В популярной литературе сложилась преувеличенная оценка значимости зловещего плана «Барбаросса». В действительности это был документ, лишь определенно говоривший о намерениях Гитлера нанести удар по Советскому Союзу.
Конечно, он был важен для военных, поскольку представлял общую схему, по которой будет осуществлено вторжение. И уже в марте руководству армии стало известно о трех основных группировках вторжения: «Север», «Центр» и «Юг», нацеленных на Ленинград, Москву и Киев. Для Сталина этот план практически не давал ничего нового. О том, что Гитлер имеет намерения напасть на СССР, он знал давно.
И все-таки, что должен был предпринять Сталин, получив такую важную информацию? Он совершил естественное. Вождь сделал то, чего под увеличительными стеклами очков не сумели разглядеть историки. Точнее, они просто не сумели связать три события, их причинно-следственную зависимость.
Получив информацию об «Операции Барбаросса», Сталин сразу принял меры. Он провел в стране… скрытую мобилизацию! Мог ли он сделать больше?
Как и предусматривалось «Мобилизационным планом», в Протоколе № 28 от 8 марта 1941 года отмечено: «…Совет Народных Комиссаров Союза ССР постановляет: разрешить НКО (народному комиссару обороны) призвать на учебные сборы в 1941 г. военнообязанных запаса в количестве 975 870 человек…
Сборы провести в резервных стрелковых дивизиях тремя очередями: первая очередь – с 1 мая по 1 июля…» То есть уже с первого мая страна входила в режим подготовки к отражению возможного нападения.
Конечно, информация американцев была существенна, но советская разведка получала сведения и из других источников. Германские планы были рассмотрены на совещании у Сталина 20 марта. В докладе начальника военной разведки генерал-лейтенанта Голикова были названы три варианта плана «Барбаросса»:
«Вариант № 1 – по данным анонимного письма, полученного нашим полпредом в Берлине, от 15 декабря 1940 года (Приложение № 1).
Вариант № 2 – по данным КВО (Киевского особого военного округа) от декабря 1940 года (Приложение № 2).
Вариант № 3 – по данным нашего агентурного донесения, февраль 1941 г. (Приложение № 3).
В третьем варианте, поступившем 28 февраля от немецкой коммунистки Ильзе Штебе, указывалось: «Для наступления на СССР создаются три армейские группы: 1-я группа, под командованием генерал-фельдмаршала Бока, наносит удары в направлении Ленинграда; 2-я группа, под командованием генерал-фельдмаршала Рундштедта, – в направлении Москвы и 3-я группа, под командованием генерал-федльдмаршала Лееба, – в направлении Киева.
Начало наступления на СССР ориентировочно 20 мая»[23].
Еще накануне этого совещания руководство ГРУ поручило Уманскому запросить дополнительный материал по этому вопросу от американцев. Его вызвали в госдепартамент в тот же день, когда состоялось совещание у Сталина, 20 марта. Сэмнер Уэллс ознакомил советского полпреда с дополнительными сведениями, которые к этому времени передал Вудс.
Итак, получив информацию о существовании в германском штабе плана нападения на СССР – «Директивы № 21», Сталин провел в стране скрытую мобилизацию. В результате Больших учебных сборов к 15 мая 1941 года состав Красной Армии будет увеличен почти на 1 000 000 человек.
Однако он сделал больше. Прежде всего Сталин оставался политиком. Великим политиком, умевшим выигрывать сражения без войны. И он направил свои дипломатические усилия на то, что в это время стратегически и политически было самым важным. Он должен был предотвратить опасность войны на два фронта.
Реализуя идею о нейтрализации дальневосточного соседа, высказанную им еще 14 ноября 1940 года на заседании Политбюро, он настойчиво продолжал искать решение по устранению угрозы на востоке страны; он тонко вел переговоры с Японией. И его дипломатия принесла успех.
Министр иностранных дел, эмиссар японского императора Хирохито, появился в Москве по пути в Европу, куда он отправился по поручению премьер-министра принца Фумимаро Коноэ. Шестидесятилетний Йосукэ Мацуока принадлежал к самому узкому кругу людей, близких Коноэ.
Сталин принял Й. Мацуоку 24 марта. Встреча проходила в присутствии Молотова и посла Японии генерал-лейтенанта Иосицугу Татаекава. Мацуока рассказывал Сталину об императоре, о премьер-министре Коноэ, его друзьях и соратниках. Советский вождь произвел на японского дипломата очень сильное впечатление, и, прощаясь, он попросил у Сталина разрешения на новое посещение советской столицы после возвращения из Германии.
Через два дня Мацуока был в Берлине. 27-го числа он встретился с Гитлером. Самоуверенный фюрер в течение двух часов говорил о военной мощи Германии, однако он ни слова не сказал о готовящейся «Операции Барбаросса». Умный японец сделал выводы о неискренности немецкого лидера. Из Берлина дипломат выехал в Рим, а после встреч с Муссолини и папой Пием XII 8 апреля он снова оказался в Москве.
Он почти ежедневно встречался с Молотовым, посетил несколько музеев, побывал на спектаклях во МХАТе и даже съездил в Ленинград. В последний день своего пребывания в Москве он попросил возможности засвидетельствовать свое почтение Сталину. Вечером следующего дня Мацуока должен был сесть в Транссибирский экспресс.
Встреча состоялась, и Мацуока без обиняков заявил советскому вождю, что его правительство имело намерение заключить с СССР пакт о нейтралитете. Сохранилась протокольная запись содержания этой беседы. «Сов. секретно, 12 апреля 1941.
Мацуока считает подписание «Пакта о нейтралитете» полезным и целесообразным не только для Японии, но и для СССР и полагает, что было бы эффективным подписать такой пакт в данный момент. Однако его желание не увенчалось успехом. Завтра он покидает столицу СССР. Хотя ему и досадно, что пакт не подписан, тем не менее его пребывание в СССР дало ему многое…
Двукратная встреча с т. Сталиным породила в нем такое чувство, что он стал считать себя близким знакомым для т. Сталина…»
Через разведку Сталин знал о содержании переговоров японского представителя в Берлине и Риме. Конечно, он сам был остро заинтересован в подписании такого пакта, но выдающийся дипломат, великий политик и тонкий психолог, он не выдал своей заинтересованности.
Он знал, что ничто не ценится так дорого человеком, как победа, приобретенная благодаря собственным талантам и достоинствам. Поэтому Сталин представил возможность подписания документа как результат настойчивости и откровенности своего собеседника. Как свидетельство признания его дипломатических качеств.
«Тов. Сталин, – записано в продолжении протокола, – говорит, что все беседы, которые вел Мацуока с т. Сталиным, и сегодняшняя вторая беседа с Мацуокой убедили его в том, что в переговорах о пакте нет дипломатической игры и что действительно Япония хочет серьезно и честно улучшить отношения с СССР…
Далее т. Сталин говорит, что он с удовольствием слушал Мацуока, который честно и прямо говорит о том, чего он хочет.
С удовольствием слушал, потому что в наше время, и не только в наше время, не часто встретишь дипломата, который откровенно говорил бы то, что у него на душе. Как известно, еще Талейран говорил при Наполеоне, что язык дан дипломату для того, чтобы скрывать свои мысли. Мы, русские большевики, смотрим иначе и думаем, что и на дипломатической арене можно быть искренними и честными.
Тов. Сталин говорит, что он не хотел бы затруднять положение Мацуока, который вынужден довести до конца борьбу со своими противниками в Японии, и готов облегчить его положение, чтобы он, Мацуока, добился здесь «дипломатического блицкрига».
С помощью Молотова через московский Центральный телеграф министр иностранных дел Японии провел срочный телефонный разговор с Токио. Он получил одобрение принца Коноэ и самого Великого Тэннэ.
Советско-японский диалог завершился подписанием 13 апреля 1941 года Пакта о нейтралитете и декларации о взаимном уважении территориальной целостности и неприкосновенности Монгольской Народной Республики и Маньчжоу-го.
Подписание пакта было блестящей политической и дипломатической победой Сталина. Если пакт о ненападении с Германией дал ему «двухлетнюю передышку», то пакт с Японией отводил риск борьбы на два фронта, отводил войну на Дальнем Востоке от советской территории до конца войны на Западе.
Он использовал ту же тактику, как во время «Польского кризиса». Собственно говоря, подписание пакта с японцами стало завершением его многоплановой дипломатической операции, начатой еще на переговорах с Риббентропом.
Со стороны Японии подписание такого документа стало своеобразной местью немцам за пакт Молотова – Риббентропа. «Сталин был крупнейший тактик, – говорил позже Молотов. – Гитлер ведь подписал с нами договор о ненападении без согласования с Японией! Сталин вынудил его это сделать. Япония после этого сильно обиделась на Германию… Большое значение имели переговоры с японским министром иностранных дел Мацуокой.
В завершение его визита Сталин сделал один жест, на который весь мир обратил внимание, – он сам приехал на вокзал проводить японского министра. Этого не ожидал никто, потому что Сталин никогда никого не провожал. Японцы, да и немцы, были потрясены. Поезд задержали на час. Мы со Сталиным крепко напоили Мацуоку и чуть не внесли его в вагон. Эти проводы стоили того, что Япония не стала с нами воевать».
Конечно, Молотов преувеличивает. «Проводы» – это лишь мелкий штрих, свидетельствующий, что в крупных вопросах Сталин не пренебрегал мелочами. Заключением советско-японского соглашения Сталин постарался создать впечатление об укреплении мирных отношений со всеми странами «оси».
Посол Германии Шуленбург, присутствовавший на проводах Мацуоки, 13 апреля сообщил в Берлин: «Сталин громко спросил обо мне и, найдя меня, подошел, обнял меня за плечи и сказал: «Мы должны остаться друзьями, и вы теперь должны это сделать!» Подобный жест, привлекший всеобщее внимание дипломатического корпуса, присутствовавшего на вокзале, Сталин предпринял и по отношению к исполняющему обязанности немецкого военного атташе полковнику Кребсу.
Однако, демонстрируя расположенность немецким дипломатическим представителям, Сталин не имел иллюзий в отношении намерений Гитлера. 18 апреля заместитель начальника внешней разведки НКВД генерал-лейтенант Павел Судоплатов направил во все страны Европы «специальную директиву». Она обязывала резидентов: «Всемерно активизировать работу агентурной сети и линий связи, переведя их в соответствие с условиями военного времени».
Примерно в это же время Сталин получил короткое сообщение из Лондона, которое по непонятной логике принято называть предупреждением Черчилля о начале войны. «Я, – писал английский премьер-министр, – располагаю достоверными сведениями от надежного агента, что, когда немцы сочли Югославию пойманной в свою сеть, то есть после 20 марта, они начали перебрасывать из Румынии в Южную Польшу три своих танковых дивизии.
Как только они узнали о Сербской революции, это движение было отменено. Ваше Превосходительство легко поймет значение этих фактов».
Это не было предупреждением. По своему содержанию это сообщение было даже не пустым звуком. Оно отдавало дезинформацией. Но самое комичное в том, что эта телеграмма, направленная в Москву 3 апреля, была передана Вышинскому британским послом Стаффордом Криппсом только 19-го числа.
За это время Гитлер напал на Грецию и Югославию, пал Белград, а Сталин заключил пакт с Японией. Однако 60 лет «ходила» байка, что Сталин… не прислушался к предупреждению Черчилля.
Черчилль пишет в своих мемуарах: «Во время одной из последних бесед со Сталиным я сказал: «Лорд Бивербрук сообщил мне, что во время его поездки в Москву в октябре 1941 г. Вы спросили его: «Что имел в виду Черчилль, когда заявил в парламенте, что предупредил меня о готовящемся германском нападении?»
«Да, я действительно заявил это, – сказал я, – имея в виду телеграмму, которую я отправил Вам в апреле 1941г.».
И я достал телеграмму, которую Стаффорд Криппс доставил с опозданием. Когда телеграмма была переведена и прочитана Сталину, тот пожал плечами: «Я помню ее. Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть еще месяцев шесть или около этого».
Усилия, прилагаемые советским руководством, вызвали благоприятный резонанс и, безусловно, нарушили планы германского лидера, но Сталин имел иную информацию, и она была более серьезной, чем легковесная черчиллевская записка.
Военный атташе СССР в Германии В. Тупиков 25 апреля сообщил, что «заключением пакта с Японией СССР вновь стабилизировал свои отношения с Германией». Его информатор, по кличке «Хозяйственник», ссылался на мнение Геринга, говорившего о важности хозяйственных отношений Германии с Советским Союзом.
«По-моему… – делает вывод Тупиков, – немцы в программе своей политики каких-то не весьма отдаленных сроков имели выступление против нас. Япония по этой программе должна была выступить одновременно с Германией. Московский пакт опрокинул генеральную суть этой программы… Пакт, разрушив важнейший участок этих приготовлений, действительно отсрочил столкновение… просто потому, что поставил немцев перед необходимостью пересчета сил и создания возможной другой коалиции».
Однако советский военный атташе отмечает, что германские вооруженные силы по-прежнему сосредоточены на советско-германской границе и «сроки столкновения возможно, более короткие и, безусловно, в пределах текущего года».
«Эти планы и сроки, – сообщал Тупиков, – могут натолкнуться на нечто подобное поездке Мацуоки в Москву через Берлин и Рим», как здесь в дипломатических кругах называют. Но это уже не по доброй воле немцев, а вопреки ей».
Безусловно, в японском вопросе Сталин переиграл Гитлера. Еще как переиграл! И это договора стоило. Фактически он уже выиграл еще не начавшуюся войну!
Разобравшись со сложным узлом на Дальнем Востоке, Сталин направил свое внимание на Запад. Он предпринял активные действия для налаживания взаимоотношений с Югославией. Однако лимит времени, полученный им после заключения договора с Германией, уже истекал.
Первоначально все складывалось благоприятно. В марте 1941 года военная разведка и НКВД через свои резидентуры поддержали заговор против прогерманского правительства в Белграде. В результате военного переворота 27 марта было свергнуто правительство Цветковича, и на трон был возведен король Петр II.
30 марта новое правительство, возглавленное Д. Симоновичем, обратилось к СССР с предложением о заключении военно-политического союза «на любых условиях, которые предложит Советское правительство, вплоть до социальных изменений» по примеру Советского Союза. Уже 3 апреля правительство Симоновича заявило о готовности «немедленно принять на свою территорию любые вооруженные силы СССР». Вместе с тем, стремясь не спровоцировать Германию к действиям против Югославии, советская сторона советовала югославам не разрывать протокол о вступлении в тройственный договор.
Но события развивались стремительно. 6 апреля 1941 года, в 3 часа ночи, Югославия подписала договор о дружбе и ненападении с СССР, но уже через два часа она подверглась агрессии Германии. Конечно, план захвата Югославии немцами определился не в эти два часа. При всей своей импульсивности Гитлер не жил только сегодняшним днем.
Он укреплял свои тылы и отложил намерение напасть на Советский Союз в мае. Югославы отчаянно защищались, но через 11 дней их армия была разбита и страна капитулировала. Сразу после падения Югославии Гитлер приступил к оккупации Греции.
В апреле-мае 1941 года военные действия распространились от Балкан до Северной Африки. Перейдя 31 марта в наступление совместно с итальянцами в Ливии, к 15 апреля немцы достигли границ Египта. Приняв 23 апреля капитуляцию Греции, союзники приступили к захвату островов греческого архипелага и к 1 июня овладели Критом.
Под впечатлением убедительной мощи Германии число добровольных сторонников Гитлера множилось. В марте 1941 года в результате переворота в Ираке к власти пришло прогерманское правительство, получившее не только немецкую поддержку, но и французской администрации в Сирии.
Сталин внимательно наблюдал за стремительно менявшейся в мире ситуацией. Она была трудной, острой и даже при самом благоприятном развитии не обещала ничего обнадеживающего для советской страны. Государства Европы покорно ложились под ноги Гитлера. Противостоять немцам не мог никто. Все говорило о приближении решающего часа.
Хотя на поверхности Сталин продолжал демонстрировать приверженность Советского Союза к выполнению обязательств нейтралитета по отношению к Германии, он ясно осознавал – избежать войны с немцами уже невозможно.
Однако для населения страны внешне все еще выглядело привычно мирно. 1 мая на Красной площади прошел традиционный парад. Торжественным строем шли курсанты военных училищ, моряки; с винтовками наперевес чеканили шаг части НКВД. Гусеничные тягачи тянули гаубицы и зенитные орудия, по брусчатке двигались танки и мотоциклы. Затем строевые «коробки» и эшелон военной техники сменили физкультурники и праздничные колонны нарядных демонстрантов.
В этот же день 1 мая в решении штаба немецкого Верховного командования было записано: «Совершенно секретно. Только для командования.
График «Барбаросса»:
Фюрер решил: начало «Барбаросса» – 22 июня. С 23 мая – введение в действие плана максимальных перевозок войск.
Соотношение сил по плану «Барбаросса»:
Полоса «Север»: германские и русские силы примерно равны.
Полоса «Центр»: сильное германское превосходство.
Полоса «Юг»: русское превосходство.
Оценка реализации плана «Барбаросса»:
Предположительно ожесточенные приграничные сражения, продолжительность – до 4 недель. В дальнейшем же ходе можно рассчитывать на более слабое сопротивление».
Таким образом, уже через месяц после начала боевых действий германский генералитет рассчитывал уничтожить основные силы Красной Армии. И опыт, приобретенный в Европе, не давал им оснований для сомнений в реальности таких замыслов.
Да, война уже стояла на пороге страны, и косвенно это подтвердил сам Гитлер. 4 мая он выступил с программной речью в Рейхстаге. В его продолжительном и шумном выступлении ни слова не было сказано о Советском Союзе. Он даже не упомянул об СССР, как будто бы государства, занимавшего шестую часть суши, уже не существует на карте.
Сталину стало совершенно ясно, что Гитлер уже заносил ногу, чтобы перейти через свой «Рубикон». В этот же день, через несколько часов, на вечернем совещании Политбюро секретным постановлением от 4 мая 1941 года Сталин был назначен Председателем Совета Народных Комиссаров. Обстановка требовала, чтобы вся организация управления государством была сосредоточена в одних руках. Но внешне все выглядело спокойно.
На следующий день в Большом Кремлевском дворце были собраны для встречи с руководителями страны выпускники, профессора и преподаватели шестнадцати военных академий и девяти военных факультетов гражданских вузов. На этой встрече, состоявшейся 5 мая и приуроченной к выпуску учащихся военных учебных заведений, присутствовали члены аппарата ЦК и высшее руководство армии.
В зале дворца находилось более двух тысяч человек. В 17 часов 55 минут на сцену вышли И.В. Сталин, все члены Политбюро, нарком обороны С.К. Тимошенко, маршалы и адмиралы. Все встали, и раздались бурные аплодисменты. Собрание открыл маршал Тимошенко. Он предоставил слово начальнику Управления учебных заведений РККА, а затем выступил «всесоюзный староста» М.И. Калинин.
Сталин поднялся на трибуну третьим. Содержание этого выступления почти 50 лет держалось в секрете, оно не транслировалось по радио, не стенографировалось и не отложилось в архивах. Позже эта историческая речь была восстановлена по конспектам и воспоминаниям ее участников.
Вот ее фрагменты. Участник встречи Энвер Муратов вспоминал: «Сталин шел к трибуне быстрым шагом. Его серый китель и седоватые волосы были совершенно одинакового цвета. Можно было подумать, что он специально подобрал китель под цвет волос. Он начал свою речь очень спокойно, говорил без всякой «бумажки».
Поздравив выпускников с завершением учебы, Сталин продолжил: «Вы вернетесь в войска, и красноармейцы и командиры зададут вам вопросы: «Что происходит в мире? Почему побеждена Франция? Почему терпит поражение Англия? Действительно ли германская армия всесильна и непобедима? Что может произойти в обозримом будущем в мире?»
Я постараюсь вам ответить на эти волнующие всех вопросы, помочь разобраться в причинах этих событий, по своим силам, конечно». Характеризуя международную обстановку, Сталин указал, что «Германия развязала войну под лозунгами ликвидации кабального Версальского договора за воссоединение немецких земель… поэтому Германия имела некоторое сочувствие других народов».
Он пояснил причины, способствовавшие «возрождению германского милитаризма», сделал обобщающую оценку факторов, обусловливающих стремление правящих кругов Германии вести «агрессивную войну за мировое господство, за порабощение других народов».
Сталин подробно остановился на причинах поражения Франции и дал характеристику германской армии. «Надо признать, – говорил он, – что пока у Германии лучшая армия в мире. Но немцы ошибаются, что их армия непобедима и ее вооружение самое лучшее в мире. В истории не было непобедимых армий».
Это были пророческие слова. «Ленин говорил, – подчеркнул Сталин, – что разбитые нации хорошо учатся. Это относится и к армии. Немецкая армия, будучи разбитой в 1918 году, хорошо училась. Германцы критически пересмотрели причины своего разгрома и нашли пути, чтобы лучше организовать свою армию, подготовить ее и вооружить. Военная мысль германской армии двигалась вперед; армия вооружалась новой техникой, обучалась новым приемам ведения войны…»
Его слушали не только молодые командиры. В зале собралась элита армии. Сталин остановился на особенностях советского вооружения: «Мы вооружили Красную Армию артиллерией и минометами, которые не уступают, а превосходят немецкую артиллерию и минометы <…> наши талантливые конструкторы создали средний танк Т-34 и тяжелый танк КВ, которые превосходят по своим боевым качествам аналогичные немецкие танки.
Наша промышленность уже освоила серийное производство этих танков. К сожалению, их еще мало». Признавая, что авиация «пока у немцев лучшая в мире», он отметил, что советские авиаконструкторы «в кратчайшие сроки создали образцы самолетов различного назначения, которые превосходят немецкие. Теперь стоит задача всемерно ускорить массовое производство этих самолетов…».
Сталин был абсолютно прав, когда говорил: «Вы покинули войска и корабли три-четыре года тому назад. Теперь вы вернетесь в ее ряды и не узнаете армии… Мы перестроили нашу армию, вооружили ее современной военной техникой.
Следует сказать, что многие товарищи незаслуженно преувеличивают значение событий у озера Хасан и Халхин-Гол; с точки зрения военного опыта здесь мы имели дело не с современной армией, а с армией устаревшей. Не сказать вам этого – значит обмануть вас. Конечно, Хасан и Халхин-Гол сыграли свою положительную роль, и прежде всего в том, что и в первом, и во втором случае мы японцев побили. Но настоящий опыт войны мы извлекли из советско-финской войны и современной войны на Западе.
…Что представляет наша армия теперь? Раньше в Красной Армии существовало 120 дивизий, теперь у нас в ее составе 300 дивизий. Сами дивизии стали несколько меньше, но более подвижными; раньше насчитывалось 18—20 тыс. человек – теперь стало 15 тысяч. Из общего числа третья часть – это механизированные дивизии, из 100 дивизий – две трети танковые, а одна треть механизированные. Об этом не говорят, но вы должны знать…
…Наши танки изменили свой облик. Раньше танки были «тонкостенные», теперь этого недостаточно, сегодня требуется броня в 3—4 раза толще. Есть у нас танки первой линии, которые будут рвать фронт, есть танки второй линии – это танки сопровождения пехоты. Увеличилась огневая мощь танков…»
Нельзя не обратить внимания на то, что, отмечая достоинства нового вооружения, Сталин критикует существующую подготовку военных специалистов: «Я бы не говорил об этом, но наши военные академии отстают от современной армии… Здесь выступал докладчик товарищ Смирнов и говорил о выпускниках, об обучении их на военном опыте. Я с ним не согласен. Наши военные школы еще отстают от армии, обучаются они на старой технике – мне говорили, что в артиллерийской академии обучают на трехдюймовой пушке. Так, товарищи артиллеристы?..»
Его речь не была пропагандистским, популистским выступлением, рассчитанным на то, чтобы сорвать аплодисменты. Остановившись на опыте финской войны, Сталин подчеркнул: «Уроки войны очень суровые. Надо признать, что они показали – Красная Армия не подготовлена к ведению современной войны. Эти уроки внимательно изучаются, и принимаются экстренные меры в целях устранения серьезных недостатков военной техники и боевой подготовки войск».
Следует напомнить о том, что уровень боевой подготовки и недостатки, которые высветились в результате советско-финской войны, стали прямым следствием той практической деятельности, которую проводила в армии расстрелянная в 1937 году военно-троцкистская оппозиция. Те «полководцы», о которых было пролито много «слез» в период «реабилитационной» вакханалии.
Конечно, он был важен для военных, поскольку представлял общую схему, по которой будет осуществлено вторжение. И уже в марте руководству армии стало известно о трех основных группировках вторжения: «Север», «Центр» и «Юг», нацеленных на Ленинград, Москву и Киев. Для Сталина этот план практически не давал ничего нового. О том, что Гитлер имеет намерения напасть на СССР, он знал давно.
И все-таки, что должен был предпринять Сталин, получив такую важную информацию? Он совершил естественное. Вождь сделал то, чего под увеличительными стеклами очков не сумели разглядеть историки. Точнее, они просто не сумели связать три события, их причинно-следственную зависимость.
Получив информацию об «Операции Барбаросса», Сталин сразу принял меры. Он провел в стране… скрытую мобилизацию! Мог ли он сделать больше?
Как и предусматривалось «Мобилизационным планом», в Протоколе № 28 от 8 марта 1941 года отмечено: «…Совет Народных Комиссаров Союза ССР постановляет: разрешить НКО (народному комиссару обороны) призвать на учебные сборы в 1941 г. военнообязанных запаса в количестве 975 870 человек…
Сборы провести в резервных стрелковых дивизиях тремя очередями: первая очередь – с 1 мая по 1 июля…» То есть уже с первого мая страна входила в режим подготовки к отражению возможного нападения.
Конечно, информация американцев была существенна, но советская разведка получала сведения и из других источников. Германские планы были рассмотрены на совещании у Сталина 20 марта. В докладе начальника военной разведки генерал-лейтенанта Голикова были названы три варианта плана «Барбаросса»:
«Вариант № 1 – по данным анонимного письма, полученного нашим полпредом в Берлине, от 15 декабря 1940 года (Приложение № 1).
Вариант № 2 – по данным КВО (Киевского особого военного округа) от декабря 1940 года (Приложение № 2).
Вариант № 3 – по данным нашего агентурного донесения, февраль 1941 г. (Приложение № 3).
В третьем варианте, поступившем 28 февраля от немецкой коммунистки Ильзе Штебе, указывалось: «Для наступления на СССР создаются три армейские группы: 1-я группа, под командованием генерал-фельдмаршала Бока, наносит удары в направлении Ленинграда; 2-я группа, под командованием генерал-фельдмаршала Рундштедта, – в направлении Москвы и 3-я группа, под командованием генерал-федльдмаршала Лееба, – в направлении Киева.
Начало наступления на СССР ориентировочно 20 мая»[23].
Еще накануне этого совещания руководство ГРУ поручило Уманскому запросить дополнительный материал по этому вопросу от американцев. Его вызвали в госдепартамент в тот же день, когда состоялось совещание у Сталина, 20 марта. Сэмнер Уэллс ознакомил советского полпреда с дополнительными сведениями, которые к этому времени передал Вудс.
Итак, получив информацию о существовании в германском штабе плана нападения на СССР – «Директивы № 21», Сталин провел в стране скрытую мобилизацию. В результате Больших учебных сборов к 15 мая 1941 года состав Красной Армии будет увеличен почти на 1 000 000 человек.
Однако он сделал больше. Прежде всего Сталин оставался политиком. Великим политиком, умевшим выигрывать сражения без войны. И он направил свои дипломатические усилия на то, что в это время стратегически и политически было самым важным. Он должен был предотвратить опасность войны на два фронта.
Реализуя идею о нейтрализации дальневосточного соседа, высказанную им еще 14 ноября 1940 года на заседании Политбюро, он настойчиво продолжал искать решение по устранению угрозы на востоке страны; он тонко вел переговоры с Японией. И его дипломатия принесла успех.
Министр иностранных дел, эмиссар японского императора Хирохито, появился в Москве по пути в Европу, куда он отправился по поручению премьер-министра принца Фумимаро Коноэ. Шестидесятилетний Йосукэ Мацуока принадлежал к самому узкому кругу людей, близких Коноэ.
Сталин принял Й. Мацуоку 24 марта. Встреча проходила в присутствии Молотова и посла Японии генерал-лейтенанта Иосицугу Татаекава. Мацуока рассказывал Сталину об императоре, о премьер-министре Коноэ, его друзьях и соратниках. Советский вождь произвел на японского дипломата очень сильное впечатление, и, прощаясь, он попросил у Сталина разрешения на новое посещение советской столицы после возвращения из Германии.
Через два дня Мацуока был в Берлине. 27-го числа он встретился с Гитлером. Самоуверенный фюрер в течение двух часов говорил о военной мощи Германии, однако он ни слова не сказал о готовящейся «Операции Барбаросса». Умный японец сделал выводы о неискренности немецкого лидера. Из Берлина дипломат выехал в Рим, а после встреч с Муссолини и папой Пием XII 8 апреля он снова оказался в Москве.
Он почти ежедневно встречался с Молотовым, посетил несколько музеев, побывал на спектаклях во МХАТе и даже съездил в Ленинград. В последний день своего пребывания в Москве он попросил возможности засвидетельствовать свое почтение Сталину. Вечером следующего дня Мацуока должен был сесть в Транссибирский экспресс.
Встреча состоялась, и Мацуока без обиняков заявил советскому вождю, что его правительство имело намерение заключить с СССР пакт о нейтралитете. Сохранилась протокольная запись содержания этой беседы. «Сов. секретно, 12 апреля 1941.
Мацуока считает подписание «Пакта о нейтралитете» полезным и целесообразным не только для Японии, но и для СССР и полагает, что было бы эффективным подписать такой пакт в данный момент. Однако его желание не увенчалось успехом. Завтра он покидает столицу СССР. Хотя ему и досадно, что пакт не подписан, тем не менее его пребывание в СССР дало ему многое…
Двукратная встреча с т. Сталиным породила в нем такое чувство, что он стал считать себя близким знакомым для т. Сталина…»
Через разведку Сталин знал о содержании переговоров японского представителя в Берлине и Риме. Конечно, он сам был остро заинтересован в подписании такого пакта, но выдающийся дипломат, великий политик и тонкий психолог, он не выдал своей заинтересованности.
Он знал, что ничто не ценится так дорого человеком, как победа, приобретенная благодаря собственным талантам и достоинствам. Поэтому Сталин представил возможность подписания документа как результат настойчивости и откровенности своего собеседника. Как свидетельство признания его дипломатических качеств.
«Тов. Сталин, – записано в продолжении протокола, – говорит, что все беседы, которые вел Мацуока с т. Сталиным, и сегодняшняя вторая беседа с Мацуокой убедили его в том, что в переговорах о пакте нет дипломатической игры и что действительно Япония хочет серьезно и честно улучшить отношения с СССР…
Далее т. Сталин говорит, что он с удовольствием слушал Мацуока, который честно и прямо говорит о том, чего он хочет.
С удовольствием слушал, потому что в наше время, и не только в наше время, не часто встретишь дипломата, который откровенно говорил бы то, что у него на душе. Как известно, еще Талейран говорил при Наполеоне, что язык дан дипломату для того, чтобы скрывать свои мысли. Мы, русские большевики, смотрим иначе и думаем, что и на дипломатической арене можно быть искренними и честными.
Тов. Сталин говорит, что он не хотел бы затруднять положение Мацуока, который вынужден довести до конца борьбу со своими противниками в Японии, и готов облегчить его положение, чтобы он, Мацуока, добился здесь «дипломатического блицкрига».
С помощью Молотова через московский Центральный телеграф министр иностранных дел Японии провел срочный телефонный разговор с Токио. Он получил одобрение принца Коноэ и самого Великого Тэннэ.
Советско-японский диалог завершился подписанием 13 апреля 1941 года Пакта о нейтралитете и декларации о взаимном уважении территориальной целостности и неприкосновенности Монгольской Народной Республики и Маньчжоу-го.
Подписание пакта было блестящей политической и дипломатической победой Сталина. Если пакт о ненападении с Германией дал ему «двухлетнюю передышку», то пакт с Японией отводил риск борьбы на два фронта, отводил войну на Дальнем Востоке от советской территории до конца войны на Западе.
Он использовал ту же тактику, как во время «Польского кризиса». Собственно говоря, подписание пакта с японцами стало завершением его многоплановой дипломатической операции, начатой еще на переговорах с Риббентропом.
Со стороны Японии подписание такого документа стало своеобразной местью немцам за пакт Молотова – Риббентропа. «Сталин был крупнейший тактик, – говорил позже Молотов. – Гитлер ведь подписал с нами договор о ненападении без согласования с Японией! Сталин вынудил его это сделать. Япония после этого сильно обиделась на Германию… Большое значение имели переговоры с японским министром иностранных дел Мацуокой.
В завершение его визита Сталин сделал один жест, на который весь мир обратил внимание, – он сам приехал на вокзал проводить японского министра. Этого не ожидал никто, потому что Сталин никогда никого не провожал. Японцы, да и немцы, были потрясены. Поезд задержали на час. Мы со Сталиным крепко напоили Мацуоку и чуть не внесли его в вагон. Эти проводы стоили того, что Япония не стала с нами воевать».
Конечно, Молотов преувеличивает. «Проводы» – это лишь мелкий штрих, свидетельствующий, что в крупных вопросах Сталин не пренебрегал мелочами. Заключением советско-японского соглашения Сталин постарался создать впечатление об укреплении мирных отношений со всеми странами «оси».
Посол Германии Шуленбург, присутствовавший на проводах Мацуоки, 13 апреля сообщил в Берлин: «Сталин громко спросил обо мне и, найдя меня, подошел, обнял меня за плечи и сказал: «Мы должны остаться друзьями, и вы теперь должны это сделать!» Подобный жест, привлекший всеобщее внимание дипломатического корпуса, присутствовавшего на вокзале, Сталин предпринял и по отношению к исполняющему обязанности немецкого военного атташе полковнику Кребсу.
Однако, демонстрируя расположенность немецким дипломатическим представителям, Сталин не имел иллюзий в отношении намерений Гитлера. 18 апреля заместитель начальника внешней разведки НКВД генерал-лейтенант Павел Судоплатов направил во все страны Европы «специальную директиву». Она обязывала резидентов: «Всемерно активизировать работу агентурной сети и линий связи, переведя их в соответствие с условиями военного времени».
Примерно в это же время Сталин получил короткое сообщение из Лондона, которое по непонятной логике принято называть предупреждением Черчилля о начале войны. «Я, – писал английский премьер-министр, – располагаю достоверными сведениями от надежного агента, что, когда немцы сочли Югославию пойманной в свою сеть, то есть после 20 марта, они начали перебрасывать из Румынии в Южную Польшу три своих танковых дивизии.
Как только они узнали о Сербской революции, это движение было отменено. Ваше Превосходительство легко поймет значение этих фактов».
Это не было предупреждением. По своему содержанию это сообщение было даже не пустым звуком. Оно отдавало дезинформацией. Но самое комичное в том, что эта телеграмма, направленная в Москву 3 апреля, была передана Вышинскому британским послом Стаффордом Криппсом только 19-го числа.
За это время Гитлер напал на Грецию и Югославию, пал Белград, а Сталин заключил пакт с Японией. Однако 60 лет «ходила» байка, что Сталин… не прислушался к предупреждению Черчилля.
Черчилль пишет в своих мемуарах: «Во время одной из последних бесед со Сталиным я сказал: «Лорд Бивербрук сообщил мне, что во время его поездки в Москву в октябре 1941 г. Вы спросили его: «Что имел в виду Черчилль, когда заявил в парламенте, что предупредил меня о готовящемся германском нападении?»
«Да, я действительно заявил это, – сказал я, – имея в виду телеграмму, которую я отправил Вам в апреле 1941г.».
И я достал телеграмму, которую Стаффорд Криппс доставил с опозданием. Когда телеграмма была переведена и прочитана Сталину, тот пожал плечами: «Я помню ее. Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть еще месяцев шесть или около этого».
Усилия, прилагаемые советским руководством, вызвали благоприятный резонанс и, безусловно, нарушили планы германского лидера, но Сталин имел иную информацию, и она была более серьезной, чем легковесная черчиллевская записка.
Военный атташе СССР в Германии В. Тупиков 25 апреля сообщил, что «заключением пакта с Японией СССР вновь стабилизировал свои отношения с Германией». Его информатор, по кличке «Хозяйственник», ссылался на мнение Геринга, говорившего о важности хозяйственных отношений Германии с Советским Союзом.
«По-моему… – делает вывод Тупиков, – немцы в программе своей политики каких-то не весьма отдаленных сроков имели выступление против нас. Япония по этой программе должна была выступить одновременно с Германией. Московский пакт опрокинул генеральную суть этой программы… Пакт, разрушив важнейший участок этих приготовлений, действительно отсрочил столкновение… просто потому, что поставил немцев перед необходимостью пересчета сил и создания возможной другой коалиции».
Однако советский военный атташе отмечает, что германские вооруженные силы по-прежнему сосредоточены на советско-германской границе и «сроки столкновения возможно, более короткие и, безусловно, в пределах текущего года».
«Эти планы и сроки, – сообщал Тупиков, – могут натолкнуться на нечто подобное поездке Мацуоки в Москву через Берлин и Рим», как здесь в дипломатических кругах называют. Но это уже не по доброй воле немцев, а вопреки ей».
Безусловно, в японском вопросе Сталин переиграл Гитлера. Еще как переиграл! И это договора стоило. Фактически он уже выиграл еще не начавшуюся войну!
Разобравшись со сложным узлом на Дальнем Востоке, Сталин направил свое внимание на Запад. Он предпринял активные действия для налаживания взаимоотношений с Югославией. Однако лимит времени, полученный им после заключения договора с Германией, уже истекал.
Первоначально все складывалось благоприятно. В марте 1941 года военная разведка и НКВД через свои резидентуры поддержали заговор против прогерманского правительства в Белграде. В результате военного переворота 27 марта было свергнуто правительство Цветковича, и на трон был возведен король Петр II.
30 марта новое правительство, возглавленное Д. Симоновичем, обратилось к СССР с предложением о заключении военно-политического союза «на любых условиях, которые предложит Советское правительство, вплоть до социальных изменений» по примеру Советского Союза. Уже 3 апреля правительство Симоновича заявило о готовности «немедленно принять на свою территорию любые вооруженные силы СССР». Вместе с тем, стремясь не спровоцировать Германию к действиям против Югославии, советская сторона советовала югославам не разрывать протокол о вступлении в тройственный договор.
Но события развивались стремительно. 6 апреля 1941 года, в 3 часа ночи, Югославия подписала договор о дружбе и ненападении с СССР, но уже через два часа она подверглась агрессии Германии. Конечно, план захвата Югославии немцами определился не в эти два часа. При всей своей импульсивности Гитлер не жил только сегодняшним днем.
Он укреплял свои тылы и отложил намерение напасть на Советский Союз в мае. Югославы отчаянно защищались, но через 11 дней их армия была разбита и страна капитулировала. Сразу после падения Югославии Гитлер приступил к оккупации Греции.
В апреле-мае 1941 года военные действия распространились от Балкан до Северной Африки. Перейдя 31 марта в наступление совместно с итальянцами в Ливии, к 15 апреля немцы достигли границ Египта. Приняв 23 апреля капитуляцию Греции, союзники приступили к захвату островов греческого архипелага и к 1 июня овладели Критом.
Под впечатлением убедительной мощи Германии число добровольных сторонников Гитлера множилось. В марте 1941 года в результате переворота в Ираке к власти пришло прогерманское правительство, получившее не только немецкую поддержку, но и французской администрации в Сирии.
Сталин внимательно наблюдал за стремительно менявшейся в мире ситуацией. Она была трудной, острой и даже при самом благоприятном развитии не обещала ничего обнадеживающего для советской страны. Государства Европы покорно ложились под ноги Гитлера. Противостоять немцам не мог никто. Все говорило о приближении решающего часа.
Хотя на поверхности Сталин продолжал демонстрировать приверженность Советского Союза к выполнению обязательств нейтралитета по отношению к Германии, он ясно осознавал – избежать войны с немцами уже невозможно.
Однако для населения страны внешне все еще выглядело привычно мирно. 1 мая на Красной площади прошел традиционный парад. Торжественным строем шли курсанты военных училищ, моряки; с винтовками наперевес чеканили шаг части НКВД. Гусеничные тягачи тянули гаубицы и зенитные орудия, по брусчатке двигались танки и мотоциклы. Затем строевые «коробки» и эшелон военной техники сменили физкультурники и праздничные колонны нарядных демонстрантов.
В этот же день 1 мая в решении штаба немецкого Верховного командования было записано: «Совершенно секретно. Только для командования.
График «Барбаросса»:
Фюрер решил: начало «Барбаросса» – 22 июня. С 23 мая – введение в действие плана максимальных перевозок войск.
Соотношение сил по плану «Барбаросса»:
Полоса «Север»: германские и русские силы примерно равны.
Полоса «Центр»: сильное германское превосходство.
Полоса «Юг»: русское превосходство.
Оценка реализации плана «Барбаросса»:
Предположительно ожесточенные приграничные сражения, продолжительность – до 4 недель. В дальнейшем же ходе можно рассчитывать на более слабое сопротивление».
Таким образом, уже через месяц после начала боевых действий германский генералитет рассчитывал уничтожить основные силы Красной Армии. И опыт, приобретенный в Европе, не давал им оснований для сомнений в реальности таких замыслов.
Да, война уже стояла на пороге страны, и косвенно это подтвердил сам Гитлер. 4 мая он выступил с программной речью в Рейхстаге. В его продолжительном и шумном выступлении ни слова не было сказано о Советском Союзе. Он даже не упомянул об СССР, как будто бы государства, занимавшего шестую часть суши, уже не существует на карте.
Сталину стало совершенно ясно, что Гитлер уже заносил ногу, чтобы перейти через свой «Рубикон». В этот же день, через несколько часов, на вечернем совещании Политбюро секретным постановлением от 4 мая 1941 года Сталин был назначен Председателем Совета Народных Комиссаров. Обстановка требовала, чтобы вся организация управления государством была сосредоточена в одних руках. Но внешне все выглядело спокойно.
На следующий день в Большом Кремлевском дворце были собраны для встречи с руководителями страны выпускники, профессора и преподаватели шестнадцати военных академий и девяти военных факультетов гражданских вузов. На этой встрече, состоявшейся 5 мая и приуроченной к выпуску учащихся военных учебных заведений, присутствовали члены аппарата ЦК и высшее руководство армии.
В зале дворца находилось более двух тысяч человек. В 17 часов 55 минут на сцену вышли И.В. Сталин, все члены Политбюро, нарком обороны С.К. Тимошенко, маршалы и адмиралы. Все встали, и раздались бурные аплодисменты. Собрание открыл маршал Тимошенко. Он предоставил слово начальнику Управления учебных заведений РККА, а затем выступил «всесоюзный староста» М.И. Калинин.
Сталин поднялся на трибуну третьим. Содержание этого выступления почти 50 лет держалось в секрете, оно не транслировалось по радио, не стенографировалось и не отложилось в архивах. Позже эта историческая речь была восстановлена по конспектам и воспоминаниям ее участников.
Вот ее фрагменты. Участник встречи Энвер Муратов вспоминал: «Сталин шел к трибуне быстрым шагом. Его серый китель и седоватые волосы были совершенно одинакового цвета. Можно было подумать, что он специально подобрал китель под цвет волос. Он начал свою речь очень спокойно, говорил без всякой «бумажки».
Поздравив выпускников с завершением учебы, Сталин продолжил: «Вы вернетесь в войска, и красноармейцы и командиры зададут вам вопросы: «Что происходит в мире? Почему побеждена Франция? Почему терпит поражение Англия? Действительно ли германская армия всесильна и непобедима? Что может произойти в обозримом будущем в мире?»
Я постараюсь вам ответить на эти волнующие всех вопросы, помочь разобраться в причинах этих событий, по своим силам, конечно». Характеризуя международную обстановку, Сталин указал, что «Германия развязала войну под лозунгами ликвидации кабального Версальского договора за воссоединение немецких земель… поэтому Германия имела некоторое сочувствие других народов».
Он пояснил причины, способствовавшие «возрождению германского милитаризма», сделал обобщающую оценку факторов, обусловливающих стремление правящих кругов Германии вести «агрессивную войну за мировое господство, за порабощение других народов».
Сталин подробно остановился на причинах поражения Франции и дал характеристику германской армии. «Надо признать, – говорил он, – что пока у Германии лучшая армия в мире. Но немцы ошибаются, что их армия непобедима и ее вооружение самое лучшее в мире. В истории не было непобедимых армий».
Это были пророческие слова. «Ленин говорил, – подчеркнул Сталин, – что разбитые нации хорошо учатся. Это относится и к армии. Немецкая армия, будучи разбитой в 1918 году, хорошо училась. Германцы критически пересмотрели причины своего разгрома и нашли пути, чтобы лучше организовать свою армию, подготовить ее и вооружить. Военная мысль германской армии двигалась вперед; армия вооружалась новой техникой, обучалась новым приемам ведения войны…»
Его слушали не только молодые командиры. В зале собралась элита армии. Сталин остановился на особенностях советского вооружения: «Мы вооружили Красную Армию артиллерией и минометами, которые не уступают, а превосходят немецкую артиллерию и минометы <…> наши талантливые конструкторы создали средний танк Т-34 и тяжелый танк КВ, которые превосходят по своим боевым качествам аналогичные немецкие танки.
Наша промышленность уже освоила серийное производство этих танков. К сожалению, их еще мало». Признавая, что авиация «пока у немцев лучшая в мире», он отметил, что советские авиаконструкторы «в кратчайшие сроки создали образцы самолетов различного назначения, которые превосходят немецкие. Теперь стоит задача всемерно ускорить массовое производство этих самолетов…».
Сталин был абсолютно прав, когда говорил: «Вы покинули войска и корабли три-четыре года тому назад. Теперь вы вернетесь в ее ряды и не узнаете армии… Мы перестроили нашу армию, вооружили ее современной военной техникой.
Следует сказать, что многие товарищи незаслуженно преувеличивают значение событий у озера Хасан и Халхин-Гол; с точки зрения военного опыта здесь мы имели дело не с современной армией, а с армией устаревшей. Не сказать вам этого – значит обмануть вас. Конечно, Хасан и Халхин-Гол сыграли свою положительную роль, и прежде всего в том, что и в первом, и во втором случае мы японцев побили. Но настоящий опыт войны мы извлекли из советско-финской войны и современной войны на Западе.
…Что представляет наша армия теперь? Раньше в Красной Армии существовало 120 дивизий, теперь у нас в ее составе 300 дивизий. Сами дивизии стали несколько меньше, но более подвижными; раньше насчитывалось 18—20 тыс. человек – теперь стало 15 тысяч. Из общего числа третья часть – это механизированные дивизии, из 100 дивизий – две трети танковые, а одна треть механизированные. Об этом не говорят, но вы должны знать…
…Наши танки изменили свой облик. Раньше танки были «тонкостенные», теперь этого недостаточно, сегодня требуется броня в 3—4 раза толще. Есть у нас танки первой линии, которые будут рвать фронт, есть танки второй линии – это танки сопровождения пехоты. Увеличилась огневая мощь танков…»
Нельзя не обратить внимания на то, что, отмечая достоинства нового вооружения, Сталин критикует существующую подготовку военных специалистов: «Я бы не говорил об этом, но наши военные академии отстают от современной армии… Здесь выступал докладчик товарищ Смирнов и говорил о выпускниках, об обучении их на военном опыте. Я с ним не согласен. Наши военные школы еще отстают от армии, обучаются они на старой технике – мне говорили, что в артиллерийской академии обучают на трехдюймовой пушке. Так, товарищи артиллеристы?..»
Его речь не была пропагандистским, популистским выступлением, рассчитанным на то, чтобы сорвать аплодисменты. Остановившись на опыте финской войны, Сталин подчеркнул: «Уроки войны очень суровые. Надо признать, что они показали – Красная Армия не подготовлена к ведению современной войны. Эти уроки внимательно изучаются, и принимаются экстренные меры в целях устранения серьезных недостатков военной техники и боевой подготовки войск».
Следует напомнить о том, что уровень боевой подготовки и недостатки, которые высветились в результате советско-финской войны, стали прямым следствием той практической деятельности, которую проводила в армии расстрелянная в 1937 году военно-троцкистская оппозиция. Те «полководцы», о которых было пролито много «слез» в период «реабилитационной» вакханалии.