Саша, перебравшийся на сиденье рядом со мной, слегка придерживал рукой руль и успокаивающе приговаривал:
– Все идет нормально. Не нервничай. Дыши спокойно. Что ты вцепилась в руль, будто хочешь его оторвать?
Это вцепилась не я, а мои руки. Прикажи я им руль бросить, они меня не послушают – слишком силен страх. Даже спина у меня взмокла от напряжения.
– Саша, пожалуйста, – чуть не плакала я, – возьми руль, я больше не могу!
Мне уже не удавалось совладать с охватившей меня паникой; габариты «Жигулей» я научилась чувствовать, а здесь, кроме того, что я сидела будто на спине слона, я не могла найти управы на хвост фуры, который болтался будто сам по себе.
Хорошо хоть, мы свернули на дорогу, куда менее оживленную, чем прежняя трасса. Две другие машины отправились прямо, а мы со своей клубникой повернули налево...
– Вот еще! – ухмыльнулся Саша в ответ на мой тихий крик. – Взялась за гуж, не говори, что не дюж.
К счастью, первым не выдержал мой муж. Он-то знал меня хорошо и понял, что мой испуг нешуточный.
– Подвинься! – хмуро бросил он другу и еще некоторое время держал свои руки на моих, пока я не успокоилась и не отцепилась от руля. – К чему, скажи, такие игрушки?
– Что-то сегодня мотор у меня растарахтелся! – Лицо Саши исказилось, и он стал, уже не скрываясь, массировать левую сторону груди.
– Выпей лекарство и отдохни, – мягко проговорил Артем. – Термос с чаем возьми.
Саша покорно полез на спальное место, и вскоре по кабине пополз запах, похоже, корвалола – мой папа иной раз его пил.
– Гусар чертов! – ругнулся Артем. – Не мог сказать сразу. Белку, что ли, стеснялся?
– Дело даже не столько в моем моторе, – некоторое время спустя заговорил Саша, – а в том, что я жопным местом чувствую запах горелого...
– Ты только теперь его почувствовал? – закаменел лицом мой муж.
– Паршиво, что и тебя в эту аферу втянул, – бормотнул, не отвечая на его вопрос, Саша.
– Думаешь, если у тебя сердце прихватит, я не смогу за рулем просидеть пару суток? Да если хочешь знать, когда я служил...
– Знаю, знаю. – Голос друга повеселел; кажется, боль его отпустила. – Были когда-то и мы рысаками... – Он довольно рассмеялся. – У меня мотор, кстати, чистый барометр...
– Я в курсе, – кивнул Артем.
– Вот посмотришь, скоро дожди опять начнутся!
Предсказание Саши не заставило себя долго ждать: мы опять въехали в полосу дождей. Саша передохнул часа три и опять, несмотря на возражения Артема, сел за руль. Друзья-водители, сменяясь, вынуждены были ехать на пониженной скорости.
Пообедать мы решили как следует и машину остановили не у придорожного кафе, а у похожего заведения некоего районного центра, которое по вечерам играло роль ресторана. Дизайн кафе наверняка создавал какой-нибудь заезжий оформитель, сделано все было с претензией, под модерн, как и цены. А вот качество приятно удивило. Да и обслужили нас быстро – Артем попросил. Саша оставался в кабине. Мало ли что, решили мы. Слишком ценный у нас груз, чтобы оставлять его без присмотра. Потом мы в кабине ждали, пока обедал Саша.
Шоссе, по которому мы ехали, могло считаться малооживленным, но близость к нему сел создавала для машин дополнительные трудности: трактора и прочий сельский транспорт тащили с грунтовых дорог огромные комья глины, тут же давя ее колесами и траками.
Саша, веселый и, пожалуй, излишне бодрый, опять сел за руль, несмотря на возражения Артема. Но мой муж тоже устал – последние сутки он почти не спал и, забираясь на спальник, пробормотал:
– Я посплю пару часов, не больше, слышишь, Санек? Давай нагрузку тебе временно снизим, пока ты не придешь в норму.
– Спи, Решетняк, тоже мне, доктор выискался! Нагрузку он мне будет дозировать... Какая все-таки зараза эта глина, – проговорил он некоторое время спустя, выкручивая руль, – скользкая, коварная. Машину так и ведет!
Теперь он не отводил глаз от дороги. И хотя опять подпевал транзистору, постукивая по рулю, я чувствовала его напряжение.
– Ничего, прорвемся! – успокаивал он скорее себя, чем меня. – Мы – жители дороги, наше дело такое: рули себе да рули...
Я не сразу поняла, что случилось. Почувствовала только, что машину тряхнуло, развернуло, увидела белые пальцы Саши на руле и перекошенное болью его лицо...
Глава шестая
– Все идет нормально. Не нервничай. Дыши спокойно. Что ты вцепилась в руль, будто хочешь его оторвать?
Это вцепилась не я, а мои руки. Прикажи я им руль бросить, они меня не послушают – слишком силен страх. Даже спина у меня взмокла от напряжения.
– Саша, пожалуйста, – чуть не плакала я, – возьми руль, я больше не могу!
Мне уже не удавалось совладать с охватившей меня паникой; габариты «Жигулей» я научилась чувствовать, а здесь, кроме того, что я сидела будто на спине слона, я не могла найти управы на хвост фуры, который болтался будто сам по себе.
Хорошо хоть, мы свернули на дорогу, куда менее оживленную, чем прежняя трасса. Две другие машины отправились прямо, а мы со своей клубникой повернули налево...
– Вот еще! – ухмыльнулся Саша в ответ на мой тихий крик. – Взялась за гуж, не говори, что не дюж.
К счастью, первым не выдержал мой муж. Он-то знал меня хорошо и понял, что мой испуг нешуточный.
– Подвинься! – хмуро бросил он другу и еще некоторое время держал свои руки на моих, пока я не успокоилась и не отцепилась от руля. – К чему, скажи, такие игрушки?
– Что-то сегодня мотор у меня растарахтелся! – Лицо Саши исказилось, и он стал, уже не скрываясь, массировать левую сторону груди.
– Выпей лекарство и отдохни, – мягко проговорил Артем. – Термос с чаем возьми.
Саша покорно полез на спальное место, и вскоре по кабине пополз запах, похоже, корвалола – мой папа иной раз его пил.
– Гусар чертов! – ругнулся Артем. – Не мог сказать сразу. Белку, что ли, стеснялся?
– Дело даже не столько в моем моторе, – некоторое время спустя заговорил Саша, – а в том, что я жопным местом чувствую запах горелого...
– Ты только теперь его почувствовал? – закаменел лицом мой муж.
– Паршиво, что и тебя в эту аферу втянул, – бормотнул, не отвечая на его вопрос, Саша.
– Думаешь, если у тебя сердце прихватит, я не смогу за рулем просидеть пару суток? Да если хочешь знать, когда я служил...
– Знаю, знаю. – Голос друга повеселел; кажется, боль его отпустила. – Были когда-то и мы рысаками... – Он довольно рассмеялся. – У меня мотор, кстати, чистый барометр...
– Я в курсе, – кивнул Артем.
– Вот посмотришь, скоро дожди опять начнутся!
Предсказание Саши не заставило себя долго ждать: мы опять въехали в полосу дождей. Саша передохнул часа три и опять, несмотря на возражения Артема, сел за руль. Друзья-водители, сменяясь, вынуждены были ехать на пониженной скорости.
Пообедать мы решили как следует и машину остановили не у придорожного кафе, а у похожего заведения некоего районного центра, которое по вечерам играло роль ресторана. Дизайн кафе наверняка создавал какой-нибудь заезжий оформитель, сделано все было с претензией, под модерн, как и цены. А вот качество приятно удивило. Да и обслужили нас быстро – Артем попросил. Саша оставался в кабине. Мало ли что, решили мы. Слишком ценный у нас груз, чтобы оставлять его без присмотра. Потом мы в кабине ждали, пока обедал Саша.
Шоссе, по которому мы ехали, могло считаться малооживленным, но близость к нему сел создавала для машин дополнительные трудности: трактора и прочий сельский транспорт тащили с грунтовых дорог огромные комья глины, тут же давя ее колесами и траками.
Саша, веселый и, пожалуй, излишне бодрый, опять сел за руль, несмотря на возражения Артема. Но мой муж тоже устал – последние сутки он почти не спал и, забираясь на спальник, пробормотал:
– Я посплю пару часов, не больше, слышишь, Санек? Давай нагрузку тебе временно снизим, пока ты не придешь в норму.
– Спи, Решетняк, тоже мне, доктор выискался! Нагрузку он мне будет дозировать... Какая все-таки зараза эта глина, – проговорил он некоторое время спустя, выкручивая руль, – скользкая, коварная. Машину так и ведет!
Теперь он не отводил глаз от дороги. И хотя опять подпевал транзистору, постукивая по рулю, я чувствовала его напряжение.
– Ничего, прорвемся! – успокаивал он скорее себя, чем меня. – Мы – жители дороги, наше дело такое: рули себе да рули...
Я не сразу поняла, что случилось. Почувствовала только, что машину тряхнуло, развернуло, увидела белые пальцы Саши на руле и перекошенное болью его лицо...
Глава шестая
«Жигули» еще как следует не затормозили, а я уже выскочила и побежала к... кто же он – старшина, ефрейтор? Пожалуй, по знакам отличия я могу определить лишь сержанта, и то потому, что именно сержант останавливал нашу фуру на дороге, чтобы получить причитающуюся взятку и заодно попортить кровь водителям.
Но сейчас не до тонкостей.
– Миленький! – запричитала я перед гаишником. – Помогите! У нас в машине человек без сознания, ему нужна «скорая помощь»!
Надо отдать должное этому молодому пареньку: он не стал медлить ни секунды, бросился к милицейской машине с включенной рацией, уточняя на ходу:
– Что с ним?
– Сердечный приступ.
Я вернулась к легковушке.
– Сейчас приедет «скорая».
– Знаю я их сейчас! За это время трижды умереть можно будет! – недовольно проворчал водитель «Жигулей». – Меня люди ждут! Я и так оказал вам любезность, подвез, теперь и вы пойдите мне навстречу.
Я понимала его раздражение: остановили на дороге, упросили подвезти потерявшего сознание шофера-дальнобойщика. За такое вроде и деньги брать неудобно. А он торопится! Водитель легковушки уже раскаивался, что поддался минутному порыву.
– Как, вы скажите, я могу пойти вам навстречу?
Прочитав растерянность на моем лице, он понял, что со мной каши не сваришь, и вышел из машины, громко хлопнув дверцей.
– Ну положите его куда-нибудь, – вроде ни к кому не обращаясь, пробурчал он. – Почему ему нужно непременно лежать в моей машине?!
Я посмотрела на него виноватыми глазами, но про себя решила, что глупо сейчас мне бегать и искать, куда положить обеспамятевшего Сашу. Раз уж так случилось, придется мужику потерпеть.
У меня до сих пор в ушах стоял звон после того, как наша фура с ранней клубникой вдруг развернулась на шоссе на полном ходу. Ее забросило влево, раздался сильный удар, грохот. Стеганул по ушам визг тормозов. И наступила тишина. Оглушительная.
Артем, который отдыхал на спальном месте, слетел вниз и приподнял лежащую на руле голову напарника. Она безвольно упала обратно.
– Санек! – горестно прошептал он, а у меня заныло в дурном предчувствии сердце. Ведь до этого мне показалось, будто Саша опустил голову просто от усталости.
Оглушенная и побитая – меня несколько чувствительно садануло о переднюю панель и дверцу, – я выскочила из машины, чтобы выпустить Артема. Он обежал кабину и вытащил Сашу на воздух. Тот так и не пришел в себя.
А потом мы остановили этого самого частника, который сейчас так нервничал в ожидании «скорой».
– Саньке повезло, – тогда облегченно выдохнул Артем, – на этой дороге попутного транспорта можно ждать часами.
Шофер «Жигулей», быть может, и не собирался останавливаться, но сделать это пришлось. Мой муж просто перекрыл ему путь собой.
– Братишка, помоги! Напарнику стало плохо, нужна «скорая». Довези его до ментуры, они сами медиков вызовут.
Если обращать внимание только на слова, то в них звучала просьба, но тон, которым Артем просьбу высказывал, был требовательным, почти приказным. И почему-то отказать ему водитель не посмел.
Артем поднял Сашу на руки и осторожно уложил на заднее сиденье машины.
– Езжай, Белка, – непривычно нежно сказал он мне и посмотрел в глаза долгим взглядом. – Сделай для Саньки все, что нужно. Любой ценой.
И он сунул мне в карман легкой куртки пачку пятидесятирублевок.
Но я не растрогалась. Не повелась на его нежность. Это он всегда умел: заставить окружающих работать так, как ему надо. Но при этом у меня невольно мелькнула мысль, что из него вышел бы прекрасный руководитель производства, если бы я хоть немного думала о будущем, не залетела бы в девятнадцать лет и не закрыла бы ему рождением наших двойняшек дорогу к высшему образованию...
Садясь в легковушку, я еще раз окинула взглядом то, что оставалось Артему в наследство от катастрофы. Фуру не просто развернуло. Прицеп не просто ударило о дерево. Он вообще оторвался, и Бог знает, каким способом Артему удастся поставить его на место.
– Хорошо хоть не перевернулся, – только и сказал он.
Я подумала о предстоящих мужу трудностях, а что он подумал обо мне? Неужели я не сделаю для Саши всего, что смогу, и без его показной нежности?! Ее вообще между нами давно уже не было!.. Почувствовав, что опять завожусь, я постаралась об Артеме больше не думать. Даже тогда, когда он подсаживал меня на заднее сиденье, где я должна была поддерживать обмякшее тело его друга...
Между тем, пока мы ждали «скорую помощь», водитель легковушки, как человек, принявший нужное решение, подошел к гаишнику и стал что-то убедительно доказывать, ловко всовывая тому в карман денежную купюру. То есть я не могла с полной уверенностью сказать, что это именно деньги, но вряд ли он дарил автоинспектору свою фотографию.
Тот подошел ко мне:
– Женщина!
Почему-то я всякий раз вздрагиваю от такого обращения. Великий и могучий русский язык, выплюнув из обихода бесполое слово «товарищ», как в свое время «сударыня» и «госпожа», никаким другим обращением так и не пополнился. Так что теперь мы обращались друг к другу в зависимости от наличия первичных половых признаков...
– Женщина! Видите, справа от входа в будку есть лавочка? Положите на него вашего больного. Мужчина торопится. Он ведь не отказался подвезти? У вас есть к нему претензии?
– Претензий у меня нет.
– Вот и хорошо.
Шофер-частник подвез нас до поста ГАИ – или, как теперь это называется, ГИБДД. По-моему, это название не прижилось. По крайней мере шоферы со стажем так и называют автоинспекторов гаишниками. Неужели это хуже, чем гиббоны?
Этот автоинспектор сегодня на посту один-единственный, так что пришлось ему вместе со мной – разве не за это он получил плату! – вытаскивать из машины Сашу и укладывать его на лавочку.
Частник незамедлительно уехал, а милиционер принес мне какой-то старенький бушлат.
– Вот, положите ему под голову.
Он еще некоторое время постоял подле меня, видимо, испытывая некоторую неловкость оттого, что взял деньги за услугу, никак его в моих глазах не красящую. Но я не слишком переживала за него: судя по хватке, этот молодой волчонок скоро избавится от молочных зубов неких предрассудков вроде угрызений совести...
– Это ваш родственник? – потоптавшись рядом, спросил постовой.
– Напарник мужа. Дальнобойщик.
Почему вдруг мне стало нравиться это слово, которое я прежде произносила с некоторым снисхождением?
Автоинспектор кивнул и отошел прочь, как человек, сделавший свое дело. Я присела на лавочку в ногах Саши. За все время пути он даже не пошевелился. И до сих пор странно неподвижен. Я не представляла себе, чем ему можно помочь.
Помнится, когда я сама сдавала на права, в правилах об этом что-то говорилось, но как я ни напрягала память, ничего путного на ум не приходило.
«Скорая» приехала примерно через полчаса. Молодой врач стремительно выскочил из машины и подошел к милиционеру, который уже сопроводил его к нашей скамейке.
Врач с непроницаемым лицом взял руку Саши за запястье, некоторое время подержал на весу и небрежно опустил. Потом приподнял веко и, не сказав ни слова, пошел прочь.
– Куда вы?! – От неожиданности я не сразу пришла в себя и лишь спустя несколько мгновений бросилась следом за медиком, который и не подумал сбавлять шаг.
– Мы трупы не возим, – небрежно бросил он на ходу.
– Какие трупы? – испугалась я. – Саша... он водитель. Ему стало плохо. У него сердечный приступ!
– Будете объяснять мне, отчего умер больной? – Врач наконец остановился, наверное, от возмущения. – Скорее всего обширный инфаркт. Вскрытие покажет. Скажите ментам, пусть вызовут труповозку, у нас рация на передаче барахлит...
Я вдруг перестала его слышать. И вообще все звуки вокруг. Казалось, моя голова превратилась в колокол, а кровь затвердела огромным комком, который колотил изнутри по черепу: бум, бум, бум... А потом все исчезло.
Я вынырнула из омута беспамятства и как сквозь вату услышала голос женщины:
– А вы говорили, будто она умершему посторонняя.
– Она сама так сказала. Вроде это напарник ее мужа. Будете забирать женщину с собой?
– Зачем?
Я почувствовала боль в руке, из которой вытащили иглу шприца.
– У нее обморок. Полежит, и все пройдет. Бедные мы бабы! От таких нервных нагрузок и слон с ног свалится. Выходит, она в рейс с мужем поехала? Наверное, решила таким образом проследить, как он себя ведет, с кем ездит. Вы, мужики, такие кобели, что следи не следи, все равно свое возьмете!.. А вот мы и очнулись!
«Медсестра», – поняла я и попыталась улыбнуться участливому взгляду.
– Тоже сердечко пошаливает?
– Раньше никогда такого не было.
– Когда-нибудь все случается впервые, – произнесла она сакраментальную фразу и выпрямилась как бы по частям. – Вот и у меня первый звонок. Остеохондроз предупреждает: гиподинамия опасна для вашего здоровья. Мол, больше двигайся, милочка!
– А где Саша? – спохватилась я.
– Никуда ваш Саша теперь не денется. – Медсестра похлопала меня по руке. – Сейчас приедет машина, заберет его. Сообщите им только сведения об умершем...
Она помогла мне подняться с носилок, на которые меня уложили, когда я потеряла сознание.
Умерший! Какое страшное слово! Мне его еще предстоит осмыслить. Только что был по виду здоров, пел и смеялся, разговаривал, и вот, его... больше нет на свете! Как же я скажу об этом Артему? Умер его напарник, друг, с которым они проехали вместе не одну тысячу километров. Наверное, временами они были ближе друг другу, чем кровные родственники.
Я потеряла счет времени, потому что опять пришлось ждать – язык не выговаривал это слово – труповозку.
Пришла машина марки «уазик», именуемая в просторечье «буханкой». В нее погрузили тело Саши, и некто – то ли санитар, то ли сопровождающий – записал в карточку данные на Сашу, сведения о нас с Артемом, обстоятельства смерти...
Отвечала я машинально и потом не смогла воспроизвести все, что мне пришлось говорить, потому что напавший на меня ступор никак не желал проходить.
Через некоторое время на пост ГАИ – ГИБДД приехала патрульная машина. Куда-то она выезжала. Может, по своим личным делам.
Молодые ребята – они неожиданно проявили обо мне заботу – решили подвезти прямо к вышедшей из строя фуре, где должен был ждать меня Артем. Точнее, так распорядился лейтенант, на посту старший по званию, но никак не по возрасту, вот шофер патрульной машины меня и подвез.
Собственно, задерживаться он не стал. Высадил, пожелал счастливого пути и уехал. А я подошла к нашему «КамАЗу».
Артему каким-то образом удалось поставить на место прицеп, и теперь он, усталый, сидел в кабине, открыв дверцу и свесив меж колен испачканные в мазуте руки.
Увидев меня, он поспешно спрыгнул с подножки и подошел, чтобы обнять. Я уткнулась ему в плечо, как кислородом подпитываясь родным запахом, густо настоянным на бензине и еще чем-то техническом.
– Представляешь, тут рядом есть колхоз, совсем близко. Ребята оказались такие отзывчивые. Приехали на машине – у них передвижная мастерская. Поставили прицеп на место. Даже деньги брать не хотели, но потом передумали: давай, говорят, на две бутылки. Повезло!
Он радостно бормотал это мне в затылок, а я вцепилась в него и боялась оторваться, чтобы посмотреть в глаза. Сегодня повезло не всем! А еще я боялась заплакать, зареветь, завыть белугой.
Артем почувствовал неладное и слегка отодвинул меня от себя, чтобы вглядеться.
– Белка, ты же бледная как смерть! Устала? У Саньки что-то серьезное?
– Серьезнее не бывает, – прошептала я непослушными губами. – Он умер.
– Я знаю, Белка, ты устала, – строго выговорил мне Артем. – Я тоже устал. Тебе пришлось несладко, но так говорить нехорошо. Ты же знаешь, как я отношусь к Саньке...
Он мне не поверил! Продолжал смотреть на меня с укоризной, но и с долей сочувствия. У него в голове не укладывалось, что его друг мог умереть.
А может, сразу и поверил, но потом стал моему сообщению сопротивляться. Как ребенок! Он не хотел, чтобы так было, и думал, что его нежелания для этого достаточно...
– Нам осталось совсем немного, – опять с прежними нотками любящего мужа проговорил Артем. – Чуть больше трехсот километров. Ты сейчас ляжешь, поспишь, а когда проснешься, мы уже будем на месте...
– Саша умер, – повторила я.
От непривычной суетливости мужа, от его боязни поверить в страшную весть я полностью пришла в себя. Потому, что все это я уже пережила. И ничего странного не видела в том, что ненадолго могу быть сильнее моего мужественного супруга...
По щеке Артема поползла слеза. Лицо его сделалось странно неподвижным, потому казалось, что слеза – всего лишь предательская слабость глаз, а не самого Артема. Я впервые увидела, как муж плачет, и у меня больно сжалось сердце.
Он рванул ворот рубашки, словно ему стало нечем дышать, и покачнулся, так что я бросилась его поддержать, но он странно искривил рот не то в улыбке, не то в гримасе и высвободился из моих поддерживающих рук, как если бы устыдился своей слабости.
Не говоря ни слова, он повернулся и пошел к машине, чтобы опять сесть на место водителя и замереть в прежней позе.
– Темушка! – Я уткнулась ему в колени. – Темушка!
И больше ничего не могла сказать, потому что сама расплакалась. Та, которая собиралась быть сильнее.
– Санька! Умер! – раздельно произнес Артем, будто пробуя на вкус ранее неприменимое к другу слово. – Не могу поверить... Мы возьмем его с собой... На обратном пути...
– Конечно, родной!
Речь Темки была отрывистой, горячечной; он говорил, словно старался убедить себя в случившемся. И меня. И друга, который никогда ему больше не ответит.
– Давай переночуем в машине, а с утра пораньше поедем, – предложила я.
Мне казалось, Артем подавлен, разбит и не сможет доехать до места по этой коварной дороге, которая своей мнимой покладистостью – малооживленным движением и обещанием сократить путь почти на сто километров – заманивает шоферов в ловушку и глотает вместе с машинами, точно прожорливая анаконда.
– Нет, – твердо покачал головой Артем. – Председатель колхоза позволил мне воспользоваться телефоном, и я позвонил Валерии. Она будет ждать. Машину пообещала разгрузить в любое время дня и ночи... Не беспокойся, я буду очень осторожен.
Лицо его опять омрачилось, но ненадолго. Теперь на нем появилась решительность. Слава Богу! Артем, расслабившийся до слез, меня испугал.
А еще я вдруг поняла, что душа моего мужа вовсе не пребывала в безмятежности, как он в последнее время упорно пытался мне показать. Вроде ему все равно и на все наплевать. Нет, он был растерян и будто говорил самому себе: «Ну вот, теперь еще и это!»
Это неудавшаяся личная жизнь? Прежде мы бы кинулись друг другу в объятия, а сейчас он держал меня на расстоянии и даже не позволял утешать себя, как прежде.
Опять мои мысли о наших отношениях. Умер Саша – напомнила я себе. Нам еще ехать триста километров. При том, что я – будто выжатый лимон, а мой муж от волнения не сразу даже смог осознать случившееся. К тому же, как мне кажется, он не видел во мне человека, с кем можно разделить эту беду. Неужели я представлялась ему этаким экскурсантом, которая поехала в рейс всего лишь хлебнуть жизненной экзотики?
Друг проверяется в беде. Но Артем почему-то больше не считал меня своим другом.
Почему-то, отчего-то! Я все время упорно строила догадки, хотя внутри была уверена: причина есть, и она во мне.
Если быть до конца честной, то я виновата перед своим мужем, но знать об этом наверняка он не может. То есть о попытке с моей стороны «оглядеться и присмотреться к другим мужчинам».
Капля и камень точит. Мамины постоянные разглагольствования о нашем с Темкой несоответствии таки сделали свое черное дело. Конечно, это ни в коей мере меня не оправдывает, но, как говорится, прецедент был.
Один наш автор пригласил меня в ресторан, где мы с ним вели жутко умные разговоры о преимуществах русской и американской литератур, о модерне, андеграунде и прочем, в то время как мой муж был в одном из своих обычных рейсов.
Моряки дальнего плавания шутят, будто их жены поют известную песню «Голубка» на свой манер: «Где б ты ни плавал, лишь бы ты плавал, милый!» Я знаю, что и некоторые жены дальнобойщиков не теряются в отсутствии мужей. Но чтобы этим занималась я?!
А между тем после выхода из ресторана я даже поцеловалась с этим, другим мужчиной. А потом бежала домой, не в силах стереть с губ чужой неприятный запах. Зачем я это сделала? Разве я разлюбила Артема? Или мне было плохо с ним? Или он перестал быть для меня единственным мужчиной?
Как бы то ни было, с того дня и начался у нас разлад. Словно Артем мог подсмотреть это мое свидание и дурацкий поцелуй, хотя я точно знала, что такого быть не могло.
Почему-то я вовсе не чувствовала себя виноватой. Подумаешь, поцеловалась! Не изменила же. Устояла. Не дошла до края. Нашла в себе силы вовремя остановиться. И не думала о том, что, изменив мужу мысленно, я открыла двери сквозняку, который теперь методично выдувал хранившееся между нами тепло...
Артем молча крутил руль и всматривался в узкую, освещенную фарами полосу дороги. Этакую позолоченную дорожку средь царства тьмы. Темнота, как мне показалось, наступила внезапно. Как если бы кто-то сверху накинул на землю огромный светонепроницаемый платок.
– Неужели все закончится так просто? – вырвалось у меня. – Приедем, сдадим груз, получим деньги – и домой?
– Разве Санька своей жизнью не заплатил за эту простоту? – грустно заметил Артем, но уже без прежнего надрыва.
Он вроде успокоился, но я знала, что горечь утраты будет преследовать его еще долго.
– Представляешь, – вроде оживился он, сознавая, что молчание в кабине становится почти осязаемой давящей силой. – Валерия, которая прежде по нескольку дней заставляла нас ждать расчет, теперь уверила меня, что деньги уже готовы... Может, она не такая змея, как говорил Санька? Конечно, она хитрая торгашка, но кому, как не ей, понять, на какой риск мы пошли. Кто бы еще отважился привезти ей фуру клубники! Каждый знает, какой беспредел творится на дорогах... Может, кто и отважился бы, но только за стопроцентную предоплату. Сейчас никто никому не доверяет. Нет, ей нет смысла убивать курицу, которая несет золотые яйца...
Он как-то зло рассмеялся, словно этот монолог говорил не для меня, не для себя, а для далекой Валерии, которая заправляет торговлей в тех краях, где никогда не вызревает клубника.
– «Артемчик, – говорит мне, – тут вас ждет дипломат, битком набитый сотенными».
И сам спохватился от фамильярного «Артемчик». И покосился на мое подчеркнуто равнодушное лицо. Ничего, подождем, пока все устаканится, как говорил ныне покойный Саша. Еще потребуем ответа у Артемчика, что за странно теплые отношения между ним и неведомой Валерией.
– А это, моя дорогая, многие и многие тысячи!
Если бы я не знала своего мужа, подумала бы, что его так возбуждает именно будущая сумма в дипломате.
– Не спеши радоваться, вам еще с совхозом рассчитываться.
Вам! Теперь уже одному Артему за двоих.
– Да! Но и нам кое-что останется! – И спохватился: – Санька-то умер!
И будто съежился.
Человек никогда не привыкнет к смерти. И не смирится с ее неизбежностью... Философы говорят, что обычный человек при виде смерти якобы втайне радуется, что это не его скосила неумолимая коса.
Некоторое время мы ехали молча, погруженные каждый в свои мысли. У меня они ярко выраженного красного цвета. Такие деньги разве в «КамАЗе» перевозят?
У него, наверное, светло-фиолетовые: главное – получить деньги, а уж довезти их – пара пустяков!
– О чем задумалась? – Артем положил руку мне на колено, не переставая следить за дорогой.
Какие бы разногласия между нами ни происходили, мы все еще чувствуем настроение друг друга. И понятное дело, муж ощущал исходящие от меня флюиды тревоги.
– Боишься, когда страшно? – пошутил он.
– Боюсь, – согласно кивнула я и пояснила: – Если все так, как сказала ваша распрекрасная Валерия, то деньги, которые мы повезем обратно, банк транспортировал бы в бронированном автомобиле. Боевики смотрел?
– Смотрел, – ухмыльнулся муж.
– Но считаешь, что в нашей стране бандитов нет?
– Не считаю.
Левой рукой Артем продолжал крутить руль, а правой достал из-под сиденья что-то завернутое во фланелевый лоскут и положил мне на колени:
– Взгляни!
– Что это? – Я развернула тряпицу и замерла от завораживающего матового отсвета металла. – Ух ты!
– «Макаров», – небрежно пояснил Артем.
– Пистолет?
– Нет, орехоколка! – хмыкнул он и нарочито небрежно пояснил: – Дружбана встретил – прапорщиком служит. Предложил купить. Недорого.
– Но ведь у тебя нет лицензии! – Законопослушный гражданин опять проснулся во мне.
– Зато есть умение. Ты ведь не думаешь, что я стану палить в белый свет, как в копеечку, по поводу и без?
– Я-то не думаю, но хорошо бы и милиция была со мной солидарна.
Но сейчас не до тонкостей.
– Миленький! – запричитала я перед гаишником. – Помогите! У нас в машине человек без сознания, ему нужна «скорая помощь»!
Надо отдать должное этому молодому пареньку: он не стал медлить ни секунды, бросился к милицейской машине с включенной рацией, уточняя на ходу:
– Что с ним?
– Сердечный приступ.
Я вернулась к легковушке.
– Сейчас приедет «скорая».
– Знаю я их сейчас! За это время трижды умереть можно будет! – недовольно проворчал водитель «Жигулей». – Меня люди ждут! Я и так оказал вам любезность, подвез, теперь и вы пойдите мне навстречу.
Я понимала его раздражение: остановили на дороге, упросили подвезти потерявшего сознание шофера-дальнобойщика. За такое вроде и деньги брать неудобно. А он торопится! Водитель легковушки уже раскаивался, что поддался минутному порыву.
– Как, вы скажите, я могу пойти вам навстречу?
Прочитав растерянность на моем лице, он понял, что со мной каши не сваришь, и вышел из машины, громко хлопнув дверцей.
– Ну положите его куда-нибудь, – вроде ни к кому не обращаясь, пробурчал он. – Почему ему нужно непременно лежать в моей машине?!
Я посмотрела на него виноватыми глазами, но про себя решила, что глупо сейчас мне бегать и искать, куда положить обеспамятевшего Сашу. Раз уж так случилось, придется мужику потерпеть.
У меня до сих пор в ушах стоял звон после того, как наша фура с ранней клубникой вдруг развернулась на шоссе на полном ходу. Ее забросило влево, раздался сильный удар, грохот. Стеганул по ушам визг тормозов. И наступила тишина. Оглушительная.
Артем, который отдыхал на спальном месте, слетел вниз и приподнял лежащую на руле голову напарника. Она безвольно упала обратно.
– Санек! – горестно прошептал он, а у меня заныло в дурном предчувствии сердце. Ведь до этого мне показалось, будто Саша опустил голову просто от усталости.
Оглушенная и побитая – меня несколько чувствительно садануло о переднюю панель и дверцу, – я выскочила из машины, чтобы выпустить Артема. Он обежал кабину и вытащил Сашу на воздух. Тот так и не пришел в себя.
А потом мы остановили этого самого частника, который сейчас так нервничал в ожидании «скорой».
– Саньке повезло, – тогда облегченно выдохнул Артем, – на этой дороге попутного транспорта можно ждать часами.
Шофер «Жигулей», быть может, и не собирался останавливаться, но сделать это пришлось. Мой муж просто перекрыл ему путь собой.
– Братишка, помоги! Напарнику стало плохо, нужна «скорая». Довези его до ментуры, они сами медиков вызовут.
Если обращать внимание только на слова, то в них звучала просьба, но тон, которым Артем просьбу высказывал, был требовательным, почти приказным. И почему-то отказать ему водитель не посмел.
Артем поднял Сашу на руки и осторожно уложил на заднее сиденье машины.
– Езжай, Белка, – непривычно нежно сказал он мне и посмотрел в глаза долгим взглядом. – Сделай для Саньки все, что нужно. Любой ценой.
И он сунул мне в карман легкой куртки пачку пятидесятирублевок.
Но я не растрогалась. Не повелась на его нежность. Это он всегда умел: заставить окружающих работать так, как ему надо. Но при этом у меня невольно мелькнула мысль, что из него вышел бы прекрасный руководитель производства, если бы я хоть немного думала о будущем, не залетела бы в девятнадцать лет и не закрыла бы ему рождением наших двойняшек дорогу к высшему образованию...
Садясь в легковушку, я еще раз окинула взглядом то, что оставалось Артему в наследство от катастрофы. Фуру не просто развернуло. Прицеп не просто ударило о дерево. Он вообще оторвался, и Бог знает, каким способом Артему удастся поставить его на место.
– Хорошо хоть не перевернулся, – только и сказал он.
Я подумала о предстоящих мужу трудностях, а что он подумал обо мне? Неужели я не сделаю для Саши всего, что смогу, и без его показной нежности?! Ее вообще между нами давно уже не было!.. Почувствовав, что опять завожусь, я постаралась об Артеме больше не думать. Даже тогда, когда он подсаживал меня на заднее сиденье, где я должна была поддерживать обмякшее тело его друга...
Между тем, пока мы ждали «скорую помощь», водитель легковушки, как человек, принявший нужное решение, подошел к гаишнику и стал что-то убедительно доказывать, ловко всовывая тому в карман денежную купюру. То есть я не могла с полной уверенностью сказать, что это именно деньги, но вряд ли он дарил автоинспектору свою фотографию.
Тот подошел ко мне:
– Женщина!
Почему-то я всякий раз вздрагиваю от такого обращения. Великий и могучий русский язык, выплюнув из обихода бесполое слово «товарищ», как в свое время «сударыня» и «госпожа», никаким другим обращением так и не пополнился. Так что теперь мы обращались друг к другу в зависимости от наличия первичных половых признаков...
– Женщина! Видите, справа от входа в будку есть лавочка? Положите на него вашего больного. Мужчина торопится. Он ведь не отказался подвезти? У вас есть к нему претензии?
– Претензий у меня нет.
– Вот и хорошо.
Шофер-частник подвез нас до поста ГАИ – или, как теперь это называется, ГИБДД. По-моему, это название не прижилось. По крайней мере шоферы со стажем так и называют автоинспекторов гаишниками. Неужели это хуже, чем гиббоны?
Этот автоинспектор сегодня на посту один-единственный, так что пришлось ему вместе со мной – разве не за это он получил плату! – вытаскивать из машины Сашу и укладывать его на лавочку.
Частник незамедлительно уехал, а милиционер принес мне какой-то старенький бушлат.
– Вот, положите ему под голову.
Он еще некоторое время постоял подле меня, видимо, испытывая некоторую неловкость оттого, что взял деньги за услугу, никак его в моих глазах не красящую. Но я не слишком переживала за него: судя по хватке, этот молодой волчонок скоро избавится от молочных зубов неких предрассудков вроде угрызений совести...
– Это ваш родственник? – потоптавшись рядом, спросил постовой.
– Напарник мужа. Дальнобойщик.
Почему вдруг мне стало нравиться это слово, которое я прежде произносила с некоторым снисхождением?
Автоинспектор кивнул и отошел прочь, как человек, сделавший свое дело. Я присела на лавочку в ногах Саши. За все время пути он даже не пошевелился. И до сих пор странно неподвижен. Я не представляла себе, чем ему можно помочь.
Помнится, когда я сама сдавала на права, в правилах об этом что-то говорилось, но как я ни напрягала память, ничего путного на ум не приходило.
«Скорая» приехала примерно через полчаса. Молодой врач стремительно выскочил из машины и подошел к милиционеру, который уже сопроводил его к нашей скамейке.
Врач с непроницаемым лицом взял руку Саши за запястье, некоторое время подержал на весу и небрежно опустил. Потом приподнял веко и, не сказав ни слова, пошел прочь.
– Куда вы?! – От неожиданности я не сразу пришла в себя и лишь спустя несколько мгновений бросилась следом за медиком, который и не подумал сбавлять шаг.
– Мы трупы не возим, – небрежно бросил он на ходу.
– Какие трупы? – испугалась я. – Саша... он водитель. Ему стало плохо. У него сердечный приступ!
– Будете объяснять мне, отчего умер больной? – Врач наконец остановился, наверное, от возмущения. – Скорее всего обширный инфаркт. Вскрытие покажет. Скажите ментам, пусть вызовут труповозку, у нас рация на передаче барахлит...
Я вдруг перестала его слышать. И вообще все звуки вокруг. Казалось, моя голова превратилась в колокол, а кровь затвердела огромным комком, который колотил изнутри по черепу: бум, бум, бум... А потом все исчезло.
Я вынырнула из омута беспамятства и как сквозь вату услышала голос женщины:
– А вы говорили, будто она умершему посторонняя.
– Она сама так сказала. Вроде это напарник ее мужа. Будете забирать женщину с собой?
– Зачем?
Я почувствовала боль в руке, из которой вытащили иглу шприца.
– У нее обморок. Полежит, и все пройдет. Бедные мы бабы! От таких нервных нагрузок и слон с ног свалится. Выходит, она в рейс с мужем поехала? Наверное, решила таким образом проследить, как он себя ведет, с кем ездит. Вы, мужики, такие кобели, что следи не следи, все равно свое возьмете!.. А вот мы и очнулись!
«Медсестра», – поняла я и попыталась улыбнуться участливому взгляду.
– Тоже сердечко пошаливает?
– Раньше никогда такого не было.
– Когда-нибудь все случается впервые, – произнесла она сакраментальную фразу и выпрямилась как бы по частям. – Вот и у меня первый звонок. Остеохондроз предупреждает: гиподинамия опасна для вашего здоровья. Мол, больше двигайся, милочка!
– А где Саша? – спохватилась я.
– Никуда ваш Саша теперь не денется. – Медсестра похлопала меня по руке. – Сейчас приедет машина, заберет его. Сообщите им только сведения об умершем...
Она помогла мне подняться с носилок, на которые меня уложили, когда я потеряла сознание.
Умерший! Какое страшное слово! Мне его еще предстоит осмыслить. Только что был по виду здоров, пел и смеялся, разговаривал, и вот, его... больше нет на свете! Как же я скажу об этом Артему? Умер его напарник, друг, с которым они проехали вместе не одну тысячу километров. Наверное, временами они были ближе друг другу, чем кровные родственники.
Я потеряла счет времени, потому что опять пришлось ждать – язык не выговаривал это слово – труповозку.
Пришла машина марки «уазик», именуемая в просторечье «буханкой». В нее погрузили тело Саши, и некто – то ли санитар, то ли сопровождающий – записал в карточку данные на Сашу, сведения о нас с Артемом, обстоятельства смерти...
Отвечала я машинально и потом не смогла воспроизвести все, что мне пришлось говорить, потому что напавший на меня ступор никак не желал проходить.
Через некоторое время на пост ГАИ – ГИБДД приехала патрульная машина. Куда-то она выезжала. Может, по своим личным делам.
Молодые ребята – они неожиданно проявили обо мне заботу – решили подвезти прямо к вышедшей из строя фуре, где должен был ждать меня Артем. Точнее, так распорядился лейтенант, на посту старший по званию, но никак не по возрасту, вот шофер патрульной машины меня и подвез.
Собственно, задерживаться он не стал. Высадил, пожелал счастливого пути и уехал. А я подошла к нашему «КамАЗу».
Артему каким-то образом удалось поставить на место прицеп, и теперь он, усталый, сидел в кабине, открыв дверцу и свесив меж колен испачканные в мазуте руки.
Увидев меня, он поспешно спрыгнул с подножки и подошел, чтобы обнять. Я уткнулась ему в плечо, как кислородом подпитываясь родным запахом, густо настоянным на бензине и еще чем-то техническом.
– Представляешь, тут рядом есть колхоз, совсем близко. Ребята оказались такие отзывчивые. Приехали на машине – у них передвижная мастерская. Поставили прицеп на место. Даже деньги брать не хотели, но потом передумали: давай, говорят, на две бутылки. Повезло!
Он радостно бормотал это мне в затылок, а я вцепилась в него и боялась оторваться, чтобы посмотреть в глаза. Сегодня повезло не всем! А еще я боялась заплакать, зареветь, завыть белугой.
Артем почувствовал неладное и слегка отодвинул меня от себя, чтобы вглядеться.
– Белка, ты же бледная как смерть! Устала? У Саньки что-то серьезное?
– Серьезнее не бывает, – прошептала я непослушными губами. – Он умер.
– Я знаю, Белка, ты устала, – строго выговорил мне Артем. – Я тоже устал. Тебе пришлось несладко, но так говорить нехорошо. Ты же знаешь, как я отношусь к Саньке...
Он мне не поверил! Продолжал смотреть на меня с укоризной, но и с долей сочувствия. У него в голове не укладывалось, что его друг мог умереть.
А может, сразу и поверил, но потом стал моему сообщению сопротивляться. Как ребенок! Он не хотел, чтобы так было, и думал, что его нежелания для этого достаточно...
– Нам осталось совсем немного, – опять с прежними нотками любящего мужа проговорил Артем. – Чуть больше трехсот километров. Ты сейчас ляжешь, поспишь, а когда проснешься, мы уже будем на месте...
– Саша умер, – повторила я.
От непривычной суетливости мужа, от его боязни поверить в страшную весть я полностью пришла в себя. Потому, что все это я уже пережила. И ничего странного не видела в том, что ненадолго могу быть сильнее моего мужественного супруга...
По щеке Артема поползла слеза. Лицо его сделалось странно неподвижным, потому казалось, что слеза – всего лишь предательская слабость глаз, а не самого Артема. Я впервые увидела, как муж плачет, и у меня больно сжалось сердце.
Он рванул ворот рубашки, словно ему стало нечем дышать, и покачнулся, так что я бросилась его поддержать, но он странно искривил рот не то в улыбке, не то в гримасе и высвободился из моих поддерживающих рук, как если бы устыдился своей слабости.
Не говоря ни слова, он повернулся и пошел к машине, чтобы опять сесть на место водителя и замереть в прежней позе.
– Темушка! – Я уткнулась ему в колени. – Темушка!
И больше ничего не могла сказать, потому что сама расплакалась. Та, которая собиралась быть сильнее.
– Санька! Умер! – раздельно произнес Артем, будто пробуя на вкус ранее неприменимое к другу слово. – Не могу поверить... Мы возьмем его с собой... На обратном пути...
– Конечно, родной!
Речь Темки была отрывистой, горячечной; он говорил, словно старался убедить себя в случившемся. И меня. И друга, который никогда ему больше не ответит.
– Давай переночуем в машине, а с утра пораньше поедем, – предложила я.
Мне казалось, Артем подавлен, разбит и не сможет доехать до места по этой коварной дороге, которая своей мнимой покладистостью – малооживленным движением и обещанием сократить путь почти на сто километров – заманивает шоферов в ловушку и глотает вместе с машинами, точно прожорливая анаконда.
– Нет, – твердо покачал головой Артем. – Председатель колхоза позволил мне воспользоваться телефоном, и я позвонил Валерии. Она будет ждать. Машину пообещала разгрузить в любое время дня и ночи... Не беспокойся, я буду очень осторожен.
Лицо его опять омрачилось, но ненадолго. Теперь на нем появилась решительность. Слава Богу! Артем, расслабившийся до слез, меня испугал.
А еще я вдруг поняла, что душа моего мужа вовсе не пребывала в безмятежности, как он в последнее время упорно пытался мне показать. Вроде ему все равно и на все наплевать. Нет, он был растерян и будто говорил самому себе: «Ну вот, теперь еще и это!»
Это неудавшаяся личная жизнь? Прежде мы бы кинулись друг другу в объятия, а сейчас он держал меня на расстоянии и даже не позволял утешать себя, как прежде.
Опять мои мысли о наших отношениях. Умер Саша – напомнила я себе. Нам еще ехать триста километров. При том, что я – будто выжатый лимон, а мой муж от волнения не сразу даже смог осознать случившееся. К тому же, как мне кажется, он не видел во мне человека, с кем можно разделить эту беду. Неужели я представлялась ему этаким экскурсантом, которая поехала в рейс всего лишь хлебнуть жизненной экзотики?
Друг проверяется в беде. Но Артем почему-то больше не считал меня своим другом.
Почему-то, отчего-то! Я все время упорно строила догадки, хотя внутри была уверена: причина есть, и она во мне.
Если быть до конца честной, то я виновата перед своим мужем, но знать об этом наверняка он не может. То есть о попытке с моей стороны «оглядеться и присмотреться к другим мужчинам».
Капля и камень точит. Мамины постоянные разглагольствования о нашем с Темкой несоответствии таки сделали свое черное дело. Конечно, это ни в коей мере меня не оправдывает, но, как говорится, прецедент был.
Один наш автор пригласил меня в ресторан, где мы с ним вели жутко умные разговоры о преимуществах русской и американской литератур, о модерне, андеграунде и прочем, в то время как мой муж был в одном из своих обычных рейсов.
Моряки дальнего плавания шутят, будто их жены поют известную песню «Голубка» на свой манер: «Где б ты ни плавал, лишь бы ты плавал, милый!» Я знаю, что и некоторые жены дальнобойщиков не теряются в отсутствии мужей. Но чтобы этим занималась я?!
А между тем после выхода из ресторана я даже поцеловалась с этим, другим мужчиной. А потом бежала домой, не в силах стереть с губ чужой неприятный запах. Зачем я это сделала? Разве я разлюбила Артема? Или мне было плохо с ним? Или он перестал быть для меня единственным мужчиной?
Как бы то ни было, с того дня и начался у нас разлад. Словно Артем мог подсмотреть это мое свидание и дурацкий поцелуй, хотя я точно знала, что такого быть не могло.
Почему-то я вовсе не чувствовала себя виноватой. Подумаешь, поцеловалась! Не изменила же. Устояла. Не дошла до края. Нашла в себе силы вовремя остановиться. И не думала о том, что, изменив мужу мысленно, я открыла двери сквозняку, который теперь методично выдувал хранившееся между нами тепло...
Артем молча крутил руль и всматривался в узкую, освещенную фарами полосу дороги. Этакую позолоченную дорожку средь царства тьмы. Темнота, как мне показалось, наступила внезапно. Как если бы кто-то сверху накинул на землю огромный светонепроницаемый платок.
– Неужели все закончится так просто? – вырвалось у меня. – Приедем, сдадим груз, получим деньги – и домой?
– Разве Санька своей жизнью не заплатил за эту простоту? – грустно заметил Артем, но уже без прежнего надрыва.
Он вроде успокоился, но я знала, что горечь утраты будет преследовать его еще долго.
– Представляешь, – вроде оживился он, сознавая, что молчание в кабине становится почти осязаемой давящей силой. – Валерия, которая прежде по нескольку дней заставляла нас ждать расчет, теперь уверила меня, что деньги уже готовы... Может, она не такая змея, как говорил Санька? Конечно, она хитрая торгашка, но кому, как не ей, понять, на какой риск мы пошли. Кто бы еще отважился привезти ей фуру клубники! Каждый знает, какой беспредел творится на дорогах... Может, кто и отважился бы, но только за стопроцентную предоплату. Сейчас никто никому не доверяет. Нет, ей нет смысла убивать курицу, которая несет золотые яйца...
Он как-то зло рассмеялся, словно этот монолог говорил не для меня, не для себя, а для далекой Валерии, которая заправляет торговлей в тех краях, где никогда не вызревает клубника.
– «Артемчик, – говорит мне, – тут вас ждет дипломат, битком набитый сотенными».
И сам спохватился от фамильярного «Артемчик». И покосился на мое подчеркнуто равнодушное лицо. Ничего, подождем, пока все устаканится, как говорил ныне покойный Саша. Еще потребуем ответа у Артемчика, что за странно теплые отношения между ним и неведомой Валерией.
– А это, моя дорогая, многие и многие тысячи!
Если бы я не знала своего мужа, подумала бы, что его так возбуждает именно будущая сумма в дипломате.
– Не спеши радоваться, вам еще с совхозом рассчитываться.
Вам! Теперь уже одному Артему за двоих.
– Да! Но и нам кое-что останется! – И спохватился: – Санька-то умер!
И будто съежился.
Человек никогда не привыкнет к смерти. И не смирится с ее неизбежностью... Философы говорят, что обычный человек при виде смерти якобы втайне радуется, что это не его скосила неумолимая коса.
Некоторое время мы ехали молча, погруженные каждый в свои мысли. У меня они ярко выраженного красного цвета. Такие деньги разве в «КамАЗе» перевозят?
У него, наверное, светло-фиолетовые: главное – получить деньги, а уж довезти их – пара пустяков!
– О чем задумалась? – Артем положил руку мне на колено, не переставая следить за дорогой.
Какие бы разногласия между нами ни происходили, мы все еще чувствуем настроение друг друга. И понятное дело, муж ощущал исходящие от меня флюиды тревоги.
– Боишься, когда страшно? – пошутил он.
– Боюсь, – согласно кивнула я и пояснила: – Если все так, как сказала ваша распрекрасная Валерия, то деньги, которые мы повезем обратно, банк транспортировал бы в бронированном автомобиле. Боевики смотрел?
– Смотрел, – ухмыльнулся муж.
– Но считаешь, что в нашей стране бандитов нет?
– Не считаю.
Левой рукой Артем продолжал крутить руль, а правой достал из-под сиденья что-то завернутое во фланелевый лоскут и положил мне на колени:
– Взгляни!
– Что это? – Я развернула тряпицу и замерла от завораживающего матового отсвета металла. – Ух ты!
– «Макаров», – небрежно пояснил Артем.
– Пистолет?
– Нет, орехоколка! – хмыкнул он и нарочито небрежно пояснил: – Дружбана встретил – прапорщиком служит. Предложил купить. Недорого.
– Но ведь у тебя нет лицензии! – Законопослушный гражданин опять проснулся во мне.
– Зато есть умение. Ты ведь не думаешь, что я стану палить в белый свет, как в копеечку, по поводу и без?
– Я-то не думаю, но хорошо бы и милиция была со мной солидарна.