Правда, попытки Германии и Польши определить условия военно-политического союза в этот период зашли в тупик. Дело заключалось в том, что Польша проявила чрезмерную алчность, которая возмутила даже немцев. А вопрос о так называемом «Данцигском коридоре», который немцы рассчитывали получить в счет будущего раздела Украины, даже привел к усилению напряженности во взаимоотношениях. И в поисках поддержки Польша обратилась к Англии и Франции, что, в свою очередь, обозлило Гитлера.
Да, Вторая мировая война уже шла, и даже в самой Англии провокаторское покровительство агрессивным планам Германии не могло не вызвать критики. Чтобы поднять свой политический престиж, Чемберлен заявил коллегам по кабинету, что в речи 17 марта, которую он собирался произнести в Бирмингеме, он «намерен прямо спросить у немцев, собирается ли Германия доминировать с позиции силы». «Теперь, – пояснял премьер, – нам нужно четко определиться – кто наши друзья…» Гитлер остался безразличен к этому риторическому всхлипу английского премьера.
Сталин с его развитым чувством интуиции остро осознавал опасность дальнейшего развития событий. В атмосфере усиливающейся напряженности он предпринял очередную попытку создания антигерманского пакта. Развертывая свою дипломатическую акцию, через Литвинова он передал Англии и Франции предложение Советского правительства о немедленном созыве в Бухаресте конференции с участием Польши, Румынии, Советского Союза для обсуждения совместных действий по прекращению начавшейся агрессии. Но Чемберлен расценил это предложение как «преждевременное».
Зато в ответ на просьбы Польши о поддержке англичанами было принято оказавшееся впоследствии мертворожденным решение «о создании антигерманской коалиции вокруг Польши». Но без участия Советского Союза. И 31 марта Чемберлен выступил в палате общин с заявлением, что, пока идут консультации с другими странами, Британия и Франция дают Польше гарантии, что окажут ей помощь в случае непосредственного посягательства Германии на ее территорию.
Парламентариями такая декларация была одобрена с большим энтузиазмом, а последовавший в Лондон визит полковника Бека ознаменовал начало подготовки англо-польского договора о союзе и гарантиях безопасности со стороны Британии, Румынии, Греции и Турции. Все эти шедевры дипломатии великобританского кабинета министров были на деле не больше чем фиговым листом, целомудренно прикрывающим истинные цели имперской политики.
В ответ на эту демонстративную, но мелочную возню англичан Гитлер не замедлил воспользоваться случаем, чтобы показать миру свои зубы. Празднуя собственное пятидесятилетие, он провел грандиозный военный парад, на который пригласили всех военных атташе. 20 апреля в центре Берлина несколько часов маршировали 6 армейских дивизий – 40 000 человек и 600 танков. Германскую «юбилейную хронику крутили во всех кинотеатрах мира».
Воодушевленная примером Германии, Япония тоже решила продемонстрировать силу мускулов. Она давно лелеяла мечту о создании под своим патронажем «Великой Монголии», планируя включить в ее состав земли Внутренней Монголии, МНР и советской Бурятии, а также территории вокруг озера Байкал.
Предусматривая подобные намерения, Сталин еще 1 марта 1936 года на вопрос американского газетного магната Роя Говарда ответил: «В случае, если Япония решится напасть на Монгольскую Народную Республику, покушаясь на ее независимость, нам придется помочь… Мы поможем МНР, так же как мы помогли ей в 1921 году». Японцы не придали значения этому предупреждению, и 11 мая 1939 года самонадеянно начали акцию вторжения на территорию МНР в районе реки Халхин-Гол.
Хотя первые атаки агрессоров были отбиты, ситуация продолжала оставаться напряженной. Сталин обязал руководство армии и страны в предельно короткие сроки обеспечить переброску в район конфликта свежих боевых частей, вооружения и ресурсов. Вождь распорядился направить в район конфликта новые боевые части, командование которыми Ворошилов поручил никому не известному комкору Жукову. Успешно подготовленная и проведенная в пустынной местности операция завершилась к 31 августа окружением и полным разгромом 18-тысячной группировки императорских частей японской армии. Меры, предпринятые Сталиным, отрезвили практичных японцев до конца мировой войны.
Лавры завоевателя уже захватили воображение и итальянца Муссолини. Впрочем, стремясь доказать миру свою полноценность, он решил вторгнуться в Албанию еще до этих событий. Гитлера о своих планах он намеревался проинформировать только «постфактум». Знаменательно, что накануне 22 мая 1939 года в Берлине Германия и Италия подписали военный союз – «Стальной пакт». Это нападение не могло не насторожить Европу. Наконец-то в умах британских политиков стали проявляться первые проблески здравого смысла, и на игорный стол мировой дипломатии была выброшена «русская карта».
До этого переговоры с Москвой, которые англичане начали вести с весны 1939 года, осуществлялись лишь с помощью дипломатических нот. Несмотря на настойчивые приглашения, министр Великобритании не удосужился посетить Москву. Причем английский историк Тейлор отмечает, что в ходе этой переписки советские ответы Лондону приходили через 1—2 дня, а на подготовку ответов Москве требовалось от одной до трех недель. «Если эти даты, – пишет Тейлор, – что-нибудь значили, то только то, что англичане тянули, а русские хотели добиться результатов».
Нежелание Запада договориться о действенном отпоре Германии было почти демонстративным. 9 мая Великобритания отвергла предложение Советского Союза от 17 апреля о заключении пакта о взаимопомощи между СССР, Великобританией и Францией. В то же время, объявив о гарантиях в случае нападения немцев Польше и Румынии, Англия отказалась дать такие гарантии прибалтийским странам. «Это, – отмечает А. Тейлор, – оставляло лазейку для германского нападения на Советскую Россию, в то время как западные страны сохраняли свой нейтралитет».
Однако Сталин упорно продолжал поиски вариантов сотрудничества. По его указанию 2 июня 1939 года лидерам стран Запада был представлен «советский проект англо-франко-советского соглашения». В нем, в частности, предполагалось определить, что «Франция, Великобритания и СССР обязываются оказывать друг другу всестороннюю и эффективную помощь, если одно из этих государств будет втянуто в военные действия с европейской державой в результате либо: 1) агрессии со стороны этой державы против любого из этих трех государств, либо 2) агрессии со стороны этой державы против Бельгии, Греции, Турции, Румынии, Польши, Латвии, Эстонии, Финляндии, относительно которых условлено между Англией, Францией и СССР, что они обязываются защищать эти страны против агрессии…».
Естественно, что под «европейской державой» подразумевалась Германия. Но и этот проект соглашения почти демонстративно был отвергнут. Сталин прекрасно понимал внутреннюю подоплеку поведения, намерений и эгоистических целей лидеров Англии и Франции. Поэтому дальнейшие его действия не только исторически оправданны, но являются блестящим образцом, примером ведения реальной дипломатии высочайшего государственного уровня.
Они чужды броской рисовки, в них нет ограниченной политической наивности, идеологического догматизма и закомплексованности. Но его дипломатические и на их основе практические действия, обусловленные жесткими рамками исторических реальностей того времени, стали залогом и основой будущей Победы. В то время как Запад продолжал провоцировать Гитлера на одностороннюю агрессию против СССР, Сталин сумел создать объективные предпосылки для неизбежности появления будущей антигитлеровской коалиции.
Была ли возможность создать такую коалицию накануне вторжения Гитлера в Польшу? Могли ли мировые державы остановить его поползновения в еще не завершенной стадии?
Пожалуй, была. Но единственным приемлемым решением являлся военный союз Англии и Франции с СССР. И в том, что он не сложился, не было вины Сталина!
Когда в начале августа 1939 года английское и французское правительства, желая «напугать» Гитлера, предложили провести переговоры с Москвой, они блефовали. Британцы и французы понимали, что Гитлер не допустит подписания такого договора, грозящего Рейху войной на два фронта. Но они заинтересованно рассчитывали на активизацию его действий в походе на Восток.
Общеизвестно, что направление в Советский Союз в августе 1939 года английской и французской военных миссий не имело целью заключение реального содружества. Об этом свидетельствуют уже сами факты подготовки, отправление и состав делегации. В состав военных миссий, направленных в Москву, ни англичане, ни французы не включили ни начальников генштабов, ни даже сколько-нибудь значащих военных, обладавших достаточными полномочиями для принятия серьезных обязательств.
Члены делегации приехали на переговоры «с пустыми папками». В них не было ни оперативных планов, ни информации о составе своих вооруженных сил, выставляемых в случае войны с Германией. По существу, сами члены миссии не понимали даже конечных целей этих переговоров.
Это непрерывное замалчивание своих намерений – недоговоренность и неопределенность в словах и провокаторская политика на деле – не могло продолжаться бесконечно. О двуличии ее позиции свидетельствовало и то, что главой военной делегации был назначен престарелый адмирал Дрейкс, являвшийся лишь комендантом Портсмута. Дрейкс не имел влияния в армии. Он вообще ничего собой не представлял.
Впрочем, о задачах делегации свидетельствует секретная инструкция, врученная ее главе накануне поездки. Она гласила: «Британское правительство не желает принимать на себя какие-либо обязательства, которые могли бы связать нам руки при тех или иных обстоятельствах. Поэтомуследует стремиться свести военное соглашение к самым общим формулировкам. Что-нибудь вроде согласованного заявления о политике отвечало бы этой цели».
Но и с этим фарсом Лондон явно не спешил. Все совершалось как в кадрах замедленной съемки. Лишь 5 августа – после десятидневных сборов – делегация на самом тихоходном товарно-пассажирском пароходе «Сити оф Эксетер» отправилась из Англии в Ленинград. Прошла неделя, прежде чем 12 августа военная миссия прибыла в Москву.
Действительные намерения англичан и цели переговоров не являлись секретом для немцев. Посол Германии в Лондоне Диркенс предупредительно докладывал Гитлеру, что задача английской делегации сводится к тому, чтобы «установить боевую ценность советских сил, а не подписывать соглашение об операциях… Все атташе Вермахта согласны, что в военных кругах Великобритании проявляют скептицизм по поводу переговоров с советскими вооруженными силами».
И все-таки обдуманно и планомерно прокладывающий путь к союзу с великими державами, Сталин не отмел с ходу саму идею переговоров. Советскую делегацию на встрече возглавил народный комиссар обороны маршал К.Е.Ворошилов. Ее членами являлись начальник Генерального штаба Б.М.Шапошников, народный комиссар ВМФ Н.Г. Кузнецов, начальник ВВС А.Д.Лактионов и заместитель начальника Генерального штаба И.В. Смородинов.
Сталин намеревался решить вопросы позитивно, и инструкции, данные им советской делегации, были конкретны. Они не позволяли лишь имитировать видимость переговоров. Поэтому на первом же заседании Ворошилов довольно жестко пресек попытки главы английской миссии завязать бессмысленную дискуссию об общих принципах сотрудничества.
Уже на следующий день после начала встречи, то есть к 14 августа, сразу стало ясно, что с не имевшими никаких реальных полномочий членами зарубежной делегации больше говорить не о чем. Переговоры можно было завершить не начиная.
Между тем они продолжались с перерывом до 22 августа. В их ходе советская сторона сделала попытку решить проблему прохода своих войск в случае нападения Германии на Францию или Англию через территорию Польши и Румынии. Но сразу же выяснилось, что ни планов, ни полномочий для решения этого вопроса члены зарубежной миссии не имеют.
Все становилось предельно ясно. Все обнажилось. Фарисейство западных держав было не прикрыто даже фиговым листком. Однако Сталин не пренебрег последней возможностью для организации военного союза, противостоящего немцам на пути к новому курсу. Заявив о своих намерениях определенно, он бросил на чашу весов значительную мощь своей армии.
Еще на встрече 15 августа маршал Шапошников огласил: «Против агрессии в Европе Красная Армия… развертывает и выставляет на фронт: 120 пехотных дивизий, 16 кавалерийских дивизий, 5000 тяжелых орудий (сюда входят пушки и гаубицы), 9—10 тыс. танков, от 5 до 5,5 тыс. боевых самолетов (без вспомогательной авиации), то есть бомбардировщиков и истребителей… Сосредоточение армии производится в 8—20 дней». Это был весомый аргумент, он не оставлял лазеек для кривотолков, но у членов миссии не было даже элементарных полномочий, чтобы ответить на этот жест.
Могло ли у Сталина развеяться убеждение, что в намерения англо-французского альянса, затеявшего пошлую проходную «интрижку» с Гитлером, не входила возможность предотвращения войны между СССР и Германией? Конечно, на этот счет у советской стороны не могло возникнуть иллюзий.
В процессе обсуждения требования Ворошилова о возможности пропуска советских войск «к Восточной Пруссии или другим пунктам для борьбы с общим противником» генерал Думенк почти легкомысленно заявил: «Я полагаю, что Польша и Румыния будут вас, г-н маршал, умолять прийти на помощь». «А может, не будут… – отреагировал Ворошилов. – На мой взгляд, у Франции и Англии должно быть точное представление о нашей реальной помощи или участии в войне».
Житейски более мудрым было мнение адмирала Дракса: «Если Польша и Румыния не потребуют помощи от СССР, они в скором времени станут простыми немецкими провинциями, и тогда СССР решит, как с ними поступить».
Нужны ли комментарии? И можно сказать, что позже Сталин трезво последовал этому совету английского адмирала, когда ввел войска Красной Армии в Западную Белоруссию и Западную Украину.
Итак, переговоры зашли в тупик. Участники западных миссий откровенно уклонялись от прямых ответов по рассматриваемым темам. Это походило на бессмысленный торг, когда покупатель явился на базар не только без денег, но и без намерений приобрести товар. И в последний день встречи Ворошилов был вынужден воскликнуть: «Неужели нам нужно выпрашивать, чтобы нам дали право драться с нашим совместным врагом! До того как все эти вопросы будут выяснены, никаких переговоров вести нельзя», – заключил он.
Конечно, Сталин был разочарован. Его разочарование было настолько очевидным, что он даже не стал его маскировать дипломатическим протоколом. Последовавшее заявление было почти ультимативной нотой, предельно обнажавшей существо дела: «Советская военная миссия выражает сожаление по поводу отсутствия у военных миссий Англии и Франции точного ответа на поставленный вопрос о пропуске советских вооруженных сил через территорию Польши и Румынии. Советская миссия считает, что без положительного решения этого вопроса все начатое предприятие о заключении военной конвенции… заранее обречено на неуспех…
Ввиду изложенного, ответственность за затяжку военных переговоров, как и за перерыв этих переговоров, естественно, падает на французскую и английскую стороны».
Ни о чем не договорившись, не придя к конкретным решениям, в последний раз делегации встретились 21 августа. Переговоры начались в одиннадать утра, закончившись в половине шестого вечера; и, ревматически поскрипывая костями, престарелый «английский адмирал» увез своих коллег в слишком туманный Лондон. Увез ни с чем.
Немцы внимательно следили за происходящим в Москве. Гитлер не мог допустить мышиного шуршания старой Англии за своей спиной. Теперь инициатива ведения дел со Сталиным перешла к нему. Уже на следующий день после отъезда миссии было объявлено о предстоящем визите в Москву Риббентропа. Гитлер предложил Сталину «мир».
И вне зависимости от того, верил или не верил Сталин в искренность этих намерений, – он не мог не принять эти предложения. Противное было бы непростительной ошибкой. Неосмотрительностью, которая не имела бы прощения. Мысль об отклонении такого предложения может возникнуть лишь в голове недалеких историков, «разглагольствующих» на бумаге и неспособных понимать элементарные вещи.
Тем более что осуществления своих интересов добивался не только Гитлер. Лицемерность действий и истинные цели Великобритании можно проследить на реальных фактах. Еще до начала московских переговоров прогерманские слои политиков в Лондоне начали искать пути заключения союза с Гитлером. Со своей стороны, Германия провела летом серию переговоров с целью добиться «нового Мюнхена».
Первоначально в них участвовал советник Геринга Герман Вольф. И 1 августа советник германского посольства Кордт направил в министерство иностранных дел Берлина донесение: «Великобритания изъявит готовность заключить с Германией соглашение о разграничении сфер интересов…»и «обещает полностью уважать германские сферы интересов в Восточной и Юго-Восточной Европе. Следствием этого было бы то, что Великобритания отказалась бы от гарантий, представленных ею некоторым государствам в германской сфере интересов… Великобритания обещает действовать в том направлении, чтобы Франция расторгла союз с Советским Союзом и отказалась бы от всех своих связей в Юго-Восточной Европе. Великобритания обещает прекратить ведущиеся в настоящее время переговоры о заключении пакта с Советским Союзом…»
Одного этого сообщения достаточно, чтобы понять истинные устремления британской дипломатии накануне войны. С 7 августа в переговорах принял участие Геринг; планировалось, что в конце августа он совершит визит в Лондон для подписания соглашения между Великобританией и Германией.
В этот же день на стол Сталина легло донесение разведки: «…после визита Вольфа в Лондон Гитлер убежден в том, чтов случае конфликта Англия останется нейтральной». То есть не будет помогать Польше.
Понимая истинные цели англичан, Гитлер мог уже не церемониться в осуществлении своих планов. Он не собирался обещать независимость полякам. Это не входило в его намерения. Польша была лишь барьером, через который он должен был пробить дорогу для осуществления своих дальнейших планов.
Приготовления Германии к захвату Польши уже ни для кого не были секретом. 7 августа советская разведка информировала Сталина, что «развертывание немецких войск против Польши и концентрация необходимых средств будет закончена между 15 и 20 августа. Начиная с 20 августа следует считаться с началом военной акции против Польши».
Постановка вопроса о проходе сил Красной Армии через Польшу на встрече военных миссий в Москве не была праздным требованием СССР. Это хорошо понимали и лидеры Запада, еще не сбрасывающие из политической колоды польскую карту. Более того, Запад был даже заинтересован в том, чтобы советские и германские войска вошли в соприкосновение, что почти гарантировало неизбежность конфликта в будущем.
Поэтому 18 августа послы Англии и Франции посетили министра иностранных дел Польши Юзефа Бека, пытаясь убедить его в согласии на пропуск советских войск через польскую территорию. Однако 20 августа Бек надменно заявил: «Я не допускаю, что могут быть какие-либо использования нашей территории иностранными войсками. У нас нет военного соглашения с СССР. Мы не хотим его».
Но еще накануне советник польского посольства в Англии А. Яжджевский уверял Т. Кордта, временного поверенного в делах Германии в Англии: «Германия… может быть уверена, что Польша никогда не позволит вступить на свою территорию ни одному солдату Советской России, будь то военнослужащие сухопутных войск или военно-воздушных сил».
Все встало на свои места. И Кордт сообщил в Берлин: «Тем самым положен конец всем домыслам, в которых утверждалось о предоставлении аэродромов в качестве базы для военно-воздушной операции Советской России против Германии». Трагикомизм в том, что Польша даже гордилась тем, что она «является европейским барьером в борьбе против большевизма», и немцы отблагодарят ее позже. Тем, что убьют каждого шестого поляка.
В отличие от заносчивого шляхтича Бека, надеявшегося на польский патриотизм и своих слабых союзников, Сталин прекрасно понимал, что Польша обречена на заклание. Но хотя Гитлер и был уверен, что ни Англия, ни Франция не помешают его намерениям, он все же не хотел рисковать. Ему нужна была твердая уверенность, что Советский Союз не испортит игры своим неожиданным вмешательством в его планы.
Впрочем, как и Англия, германская дипломатия начала искать возможность нормализации отношений с СССР еще в начале 1939 года. 17 апреля статс-секретарь министерства иностранных дел Германии Вайцзеккер в беседе с советским послом А. Меркаловым заявил, что Германия всегда хотела иметь торговые отношения с Россией, удовлетворяющие взаимным интересам.
На следующий день Меркалов был вызван телеграммой в Москву, куда прибыл 21 апреля. Позже он писал: «Цель визита в Кремль была неведома до момента прибытия на заседание Политбюро… После обоюдных приветствий Сталин первым делом неожиданно спросил: «Пойдут на нас немцы или не пойдут?» Меркалов предположил, что «курс, выбранный Гитлером, неизбежно повлечет за собой в ближайшие два-три года военный конфликт».
Такое мнение совпадало с выводами Сталина, и поэтому с апреля 1939 года вся его дальнейшая внешняя политика была подчинена «императиву выигрыша времени». Убедившись в неискренности намерений коварного Альбиона и наивной ветрености легкомысленной Франции, он уже не мог не пойти на попытки сближения, проявляемые Германией. Это было бы по меньшей мере неблагоразумно. Он понимал, что судьба Польши уже решена. И каковы бы ни были намерения Германии, ее, безусловно, было лучше держать в качестве торгового партнера, чем очевидного врага.
В результате бесед немцев в Берлине с советником советского посольства Астаховым и посла в СССР фон Шуленбурга с Молотовым была достигнута принципиальная договоренность о подписании соглашений, снимающих напряженность советско-германских отношений.
21 августа 1939 года в Кремль поступила телеграмма: «Господину Сталину, Москва.
1. Я искренне приветствую подписание нового германо-советского торгового соглашения как первую ступень в перестройке германо-советских отношений.
2. Заключение пакта о ненападении с Советским Союзом означает для меня определение долгосрочной политики Германии. Поэтому Германия возобновляет политическую линию, которая была выгодна обоим государствам в течение прошлых столетий. В этой ситуации имперское правительство решило действовать в полном соответствии с такими далеко идущими изменениями.
3. Я принимаю проект пакта о ненападении, который передал мне ваш министр иностранных дел господин Молотов, и считаю крайне необходимым как можно более скорое выяснение связанных с этим вопросов.
4. Я убежден, что дополнительный протокол, желаемый Советским правительством, может быть выработан в возможно короткое время, если ответственный государственный деятель Германии сможет лично прибыть в Москву для переговоров. В противном случае имперское правительство не представляет, как дополнительный протокол может быть выработан и согласован в короткое время.
5. Напряженность между Германией и Польшей стала невыносимой. Поведение Польши по отношению к великим державам таково, что кризис может разразиться в любой день. Перед лицом такой вероятности Германия в любом случае намерена защищать интересы государства всеми имеющимися в ее распоряжении средствами.
6. По моему мнению, желательно ввиду намерений обеих стран, не теряя времени, вступить в новую фазу отношений друг с другом. Поэтому я еще раз предлагаю принять моего министра иностранных дел во вторник, 22 августа, самое позднее в среду, 23 августа. Имперский министр иностранных дел имеет полные полномочия на составление и подписание как пакта о ненападении, так и протокола. Принимая во внимание международную ситуацию, имперский министр иностранных дел не сможет остаться в Москве более чем на один-два дня. Я буду рад получить Ваш скорый ответ. Адольф Гитлер»[4].
Гитлер был осведомлен о затяжке переговоров англичанами и французами и боялся, что Москва тоже начнет откладывать решение, используя его обращение для закулисных маневров. Однако, не добившись результатов от англичан и французов, Сталин лаконично ответил 21 августа:
«Канцлеру Германского государства господину А. Гитлеру. Я благодарю Вас за письмо. Я надеюсь, что германо-советский пакт о ненападении станет решающим поворотным пунктом в улучшении политических отношений между нашими странами.
Народам наших стран нужны мирные отношения друг с другом. Согласие германского правительства на заключение пакта о ненападении создает фундамент для ликвидации политической напряженности и для установления мира и сотрудничества между нашими странами. Советское правительство уполномочило меня информировать Вас, что оно согласно на прибытие в Москву господина Риббентропа 23 августа. И. Сталин».
Да, Вторая мировая война уже шла, и даже в самой Англии провокаторское покровительство агрессивным планам Германии не могло не вызвать критики. Чтобы поднять свой политический престиж, Чемберлен заявил коллегам по кабинету, что в речи 17 марта, которую он собирался произнести в Бирмингеме, он «намерен прямо спросить у немцев, собирается ли Германия доминировать с позиции силы». «Теперь, – пояснял премьер, – нам нужно четко определиться – кто наши друзья…» Гитлер остался безразличен к этому риторическому всхлипу английского премьера.
Сталин с его развитым чувством интуиции остро осознавал опасность дальнейшего развития событий. В атмосфере усиливающейся напряженности он предпринял очередную попытку создания антигерманского пакта. Развертывая свою дипломатическую акцию, через Литвинова он передал Англии и Франции предложение Советского правительства о немедленном созыве в Бухаресте конференции с участием Польши, Румынии, Советского Союза для обсуждения совместных действий по прекращению начавшейся агрессии. Но Чемберлен расценил это предложение как «преждевременное».
Зато в ответ на просьбы Польши о поддержке англичанами было принято оказавшееся впоследствии мертворожденным решение «о создании антигерманской коалиции вокруг Польши». Но без участия Советского Союза. И 31 марта Чемберлен выступил в палате общин с заявлением, что, пока идут консультации с другими странами, Британия и Франция дают Польше гарантии, что окажут ей помощь в случае непосредственного посягательства Германии на ее территорию.
Парламентариями такая декларация была одобрена с большим энтузиазмом, а последовавший в Лондон визит полковника Бека ознаменовал начало подготовки англо-польского договора о союзе и гарантиях безопасности со стороны Британии, Румынии, Греции и Турции. Все эти шедевры дипломатии великобританского кабинета министров были на деле не больше чем фиговым листом, целомудренно прикрывающим истинные цели имперской политики.
В ответ на эту демонстративную, но мелочную возню англичан Гитлер не замедлил воспользоваться случаем, чтобы показать миру свои зубы. Празднуя собственное пятидесятилетие, он провел грандиозный военный парад, на который пригласили всех военных атташе. 20 апреля в центре Берлина несколько часов маршировали 6 армейских дивизий – 40 000 человек и 600 танков. Германскую «юбилейную хронику крутили во всех кинотеатрах мира».
Воодушевленная примером Германии, Япония тоже решила продемонстрировать силу мускулов. Она давно лелеяла мечту о создании под своим патронажем «Великой Монголии», планируя включить в ее состав земли Внутренней Монголии, МНР и советской Бурятии, а также территории вокруг озера Байкал.
Предусматривая подобные намерения, Сталин еще 1 марта 1936 года на вопрос американского газетного магната Роя Говарда ответил: «В случае, если Япония решится напасть на Монгольскую Народную Республику, покушаясь на ее независимость, нам придется помочь… Мы поможем МНР, так же как мы помогли ей в 1921 году». Японцы не придали значения этому предупреждению, и 11 мая 1939 года самонадеянно начали акцию вторжения на территорию МНР в районе реки Халхин-Гол.
Хотя первые атаки агрессоров были отбиты, ситуация продолжала оставаться напряженной. Сталин обязал руководство армии и страны в предельно короткие сроки обеспечить переброску в район конфликта свежих боевых частей, вооружения и ресурсов. Вождь распорядился направить в район конфликта новые боевые части, командование которыми Ворошилов поручил никому не известному комкору Жукову. Успешно подготовленная и проведенная в пустынной местности операция завершилась к 31 августа окружением и полным разгромом 18-тысячной группировки императорских частей японской армии. Меры, предпринятые Сталиным, отрезвили практичных японцев до конца мировой войны.
Лавры завоевателя уже захватили воображение и итальянца Муссолини. Впрочем, стремясь доказать миру свою полноценность, он решил вторгнуться в Албанию еще до этих событий. Гитлера о своих планах он намеревался проинформировать только «постфактум». Знаменательно, что накануне 22 мая 1939 года в Берлине Германия и Италия подписали военный союз – «Стальной пакт». Это нападение не могло не насторожить Европу. Наконец-то в умах британских политиков стали проявляться первые проблески здравого смысла, и на игорный стол мировой дипломатии была выброшена «русская карта».
До этого переговоры с Москвой, которые англичане начали вести с весны 1939 года, осуществлялись лишь с помощью дипломатических нот. Несмотря на настойчивые приглашения, министр Великобритании не удосужился посетить Москву. Причем английский историк Тейлор отмечает, что в ходе этой переписки советские ответы Лондону приходили через 1—2 дня, а на подготовку ответов Москве требовалось от одной до трех недель. «Если эти даты, – пишет Тейлор, – что-нибудь значили, то только то, что англичане тянули, а русские хотели добиться результатов».
Нежелание Запада договориться о действенном отпоре Германии было почти демонстративным. 9 мая Великобритания отвергла предложение Советского Союза от 17 апреля о заключении пакта о взаимопомощи между СССР, Великобританией и Францией. В то же время, объявив о гарантиях в случае нападения немцев Польше и Румынии, Англия отказалась дать такие гарантии прибалтийским странам. «Это, – отмечает А. Тейлор, – оставляло лазейку для германского нападения на Советскую Россию, в то время как западные страны сохраняли свой нейтралитет».
Однако Сталин упорно продолжал поиски вариантов сотрудничества. По его указанию 2 июня 1939 года лидерам стран Запада был представлен «советский проект англо-франко-советского соглашения». В нем, в частности, предполагалось определить, что «Франция, Великобритания и СССР обязываются оказывать друг другу всестороннюю и эффективную помощь, если одно из этих государств будет втянуто в военные действия с европейской державой в результате либо: 1) агрессии со стороны этой державы против любого из этих трех государств, либо 2) агрессии со стороны этой державы против Бельгии, Греции, Турции, Румынии, Польши, Латвии, Эстонии, Финляндии, относительно которых условлено между Англией, Францией и СССР, что они обязываются защищать эти страны против агрессии…».
Естественно, что под «европейской державой» подразумевалась Германия. Но и этот проект соглашения почти демонстративно был отвергнут. Сталин прекрасно понимал внутреннюю подоплеку поведения, намерений и эгоистических целей лидеров Англии и Франции. Поэтому дальнейшие его действия не только исторически оправданны, но являются блестящим образцом, примером ведения реальной дипломатии высочайшего государственного уровня.
Они чужды броской рисовки, в них нет ограниченной политической наивности, идеологического догматизма и закомплексованности. Но его дипломатические и на их основе практические действия, обусловленные жесткими рамками исторических реальностей того времени, стали залогом и основой будущей Победы. В то время как Запад продолжал провоцировать Гитлера на одностороннюю агрессию против СССР, Сталин сумел создать объективные предпосылки для неизбежности появления будущей антигитлеровской коалиции.
Была ли возможность создать такую коалицию накануне вторжения Гитлера в Польшу? Могли ли мировые державы остановить его поползновения в еще не завершенной стадии?
Пожалуй, была. Но единственным приемлемым решением являлся военный союз Англии и Франции с СССР. И в том, что он не сложился, не было вины Сталина!
Когда в начале августа 1939 года английское и французское правительства, желая «напугать» Гитлера, предложили провести переговоры с Москвой, они блефовали. Британцы и французы понимали, что Гитлер не допустит подписания такого договора, грозящего Рейху войной на два фронта. Но они заинтересованно рассчитывали на активизацию его действий в походе на Восток.
Общеизвестно, что направление в Советский Союз в августе 1939 года английской и французской военных миссий не имело целью заключение реального содружества. Об этом свидетельствуют уже сами факты подготовки, отправление и состав делегации. В состав военных миссий, направленных в Москву, ни англичане, ни французы не включили ни начальников генштабов, ни даже сколько-нибудь значащих военных, обладавших достаточными полномочиями для принятия серьезных обязательств.
Члены делегации приехали на переговоры «с пустыми папками». В них не было ни оперативных планов, ни информации о составе своих вооруженных сил, выставляемых в случае войны с Германией. По существу, сами члены миссии не понимали даже конечных целей этих переговоров.
Это непрерывное замалчивание своих намерений – недоговоренность и неопределенность в словах и провокаторская политика на деле – не могло продолжаться бесконечно. О двуличии ее позиции свидетельствовало и то, что главой военной делегации был назначен престарелый адмирал Дрейкс, являвшийся лишь комендантом Портсмута. Дрейкс не имел влияния в армии. Он вообще ничего собой не представлял.
Впрочем, о задачах делегации свидетельствует секретная инструкция, врученная ее главе накануне поездки. Она гласила: «Британское правительство не желает принимать на себя какие-либо обязательства, которые могли бы связать нам руки при тех или иных обстоятельствах. Поэтомуследует стремиться свести военное соглашение к самым общим формулировкам. Что-нибудь вроде согласованного заявления о политике отвечало бы этой цели».
Но и с этим фарсом Лондон явно не спешил. Все совершалось как в кадрах замедленной съемки. Лишь 5 августа – после десятидневных сборов – делегация на самом тихоходном товарно-пассажирском пароходе «Сити оф Эксетер» отправилась из Англии в Ленинград. Прошла неделя, прежде чем 12 августа военная миссия прибыла в Москву.
Действительные намерения англичан и цели переговоров не являлись секретом для немцев. Посол Германии в Лондоне Диркенс предупредительно докладывал Гитлеру, что задача английской делегации сводится к тому, чтобы «установить боевую ценность советских сил, а не подписывать соглашение об операциях… Все атташе Вермахта согласны, что в военных кругах Великобритании проявляют скептицизм по поводу переговоров с советскими вооруженными силами».
И все-таки обдуманно и планомерно прокладывающий путь к союзу с великими державами, Сталин не отмел с ходу саму идею переговоров. Советскую делегацию на встрече возглавил народный комиссар обороны маршал К.Е.Ворошилов. Ее членами являлись начальник Генерального штаба Б.М.Шапошников, народный комиссар ВМФ Н.Г. Кузнецов, начальник ВВС А.Д.Лактионов и заместитель начальника Генерального штаба И.В. Смородинов.
Сталин намеревался решить вопросы позитивно, и инструкции, данные им советской делегации, были конкретны. Они не позволяли лишь имитировать видимость переговоров. Поэтому на первом же заседании Ворошилов довольно жестко пресек попытки главы английской миссии завязать бессмысленную дискуссию об общих принципах сотрудничества.
Уже на следующий день после начала встречи, то есть к 14 августа, сразу стало ясно, что с не имевшими никаких реальных полномочий членами зарубежной делегации больше говорить не о чем. Переговоры можно было завершить не начиная.
Между тем они продолжались с перерывом до 22 августа. В их ходе советская сторона сделала попытку решить проблему прохода своих войск в случае нападения Германии на Францию или Англию через территорию Польши и Румынии. Но сразу же выяснилось, что ни планов, ни полномочий для решения этого вопроса члены зарубежной миссии не имеют.
Все становилось предельно ясно. Все обнажилось. Фарисейство западных держав было не прикрыто даже фиговым листком. Однако Сталин не пренебрег последней возможностью для организации военного союза, противостоящего немцам на пути к новому курсу. Заявив о своих намерениях определенно, он бросил на чашу весов значительную мощь своей армии.
Еще на встрече 15 августа маршал Шапошников огласил: «Против агрессии в Европе Красная Армия… развертывает и выставляет на фронт: 120 пехотных дивизий, 16 кавалерийских дивизий, 5000 тяжелых орудий (сюда входят пушки и гаубицы), 9—10 тыс. танков, от 5 до 5,5 тыс. боевых самолетов (без вспомогательной авиации), то есть бомбардировщиков и истребителей… Сосредоточение армии производится в 8—20 дней». Это был весомый аргумент, он не оставлял лазеек для кривотолков, но у членов миссии не было даже элементарных полномочий, чтобы ответить на этот жест.
Могло ли у Сталина развеяться убеждение, что в намерения англо-французского альянса, затеявшего пошлую проходную «интрижку» с Гитлером, не входила возможность предотвращения войны между СССР и Германией? Конечно, на этот счет у советской стороны не могло возникнуть иллюзий.
В процессе обсуждения требования Ворошилова о возможности пропуска советских войск «к Восточной Пруссии или другим пунктам для борьбы с общим противником» генерал Думенк почти легкомысленно заявил: «Я полагаю, что Польша и Румыния будут вас, г-н маршал, умолять прийти на помощь». «А может, не будут… – отреагировал Ворошилов. – На мой взгляд, у Франции и Англии должно быть точное представление о нашей реальной помощи или участии в войне».
Житейски более мудрым было мнение адмирала Дракса: «Если Польша и Румыния не потребуют помощи от СССР, они в скором времени станут простыми немецкими провинциями, и тогда СССР решит, как с ними поступить».
Нужны ли комментарии? И можно сказать, что позже Сталин трезво последовал этому совету английского адмирала, когда ввел войска Красной Армии в Западную Белоруссию и Западную Украину.
Итак, переговоры зашли в тупик. Участники западных миссий откровенно уклонялись от прямых ответов по рассматриваемым темам. Это походило на бессмысленный торг, когда покупатель явился на базар не только без денег, но и без намерений приобрести товар. И в последний день встречи Ворошилов был вынужден воскликнуть: «Неужели нам нужно выпрашивать, чтобы нам дали право драться с нашим совместным врагом! До того как все эти вопросы будут выяснены, никаких переговоров вести нельзя», – заключил он.
Конечно, Сталин был разочарован. Его разочарование было настолько очевидным, что он даже не стал его маскировать дипломатическим протоколом. Последовавшее заявление было почти ультимативной нотой, предельно обнажавшей существо дела: «Советская военная миссия выражает сожаление по поводу отсутствия у военных миссий Англии и Франции точного ответа на поставленный вопрос о пропуске советских вооруженных сил через территорию Польши и Румынии. Советская миссия считает, что без положительного решения этого вопроса все начатое предприятие о заключении военной конвенции… заранее обречено на неуспех…
Ввиду изложенного, ответственность за затяжку военных переговоров, как и за перерыв этих переговоров, естественно, падает на французскую и английскую стороны».
Ни о чем не договорившись, не придя к конкретным решениям, в последний раз делегации встретились 21 августа. Переговоры начались в одиннадать утра, закончившись в половине шестого вечера; и, ревматически поскрипывая костями, престарелый «английский адмирал» увез своих коллег в слишком туманный Лондон. Увез ни с чем.
Немцы внимательно следили за происходящим в Москве. Гитлер не мог допустить мышиного шуршания старой Англии за своей спиной. Теперь инициатива ведения дел со Сталиным перешла к нему. Уже на следующий день после отъезда миссии было объявлено о предстоящем визите в Москву Риббентропа. Гитлер предложил Сталину «мир».
И вне зависимости от того, верил или не верил Сталин в искренность этих намерений, – он не мог не принять эти предложения. Противное было бы непростительной ошибкой. Неосмотрительностью, которая не имела бы прощения. Мысль об отклонении такого предложения может возникнуть лишь в голове недалеких историков, «разглагольствующих» на бумаге и неспособных понимать элементарные вещи.
Тем более что осуществления своих интересов добивался не только Гитлер. Лицемерность действий и истинные цели Великобритании можно проследить на реальных фактах. Еще до начала московских переговоров прогерманские слои политиков в Лондоне начали искать пути заключения союза с Гитлером. Со своей стороны, Германия провела летом серию переговоров с целью добиться «нового Мюнхена».
Первоначально в них участвовал советник Геринга Герман Вольф. И 1 августа советник германского посольства Кордт направил в министерство иностранных дел Берлина донесение: «Великобритания изъявит готовность заключить с Германией соглашение о разграничении сфер интересов…»и «обещает полностью уважать германские сферы интересов в Восточной и Юго-Восточной Европе. Следствием этого было бы то, что Великобритания отказалась бы от гарантий, представленных ею некоторым государствам в германской сфере интересов… Великобритания обещает действовать в том направлении, чтобы Франция расторгла союз с Советским Союзом и отказалась бы от всех своих связей в Юго-Восточной Европе. Великобритания обещает прекратить ведущиеся в настоящее время переговоры о заключении пакта с Советским Союзом…»
Одного этого сообщения достаточно, чтобы понять истинные устремления британской дипломатии накануне войны. С 7 августа в переговорах принял участие Геринг; планировалось, что в конце августа он совершит визит в Лондон для подписания соглашения между Великобританией и Германией.
В этот же день на стол Сталина легло донесение разведки: «…после визита Вольфа в Лондон Гитлер убежден в том, чтов случае конфликта Англия останется нейтральной». То есть не будет помогать Польше.
Понимая истинные цели англичан, Гитлер мог уже не церемониться в осуществлении своих планов. Он не собирался обещать независимость полякам. Это не входило в его намерения. Польша была лишь барьером, через который он должен был пробить дорогу для осуществления своих дальнейших планов.
Приготовления Германии к захвату Польши уже ни для кого не были секретом. 7 августа советская разведка информировала Сталина, что «развертывание немецких войск против Польши и концентрация необходимых средств будет закончена между 15 и 20 августа. Начиная с 20 августа следует считаться с началом военной акции против Польши».
Постановка вопроса о проходе сил Красной Армии через Польшу на встрече военных миссий в Москве не была праздным требованием СССР. Это хорошо понимали и лидеры Запада, еще не сбрасывающие из политической колоды польскую карту. Более того, Запад был даже заинтересован в том, чтобы советские и германские войска вошли в соприкосновение, что почти гарантировало неизбежность конфликта в будущем.
Поэтому 18 августа послы Англии и Франции посетили министра иностранных дел Польши Юзефа Бека, пытаясь убедить его в согласии на пропуск советских войск через польскую территорию. Однако 20 августа Бек надменно заявил: «Я не допускаю, что могут быть какие-либо использования нашей территории иностранными войсками. У нас нет военного соглашения с СССР. Мы не хотим его».
Но еще накануне советник польского посольства в Англии А. Яжджевский уверял Т. Кордта, временного поверенного в делах Германии в Англии: «Германия… может быть уверена, что Польша никогда не позволит вступить на свою территорию ни одному солдату Советской России, будь то военнослужащие сухопутных войск или военно-воздушных сил».
Все встало на свои места. И Кордт сообщил в Берлин: «Тем самым положен конец всем домыслам, в которых утверждалось о предоставлении аэродромов в качестве базы для военно-воздушной операции Советской России против Германии». Трагикомизм в том, что Польша даже гордилась тем, что она «является европейским барьером в борьбе против большевизма», и немцы отблагодарят ее позже. Тем, что убьют каждого шестого поляка.
В отличие от заносчивого шляхтича Бека, надеявшегося на польский патриотизм и своих слабых союзников, Сталин прекрасно понимал, что Польша обречена на заклание. Но хотя Гитлер и был уверен, что ни Англия, ни Франция не помешают его намерениям, он все же не хотел рисковать. Ему нужна была твердая уверенность, что Советский Союз не испортит игры своим неожиданным вмешательством в его планы.
Впрочем, как и Англия, германская дипломатия начала искать возможность нормализации отношений с СССР еще в начале 1939 года. 17 апреля статс-секретарь министерства иностранных дел Германии Вайцзеккер в беседе с советским послом А. Меркаловым заявил, что Германия всегда хотела иметь торговые отношения с Россией, удовлетворяющие взаимным интересам.
На следующий день Меркалов был вызван телеграммой в Москву, куда прибыл 21 апреля. Позже он писал: «Цель визита в Кремль была неведома до момента прибытия на заседание Политбюро… После обоюдных приветствий Сталин первым делом неожиданно спросил: «Пойдут на нас немцы или не пойдут?» Меркалов предположил, что «курс, выбранный Гитлером, неизбежно повлечет за собой в ближайшие два-три года военный конфликт».
Такое мнение совпадало с выводами Сталина, и поэтому с апреля 1939 года вся его дальнейшая внешняя политика была подчинена «императиву выигрыша времени». Убедившись в неискренности намерений коварного Альбиона и наивной ветрености легкомысленной Франции, он уже не мог не пойти на попытки сближения, проявляемые Германией. Это было бы по меньшей мере неблагоразумно. Он понимал, что судьба Польши уже решена. И каковы бы ни были намерения Германии, ее, безусловно, было лучше держать в качестве торгового партнера, чем очевидного врага.
В результате бесед немцев в Берлине с советником советского посольства Астаховым и посла в СССР фон Шуленбурга с Молотовым была достигнута принципиальная договоренность о подписании соглашений, снимающих напряженность советско-германских отношений.
21 августа 1939 года в Кремль поступила телеграмма: «Господину Сталину, Москва.
1. Я искренне приветствую подписание нового германо-советского торгового соглашения как первую ступень в перестройке германо-советских отношений.
2. Заключение пакта о ненападении с Советским Союзом означает для меня определение долгосрочной политики Германии. Поэтому Германия возобновляет политическую линию, которая была выгодна обоим государствам в течение прошлых столетий. В этой ситуации имперское правительство решило действовать в полном соответствии с такими далеко идущими изменениями.
3. Я принимаю проект пакта о ненападении, который передал мне ваш министр иностранных дел господин Молотов, и считаю крайне необходимым как можно более скорое выяснение связанных с этим вопросов.
4. Я убежден, что дополнительный протокол, желаемый Советским правительством, может быть выработан в возможно короткое время, если ответственный государственный деятель Германии сможет лично прибыть в Москву для переговоров. В противном случае имперское правительство не представляет, как дополнительный протокол может быть выработан и согласован в короткое время.
5. Напряженность между Германией и Польшей стала невыносимой. Поведение Польши по отношению к великим державам таково, что кризис может разразиться в любой день. Перед лицом такой вероятности Германия в любом случае намерена защищать интересы государства всеми имеющимися в ее распоряжении средствами.
6. По моему мнению, желательно ввиду намерений обеих стран, не теряя времени, вступить в новую фазу отношений друг с другом. Поэтому я еще раз предлагаю принять моего министра иностранных дел во вторник, 22 августа, самое позднее в среду, 23 августа. Имперский министр иностранных дел имеет полные полномочия на составление и подписание как пакта о ненападении, так и протокола. Принимая во внимание международную ситуацию, имперский министр иностранных дел не сможет остаться в Москве более чем на один-два дня. Я буду рад получить Ваш скорый ответ. Адольф Гитлер»[4].
Гитлер был осведомлен о затяжке переговоров англичанами и французами и боялся, что Москва тоже начнет откладывать решение, используя его обращение для закулисных маневров. Однако, не добившись результатов от англичан и французов, Сталин лаконично ответил 21 августа:
«Канцлеру Германского государства господину А. Гитлеру. Я благодарю Вас за письмо. Я надеюсь, что германо-советский пакт о ненападении станет решающим поворотным пунктом в улучшении политических отношений между нашими странами.
Народам наших стран нужны мирные отношения друг с другом. Согласие германского правительства на заключение пакта о ненападении создает фундамент для ликвидации политической напряженности и для установления мира и сотрудничества между нашими странами. Советское правительство уполномочило меня информировать Вас, что оно согласно на прибытие в Москву господина Риббентропа 23 августа. И. Сталин».