Страница:
«А не здесь ли прячут Козицину? — подумал Дмитрий. — Место очень подходящее».
— Он что, постоянно здесь живет?
— Нет, конечно. У него есть квартира в городе. Но в последнее время я его часто встречаю в поселке.
— А что он пишет?
— Шут его знает, — пожала плечами Кравцова. — Я книг не читаю.
— Ты этим вроде как бравируешь?
— Какое там. Скорее скорблю.
Дмитрий проводил Элеонору до коттеджа Люсевой, где распрощался, сел в Мутанта, позвонил Рокотову домой и сообщил все, что ему стало известно. После довольно продолжительной паузы Рокотов спросил:
— Так ты считаешь, что Светлану там держат?
— Предполагаю, господин полковник. Это пока лишь рабочая версия, нуждающася в проверке.
— Ну да... И что собираешься делать?
— Хочу понаблюдать за домом.
— Одобряю. Только, прошу, делай это крайне осторожно. Любой наш неверный шаг может дорого стоить Козициной.
— Обижаете, гражданин начальник. Ученого учить — только портить.
— Ну-ну. Ты от скромности не умрешь.
— И не надейтесь.
— Я тебе пришлю ребят и на всякий случай группу захвата.
— Хорошо. Я позвоню позже. А пока сам определюсь на местности.
— Удачи тебе, Дмитрий Константинович.
У Беркутова появилась редкая возможность послать начальство без последствий для своей карьеры. И он её не упустил.
— К черту! — ответил и направил своего «Мутанта» на улицу Тихую, где в одном из домов вполне вероятно томится его боевой товарищ Светлана Козицина.
Глава седьмая: Спасенный оптимизм.
Глава восьмая: Засада.
— Он что, постоянно здесь живет?
— Нет, конечно. У него есть квартира в городе. Но в последнее время я его часто встречаю в поселке.
— А что он пишет?
— Шут его знает, — пожала плечами Кравцова. — Я книг не читаю.
— Ты этим вроде как бравируешь?
— Какое там. Скорее скорблю.
Дмитрий проводил Элеонору до коттеджа Люсевой, где распрощался, сел в Мутанта, позвонил Рокотову домой и сообщил все, что ему стало известно. После довольно продолжительной паузы Рокотов спросил:
— Так ты считаешь, что Светлану там держат?
— Предполагаю, господин полковник. Это пока лишь рабочая версия, нуждающася в проверке.
— Ну да... И что собираешься делать?
— Хочу понаблюдать за домом.
— Одобряю. Только, прошу, делай это крайне осторожно. Любой наш неверный шаг может дорого стоить Козициной.
— Обижаете, гражданин начальник. Ученого учить — только портить.
— Ну-ну. Ты от скромности не умрешь.
— И не надейтесь.
— Я тебе пришлю ребят и на всякий случай группу захвата.
— Хорошо. Я позвоню позже. А пока сам определюсь на местности.
— Удачи тебе, Дмитрий Константинович.
У Беркутова появилась редкая возможность послать начальство без последствий для своей карьеры. И он её не упустил.
— К черту! — ответил и направил своего «Мутанта» на улицу Тихую, где в одном из домов вполне вероятно томится его боевой товарищ Светлана Козицина.
Глава седьмая: Спасенный оптимизм.
У каждого человека, наверное, есть свой запас прочности. Он не беспределен. Нет. Даже у отчаянных оптимистов он заканчивается. И тогда они ломаются. Это Сергей Иванов ощутил на себе. Впервые он стал думать об отставке, как о наилучшем для себя варианте. Хватит, навоевался. Накушался этой самой борьбы по самую маковку. И главное — были бы хоть какие-то результаты. Чем больше воюет, тем больше у него появляется новых оппонентов. Это какая-то цепная неуправляемая реакция. Его страну, да и всю планету с симпатичным названием Земля, поразила ржавчина и, кажется, нет уже от этой напасти никакого спасения. Еще чуть-чуть и лопнет она по меридианам-шпангоутам, развалится на части и вместе с бедными людскими душами разлетится, расстает в бесконечном космосе. И останется после неё лишь безобразная дыра, напоминающая другим цивилизациям, до какой же степени беспечны и недалеки были люди. Как же тошно на душе! Так тошно. что хочется задрать голову и завыть от тоски и безысходности, прокричать в синеющую даль громкое «СОС!» Да он бы и закричал, завопил. заорал во всю ивановскую, если бы был уверен, что его кто-то услышит. Но не похоже, чтобы кто-то помог. Бог?! Какой ещё к черту бог? Нету его. Тютя. Бог — это коварная задумка дьявола, чтобы подчинить порядочных людей, воспитать в них покорность, завладеть их душами. Ага. Бог давно обслуживает негодяев, давно служит им верой и правдой.
И потом, почему он, Иванов, всю жизнь должен быть «паровозом», переть в гору тяжелый состав в любую погоду и в любое время года, лишь с временными остановками под названием «Вера», «Надежда», «Любовь», когда другие сидят в уютных вагончиках, свесив с полок ножки, кушают кофе и ведут нескончаемые беседы о смысле земного существования? Он тоже хочет, не двужильный. А то, если так дальше пойдет, он скоро превратиться в старого и скучного зануду. Деградирует, сопьется и бесприютными хмельными вечерами будет рассказывать друзьям-собутыльникам каким классным он был следователем, как забойно воевал с мафией. А по утрам будет маятся похмельем и отсутствием денег. Так будет. Все к тому идет.
Иванов понимал, что его окончательно доконали: вчерашний разговор, бессонная ночь, тревога за судьбу Светланы и бездеятельное ожидание у телефона, но от этого было не легче. Весь последующий день он провел у телефона. Но тот, паскуда, молчал, будто решил вдоволь поиздеваться над хозяином. Сергей чувствовал, что с каждым часом, каждой минутой ожидания его физические и духовные силы медленно покидают бренное тело, и он все больше превращается в разнесчастное, хлюпающее носом ничтожество, этакое вечно рефлексирующее чмо, реагирующее на превратности судьбы, как ревматик — на плохую погоду. Поэтому, когда вечером раздался стук в дверь, он даже обрадовался — есть кому поплакаться в жилетку. Ага.
— Входите! — прокричал.
Дверь открылась и Сергей увидел Валерия Истомина. Этот потомственный интеллигент никогда наверное не отучится стучаться. В лице Валерия было что-то очень значительное и многообещающее. И в груди Иванова сладко заныло в ожидании чуда. А вдруг?!
— Здравствуйте, Сергей Иванович! Я хотел бы кое-что доложить и поделиться своими соображениями.
— Привет! Рад тебя видеть, Валера. А то я тут совсем одичал в одиночестве. Думал, что обо мне уже все прочно забыли. Проходи. Садись. Рассказывай.
Слушая Истомина, Сергей вдруг почувствовал, как возраждается к жизни, наливается оптимизмом совсем было умершая надежда, а вместе с ней в его вялую и тяжелую, как гробница Тутанхамона оболочку вливаются новые жизненные силы и энергия, которая сможет не только переломить ситуацию, поставить её в естественное состояние — на ноги, но и перевернуть мир. Интуиция подсказывала, что Валерий вышел именно на того, кто им сейчас позарез нужен. Господи! Сделай, чтобы это было именно так. Но каков прохендей, этот Студенцов! А ведь, поди, тоже считает себя интеллигентом. Наверняка считает. Вот от таких, с позволения сказать, «интеллигентов» и расползается по Земле вся зараза.
К концу рассказа Валерия, он готов был расцеловать этого симпатичного, этого замечательного парня. А почему — готов был? Зачем зажимать свои желания и не давать им свободы самовыражаться?
Сергей вышел из-за стола, подошел к Валерию, крепко обнял его за плечи и трижды поцеловал.
— Ты молоток, Валера! Ты даже сам не подозреваешь, что ты для меня сделал. Ты вернул мне оптимизм. А это для меня даже больше чем жизнь. Потому, как Иванов без оптимизма, это все равно, что автомобиль без колес. На таком Иванове далеко не уедешь. Ага. Немного костей, немного мышечной ткани, а остальное — сплошная слякоть.
— Да в общем-то я ничего и не сделал такого, — смутился Истомин подобному проявлению чувств учителя. — Это ведь была ваша идея, Сергей Иванович.
— Ты сделал главное — спас мою личность от окончательного распада.
— Значит, вы согласны с моей версией? — воодушевился Валерий.
— Согласен. Еще как согласен. Похоже, мы нашли этого сукиного сына. Очень похоже! Сейчас надо озадачить наших крутых оперов. То-то утрем им нос! Покажем, как надо работать. А то ведь они считают, что только они работают, а мы, так, бумажки подшиваем. — Сергей схватил трубку, набрал номер телефона Рокотова. Но телефон не отвечал. — Странно, ни его самого, ни его секретарши, — пожаловался он Валерию. — Куда они подевались?
— Так ведь уже восемь тридцать вечера, Сергей Иванович, — ответил тот.
И только тут Иванов обнаружил, что уже девятый час и все нормальные люди разбрелись по своим домам и квартирам, поужинали и теперь, лежа на диване, смотрят по телевизору вечерние новости. При воспоминании об ужине, желудок Сергея вдруг вспомнил, что со вчерашнего вечера работал исключительно на холостом режиме и кроме пустого да к тому же безвкусного чая ничего больше не получал, и до того взбеленился, что Иванов на какое-то время забыл и про дело, и про все остальное. Достал из кармана сотенную, протянул Истомину.
— Валера, спасай старшего товарища, а то не дотяну от голода до завтрашнего дня. Здесь напротив прокуратуры в бане есть буфет, где продают пиво и бутерброды. Купи пару пива и десяток бутербродов. А я пока попытаюсь разыскать Рокотова.
После ухода Валерия Сергей позвонил Роктову домой, но Дина ответила, что он ещё не пришел с работы. Он стал поочередно набирать служебные телефоны Беркутова, Колесова, Сидельников. И везде один и тот же результат — нулевой. Похоже, телефоны устроили ему сегодня заговор молчания. Вот козлы! И это тогда, когда дорога каждая минута.
Вернулся Истомин, нагруженный пивом и бутербродами. Вот это как раз кстати. Это у него с голодухи ничего не получается. Стоит лишь основательно подкрепиться, как сразу все станет получаться. Проверено на практике. Такое с ним уже было, и не раз. Он расстелил на столе газету, разложил бутерброды, открыл пиво.
— Присаживася, Валера, поближе. Бум ужинать.
— Да вообще-то я не голоден, — ответил тот, отводя взгляд от стола.
— Не перестаю удивляться твоей интеллигентской щепетильности. Запомни, коллега, народную мудрость: «Дают — бери. Бьют — беги». Давай, налегай. И без разговоров тут мне, понимаешь.
Больше Истомин не стал себя уговаривать и они налегли на бутерброды, запивая их пивом.
— Да, Валера, все забываю тебе сказать. Ты почему вместе с Людмилой так безобразно себя ведете?
— А что такое? — всполошился Истомин.
— И он ещё спрашивает?! — «возмутился» Иванов. — Почему халтурите? Когда обрадуете общественность рождением наследника?
— Скоро уже, — улыбнулся Валерий.
— Правда что ли?!
— Правда.
— Вот это молодцы! Вот это по нашему!
— Мы с Людой хотели вас просить, чтобы вы согласились быть крестным отцом.
— Можно быыло бы и не просить, я и так согласен.
В это время зазвонил телефон. Сергей снял трубку.
— Добрый вечер, Сережа! — услышал знакомый голос Рокотова. — Дина сказала, что ты звонил. Что-то случилось?
— Случилось. Ты случайно не знаком с Валерием Спартаковичем Истоминым?
— Случайно знаком, — рассмеялся Владимир. — И что же с ним случилось?
— С ним ничего не случилось. Просто он вышел на одного сукиного сына, который по нашим сведениям проживает сейчас в Новом поселке.
— Где, где?! — удивился Рокотов.
— В Новом поселке, Есть такой в сорока километрах от города. А что тебя так удивило?
— А как его фамилия?
— Я же сказал — Новый.
— Сережа, прекрати безобразничать, — строго сказал Рокотов.
— Студенцов — его фамилия, Студенцов Игорь Иванович. Между прочим, он является членом Союза писателей России.
— Ну надо же! — ещё больше изумился Владимир.
И Иванов понял, что удивление Рокотова не случайно. Для того чтобы всегда сдержанный полковник эмоционировал, как пацан, должны быть весьма веские причины.
— Что тебе известно о Студенцове? — спросил.
— Мне только-что сообщил Беркутов, что также вышел на этого самого Студенцова. Более того, он считает, что Светлану содержат именно в его доме в Новом поселке.
— Вредный тип, скажу я тебе, этот твой майор.
— Это ещё почему?
— В кои веки появилась реальная возможность утереть вам нос, но и тут твой майор всю обедню испортил.
— Это точно. Он такой, — самодовольно проговорил Рокотов. — Придется ему наверное премию выписать.
— Знаешь, чем мы от вас, ментов, отличаемся?
— И чем же, интересно было бы знать?
— А тем, что мы работаем за идею, а вы за презренный металл. «Не подмажешь — не поедешь» — это про вас. Ага. А где он сейчас твой слишком активный мент?
— Следит за его домом. Собираюсь послать к нему на подмогу ребят. Студенцов не звонил?
— Ты, я смотрю, уже на сто процентов уверен, что это именно он.
— Ну если ни на все сто, то на девяносто девять — точно. Я мог сомневаться в информации Беркутова. Но когда она подтверждена ещё и Истоминым, то сомневаться не приходится. Не может быть случайностью, когда два человека по разным каналам выходят на одного и того же человека.
— Убедил. Ну, бывай. Обязательно держи меня в курсе событий. Как понял?
— Обязательно. До свидания, Сережа!
Иванов положил трубку, взглянул на Истомина, проговорил медленно, будто разговаривал сам с собой:
— Вот так-то.
— Как я понял из вашего разговора — на Студенцова вышел и Беркутов?
— Ага, — кивнул Иванов. — Этот «архаровец» отобрал у нас победу. Можно сказать — из под самого носа увел. «Не долго музыка играла. Не долго фраер танцевал».
Валерий усмехнулся. Лучший друг Иванова Михаил Дмитриевич Краснов сейчас бы наверняка недовольно фыркнул и проворчал: «Никакой солидности, понимаешь! Ведешь себя, как пацан!»
Сергей выбросил газету в урну для бумаг, туда же отправил бутылки. Закурил. Встал из-за стола. В задумчивости прошелся по кабинету. Остановился перед Истоминым и, насмешливо глядя на него, сказал:
— А теперь, Валерий Спартакович, поговорим, как следователь со следователем. Чем будем доказывать вину Студенцова?
Тот неопределено пожал плечами.
— Не знаю. Я уже думал над этим. Он нам практически не оставил шансов.
— Вот именно. Чисто работает этот с позволения сказать писатель. Умен. Очень умен. Пока у нас против него лишь похищение Светланы. Но и здесь ещё не все ясно. Он может представить дело так, что она сама увязалась за ним на дачу. Но только тут он вряд ли открутится. А вот по остальным фактам... По ним приходится рассчитывать лишь на показания главного режиссера Янсона и других подельников Студенцова. Как говорится: поживем — увидим. Ага.
И потом, почему он, Иванов, всю жизнь должен быть «паровозом», переть в гору тяжелый состав в любую погоду и в любое время года, лишь с временными остановками под названием «Вера», «Надежда», «Любовь», когда другие сидят в уютных вагончиках, свесив с полок ножки, кушают кофе и ведут нескончаемые беседы о смысле земного существования? Он тоже хочет, не двужильный. А то, если так дальше пойдет, он скоро превратиться в старого и скучного зануду. Деградирует, сопьется и бесприютными хмельными вечерами будет рассказывать друзьям-собутыльникам каким классным он был следователем, как забойно воевал с мафией. А по утрам будет маятся похмельем и отсутствием денег. Так будет. Все к тому идет.
Иванов понимал, что его окончательно доконали: вчерашний разговор, бессонная ночь, тревога за судьбу Светланы и бездеятельное ожидание у телефона, но от этого было не легче. Весь последующий день он провел у телефона. Но тот, паскуда, молчал, будто решил вдоволь поиздеваться над хозяином. Сергей чувствовал, что с каждым часом, каждой минутой ожидания его физические и духовные силы медленно покидают бренное тело, и он все больше превращается в разнесчастное, хлюпающее носом ничтожество, этакое вечно рефлексирующее чмо, реагирующее на превратности судьбы, как ревматик — на плохую погоду. Поэтому, когда вечером раздался стук в дверь, он даже обрадовался — есть кому поплакаться в жилетку. Ага.
— Входите! — прокричал.
Дверь открылась и Сергей увидел Валерия Истомина. Этот потомственный интеллигент никогда наверное не отучится стучаться. В лице Валерия было что-то очень значительное и многообещающее. И в груди Иванова сладко заныло в ожидании чуда. А вдруг?!
— Здравствуйте, Сергей Иванович! Я хотел бы кое-что доложить и поделиться своими соображениями.
— Привет! Рад тебя видеть, Валера. А то я тут совсем одичал в одиночестве. Думал, что обо мне уже все прочно забыли. Проходи. Садись. Рассказывай.
Слушая Истомина, Сергей вдруг почувствовал, как возраждается к жизни, наливается оптимизмом совсем было умершая надежда, а вместе с ней в его вялую и тяжелую, как гробница Тутанхамона оболочку вливаются новые жизненные силы и энергия, которая сможет не только переломить ситуацию, поставить её в естественное состояние — на ноги, но и перевернуть мир. Интуиция подсказывала, что Валерий вышел именно на того, кто им сейчас позарез нужен. Господи! Сделай, чтобы это было именно так. Но каков прохендей, этот Студенцов! А ведь, поди, тоже считает себя интеллигентом. Наверняка считает. Вот от таких, с позволения сказать, «интеллигентов» и расползается по Земле вся зараза.
К концу рассказа Валерия, он готов был расцеловать этого симпатичного, этого замечательного парня. А почему — готов был? Зачем зажимать свои желания и не давать им свободы самовыражаться?
Сергей вышел из-за стола, подошел к Валерию, крепко обнял его за плечи и трижды поцеловал.
— Ты молоток, Валера! Ты даже сам не подозреваешь, что ты для меня сделал. Ты вернул мне оптимизм. А это для меня даже больше чем жизнь. Потому, как Иванов без оптимизма, это все равно, что автомобиль без колес. На таком Иванове далеко не уедешь. Ага. Немного костей, немного мышечной ткани, а остальное — сплошная слякоть.
— Да в общем-то я ничего и не сделал такого, — смутился Истомин подобному проявлению чувств учителя. — Это ведь была ваша идея, Сергей Иванович.
— Ты сделал главное — спас мою личность от окончательного распада.
— Значит, вы согласны с моей версией? — воодушевился Валерий.
— Согласен. Еще как согласен. Похоже, мы нашли этого сукиного сына. Очень похоже! Сейчас надо озадачить наших крутых оперов. То-то утрем им нос! Покажем, как надо работать. А то ведь они считают, что только они работают, а мы, так, бумажки подшиваем. — Сергей схватил трубку, набрал номер телефона Рокотова. Но телефон не отвечал. — Странно, ни его самого, ни его секретарши, — пожаловался он Валерию. — Куда они подевались?
— Так ведь уже восемь тридцать вечера, Сергей Иванович, — ответил тот.
И только тут Иванов обнаружил, что уже девятый час и все нормальные люди разбрелись по своим домам и квартирам, поужинали и теперь, лежа на диване, смотрят по телевизору вечерние новости. При воспоминании об ужине, желудок Сергея вдруг вспомнил, что со вчерашнего вечера работал исключительно на холостом режиме и кроме пустого да к тому же безвкусного чая ничего больше не получал, и до того взбеленился, что Иванов на какое-то время забыл и про дело, и про все остальное. Достал из кармана сотенную, протянул Истомину.
— Валера, спасай старшего товарища, а то не дотяну от голода до завтрашнего дня. Здесь напротив прокуратуры в бане есть буфет, где продают пиво и бутерброды. Купи пару пива и десяток бутербродов. А я пока попытаюсь разыскать Рокотова.
После ухода Валерия Сергей позвонил Роктову домой, но Дина ответила, что он ещё не пришел с работы. Он стал поочередно набирать служебные телефоны Беркутова, Колесова, Сидельников. И везде один и тот же результат — нулевой. Похоже, телефоны устроили ему сегодня заговор молчания. Вот козлы! И это тогда, когда дорога каждая минута.
Вернулся Истомин, нагруженный пивом и бутербродами. Вот это как раз кстати. Это у него с голодухи ничего не получается. Стоит лишь основательно подкрепиться, как сразу все станет получаться. Проверено на практике. Такое с ним уже было, и не раз. Он расстелил на столе газету, разложил бутерброды, открыл пиво.
— Присаживася, Валера, поближе. Бум ужинать.
— Да вообще-то я не голоден, — ответил тот, отводя взгляд от стола.
— Не перестаю удивляться твоей интеллигентской щепетильности. Запомни, коллега, народную мудрость: «Дают — бери. Бьют — беги». Давай, налегай. И без разговоров тут мне, понимаешь.
Больше Истомин не стал себя уговаривать и они налегли на бутерброды, запивая их пивом.
— Да, Валера, все забываю тебе сказать. Ты почему вместе с Людмилой так безобразно себя ведете?
— А что такое? — всполошился Истомин.
— И он ещё спрашивает?! — «возмутился» Иванов. — Почему халтурите? Когда обрадуете общественность рождением наследника?
— Скоро уже, — улыбнулся Валерий.
— Правда что ли?!
— Правда.
— Вот это молодцы! Вот это по нашему!
— Мы с Людой хотели вас просить, чтобы вы согласились быть крестным отцом.
— Можно быыло бы и не просить, я и так согласен.
В это время зазвонил телефон. Сергей снял трубку.
— Добрый вечер, Сережа! — услышал знакомый голос Рокотова. — Дина сказала, что ты звонил. Что-то случилось?
— Случилось. Ты случайно не знаком с Валерием Спартаковичем Истоминым?
— Случайно знаком, — рассмеялся Владимир. — И что же с ним случилось?
— С ним ничего не случилось. Просто он вышел на одного сукиного сына, который по нашим сведениям проживает сейчас в Новом поселке.
— Где, где?! — удивился Рокотов.
— В Новом поселке, Есть такой в сорока километрах от города. А что тебя так удивило?
— А как его фамилия?
— Я же сказал — Новый.
— Сережа, прекрати безобразничать, — строго сказал Рокотов.
— Студенцов — его фамилия, Студенцов Игорь Иванович. Между прочим, он является членом Союза писателей России.
— Ну надо же! — ещё больше изумился Владимир.
И Иванов понял, что удивление Рокотова не случайно. Для того чтобы всегда сдержанный полковник эмоционировал, как пацан, должны быть весьма веские причины.
— Что тебе известно о Студенцове? — спросил.
— Мне только-что сообщил Беркутов, что также вышел на этого самого Студенцова. Более того, он считает, что Светлану содержат именно в его доме в Новом поселке.
— Вредный тип, скажу я тебе, этот твой майор.
— Это ещё почему?
— В кои веки появилась реальная возможность утереть вам нос, но и тут твой майор всю обедню испортил.
— Это точно. Он такой, — самодовольно проговорил Рокотов. — Придется ему наверное премию выписать.
— Знаешь, чем мы от вас, ментов, отличаемся?
— И чем же, интересно было бы знать?
— А тем, что мы работаем за идею, а вы за презренный металл. «Не подмажешь — не поедешь» — это про вас. Ага. А где он сейчас твой слишком активный мент?
— Следит за его домом. Собираюсь послать к нему на подмогу ребят. Студенцов не звонил?
— Ты, я смотрю, уже на сто процентов уверен, что это именно он.
— Ну если ни на все сто, то на девяносто девять — точно. Я мог сомневаться в информации Беркутова. Но когда она подтверждена ещё и Истоминым, то сомневаться не приходится. Не может быть случайностью, когда два человека по разным каналам выходят на одного и того же человека.
— Убедил. Ну, бывай. Обязательно держи меня в курсе событий. Как понял?
— Обязательно. До свидания, Сережа!
Иванов положил трубку, взглянул на Истомина, проговорил медленно, будто разговаривал сам с собой:
— Вот так-то.
— Как я понял из вашего разговора — на Студенцова вышел и Беркутов?
— Ага, — кивнул Иванов. — Этот «архаровец» отобрал у нас победу. Можно сказать — из под самого носа увел. «Не долго музыка играла. Не долго фраер танцевал».
Валерий усмехнулся. Лучший друг Иванова Михаил Дмитриевич Краснов сейчас бы наверняка недовольно фыркнул и проворчал: «Никакой солидности, понимаешь! Ведешь себя, как пацан!»
Сергей выбросил газету в урну для бумаг, туда же отправил бутылки. Закурил. Встал из-за стола. В задумчивости прошелся по кабинету. Остановился перед Истоминым и, насмешливо глядя на него, сказал:
— А теперь, Валерий Спартакович, поговорим, как следователь со следователем. Чем будем доказывать вину Студенцова?
Тот неопределено пожал плечами.
— Не знаю. Я уже думал над этим. Он нам практически не оставил шансов.
— Вот именно. Чисто работает этот с позволения сказать писатель. Умен. Очень умен. Пока у нас против него лишь похищение Светланы. Но и здесь ещё не все ясно. Он может представить дело так, что она сама увязалась за ним на дачу. Но только тут он вряд ли открутится. А вот по остальным фактам... По ним приходится рассчитывать лишь на показания главного режиссера Янсона и других подельников Студенцова. Как говорится: поживем — увидим. Ага.
Глава восьмая: Засада.
Дмитрий оставил «Мутанта» в лесу — вряд ли на него кто сможет позариться, и неспеша направился к дому Студенцова. Было тепло и тихо. Неподвижный воздух вкусно пах смолистой сосной и березовым дымком — где-то топили баню. Хорошо бы сейчас принять баньку. Поддать парку и хлестать себя до одури березовым веничком. А потом окатить парами ведер колодезной воды и долго сидеть в предбаннике, пить холодное пиво и вести с мужиками неспешные беседы о политике, о футболе, о ценах на бензин, о бабах, пардон, женщинах и о многом другом, что взбредет в голову. Хорошо! Сладкозвучные птахи весело щебетали миру о том, как замечательно жить на земле и быть свободными и независимыми, о том, что понимают положение вещей гораздо лучше людей, этих двуногих придурков, вообразивших, что они тут главные. Где-то громко и испуганно вскрикнул тепловоз. Жизнь!
Напротив дома Студенкова располагался старинный пятистенок с зеленым палисадником, где пышно цвели чайные розы и гладиолусы. Беркутов подошел к деревянной калитке, постучал. Никакого ответа. Дернул за висевшее на тонкой цепочке металлическое кольцо. Калитка открылась и он вошел во двор. Тот был пустынным. Дмитрий прошел к высокому крыльцу и только стал подниматься по ступенькам, как из открытых дверей сеней вырвался огромный дог, одним прыжком достиг Беркутова, остановился и громко сказал: «Гав!» Голос у него был впечатляющ, как, впрочем, и все остальное. Дмитрий судорожно ухватился за пистолет. «Живым не дамся!» — с тоской подумал. Но пес оказался слишком молодым, чтобы быть агрессивным. Он преданно и совсем беззлобно смотрел на человека, видя в нем лишь старшего товарища, и вилял хвостом. Поняв это, Дмитрий дружески похлопал пса по холке и почесал за ухом.
— Здорово, приятель! Ну и напугал же ты меня, чертяка.
В ответ дог вдруг поставил передние лапы Беркутову на плечи и лизнул щеку шершавым языком.
— А вот этого не надо! Не надо этих телячьих нежностей. Пора становиться мужчиной.
Дог понял, что его предложение — поиграть, не прошло, разом поскучнел и уныло побрел в сени. Дмитрий направился следом и постучал в дверь, ведущую в дом. Через некоторое время услышал мужской голос:
— Да-да, войдите!
Открыл дверь, вошел и увидел перед собой пожилого мужчину с заспанным лицом и всклокоченными седыми волосами, вопросительно на него смотревшего.
— Здравствуйте! — поздоровался Беркутов.
— Здравствуйте!
— Я из управления уголовного розыска области. — Дмитрий достал служебное удостоверение, протянул мужчине. Тот внимательно ознакомился с ним, вернул. Представился:
— Огуренков Петр Петрович. А я смотрел телевизор да задремал, — смущенно проговорил он, извиняясь за свой внешний вид. — Что случилось, Дмитрий Константинович?
— Петр Петрович, вы соседа напротив хорошо знаете?
— Игоря? Да, относительно хорошо. Мы ведь с ним в одной писательской организации состоим.
— А что означает — относительно?
— Хорошо я знал его отца Ивана Емельяновича, так как был с ним примерно одного возраста. А Игорь... Игорь молодой, у него свои интересы. При отце он здесь не появлялся. Стал жить сравнительно недавно. Он что-нибудь натворил?
— Скажите, Петр Петрович, у Игоря бывают гости?
— Не скажу, что часто, но бывают.
— Это тоже молодые писатели?
— Нет, что вы. Писателей я знаю всех. А эти мне совершенно незнакомы.
Беркутов достал фотографию Толи Каспийского, протянул Огуренкову.
— Этого среди них не было?
Тот долго рассматривал фотографию, сказал нерешительно: возвращая фото:
— Возможно. Но утверждать не берусь.
— А в последние пару дней вы здесь никого не видели?
— Позавчера поздно вечером я видел, как к нему в ограду въехада иномарка. А вот когда выехала, и выехала ли вообще — не видел.
Беркутова охватило возбуждение.
«Здесь Козицина! Здесь! Определенно», — весело подумал он.
— Марку машины не запомнили?
— Точно не разглядел, но как мне кажется, это был американский «Форд».
— В салоне были люди?
— Да, конечно. Четверо вместе с водителем.
— А женщины среди них не было?
— Не разглядел. Темно было. Я видел лишь силуэты. По ним трудно судить — кто там, мужчины или женщины.
Дмитрий сделал очень серьезное и ответственное лицо, проговорил со значением:
— У нас есть основания полагать, что в доме Студенцова скрывается очень опасный преступник.
Огуренков отчего-то оглянулся и, понизив голос, спросил:
— А что он натворил?
— Это, Петр Петрович, жуткая тайна. За её разглашение я могу прямиком угодить под суд.
Хозяин недоуменно взглянул на непрошенного гостя. Затем весело рассмеялся.
— Это вы, как сейчас принято говорить, «картину гоните», да?
— Лишь отчасти, — был вынужден согласиться Беркутов. — Однако те, кто по нашим предположениям здесь срываются, натворили действительно немало. У меня к вам большая просьба — можно у вас посидеть и понаблюдать за домом Студенцова? Я постараюсь вам не мешать.
— Конечно, какие могут быть разговоры. Располагайтесь где вам будет удобно.
Они находились на небольшой кухне. Из неё выходили две двери. Одна справа вела в зал. Дмитрий прошел в дверь напротив. Это был кабинет Огуренкова. По стенам стояли стеллажи с книгами, у окна — письменный стол с пишушей машинкой. Оно выходило как раз на дом Студенцова.
— Можно мне здесь расположиться?
— Бога ради. Кофе хотите?
— Я не хотел бы вас обременять, Петр Петрович. Можете совсем забыть о моем существовании.
— Ну что вы. Мне даже интересно. Пойду заварю кофе. — Огуренков вышел. Дмитрий сел за стол, откинулся на спинку кресла. Условия на пять балов. Определенно. Были у него и другие. Однажды с Сережей Колесовым им пришлось пролежать семь часов кряду на холодной земле да ещё под мелким дождем, поджидая матерого вора Виктора Яковенко по кличке «Шалый». Вот та засада запомнилась на всю оставшуюся жизнь. А эта... Эта через неделю забудется. Чем большие трудности приходится преодолевать, тем большие зарубки в памяти они оставляют.
В комнате начали сгущаться сумерки. В доме напротив зажглись окна. Значит, там кто-то есть. Пришел Огуренков с двумя чашками дымящегося кофе. Поставил одну перед Беркутовым.
— Вот, пожалуйста, Дмитрий Константинович.
Кофе был сейчас кстати.
— Спасибо, Петр Петрович! — Он отхлебнул терпкий, запашистый напиток. Хозяин хотел был включить свет, но Дмитрий его предупредил:
— Не нужно, Петр Петрович. Лучше посидим так. Посумерничаем.
— Вас понял. — Он сел и принялся пить кофе.
— Вы были в доме Студенцова? — спросил Беркутов.
— Когда был жив Иван Емельянович бывал неоднократно. А вот после его смерти ни разу не был.
— Что он собой представляет?
— Не знаю.
— Так вы же только-что...
— Я был в прежнем доме, — перебил Дмитрия Огуренков. — В прошлом году Игорь его перестроил. И довольно основательно. Почти все лето здесь работала бригада строителей. Раньше он был не больше моего. А сейчас видите какой? Особняк.
— Он наверное влетел ему в копеечку?
— Это точно, — согласился хозяин.
— Откуда же у Игоря такие деньги?
— Он ведь получил приличное наследство после отца. Тот был известный писатель, неоднократно издавался за рубежом. Так-что деньги были. К тому же сам пишет детективы. А они, говорят, неплохо оплачиваются.
— Ясно. Петр Петрович, а ничего если подойдут мои товарищи.
— Конечно же. Рад буду хоть чем-то помочь.
— Спасибо за кофе.
— Вас понял. Не буду мешать. — Огуренков встал, забрал чашки и неслышно вышел из комнаты.
Дмитрий позвонил Рокотову и сообщил адрес.
— Направлю к вам Колесова, Стрельникова, Хлебникова и группу «омоновцев», — сказал полковник.
— Хорошо. Через час ребят я встречу у дома. А «омоновцы» пусть ждут в лесу. Потом решим, что с ними делать. Да, товарищ полковник, попробуйте связаться с начальником уголовного розыска Замятиным. Он в курсе.
— Все сделаю. Случится что непредвиденное, срочно сообщите. Назначаетесь старшим. Как поняли?
— Но правильно ли меня поймут товарищи подполковники?
— Они правильно поймут, — отрезал Рокотов. Видно, он был сейчас не расположен выслушивать глупости Беркутова. Определенно. — До свидания! — В трубке раздались короткие гудки.
— Да пошел бы ты, полковник, к такой матери! Раскомандовался тут, понимаешь! — проговорил Дмитрий и с чувством исполненного долга положил трубку в карман. Настроение заметно улучшилось. И он стал ждать парней. В доме напротив на окнах были плотно задернуты теневые шторы. Поэтому, что там происходило можно было лишь донгадываться.
В комнате все более густели сумерки. В соседней комнате чуть слышно разговаривал сам с собой телевизор. «Тик-так, тик-так!» — стучало по вискам время. Темная комната медленно, будто корова — солому, пережевывала его, время от времени тихо и грустно вздыхая. За спиной Дмитрия слышалось бессвязное бормотание, хихиканье. Это, видно, местные домовые, желая выставить непрошенного гостя, спешили его напугать.
Беркутов коротко хохотнул, удивляясь своей фантазии. Спешите видеть, господа, как у крутого мента поехала «крыша»! Картина не для слабонервных! Определенно.
Через час он вышел на улицу. Ночь была темная, безлунная. Окна дома Студенцова были по прежнему ярко освещены. Чтобы не светиться самому, Дмитрий прошел немного по улице в направлении леса, всматриваясь в темноту. Остановился и стал ждать. Минут через пять он различил приближающиеся три темных фигуры. Он медленно пошел им навстречу. Это были Колесов, Сидельников и Хлебников. Он с трудом различал их лица, здороваясь с каждым за руку.
— Тебе удалось что-нибудь узнать? — спросил чуть слышно Сидельников.
— Пойдем в дом. Там и поговорим, — ответил Беркутов, напряляясь к дому Огуренкова.
Когда они оказались на кухне, Дмитрий поведал друзьям о том, что рассказал ему Огуренков.
— Значит Светлана здесь! — воскликнул Колесов.
— Не знаю. Он мне этого не говорил, — ответил Беркутов. — И потом, учитесь выдержке, подполковник. С подобными эмоциональными всплесками вы мне здесь не только не нужны, но и опасны. При повторении подобного я буду вынужден отстранить вас от операции. Хоть вы мне и друг, но дело для меня дороже.
— Хватит выпендриваться! — вспылил Сергей. — Начальник тоже мне выискался.
— Не выискался, Сережа, а назначен. Понятно? Мне лично звонил полковник Рокотов и полчаса уговаривал возглавить операцию. «Выручай, — говорит, — Дмитрий Константинович. Одна надежда на тебя. Не могу же, — говорит, — я поручить возглавить столь ответственное дело этому недотепе Колесову. Он его на корню погубит».
— Да пошел ты знаешь куда?! — не на шутку обиделся Колесов под дружный смех Сидельникова и Хлебникова. Один лишь Беркутов казался невозмутим. Спросил заинтересованно:
— Куда, Сережа? Ты не уточнишь маршрут?
— К негру в задницу! Вот куда.
— Очень сожалею, Сережа, но только ничего не получится. Из-за большого наплыва желающих Конгрес коренных народов Африки недавно принял решение запретить посещение данного маршрута ментам ниже ранга подполковника.
— Ну, ты даешь! — восхитился Сидельников.
— Ты, Вадим, ещё майор? — спросил Дмитрий.
— Еще майор.
— Тогда будешь моим заместителем. А если подполковники будут возникать, то мы отправим их по обозначенному ими же самими маршруту.
Хлебников встретил слова Беркутова громовым хохотом, Колесов — мрачным молчанием.
— А теперь серьезно, — проговорил Дмитрий. — Светлана, похоже, действительно в доме. Но нам рисковать никак нельзя. Ошибка может слишком дорого ей стоить. Поэтому, будем ждать. — Он подошел к Колесову, обнял его за плечи. — Да перестань ты дуться, Сережа. За столько лет нашей дружбы пора бы привыкнуть к моим дурацким приколам. Чем больше ты обижаешься и фонтанируешь, тем у меня больше появляется желания над тобой подшутить. Это же аксиома. Ты же знаешь, как я тебя люблю. Перестань!
— Я надеялся, что с возрастом это у тебя пройдет, — проворчал тот уже миролюбиво.
— А вот это ты зря. Впрочем, запретить я тебе это не могу. Вдруг тебе повезет? Недаром же говорят, что надежда умирает последней. А теперь перейдем к делу. Максим, — обратился Дмитрий к Хлебникову, — возвращайся к «омоновцам». Будешь поддерживать с нами постоянную связь. Кстати, у вас есть рация?
Напротив дома Студенкова располагался старинный пятистенок с зеленым палисадником, где пышно цвели чайные розы и гладиолусы. Беркутов подошел к деревянной калитке, постучал. Никакого ответа. Дернул за висевшее на тонкой цепочке металлическое кольцо. Калитка открылась и он вошел во двор. Тот был пустынным. Дмитрий прошел к высокому крыльцу и только стал подниматься по ступенькам, как из открытых дверей сеней вырвался огромный дог, одним прыжком достиг Беркутова, остановился и громко сказал: «Гав!» Голос у него был впечатляющ, как, впрочем, и все остальное. Дмитрий судорожно ухватился за пистолет. «Живым не дамся!» — с тоской подумал. Но пес оказался слишком молодым, чтобы быть агрессивным. Он преданно и совсем беззлобно смотрел на человека, видя в нем лишь старшего товарища, и вилял хвостом. Поняв это, Дмитрий дружески похлопал пса по холке и почесал за ухом.
— Здорово, приятель! Ну и напугал же ты меня, чертяка.
В ответ дог вдруг поставил передние лапы Беркутову на плечи и лизнул щеку шершавым языком.
— А вот этого не надо! Не надо этих телячьих нежностей. Пора становиться мужчиной.
Дог понял, что его предложение — поиграть, не прошло, разом поскучнел и уныло побрел в сени. Дмитрий направился следом и постучал в дверь, ведущую в дом. Через некоторое время услышал мужской голос:
— Да-да, войдите!
Открыл дверь, вошел и увидел перед собой пожилого мужчину с заспанным лицом и всклокоченными седыми волосами, вопросительно на него смотревшего.
— Здравствуйте! — поздоровался Беркутов.
— Здравствуйте!
— Я из управления уголовного розыска области. — Дмитрий достал служебное удостоверение, протянул мужчине. Тот внимательно ознакомился с ним, вернул. Представился:
— Огуренков Петр Петрович. А я смотрел телевизор да задремал, — смущенно проговорил он, извиняясь за свой внешний вид. — Что случилось, Дмитрий Константинович?
— Петр Петрович, вы соседа напротив хорошо знаете?
— Игоря? Да, относительно хорошо. Мы ведь с ним в одной писательской организации состоим.
— А что означает — относительно?
— Хорошо я знал его отца Ивана Емельяновича, так как был с ним примерно одного возраста. А Игорь... Игорь молодой, у него свои интересы. При отце он здесь не появлялся. Стал жить сравнительно недавно. Он что-нибудь натворил?
— Скажите, Петр Петрович, у Игоря бывают гости?
— Не скажу, что часто, но бывают.
— Это тоже молодые писатели?
— Нет, что вы. Писателей я знаю всех. А эти мне совершенно незнакомы.
Беркутов достал фотографию Толи Каспийского, протянул Огуренкову.
— Этого среди них не было?
Тот долго рассматривал фотографию, сказал нерешительно: возвращая фото:
— Возможно. Но утверждать не берусь.
— А в последние пару дней вы здесь никого не видели?
— Позавчера поздно вечером я видел, как к нему в ограду въехада иномарка. А вот когда выехала, и выехала ли вообще — не видел.
Беркутова охватило возбуждение.
«Здесь Козицина! Здесь! Определенно», — весело подумал он.
— Марку машины не запомнили?
— Точно не разглядел, но как мне кажется, это был американский «Форд».
— В салоне были люди?
— Да, конечно. Четверо вместе с водителем.
— А женщины среди них не было?
— Не разглядел. Темно было. Я видел лишь силуэты. По ним трудно судить — кто там, мужчины или женщины.
Дмитрий сделал очень серьезное и ответственное лицо, проговорил со значением:
— У нас есть основания полагать, что в доме Студенцова скрывается очень опасный преступник.
Огуренков отчего-то оглянулся и, понизив голос, спросил:
— А что он натворил?
— Это, Петр Петрович, жуткая тайна. За её разглашение я могу прямиком угодить под суд.
Хозяин недоуменно взглянул на непрошенного гостя. Затем весело рассмеялся.
— Это вы, как сейчас принято говорить, «картину гоните», да?
— Лишь отчасти, — был вынужден согласиться Беркутов. — Однако те, кто по нашим предположениям здесь срываются, натворили действительно немало. У меня к вам большая просьба — можно у вас посидеть и понаблюдать за домом Студенцова? Я постараюсь вам не мешать.
— Конечно, какие могут быть разговоры. Располагайтесь где вам будет удобно.
Они находились на небольшой кухне. Из неё выходили две двери. Одна справа вела в зал. Дмитрий прошел в дверь напротив. Это был кабинет Огуренкова. По стенам стояли стеллажи с книгами, у окна — письменный стол с пишушей машинкой. Оно выходило как раз на дом Студенцова.
— Можно мне здесь расположиться?
— Бога ради. Кофе хотите?
— Я не хотел бы вас обременять, Петр Петрович. Можете совсем забыть о моем существовании.
— Ну что вы. Мне даже интересно. Пойду заварю кофе. — Огуренков вышел. Дмитрий сел за стол, откинулся на спинку кресла. Условия на пять балов. Определенно. Были у него и другие. Однажды с Сережей Колесовым им пришлось пролежать семь часов кряду на холодной земле да ещё под мелким дождем, поджидая матерого вора Виктора Яковенко по кличке «Шалый». Вот та засада запомнилась на всю оставшуюся жизнь. А эта... Эта через неделю забудется. Чем большие трудности приходится преодолевать, тем большие зарубки в памяти они оставляют.
В комнате начали сгущаться сумерки. В доме напротив зажглись окна. Значит, там кто-то есть. Пришел Огуренков с двумя чашками дымящегося кофе. Поставил одну перед Беркутовым.
— Вот, пожалуйста, Дмитрий Константинович.
Кофе был сейчас кстати.
— Спасибо, Петр Петрович! — Он отхлебнул терпкий, запашистый напиток. Хозяин хотел был включить свет, но Дмитрий его предупредил:
— Не нужно, Петр Петрович. Лучше посидим так. Посумерничаем.
— Вас понял. — Он сел и принялся пить кофе.
— Вы были в доме Студенцова? — спросил Беркутов.
— Когда был жив Иван Емельянович бывал неоднократно. А вот после его смерти ни разу не был.
— Что он собой представляет?
— Не знаю.
— Так вы же только-что...
— Я был в прежнем доме, — перебил Дмитрия Огуренков. — В прошлом году Игорь его перестроил. И довольно основательно. Почти все лето здесь работала бригада строителей. Раньше он был не больше моего. А сейчас видите какой? Особняк.
— Он наверное влетел ему в копеечку?
— Это точно, — согласился хозяин.
— Откуда же у Игоря такие деньги?
— Он ведь получил приличное наследство после отца. Тот был известный писатель, неоднократно издавался за рубежом. Так-что деньги были. К тому же сам пишет детективы. А они, говорят, неплохо оплачиваются.
— Ясно. Петр Петрович, а ничего если подойдут мои товарищи.
— Конечно же. Рад буду хоть чем-то помочь.
— Спасибо за кофе.
— Вас понял. Не буду мешать. — Огуренков встал, забрал чашки и неслышно вышел из комнаты.
Дмитрий позвонил Рокотову и сообщил адрес.
— Направлю к вам Колесова, Стрельникова, Хлебникова и группу «омоновцев», — сказал полковник.
— Хорошо. Через час ребят я встречу у дома. А «омоновцы» пусть ждут в лесу. Потом решим, что с ними делать. Да, товарищ полковник, попробуйте связаться с начальником уголовного розыска Замятиным. Он в курсе.
— Все сделаю. Случится что непредвиденное, срочно сообщите. Назначаетесь старшим. Как поняли?
— Но правильно ли меня поймут товарищи подполковники?
— Они правильно поймут, — отрезал Рокотов. Видно, он был сейчас не расположен выслушивать глупости Беркутова. Определенно. — До свидания! — В трубке раздались короткие гудки.
— Да пошел бы ты, полковник, к такой матери! Раскомандовался тут, понимаешь! — проговорил Дмитрий и с чувством исполненного долга положил трубку в карман. Настроение заметно улучшилось. И он стал ждать парней. В доме напротив на окнах были плотно задернуты теневые шторы. Поэтому, что там происходило можно было лишь донгадываться.
В комнате все более густели сумерки. В соседней комнате чуть слышно разговаривал сам с собой телевизор. «Тик-так, тик-так!» — стучало по вискам время. Темная комната медленно, будто корова — солому, пережевывала его, время от времени тихо и грустно вздыхая. За спиной Дмитрия слышалось бессвязное бормотание, хихиканье. Это, видно, местные домовые, желая выставить непрошенного гостя, спешили его напугать.
Беркутов коротко хохотнул, удивляясь своей фантазии. Спешите видеть, господа, как у крутого мента поехала «крыша»! Картина не для слабонервных! Определенно.
Через час он вышел на улицу. Ночь была темная, безлунная. Окна дома Студенцова были по прежнему ярко освещены. Чтобы не светиться самому, Дмитрий прошел немного по улице в направлении леса, всматриваясь в темноту. Остановился и стал ждать. Минут через пять он различил приближающиеся три темных фигуры. Он медленно пошел им навстречу. Это были Колесов, Сидельников и Хлебников. Он с трудом различал их лица, здороваясь с каждым за руку.
— Тебе удалось что-нибудь узнать? — спросил чуть слышно Сидельников.
— Пойдем в дом. Там и поговорим, — ответил Беркутов, напряляясь к дому Огуренкова.
Когда они оказались на кухне, Дмитрий поведал друзьям о том, что рассказал ему Огуренков.
— Значит Светлана здесь! — воскликнул Колесов.
— Не знаю. Он мне этого не говорил, — ответил Беркутов. — И потом, учитесь выдержке, подполковник. С подобными эмоциональными всплесками вы мне здесь не только не нужны, но и опасны. При повторении подобного я буду вынужден отстранить вас от операции. Хоть вы мне и друг, но дело для меня дороже.
— Хватит выпендриваться! — вспылил Сергей. — Начальник тоже мне выискался.
— Не выискался, Сережа, а назначен. Понятно? Мне лично звонил полковник Рокотов и полчаса уговаривал возглавить операцию. «Выручай, — говорит, — Дмитрий Константинович. Одна надежда на тебя. Не могу же, — говорит, — я поручить возглавить столь ответственное дело этому недотепе Колесову. Он его на корню погубит».
— Да пошел ты знаешь куда?! — не на шутку обиделся Колесов под дружный смех Сидельникова и Хлебникова. Один лишь Беркутов казался невозмутим. Спросил заинтересованно:
— Куда, Сережа? Ты не уточнишь маршрут?
— К негру в задницу! Вот куда.
— Очень сожалею, Сережа, но только ничего не получится. Из-за большого наплыва желающих Конгрес коренных народов Африки недавно принял решение запретить посещение данного маршрута ментам ниже ранга подполковника.
— Ну, ты даешь! — восхитился Сидельников.
— Ты, Вадим, ещё майор? — спросил Дмитрий.
— Еще майор.
— Тогда будешь моим заместителем. А если подполковники будут возникать, то мы отправим их по обозначенному ими же самими маршруту.
Хлебников встретил слова Беркутова громовым хохотом, Колесов — мрачным молчанием.
— А теперь серьезно, — проговорил Дмитрий. — Светлана, похоже, действительно в доме. Но нам рисковать никак нельзя. Ошибка может слишком дорого ей стоить. Поэтому, будем ждать. — Он подошел к Колесову, обнял его за плечи. — Да перестань ты дуться, Сережа. За столько лет нашей дружбы пора бы привыкнуть к моим дурацким приколам. Чем больше ты обижаешься и фонтанируешь, тем у меня больше появляется желания над тобой подшутить. Это же аксиома. Ты же знаешь, как я тебя люблю. Перестань!
— Я надеялся, что с возрастом это у тебя пройдет, — проворчал тот уже миролюбиво.
— А вот это ты зря. Впрочем, запретить я тебе это не могу. Вдруг тебе повезет? Недаром же говорят, что надежда умирает последней. А теперь перейдем к делу. Максим, — обратился Дмитрий к Хлебникову, — возвращайся к «омоновцам». Будешь поддерживать с нами постоянную связь. Кстати, у вас есть рация?