Константинов Владимир. Жертва мистификации

   А потом очередь дошла до «мавра школьницы Катеньки». Андрей представил какой была его рожа, когда он его увидел на лестнице, и злорадно рассмеялся. Правда, тогда ему было не до смеха. Его буквально всего трясло. Он с ожесточением всадил в смазливую рожу артиста порцию едкого газа, а котгда тот упал, размозжил его череп молотком. Он специально использовал разные методы убийства, чтобы сбить с толку следствие. Это он также вычитал в книжках.
   А теперь очередь дошла и «светской львицы». Тогда она вдосталь над ним наиздевалась. Сейчас пришло его время.
   Вот хлопнула подъездная дверь и кто-то стал подниматься по леснице. По звуку каблуков понял, что это женщина. Она. Он приготовился, затаив дыхание, прижался к противоположной стенке.
   Обнаружив отсутствие света на лестничной площадке, она раздраженно проворчала:
   — Черт знает что такое! Вечно с этими лампочками проблемы! — Подошла к двери и долго не могла попасть в замочную скважину ключем. Наконец, дверь открылась. Он отделился от стенки, толкнул её в спину, заскочил в квартиру и захлопнул за собой дверь. От сильного толчка она упала на пол.
   — Так ты все же пришел? — спросила она спокойно, не поворачиваясь, продолжая лежать.
   Он очень удивился и её спокойствию и тому, что обо всем догадалась. Чтобы окончательно развеять сомнения, спросил:
   — Вы знаете кто я?
   — Беспалов Андрей Андреевич — моя судьба, — ответила она обреченно. Встала. Потерла ушибленное колено. Вглянула на него. — Здравствуйте, Андрей Андреевич! Я давно вас ждала. В последнюю неделю практически каждую ночь.
   Лицо её было спокойным, усталым и... Как бы поточнее выразиться? Более человечным, что ли? Да именно. Исчезли, присущие ему, высокомерие и надменность, и Андрей увидел перед собой красивую, но уже увядающую женщину, одинокую и, по всему, несчастную. И почувствовал, как в груди зашевелилась жалость к ней.
   — Но отчего вы были уверены, что я жив?
   — Пройдемте в комнату, сядем, — предложила она. — А то я до того усталая и разбитая, что уже ноги не держат.
   Они прошли в комнату. Сели на диван. Беспалов огляделся. Недорогая отечественная мебель — диван, два кресла, стенка, журнальный столик. Палас. На стене репродукция картины Пикасо «Девочка на шаре». Как говорится, скромно, но со вкусом. Везде был идеальный порядок.
   — Видите ли, Андрей Андреевич, — проговорила Эльвира Александровна, — я ведь ещё там, в доме отдыха, в отличие от всех, не очень-то поверила в вашу смерть. А когда была убита Алиса окончательно поняла, что нас одурачили. Заикина, Заплечный. Кто следующий? Была уверена, что следующей буду я. И оказалась права. — Она невесело усмехнулась.
   И глядя на нее, он вдруг спросил себя: «Зачем я здесь?» И от этого вопроса ему стало не по себе. Он здесь, чтобы убить эту красивую женщину. Пришло холодное осознание того, что он преступник, убийца. Это — свершившийся факт, данность. И уже ничего невозможно ни изменить, ни исправить. Ему стало страшно.
   И Андрей понял, что он уже никогда не сможет убить эту женщину. Он больше вообще не способен никого убить. Сама мысль об этом была ему сейчас противна.
   — Успокойтесь, Эльвира Александровна, я не буду вас убивать, — устало проговорил он.
   Она коротко взглянула на него и поняла, что он говорит правду. Горько усмехнулась.
   — А вы думаете, что мне стало от этого легче? — Взгляд её больших аметистовых глаз был устремлен поверх головы Беспалова, куда-то далеко, далеко. И по выражению её лица можно было догадаться, то, что она там увидела, не доставило ей радости. Нет, не доставило.
   Она тряхнула головой, будто попыталась избавиться от невеселых дум, сказала:
   — В таком случае, извините, Андрей Андреевич, за то свинство, которое мы вам устроили там, в доме отдыха. Представляю, что вам пришлось пережить.
   — А-а! Пустое! — махнул он рукой. — Что было, то было и, как говорится, быльем поросло.
   — А знаете что, давайте выпьем! — неожиданно предложила она.
   — Давайте, — сразу же согласился он. Это было сейчас как раз то, что нужно.
   Поморцева встала, достала из стенки красивую бутылку французского коньяка, две рюмки, поставила на журнальный столик.
   — Один из моих поклонников подарил. Странные сейчас пошли поклонники. Раньше дарили цветы, а теперь вот — коньяк.
   — Может быть он рассчитывал, что вы ему предложите вместе его распить?
   — Может быть. Я как-то об этом не подумала. — Она сходила на кухню и принесла плитку шоколода. — Лимона, к сожалению, нет, но сойдет и шоколад. Присаживайтесь, Адрей Андреевич. Хозяйничайте.
   Он пересел в кресло. Открыл бутылку. Наполнил рюмки. Поднял свою.
   — Счастья и удачи вам, Эльвира Адександровна!
   — Спасибо! Это как раз то, чего мне всегда недоставало, — грустно рассмеялась она.
   Выпили. Он смотрел на неё и никак не мог понять — почему она не замужем? Ведь такая потрясающая женщина! Многие новые русские даже из-за престижа бы женились на ней. Решил удовлетворить свое люопытство:
   — Эльвира Александровна, простите за нескромный вопрос, но почему вы одна?
   — А кто меня выдержит? — вопросом ответила она. — По характеру или от природы, но только я стерва, каких свет не видывал. Правда. Я могу терпеть человека месяц, от силы — два, а затем он начинает меня раздражать. Взрываюсь по малейшему поводу. Этого ещё никто не мог больше полугода выдержать — сбегали. Вот так.
   Разговор как-то разом иссяк. Они ещё выпили по рюмке. А затем он обнаружил, что уже второй час ночи. Встал. Стал прощаться.
   — Оставайтесь, Андрей Андреевич, — сказала она.
   — Шутите?! — растерялся он.
   — Нет, говорю совершенно серьезно. — Она встала, подошла, взглянула ему в глаза. — Оставайтесь. Я очень этого хочу.
   Странная это была ночь. Они предавались страсти, отвечая на ласки другого, но не испытывали близости. Ночь не объденила их, а сделала ещё более одинокими.
   Утром, открыв глаза, Беспалов долго смотрел в потолок, ощущая себя растерянным и опустошенным. Он не знал, что ему теперь делать и что предпринять. Жизнь потеряла всякий смысл. Онстремительно распадался на атомы и молекулы. Все летело к черту. Если бы сейчас он оказался на той самой скале, то не стал бы долго раздумывать. Нет, не стал. Однозначно.

Глава пятая: Тревожная ночь.

   Иванов до одиннадцати ждал звонка Козициной, но она так и не позвонила. И тогда он встревожился. Зная Светлану, он был уверен, что лишь веские причины не позволили ей это сделать. Позвонил Рокотову и поделился своими опасениями.
   — Ну зачем же сразу предполагать худшее, — неуверенно проговорил Владимир, но по его голосу Сергей понял, что он разделает его тревогу.
   — Нет, полковник, ты лучше скажи — отчего мы с тобой такие непроходимые тупицы и болваны?
   — Ты, Сережа, пожалуй слишком самокритичен, — ответил Рокотов, понимая куда клонит друг.
   — Какой к шутам самокритичен! Это ещё мягко сказано. Ага. Козлы мы с тобой самые последние и, боюсь, уже никогда не станем людьми. Случай почти клинический.
   — Но кто же мог предвидеть, что может что-то случиться, — сказал Владимир. Тем самым он подтверждал худшие предположения Сергея о том, что девушка раскрыта.
   — Мама миа! — воскликнул он. — И это, заметьте, говорит опытный оперативник! Воистину мир шизанулся! Признайся — ты её искал?
   — Да. Но её нигде нет.
   — Но отчего ты её стал искать?
   — Она должна была мне тоже позвонить и рассказать об обстановке в театре. Она всегда это делала.
   — Ясно. Ты обзвони своих. Я сообщу Краснову и Истомину. Собираемся у меня ровно через час. Будем думать, как мы до всего этого докатились и есть ли у нас шанс хоть как-то реабилитироваться ещё в этой жизни.
   — А ты думаешь у нас будет другая?
   — Разговорчики, мать вашу! Выполняйте приказ! — Сергей положил трубку. Затем позвонил Краснову и Истомину, сказал, чтобы были у него через час. Встал, заметался по комнате, будто зверь по клетке. Где же этот зануда Иванов? Хоть бы на нем злость сорвать.
   «Нашел, блин, на ком зло срывать! — тут же возник тот. — Сам обделался с ног до головы, а я виноват».
   «Точно, — согласился Сергей. — И ещё как обделался!»
   «Вот я и говорю. Зазнался ты, парень. Слишком возомнил о себе, непогрешимый ты наш. Ага. Ты ведь как смотришь на людей? Как на средство к достижению своей цели. Ты ж перестал видеть в них людей».
   «Вот здесь ты не прав и я вынужден тебе об этом заявить со всей категоричностью».
   «А кто послал девушку в театр? Я? А может быть папа Римский? Это же надо было быть полнейшим идиотом, чтобы оперативника, встречавшегося с сотнями, а то и тысячами людей, направить в театр. Что молчишь? Или снова скажешь, что я не прав?»
   «Прав. Тысячу раз прав», — вздохнул Сергей.
   «Если с ней что случиться, то я тебе больше никогда руки не подам, козел!»
   «Пошел ты к черту! — устало проговорил Сергей. — Раскаркался!»
   И он решительно пошел на кухню, чтобы заварить кофе. Ему необходимо было что-то делать, чтобы отвлечь разум от страшных мыслей. Но ничего не помогало. Тревога за девушку так сжимала грудь, что было трудно дышать. Лишь теперь он до конца осознал насколько дорога ему Светлана. Если с ней что случиться, то... Нет-нет, только не это. С ней все должно быть нормально. Господи! Сделай так, чтобы с ней все было хорошо! Помоги!
   В это время зазвонил телефон. Сергей побежал в комнату, схватил трубку.
   — Алло! Слушаю.
   — Сергей Иванович? — прозвучал в трубке незнакомый ровный и спокойный баритон.
   Сердце Иванова упало. Он все понял. Понял, кто звонит и что за этим последует.
   — Он самый, — ответил.
   — Очень хорошо. Много о вас слышал. А вот разговаривать не приходилось.
   — Что вам нужно? — резко спросил Сергей.
   — А отчего столь недружелюбный тон, Сергей Иванович? Может быть я вас разбудил этим звонком? Тогда, прошу прощения. Я готов перезвонить завтра утром.
   Этот сукин сын откровенно над ним издевался и где-то по большому счету был прав — таких кретинов, как он, надо учить. Ага. Но только этот господин с хорошо поставленным голосом слишком зарывается. Считает себя полным хозяином положения. Считает, что если он заплатил за музыку, то он его и танцует. А хо-хо не хо-хе, господин мокрушник?! Своим безобразным поведением ты разозлил настоящих мужиков, а это всегда чревато, особенно для таких, как ты и твои дружки. Собрав волю и нервы в кулак, Сергей спокойно сказал:
   — Я вас слушаю.
   — Нет, все же я пожалуй позвоню завтра, — проговорил баритон. Ситуация его явно забавляла, доставляла массу удовольствия.
   — Уж будьте столь любезны. Я сгораю от любопытства. Вы своим звонком завязали такую интригу, что я все равно не засну до утра, — проговорил Иванов, трясясь, будто цуцик, вынутый из ледяной проруби, готовый в любую секунду сорваться и закричать, заорать, завопить от клокотавшего в нем бешества.
   — Ну, если вы настаиваете... Впрочем, и повод-то совсем пустячный. Просто хотел передать вам привет от нашей общей знакомой. К сожалению, точную её фамилию мы пока не знаем. Но последнее время она проживала под фамилией Максимовская Марианна Юрьевна.
   — Большое спасибо! И каково её здоровье?
   — Здоровье отменное. Да. Очень хорошее здровье. Впрочем, в вашей системе людей с плохим здоровьем не держат. Верно?
   — Ваша осведомленность меня просто поражает. Надеюсь, спрашивать по какому адресу она сейчас проживает не имеет смысла?
   — Это точно, — рассмеялся мерзавец. — Но мы могли бы обеспечь вашу теплую встречу при определенных, естественно, условиях.
   — И каковы же эти условия?
   — Вы не занимаетесь всяким там архивным хламом. Только и всего. Это знаете, как у поэта Василия Федорова: «Не ворошите старые могилы. Они чреваты новою бедой». Вам ясно, что мы имеем в виду?
   — Предельно. Но только вот незадачка, кроме архивных дел, на нас висят три «свежих» трупа. Как быть с ними?
   — А это, как вам будет угодно. Мы к ним никакого отношения не имеем. Более того, со своей стороны обещаем всяческое содействие в обнаружении и поимке преступника.
   — Буду искренне вам признателен. А ещё говорят, что у нас перевелись отзывчивые люди. Так как быть с девушкой? Моего честного слова будет достаточно?
   — Увы, Сергей Иванович! — вздохнул собеседник. — К сожалению, мы живем в такое время, что никому нельзя верить на слово. Извините. Нам потребуются гарантии.
   — И каковы же они?
   — Об этом в следующий раз. До свидания!
   — Постойте! — прокричал Сергей, но в ответ услышал лишь частые гудки. Он с ожесточением бросил трубку и наконец дал выход клокотавшей в нем ярости. Он бегал по комнате, топал ногами и костерил отборнейшими матами всех и вся. Он ещё будет диктовать свои условия, козел! Поганец! В гробу бы он его видел и непременно в белых тапочках! Ага. Но ещё не вечер, волчара! Еще не вечер! Ты ещё станцуешь марш «Прощание славянки» под фанфары в места не столь отдаленные.
   В этом состоянии его и застали Рокотов, Колесов и Беркутов. Полковник по одному виду друга сразу понял, что произошло что-то очень серьезное.
   — Что случилось, Сережа?! Они звонили? — догадался он.
   — Звонили, — кивнул тот. — Сучары сраные! Козлы вонючие! Что б у них сегодняшний обед не из того места вышел!
   — Постой, постой, — остановил словесный поток Иванова Владимир. — Что со Светланой? Жива-здорова?
   — Он говорит, что с ней все нормально.
   — Кто — он?
   — Извини, но у меня не было под рукой ручки, чтобы записать его фамилию и адрес, где они её держат. А память у меня, ты сам знаешь.
   — Прекрати паясничать! — строго сказал Рокотов.
   — А ты прекрати на меня орать! — взорвался вдруг Иванов. — Раскомандовался тут! Ты вон на них ори, — он кивнул на Колесова с Беркутовым, — если они тебе позволят. А на меня не хрен орать. Понял?!
   Обстановка накалилась настолько, что было такое впечатление, что друзья вот-вот набросяться друг на друга с кулаками.
   — Я конечно дико извинясь, господа начальники, — сказал Беркутов. — Но только нам наверное лучше выйти, чтобы вы тут разобрались. Но, Сергей Иванович, вынужден заранее предупредить, что по свидетельству очевидцев у моего шефа черный пояс по восточным единоборствам. Как бы что не вышло.
   — Ты бы хоть не тявкал, майор, — проворчал Иванов, остывая. — Когда сшибаються грудью титаны, пигмеям лучше быть в стороне.
   — Хоп, понял, как сказал бы один из моих бывших клиентов, ещё в мою бытность частным сыщиком. Но только, товарищ генерал, я вам не громоотвод. У меня очень ранимая нервная система и подобных перегрузок может не вынести. Предлагаю для этой цели своего друга Сережу Колесова. Он все выдержит. Можете быть уверены. Проверено на практике.
   — Трепач, — усмехнулся Колесов.
   Напряжение спало.
   — Так что же они все же требуют? — спросил Рокотов Сергея, возвращаясь к прежнему разговору.
   — Требуют, чтобы мы прекратили заниматься архивными делами. Вот что они требуют. У меня создалось такое впечатление, что больше всего они как раз бояться автодорожного дела.
   — Конечно. — сказал Беркутов. Еще бы им не бояться. У нас есть здесь живой свидетель — пожиратель моих продовольственных запасов Борис Карабанов.
   — Кстати, я совсем о нем забыл, — сказал Рокотов. — Где он сейчас?
   — Там, где ему положено быть — в моем гараже. Чувствует себя отменно. Поправился на пять кило. Настолько, подлец, отожрался на казенных харчах, что уже начинает требовать девочек.
   В дверь позвонили. Иванов пошел открывать. Это были Михаил Дмитриевич Краснов и Валерий Истомин. Они поздоровались со всеми за руку. Известие о захвате Светланы заложницей Истомин встретил сдержанно. Зато Краснов принялся бегать по комнате, пыхтя, как паровоз, ахал, охал, возмущался и ещё долго никак не хотел успокаиваться.
   — Да сядь ты, Миша, — раздраженно проговорил Сергей. — Не мельтеши перед глазами. Как у тебя дела?
   Краснов здорово обиделся на друга, покраснел, посмурнел. Сел и отвернулся к окну, всем своим видом давая понять, что не желает с ним разговаривать.
   — Извини, Миша. Нервы. Извини.
   — Ты у нас один такой тонкокожий, — недовольно пробурчал Михаил.
   — Так ты нашел что-либо подобное случаю с героем пьесы?
   — Есть аналогичный случай. Около месяца назад без вести пропал молодой предприниматель Беспалов Андрей Андреевич.
   — Это уже сверхнаглость! — возмутился Иванов. — Они лишь несколько видоизменили фамилию и из Беспалова он стал Бескрыловым. Наши оппоненты будто бросают нам вызов, как бы говоря — да, мы играем в открытую. Ну и что из того? Все равно у вас ничего не получится. И что же случилось с этим Беспаловым?
   — Он незадолго до этого женился, но, как он сказал сослуживцам, жена его умерла. О причинах её смерти он никому ничего не говорил. Через три месяца после смерти жены он поехал в частный дом отдыха в Горную Шорию, но там, якобы утонул.
   — Так утонул, или якобы утонул? Две больших разницы.
   — Что ты меня постоянно одергиваешь, как пацана?! — вспылил Михаил. — Нашел, понимаешь... Ты сначала выслушай, а уж потом вопросы задавай. Я говорю — якобы, потому, что на берегу реки нашли лишь его одежду и документы. Труп его до сих пор не обнаружен. Понятно?
   — Это-то понятно. Непонятно только с чего ты завелся, в бочку полез? Нашел время обижаться.
   — А что если это Беспалов? — сказал Истомин.
   — Не понял? — повернулся к нему Иванов. — Что ты имеешь в виду?
   — А что если Беспалов совершил убийство Заикиной и Заплечного? Инсценировал свою смерть, а сам стал с ними разбираться?
   — Мысль интересная, — встрепенулся Сергей. — Очень интересная! Миша, имей это в виду. Установи круг друзей и знакомых, у которых может скрываться Беспалов.
   — У него один близкий друг Смеляков Владимир Матвеевич. Правда, я ещё не успел с ним побеседовать.
   — А адрес у тебя его есть?
   — Конечно.
   — Тогда завтра. — Иванов посмотрел на часы. — Нет, уже сегодня надо будет нанести ему визит. Чем черт не шутит. Может быть Валерий Спартакович прав. И может быть именно через Беспалова мы все узнаем: и руководителя этой шайки и тех, кто похитил Светлану.
   — Думаю, что без нашего общего друга Толи Каспийского, по кличке Кудря, здесь не обошлось, — сказал Беркутов. — У меня тут на медни появилась идейка, что убийство актрисы Звонаревой — дело рук его и его друзей.
   — Основания? — спросил Иванов.
   — Основания бывают свайные, ленточные, столбичные и хреновые. Вам, господин генерал, какие по душе?
   — Железобетонные.
   — Извольте. Толя Каспийский был большой «специалист» по высокохудожественным изделиям, драгоценностям и антиквариату. Расчитывая, что он не растерял своих прежних навыков, я установил за ним «наружку». Но в ночь убийства Кудря ушел от сторожа, — использовав потолочный люк в своем подъезде. Мы изучили все кражи, совершенные этой ночью и оказалось, что единственное, что тянет на квалификацию Каспийского — это ограбление коттеджа Звонаревых.
   — Ваши рассуждения, товарищ майор, не лишены логики. И если они подтвердяться, то я лично буду ходятайствовать перед вашим начальством о присвоении вам звания подполковника.
   — Бесполезно, — «тяжко» вздохнул Беркутов. — Оне все равно зажилют. Оне нас не любят. Оне любят таких, как мой друг Сережа Колесов — исполнительных и безиниациативных.
   — Пошел бы ты! — в сердцах проговорил подполковник.
   При других обстоятельствах все не преминули бы посмеяться над перепалкой друзей, но сейчас ни то было настроение.
   — Валерий Спартакович, ты передал материалы в Бердскую прокуратуру? — спросил Иванов.
   — Да, — кивнул тот.
   — Выясни, как идет расследование и какое заключение дали эксперты по замкам?
   — Хорошо кивнул Истомин.
   Иванов обратился к Беркутову:
   — Так ты, Дмитрий Константинович, считаешь, что Каспийский причастен к похищению Светланы?
   — Уверен в этом. Как и в том, что у Звонаревых он был вместе со своими дружками по сцене.
   — Ты имеешь в виду — с рабочими сцены?
   — Да. Они своеобразная охранная фирма всей этой банды и исполнители несчастных случаев и самоубийств.
   — Тогда один из них должен быть ранен?
   — Вчера вечером я и пытался выяснить — кто из них вчера не вышел на работу? Но не смог этого сделать, так как шел спектакль.
   Сергей посмотрел на часы.
   — Двадцать минут второго. А не съездить ли нам, ребята, в гости к товарищу нашего «героя» Беспалова? Миша, как его фамилия?
   — Смеляков.
   — Вот именно. Не съездить ли нам в гости к господину Смелякову. Группа у нас вполне подходящая для подобного визита. Кто против?... Нет. Заявления? Предложения?... Нет. В таком случае, — почему мы сидим?! В дорогу, господа.
   Смеляков нисколько не удивился их визиту. Будто давно ждал. Протер заспанные глаза и пригласил в комнату.
   — Владимир Матвеевич, где Беспалов? — напрямую спросил Иванов.
   — Его нет, — ответил Смеляков.
   И по его ответу все поняли, что смелая версия Истомина подтвердилась.
   — А где он? — Иванов с великим трудом сдержал охватившее его волнение, чтобы не выдать себя.
   — Не знаю, — пожал плечами хозяин квартиры. — Еще с вечера ушел и до сих пор нет.
   — А где он может быть?
   — Понятия не имею.
   — Врете Смеляков! — жестко сказал Сергей. — Вы прекрасно знаете куда ушел ваш друг.
   — Но, честное слово, не знаю! — заметно взволновался тот.
   И Иванов понял, что тот говорит правду. Есть люди, которые просто не умеют врать. Их лица проявляют вранье, будто лакмусовая бумажка. Смеляков принадлежал именно к таким.
   — Он вам рассказывал, что произошло с ним в доме отдыха? — спросил Смелякова Рокотов.
   — Да.
   — И что же он рассказал?
   — Рассказал, как группа подонков едва не довела его до сумасшествия и самоубийства.
   — Он сознательно инсценировал свою смерть? — спросил Иванов.
   — Да, — кивнул Смеляков.
   — Для чего?
   — Решил их разыскать и с каждым разобраться.
   — Это он сам вам говорил об этом?
   — Да. Говорил.
   — Он их нашел?
   — Нашел.
   — Говорил, как совершил убийство актрисы Заикиной и её сожителя, а также актера Заплечного.
   — Нет. Об этом он ничего не говорил. Я услышал сам по телевизору, а потом прочитал в газете, и догадался, что это сделал Андрей.
   — Вы его об этом спрашивали?
   — Нет.
   — Отчего не заявили в милицию? Вы понимали, что он на этом не остановиться?
   — Не знаю, — понурился Смеляков. — Ведь он же мой друг.
   — "Цезарь мне друг, но истина — дороже", — глубокомысленно проговорил Иванов.
   — Что, простите? — не понял Смеляков.
   — Да, это я так... Вы знали, что укрывая друга, вы совершаете преступление?
   Смеляков понурился, ничего не ответив.
   Оставив у него на квартире Колесова и вызвав из райуправления пару оперативников ему в помощь, они вышли на улицу. Ночь была тихая и теплая. А небо — звездным и торжественным. Сергей отыскал на нем ковш Большой медведицы. Где-то рядом должна быть совсем крохотная звездочка. Когда-то давно, ещё в детстве, он выбрал её своей звездой. Почему именно её — он понятия не имел. Сейчас он её не увидел и понял, что с того момента, когда он в последний раз смотрел на ночное небо, у него основательно подсело зрение. Стареем, однако.

Часть вторая: Одинокий волк.

Глава первая: Из рукописи романа «Дикий берег».

   ...Главный идеолог ордена, ректор академии Анкендорф умирал медленно и трудно. Я все чаще стал ловить на себе завистиливые взгляды рыцарей ордена. Ходили упорные слухи, что я займу место Анкендофа и стану по существу вторым человеком. Я не пытался развеять эти слухи. Зачем? К тому же уже давно был готов, что это рано или поздно случится. На десятый день болезни Анкендорфа я был вызван к нему.
   Главный рыцарь лежал в своей огромной спальне, мрачноватым убранством выполненном в бледно-лиловых тонах напоминающей усыпальницу дворянского рода. Это впечатление усиливали маленькие окна-бойницы, через которые едва проникал дневной свет. На стоящей у дальней стены деревянной кровати под лиловым атласным одеялом лежал Анкедорф, или то, что от него осталось. По обе её стороны стояли два слушателя академии с исполненными значимости лицами. Я подошел, и моим глазам открылась жалкая картина. Его исхудалые руки с вдувшимися огромными венами, лежавшие поверх одеяла, были в непристанном движении. Они будто что-то отгоняли от тела, видимое только самому Анкендорфу. Смерть уже отметила его бледно-землистое лицо своей печатью. Оно заострилось, а некогда тучные складки подпородка теперь обвисли сморщенными мешочками. Тонкие синие покусанные губы что-то шептали. Чтобы расслышать, я низко наклонился и расслышал:
   — Мы рады, мой мальчик.
   — Здравствуйте, патрон! Рад видеть вас в добром здравии, — солгал.
   Он лишь слабо печально улыбнулся и вяло махнул рукой.
   — Не надо этого... С нами все ясно. Мы не о себе... О вас. Вчера разговаривали с самим. Вопрос о вашем назначении на наше место решен. Поздравляю, мой мальчик!
   Свершилось! До великой цели остался всего один шаг! Однако, радости своей ни жестом, ни мимикой не выказал. Ответил сдержанно:
   — Не надо об этом, патрон. Вы поправитесь. Обязательно. Я искренне этого желаю.
   По его дряблым щекам потекли слезы. Слизняк! От его былого спокойствия и величия не осталось и следа. Прежде была лишь театральная маска, скрывавшая трусливую сущность главного идеолога ордена. Мне неприятно было на него смотреть. Понял, что он панически боится смерти. Боится того, что последует за ней. Это разительно отличалось от того спокойствия и хладнокровия, с какими принял смерть убитый мной год назад старик — предшественник Анкендорфа на посту главного идиолога. Неужели тот был прав? Нет! Я запретил себе об этом думать.