Что же касается единства, Питерс, то дайте время - мы подрастем и вступим в борьбу. Мы не можем надеяться на вас, отцов и дедов, потому что вы слишком многое пережили и слишком многие из вас стараются утопить свое прошлое в наркотиках и алкоголе. Мы будем сильнее. Правда, нас мало, но мы сильны своей молодостью и ненавистью, а ненависть совсем неплохое оружие. И мы продолжим борьбу!
"Недурная бы вышла надгробная речь", - подумал Роберт, ногой распахивая дверь Круглого зала. Дверь грохнула о стену и под этот аккомпанемент Роберт вошел в зал.
Круглый зал на самом деле был овальным. Его пол и стены покрывал одинаковый нежно-голубой пластик, а высокий куполообразный потолок был разрисован косматыми звездами и ракетами. Метрах в двадцати от Роберта, у противоположной стены, на одной линии с дверью, возвышалась массивная кафедра, отделанная под красное дерево. По обеим сторонам у стен широким полукругом расположились низкие голубые кресла. Раньше они стояли в несколько рядов и к их спинкам были приделаны откидные полочки для записей - ведь по проекту этот зал предназначался для совещаний высшего командного состава Базы. Но позднее большую часть кресел растащили по барам, потому что на Базе, за исключением полковника Стейна, не было никакого высшего командного состава, и все ее обитатели, считая и детей, могли разместиться в единственном оставшемся ряду.
Возле кафедры, на низком темно-коричневом столе, лежал Питерс со сложенными на груди руками - высохшая длинная кукла с острым носом и впалыми желтыми щеками. Кукла была выряжена в просторный черный костюм и черные ботинки. Голова куклы покоилась на маленькой грязноватой подушке. В стороне от стола, закрыв глаза, сидел Джордж О'Рэйли, который отличался по виду от покойника разве что обычным серым комбинезоном. Он вздрогнул от стука двери и открыл слезящиеся глаза. Роберт двинулся через зал.
- А, Роберт! - произнесла копия покойного Питерса звучным голосом, разительно контрастирующим с тщедушной внешностью О'Рэйли. - Проходи, ты первый.
- Первым был покойник, - ответил Роберт и плюхнулся в кресло рядом с О'Рэйли. - Доболтался!
О'Рэйли осуждающе покачал седой головой и открыл сухогубый рот, собираясь ответить, но в этот момент дверь еще раз грохнула и в зал ввалился рыжий великан. Это был Малютка Юджин. Рыжие лохматые волосы до плеч, мясистый нос, грозно насупленные брови, внушающие уважение габариты делали его фигурой весьма заметной в глазах Роберта.
Малютка Юджин взмахнул бутылкой, утонувшей в корявом волосатом кулаке и сипло проревел:
- Здорово, сволочи!
- Привет, Малютка! - возбужденно отозвался Роберт.
О'Рэйли промолчал. Малютка Юджин грузной рысью пронесся через зал и склонился над столом, едва не касаясь лицом острого желтого носа Питерса.
- Добегался, сволочь? - шумно полюбопытствовал он и подмигнул Роберту. - На, выпей малость, авось сразу вскочишь!
Малютка Юджин навалился на стол и потряс бутылкой.
- Перестань! - с невольным отвращением сказал Роберт.
- Что, брезгуешь? - продолжал кривляться Малютка. - Ах, да, я и забыл совсем, что ты непьющий! - Малютка с сожалением развел руками. - Ну и лежи, а мы выпьем!
Он отхлебнул из бутылки, отошел от стола и повалился в кресло рядом с Робертом.
- А ты мне не указывай, сволочь! - почти нежно сказал он Роберту и принялся спокойно грызть ногти, зажав бутылку между коленей.
Роберт искоса взглянул на О'Рэйли. Тот сидел с закрытыми глазами и лицо его ничего не выражало.
"Вот бы стать другом Малютки. Подумаешь, разница в десять лет! Главное - хорошо показать себя при налетах и тогда, может быть, Малютка Юджин похлопает по плечу и одобрительно скажет: "Молодец, сволочь!" Да, Малютка прямо вылитый герой боевика, с таким куда хочешь - не продаст!"
Роберт незаметно разглядывал Юджина и представлял захватывающие картины будущих совместных подвигов. Теперь ведь он имеет полное право участвовать в налетах - как-никак шестнадцать лет! Вот только вернется группа, с которой ушел его отец три месяца назад. Скоро они, наверное, будут здесь. В таких случаях ничего нельзя знать точно, потому что пользоваться радиосвязью - все равно что воткнуть самому себе нож в горло: а вдруг запеленгуют!
В темном проеме бесшумно возникло еще более темное пятно.
"А это что за чудо ковыляет? - Роберт заинтересованно подался вперед. - О, мадемуазель Эмма изволила покинуть свой будуар ради того, чтобы уронить прощальную слезу".
Мадемуазель Эмма, высокая тощая женщина в длинном черном платье, с черным шарфом на плечах, устремилась прямо к столу, не обращая никакого внимания на Роберта, О'Рэйли и Малютку Юджина. Она бесшумно скользила по нежно-голубому полу, подол ее черного платья трепетал, концы развевающегося шарфа походили на вялые черные крылья. Подлетев к столу, мадемуазель Эмма остановилась, полуобернувшись к сидящим, и медленно перекрестилась. Потом сложила ладони у впалой груди и быстро зашептала что-то, низко опустив голову. На Питерса она даже не взглянула.
Роберт бесстрастно рассматривал узкую спину мадемуазель Эммы, гладко причесанные темные волосы, собранные в пучок на затылке.
"Мадемуазель Эмма. Откуда она здесь и зачем она здесь - непонятно. Живет себе потихоньку, никого не пускает, да вроде бы и свихнулась слегка. Впрочем, все здесь давно свихнулись, кто больше, кто меньше..."
- Гляди-ка, даже не здоровается, сволочь! - хмуро сказал Малютка.
Роберт безразлично пожал плечами.
- Эй ты, мадемуазель! - неожиданно грубо заорал Малютка Юджин. - Чего нос воротишь?
Мадемуазель Эмма испуганно подняла острые черные плечи и зашептала еще быстрее. Ее некрасивое бледное лицо исказилось, словно от боли. Малютка Юджин схватил бутылку, громко забулькал. Роберт опять покосился на О'Рэйли: тот по-прежнему сидел неподвижно и прямо, и глаза его были закрыты.
В коридоре послышались тихие голоса и в зал осторожно вошли Софи Варетти и Вирджиния Грэхем. Вслед за ними проскользнул маленький Ричард Леннокс, быстро притаившийся в кресле у самой двери. Софи и Вирджиния оглядели присутствующих и Вирджиния помахала Малютке Юджину.
- Привет, Малютка!
- Привет, Джин! - отозвался рыжий великан и звучно хлопнул себя по коленям. - Забирайся!
Вирджиния хихикнула, чуть вперевалку пошла к Малютке Юджину, бесшумно, как кошка, вскочила к нему на колени и обхватила рукой за шею.
- Здравствуй, Роберт! Ты знаешь, что у тебя здорово помятая физиономия?
Она подмигнула Роберту и от улыбки ее юная мордочка еще больше похорошела. Роберт что-то невнятно пробормотал и покраснел. Выходки этой семнадцатилетней особы постоянно заставляли его смущаться, хотя он не мог пожаловаться на чрезмерную застенчивость. От ее весьма откровенных туалетов кружилась голова, а уж если встретишься ей где-нибудь в коридоре обязательно прижмется, словно они в невообразимой теснотище, как в нью-йоркской подземке, что показывали в старинной кинохронике. Прижмется и убежит со смехом.
Вирджиния была в полупрозрачной кофточке - не требовалось особой зоркости, чтобы разглядеть под ней голое тело - и короткой ярко-красной юбке, довольно условно прикрывавшей бедра. Ноги у Вирджинии были, как у кинозвезд - длинные, стройные и все дело портил только огромный синяк на левом бедре.
Вирджиния появилась на Базе неизвестно откуда, ее никто не видел до двенадцатилетнего возраста. По крайней мере, так утверждал Паркинсон. В один прекрасный день белокурая хорошенькая девчушка появилась в ресторане (в те годы иногда еще собирались, чтобы поужинать вместе) и, всхлипывая, заявила, что ее зовут Вирджиния, и что ее мама никак не хочет просыпаться. И стало понятно, почему никто не знал о существовании Вирджинии: они с матерью жили на самом нижнем ярусе, а кому же взбредет в голову туда тащиться ради сомнительных прелестей страшненькой и кособокой Элизабет Грэхем!
Впрочем, Паркинсон сказал как-то, прикончив очередную бутылку, что отец Вирджинии - наркоман Ричард Леннокс. А вот почему мать Вирджинии покинула Землю, не знал даже он.
- Софи, что ты там стоишь? - окликнула подругу Вирджиния. - Иди к мальчику. Ты ведь не против, Роберт?
Она хихикнула и положила свободную руку Роберту на плечо.
- Ее дело! - вызывающе ответил Роберт.
- Давай, вали сюда! - добродушно сказал Малютка Юджин.
Софи, поколебавшись немного, подошла к Роберту. Роберт подчеркнуто безразлично осмотрел ее сверху донизу - от облегающего белого свитера до белых брюк и белых туфель - и отвернулся. Софи возмущенно фыркнула и села рядом с Малюткой - чертовски красивая - черноволосая, черноглазая, с темными бровями на узком смуглом лице. Лишь очень внимательно всмотревшись, можно было заметить легкую сеть морщинок, разбегающихся от накрашенных ресниц, и маленькие складки в уголках рта.
Софи было почти тридцать. Отец ее раньше занимал какой-то высокий военный пост и таскал мундир до самой смерти. На Базе он тосковал, пил и задирался со всеми, а потом его пристрелили в баре во время пьяной драки, когда Роберта еще не было на свете.
"Кажется, идет!" - Роберт невольно вздрогнул и уставился на дверь, за которой раздались громкие голоса. Он незаметно потрогал кастет, но тут же расслабился, потому что это вошли братья Луис и Витторио Мариньо, немного пьяные и веселые, как обычно, а следом за ними, к удивлению Роберта, хмурый и трезвый на вид Паркинсон. Братья оттеснили от стола бормочущую мадемуазель, а Паркинсон сел и, казалось, о чем-то глубоко задумался.
Тут же в зал под руку чинно вступили супруги Макдивитты, одинаково маленькие и толстые, в одинаково черной одежде. Джеймс Макдивитт даже нацепил на рукав пиджака невесть где раздобытую шелковую траурную повязку, будто хоронили его родственника, а Анджела Макдивитт картинно комкала в ладони черный платочек. Супруги вежливым поклоном поприветствовали собравшихся, прошествовали к столу и остановились за спинами братьев Мариньо.
Маленький скрюченный Уолтер Гендерсон, он же Мистер Выпей-Со-Мной, торопливыми шажками пробежал через зал и с любопытством сунул остренький носик между расступившимися братьями.
"Вот!" - Роберт побледнел. В дверях, покачиваясь, стоял Скотина Жорж, угрожающе пыхтел, глядя на Роберта, вытирал рукавом толстые губы, а из-за его плеча выглядывал, кривясь в ухмылке, Одноухий Майкл и тупо взирал на окружающее смертельно пьяный Казимир Каталинский.
Скотина Жорж вразвалку направился к креслам напротив Роберта. Майкл, поддерживая Каталинского, двинулся за ним.
- Здравствуй, Жоржик! - благожелательно сказал Малютка Юджин, а Вирджиния демонстративно отвернулась.
Скотина Жорж буркнул что-то нечленораздельное, грузно сел и злобно уставился на Роберта. Так, наверное, в былые времена смотрели на своих обидчиков тупые динозавры, если у них, конечно, были обидчики. Одноухий Майкл остался стоять, угрюмо осматривая собравшихся и размышляя, вероятно, о том, кому бы исподтишка врезать в ухо в темном коридоре, а Каталинский повалился в кресло и заснул.
- Ну что ж, - неожиданно заторопился О'Рэйли. - Начнем, пожалуй!
- Валяй, папаша, - разрешил Малютка Юджин.
О`Рэйли проковылял к кафедре и поднял глаза к потолку, собираясь с мыслями. Братья Мариньо, супруги Макдивитты и Мистер Выпей-Со-Мной отошли от стола и сели. Только мадемуазель Эмма продолжала что-то шептать, по-прежнему не обращая ни на кого внимания, да Одноухий Майкл стоял возле Жоржа и садиться, видимо, не собирался.
О'Рэйли отдышался и начал звучным голосом:
- Братья!..
- А как же сестры? - хихикнула Вирджиния с коленей Малютки.
- Ну, не мешай, сволочь! - одернул ее Малютка.
- Братья! - скорбно повторил О'Рэйли. - Сегодня мы собрались здесь, в этом зале, чтобы проводить в последний путь всеми уважаемого мистера Джона Байрона Питерса, нашего друга, наставника, замечательного человека, столь рано покинувшего нас,тобы вознестись к богу.
"Ничего себе рано! - подумал Роберт. - Он же не библейский старец!"
Анджела Макдивитт звучно высморкалась в траурный платок. Скотина Жорж столь же звучно рыгнул.
- Вот он лежит перед нами, навеки успокоившийся, - длинный сухой палец О'Рэйли указал на стол, - и мы скорбим. К сожалению, не все смогли придти сюда в этот печальный час: многие братья сейчас далеко от нас, в черных глубинах космоса. Они бесстрашно ведут бой с жестоким миром, безжалостно отринувшим нас от своей груди и бросившим на произвол судьбы...
- А другие валяются вдребезги пьяные! - насмешливо вставила Вирджиния.
О`Рэйли запнулся и прикрыл глаза, превратившись в египетскую мумию. Малютка Юджин закатил Вирджинии увесистую оплеуху, от которой, как показалось Роберту, покойник вздрогнул. Вирджиния надулась и перебралась в кресло рядом с Софи, сидевшей со скучающим видом.
"Боже, какие словеса! - подумал Роберт. - Может, О`Рэйли тоже грешил в юности проповедничеством?"
- Нет, наверное, смысла пересказывать здесь биографию мистера Джона Байрона Питерса, - после некоторого молчания продолжил О`Рэйли. - Все мы люди без прошлого. Его отняли у нас и втоптали в грязь те, что только с виду похожи на людей, но таковыми не являются, потому что у них нет сердца. Где же на деле их хваленый лозунг: "Человек человеку - друг"? - О'Рэйли повысил голос и даже Каталинский перестал храпеть и разлепил бессмысленные глаза. - Возлюби ближнего своего... Как бы не так! Они отвергли учение великого страдальца за грехи человеческие, распятого над прахом Адама, и подменили его своей бездушной схемой, где не нашлось места человеколюбию. Да, они ловко воспользовались доверчивостью народа, они примазались к словам, сказанным Павлом фессалоникийцам: "Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь", - и одурачили многих и многих. И там, где была вера, осталась пустота, а на смену христианской любви пришло бездушие, которое вытеснило все человеческие чувства. Не трудились ли мы в поте лица?
О'Рэйли сделал паузу, потом заговорил тише:
- И человек, лежащий здесь, еще среди нас, но уже не с нами, отдал все силы борьбе за торжество справедливости. Трудно переоценить его вклад в наше общее дело. Повторяю, что не буду пересказывать биографию мистера Джона Байрона Питерса, напомню только, что и ему мы обязаны своим спасением, тем, что мы еще живем и боремся. Ведь покойный был одним из тех, кто в свое время вложил немалые суммы в возведение нашего дома, одним из тех, кто финансировал строительство оборонительных сооружений в Поясе астероидов...
О'Рэйли неожиданно закашлялся, согнувшись над кафедрой. Роберт невольно кивнул, соглашаясь с его словами. Да, после заключения конвенции, провозгласившей все пространство Системы вплоть до орбиты Марса зоной мирного космоса, базы для обороны от коммунистической агрессии пришлось передвинуть сюда, в Пояс астероидов.
Он заметил, что Ричард Леннокс тихо встал и скрылся за дверью.
"Не вытерпел, наркоманчик, побежал..."
- Пошел тридцать первый год нашего изгнания, - продолжал О`Рэйли. За столь большой срок произошло множество событий, важных и малозначительных, трагических и смешных. И кто, как не мистер Джон Байрон Питерс взвалил на свои плечи тяжелое, но почетное бремя нашего летописца, нашего Иосифа Флавия, чтобы сохранить для потомков память о славных деяниях их отцов и дедов. Потомки наши - все мы верим в это - завоюют когда-нибудь мир, столь жестоко поступивший с нами и, благодаря покойному, будут всегда помнить наши имена. И господь бог, который послал нам это испытание, господь бог, проверяющий сейчас нашу стойкость и решимость в борьбе, принял бессмертную душу мистера Джона Байрона Питерса и, без сомнения, уготовил ей достойное место возле ног своих...
- Поближе к заду! - загоготал Скотина Жорж, расталкивая Каталинского. - Пойдем, братья, подальше от этого... как его... непотребного сборища, - обратился он к Каталинскому и Одноухому Майклу. - А не то господь бог наш пошлет нам... это... как его... наказание и у нас навеки слипнутся глотки!
- Эт-то бу-будет ужас-со! - пролепетал Каталинский, одурело мотая головой, и рухнул на Жоржа.
Одноухий Майкл молча подхватил его, поволок к двери и они скрылись в коридоре. Скотина Жорж ткнул толстым пальцем в сторону Роберта, замершего в кресле, и с издевкой спросил:
- Ты, парень, не желаешь составить нам компанию?
"Так... - У Роберта мгновенно вспотели ладони. - Значит, сейчас. Что ж, рано или поздно Скотина Жорж все равно припрет меня к стенке. Каталинский не в счет. Зато Майкл почти трезв".
Роберт еще раз пожалел, что оставил пистолет у Гедды. Ладно, пусть его изувечат, но первый удар он успеет сделать. Прямо в жирную рожу!
Роберт встал и поймал взгляд Софи. Взгляд был сожалеющим. Он направился к двери, увидел удивленное и обеспокоенное лицо Паркинсона и вышел в коридор. До него донесся изумленный голос Малютки Юджина, не знавшего о выстреле в дверь:
- Эй, сволочь, с каких это пор ты стал пить?
И смешок Скотины Жоржа:
- А он теперь это... пьет, ты что, не знал, Малютка?
Одноухий Майкл старался удержать Каталинского в вертикальном положении, он был всецело поглощен этой возней и не заметил, как Роберт вытащил из кармана кастет и зажал в кулаке. Скотина Жорж возник в дверном проеме, нетвердой походкой подошел к Роберту и оживленно крикнул, чтобы слышали в зале:
- Пойдем, врежем по стаканчику!
"Сейчас я тебе врежу! - подумал Роберт, свирепея. - Я тебе врежу, жирная свинья!"
Они пошли в глубь коридора, Роберт впереди, Жорж следом, обдавая его перегаром. У Роберта заныл затылок, но он собрал всю волю и не оборачивался. Он свернул за угол и тяжелая нетвердая поступь за спиной оборвалась.
- Притопали, щенок! - тихо сказал Скотина Жорж.
Роберт резко повернулся. Скотина Жорж сопел, но пока не шевелился. Майкл бесшумно появился из-за угла, бросив Каталинского, который с шумом и руганью упал на пол где-то неподалеку.
- Я тебе не щенок! - с вызовом сказал Роберт.
- Знаю, знаю, что не щенок, - вкрадчиво заговорил Скотина Жорж. Какой же ты щенок, если это... так ловко палишь по дверям ни в чем не повинных людей? Разве это справедливо, Одноухий? - воззвал он к Майклу, который потихоньку продвигался за спину Роберта. - Из-за какой-то суки убивать это... как его... чело...
Он не успел договорить, потому что Роберт резко взмахнул кастетом. Он бил наверняка, прямо в слюнявые губы. Но в это время получил удар по затылку.
*
Потолок опрокинулся над ним светло-зеленым куполом, незаметно переходящим в более темную зелень стен.
"Правильно было бы сделать здесь все фиолетовым", - вяло подумал Роберт.
Помнится, когда-то давным-давно символику цвета разъяснял ему обучающий автомат. "В витражах древних соборов, - говорил он вкрадчивым голосом, - синий - цвет девы Марии, богородицы, зеленый - цвет сатаны, падшего ангела", - и показывал соответствующие картины.
Ну а фиолетовый... Фиолетовый - цвет мучеников, а кто Из попавших в медцентр не был мучеником? Правда, ему пока повезло: он не допился до белой горячки, не свихнулся, не превратился в отпетого наркомана. Пока... Он получил всего лишь заурядный удар по голове, последствия которого киберы ликвидируют в два счета. Сегодня же, в крайнем случае, завтра, он встанет на ноги и освободит эту палату для другого. Для той же Лиз, например. Или для Ричарда Леннокса. Будем надеяться, - Роберт мстительно усмехнулся, - -что Скотине Жоржу вскоре не поможет даже реанимационный комплекс. Хотя бил Майкл, ответить придется Скотине. Что такое Майкл? Просто орудие - и на него у Роберта зла не было. Глупо ведь обижаться на палку или нож!
Он попытался повернуть голову, охнул от боли и тут же металлический голос из выпуклого блестящего глаза в центре купола предостерегающе прогремел: "Не двигаться! Лежать спокойно!"
"Что за чудо-автоматы! - восхитился Роберт, замерев в неудобной позе. - Как бы мы без вас жили? Спасибо, киберврачи, спасибо, регенераторы воздуха, синтезаторы пищи, энергоприемники и прочая, и прочая, и прочая. И в конце концов, действительно, спасибо старику Питерсу, если только О'Рэйли не приврал для красного словца. Гады, так и не дали дослушать до конца и вообще - испортили день рождения!"
Роберт закрыл глаза, размышляя о превратностях судьбы и, вероятно, незаметно задремал, потому что, когда он их открыл, возле кровати сидел Паркинсон. Нечасто удавалось увидеть такое чудо - совершенно трезвого Паркинсона. Да еще и тщательно выбритого. Роберт недоверчиво повел носом и изумление его достигло апогея - от Паркинсона явно веяло одеколоном!
- Привет, сынок,- почему-то шепотом сказал Паркинсон, наклоняясь к кровати.
- Угу! - ответил Роберт, не удержавшись от улыбки.
- Тебе не больно улыбаться? - забеспокоился Паркинсон, ероша длинные волосы.
- Что ты, Паркинсон! Уже очухался... Чем кончилось отпевание?
Паркинсон пожал плечами.
- Да ничем. Софи выскочила за тобой, а потом и мы.
- О! - сказал Роберт. - Кто "мы"?
- Ну я, Юджин... Юджин стал трясти Каталинского, тот его обругал... В общем, Юджин поучил его немного...
- А Скотина?
- Что - "Скотина"? - Паркинсон как-то странно посмотрел на Роберта. Скотины там уже не было. И Майкла.
"Удрал, гад! Ну ничего, никуда он отсюда не денется".
Паркинсон молчал и нерешительно водил пальцами по худым выбритым щекам. Сейчас он выглядел моложе своих пятидесяти трех. Да убрать бы мешки под глазами...
Паркинсон не строил никаких иллюзий относительно лучшего будущего и принимал жизнь такой, как есть. "В свое время мне не хватило смелости пустить пулю в лоб. Наверное, потому, что я слишком любил Джейн, - как-то сказал ему Паркинсон. - А теперь нужно сидеть и не рыпаться". О своем прошлом он никогда не говорил, а Роберт никогда не спрашивал. Ведь каждый имеет право носить свое прошлое в себе.
- Паркинсон, а чего ты такой? - не выдержал Роберт.
- Какой? - притворно удивился Паркинсон.
- Весь наодеколоненный!
Паркинсон хмыкнул. Роберт видел, что он колеблется, не решаясь сказать.
- Ну! - нетерпеливо потребовал Роберт.
- Если ты слушал О'Рэйли, а не спал, - решился, наконец, Паркинсон, и не отвлекался на Софи, то, наверное, помнишь, что О'Рэйли весьма высокопарно разглагольствовал об Иосифе Флавии...
Паркинсон замолчал и выжидающе посмотрел на Роберта.
- О! - еще раз сказал Роберт. - Ты решил подхватить факел, который неумолимая смерть вырвала из слабых рук Питерса?
- Во-во! - подтвердил Паркинсон.
- Поздравляю! - Роберт усмехнулся. - Великое повествование, столь же правдивое, сколь и поучительное, о возне крыс в груде отбросов.
"Больному нужен покой," - вкрадчиво зашелестело под куполом.
- Ну, пока, - Паркинсон поднялся. - Выздоравливай, сынок.
- Постараюсь. А Скотина свое еще получит!
- Аут бене, аут нихиль, - загадочно произнес Паркинсон и скрылся за дверью.
"Спать, спать, спать," - замурлыкал голос.
Над головой Роберта что-то негромко хлопнуло и он очутился в белом пушистом облаке. Глаза его закрылись.
...Ему снилось, что он медленно идет по бесконечному коридору под тусклыми синими огнями, а сзади прицепилась пьяная Лиз и нежно целует в затылок, и боль от удара постепенно стихает, стихает, стихает... Он повернулся к Лиз - и проснулся от резкого движения.
Сначала он подумал, что продолжает спать, потому что на кровати, обхватив себя руками за плечи, словно ей холодно, сидела Софи и задумчиво смотрела на него печальными глазами. Она увидела, что Роберт проснулся и ее глаза сразу же сделалась чуть насмешливыми. Сделались обычными глазами Софи.
- Что, выдалась свободная минута? - резко спросил Роберт. - Партнер отправился подкрепиться?
Софи добродушно засмеялась и, откинувшись, уперлась руками в кровать. Ее грудь, обтянутая белым свитером, запрыгала в такт смеху.
- Какой ты куса-ачий, мальчик! - нараспев сказала она, наклонилась и быстро поцеловала его в лоб.
Роберт хотел было разозлиться, но передумал. Уж слишком приятным было прикосновение теплых сухих губ.
- Поцелуй еще, Софи, - миролюбиво попросил он.
- Не слишком ли много для одного раза, мальчик?
Софи опять засмеялась, однако придвинулась к Роберту и позволила себя обнять. Роберт с силой впился губами в ее красивый бледно-розовый рот.
- Ого! - воскликнула Софи, отдышавшись. - Ты делаешь успехи, мальчик.
- Стараюсь! - буркнул Роберт. - Пожалуйста, не называй меня мальчиком.
Софи удивленно заморгала накрашенными ресницами.
- Ты уже мужчина? Значит, я у тебя уже не смогу быть первой? Фи, как неинтересно!
- О черт! - с досадой сказал Роберт. - Видала мышку на ковре...
- О чем это ты?
Софи положила ему на лоб смуглую теплую руку и это тоже было приятно.
- Есть такой стишок для детей. Про кошку, которая была в гостях у английской королевы и потом судила о королевском дворе со своей, кошачьей, - Роберт подчеркнул это слово, - точки зрения.
- Понятно! - Софи презрительно усмехнулась. - Ты хочешь сказать, что думаешь о другом?
Она убрала руку. Роберт смутился.
- Н-ну, по крайней мере, не только об этом.
- Да без таких вот кошек... как я... Что бы вы делали без таких кошек? Перегрызлись друг с другом, вот и все!
Роберт промолчал. Сейчас у Софи было очень старое лицо. Старое - и все-таки чертовски красивое.
- Впрочем, я не ссориться пришла. Я знала... чем все кончится. - Софи замялась. - Ну, там, в зале... И пришла посмотреть. И... помочь.
Роберт фыркнул.
- Помочь! Как же! Толпа всегда была падкой до зрелищ. Еще со времен Древнего Рима, да и раньше.
"Недурная бы вышла надгробная речь", - подумал Роберт, ногой распахивая дверь Круглого зала. Дверь грохнула о стену и под этот аккомпанемент Роберт вошел в зал.
Круглый зал на самом деле был овальным. Его пол и стены покрывал одинаковый нежно-голубой пластик, а высокий куполообразный потолок был разрисован косматыми звездами и ракетами. Метрах в двадцати от Роберта, у противоположной стены, на одной линии с дверью, возвышалась массивная кафедра, отделанная под красное дерево. По обеим сторонам у стен широким полукругом расположились низкие голубые кресла. Раньше они стояли в несколько рядов и к их спинкам были приделаны откидные полочки для записей - ведь по проекту этот зал предназначался для совещаний высшего командного состава Базы. Но позднее большую часть кресел растащили по барам, потому что на Базе, за исключением полковника Стейна, не было никакого высшего командного состава, и все ее обитатели, считая и детей, могли разместиться в единственном оставшемся ряду.
Возле кафедры, на низком темно-коричневом столе, лежал Питерс со сложенными на груди руками - высохшая длинная кукла с острым носом и впалыми желтыми щеками. Кукла была выряжена в просторный черный костюм и черные ботинки. Голова куклы покоилась на маленькой грязноватой подушке. В стороне от стола, закрыв глаза, сидел Джордж О'Рэйли, который отличался по виду от покойника разве что обычным серым комбинезоном. Он вздрогнул от стука двери и открыл слезящиеся глаза. Роберт двинулся через зал.
- А, Роберт! - произнесла копия покойного Питерса звучным голосом, разительно контрастирующим с тщедушной внешностью О'Рэйли. - Проходи, ты первый.
- Первым был покойник, - ответил Роберт и плюхнулся в кресло рядом с О'Рэйли. - Доболтался!
О'Рэйли осуждающе покачал седой головой и открыл сухогубый рот, собираясь ответить, но в этот момент дверь еще раз грохнула и в зал ввалился рыжий великан. Это был Малютка Юджин. Рыжие лохматые волосы до плеч, мясистый нос, грозно насупленные брови, внушающие уважение габариты делали его фигурой весьма заметной в глазах Роберта.
Малютка Юджин взмахнул бутылкой, утонувшей в корявом волосатом кулаке и сипло проревел:
- Здорово, сволочи!
- Привет, Малютка! - возбужденно отозвался Роберт.
О'Рэйли промолчал. Малютка Юджин грузной рысью пронесся через зал и склонился над столом, едва не касаясь лицом острого желтого носа Питерса.
- Добегался, сволочь? - шумно полюбопытствовал он и подмигнул Роберту. - На, выпей малость, авось сразу вскочишь!
Малютка Юджин навалился на стол и потряс бутылкой.
- Перестань! - с невольным отвращением сказал Роберт.
- Что, брезгуешь? - продолжал кривляться Малютка. - Ах, да, я и забыл совсем, что ты непьющий! - Малютка с сожалением развел руками. - Ну и лежи, а мы выпьем!
Он отхлебнул из бутылки, отошел от стола и повалился в кресло рядом с Робертом.
- А ты мне не указывай, сволочь! - почти нежно сказал он Роберту и принялся спокойно грызть ногти, зажав бутылку между коленей.
Роберт искоса взглянул на О'Рэйли. Тот сидел с закрытыми глазами и лицо его ничего не выражало.
"Вот бы стать другом Малютки. Подумаешь, разница в десять лет! Главное - хорошо показать себя при налетах и тогда, может быть, Малютка Юджин похлопает по плечу и одобрительно скажет: "Молодец, сволочь!" Да, Малютка прямо вылитый герой боевика, с таким куда хочешь - не продаст!"
Роберт незаметно разглядывал Юджина и представлял захватывающие картины будущих совместных подвигов. Теперь ведь он имеет полное право участвовать в налетах - как-никак шестнадцать лет! Вот только вернется группа, с которой ушел его отец три месяца назад. Скоро они, наверное, будут здесь. В таких случаях ничего нельзя знать точно, потому что пользоваться радиосвязью - все равно что воткнуть самому себе нож в горло: а вдруг запеленгуют!
В темном проеме бесшумно возникло еще более темное пятно.
"А это что за чудо ковыляет? - Роберт заинтересованно подался вперед. - О, мадемуазель Эмма изволила покинуть свой будуар ради того, чтобы уронить прощальную слезу".
Мадемуазель Эмма, высокая тощая женщина в длинном черном платье, с черным шарфом на плечах, устремилась прямо к столу, не обращая никакого внимания на Роберта, О'Рэйли и Малютку Юджина. Она бесшумно скользила по нежно-голубому полу, подол ее черного платья трепетал, концы развевающегося шарфа походили на вялые черные крылья. Подлетев к столу, мадемуазель Эмма остановилась, полуобернувшись к сидящим, и медленно перекрестилась. Потом сложила ладони у впалой груди и быстро зашептала что-то, низко опустив голову. На Питерса она даже не взглянула.
Роберт бесстрастно рассматривал узкую спину мадемуазель Эммы, гладко причесанные темные волосы, собранные в пучок на затылке.
"Мадемуазель Эмма. Откуда она здесь и зачем она здесь - непонятно. Живет себе потихоньку, никого не пускает, да вроде бы и свихнулась слегка. Впрочем, все здесь давно свихнулись, кто больше, кто меньше..."
- Гляди-ка, даже не здоровается, сволочь! - хмуро сказал Малютка.
Роберт безразлично пожал плечами.
- Эй ты, мадемуазель! - неожиданно грубо заорал Малютка Юджин. - Чего нос воротишь?
Мадемуазель Эмма испуганно подняла острые черные плечи и зашептала еще быстрее. Ее некрасивое бледное лицо исказилось, словно от боли. Малютка Юджин схватил бутылку, громко забулькал. Роберт опять покосился на О'Рэйли: тот по-прежнему сидел неподвижно и прямо, и глаза его были закрыты.
В коридоре послышались тихие голоса и в зал осторожно вошли Софи Варетти и Вирджиния Грэхем. Вслед за ними проскользнул маленький Ричард Леннокс, быстро притаившийся в кресле у самой двери. Софи и Вирджиния оглядели присутствующих и Вирджиния помахала Малютке Юджину.
- Привет, Малютка!
- Привет, Джин! - отозвался рыжий великан и звучно хлопнул себя по коленям. - Забирайся!
Вирджиния хихикнула, чуть вперевалку пошла к Малютке Юджину, бесшумно, как кошка, вскочила к нему на колени и обхватила рукой за шею.
- Здравствуй, Роберт! Ты знаешь, что у тебя здорово помятая физиономия?
Она подмигнула Роберту и от улыбки ее юная мордочка еще больше похорошела. Роберт что-то невнятно пробормотал и покраснел. Выходки этой семнадцатилетней особы постоянно заставляли его смущаться, хотя он не мог пожаловаться на чрезмерную застенчивость. От ее весьма откровенных туалетов кружилась голова, а уж если встретишься ей где-нибудь в коридоре обязательно прижмется, словно они в невообразимой теснотище, как в нью-йоркской подземке, что показывали в старинной кинохронике. Прижмется и убежит со смехом.
Вирджиния была в полупрозрачной кофточке - не требовалось особой зоркости, чтобы разглядеть под ней голое тело - и короткой ярко-красной юбке, довольно условно прикрывавшей бедра. Ноги у Вирджинии были, как у кинозвезд - длинные, стройные и все дело портил только огромный синяк на левом бедре.
Вирджиния появилась на Базе неизвестно откуда, ее никто не видел до двенадцатилетнего возраста. По крайней мере, так утверждал Паркинсон. В один прекрасный день белокурая хорошенькая девчушка появилась в ресторане (в те годы иногда еще собирались, чтобы поужинать вместе) и, всхлипывая, заявила, что ее зовут Вирджиния, и что ее мама никак не хочет просыпаться. И стало понятно, почему никто не знал о существовании Вирджинии: они с матерью жили на самом нижнем ярусе, а кому же взбредет в голову туда тащиться ради сомнительных прелестей страшненькой и кособокой Элизабет Грэхем!
Впрочем, Паркинсон сказал как-то, прикончив очередную бутылку, что отец Вирджинии - наркоман Ричард Леннокс. А вот почему мать Вирджинии покинула Землю, не знал даже он.
- Софи, что ты там стоишь? - окликнула подругу Вирджиния. - Иди к мальчику. Ты ведь не против, Роберт?
Она хихикнула и положила свободную руку Роберту на плечо.
- Ее дело! - вызывающе ответил Роберт.
- Давай, вали сюда! - добродушно сказал Малютка Юджин.
Софи, поколебавшись немного, подошла к Роберту. Роберт подчеркнуто безразлично осмотрел ее сверху донизу - от облегающего белого свитера до белых брюк и белых туфель - и отвернулся. Софи возмущенно фыркнула и села рядом с Малюткой - чертовски красивая - черноволосая, черноглазая, с темными бровями на узком смуглом лице. Лишь очень внимательно всмотревшись, можно было заметить легкую сеть морщинок, разбегающихся от накрашенных ресниц, и маленькие складки в уголках рта.
Софи было почти тридцать. Отец ее раньше занимал какой-то высокий военный пост и таскал мундир до самой смерти. На Базе он тосковал, пил и задирался со всеми, а потом его пристрелили в баре во время пьяной драки, когда Роберта еще не было на свете.
"Кажется, идет!" - Роберт невольно вздрогнул и уставился на дверь, за которой раздались громкие голоса. Он незаметно потрогал кастет, но тут же расслабился, потому что это вошли братья Луис и Витторио Мариньо, немного пьяные и веселые, как обычно, а следом за ними, к удивлению Роберта, хмурый и трезвый на вид Паркинсон. Братья оттеснили от стола бормочущую мадемуазель, а Паркинсон сел и, казалось, о чем-то глубоко задумался.
Тут же в зал под руку чинно вступили супруги Макдивитты, одинаково маленькие и толстые, в одинаково черной одежде. Джеймс Макдивитт даже нацепил на рукав пиджака невесть где раздобытую шелковую траурную повязку, будто хоронили его родственника, а Анджела Макдивитт картинно комкала в ладони черный платочек. Супруги вежливым поклоном поприветствовали собравшихся, прошествовали к столу и остановились за спинами братьев Мариньо.
Маленький скрюченный Уолтер Гендерсон, он же Мистер Выпей-Со-Мной, торопливыми шажками пробежал через зал и с любопытством сунул остренький носик между расступившимися братьями.
"Вот!" - Роберт побледнел. В дверях, покачиваясь, стоял Скотина Жорж, угрожающе пыхтел, глядя на Роберта, вытирал рукавом толстые губы, а из-за его плеча выглядывал, кривясь в ухмылке, Одноухий Майкл и тупо взирал на окружающее смертельно пьяный Казимир Каталинский.
Скотина Жорж вразвалку направился к креслам напротив Роберта. Майкл, поддерживая Каталинского, двинулся за ним.
- Здравствуй, Жоржик! - благожелательно сказал Малютка Юджин, а Вирджиния демонстративно отвернулась.
Скотина Жорж буркнул что-то нечленораздельное, грузно сел и злобно уставился на Роберта. Так, наверное, в былые времена смотрели на своих обидчиков тупые динозавры, если у них, конечно, были обидчики. Одноухий Майкл остался стоять, угрюмо осматривая собравшихся и размышляя, вероятно, о том, кому бы исподтишка врезать в ухо в темном коридоре, а Каталинский повалился в кресло и заснул.
- Ну что ж, - неожиданно заторопился О'Рэйли. - Начнем, пожалуй!
- Валяй, папаша, - разрешил Малютка Юджин.
О`Рэйли проковылял к кафедре и поднял глаза к потолку, собираясь с мыслями. Братья Мариньо, супруги Макдивитты и Мистер Выпей-Со-Мной отошли от стола и сели. Только мадемуазель Эмма продолжала что-то шептать, по-прежнему не обращая ни на кого внимания, да Одноухий Майкл стоял возле Жоржа и садиться, видимо, не собирался.
О'Рэйли отдышался и начал звучным голосом:
- Братья!..
- А как же сестры? - хихикнула Вирджиния с коленей Малютки.
- Ну, не мешай, сволочь! - одернул ее Малютка.
- Братья! - скорбно повторил О'Рэйли. - Сегодня мы собрались здесь, в этом зале, чтобы проводить в последний путь всеми уважаемого мистера Джона Байрона Питерса, нашего друга, наставника, замечательного человека, столь рано покинувшего нас,тобы вознестись к богу.
"Ничего себе рано! - подумал Роберт. - Он же не библейский старец!"
Анджела Макдивитт звучно высморкалась в траурный платок. Скотина Жорж столь же звучно рыгнул.
- Вот он лежит перед нами, навеки успокоившийся, - длинный сухой палец О'Рэйли указал на стол, - и мы скорбим. К сожалению, не все смогли придти сюда в этот печальный час: многие братья сейчас далеко от нас, в черных глубинах космоса. Они бесстрашно ведут бой с жестоким миром, безжалостно отринувшим нас от своей груди и бросившим на произвол судьбы...
- А другие валяются вдребезги пьяные! - насмешливо вставила Вирджиния.
О`Рэйли запнулся и прикрыл глаза, превратившись в египетскую мумию. Малютка Юджин закатил Вирджинии увесистую оплеуху, от которой, как показалось Роберту, покойник вздрогнул. Вирджиния надулась и перебралась в кресло рядом с Софи, сидевшей со скучающим видом.
"Боже, какие словеса! - подумал Роберт. - Может, О`Рэйли тоже грешил в юности проповедничеством?"
- Нет, наверное, смысла пересказывать здесь биографию мистера Джона Байрона Питерса, - после некоторого молчания продолжил О`Рэйли. - Все мы люди без прошлого. Его отняли у нас и втоптали в грязь те, что только с виду похожи на людей, но таковыми не являются, потому что у них нет сердца. Где же на деле их хваленый лозунг: "Человек человеку - друг"? - О'Рэйли повысил голос и даже Каталинский перестал храпеть и разлепил бессмысленные глаза. - Возлюби ближнего своего... Как бы не так! Они отвергли учение великого страдальца за грехи человеческие, распятого над прахом Адама, и подменили его своей бездушной схемой, где не нашлось места человеколюбию. Да, они ловко воспользовались доверчивостью народа, они примазались к словам, сказанным Павлом фессалоникийцам: "Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь", - и одурачили многих и многих. И там, где была вера, осталась пустота, а на смену христианской любви пришло бездушие, которое вытеснило все человеческие чувства. Не трудились ли мы в поте лица?
О'Рэйли сделал паузу, потом заговорил тише:
- И человек, лежащий здесь, еще среди нас, но уже не с нами, отдал все силы борьбе за торжество справедливости. Трудно переоценить его вклад в наше общее дело. Повторяю, что не буду пересказывать биографию мистера Джона Байрона Питерса, напомню только, что и ему мы обязаны своим спасением, тем, что мы еще живем и боремся. Ведь покойный был одним из тех, кто в свое время вложил немалые суммы в возведение нашего дома, одним из тех, кто финансировал строительство оборонительных сооружений в Поясе астероидов...
О'Рэйли неожиданно закашлялся, согнувшись над кафедрой. Роберт невольно кивнул, соглашаясь с его словами. Да, после заключения конвенции, провозгласившей все пространство Системы вплоть до орбиты Марса зоной мирного космоса, базы для обороны от коммунистической агрессии пришлось передвинуть сюда, в Пояс астероидов.
Он заметил, что Ричард Леннокс тихо встал и скрылся за дверью.
"Не вытерпел, наркоманчик, побежал..."
- Пошел тридцать первый год нашего изгнания, - продолжал О`Рэйли. За столь большой срок произошло множество событий, важных и малозначительных, трагических и смешных. И кто, как не мистер Джон Байрон Питерс взвалил на свои плечи тяжелое, но почетное бремя нашего летописца, нашего Иосифа Флавия, чтобы сохранить для потомков память о славных деяниях их отцов и дедов. Потомки наши - все мы верим в это - завоюют когда-нибудь мир, столь жестоко поступивший с нами и, благодаря покойному, будут всегда помнить наши имена. И господь бог, который послал нам это испытание, господь бог, проверяющий сейчас нашу стойкость и решимость в борьбе, принял бессмертную душу мистера Джона Байрона Питерса и, без сомнения, уготовил ей достойное место возле ног своих...
- Поближе к заду! - загоготал Скотина Жорж, расталкивая Каталинского. - Пойдем, братья, подальше от этого... как его... непотребного сборища, - обратился он к Каталинскому и Одноухому Майклу. - А не то господь бог наш пошлет нам... это... как его... наказание и у нас навеки слипнутся глотки!
- Эт-то бу-будет ужас-со! - пролепетал Каталинский, одурело мотая головой, и рухнул на Жоржа.
Одноухий Майкл молча подхватил его, поволок к двери и они скрылись в коридоре. Скотина Жорж ткнул толстым пальцем в сторону Роберта, замершего в кресле, и с издевкой спросил:
- Ты, парень, не желаешь составить нам компанию?
"Так... - У Роберта мгновенно вспотели ладони. - Значит, сейчас. Что ж, рано или поздно Скотина Жорж все равно припрет меня к стенке. Каталинский не в счет. Зато Майкл почти трезв".
Роберт еще раз пожалел, что оставил пистолет у Гедды. Ладно, пусть его изувечат, но первый удар он успеет сделать. Прямо в жирную рожу!
Роберт встал и поймал взгляд Софи. Взгляд был сожалеющим. Он направился к двери, увидел удивленное и обеспокоенное лицо Паркинсона и вышел в коридор. До него донесся изумленный голос Малютки Юджина, не знавшего о выстреле в дверь:
- Эй, сволочь, с каких это пор ты стал пить?
И смешок Скотины Жоржа:
- А он теперь это... пьет, ты что, не знал, Малютка?
Одноухий Майкл старался удержать Каталинского в вертикальном положении, он был всецело поглощен этой возней и не заметил, как Роберт вытащил из кармана кастет и зажал в кулаке. Скотина Жорж возник в дверном проеме, нетвердой походкой подошел к Роберту и оживленно крикнул, чтобы слышали в зале:
- Пойдем, врежем по стаканчику!
"Сейчас я тебе врежу! - подумал Роберт, свирепея. - Я тебе врежу, жирная свинья!"
Они пошли в глубь коридора, Роберт впереди, Жорж следом, обдавая его перегаром. У Роберта заныл затылок, но он собрал всю волю и не оборачивался. Он свернул за угол и тяжелая нетвердая поступь за спиной оборвалась.
- Притопали, щенок! - тихо сказал Скотина Жорж.
Роберт резко повернулся. Скотина Жорж сопел, но пока не шевелился. Майкл бесшумно появился из-за угла, бросив Каталинского, который с шумом и руганью упал на пол где-то неподалеку.
- Я тебе не щенок! - с вызовом сказал Роберт.
- Знаю, знаю, что не щенок, - вкрадчиво заговорил Скотина Жорж. Какой же ты щенок, если это... так ловко палишь по дверям ни в чем не повинных людей? Разве это справедливо, Одноухий? - воззвал он к Майклу, который потихоньку продвигался за спину Роберта. - Из-за какой-то суки убивать это... как его... чело...
Он не успел договорить, потому что Роберт резко взмахнул кастетом. Он бил наверняка, прямо в слюнявые губы. Но в это время получил удар по затылку.
*
Потолок опрокинулся над ним светло-зеленым куполом, незаметно переходящим в более темную зелень стен.
"Правильно было бы сделать здесь все фиолетовым", - вяло подумал Роберт.
Помнится, когда-то давным-давно символику цвета разъяснял ему обучающий автомат. "В витражах древних соборов, - говорил он вкрадчивым голосом, - синий - цвет девы Марии, богородицы, зеленый - цвет сатаны, падшего ангела", - и показывал соответствующие картины.
Ну а фиолетовый... Фиолетовый - цвет мучеников, а кто Из попавших в медцентр не был мучеником? Правда, ему пока повезло: он не допился до белой горячки, не свихнулся, не превратился в отпетого наркомана. Пока... Он получил всего лишь заурядный удар по голове, последствия которого киберы ликвидируют в два счета. Сегодня же, в крайнем случае, завтра, он встанет на ноги и освободит эту палату для другого. Для той же Лиз, например. Или для Ричарда Леннокса. Будем надеяться, - Роберт мстительно усмехнулся, - -что Скотине Жоржу вскоре не поможет даже реанимационный комплекс. Хотя бил Майкл, ответить придется Скотине. Что такое Майкл? Просто орудие - и на него у Роберта зла не было. Глупо ведь обижаться на палку или нож!
Он попытался повернуть голову, охнул от боли и тут же металлический голос из выпуклого блестящего глаза в центре купола предостерегающе прогремел: "Не двигаться! Лежать спокойно!"
"Что за чудо-автоматы! - восхитился Роберт, замерев в неудобной позе. - Как бы мы без вас жили? Спасибо, киберврачи, спасибо, регенераторы воздуха, синтезаторы пищи, энергоприемники и прочая, и прочая, и прочая. И в конце концов, действительно, спасибо старику Питерсу, если только О'Рэйли не приврал для красного словца. Гады, так и не дали дослушать до конца и вообще - испортили день рождения!"
Роберт закрыл глаза, размышляя о превратностях судьбы и, вероятно, незаметно задремал, потому что, когда он их открыл, возле кровати сидел Паркинсон. Нечасто удавалось увидеть такое чудо - совершенно трезвого Паркинсона. Да еще и тщательно выбритого. Роберт недоверчиво повел носом и изумление его достигло апогея - от Паркинсона явно веяло одеколоном!
- Привет, сынок,- почему-то шепотом сказал Паркинсон, наклоняясь к кровати.
- Угу! - ответил Роберт, не удержавшись от улыбки.
- Тебе не больно улыбаться? - забеспокоился Паркинсон, ероша длинные волосы.
- Что ты, Паркинсон! Уже очухался... Чем кончилось отпевание?
Паркинсон пожал плечами.
- Да ничем. Софи выскочила за тобой, а потом и мы.
- О! - сказал Роберт. - Кто "мы"?
- Ну я, Юджин... Юджин стал трясти Каталинского, тот его обругал... В общем, Юджин поучил его немного...
- А Скотина?
- Что - "Скотина"? - Паркинсон как-то странно посмотрел на Роберта. Скотины там уже не было. И Майкла.
"Удрал, гад! Ну ничего, никуда он отсюда не денется".
Паркинсон молчал и нерешительно водил пальцами по худым выбритым щекам. Сейчас он выглядел моложе своих пятидесяти трех. Да убрать бы мешки под глазами...
Паркинсон не строил никаких иллюзий относительно лучшего будущего и принимал жизнь такой, как есть. "В свое время мне не хватило смелости пустить пулю в лоб. Наверное, потому, что я слишком любил Джейн, - как-то сказал ему Паркинсон. - А теперь нужно сидеть и не рыпаться". О своем прошлом он никогда не говорил, а Роберт никогда не спрашивал. Ведь каждый имеет право носить свое прошлое в себе.
- Паркинсон, а чего ты такой? - не выдержал Роберт.
- Какой? - притворно удивился Паркинсон.
- Весь наодеколоненный!
Паркинсон хмыкнул. Роберт видел, что он колеблется, не решаясь сказать.
- Ну! - нетерпеливо потребовал Роберт.
- Если ты слушал О'Рэйли, а не спал, - решился, наконец, Паркинсон, и не отвлекался на Софи, то, наверное, помнишь, что О'Рэйли весьма высокопарно разглагольствовал об Иосифе Флавии...
Паркинсон замолчал и выжидающе посмотрел на Роберта.
- О! - еще раз сказал Роберт. - Ты решил подхватить факел, который неумолимая смерть вырвала из слабых рук Питерса?
- Во-во! - подтвердил Паркинсон.
- Поздравляю! - Роберт усмехнулся. - Великое повествование, столь же правдивое, сколь и поучительное, о возне крыс в груде отбросов.
"Больному нужен покой," - вкрадчиво зашелестело под куполом.
- Ну, пока, - Паркинсон поднялся. - Выздоравливай, сынок.
- Постараюсь. А Скотина свое еще получит!
- Аут бене, аут нихиль, - загадочно произнес Паркинсон и скрылся за дверью.
"Спать, спать, спать," - замурлыкал голос.
Над головой Роберта что-то негромко хлопнуло и он очутился в белом пушистом облаке. Глаза его закрылись.
...Ему снилось, что он медленно идет по бесконечному коридору под тусклыми синими огнями, а сзади прицепилась пьяная Лиз и нежно целует в затылок, и боль от удара постепенно стихает, стихает, стихает... Он повернулся к Лиз - и проснулся от резкого движения.
Сначала он подумал, что продолжает спать, потому что на кровати, обхватив себя руками за плечи, словно ей холодно, сидела Софи и задумчиво смотрела на него печальными глазами. Она увидела, что Роберт проснулся и ее глаза сразу же сделалась чуть насмешливыми. Сделались обычными глазами Софи.
- Что, выдалась свободная минута? - резко спросил Роберт. - Партнер отправился подкрепиться?
Софи добродушно засмеялась и, откинувшись, уперлась руками в кровать. Ее грудь, обтянутая белым свитером, запрыгала в такт смеху.
- Какой ты куса-ачий, мальчик! - нараспев сказала она, наклонилась и быстро поцеловала его в лоб.
Роберт хотел было разозлиться, но передумал. Уж слишком приятным было прикосновение теплых сухих губ.
- Поцелуй еще, Софи, - миролюбиво попросил он.
- Не слишком ли много для одного раза, мальчик?
Софи опять засмеялась, однако придвинулась к Роберту и позволила себя обнять. Роберт с силой впился губами в ее красивый бледно-розовый рот.
- Ого! - воскликнула Софи, отдышавшись. - Ты делаешь успехи, мальчик.
- Стараюсь! - буркнул Роберт. - Пожалуйста, не называй меня мальчиком.
Софи удивленно заморгала накрашенными ресницами.
- Ты уже мужчина? Значит, я у тебя уже не смогу быть первой? Фи, как неинтересно!
- О черт! - с досадой сказал Роберт. - Видала мышку на ковре...
- О чем это ты?
Софи положила ему на лоб смуглую теплую руку и это тоже было приятно.
- Есть такой стишок для детей. Про кошку, которая была в гостях у английской королевы и потом судила о королевском дворе со своей, кошачьей, - Роберт подчеркнул это слово, - точки зрения.
- Понятно! - Софи презрительно усмехнулась. - Ты хочешь сказать, что думаешь о другом?
Она убрала руку. Роберт смутился.
- Н-ну, по крайней мере, не только об этом.
- Да без таких вот кошек... как я... Что бы вы делали без таких кошек? Перегрызлись друг с другом, вот и все!
Роберт промолчал. Сейчас у Софи было очень старое лицо. Старое - и все-таки чертовски красивое.
- Впрочем, я не ссориться пришла. Я знала... чем все кончится. - Софи замялась. - Ну, там, в зале... И пришла посмотреть. И... помочь.
Роберт фыркнул.
- Помочь! Как же! Толпа всегда была падкой до зрелищ. Еще со времен Древнего Рима, да и раньше.