Начальник штаба Тониного отца должен был приехать сегодня вечером. Так как никто не знал, когда он поедет обратно, - вероятно, что завтра утром и уедет, то прощальный вечер Тоня решила устроить сегодня.
Володька лежал в своей маленькой комнатке при кухне с раскалывающейся от боли головой. Уже второй день ломило голову, видать, оттого, что мучило Володьку - как он скажет матери и Тоне о принятом решении. Не думал он, что будет это таким трудным. И не раз всплывали в памяти слова Сергея о том, что у человека не одно "надо".
Из кухни, где хозяйничали мать и Тоня, до Володьки доносилась часть разговора.
- Знаете, Ксения Николаевна, мне сейчас даже хочется, чтоб Володя поскорей уехал к отцу. Меня не пугает разлука, лишь бы он был там. Все время кажется что-то случится, что-то случится...
- Что может случиться, Тоня? - успокаивала мать.
- Не знаю... не приедет папин сослуживец или еще что-нибудь...
Для Володьки каждое слово - будто удар по голове, и он закрывал уши руками...
Потом он слышал, как пришел Сергей, поздоровался, спросил, где Володька, передал что-то из продуктов, бросив: "Тут кое-что к столу", - а затем, видно, присел на кухне и со вздохом сказал:
- Вот и пролетели сорок дней...
- Именно пролетели, Сережа... И они были очень нелегкими и для меня и для Володи. Он так ничего и не рассказал мне о фронте, но я о многом догадалась сама... - Мать тоже вздохнула.
- В Володьке слишком много психологии, - заметил Сергей.
- Это хорошо или плохо? - спросила Тоня.
- Увы, мы все воспитаны на святой русской литературе, а в ней слишком много психологии.
- Этим она и хороша, - сказала мать.
- Для мужчины много психологии, наверно, плохо, - заявила Тоня уверенно.
- Браво, Тоня! Для дочери военного такое заключение вполне естественно. Я согласен - плохо. - Сергей засмеялся.
- Сережа, вы сами не верите в то, что говорите.
- Возможно, Ксения Николаевна, возможно... - небрежно бросил Сергей.
Потом они говорили еще о чем-то. Володька не прислушивался - голову толчками била боль, но когда Тоня завела разговор о Степановой, он напрягся.
- Какой Степановой? - спросила мать.
- Это жена... точнее, вдова его однополчанина, - ответила Тоня. - Когда он пришел от нее, я еле-еле вырвала у него клятву не совершать сумасшедших поступков...
- Расскажите подробней, Тоня. Я ничего об этом не знаю, - взволнованно попросила мать.
- Ну, Володька, выполняя приказ, не послушал этого Степанова... В общем, почему-то он считает себя виноватым в его гибели...
- Опять психология, - бросил Сергей.
- А может, это совесть, - не сразу и очень тихо произнесла мать.
- Глупость! - быстро вступил Сергей. - В суматохе боя совершенно невозможно рассчитать последствия своих поступков. Володька ни в чем не виноват!
- Что вы еще знаете? - так же тихо спросила мать, но тут раздались звонки в дверь, и она пошла открывать. - К тебе пришли, Володя.
Володька с трудом поднялся, вышел из комнаты - в кухне стояли Витька-"бульдог" и Шурка-"профессор".
- Проститься пришли, Володь... В училище нас берут. Меня в артиллерийское, а Витьку в пехотное, - сказал Шурка.
- Прекрасно, что в училище! - бодро произнес Сергей. - Через три месяца лейтенанты.
- Нам сказали - шесть месяцев, - уточнил Витька.
Володька смотрел на этих мальчишек и думал, что действительно через шесть месяцев они будут командирами, будут распоряжаться жизнью и смертью десятков людей, и нет у них за плечами даже тех лет срочной службы, которым он придавал такое значение.
- Как настроение? - таким же бодрым голоском спросил Сергей.
- Хорошее, - ответили они разом.
- Витька, ты хоть знаешь, сколько бойцов в стрелковом взводе? - как-то уныло задал вопрос Володька.
- Пока не знаю... Но подучат нас, Володь...
- Подучат, подучат, - подтвердил Сергей.
У Володькиной матери повлажнели глаза. Она подошла к ребятам, провела рукой по остриженным их головам и прошептала:
- Мужества вам, мальчики, мужества.
Потом ребята простились со всеми за руки, особенно трясли Володькину, и вышли тихо, чинно, как и вошли.
- Господи, - пробормотала мать. - Такие мальчики - и будут воевать.
- Я таким же был на финской, - пожал Сергей плечами, вынул папиросы, закурил.
Затем они пошли в комнату, сели за стол. Володька тер голову и морщился от боли.
- К нашему счастью, - начал Сергей, - сегодняшний прощальный вечер не должен быть уж очень печальным. Конечно, фронт есть фронт, но будем надеяться, Володька, что твоя дальнейшая служба будет немного полегче и тебе не придется больше хлебнуть того, что довелось подо Ржевом. Мне хочется поблагодарить Тонечку, которая, как я уже говорил не раз, прямо-таки ангелом-хранителем пришла в этот дом... Но хочу напомнить, - добавил он шутливо - без меня вашей встречи не произошло бы. Салют!
Надо сейчас и сказать, думал Володька, надо сейчас и сказать... Рубить так сразу! Чем дальше, тем трудней будет это. Он измученным взглядом обвел всех, и когда встретился с глазами матери - та вздрогнула, сжалась, отвела глаза, а потом вдруг выпрямилась и сказала тихо, но очень отчетливо:
- По-моему, мы все заблуждаемся... Володя... Володя... кажется, принял другое решение...
- Мама! - вырвалось у Володьки облегченно, и сразу же прошла боль, сдавливавшая его голову.
- Володька! - вскрикнула Тоня.
Сергей каким-то мертвым голосом, глухо спросил:
- Это правда, Володька?
- Мама... значит, ты поняла... Тоня... Простите меня, но по-другому я не могу. Я должен... должен к своим ребятам... Ждут же меня... Им, только им я должен доказать... Понимаете? Должен!
- Нет, нет! Володька! Ксения Николаевна! Сергей! Да скажите же ему! Нельзя так, нельзя! Он ни о ком не подумал - ни обо мне, ни о матери! Ни о ком!
- Он и обо мне не подумал, - странно усмехнувшись, сказал Сергей.
- Вы-то здесь при чем? - почти грубо и в упор спросила Тоня.
- Во мне тоже есть эта... психология, - он пожал плечами. - И я тоже воспитан на этой самой... святой... - Он оглядел всех с той же непонятной усмешкой, а потом, буркнув "Салют!" - быстро вышел из комнаты.
Володька бросился за Сергеем, но в коридоре уже хлопнула входная дверь, и он вернулся. Не входя в комнату, он услышал, как мать что-то говорила Тоне...
Он повернулся и пошел в свою комнату, бросился на кушетку вниз лицом. Самое главное позади. Он закрыл глаза, и перед ним поплыла дорога... Замелькали телеграфные столбы, побежали поля, перелески, березовые рощи, бедные серые деревни - русская, родная, политая потом и кровью земля, которую должен он во что бы то ни стало защитить и спасти...
И покой, особенно ощутимый после разлада и разброда последних дней, сошел на него: он возвращается "на круги своя", на свой, выбранный им самим путь, путь, по которому идет его народ, и ему остается только одно - пройти этот путь достойно, без тех ошибок и недогадок, которые допустил по неопытности и по мальчишеству...
Он сразу словно вырубил себя из московской жизни... Он был уже там, подо Ржевом, рядом со своими ребятами.
Володька лежал в своей маленькой комнатке при кухне с раскалывающейся от боли головой. Уже второй день ломило голову, видать, оттого, что мучило Володьку - как он скажет матери и Тоне о принятом решении. Не думал он, что будет это таким трудным. И не раз всплывали в памяти слова Сергея о том, что у человека не одно "надо".
Из кухни, где хозяйничали мать и Тоня, до Володьки доносилась часть разговора.
- Знаете, Ксения Николаевна, мне сейчас даже хочется, чтоб Володя поскорей уехал к отцу. Меня не пугает разлука, лишь бы он был там. Все время кажется что-то случится, что-то случится...
- Что может случиться, Тоня? - успокаивала мать.
- Не знаю... не приедет папин сослуживец или еще что-нибудь...
Для Володьки каждое слово - будто удар по голове, и он закрывал уши руками...
Потом он слышал, как пришел Сергей, поздоровался, спросил, где Володька, передал что-то из продуктов, бросив: "Тут кое-что к столу", - а затем, видно, присел на кухне и со вздохом сказал:
- Вот и пролетели сорок дней...
- Именно пролетели, Сережа... И они были очень нелегкими и для меня и для Володи. Он так ничего и не рассказал мне о фронте, но я о многом догадалась сама... - Мать тоже вздохнула.
- В Володьке слишком много психологии, - заметил Сергей.
- Это хорошо или плохо? - спросила Тоня.
- Увы, мы все воспитаны на святой русской литературе, а в ней слишком много психологии.
- Этим она и хороша, - сказала мать.
- Для мужчины много психологии, наверно, плохо, - заявила Тоня уверенно.
- Браво, Тоня! Для дочери военного такое заключение вполне естественно. Я согласен - плохо. - Сергей засмеялся.
- Сережа, вы сами не верите в то, что говорите.
- Возможно, Ксения Николаевна, возможно... - небрежно бросил Сергей.
Потом они говорили еще о чем-то. Володька не прислушивался - голову толчками била боль, но когда Тоня завела разговор о Степановой, он напрягся.
- Какой Степановой? - спросила мать.
- Это жена... точнее, вдова его однополчанина, - ответила Тоня. - Когда он пришел от нее, я еле-еле вырвала у него клятву не совершать сумасшедших поступков...
- Расскажите подробней, Тоня. Я ничего об этом не знаю, - взволнованно попросила мать.
- Ну, Володька, выполняя приказ, не послушал этого Степанова... В общем, почему-то он считает себя виноватым в его гибели...
- Опять психология, - бросил Сергей.
- А может, это совесть, - не сразу и очень тихо произнесла мать.
- Глупость! - быстро вступил Сергей. - В суматохе боя совершенно невозможно рассчитать последствия своих поступков. Володька ни в чем не виноват!
- Что вы еще знаете? - так же тихо спросила мать, но тут раздались звонки в дверь, и она пошла открывать. - К тебе пришли, Володя.
Володька с трудом поднялся, вышел из комнаты - в кухне стояли Витька-"бульдог" и Шурка-"профессор".
- Проститься пришли, Володь... В училище нас берут. Меня в артиллерийское, а Витьку в пехотное, - сказал Шурка.
- Прекрасно, что в училище! - бодро произнес Сергей. - Через три месяца лейтенанты.
- Нам сказали - шесть месяцев, - уточнил Витька.
Володька смотрел на этих мальчишек и думал, что действительно через шесть месяцев они будут командирами, будут распоряжаться жизнью и смертью десятков людей, и нет у них за плечами даже тех лет срочной службы, которым он придавал такое значение.
- Как настроение? - таким же бодрым голоском спросил Сергей.
- Хорошее, - ответили они разом.
- Витька, ты хоть знаешь, сколько бойцов в стрелковом взводе? - как-то уныло задал вопрос Володька.
- Пока не знаю... Но подучат нас, Володь...
- Подучат, подучат, - подтвердил Сергей.
У Володькиной матери повлажнели глаза. Она подошла к ребятам, провела рукой по остриженным их головам и прошептала:
- Мужества вам, мальчики, мужества.
Потом ребята простились со всеми за руки, особенно трясли Володькину, и вышли тихо, чинно, как и вошли.
- Господи, - пробормотала мать. - Такие мальчики - и будут воевать.
- Я таким же был на финской, - пожал Сергей плечами, вынул папиросы, закурил.
Затем они пошли в комнату, сели за стол. Володька тер голову и морщился от боли.
- К нашему счастью, - начал Сергей, - сегодняшний прощальный вечер не должен быть уж очень печальным. Конечно, фронт есть фронт, но будем надеяться, Володька, что твоя дальнейшая служба будет немного полегче и тебе не придется больше хлебнуть того, что довелось подо Ржевом. Мне хочется поблагодарить Тонечку, которая, как я уже говорил не раз, прямо-таки ангелом-хранителем пришла в этот дом... Но хочу напомнить, - добавил он шутливо - без меня вашей встречи не произошло бы. Салют!
Надо сейчас и сказать, думал Володька, надо сейчас и сказать... Рубить так сразу! Чем дальше, тем трудней будет это. Он измученным взглядом обвел всех, и когда встретился с глазами матери - та вздрогнула, сжалась, отвела глаза, а потом вдруг выпрямилась и сказала тихо, но очень отчетливо:
- По-моему, мы все заблуждаемся... Володя... Володя... кажется, принял другое решение...
- Мама! - вырвалось у Володьки облегченно, и сразу же прошла боль, сдавливавшая его голову.
- Володька! - вскрикнула Тоня.
Сергей каким-то мертвым голосом, глухо спросил:
- Это правда, Володька?
- Мама... значит, ты поняла... Тоня... Простите меня, но по-другому я не могу. Я должен... должен к своим ребятам... Ждут же меня... Им, только им я должен доказать... Понимаете? Должен!
- Нет, нет! Володька! Ксения Николаевна! Сергей! Да скажите же ему! Нельзя так, нельзя! Он ни о ком не подумал - ни обо мне, ни о матери! Ни о ком!
- Он и обо мне не подумал, - странно усмехнувшись, сказал Сергей.
- Вы-то здесь при чем? - почти грубо и в упор спросила Тоня.
- Во мне тоже есть эта... психология, - он пожал плечами. - И я тоже воспитан на этой самой... святой... - Он оглядел всех с той же непонятной усмешкой, а потом, буркнув "Салют!" - быстро вышел из комнаты.
Володька бросился за Сергеем, но в коридоре уже хлопнула входная дверь, и он вернулся. Не входя в комнату, он услышал, как мать что-то говорила Тоне...
Он повернулся и пошел в свою комнату, бросился на кушетку вниз лицом. Самое главное позади. Он закрыл глаза, и перед ним поплыла дорога... Замелькали телеграфные столбы, побежали поля, перелески, березовые рощи, бедные серые деревни - русская, родная, политая потом и кровью земля, которую должен он во что бы то ни стало защитить и спасти...
И покой, особенно ощутимый после разлада и разброда последних дней, сошел на него: он возвращается "на круги своя", на свой, выбранный им самим путь, путь, по которому идет его народ, и ему остается только одно - пройти этот путь достойно, без тех ошибок и недогадок, которые допустил по неопытности и по мальчишеству...
Он сразу словно вырубил себя из московской жизни... Он был уже там, подо Ржевом, рядом со своими ребятами.