В этом же месяце в кабинете Сталина рассматривались вопросы военно-морского флота. В частности, о строительстве береговых батарей. Работы шли быстрыми темпами, приобретя огромный размах: на Балтике – от Кронштадта до Палангена (Паланга), на Севере – от Архангельска до полуострова Рыбачий. Для установки корабельных орудий мощные подъемные краны заказали в Германии. Их изготовила фирма «Демаг». После обсуждения Сталин принял решение заменить Галлера на посту начальника Главного морского штаба Исаковым.
– Галлер – хороший исполнитель, – отметил он, – но недостаточно волевой человек, да и оперативно Исаков подготовлен, пожалуй, лучше.
Сталин не ошибся. Решение оказалось перспективным и устойчивым. Всю Великую Отечественную войну И.С. Исаков координировал совместные действия флота и сухопутных войск, а также входил в составы военных советов фронтов. Л.М. Галлер стал заместителем наркома Военно-морских сил по кораблестроению и вооружению.
Более полувека, рассуждая о неудачах Красной Армии в начале войны, историки уподоблялись людям, гадающим на кофейной гуще. Приняв за основу своих концепций невразумительные и граничащие с патологической неполноценностью побасенки Хрущева, они сводили свои рассуждения к нескольким мифам, ничего не имевшим общего с реальной действительностью. Еще больший туман в историографию внесла публикация книги Жукова «Воспоминания и размышления». В ней факты подменялись фантазиями, выдумыванием мизансцен и якобы имевших место диалогов.
Сочинив книгу, автор, подобно известному барону Мюнхгаузену, воздал славу самому себе. Причем дело даже не в выпячивании маршалом своей роли и искажении сути происходившего. «Полководец» умудрился не ответить на самые главные вопросы. По какому же плану с началом войны стала воевать Красная Армия? Какие соображения были по этому поводу у Генерального штаба, который Жуков в это время и возглавлял? Какова была советская военная доктрина?
Конечно, такие планы существовали, и в зависимости от изменения внешней обстановки они регулярно пересматривались. Одним из планов прикрытия накануне войны являлся документ, разработанный начальником Генштаба маршалом Б.М. Шапошниковым, генерал-лейтенантом Н.Ф. Ватутиным, начальником оперативного управления и его заместителем генерал-майором Г.К. Маландиным.
Этот план обороны страны, опирающийся на анализ вероятной стратегической обстановки, возможных группировок противника и ожидаемых его действий, в основном верно определил театр военного противоборства, а также главные направления основных усилий советских вооруженных сил. Это был не единственный план, воплощавший существовавшую перед войной советскую военную доктрину. И суть ее заключалась в том, что, отразив первое нападение противника, Красная Армия должна была сама перейти в наступление.
18 сентября 1940 года нарком обороны Тимошенко представил на усмотрение Сталина и Молотова «…соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных сил Советского Союза на Западе и на Востоке на 1940 и 1941 годы». Исполнителем этого документа, написанного в одном экземпляре за № 103202/06, под грифом «Особо важно. Совершенно секретно. Только лично», был заместитель начальника оперативного управления генерал-майор Василенко. Кроме наркома обороны, он был подписан начальником Генерального штаба генералом армии К. Мерецковым.
В разделе 1 «Наши вероятные противники» указывалось: «Сложившаяся политическая обстановка в Европе создает вероятность вооруженного столкновения на наших западных границах.
Это вооруженное столкновение может ограничиться только нашими западными границами, но не исключена вероятность атаки со стороны Японии наших дальневосточных границ.
На наших западных границах наиболее вероятным противником будет Германия, что касается Италии, то возможно ее участие в войне, а вернее, ее выступление на Балканах, создавая нам косвенную угрозу.
Вооруженное столкновение СССР с Германией может вовлечь в военный конфликт с нами Венгрию, а также с целью реванша – Финляндию и Румынию.
При вероятном вооруженном нейтралитете со стороны Ирана и Афганистана возможно открытое выступление против СССР Турции, инспирированное немцами.
Таким образом, Советскому Союзу необходимо быть готовым к борьбе на два фронта (курсив мой. – К. Р.): на западе – против Германии, поддержанной Италией, Венгрией, Румынией и Финляндией, и на востоке – против Японии, как открытого противника, занимающего позицию вооруженного нейтралитета, всегда могущего перейти в открытое столкновение».
В этом большом документе приводились «вероятные оперативные планы противников» и соответственно перечислялось количество советских дивизий и полков для сосредоточения при войне на два фронта.
В последнем, пятом разделе «соображений» указывалось: «Главные силы Красной Армии на западе, в зависимости от обстановки, могут быть развернуты или к югу от Брест-Литовска, с тем чтобы мощным ударом в направлении Люблина и Кракова и далее на Бреслау в первый же этап войны отрезать Германию от Балканских стран, лишить ее важнейших экономических баз и решительно воздействовать на Балканские страны в вопросах участия в войне; или к северу от Брест-Литовска с задачей нанести поражение главным силам германской армии в пределах в Восточной Пруссии и овладеть последней.
…Основами развертывания должны быть:
1. Активной обороной прочно прикрывать наши границы в период сосредоточения войск.
2. Во взаимодействии с левофланговой армией Западного фронта силами Юго-Западного фронта нанести решительное поражение люблинско-сандомирской группировке противника и выйти на р. Висла. В дальнейшем нанести удар в общем направлении на Кельце, Краков и выйти на р. Пильца и верхнее течение р. Одер.
3. В процессе операции прочно прикрывать границы Северной Буковины и Бессарабии.
4. Активными действиями Северо-Западного и Западного фронтов сковать большую часть сил немцев к северу от Брест-Литовска и Восточной Пруссии, прочно прикрывая при этом Минское и Псковское направления.
Удар наших сил в направлении Краков—Бреслау, отрезая Германию от Балканских стран, приобретает исключительное политическое значение.
Кроме того, удар в этом направлении будет проходить по слабо еще подготовленной в оборонном отношении территории бывшей Польши»[17].
Говоря иначе, замысел советского Генерального штаба сводился к достаточно простой последовательности действий. В случае начала Германией войны силами созданных на западных границах Северо-Западного, Западного и Юго-Западного фронтов сдержать наступление армий противника, провести в это время мобилизацию и развертывание основных сил.
Затем, перейдя в наступление, ударами Западного и Северо-Западного фронтов «разбить люблинскую группировку противника». В это же время Юго-Западный фронт, нанеся «решительное поражение люблин-сандомирской группировке, выйдет на реку Висла с целью овладения Краковом».
В разделе 2 «Вооруженные силы вероятных противников» командование Красной Армии исходило из предпосылки, что «при войне на два фронтаСССР должен считаться с возможностью сосредоточения на его границах около 270—290 пехотных дивизий, 11 750 танков, 30 000 полевых орудий средних и тяжелых калибров, 18 тыс. самолетов».
Из самой логики этих соображений вытекало мнение, что Красной Армии не составит большого труда «сковать немецкие силы» и после стратегического развертывания разгромить их. Впрочем, в таком замысле не было противоречия. Красная Армия была достаточно вооружена и оснащена, для того чтобы противостоять агрессору.
В соответствии с разработкой Генштаба предполагалось сосредоточить на западе 142 стрелковых и 7 моторизованных дивизий, 16 танковых дивизий; 10 кавалерийских дивизий, 15 танковых бригад; 159 полков авиации, имеющих на 15. 09 6422 самолета.
Для действий на Востоке против Японии предлагалось назначить 24 стрелковых и 4 мотодивизии; 4 кавалерийские дивизии; 2 танковые дивизии и 8 танковых бригад с 5741 танком и танкетками; более 44 авиационных полков с 3347 самолетами. Из-за тревожной обстановки на границах с Турцией и Ираном еще 25 дивизий оставлялись на южных рубежах.
Концепция «подготовленного ответного удара» была общепризнанной истиной военного искусства того времени. «Этот проект и план стратегического развертывания войск Красной Армии, – пишет А.М. Василевский, – докладывался непосредственно И.В. Сталину в сентябре 1940 года в присутствии некоторых членов Политбюро ЦК партии. От Наркомата обороны план представляли нарком С.К. Тимошенко, начальник Генерального штаба К.А. Мерецков и его первый заместитель Н.Ф. Ватутин. Мы с генералом А.Ф. Анисимовым, доставив в Кремль план, во время его рассмотрения в течение нескольких часов находились в комнате секретариата И.В. Сталина».
Конечно, немцы понимали, что Сталин внимательно наблюдает за происходящим в Европе и мире. И 13 октября 1940 года, уже после заключения пакта Берлин – Рим – Токио, Риббентроп, сделав в пространном письме обзор событий за минувший год, убеждал Сталина, что этот пакт «ни в коем случае не нацелен против Советского Союза».
В конце обращения он писал: «Мы были бы рады, если бы господин Молотов нанес нам в Берлин визит… Его визит… предоставит фюреру возможность лично высказать господину Молотову свои взгляды на будущий характер отношений между нашими странами…» Из-за затянувшегося перевода на русский язык Шуленбург передал письмо только 17 октября, а 22-го числа он получил в запечатанном конверте ответное послание.
Сталин нуждался в информации из первых рук. Поэтому он поддержал предложение о визите в Берлин своего представителя. Он отвечал германскому министру иностранных дел Риббентропу: «Я согласен с Вами в том, что, безусловно, дальнейшее улучшение отношений между нашими странами возможно лишь на прочной основе разграничения долгосрочных взаимных интересов. Господин Молотов согласен с тем, что он обязан отплатить Вам ответным визитом в Берлин. Поэтому он принимает Ваше приглашение.
…Что касается обсуждения ряда проблем совместно с Японией и Италией, то, в принципе не возражая против идеи, я считаю, что этот вопрос должен быть подвергнут предварительному рассмотрению…»
Для него было совершенно очевидно, что со времени заключения советско-германского договора о ненападении международная расстановка сил значительно изменилась, причем не в пользу Советского Союза. Перед отъездом в Берлин Молотов получил подробные инструкции Вождя: «о чем говорить, что выяснить, с чем соглашаться».
Поезд с советской делегацией прибыл к Ангальскому вокзалу Берлина утром 12 ноября. Представителей Сталина, встреченных почетным караулом и исполнением государственных гимнов двух стран, любезно приветствовал министр иностранных дел Рейха и фельдмаршал Кейтель. Риббентроп принял Молотова в этот же день.
Сразу после встречи Молотов телеграфировал Сталину: «Состоялся первый, более чем двухчасовой разговор с Риббентропом. Ввиду того, что сейчас должны идти на беседу к Гитлеру, сообщаю о разговоре с Риббентропом кратко. Пространно повторив свое сообщение Сталину, он добавил, что интересы Германии в восточной и западной Африке; Италии – в северо-восточной Африке; Японии – на юге, а у СССР также на юге – к Персидскому заливу и Аравийскому морю.
Пока я только кратко мог ответить, что мысли Риббентропа весьма интересны, заслуживают обсуждения в Берлине, а затем в Москве… что мне нужно выяснить у него предварительно ряд вопросов в связи с тройственным пактом… а также что я считаю прошлогоднее германо-советское соглашение исчерпанным в ходе событий, за исключением вопроса о Финляндии, но у меня есть и другие вопросы взаимоотношений с Германией, Италией и Японией».
Шифрограмма была принята в 18 часов 20 минут. Сталин ответил в 22 часа 50 минут. Он был кратким: «В твоей шифровке… есть одно неточное выражение насчет исчерпания соглашения с Германией… Следовало бы сказать, что исчерпан протокол к договору о ненападении. А не соглашение. Ибо выражение «исчерпание соглашения» немцы могут понять как исчерпание договора о ненападении. Что, конечно, было бы неправильно. Жду твое сообщение о беседе с Гитлером»[18].
Обе последовавшие беседы Молотова с Гитлером были продолжительными. Первая встреча состоялась в огромном кабинете нового здания имперской канцелярии. Встречая советского министра, Гитлер встал из-за стола и быстрыми шагами прошел к середине кабинета. Он был в военном кителе без погон, на груди Железный крест, а на рукаве широкая красная повязка с черной свастикой в белом кружке. Из-за больших размеров зала фюрер казался маленьким. Через боковую дверь вошли Риббентроп, советник германского посольства в Москве Хильгер и личный переводчик Гитлера Шмидт. Гитлер пригласил всех к диванам и столу, стоявшим в углу. Он говорил четкими фразами, перемежая их паузами для перевода.
Молотов рассказывал, что по завершении первой встречи, уже когда Гитлер ушел, раздался сигнал воздушной тревоги и министры спустились в бункер. Беседа возобновилась, и Риббентроп снова стал говорить «о разделе сфер мирового влияния. Есть все основания считать, добавил он, что Англия фактически уже разбита». Молотов не удержался и бросил реплику: «Если Англия разбита, то почему мы сидим в этом бомбоубежище?» Позже эта фраза понравилась Черчиллю.
О результатах встреч с Гитлером Молотов доложил на Политбюро 18 ноября: «Беседа началась с длинного монолога… Смысл рассуждений Гитлера сводился к тому, что Англия уже разбита и что ее окончательная капитуляция – дело ближайшего будущего. Скоро, уверял Гитлер, Англия будет уничтожена с воздуха. Затем он сделал краткий обзор военной ситуации, подчеркнув, что Германская империя уже сейчас контролирует всю континентальную Европу. Вместе с итальянскими союзниками германские войска ведут успешные операции в Африке, откуда англичане вскоре будут окончательно вытеснены.
Из всего сказанного, заключил Гитлер, можно сделать вывод, что победа держав «оси» предрешена. Поэтому, продолжал он, настало время подумать об организации мира после победы. В связи с неизбежным крахом Великобритании останется «бесконтрольное наследство», разбросанные по всему земному шару осколки империи, которыми надо распорядиться. Гитлер заверил Молотова, что не может быть и речи о том, что Россию поставили перед свершившимся фактом. Теперь, когда в общих чертах урегулированы отношения между Германией, Францией и Италией, он и счел возможным обратиться к России относительно «первых конкретных шагов в направлении всеобъемлющего сотрудничества».
Гитлер был убежден, что рисуемая им перспектива понравится русским. «После завоевания Англии, – говорил он, – Британская империя будет разделена, как гигантское обанкротившееся всемирное поместье… В этом обанкротившемся поместье найдется для России выход к незамерзающему и по-настоящему открытому океану». Гитлер заявил, что какое-то меньшинство в 45 миллионов англичан правило 600 миллионами жителей Британской империи. Он собирается поставить это меньшинство на место…
Кстати сказать, что Гитлер, почти машинально повторил мысль Сталина, которую тот высказал в беседе с Риббентропом при заключении советско-германского договора о ненападении. Однако, проинструктированный Сталиным, советский министр не поддался на попытки увлечь его абстрактными проектами совместных действий против англосаксов, разделив колониальные территории.
Молотов рассказывал членам Политбюро, что после окончания речи Гитлера он «заметил, что следовало бы обсудить более конкретные практические вопросы. В частности, не разъяснит ли рейхсканцлер, что делает германская военная миссия в Румынии и почему она направлена туда без консультаций с Советским правительством? Советское правительство также хотело бы знать, для каких целей направлены германские войска в Финляндию? Почему этот серьезный шаг предпринят без консультаций с Москвой?
Явно не ожидавший этих вопросов, Гитлер скороговоркой объяснил, что немецкая военная миссия направлена в Румынию по просьбе правительства Антонеску для обучения румынских войск. Что же касается Финляндии, то там германские части вообще не собираются задерживаться. Они лишь переправляются через территорию этой страны в Норвегию».
На эти придуманные на ходу объяснения Молотов возразил: «У Советского правительства, на основании донесений наших представителей в Финляндии и Румынии, создалось иное впечатление. Войска, которые высадились в южной Финляндии, никуда не продвигаются и, видимо, собираются здесь надолго задержаться. В Румынии дело не ограничивается одной военной миссией. В страну прибывают все новые германские воинские соединения. Для одной миссии их слишком много… В Москве подобные действия не могут не вызвать беспокойства, и германское правительство должно дать четкий ответ».
Сославшись на свою неосведомленность, Гитлер пообещал поинтересоваться этими вопросами и снова стал рассуждать о своем плане раздела мира, заметив, что СССР мог бы проявить интерес к территориям, расположенным к югу в направлении Индийского океана, приобрести выход к Персидскому заливу.
Молотов заверил Гитлера, что с интересом выслушал его аргументы и все понял, но решающий вопрос – это ясность в перспективах советско-германского сотрудничества. Следующий вопрос касался Балкан и германских гарантий Румынии. Если Германия не готова взять их назад, что он скажет о русских гарантиях Болгарии? Гитлер сказал, что он в первый раз слышит о том, что болгары просят о каких-то гарантиях. А на вопрос Молотова о Черном море и Дарданеллах заметил, что «если бы Германия искала источников трений с Россией, она нашла бы что-нибудь помимо проливов». Переводивший эту беседу Шмидт вспоминал, что ему не приходилось присутствовать при подобном резком разговоре с Гитлером.
Реакцию Сталина на доклад Молотова записал присутствовавший на заседании Политбюро управделами СНК СССР Я. Чадаев. Сталин так прокомментировал результаты переговоров: «Мы рассматривали берлинскую встречу как реальную возможность прощупать позицию германского правительства.
Позиция Гитлера во время этих переговоров, в частности его упорное нежелание считаться с естественными интересами безопасности Советского Союза, его категорический отказ прекратить фактическую оккупацию Финляндии и Румынии – все это свидетельствует о том, что, несмотря на демагогические заявления по поводу неущемления «глобальных интересов» Советского Союза, на деле ведется подготовка нападения на нашу страну. Добиваясь берлинской встречи, нацистский фюрер стремился замаскировать свои истинные намерения…
Ясно одно: Гитлер ведет двойную игру. Готовя агрессию против СССР, он старается выиграть время, пытаясь создать у Советского правительства впечатление, будто готов обсудить вопрос о дальнейшем мирном развитии советско-германских отношений».
Указывая на то, что заключение пакта о ненападении с Германией позволило предотвратить войну в условиях, когда Англия и Франция в 1939 году не прочь были натравить Германию на СССР, Сталин подчеркнул:
«Но, конечно, это только временная передышка, непосредственная угроза против нас лишь несколько ослаблена, однако полностью не устранена. В Германии действуют в этом направлении мощные силы, и правящие круги не думают снимать с повестки дня вопрос о войне против СССР. Наоборот, они усиливают враждебные против нас действия, как бы акцентируя, что проблема нападения на Советский Союз предрешена».
Сталин не ошибался в своих оценках немецкой политики, и это подтвердило дальнейшее развитие событий. Он понимал, что отношения с Германией балансируют на острие ножа. Человек, всегда стремившийся понять психологию своих противников, он уже давно и внимательно всматривался в главу германского Рейха. Характеризуя Гитлера, Сталин отметил:
«Могло ли случиться, что Гитлер решил на какое-то время отказаться от планов агрессии против СССР, провозглашенных в его «Mein Kampf»? Разумеется, нет!
История еще не знала таких фигур, как Гитлер. В действиях Гитлера не было ни единой целенаправленной линии. Его политика постоянно перестраивалась, часто была диаметрально противоположной.
…Гитлер постоянно твердит о своем миролюбии, но главным принципом его политики является вероломство. Он был связан договорами с Австрией, Польшей, Чехословакией, Бельгией, Голландией. И ни одному из них он не придал значения и не собирался соблюдать и при первой необходимости вероломно их нарушил.
Такую же участь готовит Гитлер и договору с нами. Но, заключив договор о ненападении с Германией, мы уже выиграли больше года для подготовки к решительной и смертельной борьбе с гитлеризмом. Разумеется, мы не можем советско-германский пакт рассматривать основой создания надежной безопасности для нас (курсив мой. – К. Р.). Гарантией создания прочного мира является укрепление наших Вооруженных Сил.
…Гитлер сейчас упивается своими успехами. Его войска молниеносными ударами разгромили и принудили к капитуляции шесть европейских стран. Этот факт можно рассматривать только как огромный стратегический успех фашистской Германии. Ведь в Европе не нашлось силы, которая могла бы сорвать агрессию…
Теперь Гитлер поставил перед собой цель расправиться с Англией, принудить ее к капитуляции. С этой целью усилились бомбардировки Британских островов, демонстративно готовится десантная операция.
Но это не главное для Гитлера, главное для него – нападение на Советский Союз.
Мы все время должны помнить об этом и усиленно готовиться для отражения фашистской агрессии. <…> Вопросы безопасности государства встают сейчас еще более остро. Теперь, когда наши границы отодвинуты на запад, нужен могучий заслон вдоль их с приведением в боевую готовность оперативных группировок войск в ближнем, но… не в ближайшем тылу».
В этих размышлениях, высказанных при обсуждении результатов поездки Молотова, Сталин сделал еще один вывод: «Мы должны повести дело так, чтобы быстрее заключить пакт о нейтралитете между Советским Союзом и Японией. Германия нашла общий язык с Японией в своих великодержавных стремлениях. Япония признала право Германии вмешиваться в дела всех стран.
Надо ее нейтрализовать. Вместе с тем надо усилить военно-экономическую помощь китайскому народу. Нам необходимо вести дело на ослабление гитлеровской коалиции, привлекать на нашу сторону страны-сателлиты, попавшие под влияние и зависимость гитлеровской Германии».
Возможно, что Гитлер достаточно осмысленно предлагал Советскому Союзу поучаствовать в переделе мира. Но твердость, проявленная Молотовым в Берлине, – а Гитлер прекрасно понимал, что это прежде всего позиция Сталина, – заставила его осознать, что второго Мюнхена не получится. Гитлер понял, что Сталин не будет его «умиротворять» и, пока существует Сталин, он (Гитлер) не может рассчитывать на полное владение глобальной ситуацией, отложив проблему СССР на потом.
Из приведенного выше совершенно очевидно, что Сталин ясно осознавал: рано или поздно Гитлер совершит агрессию против СССР. Конечно, в тот момент он не мог знать, насколько близки намерения его противника к осуществлению, и может прозвучать парадоксально, но именно твердая и независимая политика Сталина заставила Гитлера сделать выбор.
Советская делегация находилась еще в Берлине, когда он сказал Герингу, что он решил начать нападение на Советский Союз весной 1941 года. Геринг пытался его разубедить, приводя довод, что, прежде чем приниматься за Россию, сначала нужно выгнать англичан из Средиземноморья, что русскую кампанию лучше отложить до 1943 или 1944 года. Однако Гитлер считал, что Англия обескровлена и не может повредить Германии – с ней можно покончить после победы над Россией.
Покорив почти в одночасье Европу, Гитлер уже не сомневался в том, что не менее триумфальным окажется и поход на Восток. И 18 декабря 1940 года он подписал директиву № 21 об «Операции Барбаросса». В ней отмечалось: «Германские вооруженные силы должны быть готовы раздавить Советскую Россию за одну быструю кампанию даже до завершения войны против Англии…
Приготовления, требующие большого времени, следует начать сейчас, если этого еще не сделано, и должны быть завершены к 15 мая 1941 года… Масса русской армии в Западной России должна быть уничтожена выступающими вперед бронетанковыми клиньями; необходимо предупредить отступление боеспособных частей в необъятные просторы русской территории… Конечной целью является создание оборонительной линии против Азиатской России, начиная от Волги до Архангельска. Затем последний оставшийся район на Урале может быть уничтожен люфтваффе».
– Галлер – хороший исполнитель, – отметил он, – но недостаточно волевой человек, да и оперативно Исаков подготовлен, пожалуй, лучше.
Сталин не ошибся. Решение оказалось перспективным и устойчивым. Всю Великую Отечественную войну И.С. Исаков координировал совместные действия флота и сухопутных войск, а также входил в составы военных советов фронтов. Л.М. Галлер стал заместителем наркома Военно-морских сил по кораблестроению и вооружению.
Более полувека, рассуждая о неудачах Красной Армии в начале войны, историки уподоблялись людям, гадающим на кофейной гуще. Приняв за основу своих концепций невразумительные и граничащие с патологической неполноценностью побасенки Хрущева, они сводили свои рассуждения к нескольким мифам, ничего не имевшим общего с реальной действительностью. Еще больший туман в историографию внесла публикация книги Жукова «Воспоминания и размышления». В ней факты подменялись фантазиями, выдумыванием мизансцен и якобы имевших место диалогов.
Сочинив книгу, автор, подобно известному барону Мюнхгаузену, воздал славу самому себе. Причем дело даже не в выпячивании маршалом своей роли и искажении сути происходившего. «Полководец» умудрился не ответить на самые главные вопросы. По какому же плану с началом войны стала воевать Красная Армия? Какие соображения были по этому поводу у Генерального штаба, который Жуков в это время и возглавлял? Какова была советская военная доктрина?
Конечно, такие планы существовали, и в зависимости от изменения внешней обстановки они регулярно пересматривались. Одним из планов прикрытия накануне войны являлся документ, разработанный начальником Генштаба маршалом Б.М. Шапошниковым, генерал-лейтенантом Н.Ф. Ватутиным, начальником оперативного управления и его заместителем генерал-майором Г.К. Маландиным.
Этот план обороны страны, опирающийся на анализ вероятной стратегической обстановки, возможных группировок противника и ожидаемых его действий, в основном верно определил театр военного противоборства, а также главные направления основных усилий советских вооруженных сил. Это был не единственный план, воплощавший существовавшую перед войной советскую военную доктрину. И суть ее заключалась в том, что, отразив первое нападение противника, Красная Армия должна была сама перейти в наступление.
18 сентября 1940 года нарком обороны Тимошенко представил на усмотрение Сталина и Молотова «…соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных сил Советского Союза на Западе и на Востоке на 1940 и 1941 годы». Исполнителем этого документа, написанного в одном экземпляре за № 103202/06, под грифом «Особо важно. Совершенно секретно. Только лично», был заместитель начальника оперативного управления генерал-майор Василенко. Кроме наркома обороны, он был подписан начальником Генерального штаба генералом армии К. Мерецковым.
В разделе 1 «Наши вероятные противники» указывалось: «Сложившаяся политическая обстановка в Европе создает вероятность вооруженного столкновения на наших западных границах.
Это вооруженное столкновение может ограничиться только нашими западными границами, но не исключена вероятность атаки со стороны Японии наших дальневосточных границ.
На наших западных границах наиболее вероятным противником будет Германия, что касается Италии, то возможно ее участие в войне, а вернее, ее выступление на Балканах, создавая нам косвенную угрозу.
Вооруженное столкновение СССР с Германией может вовлечь в военный конфликт с нами Венгрию, а также с целью реванша – Финляндию и Румынию.
При вероятном вооруженном нейтралитете со стороны Ирана и Афганистана возможно открытое выступление против СССР Турции, инспирированное немцами.
Таким образом, Советскому Союзу необходимо быть готовым к борьбе на два фронта (курсив мой. – К. Р.): на западе – против Германии, поддержанной Италией, Венгрией, Румынией и Финляндией, и на востоке – против Японии, как открытого противника, занимающего позицию вооруженного нейтралитета, всегда могущего перейти в открытое столкновение».
В этом большом документе приводились «вероятные оперативные планы противников» и соответственно перечислялось количество советских дивизий и полков для сосредоточения при войне на два фронта.
В последнем, пятом разделе «соображений» указывалось: «Главные силы Красной Армии на западе, в зависимости от обстановки, могут быть развернуты или к югу от Брест-Литовска, с тем чтобы мощным ударом в направлении Люблина и Кракова и далее на Бреслау в первый же этап войны отрезать Германию от Балканских стран, лишить ее важнейших экономических баз и решительно воздействовать на Балканские страны в вопросах участия в войне; или к северу от Брест-Литовска с задачей нанести поражение главным силам германской армии в пределах в Восточной Пруссии и овладеть последней.
…Основами развертывания должны быть:
1. Активной обороной прочно прикрывать наши границы в период сосредоточения войск.
2. Во взаимодействии с левофланговой армией Западного фронта силами Юго-Западного фронта нанести решительное поражение люблинско-сандомирской группировке противника и выйти на р. Висла. В дальнейшем нанести удар в общем направлении на Кельце, Краков и выйти на р. Пильца и верхнее течение р. Одер.
3. В процессе операции прочно прикрывать границы Северной Буковины и Бессарабии.
4. Активными действиями Северо-Западного и Западного фронтов сковать большую часть сил немцев к северу от Брест-Литовска и Восточной Пруссии, прочно прикрывая при этом Минское и Псковское направления.
Удар наших сил в направлении Краков—Бреслау, отрезая Германию от Балканских стран, приобретает исключительное политическое значение.
Кроме того, удар в этом направлении будет проходить по слабо еще подготовленной в оборонном отношении территории бывшей Польши»[17].
Говоря иначе, замысел советского Генерального штаба сводился к достаточно простой последовательности действий. В случае начала Германией войны силами созданных на западных границах Северо-Западного, Западного и Юго-Западного фронтов сдержать наступление армий противника, провести в это время мобилизацию и развертывание основных сил.
Затем, перейдя в наступление, ударами Западного и Северо-Западного фронтов «разбить люблинскую группировку противника». В это же время Юго-Западный фронт, нанеся «решительное поражение люблин-сандомирской группировке, выйдет на реку Висла с целью овладения Краковом».
В разделе 2 «Вооруженные силы вероятных противников» командование Красной Армии исходило из предпосылки, что «при войне на два фронтаСССР должен считаться с возможностью сосредоточения на его границах около 270—290 пехотных дивизий, 11 750 танков, 30 000 полевых орудий средних и тяжелых калибров, 18 тыс. самолетов».
Из самой логики этих соображений вытекало мнение, что Красной Армии не составит большого труда «сковать немецкие силы» и после стратегического развертывания разгромить их. Впрочем, в таком замысле не было противоречия. Красная Армия была достаточно вооружена и оснащена, для того чтобы противостоять агрессору.
В соответствии с разработкой Генштаба предполагалось сосредоточить на западе 142 стрелковых и 7 моторизованных дивизий, 16 танковых дивизий; 10 кавалерийских дивизий, 15 танковых бригад; 159 полков авиации, имеющих на 15. 09 6422 самолета.
Для действий на Востоке против Японии предлагалось назначить 24 стрелковых и 4 мотодивизии; 4 кавалерийские дивизии; 2 танковые дивизии и 8 танковых бригад с 5741 танком и танкетками; более 44 авиационных полков с 3347 самолетами. Из-за тревожной обстановки на границах с Турцией и Ираном еще 25 дивизий оставлялись на южных рубежах.
Концепция «подготовленного ответного удара» была общепризнанной истиной военного искусства того времени. «Этот проект и план стратегического развертывания войск Красной Армии, – пишет А.М. Василевский, – докладывался непосредственно И.В. Сталину в сентябре 1940 года в присутствии некоторых членов Политбюро ЦК партии. От Наркомата обороны план представляли нарком С.К. Тимошенко, начальник Генерального штаба К.А. Мерецков и его первый заместитель Н.Ф. Ватутин. Мы с генералом А.Ф. Анисимовым, доставив в Кремль план, во время его рассмотрения в течение нескольких часов находились в комнате секретариата И.В. Сталина».
Конечно, немцы понимали, что Сталин внимательно наблюдает за происходящим в Европе и мире. И 13 октября 1940 года, уже после заключения пакта Берлин – Рим – Токио, Риббентроп, сделав в пространном письме обзор событий за минувший год, убеждал Сталина, что этот пакт «ни в коем случае не нацелен против Советского Союза».
В конце обращения он писал: «Мы были бы рады, если бы господин Молотов нанес нам в Берлин визит… Его визит… предоставит фюреру возможность лично высказать господину Молотову свои взгляды на будущий характер отношений между нашими странами…» Из-за затянувшегося перевода на русский язык Шуленбург передал письмо только 17 октября, а 22-го числа он получил в запечатанном конверте ответное послание.
Сталин нуждался в информации из первых рук. Поэтому он поддержал предложение о визите в Берлин своего представителя. Он отвечал германскому министру иностранных дел Риббентропу: «Я согласен с Вами в том, что, безусловно, дальнейшее улучшение отношений между нашими странами возможно лишь на прочной основе разграничения долгосрочных взаимных интересов. Господин Молотов согласен с тем, что он обязан отплатить Вам ответным визитом в Берлин. Поэтому он принимает Ваше приглашение.
…Что касается обсуждения ряда проблем совместно с Японией и Италией, то, в принципе не возражая против идеи, я считаю, что этот вопрос должен быть подвергнут предварительному рассмотрению…»
Для него было совершенно очевидно, что со времени заключения советско-германского договора о ненападении международная расстановка сил значительно изменилась, причем не в пользу Советского Союза. Перед отъездом в Берлин Молотов получил подробные инструкции Вождя: «о чем говорить, что выяснить, с чем соглашаться».
Поезд с советской делегацией прибыл к Ангальскому вокзалу Берлина утром 12 ноября. Представителей Сталина, встреченных почетным караулом и исполнением государственных гимнов двух стран, любезно приветствовал министр иностранных дел Рейха и фельдмаршал Кейтель. Риббентроп принял Молотова в этот же день.
Сразу после встречи Молотов телеграфировал Сталину: «Состоялся первый, более чем двухчасовой разговор с Риббентропом. Ввиду того, что сейчас должны идти на беседу к Гитлеру, сообщаю о разговоре с Риббентропом кратко. Пространно повторив свое сообщение Сталину, он добавил, что интересы Германии в восточной и западной Африке; Италии – в северо-восточной Африке; Японии – на юге, а у СССР также на юге – к Персидскому заливу и Аравийскому морю.
Пока я только кратко мог ответить, что мысли Риббентропа весьма интересны, заслуживают обсуждения в Берлине, а затем в Москве… что мне нужно выяснить у него предварительно ряд вопросов в связи с тройственным пактом… а также что я считаю прошлогоднее германо-советское соглашение исчерпанным в ходе событий, за исключением вопроса о Финляндии, но у меня есть и другие вопросы взаимоотношений с Германией, Италией и Японией».
Шифрограмма была принята в 18 часов 20 минут. Сталин ответил в 22 часа 50 минут. Он был кратким: «В твоей шифровке… есть одно неточное выражение насчет исчерпания соглашения с Германией… Следовало бы сказать, что исчерпан протокол к договору о ненападении. А не соглашение. Ибо выражение «исчерпание соглашения» немцы могут понять как исчерпание договора о ненападении. Что, конечно, было бы неправильно. Жду твое сообщение о беседе с Гитлером»[18].
Обе последовавшие беседы Молотова с Гитлером были продолжительными. Первая встреча состоялась в огромном кабинете нового здания имперской канцелярии. Встречая советского министра, Гитлер встал из-за стола и быстрыми шагами прошел к середине кабинета. Он был в военном кителе без погон, на груди Железный крест, а на рукаве широкая красная повязка с черной свастикой в белом кружке. Из-за больших размеров зала фюрер казался маленьким. Через боковую дверь вошли Риббентроп, советник германского посольства в Москве Хильгер и личный переводчик Гитлера Шмидт. Гитлер пригласил всех к диванам и столу, стоявшим в углу. Он говорил четкими фразами, перемежая их паузами для перевода.
Молотов рассказывал, что по завершении первой встречи, уже когда Гитлер ушел, раздался сигнал воздушной тревоги и министры спустились в бункер. Беседа возобновилась, и Риббентроп снова стал говорить «о разделе сфер мирового влияния. Есть все основания считать, добавил он, что Англия фактически уже разбита». Молотов не удержался и бросил реплику: «Если Англия разбита, то почему мы сидим в этом бомбоубежище?» Позже эта фраза понравилась Черчиллю.
О результатах встреч с Гитлером Молотов доложил на Политбюро 18 ноября: «Беседа началась с длинного монолога… Смысл рассуждений Гитлера сводился к тому, что Англия уже разбита и что ее окончательная капитуляция – дело ближайшего будущего. Скоро, уверял Гитлер, Англия будет уничтожена с воздуха. Затем он сделал краткий обзор военной ситуации, подчеркнув, что Германская империя уже сейчас контролирует всю континентальную Европу. Вместе с итальянскими союзниками германские войска ведут успешные операции в Африке, откуда англичане вскоре будут окончательно вытеснены.
Из всего сказанного, заключил Гитлер, можно сделать вывод, что победа держав «оси» предрешена. Поэтому, продолжал он, настало время подумать об организации мира после победы. В связи с неизбежным крахом Великобритании останется «бесконтрольное наследство», разбросанные по всему земному шару осколки империи, которыми надо распорядиться. Гитлер заверил Молотова, что не может быть и речи о том, что Россию поставили перед свершившимся фактом. Теперь, когда в общих чертах урегулированы отношения между Германией, Францией и Италией, он и счел возможным обратиться к России относительно «первых конкретных шагов в направлении всеобъемлющего сотрудничества».
Гитлер был убежден, что рисуемая им перспектива понравится русским. «После завоевания Англии, – говорил он, – Британская империя будет разделена, как гигантское обанкротившееся всемирное поместье… В этом обанкротившемся поместье найдется для России выход к незамерзающему и по-настоящему открытому океану». Гитлер заявил, что какое-то меньшинство в 45 миллионов англичан правило 600 миллионами жителей Британской империи. Он собирается поставить это меньшинство на место…
Кстати сказать, что Гитлер, почти машинально повторил мысль Сталина, которую тот высказал в беседе с Риббентропом при заключении советско-германского договора о ненападении. Однако, проинструктированный Сталиным, советский министр не поддался на попытки увлечь его абстрактными проектами совместных действий против англосаксов, разделив колониальные территории.
Молотов рассказывал членам Политбюро, что после окончания речи Гитлера он «заметил, что следовало бы обсудить более конкретные практические вопросы. В частности, не разъяснит ли рейхсканцлер, что делает германская военная миссия в Румынии и почему она направлена туда без консультаций с Советским правительством? Советское правительство также хотело бы знать, для каких целей направлены германские войска в Финляндию? Почему этот серьезный шаг предпринят без консультаций с Москвой?
Явно не ожидавший этих вопросов, Гитлер скороговоркой объяснил, что немецкая военная миссия направлена в Румынию по просьбе правительства Антонеску для обучения румынских войск. Что же касается Финляндии, то там германские части вообще не собираются задерживаться. Они лишь переправляются через территорию этой страны в Норвегию».
На эти придуманные на ходу объяснения Молотов возразил: «У Советского правительства, на основании донесений наших представителей в Финляндии и Румынии, создалось иное впечатление. Войска, которые высадились в южной Финляндии, никуда не продвигаются и, видимо, собираются здесь надолго задержаться. В Румынии дело не ограничивается одной военной миссией. В страну прибывают все новые германские воинские соединения. Для одной миссии их слишком много… В Москве подобные действия не могут не вызвать беспокойства, и германское правительство должно дать четкий ответ».
Сославшись на свою неосведомленность, Гитлер пообещал поинтересоваться этими вопросами и снова стал рассуждать о своем плане раздела мира, заметив, что СССР мог бы проявить интерес к территориям, расположенным к югу в направлении Индийского океана, приобрести выход к Персидскому заливу.
Молотов заверил Гитлера, что с интересом выслушал его аргументы и все понял, но решающий вопрос – это ясность в перспективах советско-германского сотрудничества. Следующий вопрос касался Балкан и германских гарантий Румынии. Если Германия не готова взять их назад, что он скажет о русских гарантиях Болгарии? Гитлер сказал, что он в первый раз слышит о том, что болгары просят о каких-то гарантиях. А на вопрос Молотова о Черном море и Дарданеллах заметил, что «если бы Германия искала источников трений с Россией, она нашла бы что-нибудь помимо проливов». Переводивший эту беседу Шмидт вспоминал, что ему не приходилось присутствовать при подобном резком разговоре с Гитлером.
Реакцию Сталина на доклад Молотова записал присутствовавший на заседании Политбюро управделами СНК СССР Я. Чадаев. Сталин так прокомментировал результаты переговоров: «Мы рассматривали берлинскую встречу как реальную возможность прощупать позицию германского правительства.
Позиция Гитлера во время этих переговоров, в частности его упорное нежелание считаться с естественными интересами безопасности Советского Союза, его категорический отказ прекратить фактическую оккупацию Финляндии и Румынии – все это свидетельствует о том, что, несмотря на демагогические заявления по поводу неущемления «глобальных интересов» Советского Союза, на деле ведется подготовка нападения на нашу страну. Добиваясь берлинской встречи, нацистский фюрер стремился замаскировать свои истинные намерения…
Ясно одно: Гитлер ведет двойную игру. Готовя агрессию против СССР, он старается выиграть время, пытаясь создать у Советского правительства впечатление, будто готов обсудить вопрос о дальнейшем мирном развитии советско-германских отношений».
Указывая на то, что заключение пакта о ненападении с Германией позволило предотвратить войну в условиях, когда Англия и Франция в 1939 году не прочь были натравить Германию на СССР, Сталин подчеркнул:
«Но, конечно, это только временная передышка, непосредственная угроза против нас лишь несколько ослаблена, однако полностью не устранена. В Германии действуют в этом направлении мощные силы, и правящие круги не думают снимать с повестки дня вопрос о войне против СССР. Наоборот, они усиливают враждебные против нас действия, как бы акцентируя, что проблема нападения на Советский Союз предрешена».
Сталин не ошибался в своих оценках немецкой политики, и это подтвердило дальнейшее развитие событий. Он понимал, что отношения с Германией балансируют на острие ножа. Человек, всегда стремившийся понять психологию своих противников, он уже давно и внимательно всматривался в главу германского Рейха. Характеризуя Гитлера, Сталин отметил:
«Могло ли случиться, что Гитлер решил на какое-то время отказаться от планов агрессии против СССР, провозглашенных в его «Mein Kampf»? Разумеется, нет!
История еще не знала таких фигур, как Гитлер. В действиях Гитлера не было ни единой целенаправленной линии. Его политика постоянно перестраивалась, часто была диаметрально противоположной.
…Гитлер постоянно твердит о своем миролюбии, но главным принципом его политики является вероломство. Он был связан договорами с Австрией, Польшей, Чехословакией, Бельгией, Голландией. И ни одному из них он не придал значения и не собирался соблюдать и при первой необходимости вероломно их нарушил.
Такую же участь готовит Гитлер и договору с нами. Но, заключив договор о ненападении с Германией, мы уже выиграли больше года для подготовки к решительной и смертельной борьбе с гитлеризмом. Разумеется, мы не можем советско-германский пакт рассматривать основой создания надежной безопасности для нас (курсив мой. – К. Р.). Гарантией создания прочного мира является укрепление наших Вооруженных Сил.
…Гитлер сейчас упивается своими успехами. Его войска молниеносными ударами разгромили и принудили к капитуляции шесть европейских стран. Этот факт можно рассматривать только как огромный стратегический успех фашистской Германии. Ведь в Европе не нашлось силы, которая могла бы сорвать агрессию…
Теперь Гитлер поставил перед собой цель расправиться с Англией, принудить ее к капитуляции. С этой целью усилились бомбардировки Британских островов, демонстративно готовится десантная операция.
Но это не главное для Гитлера, главное для него – нападение на Советский Союз.
Мы все время должны помнить об этом и усиленно готовиться для отражения фашистской агрессии. <…> Вопросы безопасности государства встают сейчас еще более остро. Теперь, когда наши границы отодвинуты на запад, нужен могучий заслон вдоль их с приведением в боевую готовность оперативных группировок войск в ближнем, но… не в ближайшем тылу».
В этих размышлениях, высказанных при обсуждении результатов поездки Молотова, Сталин сделал еще один вывод: «Мы должны повести дело так, чтобы быстрее заключить пакт о нейтралитете между Советским Союзом и Японией. Германия нашла общий язык с Японией в своих великодержавных стремлениях. Япония признала право Германии вмешиваться в дела всех стран.
Надо ее нейтрализовать. Вместе с тем надо усилить военно-экономическую помощь китайскому народу. Нам необходимо вести дело на ослабление гитлеровской коалиции, привлекать на нашу сторону страны-сателлиты, попавшие под влияние и зависимость гитлеровской Германии».
Возможно, что Гитлер достаточно осмысленно предлагал Советскому Союзу поучаствовать в переделе мира. Но твердость, проявленная Молотовым в Берлине, – а Гитлер прекрасно понимал, что это прежде всего позиция Сталина, – заставила его осознать, что второго Мюнхена не получится. Гитлер понял, что Сталин не будет его «умиротворять» и, пока существует Сталин, он (Гитлер) не может рассчитывать на полное владение глобальной ситуацией, отложив проблему СССР на потом.
Из приведенного выше совершенно очевидно, что Сталин ясно осознавал: рано или поздно Гитлер совершит агрессию против СССР. Конечно, в тот момент он не мог знать, насколько близки намерения его противника к осуществлению, и может прозвучать парадоксально, но именно твердая и независимая политика Сталина заставила Гитлера сделать выбор.
Советская делегация находилась еще в Берлине, когда он сказал Герингу, что он решил начать нападение на Советский Союз весной 1941 года. Геринг пытался его разубедить, приводя довод, что, прежде чем приниматься за Россию, сначала нужно выгнать англичан из Средиземноморья, что русскую кампанию лучше отложить до 1943 или 1944 года. Однако Гитлер считал, что Англия обескровлена и не может повредить Германии – с ней можно покончить после победы над Россией.
Покорив почти в одночасье Европу, Гитлер уже не сомневался в том, что не менее триумфальным окажется и поход на Восток. И 18 декабря 1940 года он подписал директиву № 21 об «Операции Барбаросса». В ней отмечалось: «Германские вооруженные силы должны быть готовы раздавить Советскую Россию за одну быструю кампанию даже до завершения войны против Англии…
Приготовления, требующие большого времени, следует начать сейчас, если этого еще не сделано, и должны быть завершены к 15 мая 1941 года… Масса русской армии в Западной России должна быть уничтожена выступающими вперед бронетанковыми клиньями; необходимо предупредить отступление боеспособных частей в необъятные просторы русской территории… Конечной целью является создание оборонительной линии против Азиатской России, начиная от Волги до Архангельска. Затем последний оставшийся район на Урале может быть уничтожен люфтваффе».