Константинов Владимир. Жертва мистификации

   — Так-то оно так. Но вот где достать денег? — вконец опечалился Коретников.
   Беркутов невольно усмехнулся. Коретников был таким же легковерным и доверчивым, как его лучший друг Сережа Колесов, — клевал на голый крючок.
   «А ведь он сдуру позвонит ей. Точняк, — подумал Дмитрий. Но тут же себя успокоил: — Скажу, что она к нему охладела за это время».
   Из подъезда, легок на помине, вышел Колесов. Раскинув руки, потянулся, посетовал:
   — Ну и втянул ты меня, Дима, в это дело. Эта Швец заставила выслушать всю историю своей жизни. Вдобавок опоила чаем с вареньем и рогаликами.
   — Зато на обед тратиться не надо, — возразил Беркутов. — По делу она сказала что-нибудь новенького?
   — Нет. Где-то в шестом часу её разбудила спаниель — запросилась на улицу. Она оделась, вышла и сразу же увидела труп Аристархова. Поднялась к себе и позвонила в милицию. Затем поднялась в тридцать вторую и сообщила о случившемся его жене. Да, Швец отметила, что когда Аристархова открыла ей дверь, то выглядела очень встревоженной, а узнав о смерти мужа потеряла сознание.
   — И это все?
   — Да, чуть не забыл. Она говорила, что на этой вот скамейке допоздна бесчинствовала подвыпившая молодежь.
   — Что значит — «бесчинствовала»?
   — Распевали, якобы, песни, что-то кричали.
   — И до какого времени все это продолжалось?
   — Она точно сказать не может, но примерно до часу ночи.
   — Да, тоже самое говорят многие жильцы этого и соседнего подъездов, — подтвердил подошедший во время разговора участковый Забродин.
   — Кроме этого, вам что-то ещё удалось выяснить, Павел Ефимович? — спросил Дмитрий.
   — Да. Жительница тридцать шестой квартиры Балухтина Варвара Сергеевна сказала, что в половине третьего от подъезда отъехала какая-то машина.
   — Она это слышала или видела?
   — Поначалу услышала, как заработал мотор. Затем выглянула и увидела, что от подъезда отъехал джип.
   — Какой марки?
   — Она точно сказать не может, но какой-то большой типа «Лэнд Крузер».
   — Он отъехал непоредственно от подъезда или со стоянки?
   — От подъезда.
   — А когда на скамейке веселилась молодежь этот джип стоял у подъезда?
   — Жильцы о нем вроде ничего не говорят, — ответил участковый.
   — А вы их спрашивали?
   Забродин смутился.
   — Нет, специально не спрашивал. Но никто о нем ничего не говорит.
   — Ясно. Может быть Балтухина говорила — кому из жителей подъезда этот джип принадлежит?
   — Она утверждает, что никому.
   — Тогда возможно на нем к кому-то приезжали в гости. Вы это выясняли?
   — Выше тридцать шестой квартиры спрашивал. Ответ отрицательный. А ниже... Постеснялся беспокоить людей второй раз. Вы ведь знаете, товарищ майор, какой здесь контингент.
   — Ладно, потом решим, стоит ли их беспокоить.
   К ним подошел Бушков. Однако, ничего нового к уже известному добавить не мог.
   — Что ж, подождем последнего члена нашей могучей кучки, — сказал Дмитрий. — Может, он принесет нам чего-нибудь новенького.
   Следователь и судебно-медицинский эксперт наконец завершили осмотр. Подошли к группе оперативников. Труп погрузили на грузовик и увезли.
   — Смерть наступила около чатырех часов назад, — сообщил Игорь Олегов.
   Беркутов посмотрел на часы.
   — Значит, где-то в районе двух-трех часов?
   — Выходит, что так. А что говорят сидетели?
   — К сожалению, никто из них не видел, как он это сделал, — ответил Дмитрий.
   — А с его женой беседовали?
   — Да. — Беркутов рассказал о содержании объяснений Аристарховой.
   — Все ясно, — заключил следователь. — Типичный случай самоубийства.
   — С вашим опытом, вам виднее, — смиренно заметил Дмитрий, чем вновь вызвал краску на лицо следователя. — Осталось только узнать, почему после двух бутылок водки его обуяла страсть к ночным полетам?
   — А? Да-да, конечно, — тут же согласился Олегов.
   Наконец, появился Борис Щерба. Достал из папки несколько листов с объяснениями, протянул следователю. Пояснил:
   — Здесь, значит, такое дело. Свидетель Валерий Семенович Кулик из дома напротив пояснил, что в два часа к этому подъезду подъехал джип то ли «Чероки», то ли «Мерседес». Из него вышли двое мужчин и зашли в подъезд.
   — Ну и что? — спросил следователь.
   — Нет, ничего, — смутился оперуполномоченный. — Просто, я взял объяснение. Может, пригодится. А ещё ряд свидетелей говорят, что на этой вот скамейке до часа ночи гуляла молодежь. Я тоже это записал.
   — Все это несущественно, — заключил следователь, пряча объяснения в дипломат, — и к нашему самоубийству никакого отношения не имеет.
   — К вашему определенно не имеет, — не упустил Беркутов случая подколоть следователя.
   Тот сделал вид, что не расслышал слов майора. Посмотрел на часы. Обрадованно сообщил:
   — Время дежурства закончилось. — Он вновь раскрыл дипломат, достал протокол осмотра места происшествия, постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы, объясниния, перереданные ему Щербой, скрепил все канцелярской иголкой и торжественно вручил участковому. — Отдадите в дежурную часть своего отдела для передачи в прокуратуру Центрального района.
   — Хорошо, — ответил Забродин, беря бумаги.
   — До свидания! — И следователь бодро запрыгал прочь.
   — Этот сопляк плохо кончит, — проговорил Беркутов, глядя ему вслед. — Определенно.
   С ним все молча согласились. Следователь никому не понравился. Верхогляд. Балаболка. Неужели в прокуратуре тоже напряженка с кадрами, что таких вот стали брать?
   — А у нас с вами, господа менты, дежурство, стало быть, продолжается, — заключил Дмитрий, обведя взглядом маленький, но дружный коллектив. — Кроме, естественно, господина подполковника. Оне могут отправляться к своим оладушкам, приготовленным замечательной женщиной и отменной красавицей Леной Колесовой. Очень он, парни, любит эти самые оладушки по утрам. И мы не можем, не имеем морального права лишать господина подполковника такого удовольствия.
   — Ну, замолол, — добродушно пробурчал Сергей, вызвав смех присутствующих.
   — И что самое печальное, ребята, в наших отношениях с господином подполковником, это то, что все мои благие намерения, наталкиваются на бетонную стену непонимания.
   Все, в том числе подполковник Колесов, слушая треп Беркутова, улыбались. Слишком хорошо Сергей знал своего друга, чтобы обижаться на его приколы. Были, конечно, моменты, когда Диме изменяло чувство меры. Были. Но сейчас не тот случай.
   — На сегодня я отказываюсь от оладушек, — проговорил он, смеясь. — Я с вами, ребята! Так и быть, положу на алтарь общего дела свой, положенный мне по закону, отгул.
   — Это поступок не мальчика, но мужа. Только, Сережа, хорошенько подумай, — нужна ли тебе такая жертва?
   — Я подумал, — серьезно ответил Колесов.
   — В таком случае, я теперь уверен, что с твоей помощью мы обязательно раскроем тайну этого странного самоубийства, лежащего пока на глубоком дне. Тебе предстоит выяснить — живы ли родители Аристархова, есть ли у него братья, сестры и иные родственники, с которыми он поддерживал связь и, по возможности, взять с них объяснения. А вам, Павел Ефимович, — обратился Беркутов к участковому, — надо все же выяснить все об этом джипе. К кому из жильцов приезжали те двое мужчин?
   — Я забыл сказать, товарищ майор, что в двадцать шестой и тридцать четвертой квартире никого не оказалось. Возможно, кто-то из них и уехал на джипе.
   — Вот я и говорю — надо выяснить. Мира Владимировна до замужества работала искусствоведом в картинной галерее и преподавала в художественном училище. Надо побывать там и потолковать с работниками о самой Аристарховой, круге её знакомых, подруг, о её взаимоотношениях с мужем. Этим у нас займется Борис Иванович.
   Щерба молча кивнул.
   — А ты, Вадим Александрович, — обратился Дмитрий к Бушкову, — выяснишь кому из следователей прокуратуры Центрального района будет поручена проверка и окажешь ему посильную помощь.
   — Ясно, — криво усмехнулся Бушков, понимая, что его попросту отстраняют от этого дела. «Вот так всегда, — подумал он, — стоит сказать правду, как сразу же становишься неугоден. А из чего, спрашивается, весь этот сыр-бор? Кому-то надоело жить и он решил свести счеты с жизнью. Эка невидаль! Носятся с этими новыми русскими, как с писанной торбой, понагнали оперативников, когда и один участковый бы вполне справился».
   — А я, с вашего разрешения, займусь сослуживцами Аристархова. «По коням», господа офицеры! — торжественно закончил Беркутов.
   Уже зависшее на безоблачном небе молодое солнце было радостным и ослепительно оптимистичным. Оно обещало людям жару и все, связанные с ней, неприятности.

Глава четвертая: Сослуживцы.

   Все, кто был знаком с Дмитрием Беркутовым, считали, что этому неистощимому на выдумки и приколы оптимисту легко и весело живется на родной планетке с симпатичным названием «Земля», что у него никогда не было и не может быть никаких проблем. Да и планета не сама по себе крутиться, а ей придают движение отталкиваясь уверенными ногами от её поверхности такие мужики, как Беркутов. Все остальные бегут уже по инерции. И лишь сам Беркутов, да еще, может быть, его закадычные друзья Сережа Колесов и Юра Дронов, не разделяли общего мнения. Оптимизм — это хорошо, но и он порой не выдерживал, и тогда небо становилось с овчинку, с детское одеяльце, сшитое когда-то мамой из ярких радужных лоскутков, а солнечный диск казался ослепительно черным. Так было, когда его несправедливо выперли из милиции из-за какой-то сволочи, обвинив во всех смертных грехах, так было и позже. Но в последние полтора года ему явно везло в жизни. Во-первых, он наконец нашел именно ту, кого искал всю свою сознательную жизнь, свою Светлану, прекраснее и замечательнее которой, нет и не может быть ни одной женщины на всем белом свете. От своей необыкновенной любви он уже не был желчным и мрачным тираном для своих знакомых и сослуживцев, а стал просто добродушным безобидным малым. А если кто ещё обижался на его шутки, то это были исключительно ханжи и дебилы, которым так и надо. Во-вторых, его востановили в родной ментовке, да ещё с повышением в должности, а затем и в звании. Словом, все складывалось путем. За самоубийство Аристархова он взялся с большой неохотой. Не лежала у него душа к подобным делам, хоть тресни. Он заранее знал, что будет здесь много грязи, фальши, низости, откровенного предательства и тэдэ, и тэпэ, то-есть всего того, чего он терпеть не мог. Но работу, как и любимую жену, не выбирают. Она падает к вам на голову с «неба» в виде указания начальства. А мент, он же человек подневольный. В том-то и дело.
   Что же все-таки заставило Аристархова свести счеты с жизнью? Это должна быть очень веская причина. Определенно. Он не выглядел слабаком, чтобы выбрасываться из окна по пустякам. Версию несчастной любви и вероломства жены он отбросил. Значит, надо искать причину на стороне. Почему он так поздно явился домой? Где был, с кем встречался?
   Беркутов посмотрел на часы. Половина восьмого. А контора фирмы Аристархова «Гарантия» работала с девяти. До девяти можно ещё позавтракать и с полчасика покимарить. И он направил своего «Мутанта» домой.
   Светлана, увидев его, радостно засветилась, обняла, поцеловала, будто сто лет не виделись. При виде жены у Дмитрия тут же улучшилось настроение. Как же ему крупно повезло в жизни, что он её встретил. Правда, пока законных оснований называть Светлану женой у него не было. Если бы какой-нибудь следователь записывал в протокол его анкетные данные, то в лучшем случае написал бы: «Находится в фактических брачных отношениях с гражданкой Бехтеревой С.Н.», а то и просто: «сожительствует». Как-то у них все не получается узаконить отношения.
   — Что-то серьезное произошло? — спросила Светлана с тревогой в голосе.
   Женская любознательность не знает границ. Все то им надо знать. Если женщина не стремиться быть в курсе всех событий, то это уже не женщина. Определенно.
   — Ничего особенного. Самоубийство, — ответил Беркутов.
   — Ничего себе — «ничего особенного»! Как ты можешь так говорить?! Это же какое горе родным, близким!
   — Мы к этому привыкли. Для нас это работа.
   — Врешь ты все, Дима. К этому невозможно привыкнуть.
   — Может быть ты и права. Но только если бы мы каждую смерть принимали близко к сердцу, то никаких бы нервов не хватило. И хватит мне тут, понимаешь, зубы заговаривать. Скажи — ты собираешься кормить мужа?
   — Ну конечно же. Иди мой руки.
   Когда Дмитрий побрился, умылся и сел за стол, Светлана выставила перед ним бокал молока и тарелку с горой чебуреков. Они были румынными, с пылу, с жару.
   — У меня нет слов! Когда ты успела?! — удивился он.
   Она рассмеялась, довольная произведенным эффектом.
   — А я чувствовала, что ты заедешь позавтракать. Вот и постаралась. Надо тебя немного откормить, а то совсем дошел — кожа да кости.
   — Нет, ты неправа. Я ещё очень даже иго-го! — Он согнул руку в локте. — Вот, пощупай.
   — Да ладно тебе, — рассмеялась Светлана. — Верю, верю!
   — Нет, ты все же пощупай! — настаивал он. — Потому, как считаю твои слова дискредитацией своей личности.
   Она пощупала, шутливо воскликнула:
   — Ну надо же! Никогда бы не подумала!
   — Так ты ещё и думаешь?! Ну, ты, блин, даешь. Ты меня все больше удивляешь. Каждый день что-нибудь новенькое, неожиданное.
   — Ешь, балаболка!
   — Слушай, Свет, а когда мы с тобой узаконим, так сказать, наши отношения?
   — А разве нам так плохо вместе? — вопросом ответила она.
   — Нет, и так, конечно, хорошо. Но штамп в паспорте придает уверенности. Согласись?
   — Ничего он не придает. Пустая формальность — и только. Уверенности придет любовь. Ты меня любишь?
   — Любишь. А ты меня?
   — Тоже — любишь. И запомни, Димочка, раз и навсегда — я тебя никогда и ни за что не разлюблю, чтобы не случилось. Понял?
   — А что может случиться?
   — Да нет, я просто. Мало ли, — отчего-то смутилась Светлана.
   — И я тебя — никогда. А тебе не пора в школу?
   — Нет. У меня сегодня третий и четвертый уроки. Да ешь ты, наконец. А то подумаю, что тебя уже кто-то накормил и сильно обижусь.
   Больше Дмитрий не отвлекался на разговоры, и принялся за чебуреки.
   * * *
   В девять ноль пять Беркутов уже стоял в офисе фирмы Аристархова и протягивал молодому, но большому менту с туповатым равнодушным лицом служебное удостоверение. Он был таким большим, что Дмитрию приходилось задирать голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Впрочем, ничего там интересного он не увидел. Глаза его были девственно непорочны и пусты. Похоже, он решил начать жизнь с чистого листа. На поясе у парня висела резиновая дубинка, а на груди — автомат. Серьезная охрана.
   Внимательно изучив удостовернеие Дмитрия, парень сверил фото с оригиналом, отдал честь и проговорил равнодушно:
   — Проходите.
   — У вас где находится кабинет Аристархова?
   — Второй этаж. Двести одиннадцатая комната.
   В приемной молоденькая секретарша, этакая голенастая птаха с большими тревожными глазами, что-то наяривала на компьютере. Она лишь испуганно взглянула на Беркутова и продолжила свое занятие.
   «Странно, а чего это она боиться?» — подумал Дмитрий.
   — Здравствуй, красавица! — радушно приветствовал он секретаршу. — Я из налоговой полиции.
   Беркутов был уверен, что в фирме о смерти шефа ничего не знают, а потому решил действовать под прикрытием налоговой полиции. Узнав о смерти, люди замкнуться и вытащить из них правду, будет также трудно, как одолжить денег взаймы.
   При словах «налоговая полиция» птаха ещё больше напугалась, раскрыла свой «клювик» и долго не могла ничего «прочирикать».
   — Здравствуйте! — наконец услышал Беркутов слабый ангельский голосок. — Вы к кому?
   — Я к Михаилу Киприяновичу.
   — Он пока ещё не пришел.
   — Странно, — озадаченно проговорил Дмитрий. — А мы с ним договариваль ровно на девять.
   — Вы присядьте, пожалуйста, — указала она рукой на кресло. — Он с минуты на минуту должен быть. Вообще-то, он никогда не опаздывает.
   — Ну уж и никогда, — «не поверил» Дмитрий, садясь в кресло.
   «Птаха» вновь чего-то испугалась, но мужественно ответила:
   — Никогда.
   — Значит, вчера сильно перебрал. Потому и не смог вовремя проснуться, — высказал он предположение.
   — Это вы о чем? — не поняла секретарша.
   «Откуда он такую выписал?! — невольно подумал Дмитрий. — Не иначе из какого-нибудь закрытого монастыря. Этакое невинное создание».
   — Перепил, говорю, вчера ваш шеф.
   — Что же вы такое говорите, — укоризненно покачала головкой девушка. — Неудобно даже слушать.
   — Так он у вас ещё и трезвенник?! — «удивился» Беркутов.
   От подобных слов «птаха» отчего-то совсем расстроилась. Его голубенькие глазки стали растерянными и глубоко несчастными. В это время из кабинета с табличкой: «Заместитель генерального директора Садальский Владимир Ильич» вышел статный мужчина лет сорока приятной наружности в добротном светло-сером костюме.
   — Михаил Киприянович, у себя? — спросил он секретаршу.
   — Нет. Он ещё не пришел, — ответила та.
   — И не звонил, что задержится?
   — Нет.
   — Странно. Это на него не похоже. Что же с ним могло случится? — Обратил внимание на Беркутова. — Вы его ждете?
   Оценив обстановку, Дмитрий решил действовать с заместителем директора в открытую. Втал. Достал удостоверение, протянул его Садальскому.
   — Скорее, мне нужны именно вы, Владимир Ильич.
   Садальский раскрыл удостоверение. Прочитал. Брови его удивленно взлетели вверх.
   — Вот как! А в чем, собственно, дело, Дмитрий Константинович? — спросил он, возвращая удостоверние.
   — Может быть, мы пройдем в ваш кабинет?
   — Да-да, конечно. Будьте добры. — Он открыл дверь, пропустил вперед Беркутова. Затем прошел к столу, сел, указал рукой на кресло за приставным столом. — Присаживайтесь. — Подождал, пока Дмитрий сядет. — Я вас слушаю.
   — Дело в том, Владимир Ильич, что Аристархов сегодня ночью покончил жизнь самоубийством, выбросившись из окна своей квартиры.
   Широкоскулое симпатичное лицо замдиректора побледнело, резко обозначились скулы.
   — Недеюясь, это шутка? — спросил он тихо и раздельно, почти не разжимая губ.
   — Разве я похож на шутника?
   Садальский выдвинул ящик стола, достал пачку «Мальборо», закурил. Руки его тряслись. Долго смотрел в одну точку за окном.
   — Но почему?! — проговорил с болью в голосе. Видно, у него были хорошие отношения с шефом. — В чем причина?
   — Именно это я и пытаюсь выяснить, — ответил Беркутов. — Вы видели его вчера?
   — Ну, разумеется. Вечером мы с ним обсуждали вопросы, связанные со строительством в Кемерове специализированного торгового центра.
   — У вас есть филиалы и в других городах?
   — Да. Фирма довольно крупная. В начале года мы договорились с одной германской фирмой о совместном строительстве в Кемерове торгового дома. Возвели уже нулевой цикл. Затем в немецкой фирме что-то не заладилось и она не выполнила несколько условий договора. Вчера мы обсуждали эти вопросы и решили отказаться от услуг данной фирмы.
   — Это как-то растроило Аристархова?
   — Да нет, что вы. Совсем наоборот. Он был даже доволен. Мы просчитали свои возможности и поняли, что сами вполне потянем это строительство.
   — В котором часу это было?
   — Что именно?
   — Ваш разговор с Аристарховым?
   — Я ведь сказал — в конце дня. Расстались мы в половине седьмого. Он сказал, что на семь у него назначена встреча.
   Внутри у Беркутова все встрепенулось, будто у гончей, почуявшей след зайца.
   — Что за встреча? С кем?
   — Он не сказал. Сказал только, что его ждут к семи.
   — Эта встреча каким-то образом была связана с вашей работой?
   — Нет, навряд ли. Тогда бы он мне сказал. Постойте... — Садальский поднял глаза к потолку, вспоминая. — Кажется, он что-то говорил об общественном долге. Да-да, что-то такое было, но вот что именно никак вспомнить не могу.
   — Следовательно, вы считаете, что встреча эта как-то связана с его общественными делами?
   — Уверен, что это именно так. Ведь Михаили Киприянович охотно занимался благотворительностью, помогал деятелям искусства, культуры, считал это своим долгом.
   — Что за человек был ваши шеф?
   — Очень хорошим человеком он был. — Голос Садальского дрогнул. Помолчал. С шумом выдохнул теснивший грудь воздух. — Какое страшное, обреченное слово «был»! Его у нас все уважали — от шофера до работников аппарата. — Садальский оживился. Воскликнул: — Шофер! Ведь он его вчера отвозил на эту встречу. Точно!
   Замдиректора тут же связался с секретаршей и попросил её срочно разыскать и направить к нему шофера шефа Виктора Борисовича Перегудова.
   А Беркутов сидел и крыл себя матерными словами. Сыщик гребанный! Так проколоться! Ведь первое, что он должен был выяснить, это — на какой машине, когда и с кем Аристархов уехал с работы и приехал домой. Вот чмо! Такое чмо ещё поискать надо. Определенно. И чтобы хоть как-то заглушить угрызения совести, спросил Садальского:
   — Вы с Аристарховым были компаньонами?
   — Да, какое там! — махнул тот рукой. — Он практически был полный владелец всего. У меня всего восемь процентов акций. Хотя он называл меня компаньоном.
   — У него были враги?
   — А у кого их сейчас нет? Конечно были. Когда занимаешься бизнесом, да ещё в такое неспокойное время, трудно избежать конфликтов. Но он старался не доводить их до явной конфронтации, умел договариваться.
   — Какое у него было настроение в последнее время?
   — Нормальное. Я бы сказал, ровное... Впрочем, мне вчера показалось, что он был чем-то очень расстроен. Да-да, именно так. Что-то ему не давало покоя. В середине нашего разговора он неожиданно проговорил: «Скажи, Володя, отчего люди такие скоты?!» Я не нашелся, что ему на это ответить.
   — Он как-то объяснил эти слова?
   — Нет. Он был не из тех, кто жаловался. Но, полагаю, что это связано с женой.
   — Отчего вы так решили?
   — Если бы это было по делам фирмы, то непременно рассказал.
   — А какие у него были отношения с женой?
   — Он был человеком замкнутым, не любил распространяться о личных делах. Правда, говорил как-то, что у него не скадываются отношения с женой.
   — А в чем было дело?
   — Не знаю. Просто сказал, что не складываются отношения, а что к чему, — не знаю. Но он не придавал этому большого значения. Сказал: «Перебесится».
   — Он имел в виду свою супругу?
   — А кого же еще? Конечно её.
   — Вы с ней знакомы?
   — Видел лишь однажды. Она заезжала в офис. Весьма красивая особа.
   — Она вам не понравилась?
   — С чего вы взяли?! — несколько удивился Садальский.
   — Иначе бы вы не сказали — «особа», а сказали бы «женщина». Верно?
   — Верно, — согласился замдиректора, с уважением взглянув на Дмитрия. — Она мне, действительно, не понравилась. Что-то в ней есть неистественное, показушное.
   — Как вы сказали? Показушное? — в задумчивости проговорил Беркутов. Ему прпомнилась недавняя сцена, когда Аристархова, раскачиваясь, будто заводная, жутко и безутешно выла. Вот именно, есть во всем этом что-то показушное. Очень точное слово! Определенно.
   — Владимир Ильич, а прежнюю жену Аристархова вы знали?
   — Любовь Петровну? Конечно. И очень даже хорошо. Прекрасная была женщина. Михаил Киприянович очень перживал смерть жены и сына.
   — Как это произошло?
   — Автоавария, — уточнил Садальский.
   — Когда и где это случилось?
   — У них была дача на Плющихе. В тот день Любовь Петровна что-то задержалась на даче и возвращалсь домой уже довольно поздно. Вероятно, торопилась. При выезде на основную дорогу их машина была буквально сплющена грузовиком, который с места аварии скрылся. Милиция разыскала мерзавца, но он с помощью адвоката доказал, что во всем виновата Любовь Петровна, выскочившая на главную дорогу буквально перед носом его грузовика. Вот такие вот дела.
   В это время в динамике телефонного аппарата прозвучал ангельский голос секретарши:
   — Владимир Ильич, пришел Перегудов.
   — Вы здесь с ним желаете побеседовать? — спросил Садальский Дмитрия.
   — Да, если это возможно.
   Замдиректора нажал на какую-то клавишу, проговорил:
   — Пусть войдет.
   Через минуту в кабинет вошел высокий сутуловатый мужчина лет пятидесяти. Простоватое лицо его было хмурым и недоверчивым. Он остановился у порога, спросил:
   — Вызывали?
   — Да. Проходите, Виктор Борисович, — приветливо проговорил Владимир Ильич. — Вот, товарищ следователь из управления милиции хотел бы с вами поговорить.
   — О чем говорить-то? Я ничего не знаю, — хмуро ответил Перегудов, переминаясь с ноги на ногу у порога.
   — Я почему вы уверены, что знаете то, что не знаете? — насмешливо спросил его Беркутов.
   Перегудов долго лупил на него глаза, хлопал ресницами, силясь понять, что же это такое сказал следователь. Но так ничего и не поняв, пробурчал:
   — Я ничего не знаю.
   — Как зовут вашу жену? — спросил Дмитрий.
   — Вера... Вера Николаевна. А при чем тут моя жена? — все больше недоумевал шофер шефа.
   — Вот видите, даже имя жены знаете, — улыбнулся Беркутов, пытаясь растопить недоверие Перегудова. — А утверждали, что ничего не знаете.
   Но шофер понимал все в буквальном значении — если спрашивают о жене, значит именно жена нужна следователю.