Кондрашова Лариса. Сезон клубники

   – Жизнь у тебя только начинается! – сказала я. – Возьми ягодку в рот и загадай желание. Вот увидишь, сбудется.
   Не знаю, что это меня на патетику потянуло. Наверное, Лилия мысленно усмехнулась. Разница в возрасте между нами навевала на нее грустные мысли.
   – Какая огромная! – восторженно ахнула она, с трудом вынув первую клубничину, всего лишь чуть уже широкого горла банки. – Кому ты ее везла?
   – Никому конкретному, – буркнула я, заводя машину.
   Конечно, мне нелегко было выходить из состояния эйфории. С трудом я осознавала тот факт, что если я собиралась впредь быть рядом с Артемом изо дня в день, посвящать свою жизнь только ему, дышать только для него, то он по отношению ко мне вовсе такого не чувствовал.
   – Говоришь, Сашу похоронили? – тихо спросила Лилия; отчего-то и ей эта здоровущая клубника в горло не лезла. Она, кажется, с трудом съела одну ягоду.
   – А ты думала, до сих пор лежит в морге, тебя ждет?
   – Зря ты так, – печально проговорила она. – Что уж я тебе такого плохого сделала?
   – А что хорошего? – огрызнулась я. – Вон мой муж все бросил и к тебе на выручку помчался.
   – Ты и в самом деле ревнуешь? – удивилась она.
   – Кстати, не поняла, чего тебя здесь держали? – Я не собиралась отвечать ей на сугубо личный вопрос.
   Лилия смутилась и нарочито внимательно посмотрела за окно.
   – Я у Валерии вроде домработницы была. Готовила для нее и этих мужиков...
   Она запнулась.
   – Что? Неужели... – Я постеснялась озвучить свою догадку.
   – Рафик говорил, на безрыбье и рак – рыба. Кобелина еще тот. Ему всегда нужно: в завтрак, обед и ужин...
   Я хотела брякнуть: «За что боролись...», но передумала. Зачем? Разве Лилия не получила свою порцию унижений в полной мере? Интересно, если бы мы с Артемом не приехали, она бы так у Валерии и жила?
   – Ты сможешь это забыть?
   – Бог наказал меня за то, что я не довольствовалась тем, что имела, – проговорила Лилия и, помолчав, добавила: – Только все бесполезно. Ты же видела, я моментально взрываюсь, забывая обо всех своих обетах. Беспричинная злость – это уже диагноз. Может, мне транквилизаторы попить?
   – Попробуй, – пожала я плечами.
   – Как ты думаешь, их арестуют?
   – А есть за что?
   – Конечно. Они же за полгода четырех водителей большегрузов убили, а еще у двух отобрали фуры и покалечили... Правда, после того, как четверо из них погибли, Рафик вроде притих, но я думаю, ненадолго.
   «Четверо, не пятеро!» – мысленно обрадовалась я.
   – И Рафик так спокойно тебе обо всем говорил? – усомнилась я.
   – А он не сомневался, что я там и останусь. Смеялся: как раз сейчас парни роют котлован, и мне удобно будет лежать. В бетоне... Как там Иришка, Сонечка? – спросила Лилия опять без перехода. Видно, мысли у нее в голове толпились беспорядочные, вот она и выдавала их, как говорится, в порядке поступления.
   – Дочь твоя с мужем как раз с отдыха вернулись, если ты помнишь, и тут такое... Знаешь, я даже не знала, как говорить, бекала-мекала, но Иришка сама догадалась.
   – Она после родов совсем слабенькая стала, – вздохнула Лилия.
   – Узнала обо всем и в обморок упала.
   Сказала и вздрогнула от глухих рыданий, которые донеслись с заднего сиденья.
   – Дура! Господи, какая дура! Зачем я уехала?!
   Прошло, кстати, уже два с половиной часа, как мы покинули тот самый городок, куда прежде наведывались наши мужья, один из которых опять застрял там же.
   – А что этой самой Валерии наши мужья раньше возили? – спросила я будто невзначай, чтобы сбить с минорного настроя Лилю.
   – Овощные консервы, что же еще! – с ожесточением проговорила она.
   – Можно подумать, она их ближе не могла купить!
   – Ближе – дороже, а наши ей, кроме того, то помидоры везли, то синенькие. Что в дороге не слишком портилось.
   – Ну ты и загнула, помидоры – и вдруг не портились!
   – Представь себе! Везли бурые, в дороге они дозревали. Все равно автохозяйству было выгодно. Тогда царствовал бартер. Это теперь бартером пользуются все реже... А ты что, не знала?
   Не знала, вот именно! Я и вникла-то во все только в их последнем совместном рейсе, и то потому, что была в отпуске, да потому, что рейс был личный, коммерческий...
   – Понятно, не вникала, – правильно расценила мое молчание Лилия. – Где редактор издательства и где простой шофер, что между ними может быть общего?
   В ее тоне опять появилась снисходительность. Чего я решила – да и она сама уверяла, – будто можно в момент вдруг взять и преобразиться. Стать другим человеком. Нет, Лилия Коваль так и умрет змеей...
   Машину я поставила в гараж, когда на часах уже было два часа ночи. Наскоро приняла душ и заснула как убитая. Видно, моему организму был необходим этот отдых – глубокий, без сновидений.
   Утром я проснулась часов в одиннадцать, да и то от телефонного звонка. Звонила моя обеспокоенная мама.
   – Белла, что случилось, почему ты не звонишь? По моим подсчетам, вы давно должны были бы вернуться.
   – Я же говорила, все будет зависеть от тамошних врачей...
   – Теперь Артем выздоровел?
   – По крайней мере в самом ближайшем будущем он собирается выходить на работу.
   – Тогда почему ты не звонила?
   – Мама, я в два часа ночи приехала. И проснулась только что...
   – Ты приехала одна?!
   – Одна.
   – В два часа ночи? Куда смотрит твой муж?
   Я могла бы сказать, что он смотрит, какой бы еще подвиг совершить, на что милиционеры смотрят, мягко говоря, неодобрительно. Тормознули его, надо полагать, для дачи показаний. А возможно, он оказал сопротивление работникам правопорядка, иначе почему у него ссадина на скуле.
   – Завтра я еду за детьми, – сказала я, уходя из-под обстрела.
   – Да что случилось-то? – затеребила меня родительница.
   – Ничего не случилось. Мой муж спас очередную принцессу из заточения, и тамошняя охрана попросила его поделиться с ними опытом.
   – Я никогда не могла понять твоего странного юмора, – сказала мама. – Вернешься с детьми, позвони, я заеду к вам, взгляну на внуков.
   – А папа?
   – И папа, конечно, тоже. В отличие от твоего мужа он всегда рядом со своей женой.
   Поговорила, как меду наелась. Но у каждой женщины есть отличное средство изгнания дурных мыслей: щетка, швабра, пылесос и всевозможные моющие средства.
   Потом я сбегала на базар недалеко от нашего дома, купила овощей, фруктов и мимоходом – лукошко клубники.
   – Берите, девушка, это последняя, – уговорила меня какая-то бабулька, когда я проходила мимо. В самом деле, почему не взять. Дети в лагере вряд ли ели ее вволю.
   Артем приехал в шесть часов вечера, и почти тотчас мне позвонила Танька:
   – Ну как у вас, все в порядке?
   – Еще не знаю, – задумчиво проговорила я, – он только что вошел и сразу отправился в душ. Вы вернулись вместе?
   – Вместе, – сказала подруга, – только Артем почти всю дорогу молчал, вот я и подумала...
   – Я позвоню тебе, – шепнула я, услышав, что Артем выключил душ.
   – С легким паром! – приветствовала я супруга, который вовсе не выглядел умиротворенным, каким обычно выходил из ванной. – Ты принимал холодный душ? – спросила я.
   – Нет, с чего ты взяла.
   – Тогда чего ты такой замороженный?
   Он не отвечая прошел в нашу комнату и лег на кровать поверх покрывала.
   – Устал? – Я присела рядом. – Не хочешь говорить?
   – Я хочу говорить, – он даже повысил голос, – но не знаю, с чего начать.
   – Ты злишься на меня?
   – Я злюсь на себя. – Он приподнялся и притянул меня к себе. – Муж у тебя, Белка, форменный кретин!
   Здрасьте! Я ждала совсем другого. Высказывания недовольства моим поведением...
   – У тебя, никак, приступ самокритики? Прошу тебя, только не при мне. Я не люблю, когда моего любимого мужа ругают.
   Я нарочно переводила все в шутку. Мне хотелось узнать, насколько серьезно занят Артем самокопанием, потому что наши дальнейшие отношения зависели от того, что мой муж решит для себя. Каким он видит нашу жизнь и свое место в ней.
   В последние месяцы он сильно отдалился не только от меня, но и от наших детей. Я подозревала, что он нарочно культивировал в душе злость, нарочно старался поменьше бывать дома, чтобы не размякнуть, не простить мне предполагаемую измену. То есть создать обстановку, в которой ему будет легче принять важное решение. Какое? Например, уйти из семьи. Он так себя завел, что до последнего шага оставалось совсем немного.
   Его поспешный отъезд на поиски Лилии был отрыжкой того самого состояния. То ли оно ему нравилось, то ли он уже привык жить одиночкой. Если это так, то наше дело плохо. Я не собиралась мириться с его отвязанностью. И уже решала для себя: хочет быть свободен, пусть будет, только не рядом со мной. Рядом – значит, «мы», если ему милее «я» – пусть уходит.
   Мы немного помолчали, а потом я осторожно спросила:
   – А чего вдруг ты так на самого себя рассердился?
   – Помнишь, я остался сидеть возле того самого люка, из которого мы вылезли?
   – Помню.
   – Только ты ушла, как набежали менты.
   Я отвернулась, скрывая улыбку. Милиционеры набежали с моей подачи.
   – И что тут странного, им надо было провести задержание.
   – Между прочим, я первый туда пришел. А один из них особо крутой на меня разорался: «Вали отсюда, нечего тебе здесь делать!» Представляешь?
   – Представляю. И даже могу угадать, что было дальше.
   – Он мне нахамил.
   – Он был при исполнении, – напомнила я. И слегка коснулась его скулы. – Это его отметка?
   Муж на секунду смутился.
   – Знатоком оказался. Но не думай, я его тоже как следует приложил.
   – Поэтому милиция тебя задержала?
   – Я им, видите ли, операцию сорвал. Да если бы не я, – он скосил на меня глаз, – если бы не мы, они бы вообще не узнали, что там есть подземный ход! Этот бандюга Рафик решил всю свою империю под землю опустить...
   – Его поймали?
   – В том-то и дело, что нет. Сбежал.
   На мгновение будто холод коснулся меня ледяной лапой: сбежал! Я опустила глаза, чтобы Артем не прочел в них тревоги. Так получается, что именно наша семья все время сует палку в его осиное гнездо.
   – Сбежал, пока ты... выяснял отношения с милиционером?
   – Когда я его приложил, дружок на помощь кинулся.
   – Иными словами, ты их отвлек?
   – Знаешь, как моя мама говорит? Хорошая наседка одним глазом зерно видит, другим – коршуна. Чего, скажи, они ко мне привязались? Лучше бы своим делом занимались.
   – Потому что ты им мешал.
   – Да я бы им помог!
   Вот оно, дождались! Теперь желание Артема влезать в чужие дела ему же самому выходило боком. На Востоке говорят: помогай, когда просят, высказывайся, когда спрашивают. Не то чтобы равнодушным будь, а не докучай людям без нужды. Но энергия без вектора – дурная энергия. Если Артем не согласится направить ее на своих близких, так и будет болтаться как цветок в проруби.
   – Послушай, помощник, а почему ты не помог мне?
   – Тебе? – безмерно удивился он. – А зачем помогать тебе, если ты и сама все можешь?
   – Но и милиционеры тоже все могут. Они до сих пор обходились без тебя, но ты стал им навязываться, а я обходилась без тебя, потому что мне пришлось это делать. Женщина не может оставить свой дом только потому, что из него ушел мужчина. В таком случае ей приходится брать в руки отвертку, молоток, топор, а если не получается, то приглашать другого мужчину, умельца...
   – На что ты намекаешь? – возмутился Артем.
   – Я не намекаю. Я рассказываю, как обстоят дела в нашей семье. Завтра, например, я еду за детьми в лагерь. Заметь, я не говорю тебе: Артем, съезди, привези детей, а еду сама, потому что я привыкла, что могу надеяться только на себя. Более того, я начинаю думать, что твое самоустранение от домашних дел не связано с обидой на меня, ее ты использовал только как повод...
   – В каком смысле? – Он сделал вид, что не понял.
   – Чтобы развязать себе руки! – закричала я.
   Господи, что происходит? Совсем недавно я млела оттого, что у нас все хорошо, что опять вернулось время той далекой счастливой жизни. Неужели поговорка «Разбитого не склеишь» в полной мере относится к нам? Мы нашу чашку склеили, но трещина за это время стала такой широкой, что половинки так и не встали на прежнее место.
   – Не говори ерунды! – закричал он.
   Оказывается, в наших отношениях наступил следующий этап: раньше мы отдалялись друг от друга молча, теперь мы стали друг на друга кричать.
   – Ага, не нравится! Правда глаза колет!
   Артем взглянул на меня чуть ли не с ненавистью, развернулся и быстрым шагом пошел в кухню. И вдруг несколько мгновений спустя оттуда раздался страшный удар, треск, что-то зазвенело, обрушилось. И наступила тишина.
   Испуг поразил меня в самое сердце. У меня подкосились коленки, и я даже не сразу смогла выровнять свой бег в сторону кухни.
   Боже, что я увидела! Артем сидел на полу, и все лицо его и руки были в крови!
   – Темочка, родной, что с тобой?!
   Отчего-то я опустилась на колени и поползла к нему. Лицо у моего мужа было ошарашенное, недоумевающее. Он посмотрел на меня, потом на себя и медленно приподнял руку, которой опирался об пол. С нее кусками отваливалась... раздавленная клубника!
   Он механически слизнул одну из них и удовлетворенно хмыкнул:
   – Сладкая!.. Понимаешь, Белка, я оступился и смахнул на пол лукошко с клубникой, а потом в нее же и упал. Тебе не кажется, что в этом году у нас клубники больше чем достаточно?
   – Но эту я взяла вовсе не нам, а детям. Я думала, что они в лагере ее не слишком переели. Меня старушка уговорила. Сказала, последняя.
   – Иди ко мне. – Он протянул руки.
   – Но ты весь грязный, – не согласилась я.
   – Грязный – это когда в грязи, – не согласился он, – а я клубничный.
   Была не была! Я плюхнулась к нему на колени, додавливая оставшиеся целыми ягоды.
   – Теперь мы с тобой два поросенка в клубнике.
   – Наверное, я не прав, – проговорил Артем, целуя меня в ухо.
   – Не наверное, а точно!
   – Рассобачился.
   – Не без того.
   – За детьми поедем вместе?
   – Они обрадуются.
   – А как, ты думаешь, они отнесутся к маленькому братику?
   – Или к маленькой сестренке? Думаю, тоже обрадуются. Если, конечно, ты поступишь в институт.
   – А при чем здесь это?
   – А при том: не будет института, не будет у ребят сестренки.
   – Какая ты все-таки вредная, Белка!
   – Не сомневаюсь, что у Зины характер куда лучше.
   – Опять Зина! Да откуда ты ее взяла?! – возмутился Артем.
   – Придумала, – вздохнула я. – Будем считать, что Зина – наш несостоявшийся семейный кошмар.