!
– И ты не будешь меня ревновать? – не выдержав, все же поинтересовалась я.
– К кому, к Забалуеву?
– Ну а к кому же еще! Разве он не интересный мужчина?
– Интересный, – согласился Женя, – но про таких сами женщины говорят: есть, да не про вашу честь! У него, знаешь, кто жена? «Мисс Очарование» российского конкурса красоты. От таких не уходят.
– То есть, ты думаешь, мне с ней и рядом не стоять?
В глубине души я была уязвлена. Не то чтобы я считала себя такой уж красавицей, но слышать о том, что собственный муж завидует мужчине, который завидует моему мужу... Так и хотелось сказать: «Не зарься на чужое, свое береги!» Можно подумать, что Женя пустился во все тяжкие или завел себе в отличие от меня постоянную любовницу.
Мысленно проговорила это и сама испугалась. Чего вдруг я подумала о его любовнице, разве он давал мне повод?
– Нет, конечно, ты женщина красивая. Для меня...
Тут мой муж осекся, потому что еще немного, и мог бы мне сказать что-то совсем уж обидное. Мол, красивая, но не в масштабе России. Или чего-нибудь вроде того, что ноги у меня неплохие, но растут не от ушей... Короче, как всегда у мужчин. То, что не мое, всегда лучше!
Но при этом куда больше я волновалась о его делах. Хоть я ничего и не знала, но меня исподволь точило какое-то беспокойство, что-то носилось в воздухе, но Женя мне ни о чем не говорил, а спрашивать его я могла бы лишь какой-нибудь общей фразой, вроде: «У тебя все в порядке?»
И он мне тоже ответит привычно: «А что у меня может быть не так?» Словно и не было недавнего события с долгом в полмиллиона...
Видимо, на моем лице отразилось какое-то беспокойство, потому что Женя вдруг решил говорить мне комплименты. Насчет сравнения с какой-то «мисской».
– Что ты, Леночка! Да разве мою жену можно сравнить с какой-то там моделью! И красавица, и умница...
И все такое в том же духе.
На другой день едва я появилась на работе, как меня вызвал к себе редактор. Мой очерк о металлургическом комбинате шел в номер, и шеф проинформировал, что пришлось его подсократить.
– Рекламу срочную принесли, – пояснил он. – Хорошо заплатили...
От того, что он проговорил это с каким-то значением, мне стало ясно: главный что-то знает.
– Удивлен, и весьма, – тут же подтвердил он мою догадку, – ты не пошла работать к Забалуеву. Неужели так любишь нашу газету?
– Муж против того, чтобы я уходила из газеты, – нахально соврала я, подумав, что мой муж вовсе не так чуток, как мне представлялось. Я-то, глупая, думала, будто свою измену мне не удастся от него скрыть.
– Ревнует, что ли?
– Скорее всего, – нарочито вздохнула я.
– К Юрию Иннокентьевичу я бы тоже свою жену ревновал – крутой мужик, против такого обычному не сдюжить... Хотя порой мужья уподобляются кротам: ничего не вижу, ничего не слышу!
Я сделала вид, что его намека не поняла, но все же ответила в тон:
– Разве кроты еще и не слышат?
– Ну я же шучу.
– Однако не упустили момента, чтобы подколоть, – сочла нужным обидеться я.
– Прости подлеца! – интимно проворковал главный. – Обидно было бы отдавать лучшие кадры на сторону... А с другой стороны, не вижу смысла препятствовать карьерному росту сотрудников...
– Значит, вы считаете, что это был бы рост?
– Считаю. Тем более, по прогнозам, Забалуев – первый кандидат на роль мэра, а на таких рабочих местах – считай, рядом с мэром – для красивой женщины открываются необъятные горизонты...
Он все-таки подчеркнул – красивая, словно главным в моей работе была именно внешность, а не профессиональные качества. Хорошо, что я сегодня была не расположена длить эту логическую цепочку и докапываться до самого начала. То есть понять в конце концов, что все, чего я как журналистка добилась, связано лишь с моим умением использовать внешние данные... А, да ну его, старого проныру! Сидит, развалился в своем редакторском кресле, довольный, как вернувшийся с крыши мартовский кот.
Говорят, не родись красивой, и правильно говорят. Потому что на красивую женщину мало кто смотрит только как на человека. Оценивают лишь ее фигуру, лицо, но никак не содержимое головы или тем более сердца. Так называемый утилитарный подход. Мол, зачем вам, красавицам, напрягаться и показывать какие-то там успехи в работе, когда за вас это вполне могут сделать дурнушки...
Обычно я осторожно применяла к себе эпитет красивая. Считала, что я недурна. В моем понимании быть красавицей – это нечто другое. То, от чего люди столбенеют, теряют дар речи. Лицезрение настоящей красоты для людей как удар молнии. Раз, и даже дыхание перехватило от восхищения!
Но поскольку у каждого свой подход к красоте, не буду спорить. Все-таки главный редактор был доволен, что я осталась в газете. Даже, я бы сказала, самодоволен. Наверное, он считал, что создал в газете такой прекрасный микроклимат, что сотрудники не хотят от него уходить.
Кое-какой материал в следующий номер у меня уже имелся, потому я ушла из редакции, чтобы использовать служебное время в личных целях: навестить одного своего коллегу-журналиста, который писал для многих газет аналитические статьи и был в курсе всего, что происходит на политическом фронте не только в городе, но и крае.
Звали его Станислав Григорьев, и когда-то, когда мы работали в одной газете, он ухаживал за мной, как сам говорил, с серьезными намерениями.
Теперь у него тоже была семья, двухлетняя дочь, и мы остались добрыми друзьями, изредка оказывая друг другу мелкие услуги.
У Стаса был маленький кабинетик в редакции краевой газеты. Наверное, кем-то он в штате числился, чтобы иметь свое постоянное рабочее место. Поскольку он редко сидел на месте, я предварительно с ним созвонилась и получила милостивое разрешение на аудиенцию у мэтра.
– Только не опаздывай, – предупредил он. – Пятнадцать минут подожду, и только меня и видели! Как ты понимаешь, волка ноги кормят!
– А что, меня подозревают в непунктуальности? – огрызнулась я.
– До сего времени не подозревали, но теперь... Золотое перо кубанской журналистики может позволить себе некоторую небрежность...
– Чего ты выдумал, какое золотое перо? – удивилась я.
– Ну как же, можно сказать, личный бытописатель будущего мэра.
– Неужели обо мне так говорят? – ужаснулась я и подумала: правильно сделала, что не пошла к Забалуеву в работники, а то к званию бытописатель злая журналистская братия тут же придумала бы какой-нибудь уничижительный эпитет.
– Приветствую тебя, королева! – Григорьев поднялся из-за стола и приложился к ручке.
– Имеешь в виду, что точность – вежливость королей?
– И королев, – согласился он. И с ходу взял быка за рога, не дав мне открыть рот. – Процветаешь? Самый высокооплачиваемый журналист края.
– Да откуда эти измышления? – уже возмутилась я. – Как платили мне, так и платят. Разве что за особые заказы отдельно, как и всем. Подумаешь, один очерк написала.
– А репортаж о металлургах? – сощурился Стас.
Я даже поежилась под его внимательным взглядом.
Неужели он о чем-то догадывается? Или в номере забалуевского люкса имелась скрытая камера?
– Господи, газета еще не вышла, а Григорьев уже обо всем знает! – нарочито простонала я.
– Такая моя обязанность, матушка, – обо всех все знать. Рассказывай, что нового на политическом фронте. Каким образом собирается Забалуев удовлетворять свои имперские амбиции?
– Стас, кто кого попросил о встрече: ты меня или я тебя? Или попутно ты, как пчела, с каждого цветка желаешь иметь свою долю нектара?
– Но, дорогая, ты ведь не просто так мне позвонила. Тебе от меня что-нибудь нужно, верно? И при этом ты не хочешь ничего мне платить...
– Ты стал брать плату за беседу с друзьями? – нарочито ужаснулась я.
– И всегда брал! – расхохотался Стас. – Правда, у каждого своя плата. У меня – биты информации.
– Что же я могу дать тебе твоими битами?
– Не скромничай. Не каждый день те, кого приглашает на работу мистер Забалуев, отказывают ему.
Я почувствовала, как против воли краснею. Даже если в номере и не было скрытой камеры, то аналитик Григорьев все равно сделал нужные выводы, сопоставив разрозненные факты. Что же он еще знает?
– Многое, – ответил он на мой невысказанный вопрос и добавил мягко: – Ну ладно, не стану больше доставать кроликов из шляпы. Тем более что тебе это неприятно. А как же ты хотела: чем выше поднимаешься по общественной лестнице, тем большему количеству людей внизу ты видна... Говори, зачем пришла?
– Мой муж Евгений влип в нехорошую историю, – выпалила я.
– Наслышан, – кивнул Стас. Но от комментариев воздержался.
– Сейчас вроде бы все уладилось, но мне по-прежнему тревожно. Я не разобралась, как такое могло случиться, а потому все время настороже. А вдруг это повторится?
Григорьев помолчал. Потом качнул головой, будто в ответ на какие-то свои мысли.
– Я все-таки не металлург по образованию и в этом бизнесе не очень шарю, но если допустить, что все гораздо проще и лежит на поверхности... По крайней мере могу сказать тебе, что те, кто возит металл Евгению, составили с ним такой договор, в котором не оставили даже крохотной дырочки, куда в случае чего можно было бы юркнуть. Думаю, что договор у них даже драконовский – за день просрочки не просто пени, а процент на процент, так что им лучше платить за товар на неделю раньше, чем на день позже. В то же время твой Женя позволяет себе отдавать товар под реализацию, даже не озаботясь составлением каких-либо документов. Мол, они с Левой друзья...
– С каким Левой?
– С тем, что берет у него товар с базы. Подозреваю, что Лева мог еще не раз прокрутить свои деньги за металл, прежде чем отдавать их Евгению – халява, сэр! – если бы на него кое-кто не прикрикнул. Как и на тех, сверху, кто собирался содрать с Рагозина офигенный штраф. И после этого ты не пожелала осчастливить нашего металлического маэстро? Нехорошо, девушка!
Внешне Стас был серьезен, но глаза его смеялись. Это меня успокоило. Значит, Григорьев не знает. Или знает, но не все.
– И что я могу в этой ситуации сделать, как ты думаешь, а, Стас?
– Запретить своему муженьку заниматься бизнесом, – теперь уже без улыбки сказал он, – а то в следующий раз влетит так, что мало не покажется! Он ведь кто у тебя, экономист? И кажется, неплохой... Но это вовсе не значит, что твоему Жене не противопоказано иметь свое дело. Он может неплохо получать на службе у кого-нибудь, кто имеет хватку, но в экономике не слишком шарит, понимаешь? А чтобы свой бизнес от чужих загребущих рук защищать, ему надо иметь, прости, дорогая, совсем другой характер... Мне и самому неприятно тебе об этом говорить, но какого черта он с металлом завязался? Тут столько посредников, ловчил, мошенников. Надо не только эту сферу досконально знать, но и уметь защищаться. А Евгений Рагозин...
– Что – Евгений Рагозин?
– Ну вот, заставляешь бочку катить на любимого супруга. Да, он знает, что такое хороший или плохой металл, откуда берется, сколько стоит, но этого мало, чтобы в таком бизнесе преуспевать... Посмеиваются над ним серьезные ребята... А он к тому же не хочет слушать добрых советов... Ах, как мне не нравится говорить неприятные вещи красивой женщине!
Может, чего-то я и недопонимала, но одно уловила: я должна запретить Жене заниматься делом, которым он гордится. Которое сам создал... Неужели Стас думает, будто Женя меня послушает?
Я вспомнила, как мужу удалось выбить участок под свою металлобазу, сколько очередей к кабинетам он отстоял, пока не оформил ее в свою собственность. У нас тогда было не очень много денег, и Женя не мог давать взятки юристам, которые, получив некоторую сумму баксов, оформили бы все в два счета.
Свой бизнес Жене пришлось выходить своими ногами и даже строить своими руками. Имеется в виду склад металлобазы. В помощь себе он брал совсем уж дешевую рабочую силу. Тех, с кем можно было расплачиваться бутылками, которые он покупал по дешевке у кого-то из своих знакомых, имеющих подпольный водочный цех.
Уже тогда он, окунувшись в эту несвежую атмосферу нечистых сделок и неправедных денег, тяжело переносил свое обретенное знание. Просто взять и уйти ему не хватило гордости. Получалось, ему не дано то, что другие делают играючи...
В общем, если он не ушел тогда, в самом начале, то теперь сделает это вряд ли. Я так и сказала об этом Стасу:
– А если он не согласится?
– Значит, опять во что-нибудь влипнет. Хуже прежнего. И уже наш общий знакомый не станет вытаскивать его из дерьма.
Я опять смутилась. Стас подходил все ближе и ближе к запретной теме, как будто незримая шашка стала свистеть уже прямо у меня над головой.
– Ладно, не красней, – благодушно распорядился он, – для Забалуева это и не одолжение вовсе. Так, слегка пальцем пошевелить. После того, как ты так живописала читателям его светлый образ... Он тебе должен. Извини за нескромный вопрос: сколько ты получила за очерк?
– Тысячу зеленых.
– Да, твой шеф совсем оборзел.
Я осторожно выдохнула. Значит, народ считает, что это – всего лишь услуга за услугу. Наверное, так смотрится мой очерк со стороны. Каждый понимает, что этот очерк – скрытая реклама. За такое большие деньги платят... Но они не знают, что Юрий Иннокентьевич заплатил как следует редактору, который лишь отщипнул мне кусочек... Или я чего-то не знаю?
– Ты, конечно, не обижайся, – продолжал разглагольствовать Григорьев, – но твоего Рагозина я вполне представляю где-нибудь в кабинете, за письменным столом, а никак не в бизнесе. Наверное, из него получился бы хороший ученый. Правда, им сейчас совсем мало платят, но ведь это временно. Без науки мы далеко вперед не уйдем... Все равно рано или поздно ученые будут востребованы.
Скорее всего поздно. И мой муж вряд ли согласится ждать.
Я уже все поняла. Даже не вникая в тонкости отношений торговцев металлом. Но как добиться того, чтобы и Женя перестал упрямиться?
Раньше, до своей металлобазы, мой муж занимался компьютерами. То есть он их ремонтировал, покупал бэушные компы, разбирал, собирал снова и продавал – у него были свои покупатели, потому что собранные им компьютеры Женя как бы ставил на собственную гарантию. И потом обслуживал их, если они давали какой-нибудь сбой.
Как ни странно, этот мелкий бизнес давал вполне приличные доходы. У многих своих клиентов он считался чем-то вроде компьютерного доктора, и его вызывали, как «скорую помощь»... Но потом Жене стало тесно в этом маленьком компьютерном мирке...
Думаю, и я кое в чем виновата. Когда он начал искать себе другое занятие, я не стала в его поиски вникать. Он встречался со своими старыми товарищами. Кто-то из них что-то ему советовал, но что это были за советы? Таких же, как он, мелких продавцов, которые хотели бы попасть куда-нибудь в большой бизнес, но у них не хватало пороху.
Я ведь кое в чем была подкована даже больше, чем мой муж. Например, я знала, что, пусть и очень медленно, у нас восстанавливалась промышленность. Сгоряча закрытые прежде конструкторские бюро, разогнанные на рынки инженеры стали вновь требоваться то там, то тут. Теперь Женя мог бы найти себе именно инженерную работу вместо своего дурацкого металла!..
То есть металл был здесь, конечно, ни при чем, но то, что мой муж переоценивал свои силы и думал, что всякий раз, когда он допустит очередную ошибку, будет приходить добрый дядя и разгонять руками тучи...
У меня на мгновение мелькнула даже мысль: а не рассказать ли ему про то, как вдруг наладились его дела? Может, тогда легче будет уговорить его бросить бизнес, который не просто сложен, но и откровенно опасен?
Нет, скорее всего он оскорбится и не простит мне вмешательства. Хотя, если на то пошло, я спасала не только его, но и свою семью, включая нашего маленького сына.
Первым моим поползновением было разобраться в бизнесе Евгения и выяснить, как случилось, что у него возник – и так же быстро исчез! – этот ужасный долг. Мне до сих пор страшно было даже мысленно осознавать сумму, на которую он влетел: полмиллиона долларов.
Теперь мне казалось странным, что Забалуев смог так быстро уладить дела Жени. Уж не сам ли он создал подобную ситуацию, чтобы вынудить меня согласиться на его гнусное предложение?!
Мне хотелось бы так думать... Точнее, не думать, а знать об этом. Тогда в свете произошедших событий он бы предстал как человек, воспользовавшийся нашей бедой. У него бы не было ореола спасителя... И еще других ореолов.
Только такой нарисованный облик не шел Забалуеву, как настоящему рыцарю картонный меч.
Пусть он и любил женщин, и изменял своим женам, но при всем при том был человеком определенных моральных принципов. Мелковато для него. Устраивать какие-то неприятности мужу, чтобы затащить в постель его жену.
Я допускала, что в своем бизнесе Забалуев был жесток. Что ему приходилось проворачивать сделки, к которым само выражение «моральные принципы» никаким боком не подходило. Но женщину он мог завоевать и в честном бою.
Не знаю, насколько я была права, но назвать Забалуева гнусным человеком не поворачивался язык.
И потом, если поверить в его любовь ко мне, то вряд ли она возникла с первого взгляда. Симпатия, желание – не спорю. Но для любви такому человеку, как он, нужно было нечто более веское. Скорее всего его чувства – как и мои! – получили развитие именно после ТОЙ ночи. Он мне сам об этом говорил.
Ради интереса я сказала Евгению о том, что Забалуев звал меня к себе на работу. Вначале для руководства предвыборной кампанией, а потом пресс-секретарем при мэре, каковым собирается стать он.
– Иди, конечно, чего тут думать! – живо отозвался муж. – Когда еще такая возможность тебе представится!
– И ты не будешь меня ревновать? – не выдержав, все же поинтересовалась я.
– К кому, к Забалуеву?
– Ну а к кому же еще! Разве он не интересный мужчина?
– Интересный, – согласился Женя, – но про таких сами женщины говорят: есть, да не про вашу честь! У него, знаешь, кто жена? «Мисс Очарование» российского конкурса красоты. От таких не уходят.
– То есть, ты думаешь, мне с ней и рядом не стоять?
В глубине души я была уязвлена. Не то чтобы я считала себя такой уж красавицей, но слышать о том, что собственный муж завидует мужчине, который завидует моему мужу... Так и хотелось сказать: «Не зарься на чужое, свое береги!» Можно подумать, что Женя пустился во все тяжкие или завел себе в отличие от меня постоянную любовницу.
Мысленно проговорила это и сама испугалась. Чего вдруг я подумала о его любовнице, разве он давал мне повод?
– Нет, конечно, ты женщина красивая. Для меня...
Тут мой муж осекся, потому что еще немного, и мог бы мне сказать что-то совсем уж обидное. Мол, красивая, но не в масштабе России. Или чего-нибудь вроде того, что ноги у меня неплохие, но растут не от ушей... Короче, как всегда у мужчин. То, что не мое, всегда лучше!
Но при этом куда больше я волновалась о его делах. Хоть я ничего и не знала, но меня исподволь точило какое-то беспокойство, что-то носилось в воздухе, но Женя мне ни о чем не говорил, а спрашивать его я могла бы лишь какой-нибудь общей фразой, вроде: «У тебя все в порядке?»
И он мне тоже ответит привычно: «А что у меня может быть не так?» Словно и не было недавнего события с долгом в полмиллиона...
Видимо, на моем лице отразилось какое-то беспокойство, потому что Женя вдруг решил говорить мне комплименты. Насчет сравнения с какой-то «мисской».
– Что ты, Леночка! Да разве мою жену можно сравнить с какой-то там моделью! И красавица, и умница...
И все такое в том же духе.
На другой день едва я появилась на работе, как меня вызвал к себе редактор. Мой очерк о металлургическом комбинате шел в номер, и шеф проинформировал, что пришлось его подсократить.
– Рекламу срочную принесли, – пояснил он. – Хорошо заплатили...
От того, что он проговорил это с каким-то значением, мне стало ясно: главный что-то знает.
– Удивлен, и весьма, – тут же подтвердил он мою догадку, – ты не пошла работать к Забалуеву. Неужели так любишь нашу газету?
– Муж против того, чтобы я уходила из газеты, – нахально соврала я, подумав, что мой муж вовсе не так чуток, как мне представлялось. Я-то, глупая, думала, будто свою измену мне не удастся от него скрыть.
– Ревнует, что ли?
– Скорее всего, – нарочито вздохнула я.
– К Юрию Иннокентьевичу я бы тоже свою жену ревновал – крутой мужик, против такого обычному не сдюжить... Хотя порой мужья уподобляются кротам: ничего не вижу, ничего не слышу!
Я сделала вид, что его намека не поняла, но все же ответила в тон:
– Разве кроты еще и не слышат?
– Ну я же шучу.
– Однако не упустили момента, чтобы подколоть, – сочла нужным обидеться я.
– Прости подлеца! – интимно проворковал главный. – Обидно было бы отдавать лучшие кадры на сторону... А с другой стороны, не вижу смысла препятствовать карьерному росту сотрудников...
– Значит, вы считаете, что это был бы рост?
– Считаю. Тем более, по прогнозам, Забалуев – первый кандидат на роль мэра, а на таких рабочих местах – считай, рядом с мэром – для красивой женщины открываются необъятные горизонты...
Он все-таки подчеркнул – красивая, словно главным в моей работе была именно внешность, а не профессиональные качества. Хорошо, что я сегодня была не расположена длить эту логическую цепочку и докапываться до самого начала. То есть понять в конце концов, что все, чего я как журналистка добилась, связано лишь с моим умением использовать внешние данные... А, да ну его, старого проныру! Сидит, развалился в своем редакторском кресле, довольный, как вернувшийся с крыши мартовский кот.
Говорят, не родись красивой, и правильно говорят. Потому что на красивую женщину мало кто смотрит только как на человека. Оценивают лишь ее фигуру, лицо, но никак не содержимое головы или тем более сердца. Так называемый утилитарный подход. Мол, зачем вам, красавицам, напрягаться и показывать какие-то там успехи в работе, когда за вас это вполне могут сделать дурнушки...
Обычно я осторожно применяла к себе эпитет красивая. Считала, что я недурна. В моем понимании быть красавицей – это нечто другое. То, от чего люди столбенеют, теряют дар речи. Лицезрение настоящей красоты для людей как удар молнии. Раз, и даже дыхание перехватило от восхищения!
Но поскольку у каждого свой подход к красоте, не буду спорить. Все-таки главный редактор был доволен, что я осталась в газете. Даже, я бы сказала, самодоволен. Наверное, он считал, что создал в газете такой прекрасный микроклимат, что сотрудники не хотят от него уходить.
Кое-какой материал в следующий номер у меня уже имелся, потому я ушла из редакции, чтобы использовать служебное время в личных целях: навестить одного своего коллегу-журналиста, который писал для многих газет аналитические статьи и был в курсе всего, что происходит на политическом фронте не только в городе, но и крае.
Звали его Станислав Григорьев, и когда-то, когда мы работали в одной газете, он ухаживал за мной, как сам говорил, с серьезными намерениями.
Теперь у него тоже была семья, двухлетняя дочь, и мы остались добрыми друзьями, изредка оказывая друг другу мелкие услуги.
У Стаса был маленький кабинетик в редакции краевой газеты. Наверное, кем-то он в штате числился, чтобы иметь свое постоянное рабочее место. Поскольку он редко сидел на месте, я предварительно с ним созвонилась и получила милостивое разрешение на аудиенцию у мэтра.
– Только не опаздывай, – предупредил он. – Пятнадцать минут подожду, и только меня и видели! Как ты понимаешь, волка ноги кормят!
– А что, меня подозревают в непунктуальности? – огрызнулась я.
– До сего времени не подозревали, но теперь... Золотое перо кубанской журналистики может позволить себе некоторую небрежность...
– Чего ты выдумал, какое золотое перо? – удивилась я.
– Ну как же, можно сказать, личный бытописатель будущего мэра.
– Неужели обо мне так говорят? – ужаснулась я и подумала: правильно сделала, что не пошла к Забалуеву в работники, а то к званию бытописатель злая журналистская братия тут же придумала бы какой-нибудь уничижительный эпитет.
– Приветствую тебя, королева! – Григорьев поднялся из-за стола и приложился к ручке.
– Имеешь в виду, что точность – вежливость королей?
– И королев, – согласился он. И с ходу взял быка за рога, не дав мне открыть рот. – Процветаешь? Самый высокооплачиваемый журналист края.
– Да откуда эти измышления? – уже возмутилась я. – Как платили мне, так и платят. Разве что за особые заказы отдельно, как и всем. Подумаешь, один очерк написала.
– А репортаж о металлургах? – сощурился Стас.
Я даже поежилась под его внимательным взглядом.
Неужели он о чем-то догадывается? Или в номере забалуевского люкса имелась скрытая камера?
– Господи, газета еще не вышла, а Григорьев уже обо всем знает! – нарочито простонала я.
– Такая моя обязанность, матушка, – обо всех все знать. Рассказывай, что нового на политическом фронте. Каким образом собирается Забалуев удовлетворять свои имперские амбиции?
– Стас, кто кого попросил о встрече: ты меня или я тебя? Или попутно ты, как пчела, с каждого цветка желаешь иметь свою долю нектара?
– Но, дорогая, ты ведь не просто так мне позвонила. Тебе от меня что-нибудь нужно, верно? И при этом ты не хочешь ничего мне платить...
– Ты стал брать плату за беседу с друзьями? – нарочито ужаснулась я.
– И всегда брал! – расхохотался Стас. – Правда, у каждого своя плата. У меня – биты информации.
– Что же я могу дать тебе твоими битами?
– Не скромничай. Не каждый день те, кого приглашает на работу мистер Забалуев, отказывают ему.
Я почувствовала, как против воли краснею. Даже если в номере и не было скрытой камеры, то аналитик Григорьев все равно сделал нужные выводы, сопоставив разрозненные факты. Что же он еще знает?
– Многое, – ответил он на мой невысказанный вопрос и добавил мягко: – Ну ладно, не стану больше доставать кроликов из шляпы. Тем более что тебе это неприятно. А как же ты хотела: чем выше поднимаешься по общественной лестнице, тем большему количеству людей внизу ты видна... Говори, зачем пришла?
– Мой муж Евгений влип в нехорошую историю, – выпалила я.
– Наслышан, – кивнул Стас. Но от комментариев воздержался.
– Сейчас вроде бы все уладилось, но мне по-прежнему тревожно. Я не разобралась, как такое могло случиться, а потому все время настороже. А вдруг это повторится?
Григорьев помолчал. Потом качнул головой, будто в ответ на какие-то свои мысли.
– Я все-таки не металлург по образованию и в этом бизнесе не очень шарю, но если допустить, что все гораздо проще и лежит на поверхности... По крайней мере могу сказать тебе, что те, кто возит металл Евгению, составили с ним такой договор, в котором не оставили даже крохотной дырочки, куда в случае чего можно было бы юркнуть. Думаю, что договор у них даже драконовский – за день просрочки не просто пени, а процент на процент, так что им лучше платить за товар на неделю раньше, чем на день позже. В то же время твой Женя позволяет себе отдавать товар под реализацию, даже не озаботясь составлением каких-либо документов. Мол, они с Левой друзья...
– С каким Левой?
– С тем, что берет у него товар с базы. Подозреваю, что Лева мог еще не раз прокрутить свои деньги за металл, прежде чем отдавать их Евгению – халява, сэр! – если бы на него кое-кто не прикрикнул. Как и на тех, сверху, кто собирался содрать с Рагозина офигенный штраф. И после этого ты не пожелала осчастливить нашего металлического маэстро? Нехорошо, девушка!
Внешне Стас был серьезен, но глаза его смеялись. Это меня успокоило. Значит, Григорьев не знает. Или знает, но не все.
– И что я могу в этой ситуации сделать, как ты думаешь, а, Стас?
– Запретить своему муженьку заниматься бизнесом, – теперь уже без улыбки сказал он, – а то в следующий раз влетит так, что мало не покажется! Он ведь кто у тебя, экономист? И кажется, неплохой... Но это вовсе не значит, что твоему Жене не противопоказано иметь свое дело. Он может неплохо получать на службе у кого-нибудь, кто имеет хватку, но в экономике не слишком шарит, понимаешь? А чтобы свой бизнес от чужих загребущих рук защищать, ему надо иметь, прости, дорогая, совсем другой характер... Мне и самому неприятно тебе об этом говорить, но какого черта он с металлом завязался? Тут столько посредников, ловчил, мошенников. Надо не только эту сферу досконально знать, но и уметь защищаться. А Евгений Рагозин...
– Что – Евгений Рагозин?
– Ну вот, заставляешь бочку катить на любимого супруга. Да, он знает, что такое хороший или плохой металл, откуда берется, сколько стоит, но этого мало, чтобы в таком бизнесе преуспевать... Посмеиваются над ним серьезные ребята... А он к тому же не хочет слушать добрых советов... Ах, как мне не нравится говорить неприятные вещи красивой женщине!
Может, чего-то я и недопонимала, но одно уловила: я должна запретить Жене заниматься делом, которым он гордится. Которое сам создал... Неужели Стас думает, будто Женя меня послушает?
Я вспомнила, как мужу удалось выбить участок под свою металлобазу, сколько очередей к кабинетам он отстоял, пока не оформил ее в свою собственность. У нас тогда было не очень много денег, и Женя не мог давать взятки юристам, которые, получив некоторую сумму баксов, оформили бы все в два счета.
Свой бизнес Жене пришлось выходить своими ногами и даже строить своими руками. Имеется в виду склад металлобазы. В помощь себе он брал совсем уж дешевую рабочую силу. Тех, с кем можно было расплачиваться бутылками, которые он покупал по дешевке у кого-то из своих знакомых, имеющих подпольный водочный цех.
Уже тогда он, окунувшись в эту несвежую атмосферу нечистых сделок и неправедных денег, тяжело переносил свое обретенное знание. Просто взять и уйти ему не хватило гордости. Получалось, ему не дано то, что другие делают играючи...
В общем, если он не ушел тогда, в самом начале, то теперь сделает это вряд ли. Я так и сказала об этом Стасу:
– А если он не согласится?
– Значит, опять во что-нибудь влипнет. Хуже прежнего. И уже наш общий знакомый не станет вытаскивать его из дерьма.
Я опять смутилась. Стас подходил все ближе и ближе к запретной теме, как будто незримая шашка стала свистеть уже прямо у меня над головой.
– Ладно, не красней, – благодушно распорядился он, – для Забалуева это и не одолжение вовсе. Так, слегка пальцем пошевелить. После того, как ты так живописала читателям его светлый образ... Он тебе должен. Извини за нескромный вопрос: сколько ты получила за очерк?
– Тысячу зеленых.
– Да, твой шеф совсем оборзел.
Я осторожно выдохнула. Значит, народ считает, что это – всего лишь услуга за услугу. Наверное, так смотрится мой очерк со стороны. Каждый понимает, что этот очерк – скрытая реклама. За такое большие деньги платят... Но они не знают, что Юрий Иннокентьевич заплатил как следует редактору, который лишь отщипнул мне кусочек... Или я чего-то не знаю?
– Ты, конечно, не обижайся, – продолжал разглагольствовать Григорьев, – но твоего Рагозина я вполне представляю где-нибудь в кабинете, за письменным столом, а никак не в бизнесе. Наверное, из него получился бы хороший ученый. Правда, им сейчас совсем мало платят, но ведь это временно. Без науки мы далеко вперед не уйдем... Все равно рано или поздно ученые будут востребованы.
Скорее всего поздно. И мой муж вряд ли согласится ждать.
Я уже все поняла. Даже не вникая в тонкости отношений торговцев металлом. Но как добиться того, чтобы и Женя перестал упрямиться?
Раньше, до своей металлобазы, мой муж занимался компьютерами. То есть он их ремонтировал, покупал бэушные компы, разбирал, собирал снова и продавал – у него были свои покупатели, потому что собранные им компьютеры Женя как бы ставил на собственную гарантию. И потом обслуживал их, если они давали какой-нибудь сбой.
Как ни странно, этот мелкий бизнес давал вполне приличные доходы. У многих своих клиентов он считался чем-то вроде компьютерного доктора, и его вызывали, как «скорую помощь»... Но потом Жене стало тесно в этом маленьком компьютерном мирке...
Думаю, и я кое в чем виновата. Когда он начал искать себе другое занятие, я не стала в его поиски вникать. Он встречался со своими старыми товарищами. Кто-то из них что-то ему советовал, но что это были за советы? Таких же, как он, мелких продавцов, которые хотели бы попасть куда-нибудь в большой бизнес, но у них не хватало пороху.
Я ведь кое в чем была подкована даже больше, чем мой муж. Например, я знала, что, пусть и очень медленно, у нас восстанавливалась промышленность. Сгоряча закрытые прежде конструкторские бюро, разогнанные на рынки инженеры стали вновь требоваться то там, то тут. Теперь Женя мог бы найти себе именно инженерную работу вместо своего дурацкого металла!..
То есть металл был здесь, конечно, ни при чем, но то, что мой муж переоценивал свои силы и думал, что всякий раз, когда он допустит очередную ошибку, будет приходить добрый дядя и разгонять руками тучи...
У меня на мгновение мелькнула даже мысль: а не рассказать ли ему про то, как вдруг наладились его дела? Может, тогда легче будет уговорить его бросить бизнес, который не просто сложен, но и откровенно опасен?
Нет, скорее всего он оскорбится и не простит мне вмешательства. Хотя, если на то пошло, я спасала не только его, но и свою семью, включая нашего маленького сына.
Галина
Она себя плохо понимала, потому что былое ощущение ясности и простоты мира куда-то ушло. То есть, спроси Галю кто-нибудь, чего она хочет, пожалуй, и не нашлась бы что ответить. Одного она не хотела – возвращения Игоря. А в том, что это может произойти, она не сомневалась.
До сего дня Галя никогда не могла сказать, будто она знает мужчин. Но с таким типом людей, как Игорь Бондарчук, ей приходилось сталкиваться. Он легко расставался как с вещами, так и с людьми. Просто бросал их и больше не вспоминал. Но если он видел это нечто – или некто, улыбнулась Галя – в чужих руках, ему тут же хотелось принадлежащее вернуть. Сосед спать не дает: хорошо живет!
Может, ей форсировать отношения с Сергеем? Ведь, пока он как бы стоит в стороне, она перед Игорем беззащитна.
Она скажет Сергею, чтобы перешел к ней жить, вот что!
Галя понимала, что своим решением обижает Сергея, которого мысленно назначила на роль «клина». Тем более что после проведенной с ним ночи поняла, что он ей приятен и она до конца жизни вполне могла бы пролежать на его плече, получая от этого тихую радость...
Вот, опять! Значит, с Сергеем тихая радость, а с Игорем – бурная? Хоть бы поскорее все успокоилось! Хоть бы Игорь забыл ее раз и навсегда и больше не пытался вернуть!
Сергей не подозревал о ее метаниях. Наверное, ему было бы не слишком приятно узнать, что она боится саму себя. Боится, что не устоит и сбежит к тому, к кому сбегать нельзя!
Сегодня утром, провожая его до двери, она сказала совсем не то, что должна была бы:
– Сережа, а ведь я до сих пор так и не видела твою машину.
– Да, как-то получается, что до твоего дома я иду пешком – около вашего двора ее негде поставить, – согласился он. – Но вот освобожусь немного, и поедем мы с тобой куда-нибудь на природу. В горы или на речку... Представляешь, как назло, столько заказов навалили. Приходится работать и в выходные. Хозяин хорошо платит, ничего не могу сказать, но когда-то же надо и отдыхать... – Он любовно задержал на Гале взгляд и сказал, обнимая ее неожиданно крепко, словно хотел напомнить... Нет, словно хотел, чтобы она помнила подольше эту первую ночь и не отводила глаза в сторону, когда он смотрит на нее: – До встречи, куколка!
Она чувствовала себя так, будто обманывала его, хотя ни от одного слова, сказанного ему ночью, Галя бы не отказалась.
Пожалуй, она была нечестной с Сергеем лишь в одном – все время вспоминала Игоря. И хотя Галя нарочно называла его ласки и повадки привычными, отработанными, но поневоле о них помнила. И сравнивала. Сергей был чем-то хуже его? Нет, не хуже. Тогда отчего этот проклятый Игорь не желал выходить у нее из головы?!
Как ангина – привяжется и не уходит раньше чем через неделю. Значит, Гале нужно всего лишь время: переболеть и привыкнуть к Сереже... Но Игорь! Что ему было нужно, почему он тащил ее из зала, приговаривая: «Выйдем, поговорим!» Что он мог бы ей сказать?
А эта рыжая, насквозь фальшивая баба, вся в бриллиантах. Проходя мимо Гали, она прошипела: «Мерзавка!» Надо же, слово какое откопала. Сейчас так уже никто и не говорит. Наверное, она просто старая. Старше Игоря...
И в чем она, рыжая эта, упрекала Галю? В том, что она не хочет выходить и говорить? Другая бы радовалась, что соперница ее любимого от себя отталкивает, а эта... У нее сознание тоже помрачено, объяснила себе Галя. Она так влюблена в Игоря, что не замечает его недостатков. Все, что он ни делает, можно оправдать. Виноваты все, кроме него! И ведь рыжая не молоденькая девушка. Неужели и такие опытные, пожившие женщины могут влюбляться, как молодые?
Но сколько лет самому Игорю? Как ни странно, Галя об этом не знала. Он сам не говорил, а она считала ниже своего достоинства лазить по его карманам и смотреть в документы. Вернее, однажды она спросила:
– Игорь, а сколько тебе лет?
– Намного больше, чем тебе, маленькая! – отшутился он. И добавил: – Какая разница? Ты же с человеком в постель ложишься, а не с его возрастом.
Шутка показалась ей не слишком умной. Галя сама свой возраст никогда не скрывала и думала: от того, что ты скрываешь, сколько тебе лет, моложе не станешь.
– Вот доживешь ты лет до сорока, тогда и поймешь, что цифра возраста в отношении тебя – дело относительное, – проговорил Игорь, заметив ее недоумение.
Так что, вполне возможно, спутница Игоря была всего лишь его ровесницей.
Но что-то общее было между Галей и этой женщиной. Чисто внешне. Вот. Цвет волос. Наверное, Игорю нравятся рыжеволосые женщины. У кого-то из писателей она читала книгу... там еще подбирали рыжих людей для какого-то дела...
Такой сумбур царил у Гали в мыслях, что, если бы она захотела его записать, вышла бы какая-то каша. Игорь – Сергей. Сергей – Игорь. В какой-то момент, от слабости, что ли, она даже подумала: хорошо бы сейчас у нее никого не было. Совсем никого. Чтобы начать жизнь с чистого листа. Никому ничего не объяснять. Ни перед кем не оправдываться. Ни на кого не оглядываться... Да ее просто достали! Но потом она объяснила себе свой взрыв обычной усталостью.
В отличие от Игоря Сергей был человек пунктуальный и обязательный. Он позвонил Гале ровно в половине седьмого – она сказала ему, что в это время бывает дома, – и виновато проговорил:
– Понимаешь, куколка, шеф попросил срочно сделать машину одному из наших клиентов. Я хотел сходить с тобой в цирк – ты давно была в цирке? – но придется допоздна работать. Давай я тебе завтра в обед на работу звякну, и мы обо всем договоримся.
– Давай, – согласилась Галя.
Ласковый голос Сергея прямо из трубки обдал ее теплом. Наверное, Игорь ее избаловал своими страстями. Вернее, не страстями, нет, он всегда был железобетонно спокоен, своей непредсказуемостью, тем, что заставлял ее волноваться, страдать, удивляться, ахать от восторга. Когда он приносил ей те самые букеты цветов...
С Сережей было куда проще. И может... скучнее?
До сего дня Галя никогда не могла сказать, будто она знает мужчин. Но с таким типом людей, как Игорь Бондарчук, ей приходилось сталкиваться. Он легко расставался как с вещами, так и с людьми. Просто бросал их и больше не вспоминал. Но если он видел это нечто – или некто, улыбнулась Галя – в чужих руках, ему тут же хотелось принадлежащее вернуть. Сосед спать не дает: хорошо живет!
Может, ей форсировать отношения с Сергеем? Ведь, пока он как бы стоит в стороне, она перед Игорем беззащитна.
Она скажет Сергею, чтобы перешел к ней жить, вот что!
Галя понимала, что своим решением обижает Сергея, которого мысленно назначила на роль «клина». Тем более что после проведенной с ним ночи поняла, что он ей приятен и она до конца жизни вполне могла бы пролежать на его плече, получая от этого тихую радость...
Вот, опять! Значит, с Сергеем тихая радость, а с Игорем – бурная? Хоть бы поскорее все успокоилось! Хоть бы Игорь забыл ее раз и навсегда и больше не пытался вернуть!
Сергей не подозревал о ее метаниях. Наверное, ему было бы не слишком приятно узнать, что она боится саму себя. Боится, что не устоит и сбежит к тому, к кому сбегать нельзя!
Сегодня утром, провожая его до двери, она сказала совсем не то, что должна была бы:
– Сережа, а ведь я до сих пор так и не видела твою машину.
– Да, как-то получается, что до твоего дома я иду пешком – около вашего двора ее негде поставить, – согласился он. – Но вот освобожусь немного, и поедем мы с тобой куда-нибудь на природу. В горы или на речку... Представляешь, как назло, столько заказов навалили. Приходится работать и в выходные. Хозяин хорошо платит, ничего не могу сказать, но когда-то же надо и отдыхать... – Он любовно задержал на Гале взгляд и сказал, обнимая ее неожиданно крепко, словно хотел напомнить... Нет, словно хотел, чтобы она помнила подольше эту первую ночь и не отводила глаза в сторону, когда он смотрит на нее: – До встречи, куколка!
Она чувствовала себя так, будто обманывала его, хотя ни от одного слова, сказанного ему ночью, Галя бы не отказалась.
Пожалуй, она была нечестной с Сергеем лишь в одном – все время вспоминала Игоря. И хотя Галя нарочно называла его ласки и повадки привычными, отработанными, но поневоле о них помнила. И сравнивала. Сергей был чем-то хуже его? Нет, не хуже. Тогда отчего этот проклятый Игорь не желал выходить у нее из головы?!
Как ангина – привяжется и не уходит раньше чем через неделю. Значит, Гале нужно всего лишь время: переболеть и привыкнуть к Сереже... Но Игорь! Что ему было нужно, почему он тащил ее из зала, приговаривая: «Выйдем, поговорим!» Что он мог бы ей сказать?
А эта рыжая, насквозь фальшивая баба, вся в бриллиантах. Проходя мимо Гали, она прошипела: «Мерзавка!» Надо же, слово какое откопала. Сейчас так уже никто и не говорит. Наверное, она просто старая. Старше Игоря...
И в чем она, рыжая эта, упрекала Галю? В том, что она не хочет выходить и говорить? Другая бы радовалась, что соперница ее любимого от себя отталкивает, а эта... У нее сознание тоже помрачено, объяснила себе Галя. Она так влюблена в Игоря, что не замечает его недостатков. Все, что он ни делает, можно оправдать. Виноваты все, кроме него! И ведь рыжая не молоденькая девушка. Неужели и такие опытные, пожившие женщины могут влюбляться, как молодые?
Но сколько лет самому Игорю? Как ни странно, Галя об этом не знала. Он сам не говорил, а она считала ниже своего достоинства лазить по его карманам и смотреть в документы. Вернее, однажды она спросила:
– Игорь, а сколько тебе лет?
– Намного больше, чем тебе, маленькая! – отшутился он. И добавил: – Какая разница? Ты же с человеком в постель ложишься, а не с его возрастом.
Шутка показалась ей не слишком умной. Галя сама свой возраст никогда не скрывала и думала: от того, что ты скрываешь, сколько тебе лет, моложе не станешь.
– Вот доживешь ты лет до сорока, тогда и поймешь, что цифра возраста в отношении тебя – дело относительное, – проговорил Игорь, заметив ее недоумение.
Так что, вполне возможно, спутница Игоря была всего лишь его ровесницей.
Но что-то общее было между Галей и этой женщиной. Чисто внешне. Вот. Цвет волос. Наверное, Игорю нравятся рыжеволосые женщины. У кого-то из писателей она читала книгу... там еще подбирали рыжих людей для какого-то дела...
Такой сумбур царил у Гали в мыслях, что, если бы она захотела его записать, вышла бы какая-то каша. Игорь – Сергей. Сергей – Игорь. В какой-то момент, от слабости, что ли, она даже подумала: хорошо бы сейчас у нее никого не было. Совсем никого. Чтобы начать жизнь с чистого листа. Никому ничего не объяснять. Ни перед кем не оправдываться. Ни на кого не оглядываться... Да ее просто достали! Но потом она объяснила себе свой взрыв обычной усталостью.
В отличие от Игоря Сергей был человек пунктуальный и обязательный. Он позвонил Гале ровно в половине седьмого – она сказала ему, что в это время бывает дома, – и виновато проговорил:
– Понимаешь, куколка, шеф попросил срочно сделать машину одному из наших клиентов. Я хотел сходить с тобой в цирк – ты давно была в цирке? – но придется допоздна работать. Давай я тебе завтра в обед на работу звякну, и мы обо всем договоримся.
– Давай, – согласилась Галя.
Ласковый голос Сергея прямо из трубки обдал ее теплом. Наверное, Игорь ее избаловал своими страстями. Вернее, не страстями, нет, он всегда был железобетонно спокоен, своей непредсказуемостью, тем, что заставлял ее волноваться, страдать, удивляться, ахать от восторга. Когда он приносил ей те самые букеты цветов...
С Сережей было куда проще. И может... скучнее?