Одна из Таниных приятельниц, приглашенная ею в дамский туалет для беседы, охотно пояснила, что исчезнувшая женщина – новая секретарша Таниного мужа, со своим супругом недавно разошлась, живет одна в своем доме, который достался ей по наследству. И даже назвала адрес.
Татьяна прекрасно водит машину, ключи были в ее сумочке, и она попросила хозяев двух тачек, загораживающих ей проезд, отогнать машины. Те вспомнили, что такое мужская солидарность, попытались разгневанную женщину отговорить от безумства, уверяя, что на улице мороз, машины придется долго прогревать... Но Татьяна, не дослушав, пошла к своей машине и пояснила на ходу:
– Я сейчас сдам назад, и ваши тачки разлетятся в стороны безо всякого разогрева.
Мужикам было жалко свои машины ничуть не меньше, чем попавшего в беду товарища. Проезд безумной бабе пришлось освободить.
Дом, к которому подъехала пылающая негодованием моя подруга, казался безлюдным. Как сказал бы Пушкин, ни огня, ни темной хаты. Татьяна подошла к гаражу и заглянула в приотворенную дверь – в него поставили машину явно только что, – из гаража пахнуло теплом и запахом выхлопного газа. Видно, чтобы замести следы, Танькин муж попросил машину у кого-то из друзей.
Правда, в дом приехавшие могли не зайти. Татьяна поднялась по ступенькам и подергала за ручку дверь, ведущую на веранду – этакие застекленные современные сени, – и услышала, как явственно звякнул крючок на двери. То есть заперта она была изнутри!
Татьяна постучала. Вначале вежливо – никто не откликнулся. Тогда она ударила в дверь ногой раз, другой, раздался грохот, и та соскочила с крючка. Следующая дверь непосредственно в дом была сделана более добротно: чтобы выбить ее, закрытую изнутри на ключ, мощности Татьяниной ноги явно не хватало.
Тогда она обошла со всех сторон дом – окна оказались затянутыми прозрачной пленкой. Прошлая зима была холодной, с сильными северными ветрами, и некоторые частники, закрывая окна пленкой, пытались таким образом сохранить в доме тепло.
Пленка была достаточно плотной, но вовсе не железобетонной. Татьяна схватила кирпич из рядом стоящего штабеля и ударила по окну, с мстительным удовольствием слыша, как осыпается разбитое стекло и писклявый женский голос вопит в трубку:
– Милиция! Милиция!
Я вполне представляла разъяренную Татьяну с кирпичом в руке, разрывающую пленку подобно киношному монстру. Кирпичом она успела лишь приложиться к голове неверного супруга, как приехали работники правопорядка. Наверное, они были поблизости, а вовсе не возле праздничного стола.
Тогда среди ночи нам позвонил Танькин муж и жалобно проблеял, что жену забрала милиция, а он звонит нам из травматологии.
Едва я рассказала о том Артему, как он выскочил из-за праздничного стола – у нас тоже были гости – и помчался выручать мою подругу. У него, к счастью, работал в милиции друг, с которым они когда-то служили в морской пехоте.
Он привез к нам домой Татьяну, полностью растерявшую всю свою воинственность и даже пришедшую в ужас при мысли о том, что она натворила.
Я отпаивала ее валерьянкой, а потом дала снотворное, которое когда-то забыла у нас моя мама, и Таня проспала почти до двенадцати часов дня.
Она и раньше неплохо относилась к Артему, а после случившегося испытывала к нему особое чувство благодарности. Артем и не знал, что ее союзничество зачастую гасило мои самые сильные раздражения в адрес мужа, а от маминого ярлыка «простой шофер» она просто выходила из себя. И однажды даже разругалась с моей родительницей.
– Между прочим, Галина Аркадьевна, вы не помните, как Белка бросала универ? Просто перестала ходить на занятия – и все.
– Был такой прискорбный факт в Белочкиной биографии, – вздохнула мама.
– И кто заставил ее вернуться?
– Я, – довольно покивала моя родительница.
Она еще хотела что-то сказать, но Татьяна перебила ее не очень вежливо:
– Это вам так кажется, Галина Аркадьевна! На самом деле ходить на занятия заставил Беллу ее муж.
– Надеюсь, ты говоришь это несерьезно? – высокомерно поинтересовалась мама. О, она умела ставить на свое место как зарвавшихся подчиненных, так и излишне самоуверенных молодых людей.
Но Танька моя тоже была не лыком шита. В газете она работала репортером, а в качестве хобби печатала критические статьи, такие хлесткие и ядовитые, что молодые литераторы переиначили ее фамилию Шедогуб на Душегуб. Кличка будто приклеилась. Так Татьяну теперь звали даже друзья.
После опубликования разгромной статьи на очередной опус писателя или поэта Татьяне порой приходилось встречаться с разгневанными авторами лицом к лицу, и, насколько я знаю, она ни разу не дрогнула. Не отступила Танька и теперь – ведь в опасности была репутация ее друга!
– Не надейтесь, я говорю это вполне серьезно. Если бы не Артем, ваша дочь была бы теперь не редактором, а какой-нибудь простой швеей-мотористкой или простым кондуктором...
Такого непочтения мать вытерпеть не смогла. Она бросилась прочь из моей квартиры, на ходу бросив Татьяне что-то вроде:
– Хамка!
– Прости, – повинилась Татьяна, – не удержалась. Но если и ты скажешь, что это не Артем помог тебе получить диплом...
– Не скажу, – торопливо сказала я. – Вовсе я не такая неблагодарная, как тебе кажется. И если ты помнишь, я уже не раз заводила с Артемом разговор о том, что теперь его очередь поступать в институт, а он или отшучивается, или делает вид, что меня не слышит...
– Он и в других вопросах ведет себя так же?
– Нет, конечно, в остальном у него прекрасный слух.
– И поведение, – добавила в шутку Татьяна.
– А вот поведение – хуже некуда! Скорее всего произошло то, чего я всегда боялась: он меня разлюбил.
– Ты что, спятила? – даже испугалась подруга. – Да он тебя так любит, что я от зависти зеленею. И думаю: где же ходит мой Решетняк?
– В чужих руках... – огрызнулась я.
Подруга внимательно посмотрела на меня:
– Ох уж эти благополучные жены! Все им не так да не эдак!
И тут уж я разозлилась по-настоящему:
– Значит, по-твоему, я – всего лишь змея и зануда, которая нудит да шипит безо всякой на то причины, вместо того чтобы на своего мужа попросту молиться?!
– Вот именно. И ко всему прочему слушает свою распрекрасную мамочку, которая спит и видит, чтобы развести тебя с настоящим мужиком, коих на свете осталось – по пальцам перечесть!
– Хорошо. Тогда сегодня я приглашаю тебя ко мне в гости. С ночевкой. Дети у родителей – папа решил поехать к другу на пасеку и прихватил с собой внуков, а мы вдвоем по-приятельски посидим на кухне, поговорим за жизнь и посмотрим, когда явится мой любимый и верный муж...
– Вопрос стоит даже так? – похоже, смутилась Танька.
– Вот именно! – передразнила я.
– А чего ж ты молчала? Как ни спрошу, все бекаешь да мекаешь, бормочешь что-то невразумительное...
– Да я как-то не привыкла жаловаться!
– Если все так, как ты говоришь, то речь уже не о жалобах, а о том, как семью сохранить.
– А надо ли ее сохранять? – тяжело вздохнула я.
Подруга посмотрела на меня как на сумасшедшую и тоном умудренной женщины проговорила:
– Решетняк, давай ты хоть раз поучишься на чужих ошибках!
– Надо же! – усмехнулась я. – Никогда не думала, что ты заговоришь языком моей мамы. Она все то же твердит, про учебу на чужих ошибках.
– Хорошо, ты права. Когда волнуешься, тянет на штампы: берешь ведь то, что под рукой... Белка! Прежде чем делать выводы, ты должна, ты просто обязана попробовать все! Даже если Артем загулял...
Она осеклась и виновато посмотрела на меня.
– В общем, даже если с ним и не все ладно сейчас, то уверяю тебя, стоит постараться и вернуть семейный поезд на прежние рельсы...
Татьяна заметила, как исказилось мое лицо, и прикрикнула:
– И спрячь, пожалуйста, свою дурацкую гордость в ж..., в общем, куда-нибудь подальше! Сегодня я останусь у тебя, а завтра посмотрим и решим.
До часу ночи мы ждали Артема, сидя на кухне. Выпили потихоньку две бутылки вина, но если Танька заметно опьянела, то меня алкоголь не брал ни в какую. Я даже подумала о себе словами известного юмориста: «Глаза как стеклышки, ноги как перышки, и все соображаю!»
В конце концов мне надоело смотреть, как она клюет носом, и я отправила подругу спать в детскую, а сама прилегла на супружеской кровати.
Так я и лежала на ней до сих пор. Артем пришел под утро. Я сделала вид, что сплю, и он, раздеваясь, старался не шуметь, но все равно производил шума больше обычного, потому что был пьян как сапожник. И при этом разговаривал сам с собой. И самому себе выговорил:
– Вконец обнаглел. Нажрался, как свинья!
Я провалялась без сна до семи утра, но лежать больше не было сил. Оставалось только надеть халат и отправиться на кухню. Кроме Артема, у нас сегодня была Татьяна. Не могла же я оставить гостью без завтрака.
Подруга вошла неслышно, а я так задумалась, что чуть не выронила из рук тарелку, когда она громко сказала:
– Доброе утро.
Увидев задрожавшую в моих руках тарелку, Татьяна понимающе покачала головой:
– Лечиться тебе надо, Решетняк! Нервы явно не в порядке.
Что на это скажешь? Татьяна в отличие от меня спит по ночам... Но мы дружим так давно, что, кажется, научились читать мысли друг друга.
– Я слышала, когда Артем пришел. Извини, но он ломился в квартиру, как медведь-шатун. Мудрено было не проснуться. Я выглянула... не из любопытства, а просто на шум... Он же на ногах не стоял!
– Вот именно! – зло буркнула я.
– Ты хочешь сказать, что он сел на стакан?
Я непонимающе уставилась на подругу:
– Имеешь в виду, страдает запоями? Нет, что ты! Артем не алкоголик.
– У него есть другая женщина?
– В смысле постоянная? Вряд ли... – Я проговорила это медленно и спохватилась, что Таня может заподозрить меня в излишней самоуверенности.
Но она думала вовсе не об этом.
– Тогда что с ним происходит?
– А с чего ты взяла, что происходит?
Подруга откровенно изумилась:
– Не станешь же ты уверять, будто у него не все дома? Или что подобные закидоны всегда были ему свойственны?
– Я об этом не думала. То есть я решила, что он нарывается на развод. Самому этим заняться слабо, вот он и ждет первого шага от меня. Что ж, раз хочет, значит, получит.
– Вот это да! – Татьяна нарочито восхищенно присвистнула и так же одобрительно посмотрела на меня. – Что нам стоит брак разрушить: раз-два – и все дела!
– Не утрируй. Просто наш брак себя изжил...
– Я думала, ты умнее!
– При чем здесь мой ум? Ты считаешь, я должна подобные вещи терпеть и сопеть в тряпочку, жить, как другие бабы, без любви и уважения...
Подруга меня даже не дослушала.
– Жареный петух тебя в задницу не клевал! Повезло дуре – встретила в жизни настоящего мужчину. Но нет, она воротит нос и вместо того, чтобы спасать семью, разобраться, в чем дело, не нашла ничего лучше, как положить глаз на полное ничтожество, потому что у него высшее образование и он нравится ее маме...
– На кого это я положила глаз?!
Я уже не замечала, что кричу.
– На убогого Юрика Кондратьева.
– Почему это он убогий?
– Не знаю. Спроси у его мамы. Может, родовая травма, а может, гнилые гены...
– Хочешь, чтобы мы с тобой поссорились?
Но Танька и не подумала обратить внимание на мои слова.
– Так что все-таки с Артемом происходит?
– Не знаю! – опять закричала я. – Он нарочно пропадает в рейсах. Ребята говорят, что он прямо-таки гребет к себе заказы, и даже не самые выгодные. Просто для того, чтобы не быть дома! А если все-таки случается перерыв, он под любым предлогом уходит куда-то и возвращается вот в таком состоянии...
Я не выдержала и разрыдалась. Ревела белугой и продолжала говорить:
– И учиться не хочет. Когда я заикнулась о поступлении в институт, знаешь, что он сказал? Что высшее образование не делает человека порядочным.
– Но это так и есть.
– Не притворяйся. Он обещал мне поступить в институт. Обещал!
– Ладно, не кричи. Мешаешь думать.
– О чем ты, интересно, думаешь?
– Пытаюсь поставить диагноз... А в рейсах он пьет?
– Что ты! Для него пить за рулем – вещь немыслимая. Хоть про шоферов-дальнобойщиков и говорят, что они пьют, как сапожники, но Темка не такой.
– А ты никогда не думала о том, чтобы поехать с мужем в рейс?
– Я – в рейс?
– Вот именно, в рейс! Ты что, принцесса крови, которая не может себе этого позволить?
– Нет, – растерянно проговорила я. – Просто такая мысль никогда мне в голову не приходила... Да он меня и не возьмет, вот увидишь. Стоит мне только заикнуться об этом, как тут же найдется уйма причин...
– А ты попробуй.
Татьяна еще немного посидела и ушла, несмотря на мою робкую просьбу побыть еще. Ведь суббота, куда ей спешить?
– Извини, но я уже вторую неделю не могу постирать белье. Это имея в квартире машину-автомат! Ничего, скоро тебе будет не до меня. Проснется муж. Ты лучше обвинительную речь заготовь.
– Погоди, какую обвинительную? Ты же сказала, поговорить насчет рейса... Чтобы я могла с ним поехать.
– Вот именно, на волне своей вины он и мяукнуть не посмеет. То есть отказать тебе.
Реакция мужа на мою просьбу оказалась на удивление спокойной. То есть он, как и обычно в последнее время, в глаза мне не посмотрел. Разве что смутился немного, когда увидел бокал с огуречным рассолом. Но покорно выпил и взял в руки вилку, чтобы потянуться к котлете.
– В рейс? Поехали. Думаю, Санек возражать не будет. Месяц назад мы его Вальку брали, так что он мне должен...
Вальку? Насколько я знаю, жену Саши – напарника Артема – звали Лилия. Мы с ней не были подругами, но при встрече здоровались. И вдруг – Валька! Кто же тогда у Артема? Какая-нибудь Зина. Блондинка. Я знала в жизни двух Зин, и обе были крашеными блондинками. С пышными формами. Наверное, именно такие женщины нравятся Артему, раз он перестал обращать внимание на меня.
Упоминание о Сашиной Вальке застряло у меня в голове, как отравленная заноза. Я постоянно примеряла это знание на себя.
– Саша с женой не развелся? – будто невзначай спросила я некоторое время спустя.
– С чего ты взяла? – удивился Артем. Конечно, он обмолвился о неведомой Вальке и забыл. Для него это так, само собой разумеющееся. – Живут, как и жили. Недавно дочь замуж выдали...
Все хорошо, прекрасная маркиза! Не считая Вальки, которая ездит с Сашей в рейсы. У меня на языке так и вертелось: «Тема, а кто ездит в рейсы с тобой?» Но такой вопрос прозвучал бы преждевременно.
Теперь я поняла, как была права Танька, подбросившая мне такую мысль. В конце концов, продлится рейс всего три-четыре дня, и меня не покидала уверенность, что этого времени вполне хватит, чтобы разобраться во всем.
Мама согласилась – я имею в виду свекровь – вместе со свекром отвезти наших детей в лагерь отдыха. Кстати, именно Татьяна достала для них льготные путевки. Мне оставалось лишь подготовить вещи, сложить их в дорожные сумки и отвезти в станицу к Темкиным родителям.
Собственно, Галя с Антошкой как раз сейчас были у них. И отвезли их в станицу вовсе не мы с Артемом – за ними приехал свекор. Артем был, как всегда, в рейсе, а наши близнецы повисли на деде, едва он появился в дверях.
Оказывается, свекровь присматривала за ними во время моих экзаменов не всегда сама. Случалось, что и она была занята по работе. Тогда подключался свекор. Иногда он брал их с собой на работу, и Антошка с Галочкой переходили из рук в руки, от доярок к учетчицам.
– Мы уже соскучились, – мягко выговорил мне Антон Сергеевич. – Ни сами не приезжаете, ни внуков не привозите.
– Артем все время в рейсах, а у нас в издательстве все в отпусках, завалили работой, – стала оправдываться я, стараясь не смотреть в честные глаза свекра.
В станицу я поехала рано утром. На этот раз мне хотелось побыть подольше и с детьми, и с родителями Артема. В их обществе мне хоть частично доставалось то семейное тепло, которое из моей семьи неуклонно утекало...
– Вообще-то я пошла в отпуск, – бодро поясняла я, – но решила съездить разок с Артемом в рейс. Говорят, другие жены ездят...
То ли я не умею как следует притворяться, то ли, как говорится, материнское сердце вещун, а только после моих нарочито веселых речей свекровь словно невзначай пригласила меня с собой в сад, усадила на лавочку и заглянула мне в глаза:
– Что, доченька, нелады у вас?
И тут я разревелась. Уткнулась ей в плечо и полчаса усиленно орошала слезами ее летний сарафан, а мама гладила меня по плечу и приговаривала:
– Ну-ну, ничего, все образуется! В каких же семьях разладов не бывает? Небось и не найдешь таких. Милые бранятся – только тешатся. Думаешь, даром народ так говорит?
– Я потому и хочу с ним в рейс съездить, посмотреть, что к чему, – призналась я свекрови в том, о чем матери и не заикнулась бы. – Может, я в чем-то сама виновата? Может, Темка за что-то на меня обиделся?
– Съезди, – кивнула мама, – если он и вправду обиделся, сам ни за что не скажет. Разве что выпытаешь... И еще, доченька, не спеши рубить сплеча. Ты женщина горячая, я знаю, но будет ли для вас обоих лучше, если вы разбежитесь в разные стороны?
Когда она успела это заметить? Насчет моей горячности. Мне казалось, что перед свекровью я всегда была тише воды, ниже травы, а уж наши с Темкой разногласия мы тем более на суд его родителей не выносили.
– ...Артем тоже бывает слишком горяч: не помедлит, не разберется, что к чему, а дверью хлопнет, и все разборки...
Вот об этом-то я как раз и не подумала. Хоть вслух и произнесла что-то насчет собственной виноватости, а в душе ничего такого не чувствовала. Разве я не была ему верной женой все эти годы? Разве я хоть раз ему изменила?
Но что-то все-таки мешало говорить об этом утвердительно. Словно я забыла некую свою провинность, что-то упустила из виду и в чем-то таки была виновата...
Глава третья
Татьяна прекрасно водит машину, ключи были в ее сумочке, и она попросила хозяев двух тачек, загораживающих ей проезд, отогнать машины. Те вспомнили, что такое мужская солидарность, попытались разгневанную женщину отговорить от безумства, уверяя, что на улице мороз, машины придется долго прогревать... Но Татьяна, не дослушав, пошла к своей машине и пояснила на ходу:
– Я сейчас сдам назад, и ваши тачки разлетятся в стороны безо всякого разогрева.
Мужикам было жалко свои машины ничуть не меньше, чем попавшего в беду товарища. Проезд безумной бабе пришлось освободить.
Дом, к которому подъехала пылающая негодованием моя подруга, казался безлюдным. Как сказал бы Пушкин, ни огня, ни темной хаты. Татьяна подошла к гаражу и заглянула в приотворенную дверь – в него поставили машину явно только что, – из гаража пахнуло теплом и запахом выхлопного газа. Видно, чтобы замести следы, Танькин муж попросил машину у кого-то из друзей.
Правда, в дом приехавшие могли не зайти. Татьяна поднялась по ступенькам и подергала за ручку дверь, ведущую на веранду – этакие застекленные современные сени, – и услышала, как явственно звякнул крючок на двери. То есть заперта она была изнутри!
Татьяна постучала. Вначале вежливо – никто не откликнулся. Тогда она ударила в дверь ногой раз, другой, раздался грохот, и та соскочила с крючка. Следующая дверь непосредственно в дом была сделана более добротно: чтобы выбить ее, закрытую изнутри на ключ, мощности Татьяниной ноги явно не хватало.
Тогда она обошла со всех сторон дом – окна оказались затянутыми прозрачной пленкой. Прошлая зима была холодной, с сильными северными ветрами, и некоторые частники, закрывая окна пленкой, пытались таким образом сохранить в доме тепло.
Пленка была достаточно плотной, но вовсе не железобетонной. Татьяна схватила кирпич из рядом стоящего штабеля и ударила по окну, с мстительным удовольствием слыша, как осыпается разбитое стекло и писклявый женский голос вопит в трубку:
– Милиция! Милиция!
Я вполне представляла разъяренную Татьяну с кирпичом в руке, разрывающую пленку подобно киношному монстру. Кирпичом она успела лишь приложиться к голове неверного супруга, как приехали работники правопорядка. Наверное, они были поблизости, а вовсе не возле праздничного стола.
Тогда среди ночи нам позвонил Танькин муж и жалобно проблеял, что жену забрала милиция, а он звонит нам из травматологии.
Едва я рассказала о том Артему, как он выскочил из-за праздничного стола – у нас тоже были гости – и помчался выручать мою подругу. У него, к счастью, работал в милиции друг, с которым они когда-то служили в морской пехоте.
Он привез к нам домой Татьяну, полностью растерявшую всю свою воинственность и даже пришедшую в ужас при мысли о том, что она натворила.
Я отпаивала ее валерьянкой, а потом дала снотворное, которое когда-то забыла у нас моя мама, и Таня проспала почти до двенадцати часов дня.
Она и раньше неплохо относилась к Артему, а после случившегося испытывала к нему особое чувство благодарности. Артем и не знал, что ее союзничество зачастую гасило мои самые сильные раздражения в адрес мужа, а от маминого ярлыка «простой шофер» она просто выходила из себя. И однажды даже разругалась с моей родительницей.
– Между прочим, Галина Аркадьевна, вы не помните, как Белка бросала универ? Просто перестала ходить на занятия – и все.
– Был такой прискорбный факт в Белочкиной биографии, – вздохнула мама.
– И кто заставил ее вернуться?
– Я, – довольно покивала моя родительница.
Она еще хотела что-то сказать, но Татьяна перебила ее не очень вежливо:
– Это вам так кажется, Галина Аркадьевна! На самом деле ходить на занятия заставил Беллу ее муж.
– Надеюсь, ты говоришь это несерьезно? – высокомерно поинтересовалась мама. О, она умела ставить на свое место как зарвавшихся подчиненных, так и излишне самоуверенных молодых людей.
Но Танька моя тоже была не лыком шита. В газете она работала репортером, а в качестве хобби печатала критические статьи, такие хлесткие и ядовитые, что молодые литераторы переиначили ее фамилию Шедогуб на Душегуб. Кличка будто приклеилась. Так Татьяну теперь звали даже друзья.
После опубликования разгромной статьи на очередной опус писателя или поэта Татьяне порой приходилось встречаться с разгневанными авторами лицом к лицу, и, насколько я знаю, она ни разу не дрогнула. Не отступила Танька и теперь – ведь в опасности была репутация ее друга!
– Не надейтесь, я говорю это вполне серьезно. Если бы не Артем, ваша дочь была бы теперь не редактором, а какой-нибудь простой швеей-мотористкой или простым кондуктором...
Такого непочтения мать вытерпеть не смогла. Она бросилась прочь из моей квартиры, на ходу бросив Татьяне что-то вроде:
– Хамка!
– Прости, – повинилась Татьяна, – не удержалась. Но если и ты скажешь, что это не Артем помог тебе получить диплом...
– Не скажу, – торопливо сказала я. – Вовсе я не такая неблагодарная, как тебе кажется. И если ты помнишь, я уже не раз заводила с Артемом разговор о том, что теперь его очередь поступать в институт, а он или отшучивается, или делает вид, что меня не слышит...
– Он и в других вопросах ведет себя так же?
– Нет, конечно, в остальном у него прекрасный слух.
– И поведение, – добавила в шутку Татьяна.
– А вот поведение – хуже некуда! Скорее всего произошло то, чего я всегда боялась: он меня разлюбил.
– Ты что, спятила? – даже испугалась подруга. – Да он тебя так любит, что я от зависти зеленею. И думаю: где же ходит мой Решетняк?
– В чужих руках... – огрызнулась я.
Подруга внимательно посмотрела на меня:
– Ох уж эти благополучные жены! Все им не так да не эдак!
И тут уж я разозлилась по-настоящему:
– Значит, по-твоему, я – всего лишь змея и зануда, которая нудит да шипит безо всякой на то причины, вместо того чтобы на своего мужа попросту молиться?!
– Вот именно. И ко всему прочему слушает свою распрекрасную мамочку, которая спит и видит, чтобы развести тебя с настоящим мужиком, коих на свете осталось – по пальцам перечесть!
– Хорошо. Тогда сегодня я приглашаю тебя ко мне в гости. С ночевкой. Дети у родителей – папа решил поехать к другу на пасеку и прихватил с собой внуков, а мы вдвоем по-приятельски посидим на кухне, поговорим за жизнь и посмотрим, когда явится мой любимый и верный муж...
– Вопрос стоит даже так? – похоже, смутилась Танька.
– Вот именно! – передразнила я.
– А чего ж ты молчала? Как ни спрошу, все бекаешь да мекаешь, бормочешь что-то невразумительное...
– Да я как-то не привыкла жаловаться!
– Если все так, как ты говоришь, то речь уже не о жалобах, а о том, как семью сохранить.
– А надо ли ее сохранять? – тяжело вздохнула я.
Подруга посмотрела на меня как на сумасшедшую и тоном умудренной женщины проговорила:
– Решетняк, давай ты хоть раз поучишься на чужих ошибках!
– Надо же! – усмехнулась я. – Никогда не думала, что ты заговоришь языком моей мамы. Она все то же твердит, про учебу на чужих ошибках.
– Хорошо, ты права. Когда волнуешься, тянет на штампы: берешь ведь то, что под рукой... Белка! Прежде чем делать выводы, ты должна, ты просто обязана попробовать все! Даже если Артем загулял...
Она осеклась и виновато посмотрела на меня.
– В общем, даже если с ним и не все ладно сейчас, то уверяю тебя, стоит постараться и вернуть семейный поезд на прежние рельсы...
Татьяна заметила, как исказилось мое лицо, и прикрикнула:
– И спрячь, пожалуйста, свою дурацкую гордость в ж..., в общем, куда-нибудь подальше! Сегодня я останусь у тебя, а завтра посмотрим и решим.
До часу ночи мы ждали Артема, сидя на кухне. Выпили потихоньку две бутылки вина, но если Танька заметно опьянела, то меня алкоголь не брал ни в какую. Я даже подумала о себе словами известного юмориста: «Глаза как стеклышки, ноги как перышки, и все соображаю!»
В конце концов мне надоело смотреть, как она клюет носом, и я отправила подругу спать в детскую, а сама прилегла на супружеской кровати.
Так я и лежала на ней до сих пор. Артем пришел под утро. Я сделала вид, что сплю, и он, раздеваясь, старался не шуметь, но все равно производил шума больше обычного, потому что был пьян как сапожник. И при этом разговаривал сам с собой. И самому себе выговорил:
– Вконец обнаглел. Нажрался, как свинья!
Я провалялась без сна до семи утра, но лежать больше не было сил. Оставалось только надеть халат и отправиться на кухню. Кроме Артема, у нас сегодня была Татьяна. Не могла же я оставить гостью без завтрака.
Подруга вошла неслышно, а я так задумалась, что чуть не выронила из рук тарелку, когда она громко сказала:
– Доброе утро.
Увидев задрожавшую в моих руках тарелку, Татьяна понимающе покачала головой:
– Лечиться тебе надо, Решетняк! Нервы явно не в порядке.
Что на это скажешь? Татьяна в отличие от меня спит по ночам... Но мы дружим так давно, что, кажется, научились читать мысли друг друга.
– Я слышала, когда Артем пришел. Извини, но он ломился в квартиру, как медведь-шатун. Мудрено было не проснуться. Я выглянула... не из любопытства, а просто на шум... Он же на ногах не стоял!
– Вот именно! – зло буркнула я.
– Ты хочешь сказать, что он сел на стакан?
Я непонимающе уставилась на подругу:
– Имеешь в виду, страдает запоями? Нет, что ты! Артем не алкоголик.
– У него есть другая женщина?
– В смысле постоянная? Вряд ли... – Я проговорила это медленно и спохватилась, что Таня может заподозрить меня в излишней самоуверенности.
Но она думала вовсе не об этом.
– Тогда что с ним происходит?
– А с чего ты взяла, что происходит?
Подруга откровенно изумилась:
– Не станешь же ты уверять, будто у него не все дома? Или что подобные закидоны всегда были ему свойственны?
– Я об этом не думала. То есть я решила, что он нарывается на развод. Самому этим заняться слабо, вот он и ждет первого шага от меня. Что ж, раз хочет, значит, получит.
– Вот это да! – Татьяна нарочито восхищенно присвистнула и так же одобрительно посмотрела на меня. – Что нам стоит брак разрушить: раз-два – и все дела!
– Не утрируй. Просто наш брак себя изжил...
– Я думала, ты умнее!
– При чем здесь мой ум? Ты считаешь, я должна подобные вещи терпеть и сопеть в тряпочку, жить, как другие бабы, без любви и уважения...
Подруга меня даже не дослушала.
– Жареный петух тебя в задницу не клевал! Повезло дуре – встретила в жизни настоящего мужчину. Но нет, она воротит нос и вместо того, чтобы спасать семью, разобраться, в чем дело, не нашла ничего лучше, как положить глаз на полное ничтожество, потому что у него высшее образование и он нравится ее маме...
– На кого это я положила глаз?!
Я уже не замечала, что кричу.
– На убогого Юрика Кондратьева.
– Почему это он убогий?
– Не знаю. Спроси у его мамы. Может, родовая травма, а может, гнилые гены...
– Хочешь, чтобы мы с тобой поссорились?
Но Танька и не подумала обратить внимание на мои слова.
– Так что все-таки с Артемом происходит?
– Не знаю! – опять закричала я. – Он нарочно пропадает в рейсах. Ребята говорят, что он прямо-таки гребет к себе заказы, и даже не самые выгодные. Просто для того, чтобы не быть дома! А если все-таки случается перерыв, он под любым предлогом уходит куда-то и возвращается вот в таком состоянии...
Я не выдержала и разрыдалась. Ревела белугой и продолжала говорить:
– И учиться не хочет. Когда я заикнулась о поступлении в институт, знаешь, что он сказал? Что высшее образование не делает человека порядочным.
– Но это так и есть.
– Не притворяйся. Он обещал мне поступить в институт. Обещал!
– Ладно, не кричи. Мешаешь думать.
– О чем ты, интересно, думаешь?
– Пытаюсь поставить диагноз... А в рейсах он пьет?
– Что ты! Для него пить за рулем – вещь немыслимая. Хоть про шоферов-дальнобойщиков и говорят, что они пьют, как сапожники, но Темка не такой.
– А ты никогда не думала о том, чтобы поехать с мужем в рейс?
– Я – в рейс?
– Вот именно, в рейс! Ты что, принцесса крови, которая не может себе этого позволить?
– Нет, – растерянно проговорила я. – Просто такая мысль никогда мне в голову не приходила... Да он меня и не возьмет, вот увидишь. Стоит мне только заикнуться об этом, как тут же найдется уйма причин...
– А ты попробуй.
Татьяна еще немного посидела и ушла, несмотря на мою робкую просьбу побыть еще. Ведь суббота, куда ей спешить?
– Извини, но я уже вторую неделю не могу постирать белье. Это имея в квартире машину-автомат! Ничего, скоро тебе будет не до меня. Проснется муж. Ты лучше обвинительную речь заготовь.
– Погоди, какую обвинительную? Ты же сказала, поговорить насчет рейса... Чтобы я могла с ним поехать.
– Вот именно, на волне своей вины он и мяукнуть не посмеет. То есть отказать тебе.
Реакция мужа на мою просьбу оказалась на удивление спокойной. То есть он, как и обычно в последнее время, в глаза мне не посмотрел. Разве что смутился немного, когда увидел бокал с огуречным рассолом. Но покорно выпил и взял в руки вилку, чтобы потянуться к котлете.
– В рейс? Поехали. Думаю, Санек возражать не будет. Месяц назад мы его Вальку брали, так что он мне должен...
Вальку? Насколько я знаю, жену Саши – напарника Артема – звали Лилия. Мы с ней не были подругами, но при встрече здоровались. И вдруг – Валька! Кто же тогда у Артема? Какая-нибудь Зина. Блондинка. Я знала в жизни двух Зин, и обе были крашеными блондинками. С пышными формами. Наверное, именно такие женщины нравятся Артему, раз он перестал обращать внимание на меня.
Упоминание о Сашиной Вальке застряло у меня в голове, как отравленная заноза. Я постоянно примеряла это знание на себя.
– Саша с женой не развелся? – будто невзначай спросила я некоторое время спустя.
– С чего ты взяла? – удивился Артем. Конечно, он обмолвился о неведомой Вальке и забыл. Для него это так, само собой разумеющееся. – Живут, как и жили. Недавно дочь замуж выдали...
Все хорошо, прекрасная маркиза! Не считая Вальки, которая ездит с Сашей в рейсы. У меня на языке так и вертелось: «Тема, а кто ездит в рейсы с тобой?» Но такой вопрос прозвучал бы преждевременно.
Теперь я поняла, как была права Танька, подбросившая мне такую мысль. В конце концов, продлится рейс всего три-четыре дня, и меня не покидала уверенность, что этого времени вполне хватит, чтобы разобраться во всем.
Мама согласилась – я имею в виду свекровь – вместе со свекром отвезти наших детей в лагерь отдыха. Кстати, именно Татьяна достала для них льготные путевки. Мне оставалось лишь подготовить вещи, сложить их в дорожные сумки и отвезти в станицу к Темкиным родителям.
Собственно, Галя с Антошкой как раз сейчас были у них. И отвезли их в станицу вовсе не мы с Артемом – за ними приехал свекор. Артем был, как всегда, в рейсе, а наши близнецы повисли на деде, едва он появился в дверях.
Оказывается, свекровь присматривала за ними во время моих экзаменов не всегда сама. Случалось, что и она была занята по работе. Тогда подключался свекор. Иногда он брал их с собой на работу, и Антошка с Галочкой переходили из рук в руки, от доярок к учетчицам.
– Мы уже соскучились, – мягко выговорил мне Антон Сергеевич. – Ни сами не приезжаете, ни внуков не привозите.
– Артем все время в рейсах, а у нас в издательстве все в отпусках, завалили работой, – стала оправдываться я, стараясь не смотреть в честные глаза свекра.
В станицу я поехала рано утром. На этот раз мне хотелось побыть подольше и с детьми, и с родителями Артема. В их обществе мне хоть частично доставалось то семейное тепло, которое из моей семьи неуклонно утекало...
– Вообще-то я пошла в отпуск, – бодро поясняла я, – но решила съездить разок с Артемом в рейс. Говорят, другие жены ездят...
То ли я не умею как следует притворяться, то ли, как говорится, материнское сердце вещун, а только после моих нарочито веселых речей свекровь словно невзначай пригласила меня с собой в сад, усадила на лавочку и заглянула мне в глаза:
– Что, доченька, нелады у вас?
И тут я разревелась. Уткнулась ей в плечо и полчаса усиленно орошала слезами ее летний сарафан, а мама гладила меня по плечу и приговаривала:
– Ну-ну, ничего, все образуется! В каких же семьях разладов не бывает? Небось и не найдешь таких. Милые бранятся – только тешатся. Думаешь, даром народ так говорит?
– Я потому и хочу с ним в рейс съездить, посмотреть, что к чему, – призналась я свекрови в том, о чем матери и не заикнулась бы. – Может, я в чем-то сама виновата? Может, Темка за что-то на меня обиделся?
– Съезди, – кивнула мама, – если он и вправду обиделся, сам ни за что не скажет. Разве что выпытаешь... И еще, доченька, не спеши рубить сплеча. Ты женщина горячая, я знаю, но будет ли для вас обоих лучше, если вы разбежитесь в разные стороны?
Когда она успела это заметить? Насчет моей горячности. Мне казалось, что перед свекровью я всегда была тише воды, ниже травы, а уж наши с Темкой разногласия мы тем более на суд его родителей не выносили.
– ...Артем тоже бывает слишком горяч: не помедлит, не разберется, что к чему, а дверью хлопнет, и все разборки...
Вот об этом-то я как раз и не подумала. Хоть вслух и произнесла что-то насчет собственной виноватости, а в душе ничего такого не чувствовала. Разве я не была ему верной женой все эти годы? Разве я хоть раз ему изменила?
Но что-то все-таки мешало говорить об этом утвердительно. Словно я забыла некую свою провинность, что-то упустила из виду и в чем-то таки была виновата...
Глава третья
Рейс, в который я с Артемом напросилась, предполагался особенный, потому что он был сугубо частным, коммерческим. Для него Артем и его напарник Саша Коваль взяли в аренду «КамАЗ»-фуру, чтобы отвезти клубнику в некий северный город, с управлением торговли которого автобаза, где работали Артем и Саша, имела долговременное сотрудничество.
Мне казалось, что с той поры, как я попросила Артема взять меня с собой, события в нашей с ним жизни закрутились так, что я больше не могла, как прежде, целыми днями перебирать в голове подробности своих отношений с мужем.
И о бессоннице мне пришлось забыть, потому что я вызвалась помогать Артему с Сашей, ездила с ними повсюду, оформляла документы, считала деньги, писала сопроводительные бумаги, бегала с ними по начальству, а вечером валилась в постель и засыпала без задних ног. Правда, и Артем в основном ночевал дома. Разве что ко мне не прикасался...
На переговорах с администрацией пригородного совхоза, откуда мы собирались загружать клубнику, мне пришлось проявлять чудеса дипломатии. Я улыбалась всем направо и налево так, что к вечеру у меня начинала болеть челюсть, и с удивлением открыла в себе способности к кокетству, когда обычный довод шоферов, желающих заработать и не имевших за плечами ничего, что могло бы гарантировать совхозу выплату ущерба в случае... в случае непредвиденных обстоятельств, не срабатывал.
Директор совхоза взял с нас такой аванс, который, подозреваю, покрывал не менее двух третей себестоимости продукции: нам, понятное дело, клубнику продавали по оптовой цене, но этого ему казалось мало, и он никак не мог решиться поставить под документами свою подпись.
– От вашего предприятия попахивает аферой, – задумчиво говорил он, к моему удивлению, произнося правильно это слово, которое в большинстве случаев не дается даже московским дикторам.
– А какое большое дело аферой не попахивает? – тут же отозвалась я, пока Артем с Сашей лишь покрякивали. – Особенно со стороны, для человека, который не способен к риску...
– Скажите еще: кто не рискует, тот не пьет шампанского! – пробурчал он. – Хорошо рисковать результатами чужого труда.
– Но мы же оформили документы как положено! Как вы говорите, в крайнем случае суд взыщет с нас все до копейки.
– Пока солнце взойдет, роса очи выест! – отмахнулся этот перестраховщик.
– У нас с мужем есть двухкомнатная квартира, мы могли бы для верности... – Я хотела сказать «заложить», но Артем довольно больно толкнул меня под столом ногой.
Пожалуй, я действительно увлеклась. Но как ни странно, на директора это подействовало.
– Ладно, попробую рискнуть, – нехотя проговорил он. – В конце концов, кто не рискует, тот в тюрьме не сидит...
– Типун тебе на язык, Васильич! – не выдержав, проговорил Саша.
– А вдруг у вас получится? Когда-то мы в комсомоле говорили: «Выпьем за успех нашего абсолютно безнадежного дела!»
– Лучше уж дорогу осилит идущий.
– Хорошо, Бог вам в помощь! – Директор протянул мне документы и с чувством пожал протянутую мной руку. А вслед все же сказал Артему: – Боевая у вас жена. Завидую. По-хорошему.
На самом деле я вовсе не была так уверена в благоприятном исходе предстоящего рейса, как о том говорила. Начать с того, что на аванс совхозу обе наши семьи сбросились, причем как мы, так и Ковали вынуждены были занимать у друзей. Правда, и отдача обещала быть оч-чень солидной...
Эта ранняя клубника и на наших городских рынках еще откровенно «кусалась», а на Севере, куда ее собирались везти друзья-дальнобойщики, цены вообще были запредельные.
По-моему, до нас такого еще никто не делал. То есть клубника к северянам, конечно же, попадала, но вряд ли ее привозили фурами. Может, кто-то из торговцев решался прихватить пару ящиков, но чтобы огромную машину... Почти в начале сезона...
– Не ожидал, что у тебя такой актерский талант, – вроде бы похвалил меня Артем, когда мы сели в нашу машину, чтобы ехать домой.
Похвалить-то похвалил, а прозвучало как оскорбление. Словно я только и делаю, что играю. Вру, иными словами. Насчет последнего он явно переусердствовал. Для нас, Дольских, обвинение во вранье – худшее из оскорблений. Мою маму можно было обвинять в чем угодно, но только не в нечестности. Помню, даже в детстве я могла добиться от нее чего-нибудь всего одной фразой: «Ты мне обещала!»
Она считала, что обманывать детей – самый тяжкий грех. Конечно, и мне приходилось нелегко. Родители добивались от меня выполнения своих требований, заставляя дать честное слово. Тогда я лезла из кожи.
Артем тоже знал об этом, но отчего-то пер на рожон. Я сделала вид, что не поняла его намека. Как говорится, еще не вечер. Потерплю. Истина, похоже, достанется мне нелегко.
Даже Саша при словах товарища огорченно засопел на заднем сиденье, а я едва удержала себя в руках: мне хотелось с места газануть так, чтобы резина с покрышек полетела клочьями. Что я жду от этого рейса? Возвращения блудного мужа в лоно семьи или возвращения ко мне моего возлюбленного? Полно, да есть ли еще он у меня?
Так получилось, что мы выехали вечером. Днем фура грузилась в том самом пригородном совхозе: ведь накладная была у нас на руках.
– Четыре дня попотеем, и целый год можно в кошелек не заглядывать! – приговаривал Саша, выруливая с проселочной дороги на автомагистраль.
Больше всего на свете мой муж не любил брать в долг. Под давлением товарища он согласился на операцию «Клубника», как шутил Саша, но раздражение его не покидало: должно быть, злился на самого себя за мягкотелость. Товарищ его это чувствовал, потому и не просто говорил, а балаболил, чтобы в машине не висело тягостное молчание.
Я, между прочим, подумала, что прежде никто не мог сказать, что у Артема тяжелый характер. Теперь же он на глазах превращался в педантичного зануду.
Прежде он сам не любил, когда при нем говорили о том, чего уже нельзя изменить. Приговаривал: «Чего после драки кулаками махать?» Или: «Снявши голову, по волосам не плачут!»
Мне даже жалко стало Сашу, который разве что на голове не стоял, чтобы развеселить друга.
– Если Валерия и вправду возьмет товар прямо с колес, а нам даст наличку в зубы, мы же станем миллионерами...
Вообще-то рассуждения Саши нельзя было назвать оптимистическими. Как если бы он и сам побаивался риска, к которому склонил друга.
– Лишь бы другой кто не дал нам в эти самые зубы... На дорогу гляди, коммерсант! – хмуро бросил товарищу Артем, хотя Саша столько лет провел за рулем, что мог бы, наверное, вести машину и с закрытыми глазами.
Мне казалось, муж уже жалеет, что дал согласие взять меня с собой, вот и злится, отыгрывается на товарище. Но Саша вроде не обращал внимания на его недовольство. Привык? Неужели Артем теперь и в рейсах такой же невыносимый, как дома?
Ничего, Белла, терпи! Разве ты не для того поехала вместе с ними, чтобы еще раз убедиться, как мало общего осталось теперь между вами? Не говоря уже о любви. От нее точно остались лишь воспоминания. Рожки да ножки, как любит говорить моя свекровь...
Странно, но я только сейчас поняла, что никогда не расспрашивала Артема о его работе. То есть из вежливости я задавала дежурную фразу:
– Как рейс?
И слышала такой же дежурный ответ:
– Нормально.
Мне и вправду казалось, что говорить не о чем. Что Артем мог мне рассказать? «В ту сторону, дорогая, я крутил баранку гораздо медленнее, чем обратно»?
Мне казалось, что с той поры, как я попросила Артема взять меня с собой, события в нашей с ним жизни закрутились так, что я больше не могла, как прежде, целыми днями перебирать в голове подробности своих отношений с мужем.
И о бессоннице мне пришлось забыть, потому что я вызвалась помогать Артему с Сашей, ездила с ними повсюду, оформляла документы, считала деньги, писала сопроводительные бумаги, бегала с ними по начальству, а вечером валилась в постель и засыпала без задних ног. Правда, и Артем в основном ночевал дома. Разве что ко мне не прикасался...
На переговорах с администрацией пригородного совхоза, откуда мы собирались загружать клубнику, мне пришлось проявлять чудеса дипломатии. Я улыбалась всем направо и налево так, что к вечеру у меня начинала болеть челюсть, и с удивлением открыла в себе способности к кокетству, когда обычный довод шоферов, желающих заработать и не имевших за плечами ничего, что могло бы гарантировать совхозу выплату ущерба в случае... в случае непредвиденных обстоятельств, не срабатывал.
Директор совхоза взял с нас такой аванс, который, подозреваю, покрывал не менее двух третей себестоимости продукции: нам, понятное дело, клубнику продавали по оптовой цене, но этого ему казалось мало, и он никак не мог решиться поставить под документами свою подпись.
– От вашего предприятия попахивает аферой, – задумчиво говорил он, к моему удивлению, произнося правильно это слово, которое в большинстве случаев не дается даже московским дикторам.
– А какое большое дело аферой не попахивает? – тут же отозвалась я, пока Артем с Сашей лишь покрякивали. – Особенно со стороны, для человека, который не способен к риску...
– Скажите еще: кто не рискует, тот не пьет шампанского! – пробурчал он. – Хорошо рисковать результатами чужого труда.
– Но мы же оформили документы как положено! Как вы говорите, в крайнем случае суд взыщет с нас все до копейки.
– Пока солнце взойдет, роса очи выест! – отмахнулся этот перестраховщик.
– У нас с мужем есть двухкомнатная квартира, мы могли бы для верности... – Я хотела сказать «заложить», но Артем довольно больно толкнул меня под столом ногой.
Пожалуй, я действительно увлеклась. Но как ни странно, на директора это подействовало.
– Ладно, попробую рискнуть, – нехотя проговорил он. – В конце концов, кто не рискует, тот в тюрьме не сидит...
– Типун тебе на язык, Васильич! – не выдержав, проговорил Саша.
– А вдруг у вас получится? Когда-то мы в комсомоле говорили: «Выпьем за успех нашего абсолютно безнадежного дела!»
– Лучше уж дорогу осилит идущий.
– Хорошо, Бог вам в помощь! – Директор протянул мне документы и с чувством пожал протянутую мной руку. А вслед все же сказал Артему: – Боевая у вас жена. Завидую. По-хорошему.
На самом деле я вовсе не была так уверена в благоприятном исходе предстоящего рейса, как о том говорила. Начать с того, что на аванс совхозу обе наши семьи сбросились, причем как мы, так и Ковали вынуждены были занимать у друзей. Правда, и отдача обещала быть оч-чень солидной...
Эта ранняя клубника и на наших городских рынках еще откровенно «кусалась», а на Севере, куда ее собирались везти друзья-дальнобойщики, цены вообще были запредельные.
По-моему, до нас такого еще никто не делал. То есть клубника к северянам, конечно же, попадала, но вряд ли ее привозили фурами. Может, кто-то из торговцев решался прихватить пару ящиков, но чтобы огромную машину... Почти в начале сезона...
– Не ожидал, что у тебя такой актерский талант, – вроде бы похвалил меня Артем, когда мы сели в нашу машину, чтобы ехать домой.
Похвалить-то похвалил, а прозвучало как оскорбление. Словно я только и делаю, что играю. Вру, иными словами. Насчет последнего он явно переусердствовал. Для нас, Дольских, обвинение во вранье – худшее из оскорблений. Мою маму можно было обвинять в чем угодно, но только не в нечестности. Помню, даже в детстве я могла добиться от нее чего-нибудь всего одной фразой: «Ты мне обещала!»
Она считала, что обманывать детей – самый тяжкий грех. Конечно, и мне приходилось нелегко. Родители добивались от меня выполнения своих требований, заставляя дать честное слово. Тогда я лезла из кожи.
Артем тоже знал об этом, но отчего-то пер на рожон. Я сделала вид, что не поняла его намека. Как говорится, еще не вечер. Потерплю. Истина, похоже, достанется мне нелегко.
Даже Саша при словах товарища огорченно засопел на заднем сиденье, а я едва удержала себя в руках: мне хотелось с места газануть так, чтобы резина с покрышек полетела клочьями. Что я жду от этого рейса? Возвращения блудного мужа в лоно семьи или возвращения ко мне моего возлюбленного? Полно, да есть ли еще он у меня?
Так получилось, что мы выехали вечером. Днем фура грузилась в том самом пригородном совхозе: ведь накладная была у нас на руках.
– Четыре дня попотеем, и целый год можно в кошелек не заглядывать! – приговаривал Саша, выруливая с проселочной дороги на автомагистраль.
Больше всего на свете мой муж не любил брать в долг. Под давлением товарища он согласился на операцию «Клубника», как шутил Саша, но раздражение его не покидало: должно быть, злился на самого себя за мягкотелость. Товарищ его это чувствовал, потому и не просто говорил, а балаболил, чтобы в машине не висело тягостное молчание.
Я, между прочим, подумала, что прежде никто не мог сказать, что у Артема тяжелый характер. Теперь же он на глазах превращался в педантичного зануду.
Прежде он сам не любил, когда при нем говорили о том, чего уже нельзя изменить. Приговаривал: «Чего после драки кулаками махать?» Или: «Снявши голову, по волосам не плачут!»
Мне даже жалко стало Сашу, который разве что на голове не стоял, чтобы развеселить друга.
– Если Валерия и вправду возьмет товар прямо с колес, а нам даст наличку в зубы, мы же станем миллионерами...
Вообще-то рассуждения Саши нельзя было назвать оптимистическими. Как если бы он и сам побаивался риска, к которому склонил друга.
– Лишь бы другой кто не дал нам в эти самые зубы... На дорогу гляди, коммерсант! – хмуро бросил товарищу Артем, хотя Саша столько лет провел за рулем, что мог бы, наверное, вести машину и с закрытыми глазами.
Мне казалось, муж уже жалеет, что дал согласие взять меня с собой, вот и злится, отыгрывается на товарище. Но Саша вроде не обращал внимания на его недовольство. Привык? Неужели Артем теперь и в рейсах такой же невыносимый, как дома?
Ничего, Белла, терпи! Разве ты не для того поехала вместе с ними, чтобы еще раз убедиться, как мало общего осталось теперь между вами? Не говоря уже о любви. От нее точно остались лишь воспоминания. Рожки да ножки, как любит говорить моя свекровь...
Странно, но я только сейчас поняла, что никогда не расспрашивала Артема о его работе. То есть из вежливости я задавала дежурную фразу:
– Как рейс?
И слышала такой же дежурный ответ:
– Нормально.
Мне и вправду казалось, что говорить не о чем. Что Артем мог мне рассказать? «В ту сторону, дорогая, я крутил баранку гораздо медленнее, чем обратно»?