- Но там же торпеды! Они просто так не дадутся!
- Ничего. У нас много средств, чтобы обойтись без жертв и с той и с другой стороны. Не волнуйся.
Лицо Либетрау внезапно стало очень серьезным.
- Сегодня получил фотографии, - медленно проговорил он, внимательно глядя на Роберта. - Печальные фотографии. Мы их сделали в рубке управления космического бота. Посмотри...
*
Он сидел на пне у дороги, ведущей к городу. Ходили по ней редко и можно было хоть целый день чертить веткой узоры на песке, не опасаясь, что этому занятию кто-нибудь помешает.
Он даже не ожидал, как больно и тоскливо станет после слов Либетрау, при виде той фотографии, и как долго будет успокаиваться боль. Боль нехотя разжала тугие кольца только к исходу бессонной ночи и отпустила, наконец, при свете привычного солнечного дня.
Роберт сидел лицом к интернату, утонувшему в соснах - спаслась лишь жирафья шея вышки над бассейном, - и бесцельно водил веткой по песку.
Мобиль подкрался незаметно. Он лежал на дороге, как толстая безглазая рыба, а возле него, опустив руки, стояла невысокая молодая женщина. Темные волосы подчеркивали удивительную бледность лица, совершенно не тронутого загаром, словно она очень долго была там, где нет горячего летнего солнца. И что-то еще было в ее лице... Что-то странное...
Женщина стояла, не решаясь отойти от безглазой голубой рыбы и сделать шаг по дороге. Роберт, наконец, понял, что было в ее лице. Он поспешно встал с пня и подошел к мобилю.
- Вы... к Кате?
Женщина шагнула вперед.
- Да. За Катей...
Роберт проглотил горячий комок.
- Идемте, я покажу.
- Не надо. Я знаю...
Женщина неуверенно пошла по дороге и Роберту даже показалось, что она вот-вот упадет, но она не упала и медленно растворилась в соснах, слившись с ними зеленым платьем.
И тут его зазнобило. Он привалился спиной к теплому боку мобиля, обхватил себя руками за плечи, но согреться никак не мог.
- Сволочи! - тихо сказал он в голубое небо, которое было лишь красивой декорацией, скрывавшей небо истинное - черную бездну, ставшую убежищем зла.
Перед глазами стояли лица с фотографии. Два лица, мужское и женское. Два искаженных страданием лица.
"Посмотри, - сказал ему Либетрау. - Девушка и мужчина. Мертвые".
Вот тогда-то ему и стало больно.
Конечно, Гедда и Паркинсон. Он был почему-то уверен, что это Гедда и Паркинсон, неведомо какими путями выбравшиеся из каменной тюрьмы.
Он не в силах был пошевелиться, повернуть голову, встать. Послушными остались только глаза, которые фиксировали все движения Либетрау. Либетрау медленно вынул из стола большую цветную фотографию и поднес к лицу Роберта.
Двое. Двое в привычных комбинезонах, одинаковых, как арестантская одежда. Мужчина и девушка. Мужчина сидел у входа в рубку космического бота, привалившись к стене, и его остекленевшие глаза были открыты. Рука намертво вцепилась в рукоять пистолета. Комбинезон был расстегнут у горла и потемнел от крови.
Роберт с ужасом всматривался в искаженное смертью лицо с впалыми щеками, заросшими черной щетиной, но оно было ему незнакомо. Он перевел взгляд на девушку. Она лежала на пульте управления, черные волосы упали на переключатели, а повернутое к Роберту лицо сохранило отпечаток боли. На полу валялся еще один пистолет. Девушка раскинула руки, словно обнимая пульт, и столько отчаяния и страха было в ее позе, что Роберт чуть не застонал.
- Я... их... не знаю... Это не наши... - с трудом выдавил он. Как... все это?..
- Пока не знаем, - ответил Либетрау. - Она звала на помощь. Их нашли по радиомаяку.
Очередная попытка. Еще одна смерть на пути к настоящей жизни. И какая разница, как звали девушку! Какая разница, что звали ее не Геддой...
- Опять ты сам по себе?
Маленькая Рената вышла из-за мобиля, укоризненно качая головой. Привык я один, - вздохнув, сказал Роберт и присел на корточки.
- Пора отвыкать!
Рената присела рядом и доверчиво заглянула ему в лицо. В голубых глазах Ренаты он увидел нескладного парня с взлохмаченными светлыми волосами и упрямо сжатым ртом. Парень настороженно и выжидающе смотрел на него из голубизны.
- Хватит тебе одному. Никогда ты больше один не будешь.
- А если мне нравится?
- Вот и неправда! Вовсе не нравится. Просто вбил в голову, что тебя как-то выделяют. Не таким считают. А ведь для нас ты обычный, Роберт, и для других тоже. Такой же, как мы. Только больше переживший.
Рената говорила очень искренне, и Роберт крепко сжал ее ладонь и тут же отпустил, смущенный своим невольным порывом. Рената улыбнулась ему, похлопала по глухо загудевшему боку мобиля.
- Чья повозка?
Что-то больно закололо в груди.
- Это... к Кате...
Рената не слушала. Она смотрела за спину Роберта и перестала улыбаться. Роберт повернул голову. Бледная женщина в зеленом платье и Катька Мухина медленно шли к мобилю. Глаза у Катьки были заплаканными. Роберт и Рената встали.
- До свидания, - дрогнувшим голосом сказала Катька.
Она открыла дверцу мобиля и помахала рукой. Помахала тем, кто молча стоял у сосен. А там был весь интернат.
День проползал нехотя и трудно. Роберт находился в странном оцепенении. Его о чем-то спрашивали и он что-то отвечал, ему что-то рассказывали и он послушно кивал головой. Больше всего хотелось уйти в комнату, уткнуться лицом в подушку и уснуть. И, проснувшись, узнать, что из мира навсегда исчезла боль.
А вечером произошла еще одна встреча с прошлым. В небольшом зале учебного корпуса, перед экраном связи, Роберт оказался наедине с человеком, который когда-то был его отцом.
Злое худое лицо отца еще больше ожесточилось, глубокие складки, похожие на шрамы, пересекли щеки, редкие волосы отросли и неряшливо свисали на уши.
- Мерзавец! - прошипел отец, стремительно подавшись вперед, и Роберт невольно отстранился, как будто отец мог вцепиться в него. - Предатель!
Роберт пришел в себя и выпрямился.
- Что тебе нужно? Руганью твоей я, слава богу, сыт по горло. Новенького хочется, уважаемый папаша!
Голова отца задергалась. Он процедил сквозь зубы:
- Негодяй! Почему я тебя сразу не придушил?
- Действительно! Не сидеть бы мне шестнадцать лет взаперти.
Глаза отца сузились. Он устало опустил голову и внезапно жалобно спросил:
- Как ты мог стать предателем, Бобби? Боже, мой сын - предатель!
- Что ты хочешь мне сказать? - повторил Роберт. - Говори быстрее.
- Роберт! Как ты мог изменить нашей борьбе?
- Я не буду тебе объяснять. Все равно не поймешь. Понять можно, только отказавшись от предрассудков. Возможно, когда-нибудь ты убедишься, что неправ.
- Хочешь сказать, я всю жизнь бросил псу под хвост?
- К сожалению, да... отец. В истории были примеры...
- Пошел ты со своей историей! Быстро же тебя обработали! Не выйдет из тебя толка, поешь с чужого голоса.
- Как раз теперь-то я обрел свой голос. Все вы внушали мне ложь...
- Быстро же тебя обработали, - повторил отец, подался к нему, заговорил свистящим шепотом: - Сынок, не верь коммунистам! Они обманули. Ты же свободу потерял!
Роберт иронически хмыкнул.
- Если понимать под словом "свобода" жизнь на Базе, то согласен: такую свободу я действительно потерял. И почему-то ничуть не жалею.
- Ну ладно! - с угрозой произнес отец. - Значит, не желаешь с нами?
- С кем это с вами? Мы, испанский король!..
- Насмехаешься, щенок? Пожалеешь!
- У тебя все? Тогда я пошел.
"Нет, таких уже не переубедить, - размышлял Роберт по дороге к коттеджу. - Таких надо просто изолировать. Ничего, кроме вреда, они не принесут. Слишком много времени и сил было потрачено на бесполезное сопротивление, чтобы теперь сдаваться... Пусть даже они понимают всю бесполезность... Отказаться от заблуждений они просто не в силах. Они умышленно закроют глаза на все хорошее, чтобы оправдаться перед собой. Взывать к их разуму бессмысленно, слишком сильна ненависть... Таких надо просто навсегда лишить возможности кусаться".
Пашка и Анджей разговаривали, как всегда, и замолчали, когда Роберт вошел в комнату. Он, не раздеваясь, сел на кровать, прислонился спиной к прохладной стене. Больше всего хотелось хотя бы на время избавиться от своих размышлений и пожить спокойно, ни о чем не думая.
И его поняли.
- Синьор, вы не собираетесь спать? - приподнявшись, спросил Пашка.
- Не знаю...
Анджей отбросил одеяло и тоже сел.
- Есть предложение! Пойдем, подышим ночью, поболтаем!
- Есть! - радостно подхватил Пашка. - Годится, Роберт?
- Я не против.
- Тогда слушайте! - Пашка вскочил, завозился в поисках рубашки. Решетки уже перепилены, а веревочную лестницу сегодня передали через верного человека из стражников. Спускаться будем по одному. Главное - не шуметь! Лошади спрятаны в лесу, а корабль ждет уже третью ночь. Пароль "Франция и свобода". Все понятно?
- Да, шевалье! - тихо воскликнул Анджей.
Пашка повернулся к Роберту.
- А вам, виконт?
- Я уже отгибаю прутья.
- Тогда в путь!
Роберт и Анджей спрыгнули удачно, а Пашка ударился коленом о выступающий из земли толстый сосновый корень и тихонько зашипел сквозь зубы.
- Благородные графы, я ранен! Пуля стражника зацепила ногу!
Анджей присел, подставляя спину.
- Садись! Главное - добраться до лошадей.
Пашка взгромоздился на Анджея, обхватил его шею руками и они устремились к лесу.
- У нас благородная цель, - рассуждал Пашка, когда они пробирались к Волге. - Мы избавим родную Францию от монархического гнета. Мы приложим все силы, чтобы облегчить страдания простого народа. В лесах у Парижа ждут верные полки и скоро мы выступим против короля.
Он, наконец, слез со спины Анджея и шел, чуть заметно прихрамывая.
- Так мы что, народные вожаки? - полюбопытствовал Роберт, увлекаясь игрой.
- Лично я маркиз де ла Рос. С детских лет я видел нищету и угнетение крестьян родной Бретани. Я устал от интриг придворной знати, мне до смерти надоели все эти нудные церемонии...
- Да, да! - подхватил Анджей. - Людовик и мне осточертел! Одевания, выходы, приемы, балы, обеды, выезды, охота... Нелепейшие ритуалы, роскошь и праздность, паразитирующая на непосильном труде народа.
- Меня потряс разгром камизаров, - продолжал Пашка. - Я никогда не забуду сожженные королевскими войсками деревни. Я видел вдоль дорог бесчисленные виселицы с телами восставших и поклялся все силы отдать борьбе с абсолютизмом.
- Я вне себя от нахальства Людовика! - вскричал Анджей. "Гocударство - это я!" - как вам это нравится? Подумаешь, "король-солнце"!
Пашка обернулся к Роберту.
- Виконт де Грис, а почему вы молчите?
"Нельзя ударить в грязь лицом, - подумал Роберт. - Ведь чему-то успели научить..."
- Согласен с вами, - начал он в вычурном стиле Пашки и Анджея. Людовик добился больших военных побед, присоединив часть Фландрии и м-м... что-то там еще. Но победы достались дорогой ценой. Войны тяжким бременем легли на плечи трудящихся. Неудача в войне за испанское наследство поколебала могущество короля, так что мы выбрали удачный момент для выступления.
- Молодец! - сказал Пашка. - А "что-то там еще" - это Франш-Конте и Эльзас.
- Но друзья мои! - воскликнул Анджей. - Что мы будем делать после победы? Допустим, мы уничтожили сторонников Людовика, облегчили положение народа, отменили налоги и феодальные поборы, повысили заработную плату рабочим королевских мануфактур. А дальше? Еще не пришло время, чтобы народ взял власть в свои руки. Не окажемся ли мы новыми угнетателями?
- Что за мысли, граф де Том! Наша задача - содействовать прогрессу, а что означает прогресс в нашу эпоху? Ваше мнение, виконт!
Роберт озадаченно остановился.
- По-моему... По-моему, необходимо провести преобразования в интересах третьего сословия. Расчистить дорогу буржуазии...
- Вашу руку, виконт! Вы могли бы стать настоящим "отцом народа"!
- А может, бросить все силы на развитие науки? - с хитрецой предложил граф де Том. - Создадим прочную материально-техническую базу...
- Не терпится прыгнуть через формацию, прямо в двадцатый век? укоризненно спросил Пашка. - Не выйдет. Правильно, виконт?
- Предпосылок не имеется.
Они вышли к Волге, к белеющему в темноте причалу. Под боком причала спали лодки.
- Вперед, на корабль! - скомандовал Пашка. - Сейчас главное - свалить абсолютизм. Хотя, если разобраться, откуда у нас взялись верные полки?
Авторулевой медленно вел лодку вдоль берега, словно отыскивая то место, где вечером огромным красным поплавком погрузилось в воду солнце. Они лежали на палубе, слушали шлепки волн о борта, смотрели в небо.
- Ребята, - смущенно начал Роберт. - Не знаю, бывает ли у вас такое... Вот когда смотришь на звезды... Там, в обсерватории, здесь...
- Ну-ну, виконт! - подбодрил Пашка.
- Когда я смотрю на звезды, то спрашиваю себя: зачем мы здесь? Вообще, зачем мы живем? Подождите! - торопливо сказал он, услышав, что Анджей нетерпеливо завозился. - Я знаю: чтобы познавать мир, делать его лучше и так далее. Может, я плохо объясняю, но зачем все-таки мы живем? Зачем наша жизнь нужна этой черной пустоте?
- Ясно, - сказал Пашка. - "И никто не открыл еще роду людскому как, откуда, зачем наш приход и уход". Хайям. Давненько уже об этом размышляли.
- И все-таки зачем? - задумчиво повторил Роберт. - Для чего она нас породила?
- Ты неправильно ставишь вопрос, - ответил Пашка. - Ты очеловечиваешь то, что очеловечивать нельзя. Цель может быть только у людей. У этой пустоты цели не было.
- А вдруг была? - вмешался Анджой. - Наше сознание нужно вселенной как зеркало, в которой она может отражаться.
- 3ачем? - спросил Пашка.
- А нравится ей отражаться, - насмешливо отозвался Анджей. - Любуется она на себя - и все тут! Вот тебе и цель.
- Нет, без шуток: для чего она породила нас? - настаивал Роберт.
- Ну-у, виконт! - протянул Пашка. - Человек - продукт длительной эволюции материи и существует он потому, что наиболее приспособлен к условиям планеты.
- Тогда зачем нам разум? - не сдавался Роберт. - Собака тоже продукт эволюции, но отлично обходится без разума. Может быть только с нашей помощью вселенная может познать себя?
- Ответ неудовлетворительный, Гриссом, - сказал Пашка голосом наставницы Анны. - Повторяю: цель может быть только у людей. И почему ты обижаешь собак?
- Я вот думаю еще, - смущенно продолжал Роберт. - Зачем миллионы лет эволюции, питекантропы, неандертальцы, древние греки, франки, норманны, русские, монголы, англичане? Теснились на маленькой планете, вышли в космос, тянутся к звездам. Ну, заселят Галактику, две, десять, всю вселенную, а дальше?
- И как же тебе хочется найти конечную, абсолютную цель! - воскликнул Анджей. - Думаешь, когда-нибудь в самом дальнем уголке мира люди, наконец, отыщут красивую дверь, на которой будет написано: "3десь абсолютная цель существования человечества"? Ты вот говоришь, что знаешь, зачем мы живем для того, чтобы познавать мир, делать его лучше. Так?
- Так.
- Ибо жизнь без познания означает смерть и бесславное погребение, вставил Пашка. - Это истинные слова Сенеки. Без шуток.
- В чем же дело? - продолжал Анджей. - Чем тебя не устраивает такой ответ?
- Зачем познавать мир?
- Чтобы увеличивать власть над ним, укреплять свое могущество, терпеливо объяснил Анджей.
- Хорошо, согласен. А зачем увеличивать власть над миром?
Анджея сменил Пашка:
- Чтобы все меньше зависеть от него. Разве плохо не зависеть от пространства и времени, избавиться от болезней и не сгорать в недрах звезд? А абсолютной цели быть не может, потому что вселенная бесконечна, это же элементарно! Получается-то ведь та самая картина, о которой еще древние говорили: чем шире круг наших знаний, наших возможностей, тем больше границы этого круга соприкасаются с еще неизвестным, непознанным. И предела никогда не достичь. Вам ясно, виконт?
Роберт промолчал. Он перебрался к самому борту, опустил руку в теплую воду, стараясь поймать дрожащие звездные осколки. Лодка плыла под обрывистым берегом, а наверху стоял молчаливый лес.
- Я вот что думаю, - тихо сказал Анджей. - Нам уже миллионы лет, а мы все еще одиноки. Дикарь знал, что за рекой живет чужое племя, сталкивался с чужаками. В Афины приходили корабли из заморских стран. Европеец слышал об обитателях Америки. Мало кто сомневался в жизни на других планетах. Да что планеты! Сам Ньютон верил в жизнь на Солнце! А потом наступила эпоха великих разочарований. Рассеялась вера в селенитов, рухнули представления о Венере, как "сестре Земли". Больше всего надежд возлагали на Марс, но Аэлита навеки осталась просто красивой фантазией. На остальные планеты почти не рассчитывали и, как оказалось, правильно делали. Наши надежды обратились к ближайшим звездам - и тут неудача! Ведь ни один корабль-разведчик не получил утешительных результатов. Теперь мы стоим перед проблемой одиночества в галактических масштабах. Космос молчит.
- Роберт, ответь-ка этому скептику, - лениво сказал Пашка.
Роберт, подумав, произнес:
- Слишком мало времени человек изучает вселенную, поэтому рано делать какие-то выводы.
- То-то и оно, - согласился Пашка. - Добавлю, не упустив случая блеснуть эрудицией: эпикуреец Митродор говаривал, что считать Землю единственным населенным миром в беспредельном пространстве было бы такой же нелепостью, как утверждать, что на огромном засеянном поле вырастет только один колос.
- Не надо прикрываться сомнительными авторитетами, - ответил Анджей.
- Не хотелось бы возвращаться к избитой теме посещения Земли пришельцами из космоса, - продолжал Пашка. - Все эти истории о Баальбеке, пустыне Наска, Тунгусском метеорите и так далее давным-давно получили убедительное и вполне земное объяснение. Но хочется рассказать об одном случае, совсем не пытаясь убедить вас в его правдивости. Анджей, ты же знаешь Феликса Войта?
- Кто не знает Феликса Войта!
- Я не знаю, - сказал Роберт.
- Феликс Войт, синьор, это капитан старого разведчика "Амазонка". Летал одно время с моим отцом. Лет восемь назад. Однажды у нас собралась вся эта космическая братия, не помню уже по какому поводу. А мама как раз тогда взяла меня домой из интерната. Вот я и услышал рассказ капитана. Мы учились классе в шестом, наверное. Анджей, помнишь, Альберто и Витька еще уплыли ночью, как и мы, искать верховья Волги?
- Точно, в шестом классе, - подтвердил Анджей. - Их весь интернат тогда "колумбами" звал. Только мне как-то не приходилось слышать, что твой отец летал вместе с Феликсом Войтом. Многое мне приходилось слышать, а вот этого как-то не приходилось. Источники как-то умалчивают об этом.
- Стыдно, синьор! Полистай "Космический ежегодник", там все расписано, кто и когда ходил к Нереиде. Пофамильно.
- Ну ладно, ладно, - миролюбиво сказал Анджей. - Послушаем. Хотя весьма удивительно, почему ты раньше молчал.
- Случая не представлялось. А теперь вот назрела необходимость поставить на место некоторых скептиков. Так рассказывать или нет?
- Давай! - одновременно сказали Роберт и Анджей и рассмеялись.
- Ну, слушайте. Это был обычный полет. Феликс Войт возвращался из системы Урана в ремонтные мастерские на Деймосе. Космос был спокоен и пуст, молчали индикаторы метеорной атаки и ничто не затемняло прозрачную чистоту обзорных экранов.
Анджей фыркнул.
- Тебе бы еще гусли в руки и можно смело пускать на гастроли по градам и весям!
- Еще одна подобная реплика и я умолкаю, - угрожающе пообещал Пашка. - Рассказчик должен быть немного поэтом.
- Хорошо, хорошо! - поспешно согласился Анджей. - Продолжай, а я иногда буду покашливать. В неправдоподобных местах.
- Так вот, экраны были словно тихие озера и команда спала безмятежным сном. Капитан Феликс Войт сидел у пульта управления и думал о том, что скоро вернется на Землю и спокойно половит рыбку на Селигере, пока его "Амазонка" будет набираться новых сил в ремонтных мастерских. Насчет рыбалки: я передаю слова капитана Войта, а не сочиняю. Кстати, он меня тоже брал с собой и мы за час поймали штук пятнадцать довольно солидных...
- Акул, - перебил его Анджей. - На Селигере. На удочку. Рыбак ты, конечно, отменный, но когда же на сцене появятся обещанные пришельцы?
- Они могут вообще не появиться, - зловеще произнес Пашка. - Кашляй себе потихоньку. Подхожу к главному. Повторяю, экраны были чисты, радио молчало, в рубке стояла полная тишина, если не считать легкого шороха самописцев. Капитан Феликс Войт думал о рыбалке и вдруг услышал музыку. Тихую незнакомую музыку. Представляете, на экранах усыпанное звездами черное пространство, шелестят самописцы и вдруг непонятно откуда - музыка. Капитан Феликс Войт говорил, что играли на каком-то незнакомом инструменте. Он потом специально интересовался, прослушал сотни записей, но ничего не добился. Ни один наш инструмент не мог дать даже подобия того звучания.
Капитан проверил радио - оно было выключено.Капитан вышел в коридор, осторожно прошел вдоль кают, но музыка не усиливалась и не стихала. Он плотно закрыл уши ладонями - музыка продолжала звучать в голове.
- Слуховая галлюцинация? - неуверенно предположил Роберт.
- Капитан сначала тоже так подумал. Он, конечно, знал о голосах, звучащих в барокамерах и в одиночестве долгих полетов, когда возникает информационный голод. Слышали ведь первые космонавты на орбите лай собак и плач ребенка! Когда капитан вышел из медицинского блока, он был в полной растерянности, а музыка продолжала негромко играть. Приборы не обнаружили у капитана ни малейших признаков галлюцинаций. Капитан попробовал использовать звукозаписывающую аппаратуру, но бесполезно: никакого воспроизведения не получилось.
Около сорока минут капитан просидел в рубке в полной растерянности, а музыка все играла и играла...
- Это играла на старинном музыкальном инструменте прекрасная марсианка, очарованная подвигами капитана Войта, о коих регулярно сообщало радио Солнечной системы, - нараспев заговорил Анджей. - Жила она на дне заброшенного канала, томилась от любви и посылала сквозь вселенную страстные призывы на не открытом еще учеными мужами Земли излучении любящей души.
- Капитан Феликс Войт до сих пор не знает, кто играл, - невозмутимо продолжал Пашка. - Музыка все-таки стихла и он решил молчать об этом странном происшествии, а то и на берег списать могли. Но когда за завтраком собрались остальные, выяснилось, что музыку слышали все. Во сне. Были на "Амазонке" люди с хорошим музыкальным слухом и в те же полетные сутки музыку записали в исполнении на синтезфоне - другого инструмента на корабле не оказалось. Но хотя синтезфон совсем неплохой инструмент, все как один утверждали, что воспроизведенная на нем музыка так же далека от оригинала, как Бах, исполненный на дудочке, далек от Баха органного. Ту же самую музыку экипаж "Амазонки" слышал еще двое суток примерно в одно и то же время. А потом она прекратилась. Капитан Феликс Войт отметил координаты и долго наводил справки, кто еще летал в этом участке.
- Ну и как? - спросил Роберт и затаил дыхание в ожидании ответа.
- А никак. Если даже в морях есть места, где никогда не проходили корабли, так что же тогда говорить о космосе! Тем более в окрестностях Урана. Доложил он в Космоцентр, отнеслись к этому, конечно, весьма скептически, но года через полтора туда все-таки зашел по пути "Армавир" капитана Кухианидзе - и ничего не обнаружил.
- Прекрасная марсианка не вынесла тяжести ожидания, - задумчиво прокомментировал Анджей.
- А мелодия, между прочим, потом появилась в чьей-то обработке. Капитан Войт говорил, да я уже забыл. "В пути" называется.
- Ах, "В пути"? - воскликнул Анджей. - Припоминаю. Только вот понятия не имел, что у нее такая романтическая история. Не подозревал как-то.
- А напеть можешь? - тихо спросил Роберт.
- Могу, - неуверенно ответил Пашка. - Только приблизительно, потому что личность я еще далеко не всесторонне развитая.
Он сел, обхватил руками колени и тихо засвистел, подняв лицо к небу. У Роберта внутри словно что-то оборвалось и рассыпалось с удивленным звоном.
Каморка, мокрое от слез лицо Софи, широко раскрытые глаза невидяще уставились в пол... Софи задумчиво перебирает губами концы черных волос и молчит. Тишина - и вдруг неторопливые шаги в коридоре, и кто-то негромко насвистывает странный полузнакомый мотив. Непонятно знакомый мотив, словно когда-то услышанный во сне. Во сне..
- А я ведь тоже ее слышал, - растерянно сказал Роберт. - И тоже не по радио... Радио было только у Энди. И Софи когда-то слышала... И тот, кто в коридоре свистел... И другие, наверное, только их никто не спрашивал...
- Кончай рассказывать! - недоверчиво и немного испуганно произнес Анджей. - Не подыгрывай сиятельному графу.
- Я не подыгрываю. Я вспомнил...
У Роберта вдруг закружилась голова.
- Вот тебе и марсианка! - сказал Пашка.
Роберт прошептал:
- Другие тоже вспомнят, обязательно вспомнят... Надо только спросить. Они вернутся и я им скажу...
Палуба легонько дрогнула. Лодка ткнулась носом в причал, от которого они начали свое путешествие.
- Приплыли, - очень деловито сказал Пашка. - Выходи!
Он первым выбрался на причал и обернулся.
- В земле и небе более сокрыто, чем снилось вашей мудрости, мой Анджей! Над этим нужно поразмыслить.
- Очень приятно, Рослов, что ты стараешься не забывать классику.
Роберт и Анджей притихли, не успев подняться, а Пашка замер, как одна несчастная особа, превратившаяся из-за любопытства в соляной столб. Наставница Анна стояла совсем рядом, а из темноты, с берега, донеслось хмыканье наставника Генриха.
- Ничего. У нас много средств, чтобы обойтись без жертв и с той и с другой стороны. Не волнуйся.
Лицо Либетрау внезапно стало очень серьезным.
- Сегодня получил фотографии, - медленно проговорил он, внимательно глядя на Роберта. - Печальные фотографии. Мы их сделали в рубке управления космического бота. Посмотри...
*
Он сидел на пне у дороги, ведущей к городу. Ходили по ней редко и можно было хоть целый день чертить веткой узоры на песке, не опасаясь, что этому занятию кто-нибудь помешает.
Он даже не ожидал, как больно и тоскливо станет после слов Либетрау, при виде той фотографии, и как долго будет успокаиваться боль. Боль нехотя разжала тугие кольца только к исходу бессонной ночи и отпустила, наконец, при свете привычного солнечного дня.
Роберт сидел лицом к интернату, утонувшему в соснах - спаслась лишь жирафья шея вышки над бассейном, - и бесцельно водил веткой по песку.
Мобиль подкрался незаметно. Он лежал на дороге, как толстая безглазая рыба, а возле него, опустив руки, стояла невысокая молодая женщина. Темные волосы подчеркивали удивительную бледность лица, совершенно не тронутого загаром, словно она очень долго была там, где нет горячего летнего солнца. И что-то еще было в ее лице... Что-то странное...
Женщина стояла, не решаясь отойти от безглазой голубой рыбы и сделать шаг по дороге. Роберт, наконец, понял, что было в ее лице. Он поспешно встал с пня и подошел к мобилю.
- Вы... к Кате?
Женщина шагнула вперед.
- Да. За Катей...
Роберт проглотил горячий комок.
- Идемте, я покажу.
- Не надо. Я знаю...
Женщина неуверенно пошла по дороге и Роберту даже показалось, что она вот-вот упадет, но она не упала и медленно растворилась в соснах, слившись с ними зеленым платьем.
И тут его зазнобило. Он привалился спиной к теплому боку мобиля, обхватил себя руками за плечи, но согреться никак не мог.
- Сволочи! - тихо сказал он в голубое небо, которое было лишь красивой декорацией, скрывавшей небо истинное - черную бездну, ставшую убежищем зла.
Перед глазами стояли лица с фотографии. Два лица, мужское и женское. Два искаженных страданием лица.
"Посмотри, - сказал ему Либетрау. - Девушка и мужчина. Мертвые".
Вот тогда-то ему и стало больно.
Конечно, Гедда и Паркинсон. Он был почему-то уверен, что это Гедда и Паркинсон, неведомо какими путями выбравшиеся из каменной тюрьмы.
Он не в силах был пошевелиться, повернуть голову, встать. Послушными остались только глаза, которые фиксировали все движения Либетрау. Либетрау медленно вынул из стола большую цветную фотографию и поднес к лицу Роберта.
Двое. Двое в привычных комбинезонах, одинаковых, как арестантская одежда. Мужчина и девушка. Мужчина сидел у входа в рубку космического бота, привалившись к стене, и его остекленевшие глаза были открыты. Рука намертво вцепилась в рукоять пистолета. Комбинезон был расстегнут у горла и потемнел от крови.
Роберт с ужасом всматривался в искаженное смертью лицо с впалыми щеками, заросшими черной щетиной, но оно было ему незнакомо. Он перевел взгляд на девушку. Она лежала на пульте управления, черные волосы упали на переключатели, а повернутое к Роберту лицо сохранило отпечаток боли. На полу валялся еще один пистолет. Девушка раскинула руки, словно обнимая пульт, и столько отчаяния и страха было в ее позе, что Роберт чуть не застонал.
- Я... их... не знаю... Это не наши... - с трудом выдавил он. Как... все это?..
- Пока не знаем, - ответил Либетрау. - Она звала на помощь. Их нашли по радиомаяку.
Очередная попытка. Еще одна смерть на пути к настоящей жизни. И какая разница, как звали девушку! Какая разница, что звали ее не Геддой...
- Опять ты сам по себе?
Маленькая Рената вышла из-за мобиля, укоризненно качая головой. Привык я один, - вздохнув, сказал Роберт и присел на корточки.
- Пора отвыкать!
Рената присела рядом и доверчиво заглянула ему в лицо. В голубых глазах Ренаты он увидел нескладного парня с взлохмаченными светлыми волосами и упрямо сжатым ртом. Парень настороженно и выжидающе смотрел на него из голубизны.
- Хватит тебе одному. Никогда ты больше один не будешь.
- А если мне нравится?
- Вот и неправда! Вовсе не нравится. Просто вбил в голову, что тебя как-то выделяют. Не таким считают. А ведь для нас ты обычный, Роберт, и для других тоже. Такой же, как мы. Только больше переживший.
Рената говорила очень искренне, и Роберт крепко сжал ее ладонь и тут же отпустил, смущенный своим невольным порывом. Рената улыбнулась ему, похлопала по глухо загудевшему боку мобиля.
- Чья повозка?
Что-то больно закололо в груди.
- Это... к Кате...
Рената не слушала. Она смотрела за спину Роберта и перестала улыбаться. Роберт повернул голову. Бледная женщина в зеленом платье и Катька Мухина медленно шли к мобилю. Глаза у Катьки были заплаканными. Роберт и Рената встали.
- До свидания, - дрогнувшим голосом сказала Катька.
Она открыла дверцу мобиля и помахала рукой. Помахала тем, кто молча стоял у сосен. А там был весь интернат.
День проползал нехотя и трудно. Роберт находился в странном оцепенении. Его о чем-то спрашивали и он что-то отвечал, ему что-то рассказывали и он послушно кивал головой. Больше всего хотелось уйти в комнату, уткнуться лицом в подушку и уснуть. И, проснувшись, узнать, что из мира навсегда исчезла боль.
А вечером произошла еще одна встреча с прошлым. В небольшом зале учебного корпуса, перед экраном связи, Роберт оказался наедине с человеком, который когда-то был его отцом.
Злое худое лицо отца еще больше ожесточилось, глубокие складки, похожие на шрамы, пересекли щеки, редкие волосы отросли и неряшливо свисали на уши.
- Мерзавец! - прошипел отец, стремительно подавшись вперед, и Роберт невольно отстранился, как будто отец мог вцепиться в него. - Предатель!
Роберт пришел в себя и выпрямился.
- Что тебе нужно? Руганью твоей я, слава богу, сыт по горло. Новенького хочется, уважаемый папаша!
Голова отца задергалась. Он процедил сквозь зубы:
- Негодяй! Почему я тебя сразу не придушил?
- Действительно! Не сидеть бы мне шестнадцать лет взаперти.
Глаза отца сузились. Он устало опустил голову и внезапно жалобно спросил:
- Как ты мог стать предателем, Бобби? Боже, мой сын - предатель!
- Что ты хочешь мне сказать? - повторил Роберт. - Говори быстрее.
- Роберт! Как ты мог изменить нашей борьбе?
- Я не буду тебе объяснять. Все равно не поймешь. Понять можно, только отказавшись от предрассудков. Возможно, когда-нибудь ты убедишься, что неправ.
- Хочешь сказать, я всю жизнь бросил псу под хвост?
- К сожалению, да... отец. В истории были примеры...
- Пошел ты со своей историей! Быстро же тебя обработали! Не выйдет из тебя толка, поешь с чужого голоса.
- Как раз теперь-то я обрел свой голос. Все вы внушали мне ложь...
- Быстро же тебя обработали, - повторил отец, подался к нему, заговорил свистящим шепотом: - Сынок, не верь коммунистам! Они обманули. Ты же свободу потерял!
Роберт иронически хмыкнул.
- Если понимать под словом "свобода" жизнь на Базе, то согласен: такую свободу я действительно потерял. И почему-то ничуть не жалею.
- Ну ладно! - с угрозой произнес отец. - Значит, не желаешь с нами?
- С кем это с вами? Мы, испанский король!..
- Насмехаешься, щенок? Пожалеешь!
- У тебя все? Тогда я пошел.
"Нет, таких уже не переубедить, - размышлял Роберт по дороге к коттеджу. - Таких надо просто изолировать. Ничего, кроме вреда, они не принесут. Слишком много времени и сил было потрачено на бесполезное сопротивление, чтобы теперь сдаваться... Пусть даже они понимают всю бесполезность... Отказаться от заблуждений они просто не в силах. Они умышленно закроют глаза на все хорошее, чтобы оправдаться перед собой. Взывать к их разуму бессмысленно, слишком сильна ненависть... Таких надо просто навсегда лишить возможности кусаться".
Пашка и Анджей разговаривали, как всегда, и замолчали, когда Роберт вошел в комнату. Он, не раздеваясь, сел на кровать, прислонился спиной к прохладной стене. Больше всего хотелось хотя бы на время избавиться от своих размышлений и пожить спокойно, ни о чем не думая.
И его поняли.
- Синьор, вы не собираетесь спать? - приподнявшись, спросил Пашка.
- Не знаю...
Анджей отбросил одеяло и тоже сел.
- Есть предложение! Пойдем, подышим ночью, поболтаем!
- Есть! - радостно подхватил Пашка. - Годится, Роберт?
- Я не против.
- Тогда слушайте! - Пашка вскочил, завозился в поисках рубашки. Решетки уже перепилены, а веревочную лестницу сегодня передали через верного человека из стражников. Спускаться будем по одному. Главное - не шуметь! Лошади спрятаны в лесу, а корабль ждет уже третью ночь. Пароль "Франция и свобода". Все понятно?
- Да, шевалье! - тихо воскликнул Анджей.
Пашка повернулся к Роберту.
- А вам, виконт?
- Я уже отгибаю прутья.
- Тогда в путь!
Роберт и Анджей спрыгнули удачно, а Пашка ударился коленом о выступающий из земли толстый сосновый корень и тихонько зашипел сквозь зубы.
- Благородные графы, я ранен! Пуля стражника зацепила ногу!
Анджей присел, подставляя спину.
- Садись! Главное - добраться до лошадей.
Пашка взгромоздился на Анджея, обхватил его шею руками и они устремились к лесу.
- У нас благородная цель, - рассуждал Пашка, когда они пробирались к Волге. - Мы избавим родную Францию от монархического гнета. Мы приложим все силы, чтобы облегчить страдания простого народа. В лесах у Парижа ждут верные полки и скоро мы выступим против короля.
Он, наконец, слез со спины Анджея и шел, чуть заметно прихрамывая.
- Так мы что, народные вожаки? - полюбопытствовал Роберт, увлекаясь игрой.
- Лично я маркиз де ла Рос. С детских лет я видел нищету и угнетение крестьян родной Бретани. Я устал от интриг придворной знати, мне до смерти надоели все эти нудные церемонии...
- Да, да! - подхватил Анджей. - Людовик и мне осточертел! Одевания, выходы, приемы, балы, обеды, выезды, охота... Нелепейшие ритуалы, роскошь и праздность, паразитирующая на непосильном труде народа.
- Меня потряс разгром камизаров, - продолжал Пашка. - Я никогда не забуду сожженные королевскими войсками деревни. Я видел вдоль дорог бесчисленные виселицы с телами восставших и поклялся все силы отдать борьбе с абсолютизмом.
- Я вне себя от нахальства Людовика! - вскричал Анджей. "Гocударство - это я!" - как вам это нравится? Подумаешь, "король-солнце"!
Пашка обернулся к Роберту.
- Виконт де Грис, а почему вы молчите?
"Нельзя ударить в грязь лицом, - подумал Роберт. - Ведь чему-то успели научить..."
- Согласен с вами, - начал он в вычурном стиле Пашки и Анджея. Людовик добился больших военных побед, присоединив часть Фландрии и м-м... что-то там еще. Но победы достались дорогой ценой. Войны тяжким бременем легли на плечи трудящихся. Неудача в войне за испанское наследство поколебала могущество короля, так что мы выбрали удачный момент для выступления.
- Молодец! - сказал Пашка. - А "что-то там еще" - это Франш-Конте и Эльзас.
- Но друзья мои! - воскликнул Анджей. - Что мы будем делать после победы? Допустим, мы уничтожили сторонников Людовика, облегчили положение народа, отменили налоги и феодальные поборы, повысили заработную плату рабочим королевских мануфактур. А дальше? Еще не пришло время, чтобы народ взял власть в свои руки. Не окажемся ли мы новыми угнетателями?
- Что за мысли, граф де Том! Наша задача - содействовать прогрессу, а что означает прогресс в нашу эпоху? Ваше мнение, виконт!
Роберт озадаченно остановился.
- По-моему... По-моему, необходимо провести преобразования в интересах третьего сословия. Расчистить дорогу буржуазии...
- Вашу руку, виконт! Вы могли бы стать настоящим "отцом народа"!
- А может, бросить все силы на развитие науки? - с хитрецой предложил граф де Том. - Создадим прочную материально-техническую базу...
- Не терпится прыгнуть через формацию, прямо в двадцатый век? укоризненно спросил Пашка. - Не выйдет. Правильно, виконт?
- Предпосылок не имеется.
Они вышли к Волге, к белеющему в темноте причалу. Под боком причала спали лодки.
- Вперед, на корабль! - скомандовал Пашка. - Сейчас главное - свалить абсолютизм. Хотя, если разобраться, откуда у нас взялись верные полки?
Авторулевой медленно вел лодку вдоль берега, словно отыскивая то место, где вечером огромным красным поплавком погрузилось в воду солнце. Они лежали на палубе, слушали шлепки волн о борта, смотрели в небо.
- Ребята, - смущенно начал Роберт. - Не знаю, бывает ли у вас такое... Вот когда смотришь на звезды... Там, в обсерватории, здесь...
- Ну-ну, виконт! - подбодрил Пашка.
- Когда я смотрю на звезды, то спрашиваю себя: зачем мы здесь? Вообще, зачем мы живем? Подождите! - торопливо сказал он, услышав, что Анджей нетерпеливо завозился. - Я знаю: чтобы познавать мир, делать его лучше и так далее. Может, я плохо объясняю, но зачем все-таки мы живем? Зачем наша жизнь нужна этой черной пустоте?
- Ясно, - сказал Пашка. - "И никто не открыл еще роду людскому как, откуда, зачем наш приход и уход". Хайям. Давненько уже об этом размышляли.
- И все-таки зачем? - задумчиво повторил Роберт. - Для чего она нас породила?
- Ты неправильно ставишь вопрос, - ответил Пашка. - Ты очеловечиваешь то, что очеловечивать нельзя. Цель может быть только у людей. У этой пустоты цели не было.
- А вдруг была? - вмешался Анджой. - Наше сознание нужно вселенной как зеркало, в которой она может отражаться.
- 3ачем? - спросил Пашка.
- А нравится ей отражаться, - насмешливо отозвался Анджей. - Любуется она на себя - и все тут! Вот тебе и цель.
- Нет, без шуток: для чего она породила нас? - настаивал Роберт.
- Ну-у, виконт! - протянул Пашка. - Человек - продукт длительной эволюции материи и существует он потому, что наиболее приспособлен к условиям планеты.
- Тогда зачем нам разум? - не сдавался Роберт. - Собака тоже продукт эволюции, но отлично обходится без разума. Может быть только с нашей помощью вселенная может познать себя?
- Ответ неудовлетворительный, Гриссом, - сказал Пашка голосом наставницы Анны. - Повторяю: цель может быть только у людей. И почему ты обижаешь собак?
- Я вот думаю еще, - смущенно продолжал Роберт. - Зачем миллионы лет эволюции, питекантропы, неандертальцы, древние греки, франки, норманны, русские, монголы, англичане? Теснились на маленькой планете, вышли в космос, тянутся к звездам. Ну, заселят Галактику, две, десять, всю вселенную, а дальше?
- И как же тебе хочется найти конечную, абсолютную цель! - воскликнул Анджей. - Думаешь, когда-нибудь в самом дальнем уголке мира люди, наконец, отыщут красивую дверь, на которой будет написано: "3десь абсолютная цель существования человечества"? Ты вот говоришь, что знаешь, зачем мы живем для того, чтобы познавать мир, делать его лучше. Так?
- Так.
- Ибо жизнь без познания означает смерть и бесславное погребение, вставил Пашка. - Это истинные слова Сенеки. Без шуток.
- В чем же дело? - продолжал Анджей. - Чем тебя не устраивает такой ответ?
- Зачем познавать мир?
- Чтобы увеличивать власть над ним, укреплять свое могущество, терпеливо объяснил Анджей.
- Хорошо, согласен. А зачем увеличивать власть над миром?
Анджея сменил Пашка:
- Чтобы все меньше зависеть от него. Разве плохо не зависеть от пространства и времени, избавиться от болезней и не сгорать в недрах звезд? А абсолютной цели быть не может, потому что вселенная бесконечна, это же элементарно! Получается-то ведь та самая картина, о которой еще древние говорили: чем шире круг наших знаний, наших возможностей, тем больше границы этого круга соприкасаются с еще неизвестным, непознанным. И предела никогда не достичь. Вам ясно, виконт?
Роберт промолчал. Он перебрался к самому борту, опустил руку в теплую воду, стараясь поймать дрожащие звездные осколки. Лодка плыла под обрывистым берегом, а наверху стоял молчаливый лес.
- Я вот что думаю, - тихо сказал Анджей. - Нам уже миллионы лет, а мы все еще одиноки. Дикарь знал, что за рекой живет чужое племя, сталкивался с чужаками. В Афины приходили корабли из заморских стран. Европеец слышал об обитателях Америки. Мало кто сомневался в жизни на других планетах. Да что планеты! Сам Ньютон верил в жизнь на Солнце! А потом наступила эпоха великих разочарований. Рассеялась вера в селенитов, рухнули представления о Венере, как "сестре Земли". Больше всего надежд возлагали на Марс, но Аэлита навеки осталась просто красивой фантазией. На остальные планеты почти не рассчитывали и, как оказалось, правильно делали. Наши надежды обратились к ближайшим звездам - и тут неудача! Ведь ни один корабль-разведчик не получил утешительных результатов. Теперь мы стоим перед проблемой одиночества в галактических масштабах. Космос молчит.
- Роберт, ответь-ка этому скептику, - лениво сказал Пашка.
Роберт, подумав, произнес:
- Слишком мало времени человек изучает вселенную, поэтому рано делать какие-то выводы.
- То-то и оно, - согласился Пашка. - Добавлю, не упустив случая блеснуть эрудицией: эпикуреец Митродор говаривал, что считать Землю единственным населенным миром в беспредельном пространстве было бы такой же нелепостью, как утверждать, что на огромном засеянном поле вырастет только один колос.
- Не надо прикрываться сомнительными авторитетами, - ответил Анджей.
- Не хотелось бы возвращаться к избитой теме посещения Земли пришельцами из космоса, - продолжал Пашка. - Все эти истории о Баальбеке, пустыне Наска, Тунгусском метеорите и так далее давным-давно получили убедительное и вполне земное объяснение. Но хочется рассказать об одном случае, совсем не пытаясь убедить вас в его правдивости. Анджей, ты же знаешь Феликса Войта?
- Кто не знает Феликса Войта!
- Я не знаю, - сказал Роберт.
- Феликс Войт, синьор, это капитан старого разведчика "Амазонка". Летал одно время с моим отцом. Лет восемь назад. Однажды у нас собралась вся эта космическая братия, не помню уже по какому поводу. А мама как раз тогда взяла меня домой из интерната. Вот я и услышал рассказ капитана. Мы учились классе в шестом, наверное. Анджей, помнишь, Альберто и Витька еще уплыли ночью, как и мы, искать верховья Волги?
- Точно, в шестом классе, - подтвердил Анджей. - Их весь интернат тогда "колумбами" звал. Только мне как-то не приходилось слышать, что твой отец летал вместе с Феликсом Войтом. Многое мне приходилось слышать, а вот этого как-то не приходилось. Источники как-то умалчивают об этом.
- Стыдно, синьор! Полистай "Космический ежегодник", там все расписано, кто и когда ходил к Нереиде. Пофамильно.
- Ну ладно, ладно, - миролюбиво сказал Анджей. - Послушаем. Хотя весьма удивительно, почему ты раньше молчал.
- Случая не представлялось. А теперь вот назрела необходимость поставить на место некоторых скептиков. Так рассказывать или нет?
- Давай! - одновременно сказали Роберт и Анджей и рассмеялись.
- Ну, слушайте. Это был обычный полет. Феликс Войт возвращался из системы Урана в ремонтные мастерские на Деймосе. Космос был спокоен и пуст, молчали индикаторы метеорной атаки и ничто не затемняло прозрачную чистоту обзорных экранов.
Анджей фыркнул.
- Тебе бы еще гусли в руки и можно смело пускать на гастроли по градам и весям!
- Еще одна подобная реплика и я умолкаю, - угрожающе пообещал Пашка. - Рассказчик должен быть немного поэтом.
- Хорошо, хорошо! - поспешно согласился Анджей. - Продолжай, а я иногда буду покашливать. В неправдоподобных местах.
- Так вот, экраны были словно тихие озера и команда спала безмятежным сном. Капитан Феликс Войт сидел у пульта управления и думал о том, что скоро вернется на Землю и спокойно половит рыбку на Селигере, пока его "Амазонка" будет набираться новых сил в ремонтных мастерских. Насчет рыбалки: я передаю слова капитана Войта, а не сочиняю. Кстати, он меня тоже брал с собой и мы за час поймали штук пятнадцать довольно солидных...
- Акул, - перебил его Анджей. - На Селигере. На удочку. Рыбак ты, конечно, отменный, но когда же на сцене появятся обещанные пришельцы?
- Они могут вообще не появиться, - зловеще произнес Пашка. - Кашляй себе потихоньку. Подхожу к главному. Повторяю, экраны были чисты, радио молчало, в рубке стояла полная тишина, если не считать легкого шороха самописцев. Капитан Феликс Войт думал о рыбалке и вдруг услышал музыку. Тихую незнакомую музыку. Представляете, на экранах усыпанное звездами черное пространство, шелестят самописцы и вдруг непонятно откуда - музыка. Капитан Феликс Войт говорил, что играли на каком-то незнакомом инструменте. Он потом специально интересовался, прослушал сотни записей, но ничего не добился. Ни один наш инструмент не мог дать даже подобия того звучания.
Капитан проверил радио - оно было выключено.Капитан вышел в коридор, осторожно прошел вдоль кают, но музыка не усиливалась и не стихала. Он плотно закрыл уши ладонями - музыка продолжала звучать в голове.
- Слуховая галлюцинация? - неуверенно предположил Роберт.
- Капитан сначала тоже так подумал. Он, конечно, знал о голосах, звучащих в барокамерах и в одиночестве долгих полетов, когда возникает информационный голод. Слышали ведь первые космонавты на орбите лай собак и плач ребенка! Когда капитан вышел из медицинского блока, он был в полной растерянности, а музыка продолжала негромко играть. Приборы не обнаружили у капитана ни малейших признаков галлюцинаций. Капитан попробовал использовать звукозаписывающую аппаратуру, но бесполезно: никакого воспроизведения не получилось.
Около сорока минут капитан просидел в рубке в полной растерянности, а музыка все играла и играла...
- Это играла на старинном музыкальном инструменте прекрасная марсианка, очарованная подвигами капитана Войта, о коих регулярно сообщало радио Солнечной системы, - нараспев заговорил Анджей. - Жила она на дне заброшенного канала, томилась от любви и посылала сквозь вселенную страстные призывы на не открытом еще учеными мужами Земли излучении любящей души.
- Капитан Феликс Войт до сих пор не знает, кто играл, - невозмутимо продолжал Пашка. - Музыка все-таки стихла и он решил молчать об этом странном происшествии, а то и на берег списать могли. Но когда за завтраком собрались остальные, выяснилось, что музыку слышали все. Во сне. Были на "Амазонке" люди с хорошим музыкальным слухом и в те же полетные сутки музыку записали в исполнении на синтезфоне - другого инструмента на корабле не оказалось. Но хотя синтезфон совсем неплохой инструмент, все как один утверждали, что воспроизведенная на нем музыка так же далека от оригинала, как Бах, исполненный на дудочке, далек от Баха органного. Ту же самую музыку экипаж "Амазонки" слышал еще двое суток примерно в одно и то же время. А потом она прекратилась. Капитан Феликс Войт отметил координаты и долго наводил справки, кто еще летал в этом участке.
- Ну и как? - спросил Роберт и затаил дыхание в ожидании ответа.
- А никак. Если даже в морях есть места, где никогда не проходили корабли, так что же тогда говорить о космосе! Тем более в окрестностях Урана. Доложил он в Космоцентр, отнеслись к этому, конечно, весьма скептически, но года через полтора туда все-таки зашел по пути "Армавир" капитана Кухианидзе - и ничего не обнаружил.
- Прекрасная марсианка не вынесла тяжести ожидания, - задумчиво прокомментировал Анджей.
- А мелодия, между прочим, потом появилась в чьей-то обработке. Капитан Войт говорил, да я уже забыл. "В пути" называется.
- Ах, "В пути"? - воскликнул Анджей. - Припоминаю. Только вот понятия не имел, что у нее такая романтическая история. Не подозревал как-то.
- А напеть можешь? - тихо спросил Роберт.
- Могу, - неуверенно ответил Пашка. - Только приблизительно, потому что личность я еще далеко не всесторонне развитая.
Он сел, обхватил руками колени и тихо засвистел, подняв лицо к небу. У Роберта внутри словно что-то оборвалось и рассыпалось с удивленным звоном.
Каморка, мокрое от слез лицо Софи, широко раскрытые глаза невидяще уставились в пол... Софи задумчиво перебирает губами концы черных волос и молчит. Тишина - и вдруг неторопливые шаги в коридоре, и кто-то негромко насвистывает странный полузнакомый мотив. Непонятно знакомый мотив, словно когда-то услышанный во сне. Во сне..
- А я ведь тоже ее слышал, - растерянно сказал Роберт. - И тоже не по радио... Радио было только у Энди. И Софи когда-то слышала... И тот, кто в коридоре свистел... И другие, наверное, только их никто не спрашивал...
- Кончай рассказывать! - недоверчиво и немного испуганно произнес Анджей. - Не подыгрывай сиятельному графу.
- Я не подыгрываю. Я вспомнил...
У Роберта вдруг закружилась голова.
- Вот тебе и марсианка! - сказал Пашка.
Роберт прошептал:
- Другие тоже вспомнят, обязательно вспомнят... Надо только спросить. Они вернутся и я им скажу...
Палуба легонько дрогнула. Лодка ткнулась носом в причал, от которого они начали свое путешествие.
- Приплыли, - очень деловито сказал Пашка. - Выходи!
Он первым выбрался на причал и обернулся.
- В земле и небе более сокрыто, чем снилось вашей мудрости, мой Анджей! Над этим нужно поразмыслить.
- Очень приятно, Рослов, что ты стараешься не забывать классику.
Роберт и Анджей притихли, не успев подняться, а Пашка замер, как одна несчастная особа, превратившаяся из-за любопытства в соляной столб. Наставница Анна стояла совсем рядом, а из темноты, с берега, донеслось хмыканье наставника Генриха.