Страница:
— А при чем тут моя жена?! — Он воинственно приосанился. — Чего вам от неё нужно? Что она такого натворила?
Дмитрий понял, что чувство юмора у Перегудова пока ещё находится в эмбриональном состоянии, мается, но никак не может появиться на свет. Почти клинический случай. Надо было искать какой-то новый способ контакта.
— Вы что, Виктор Борисович, считаете, что я буду вас пытать, выкручивать руки, устрою пальбу из пистолета?
— Ничего я не считаю! Но при чем тут моя жена? — упрямо гнул свое Перегудов.
«А при том. Как она до сих пор терпит такого придурка?!» — хотел сказать Беркутов, но не сказал. И он сдался под натиском упорного Перегудова. Спросил строго:
— Ваша жена прошлым летом была в Ватикане?
— Где?! — Глаза шофера стали округляться.
— В Ватикане у Римского папы?
— Нет. А что?!
— Только не надо врать, Перегудов! Не надо врать!
— А кто врет-то?! Кто врет?! — очень забеспокоился он.
— У нас есть веские основания полагать, что ваша жена прошлым летом была в Ватикане и сняла с шеи папы золотой весемьсотграммовый крест. Что вы с ним сделали? Переплавили в слитки? Отвечать, мне!
Перегудов заметно струхнул. Нижняя челюсть его отпала и мелко затряслась.
— Да вы что такое, а?! — чуть не плача проговорил он. — Да она все прошлое лето в огороде кверху... Я изинияюсь, проторчала.
Слушавший их Садальский, уже не в силах сдерживать раздиравший его смех, быстро вышел из кабинета и, Дмитрий слышал, как в приемной он дал себе волю.
— Значит, по-вашему, все вокруг неправы. Одни только вы с вашей женой правы. Так что ли?
Перегудов долго непонимающе моргал на Беркутова, затем, взорвался:
— Это все Криворотовы, суки! А я-то думаю — откуда?! Вот козлы! Им, товарищ следователь, обидно, что у нас огород на сотку больше чем у них. Так они уже всем надоели своими жалобами. Хотят, чтобы у нас, значит, оттяпали полсотки. Вот крохоборы! А тут вон ещё до чего додумались. Если хотите знать, у них у самих вот такой вот котяра, — он показал руками средних размеров барана.
— А при чем тут кот? — не понял Беркутов.
— Как при чем?! — возмутился Перегудов. — Этот котяра облюбовал мои яблони под это самое. Одну уже напрочь сгубил. Теперь за вторую принялся. Ну ничего, я с этими козлами по своему разберусь, по мужицки. — Он сжал и продемонстрировал Дмитрию увесистые кулаки.
Беркутов понял, что эксперимент пора заканчивать, а то он плохо может закончиться для соседей Криворотовых.
— Садитесь, Виктор Борисович! — проговорил он властно и указал на стул против себя.
Перегудов трусливо вжал голову в плечи, послушно поплелся к столу, сел.
«С этого и надо было начинать», — подумал Дмитрий, наблюдая за ним.
— Скажите, вы отвозили вчера Михаила Киприяновича после работы?
— Ну, отвозил.
— И куда же вы его отвозили?
— Ну, на эту... На Ленина. Там ещё гостица для этих... для иностранцев.
— Вы отвозили его к гостинице «Сибирь»?
— Да. К ней.
— Ему надо было в гостиницу или в ресторан?
— А я не знаю. Он мне сказал подъехать. Я подъехал. Вот и все.
— Так куда вы подъехали? К гостинице или к ресторану?
— А я это... Я на стоянке там остановился.
— А Аристархов?
— Он забрал у меня ключи и сказал, чтобы ехал домой.
— Значит, машину вы оставили на стоянке, а сами поехали домой? Так?
— Ну, а я чего говорю.
— Ваш шеф с кем-то хотел там встретиться?
— Я не знаю.
— Он вам ничего не говорил?
— Он со мной вообще не говорит.
Беркутов записал объясниня Перегудова. Тот их прочитал, расписался.
— Все. Большое спасибо. Я вас больше не задерживаю.
Перегудов встал и, переминаясь с ноги на ногу, нерешительно спросил:
— Товарищ следователь, а как же быть с моей женой?
Беркутов почувствовал легкое головокружение. Теперь он уже не мог с полной уверенностью сказать — кто над кем прикалывается. Определенно. Заколебал, блин, с этой женой. Едва сдерживаясь, сухо ответил:
— Успокойтесь. С вашей женой и вашими соседями все нормально. Пошутил я. Понятно?
Перегудов ничего не ответил, лишь недобро сверкнул на него глазами, повернулся и, сгорбившись, медленно потопал из кабинета. И глядя ему вслед. Беркутов с тоской подумал:
«Когда-нибудь я со своими приколами нарвусь на большие нериятности. И будет поделом.»
Глава пятая: Друг семейства.
Глава шестая: Великая актриса.
Глава седьмая: Новые обстоятельства.
Дмитрий понял, что чувство юмора у Перегудова пока ещё находится в эмбриональном состоянии, мается, но никак не может появиться на свет. Почти клинический случай. Надо было искать какой-то новый способ контакта.
— Вы что, Виктор Борисович, считаете, что я буду вас пытать, выкручивать руки, устрою пальбу из пистолета?
— Ничего я не считаю! Но при чем тут моя жена? — упрямо гнул свое Перегудов.
«А при том. Как она до сих пор терпит такого придурка?!» — хотел сказать Беркутов, но не сказал. И он сдался под натиском упорного Перегудова. Спросил строго:
— Ваша жена прошлым летом была в Ватикане?
— Где?! — Глаза шофера стали округляться.
— В Ватикане у Римского папы?
— Нет. А что?!
— Только не надо врать, Перегудов! Не надо врать!
— А кто врет-то?! Кто врет?! — очень забеспокоился он.
— У нас есть веские основания полагать, что ваша жена прошлым летом была в Ватикане и сняла с шеи папы золотой весемьсотграммовый крест. Что вы с ним сделали? Переплавили в слитки? Отвечать, мне!
Перегудов заметно струхнул. Нижняя челюсть его отпала и мелко затряслась.
— Да вы что такое, а?! — чуть не плача проговорил он. — Да она все прошлое лето в огороде кверху... Я изинияюсь, проторчала.
Слушавший их Садальский, уже не в силах сдерживать раздиравший его смех, быстро вышел из кабинета и, Дмитрий слышал, как в приемной он дал себе волю.
— Значит, по-вашему, все вокруг неправы. Одни только вы с вашей женой правы. Так что ли?
Перегудов долго непонимающе моргал на Беркутова, затем, взорвался:
— Это все Криворотовы, суки! А я-то думаю — откуда?! Вот козлы! Им, товарищ следователь, обидно, что у нас огород на сотку больше чем у них. Так они уже всем надоели своими жалобами. Хотят, чтобы у нас, значит, оттяпали полсотки. Вот крохоборы! А тут вон ещё до чего додумались. Если хотите знать, у них у самих вот такой вот котяра, — он показал руками средних размеров барана.
— А при чем тут кот? — не понял Беркутов.
— Как при чем?! — возмутился Перегудов. — Этот котяра облюбовал мои яблони под это самое. Одну уже напрочь сгубил. Теперь за вторую принялся. Ну ничего, я с этими козлами по своему разберусь, по мужицки. — Он сжал и продемонстрировал Дмитрию увесистые кулаки.
Беркутов понял, что эксперимент пора заканчивать, а то он плохо может закончиться для соседей Криворотовых.
— Садитесь, Виктор Борисович! — проговорил он властно и указал на стул против себя.
Перегудов трусливо вжал голову в плечи, послушно поплелся к столу, сел.
«С этого и надо было начинать», — подумал Дмитрий, наблюдая за ним.
— Скажите, вы отвозили вчера Михаила Киприяновича после работы?
— Ну, отвозил.
— И куда же вы его отвозили?
— Ну, на эту... На Ленина. Там ещё гостица для этих... для иностранцев.
— Вы отвозили его к гостинице «Сибирь»?
— Да. К ней.
— Ему надо было в гостиницу или в ресторан?
— А я не знаю. Он мне сказал подъехать. Я подъехал. Вот и все.
— Так куда вы подъехали? К гостинице или к ресторану?
— А я это... Я на стоянке там остановился.
— А Аристархов?
— Он забрал у меня ключи и сказал, чтобы ехал домой.
— Значит, машину вы оставили на стоянке, а сами поехали домой? Так?
— Ну, а я чего говорю.
— Ваш шеф с кем-то хотел там встретиться?
— Я не знаю.
— Он вам ничего не говорил?
— Он со мной вообще не говорит.
Беркутов записал объясниня Перегудова. Тот их прочитал, расписался.
— Все. Большое спасибо. Я вас больше не задерживаю.
Перегудов встал и, переминаясь с ноги на ногу, нерешительно спросил:
— Товарищ следователь, а как же быть с моей женой?
Беркутов почувствовал легкое головокружение. Теперь он уже не мог с полной уверенностью сказать — кто над кем прикалывается. Определенно. Заколебал, блин, с этой женой. Едва сдерживаясь, сухо ответил:
— Успокойтесь. С вашей женой и вашими соседями все нормально. Пошутил я. Понятно?
Перегудов ничего не ответил, лишь недобро сверкнул на него глазами, повернулся и, сгорбившись, медленно потопал из кабинета. И глядя ему вслед. Беркутов с тоской подумал:
«Когда-нибудь я со своими приколами нарвусь на большие нериятности. И будет поделом.»
Глава пятая: Друг семейства.
Проанализировав полученную в офисе фирмы информацию, Беркутов решил, что встреча Аристархова с одним или несколькими неизвестными должна была состояться непременно в ресторане. Но идти туда, не имея на руках фотографии коммерсанта, может оказаться занятием совершенно бесполезным. И он вновь направил своего испытанного друга на улицу 1905 года к безутешной вдове. Но «Мутант» в очередной раз выкинул подлянку и, едва увидев на горизонте престижный дом, намертво остановился. То ли ему, старому заслуженному пенсионеру, не нравился этот новый сумерсовременный дом, где проживают хозяева его злейших врагов: «Мерседесов», «БМВ» и прочей сволочи, то ли решил лишний раз напомнить мне, что нуждается в отдыхе и ремонте — пойди разбери. Пришлось топать, как говорили в далеком детстве, пешкодралом.
Аристархова была все в том же красивом платье, но только не совсем походила на безутешную вдову, а вернее, совсем не походила. Теперь перед Беркутовым стояла молодая цветущая женщина в зените своей красоты, которой всегда и во всем сопутствует в жизни удача. Она улыбалась улыбкой святой Магдалины до раскаяния, а свой великолепный бюст держала, как главное оружие в борьбе с жизненными неурядицами и катаклизмами. От неё пахло духами, вином и грехом.
— Дмитрий Константинович! — радостно воскликнула она. — А я отчего-то была уверена, что вы вернетесь, поэтому не стала снимать платье. Проходите, пожалуйста!
Ее самоуверенность больно кольнуло самолюбие Дмитрия. Он шагнул на территорию предполагаемого «противника», как на минное поле, понимая, что в любую секунду может так рвануть, что от его мужского достоинства и самообладания остануться лишь жалкие ошметья. В зале стоял накрытый стол, на котором среди всевозможных холодных закусок стояли несколько красочных бутылок, а за столом сидел этакий стареющий лев с пышной седеющей гривой — эталон мужественности и мужской красоты и с любопытством и некоторым чувством превосходства взирал на вошедшего. Взгляд этот Беркутову определенно не понравился. Если не сказать больше.
— Павел Александрович, разрешите вас познакомить с майором милиции Дмитрием Константиновичем Беркутовым. Он расследует самоубийство Михаила Киприяновича. Дмитрий Константинович, а это друг нашей семьи художник Шмыгов Павел Александрович, о котором я вам говорила, — представила мужчин Аристархова. Дмитрий отметил, что при последних словах Шмыгов бросил быстрый взгляд на хозяйку, и во взгляде этом читалось явное неудовольствие.
Художник встал, шагнул навстречу Беркутову, крепко пожал руку, проговорил красивым баритоном:
— Очень приятно!
— Взаимно.
Шмыгов сделал печальное лицо, сокрушенно вздохнул, развел руками.
— Надо же, какое несчастье! Кто бы мог подумать! Когда мне Мира Владимировна позвонила, то я, знаете ли, не поверил, подумал — глупый розыгрыш. От кого, от кого, а от Миши я никак этого не ожидал.
— Да, — в тон ему ответил Дмитрий. — А вы, стало быть, уже празднуете смерть Аристархова. Правильно. Раньше начнешь, раньше кончишь.
Лица Аристарховой и Шмыгова выразили растерянность. Они переглянулись, не понимая, о чем говорит майор.
— Ну, зачем же вы так, Дмитрий Константинович, — «празднуете»? — решила наконец обидеться красивая вдова. — Вы ведь сами видели, как я переживала смерть Михаила Киприяновича. Просто, решили его помянуть, несколько расслабиться. Что здесь такого плохого?
— Простите, Мира Владимировна, я, верно, не так выразился, — миролюбиво улыбнулся Беркутов. — Бога ради, простите!
— Присаживайтесь к столу, Дмитрий Константинович.
— Спасибо, Мира Владимировна, но вынужден отказаться. Только-что из-за стола. А вот с другом вашего семейства я бы с удовольствем побеседовал. — Беркутов повернулся к Шмыгову. — Вы не возражаете?
— Конечно же, какие могут быть вопросы, — охотно согласился тот.
— Тогда пройдемте в кабинет.
В кабинете все было по-прежнему. Не было лишь пустык бутылок и хрустального стакана, да створки окна на этот раз были плотно закрыты. Мужчины сели на небольшой кожаный диванчик у дальней стены. Закурили. Шмыгов сходил в зал принес пепельницу, поставил на диван между ними.
— Я весь внимания, Дмитрий Константинович.
— Вы давно знали покойного?
— Пять лет. Это ведь он помог организовать первую персональную выставку нашей нынешней знаменитости художника Стрельникова. С его легкой руки тот и пошел в гору. Н-да. На этой выставке мы и познакомились.
— Какие между вами были отношения?
— Самые теплые. Мы были друзьями. И я, не без основания, горжусь этим.
— А что за причины, заставили его это сделать?
— Ума не приложу! Для меня самого это большая загадка. Миша был не из тех, кто легко расстается с жизнью. Он был жизнелюбом. И я до сих пор не могу понять, что заставило это сделать. Мира говорит, что здесь было две пустых бутылки из-под водки. Возможно, белая горячка?
— Возможно. У него были враги?
— Конечно, как у всякого порядочного человека.
— Когда вы видели его в последний раз?
— С неделю назад. Я заходил к нему в офис.
— Вы не заметили никаких странностей в его поведении?
— Нет, абсолютно никаких странностей я не заметил. Он был, как всегда, доброжелателен, сдержан. Он таким был по характеру, — не очень разговорчивым.
— А каковы были его взаимоотношения с женой?
— С Мирой? По-моему, самые теплые. Он её любил и был ей благодарен, что она помогла ему заглушить боль утраты жены и сына. Вы в кусе?
— Да. Где вы были вчера вечером?
— В Доме ученых академгородка на открытии выставки все того же Стрельникова. Вначале на торжествах по случаю открытия, а затем, отметили это дело в ресторане. А что?
— Нет, ничего. Просто спросил. А какая у вас машина, Павел Александрович?
— Пятисотый «Мерседес». А это что, имеет какое-то значение для дела? — Красивые карие глаза Шмыгова стали колючими.
— Неужто картинами можно заработать на такую машину?
— Разумеется. Я известный художник-портретист. Мне заказывают портреты очень богатые люди, которые и платят соответственно.
— Ясно. Что ж, большое спасибо за информацию. — Беркутов открыл дипломат, достал бланк объяснения, протянул Шмыгову. — Будьте добры, напишите все, что говорили мне.
— Это необходимо?
— Конечно. Нам же надо будет скоро принимать решение.
— Хорошо, — сказал художник. Достал авторучку и пересел за письменный стол.
Беркутов вышел в зал. Аристархова сидела в кресле, закинув ногу на ногу, курила.
— Не жалаете ли коньячку, Дмитрий Константинович? — предложила она, улыбаясь.
— Нет, спасибо. Я за рулем.
— И что вы от всего отказываетесь, странный вы человек? — Она встала и грудью пошла на приступ «противника».
Дмитрий мысленно усмехнулся: «Ни фига у тебя, гражданочка, не получится. Дмитрий Беркутов защищен любовью такой женщины, рядом с которой ты выглядишь просто красивой бульварной девкой. Не более того. Так что, заканчивай свой цирк. Дохлый номер! Вот если бы ты ко мне подкатила эти вот штуки года полтора назад, то я бы неприменно выяснил из чего они сделаны. А сейчас, извини. Сейчас у меня „вместо сердца пламенный мотор“. Вот так примерно обстоят дела».
Она подошла к нему вплотную, с предыханием прошептала:
— Я вам нравлюсь?
— А для убитой горем вдовы вы выглядите совсем даже неплохо, — насмешливо проговорил Дмитрий.
Лицо её разом поскучнело, глаза потухли, губы закапризничали:
— Ах, не напоминайте мне об этом, а то я снова расплачусь. — И действительно, в её глазах уже заблестели слезы. Артистка! Определенно.
Аристархова была все в том же красивом платье, но только не совсем походила на безутешную вдову, а вернее, совсем не походила. Теперь перед Беркутовым стояла молодая цветущая женщина в зените своей красоты, которой всегда и во всем сопутствует в жизни удача. Она улыбалась улыбкой святой Магдалины до раскаяния, а свой великолепный бюст держала, как главное оружие в борьбе с жизненными неурядицами и катаклизмами. От неё пахло духами, вином и грехом.
— Дмитрий Константинович! — радостно воскликнула она. — А я отчего-то была уверена, что вы вернетесь, поэтому не стала снимать платье. Проходите, пожалуйста!
Ее самоуверенность больно кольнуло самолюбие Дмитрия. Он шагнул на территорию предполагаемого «противника», как на минное поле, понимая, что в любую секунду может так рвануть, что от его мужского достоинства и самообладания остануться лишь жалкие ошметья. В зале стоял накрытый стол, на котором среди всевозможных холодных закусок стояли несколько красочных бутылок, а за столом сидел этакий стареющий лев с пышной седеющей гривой — эталон мужественности и мужской красоты и с любопытством и некоторым чувством превосходства взирал на вошедшего. Взгляд этот Беркутову определенно не понравился. Если не сказать больше.
— Павел Александрович, разрешите вас познакомить с майором милиции Дмитрием Константиновичем Беркутовым. Он расследует самоубийство Михаила Киприяновича. Дмитрий Константинович, а это друг нашей семьи художник Шмыгов Павел Александрович, о котором я вам говорила, — представила мужчин Аристархова. Дмитрий отметил, что при последних словах Шмыгов бросил быстрый взгляд на хозяйку, и во взгляде этом читалось явное неудовольствие.
Художник встал, шагнул навстречу Беркутову, крепко пожал руку, проговорил красивым баритоном:
— Очень приятно!
— Взаимно.
Шмыгов сделал печальное лицо, сокрушенно вздохнул, развел руками.
— Надо же, какое несчастье! Кто бы мог подумать! Когда мне Мира Владимировна позвонила, то я, знаете ли, не поверил, подумал — глупый розыгрыш. От кого, от кого, а от Миши я никак этого не ожидал.
— Да, — в тон ему ответил Дмитрий. — А вы, стало быть, уже празднуете смерть Аристархова. Правильно. Раньше начнешь, раньше кончишь.
Лица Аристарховой и Шмыгова выразили растерянность. Они переглянулись, не понимая, о чем говорит майор.
— Ну, зачем же вы так, Дмитрий Константинович, — «празднуете»? — решила наконец обидеться красивая вдова. — Вы ведь сами видели, как я переживала смерть Михаила Киприяновича. Просто, решили его помянуть, несколько расслабиться. Что здесь такого плохого?
— Простите, Мира Владимировна, я, верно, не так выразился, — миролюбиво улыбнулся Беркутов. — Бога ради, простите!
— Присаживайтесь к столу, Дмитрий Константинович.
— Спасибо, Мира Владимировна, но вынужден отказаться. Только-что из-за стола. А вот с другом вашего семейства я бы с удовольствем побеседовал. — Беркутов повернулся к Шмыгову. — Вы не возражаете?
— Конечно же, какие могут быть вопросы, — охотно согласился тот.
— Тогда пройдемте в кабинет.
В кабинете все было по-прежнему. Не было лишь пустык бутылок и хрустального стакана, да створки окна на этот раз были плотно закрыты. Мужчины сели на небольшой кожаный диванчик у дальней стены. Закурили. Шмыгов сходил в зал принес пепельницу, поставил на диван между ними.
— Я весь внимания, Дмитрий Константинович.
— Вы давно знали покойного?
— Пять лет. Это ведь он помог организовать первую персональную выставку нашей нынешней знаменитости художника Стрельникова. С его легкой руки тот и пошел в гору. Н-да. На этой выставке мы и познакомились.
— Какие между вами были отношения?
— Самые теплые. Мы были друзьями. И я, не без основания, горжусь этим.
— А что за причины, заставили его это сделать?
— Ума не приложу! Для меня самого это большая загадка. Миша был не из тех, кто легко расстается с жизнью. Он был жизнелюбом. И я до сих пор не могу понять, что заставило это сделать. Мира говорит, что здесь было две пустых бутылки из-под водки. Возможно, белая горячка?
— Возможно. У него были враги?
— Конечно, как у всякого порядочного человека.
— Когда вы видели его в последний раз?
— С неделю назад. Я заходил к нему в офис.
— Вы не заметили никаких странностей в его поведении?
— Нет, абсолютно никаких странностей я не заметил. Он был, как всегда, доброжелателен, сдержан. Он таким был по характеру, — не очень разговорчивым.
— А каковы были его взаимоотношения с женой?
— С Мирой? По-моему, самые теплые. Он её любил и был ей благодарен, что она помогла ему заглушить боль утраты жены и сына. Вы в кусе?
— Да. Где вы были вчера вечером?
— В Доме ученых академгородка на открытии выставки все того же Стрельникова. Вначале на торжествах по случаю открытия, а затем, отметили это дело в ресторане. А что?
— Нет, ничего. Просто спросил. А какая у вас машина, Павел Александрович?
— Пятисотый «Мерседес». А это что, имеет какое-то значение для дела? — Красивые карие глаза Шмыгова стали колючими.
— Неужто картинами можно заработать на такую машину?
— Разумеется. Я известный художник-портретист. Мне заказывают портреты очень богатые люди, которые и платят соответственно.
— Ясно. Что ж, большое спасибо за информацию. — Беркутов открыл дипломат, достал бланк объяснения, протянул Шмыгову. — Будьте добры, напишите все, что говорили мне.
— Это необходимо?
— Конечно. Нам же надо будет скоро принимать решение.
— Хорошо, — сказал художник. Достал авторучку и пересел за письменный стол.
Беркутов вышел в зал. Аристархова сидела в кресле, закинув ногу на ногу, курила.
— Не жалаете ли коньячку, Дмитрий Константинович? — предложила она, улыбаясь.
— Нет, спасибо. Я за рулем.
— И что вы от всего отказываетесь, странный вы человек? — Она встала и грудью пошла на приступ «противника».
Дмитрий мысленно усмехнулся: «Ни фига у тебя, гражданочка, не получится. Дмитрий Беркутов защищен любовью такой женщины, рядом с которой ты выглядишь просто красивой бульварной девкой. Не более того. Так что, заканчивай свой цирк. Дохлый номер! Вот если бы ты ко мне подкатила эти вот штуки года полтора назад, то я бы неприменно выяснил из чего они сделаны. А сейчас, извини. Сейчас у меня „вместо сердца пламенный мотор“. Вот так примерно обстоят дела».
Она подошла к нему вплотную, с предыханием прошептала:
— Я вам нравлюсь?
— А для убитой горем вдовы вы выглядите совсем даже неплохо, — насмешливо проговорил Дмитрий.
Лицо её разом поскучнело, глаза потухли, губы закапризничали:
— Ах, не напоминайте мне об этом, а то я снова расплачусь. — И действительно, в её глазах уже заблестели слезы. Артистка! Определенно.
Глава шестая: Великая актриса.
Метрдотель ресторана Воскресенский Алексей Георгиевич, дежуривший вчера вечером, был выходной. Из вчерашней смены официантов также никого не было. Взяв у директора домашний адрес Воскресенского, Беркутов отправился к нему домой.
Воскресенский оказался рослым осанистым мужчиной лет сорока-сорока пяти, с красивым и подвижным лицом старого ловеласа — любимца женщин. Его осанка выдавала в нем бывшего военного или спортсмена, прошедшего школу современного менеджмента. Потому он, вместо прищелкивания каблуками, постоянно кланялся и улыбался. Едва взглянув на фотографию Аристархова, метрдотель тут же его признал.
— Я очень хорошо его помню. Кто он такой я, правда, не знаю, но, по всему, какой-то крупный бизнесмен.
— Отчего вы так решили?
— "Птицу видно по полету", — воздев глаза, продикламировал метрдотель народную мудрость. — Высоко летает.
— Он с кем-то здесь вчера встречался?
— Так он же прибыл на день рождения Ларисы Плитченко. Я их лично обслуживал в банкетном зале.
— А кто она такая?
— Народная артистка Советского Союза, — гордо проговорил Воскресенский. — Неужто не знаете?
Во взгляде его читался ни один только укор, но и сочувствие к убогому майору милиции, который не знает великую актрису.
— Ну, кто ж не знает Ларису Плитченко, — решил тут же реабилитироваться Дмитрий. Действительно, в Новосибирске не было, наверное, человека, кто бы не знал актрисы «Красного факела» Ларисы Плитченко, актрисы, которая могла бы украсить любую сцену любого театра. Ее участие в таких, ставших уже легендами, спектаклях, как «Барабанщица» и «Варшавская мелодия» сделали их не только лучшими в стране, но и великими, поднятыми поистине на космическую высоту.
— Вы не заметили, в каком настроении был этот коммерсант?
— Нет, ничего такого я не заметил. Мужчина, как мужчина.
— А как он вел себя за столом, с кем разговаривал?
— По-моему, он произносил тост. Да, точно. А об остальном говорить не берусь, не помню.
— А когда он покинул ресторан?
— Когда покинул?... — Воскресенский задумался, припоминая. — А знаете, довольно рано. Одним из первых. Не было ещё одиннадцати.
Беркутов записал объяснения метрдотеля и направился в театр, который располагался в двух шагах от ресторана. К его счастью, Ларису Ивановну Плитченко он нашел в кабинете главного режиссера театра.
— Здравствуйте! Прошу прощение за внезапное вторжение, но у меня дело, не теряпящее отлагательств, — проговорил Дмитрий, входя в кабинет. Он представился и протянул служебное удостоверение главному режиссеру, мужчине средних лет то ли кавказской, то ли еврейской внешности.
— А что случилось? — забеспокоился тот, изучив удостоверение и вернув его Беркутову.
— Ничего особенного. Просто мне необходимо побеседовать с Ларисой Ивановной.
— Вы хотите, чтобы я вас оставил?
— В принципе, мы могли бы побеседовать и в другом месте.
— Нет-нет, — замахал режиссер руками, вскакивая из-за стола. — Не извольте беспокоится. Беседуйте здесь сколько вам угодно. — Он быстро вышел из кабинета.
— Лариса Ивановна, разрешите прежде всего поздравить вас с днем рождения и пожелать вам всяческих жизненных благ и творческого долголетия! Я ваш давний и истинный поклонник.
— Спасибо! — улыбнулась актриса. И улыбка эта осветила не только лицо Плитченко, но и все вокруг. Глядя на нее, в сознании Дмитрия всплыли слова: «Да светиться имя твое!» Он уже заметил такую закономерность, что люди, которые не щадя себя, расходуют свою энергию на других, с годами становятся все красивее и красивее. Люди же, озабоченные лишь тем, как и где побольше для себя урвать под старость похожи на черта лысого или на Березовского. Определенно. Лариса Ивановна в свои семьдесят один была прекрасна!
— Как вы говорите вас зовут? — спросила она.
— Дмитрий Константинович.
— Что случилось, Дмитрий Константинович? Зачем я понадобилась уголовному розыску?
— Речь пойдет о вчерашнем вашем вечере в ресторане «Сибирь».
— А в чем дело? По-моему, вечер прошел очень хорошо, весело и пристойно. Никаких эксцессов и тому подобное.
— Скажите, вы знакомы с Аристарховым Михаилом Киприяновичем?
— Конечно. Ведь именно он организовал этот вечер в ресторане. Откуда сейчас у актрисы на это деньги. Я возражала, но Михаил Киприянович настоял. А что, с ним что-то случилось?
— Он погиб, Лариса Ивановна.
— Как так?! — растерялась и очень опечалилась Плитченко. — Вы хотите сказать, что его убили?
— Вот в этом я пытаюсь разобраться. Пока у нас больше оснований полагать, что он сам это сделал — выбросился из окна седьмого этажа.
Актриса с сомнением показала головой.
— С трудом в это верится. Даже, совсем не верится. Когда это случилось?
— Ночью. Где-то около двух часов. Вы вчера не заметили ничего необычного в его поведении.
— Да нет, не заметила. Вообще-то он человек довольно сдержанный, но был даже весел более обычного. Говорил тост стихами, как я поняла, собственного сочинения.
— Кто присутствовал на вечере?
— А для чего вам это?... Впрочем, это не мое дело. Было человек двадцать. Главный режиссер, актеры, мой давний друг и поклонник глава районной администрации Тропинин Эдуард Васильевич, Аристархов... Список приглашенных есть у нашего администратора. Да, был ещё художник Шмыгов Павел Алексадрович. Правда, он приехал довольно поздно уже к концу вечера.
Беркутов даже подскочил от неожиданности.
— Вы ничего не путаете, Лариса Ивановна?
Она усмехнулась.
— Вы хотите сказать, что у меня уже старческий склероз?
Дмитрий смутился.
— Извините... Но это так неожиданно. Мне Шмыгов ничего об этом не говорил.
— А вы с ним уже встречались?
— Да. Только-что. Он мне сказал, что был вчера на открытии выставки художникова Стрельникова. И только.
— Странно, — в задумчивости проговорила Лариса Ивановна. — Может быть он хотел скрыть ссору.
— Какую ссору?
— Наша актриса Марина Сергеевна Цветкова была свидетельницей безобразной ссоры между ними, после которой Михаил Киприянович и покинул вечер.
— Мне Шмыгов об этом также ничего не говорил. А из-за чего они поссорились?
— Вам об этом лучше поговорить с самой Мариной.
— Она в театре?
— Да. Вам её пригласить?
— Если вас не затруднит. А пока ещё пару вопросов, Лариса Ивановна.
— Да-да, пожалуйста.
— Шмыгов ушел из ресторана вместе с Аристарховым?
— Нет-нет. Он был до конца.
— А когда вечер закончился?
— В двенадцать. А вы, Дмитрий Константинович, каким-то образом связываете смерть Михаила Киприяновича с художником Шмыговым?
— Нет. У меня к этому пока нет оснований, Лариса Ивановна. Просто, восстанавливаю события, предшествовавшие самоубийству Аристархова. Только и всего.
Дмитрий записал объяснения Плитченко. Она прочла, расписалась и пошла за актрисой Цветковой.
Воскресенский оказался рослым осанистым мужчиной лет сорока-сорока пяти, с красивым и подвижным лицом старого ловеласа — любимца женщин. Его осанка выдавала в нем бывшего военного или спортсмена, прошедшего школу современного менеджмента. Потому он, вместо прищелкивания каблуками, постоянно кланялся и улыбался. Едва взглянув на фотографию Аристархова, метрдотель тут же его признал.
— Я очень хорошо его помню. Кто он такой я, правда, не знаю, но, по всему, какой-то крупный бизнесмен.
— Отчего вы так решили?
— "Птицу видно по полету", — воздев глаза, продикламировал метрдотель народную мудрость. — Высоко летает.
— Он с кем-то здесь вчера встречался?
— Так он же прибыл на день рождения Ларисы Плитченко. Я их лично обслуживал в банкетном зале.
— А кто она такая?
— Народная артистка Советского Союза, — гордо проговорил Воскресенский. — Неужто не знаете?
Во взгляде его читался ни один только укор, но и сочувствие к убогому майору милиции, который не знает великую актрису.
— Ну, кто ж не знает Ларису Плитченко, — решил тут же реабилитироваться Дмитрий. Действительно, в Новосибирске не было, наверное, человека, кто бы не знал актрисы «Красного факела» Ларисы Плитченко, актрисы, которая могла бы украсить любую сцену любого театра. Ее участие в таких, ставших уже легендами, спектаклях, как «Барабанщица» и «Варшавская мелодия» сделали их не только лучшими в стране, но и великими, поднятыми поистине на космическую высоту.
— Вы не заметили, в каком настроении был этот коммерсант?
— Нет, ничего такого я не заметил. Мужчина, как мужчина.
— А как он вел себя за столом, с кем разговаривал?
— По-моему, он произносил тост. Да, точно. А об остальном говорить не берусь, не помню.
— А когда он покинул ресторан?
— Когда покинул?... — Воскресенский задумался, припоминая. — А знаете, довольно рано. Одним из первых. Не было ещё одиннадцати.
Беркутов записал объяснения метрдотеля и направился в театр, который располагался в двух шагах от ресторана. К его счастью, Ларису Ивановну Плитченко он нашел в кабинете главного режиссера театра.
— Здравствуйте! Прошу прощение за внезапное вторжение, но у меня дело, не теряпящее отлагательств, — проговорил Дмитрий, входя в кабинет. Он представился и протянул служебное удостоверение главному режиссеру, мужчине средних лет то ли кавказской, то ли еврейской внешности.
— А что случилось? — забеспокоился тот, изучив удостоверение и вернув его Беркутову.
— Ничего особенного. Просто мне необходимо побеседовать с Ларисой Ивановной.
— Вы хотите, чтобы я вас оставил?
— В принципе, мы могли бы побеседовать и в другом месте.
— Нет-нет, — замахал режиссер руками, вскакивая из-за стола. — Не извольте беспокоится. Беседуйте здесь сколько вам угодно. — Он быстро вышел из кабинета.
— Лариса Ивановна, разрешите прежде всего поздравить вас с днем рождения и пожелать вам всяческих жизненных благ и творческого долголетия! Я ваш давний и истинный поклонник.
— Спасибо! — улыбнулась актриса. И улыбка эта осветила не только лицо Плитченко, но и все вокруг. Глядя на нее, в сознании Дмитрия всплыли слова: «Да светиться имя твое!» Он уже заметил такую закономерность, что люди, которые не щадя себя, расходуют свою энергию на других, с годами становятся все красивее и красивее. Люди же, озабоченные лишь тем, как и где побольше для себя урвать под старость похожи на черта лысого или на Березовского. Определенно. Лариса Ивановна в свои семьдесят один была прекрасна!
— Как вы говорите вас зовут? — спросила она.
— Дмитрий Константинович.
— Что случилось, Дмитрий Константинович? Зачем я понадобилась уголовному розыску?
— Речь пойдет о вчерашнем вашем вечере в ресторане «Сибирь».
— А в чем дело? По-моему, вечер прошел очень хорошо, весело и пристойно. Никаких эксцессов и тому подобное.
— Скажите, вы знакомы с Аристарховым Михаилом Киприяновичем?
— Конечно. Ведь именно он организовал этот вечер в ресторане. Откуда сейчас у актрисы на это деньги. Я возражала, но Михаил Киприянович настоял. А что, с ним что-то случилось?
— Он погиб, Лариса Ивановна.
— Как так?! — растерялась и очень опечалилась Плитченко. — Вы хотите сказать, что его убили?
— Вот в этом я пытаюсь разобраться. Пока у нас больше оснований полагать, что он сам это сделал — выбросился из окна седьмого этажа.
Актриса с сомнением показала головой.
— С трудом в это верится. Даже, совсем не верится. Когда это случилось?
— Ночью. Где-то около двух часов. Вы вчера не заметили ничего необычного в его поведении.
— Да нет, не заметила. Вообще-то он человек довольно сдержанный, но был даже весел более обычного. Говорил тост стихами, как я поняла, собственного сочинения.
— Кто присутствовал на вечере?
— А для чего вам это?... Впрочем, это не мое дело. Было человек двадцать. Главный режиссер, актеры, мой давний друг и поклонник глава районной администрации Тропинин Эдуард Васильевич, Аристархов... Список приглашенных есть у нашего администратора. Да, был ещё художник Шмыгов Павел Алексадрович. Правда, он приехал довольно поздно уже к концу вечера.
Беркутов даже подскочил от неожиданности.
— Вы ничего не путаете, Лариса Ивановна?
Она усмехнулась.
— Вы хотите сказать, что у меня уже старческий склероз?
Дмитрий смутился.
— Извините... Но это так неожиданно. Мне Шмыгов ничего об этом не говорил.
— А вы с ним уже встречались?
— Да. Только-что. Он мне сказал, что был вчера на открытии выставки художникова Стрельникова. И только.
— Странно, — в задумчивости проговорила Лариса Ивановна. — Может быть он хотел скрыть ссору.
— Какую ссору?
— Наша актриса Марина Сергеевна Цветкова была свидетельницей безобразной ссоры между ними, после которой Михаил Киприянович и покинул вечер.
— Мне Шмыгов об этом также ничего не говорил. А из-за чего они поссорились?
— Вам об этом лучше поговорить с самой Мариной.
— Она в театре?
— Да. Вам её пригласить?
— Если вас не затруднит. А пока ещё пару вопросов, Лариса Ивановна.
— Да-да, пожалуйста.
— Шмыгов ушел из ресторана вместе с Аристарховым?
— Нет-нет. Он был до конца.
— А когда вечер закончился?
— В двенадцать. А вы, Дмитрий Константинович, каким-то образом связываете смерть Михаила Киприяновича с художником Шмыговым?
— Нет. У меня к этому пока нет оснований, Лариса Ивановна. Просто, восстанавливаю события, предшествовавшие самоубийству Аристархова. Только и всего.
Дмитрий записал объяснения Плитченко. Она прочла, расписалась и пошла за актрисой Цветковой.
Глава седьмая: Новые обстоятельства.
Марина Сергеевна Цветкова оказалась худенькой небольшого росточка женщиной средних лет с бледным анемичным лицом и большими тревожными глазами. Вероятно, она в театре исполняет роли травести. Короткая стрижка усиливала её сходство с подростком. Дмитрий постарался вспомнить, когда последний раз был в театре, но, к своему стыду, вспомнить не смог. И тут же решил в ближайшие выходные сводить свою Светлану в драмтеатр.
Цветкова робко поздоровалась и остановилась у порога.
— Проходите, Марина Сергеевна. Присаживайтесь. — Беркутов указал на стул за приставным столом.
Актриса прошла к столу, села, выжидательно взглянула на Дмитрия.
— Вы рассказывали Плитченко, что были свидетельницей ссоры между Аристарховым и Шмыговым. Это так?
— Да, — коротко кивнула она.
— Расскажите об этом поподробнее.
— Мне сейчас Лариса Ивановна сказала, что Михаил Киприянович... умер? Это правда?
— Да, он покончил с собой.
— Жаль, — печально проговорила актриса. — Он был очень хорошим человеком.
— А вы что, были близко с ним знакомы?
— Нет, но хорошего человека и так видно.
— И все же, что же произошло между Аристарховым и Шмыговым, Марина Сергеевна?
— Ах, да, — спохватилась она. — Извините!... Начало ссоры я не видела. Я была в туалетной комнате, а когда вышла то в тамбуре увидела Михаила Киприяновича и Шмыгова. Оба были сильно возбуждены.
— Отчего вы так решили?
— Но это было сразу видно. Михаил Киприянович размахивал руками и кричал: «Как ты мог?!» Шмыгов пытался его успокоить, говорил: «Миша, ты неправ. Это чья-то злая шутка». Тогда Аристархов воскликнул: «Негодяй!», и ударил Шмыгова по лицу. На это тот сказал: «Скотина! Ты ещё об этом пожалеешь!» Михаил Киприянович бросился на него с кулаками. И в это время в тамбур вошел Олег Николаевич Пригода и оттащил Аристархова от художника.
— А кто он такой?
— Пригода?
— Да.
— Театральный критик. В последние годы стал известным писателем — пишет пьесы, детективы.
— Ясно. И что же было дальше?
— Пригода и Аристархов ушли. Больше я их в этот вечер не видела.
— А Шмыгов?
— Он вернулся к столу и был до конца вечера.
Беркутов покинул театр в половине шестого. Он решил, не откладывая в долгий ящик, узнать адрес и телефон театрального критика Пригоды и договориться с ним о встрече. Может быть он прольет свет на суть конфликта между Аристарховым и Шмыговым. Почему все-же художник скрыл, что виделся с бизнесменом вчера вечером. Испугался? Чего? Как говориться, — чем дальше в лес, тем больше дров. Неужели Аристархов свел счеты с жизнью из-за элементарной семейной драмы? Это на него не похоже. Но пока все говорит именно в пользу этой версии. Ведь именно Шмыгов познакомил Миру Владимировну с Аристарховым. А что если между художником и этой новоявленной Минервой уже были определенные, тасазать, отношения? Это возможно? Конечно, что за вопрос. А почему бы этим отношениям не продолжится и после её замужества? Аристархов каким-то образом узнает об этой связи. Отсюда и его ссора со Шмаговым в ресторане, пощечина и все остальное. Если это так, то следовало бы её выбросить в окно. Это было бы справедливо. Определенно.
Он зашел к Колесову. Его друг сидел за столом и что-то сосредоточено писал. Оторвавшись от бумаги и увидев Дмитрия, сказал равнодушно:
— А, это ты, — и вновь продолжил свое занятие.
Подобное поведение друга Беркутову очень не понравилось и он решил его проучить.
— А все-таки, Сережа, ты свинтус! — проговорил «возмущенно». — До чего же ты довел бедную женщину?
Колесов откинулся на спинку стула, удивленно захлопал ресницами.
— Какую женщину?!
— Ты мне тут давай не придуривайся! Не разыгрывай удивление, понимаешь! Отелло гребанный! До чего ж ты, позорник, докатился, а?! Никак не ожидал от тебя подобного свинства!
— Да в чем дело?! — вконец растерялся Сергей. — Может, ты объяснишь, наконец.
— Только не надо ля-ля, господин подполковник! Не надо! Твое безобразное поведение ещё будет предметом разговора у руководства. Это я тебе клятвенно обещаю. Ишь ты жук какой! Думаешь, что все твои трюкачества просто так сойдут тебе с рук. Не надейся! Понял?
— Да что случилось! — Колесов был уже в панике.
— А знаешь ли ты, друг мой ситный , что Ленка написала заявление о разводе?
Колесов добродушно рассмеялся.
— Да пошел ты со своими приколами. Иди, дурачь кого-нибудь другого.
— Так ты что, мне не веришь?! — нарисовал Дмитрий на лице удивление.
— Ни единому слову.
— Ты ж её этим Валовиком довел до белого каления! Вконец замордовал!
О завотделе Валовике — непосредственном начальнике жены Колесова, который якобы воспылал страстью к его Елене и не давал ей прохода, пожаловался Дмитрию недавно сам Колесов. Но сейчас Беркутов был уверен, что его друг напрочь забыл об этом разговоре. Так и случилось. Лицо Сергея в одно мгновение стало потерянным и несчастным.
— Кто тебе сказал о Валовике? Ленка?
— А то кто же? Может быть он мне во сне приснился? Нет, Сережа, бессовестный ты все же человек!
Колесов вскочил из-за стола, забегал по кабинету. Сжав кулаки, остановился перед Дмитрием и тоном, не обещавшим ничего хорошего, спросил:
— Где ты её видел?
— Где-где. У нас сидит, плачет, заявление на развод пишет. Светка было попыталась её отговорить, что все ты делаешь из-за любви к ней и все такое. Но она ни в какую. «Это, — говорит, — не любовь, а патология. Ему лечиться надо». И я с ней полностью согласен. Ты, Сережа, шизанулся уже на своей ревности. Определенно.
— Ну надо же! — сокрушенно развел руками несчастный Колесов, садясь за стол. — Что же она мне ничего?!... Да я, вроде, с этим Валовиком не очень-то. Так, спрошу иногда как, мол, его здоровье. И все. Что же теперь делать?
— Пасть на колени, просить прощения. Другой альтернативы я для тебя не вижу.
— Точно! — ухватился Сергей за эту мысль, хватая телефонную трубку. Набрал номер. Голос его стал умильно ласковым: — Леночка, ты уже дома?... Ты в суде была?... Как? А разве...он бросил подозрительный взгляд на друга, начиная догадываться, что вновь стал жертвой его очередного розыгрша. — Ты Диму сегодня видела?... А Светлану?... Ясно... Да нет, ничего особенного. А про Валовика ты им ничего не говорила?... Да все нормально. С чего ты взяла. Через часок приду. Разберусь тут кое с кем, и приду. Целую!
Цветкова робко поздоровалась и остановилась у порога.
— Проходите, Марина Сергеевна. Присаживайтесь. — Беркутов указал на стул за приставным столом.
Актриса прошла к столу, села, выжидательно взглянула на Дмитрия.
— Вы рассказывали Плитченко, что были свидетельницей ссоры между Аристарховым и Шмыговым. Это так?
— Да, — коротко кивнула она.
— Расскажите об этом поподробнее.
— Мне сейчас Лариса Ивановна сказала, что Михаил Киприянович... умер? Это правда?
— Да, он покончил с собой.
— Жаль, — печально проговорила актриса. — Он был очень хорошим человеком.
— А вы что, были близко с ним знакомы?
— Нет, но хорошего человека и так видно.
— И все же, что же произошло между Аристарховым и Шмыговым, Марина Сергеевна?
— Ах, да, — спохватилась она. — Извините!... Начало ссоры я не видела. Я была в туалетной комнате, а когда вышла то в тамбуре увидела Михаила Киприяновича и Шмыгова. Оба были сильно возбуждены.
— Отчего вы так решили?
— Но это было сразу видно. Михаил Киприянович размахивал руками и кричал: «Как ты мог?!» Шмыгов пытался его успокоить, говорил: «Миша, ты неправ. Это чья-то злая шутка». Тогда Аристархов воскликнул: «Негодяй!», и ударил Шмыгова по лицу. На это тот сказал: «Скотина! Ты ещё об этом пожалеешь!» Михаил Киприянович бросился на него с кулаками. И в это время в тамбур вошел Олег Николаевич Пригода и оттащил Аристархова от художника.
— А кто он такой?
— Пригода?
— Да.
— Театральный критик. В последние годы стал известным писателем — пишет пьесы, детективы.
— Ясно. И что же было дальше?
— Пригода и Аристархов ушли. Больше я их в этот вечер не видела.
— А Шмыгов?
— Он вернулся к столу и был до конца вечера.
Беркутов покинул театр в половине шестого. Он решил, не откладывая в долгий ящик, узнать адрес и телефон театрального критика Пригоды и договориться с ним о встрече. Может быть он прольет свет на суть конфликта между Аристарховым и Шмыговым. Почему все-же художник скрыл, что виделся с бизнесменом вчера вечером. Испугался? Чего? Как говориться, — чем дальше в лес, тем больше дров. Неужели Аристархов свел счеты с жизнью из-за элементарной семейной драмы? Это на него не похоже. Но пока все говорит именно в пользу этой версии. Ведь именно Шмыгов познакомил Миру Владимировну с Аристарховым. А что если между художником и этой новоявленной Минервой уже были определенные, тасазать, отношения? Это возможно? Конечно, что за вопрос. А почему бы этим отношениям не продолжится и после её замужества? Аристархов каким-то образом узнает об этой связи. Отсюда и его ссора со Шмаговым в ресторане, пощечина и все остальное. Если это так, то следовало бы её выбросить в окно. Это было бы справедливо. Определенно.
Он зашел к Колесову. Его друг сидел за столом и что-то сосредоточено писал. Оторвавшись от бумаги и увидев Дмитрия, сказал равнодушно:
— А, это ты, — и вновь продолжил свое занятие.
Подобное поведение друга Беркутову очень не понравилось и он решил его проучить.
— А все-таки, Сережа, ты свинтус! — проговорил «возмущенно». — До чего же ты довел бедную женщину?
Колесов откинулся на спинку стула, удивленно захлопал ресницами.
— Какую женщину?!
— Ты мне тут давай не придуривайся! Не разыгрывай удивление, понимаешь! Отелло гребанный! До чего ж ты, позорник, докатился, а?! Никак не ожидал от тебя подобного свинства!
— Да в чем дело?! — вконец растерялся Сергей. — Может, ты объяснишь, наконец.
— Только не надо ля-ля, господин подполковник! Не надо! Твое безобразное поведение ещё будет предметом разговора у руководства. Это я тебе клятвенно обещаю. Ишь ты жук какой! Думаешь, что все твои трюкачества просто так сойдут тебе с рук. Не надейся! Понял?
— Да что случилось! — Колесов был уже в панике.
— А знаешь ли ты, друг мой ситный , что Ленка написала заявление о разводе?
Колесов добродушно рассмеялся.
— Да пошел ты со своими приколами. Иди, дурачь кого-нибудь другого.
— Так ты что, мне не веришь?! — нарисовал Дмитрий на лице удивление.
— Ни единому слову.
— Ты ж её этим Валовиком довел до белого каления! Вконец замордовал!
О завотделе Валовике — непосредственном начальнике жены Колесова, который якобы воспылал страстью к его Елене и не давал ей прохода, пожаловался Дмитрию недавно сам Колесов. Но сейчас Беркутов был уверен, что его друг напрочь забыл об этом разговоре. Так и случилось. Лицо Сергея в одно мгновение стало потерянным и несчастным.
— Кто тебе сказал о Валовике? Ленка?
— А то кто же? Может быть он мне во сне приснился? Нет, Сережа, бессовестный ты все же человек!
Колесов вскочил из-за стола, забегал по кабинету. Сжав кулаки, остановился перед Дмитрием и тоном, не обещавшим ничего хорошего, спросил:
— Где ты её видел?
— Где-где. У нас сидит, плачет, заявление на развод пишет. Светка было попыталась её отговорить, что все ты делаешь из-за любви к ней и все такое. Но она ни в какую. «Это, — говорит, — не любовь, а патология. Ему лечиться надо». И я с ней полностью согласен. Ты, Сережа, шизанулся уже на своей ревности. Определенно.
— Ну надо же! — сокрушенно развел руками несчастный Колесов, садясь за стол. — Что же она мне ничего?!... Да я, вроде, с этим Валовиком не очень-то. Так, спрошу иногда как, мол, его здоровье. И все. Что же теперь делать?
— Пасть на колени, просить прощения. Другой альтернативы я для тебя не вижу.
— Точно! — ухватился Сергей за эту мысль, хватая телефонную трубку. Набрал номер. Голос его стал умильно ласковым: — Леночка, ты уже дома?... Ты в суде была?... Как? А разве...он бросил подозрительный взгляд на друга, начиная догадываться, что вновь стал жертвой его очередного розыгрша. — Ты Диму сегодня видела?... А Светлану?... Ясно... Да нет, ничего особенного. А про Валовика ты им ничего не говорила?... Да все нормально. С чего ты взяла. Через часок приду. Разберусь тут кое с кем, и приду. Целую!