Коркищенко Алексей. Внуки красного атамана

   - Даша, что это за пшеница в пронумерованных мешках? - спросил он, с неопределенной улыбкой оглядывая ее. Выбрал несколько жерделин из корзинки, разламывал их и ел неторопливо, смакуя.
   - Агроном Уманский, когда уезжал из станицы, попросил нас срезать на четырех делянках пшеницу, сложить в мешки и прихранить, - ответила она несколько щебетливо и наигранно-удивленно глядя на него.
   А Надежда Ивановна, ничего не понимая, с горечью смотрела на разговорчивую дочь.
   - Так, Даша. А что это за сорта пшеницы? Гибриды какие-то, что ли?.. Афанасий, развяжи вот этот мешок.
   Даша обмерла: "Тот самый выбрали, проклятые!.." В голове вспыхнуло, и глаза будто бы застило чем-то, но она сдержалась, не показала испуга. Отвечала так же щебетливо:
   - Не знаю, что это за сорта. Слышала, гибриды, гибриды, а что за гибриды нам Уманский не рассказывал.
   Афоня развязал мешок, и они все сунули туда руки. Разглядывали колосья, мяли их, зерно на зуб брали, пожимали плечами; пшеница как пшеница.
   - Вроде бы яровая, - сказал Афоня.
   - А вот и не яровая... Ты ж в пшенице разбираешься, как свинья в апельсинах, - презрительно бросил Поживаев. - Это какой-то гибрид пшеничный. Я такого не видал, хотя и работал на сортовых участках в семенном совхозе.
   - Любопытно! - сказал Пауль. - Завяжи мешок, Афанасий... Даша, а не оставлял ли агроном Уманский каких-нибудь записок?.. Ну, скажем, тетрадей или блокнотов?
   - Нет, не оставлял. Только и сказал: срежьте колосья, пронумеруйте мешки и прихраните, а когда вернусь - отдадите мне...
   - Хм, когда он вернется, - иронически произнес Пауль. - Кстати, Даша, с кем ты колосья срезала?
   "Ты, гадина, про то и без меня знаешь!" - подумала Даша и без колебания ответила:
   - Да с этими... с Гриней Григоренко и Ёркой Запашновым.
   - Так. Вы пока посидите в доме. - Пауль жестом подозвал эсэсовца, стоявшего у ворот, что-то сказал ему и приказал Поживаеву и Афоне: - Берите мешки. Пошли.
   Полицаи взяли по два мешка и направились прямо через огороды к амбару, где была ссыпана "арнаутка". Пауль пошел за ними. Штопф находился там со своей охраной, ожидая, когда принесут мешки с загадочными колосьями. Он собственноручно закроет амбар на замок и ключ положит себе в карман.
   Надежда Ивановна и Даша зашли в дом. Эсэсовец сел на крыльце.
   Даша бросилась к матери со слезами на глазах:
   - Мамочка, я же спрятала записки Уманского в мешок с колосьями!.. Что будет?!
   - Ой, Дашенька! - только и вымолвила мать.
   - А теперь они спросят про гибриды у Ёры и Грини... - простонала Даша. Нас же специально держат в доме, чтобы мы их не предупредили...
   - Не миновать нам беды, если кто-нибудь из них обмолвится про записки агронома.
   - Они не обмолвятся, мама! Они догадаются, в чем тут дело...
   - Дай-то бог!.. Если бы Егор и Гриня узнали от кого-нибудь, что полицаи с Паулем были у нас и мешки какие-то со двора унесли. Ведь должен кто-то увидеть...
   Видела жена Пантюши - бабка Даша. Она высмотрела все, что происходило у Гребенщиковых во дворе, и, не мешкая, прибежала к Егору, все рассказала ему.
   Первой мыслью у Егора было взять автомат и с боем освободить Дашу, но он спохватился; "Не пороть горячку! Спокойно... Кто-то выдал нас и гибриды Уманского - это ясно. И, понятное дело, они спрашивали Дашу про гибриды. И нас с Гриней спросят".
   Егор сбегал к Грине, посвятил его в происшедшее.
   - Они будут спрашивать про гибриды Уманского, имей в виду. И помни крепко, никто не знает про них толком, кроме нас и Даши. Она им ничего не сказала, это ясно. И не отдала записки Уманского, иначе бы они не стали держать ее под арестом. Будут у нас выпытывать. Понятно? Поэтому будь осторожен.
   Егор тотчас, не задерживаясь, вернулся домой. А людей с утра таскали полицаи и эсэсовцы в атаманскую управу на допрос. За Егором пришел Афоня Господипомилуй. Зайдя во двор, снял винтовку с плеча и, не вынимая изо рта цигарку, сморщив лицо, сказал:
   - Ну, разлюбезный родич, пойдем.
   Сердце Егора ухнуло, как во сне, когда падаешь с большой высоты. Панёта уцепилась за внука, но Афоня с издевкой сказал:
   - Маманя, вы толкаете свово зятя на небожеское дело. Отойдите от него, а то я ударю вас. Дюже я нервный стал, не терплю, када мне наперекор идут. У вашего внущка перед господом богом много грехов, помолитесь за него, он же сам не умеет молиться. Вы ж, маманя, не научили его.
   ...Егора толкнули в подвал, где раньше хранились колхозные соленья. Там, среди других задержанных, был и Гриня.
   Забившись в угол, они стали перешептываться.
   - Слушай, Гриня, давай будем хитрить, придуриваться. Пускай думают, что мы ни на что не способны, дурачки, шаляй-валяй, садовые жулики. Понимаешь?.. Нам обязательно надо выйти на свободу. Если вырвусь отсюда живым, клянусь - не видать Гитлеру "арнаутки" и гибридов Уманского!
   ...Их вызвали последними. Подвыпившие Афоня и Поживаев крепкими подзатыльниками загнали их в комнату, где раньше помещался кабинет председателя колхоза.
   Эсэсовского офицера уже не было. Гордей, багроволицый, пьяный, заломив смушковую кубанку на затылок, смотрел на Егора и Гриню вприщур. Пауль сидел на подоконнике, грызя куриную ногу. На столе стояла большая бутыль с самогоном и всякая еда.
   - Ну-с, который из вас Егор Запашнов? - спросил Пауль.
   - Это я, - ответил Егор.
   На френче Пауля он увидел крест. "Заработал награду, гад!"
   - Красив, ничего не скажешь, - сказал Пауль. - Видна запашновская порода.
   - Он зараз станет куда красивше! - Гордей поднялся из-за стола, помахивая плеткой. - Это мои старые должники.
   - Погоди, Гордей. - Пауль слез с подоконника, подошел к ним. - Я с ними немного погутарю... Скажите-ка мне, друзья, вы жить хотите?
   Гриня широко заулыбался, выкатывая глаза и мигая:
   - А як же!.. Любая козявка хоче...
   Егор тоже глуповато усмехнулся: дескать, чего спрашивать, и так понятно.
   - Любая козявка... - Пауль постучал пальцами по кобуре вальтера и вдруг, коротко замахнувшись, ударил Гриню по лицу.
   Гриня вжал голову в плечи, проныл:
   - За шо ж вы меня?.. Хиба[7] ж я не так сказал...
   - Молчать, паршивый хохол!.. Отвечать на вопросы! Говорите правду, если хотите жить.
   Грубо захватив пальцами подбородок Егора, дохнул в лицо самогонным перегаром:
   - Будешь говорить правду, Запашнов?
   - Буду говорить правду, - спокойно ответил Егор. Теперь, когда опасность приблизилась настолько, что ее можно было рассмотреть в упор, страх разжал свои пальцы на сердце. Он ожидал вопроса: "Ну-с, так где же ты был в ту ночь, когда сгорела "арнаутка"? ему сказали:
   - Нам известно, что вы прячете красноармейцев, которые сожгли "арнаутку"...
   - Шо вы кажете?! А мы про тэ ничего не знаемо! - сказал Гриня, вытаращиваясь на Пауля. - Той, кто вам цэ, сказав, брэше, як...
   Пауль не дал ему договорить - ударом ноги в живот отбросил к Поживаеву, а тот швырком вернул назад.
   - Я тебе дам... про цэ, про тэ! - закричал Пауль. Гриня, согнувшись от боли, медленно проговорил:
   - Я ж правду сказал... за шо ж вы меня?..
   - Мы не прячем никаких красноармейцев, - сказал Егор, разведя руками. Откуда мы их возьмем?
   Краешком глаза Егор видел, как дернулась тяжелая, перекрученная венами рука Пауля.
   - Говорите, где прячутся красноармейцы!
   - Правду говорю, я не видел никаких красноармейцев. Кто видел, тот пускай и скажет.
   "Видел" их, конечно, только полицай Афоня Господипомилуй. На это и намекал Егор.
   - Так. Ну, а колосья гибридов пшеницы кто на делянках Уманского срезал? Отвечай ты, Запашнов!
   - Мы срезали.
   - Кто такие - мы?
   - Я, вот он, Гриня, и Дарья Гребенщикова. Так то когда еще было! Недели три назад. Нам агроном сказал срежьте, ну мы и срезали...
   - А куда спрятали мешки с колосьями?.. Отвечай ты, Григоренко!
   - Та куда ж? До Дашки Гребенщиковой занесли.
   - Так. Скажи-ка, Запашнов, что это были за гибриды, которые вам приказал срезать и сохранить агроном Уманский?
   - Он нам не приказывал, а попросил сделать. А что это за гибриды были, я не знаю. Он нам не объяснял. Мы помогали ему дергать сорняки на поле, вот и все.
   - Врете!.. Дарья нам рассказала про них. Егор пожал плечами:
   - Что она там соображает в тех гибридах...
   - Да брэшэ вона! - подхватил Гриня. - Глупа така дивчина - видкиля ей знать?
   - Видкиля?! Ты сейчас узнаешь - видкиля!.. Она сказала, что вы тоже знаете о гибридах. Все знаете, и сейчас вы мне расскажете!.. Дать им по двадцать пять горячих! - приказал Пауль полицаям, снова усаживаясь на подоконник и продолжая грызть куриную ногу.
   Афоня, Поживаев и еще один полицай мигом раздели Егора и Гриню, положили на длинную лавку.
   Гордей взмахнул плеткой.
   - Я им сам вобью мозги, - сказал он, оттопыривая губу. Атаман изо всей силы рубил плетью их обнаженные спины и ягодицы. А Пауль, прожевывая мясо, гаркал на них:
   - Отвечайте! Где записки Уманского? Рассказывайте все про гибриды!.. Ну!..
   Гриня взвизгивал натурально, жалобно призывал бога на помощь:
   - Ой, боженька, защити!.. Да я ж ничего не знаю про те гибриды!.. Выручи, боженька!.. Егор придушенно хрипел:
   - За что бьете!.. Зря бьете!.. Я ничего не знаю про те проклятые гибриды!.. На черта они мне сдались...
   Пауль нахмурился, наверное, вспомнил Васютку Табунщикова:
   - Добавьте им шомполов, да так, чтоб завыли! Афоня услужливо подал Гордею шомпол.
   Панёта, Гринина мать и Даша с матерью держались вблизи атаманской управы. Они вздрогнули, когда услышали хриплые, задушенные крики Егора и Грини. Через некоторое время дверь управы распахнулась, и полицаи выбросили их на кусты ваниных кудрей.
   Больше недели отлеживались Егор и Гриня. Их навещали Даша и Васютка, рассказывали обо всем, что происходило в станице.
   За это время умер тяжелораненый Фирлюзин. Обстановка накалялась. Немцы и полицаи сделали еще одну облаву, искали красноармейцев.
   Легкораненых бойцов, кроме капитана Селищева, жизнь которого по-прежнему находилась в опасности, вовремя переправили в топлые низы на острова. И это сделал Пантюша с усачом Конобеевым. Они оба теперь скрывались там. Об этом Егор узнал от бабки Дарьи. Она явилась к нему с сообщением, что ее муж, Пантюша, и Конобеев нынче к полуночи будут ждать его в Терновой балке у сухого тополя.
   - Придешь со своей бабкой. Поможешь ей харчи для раненых принести, сказала она Егору напоследок.
   Вот те раз!.. Егор, конечно, не отпустил бабку Дарью, пока не расспросил ее обо всем. Оказывается, его тихая, благоразумная и болезненная бабка Панёта давно уже принимает активное участие в судьбе раненых бойцов. Узнав от своей кумы Пантюшихи о них, она отдала самые тонкие простыни на бинты и всю аптечку с лекарствами, все бутылки с настойками разных лечебных трав. Вместе с другими женщинами собирала продукты, одежду и одеяла для отправки в камыши.
   Вечером Фрося украдкой принесла ведро меду и несколько кусков сала. В полночь Егор и Панёта снесли продукты в Терновую балку к сухому тополю. К ним тотчас подошли Конобеев и Пантюша. Ласково обняв Егора, Конобеев отвел его в сторону:
   - Ну, как самочувствие, боец Запашнов?
   - Нормально. Старая шкура слезла, новая наросла. А вы: как устроились на островах?
   - Тоже нормально. Шалаши поставили. Похолодало малость - и комары, слава богу, перестали жалить.
   - Я все удивлялся, как вы в наших болотах не утопли?
   - Разве это болота?. Это так - лужицы. Я-то коренной сибиряк, спец по болотной части и к тому же охотник... В ваших топлых низах мигом разобрался, прошел их вдоль и поперек. Нашел добрую дорогу до островов. Кружную, однако водную. С Пантелеем Григорьевичем мы туда-сюда на каючке ходим.
   - Там Степа Евтюхов утоп, - грустно сказал Егор. Конобеев сжал его плечо.
   - Знаешь, я хотел поговорить с тобой об одном серьезном деле. У меня сейчас шесть почти совсем здоровых бойцов. А оружия мало. Всю степь облазил и ничего не нашел ударного. Нам бы хоть один пулеметик...
   - А хоть один минометик не хотите?
   - Шутишь, брат?.. А нам хоть плачь...
   - Я серьезно. Могу наделить миномет с минами и ручной пулемет, между прочим, ваш, тот самый. Три автомата есть, а винтовок, гранат, патронов сколько хотите!.. Да в нашем складе есть даже противотанковое ружье и к нему штук сорок патронов, - добавил Егор немного хвастливо.
   - Да ты что! - обрадовался Конобеев. - Ну и баской[8] ты, паря!
   - Давайте завтра сходим за оружием, - предложил Егор, довольный не совсем понятной похвалой Конобеева.
   - Слаб ты еще, Егорушка.
   - Да уже набрался сил.
   - Ладно... Эх, жаль, капитану нашему больно худо! Не скоро на ноги встанет.
   - Вы говорили с ним?
   - Говорил. Доложил ему о наших делах, ну, он дал мне указания... Я вот ломаю, брат, голову, что за красноармейцы сожгли вашу ценную "арнаутку"? Разыскать бы их, а? Где бы они могли хорониться?
   Егор тихо рассмеялся:
   - Полицай Афоня Господипомилуй наврал про красноармейцев. Он хотел себя героем выставить перед фашистами. "Арнаутку" сжег я сам...
   - Ой ты!.. Однако ты отчаянный малый! Ну, паря, ты меня в восторг привел!
   Егор коротко рассказал ему, как это произошло. Конобеев восхищенно прицокивал языком.
   - А мне тут, знаешь, одна, мысль пришла в голову. Раз фашисты думают, что это красноармейцы действуют, мы и в самом деле задействуем. Ка-а-ак вдарим фрица!.. И надо через фронт рвать, тут зимой негде хорониться... Ну, до завтра, Егорушка, бабка тебя заждалась, да и нам пора двигать.
   Конобеев сердечно обнял его, взъерошил волосы на затылке, и эта ласка болью отозвалась в сердце: так любил делать отец... Когда это было!
   Глава восьмая
   Тетя Фрося зашла к Панёте пожаловаться на своего мужа Афоню. Они сидели в кухоньке, а Егор строгал топором кол для плетня и прислушивался к их разговору.
   - Хлещет самогон, шляется по чужим дворам, а вернется домой - издевается: мстит за раненого красноармейца, которого прятала. Ушла бы от него, да застрелит он тогда и меня и вас.
   - Пропала твоя жизнь, - соболезновала Панёта. - Чтоб его перевертня-оборотня, холера сгноила!
   - Навозил зерна, наворовал всякого добра - у людей поотнимал. Куда дома ни ткнусь - все чужое... Вот на рассвете поднялся, пошел с немцами "арнаутку" в амбаре караулить Жаль, не всю "арнаутку" сожгли... А вчера угощал Афоня полицаев и немцев. Пауль приезжал с каким-то тощим офицериком. Все цеплялся за меня, черт слюнявый! Целую сапетку яиц выпили - и не подавились. Со всей станицы самогон собрали: обожрались бурды, как свиньи. Выпитые кричали:
   "Преподнесем Гитлеру достойный гостинец от донских казаков - новый сорт высокоурожайной "арнаутки"! Потом про какие-то пшеничные гибриды толковали... Накормят, ироды, Гитлера нашими пампушками!
   - Не накормят! - вырвалось у Егора. Тетя выглянула из кухоньки, повторила:
   - Накормят, накормят... А кто им помешает накормить? В станице мужчин не осталось боле.
   Хотел Егор вскричать в досаде: "Как так - не осталось?! А я, а Гриня, а Васютка - не мужчины? Если б вы знали про нас хоть что-нибудь..." Но он прикусил язык: нечего всем знать про их дела. Начнут ахать да охать... Хватит им и без того забот да горестей. Испереживались так, что глядеть на них без слез нельзя. Особенно сильно сдала Панёта. Совсем старухой стала. Похудела, лицо пожелтело...
   Егор не заметил, как во двор зашел Масюта.
   Масюта взял за привычку ходить по дворам - вымогал "подарки". Без зазрения совести заходил в дома и брал все, что ему нравилось.
   - Ишь, сволота советская, раскричалась! - говорил он в ответ на протесты и слезы хозяев. - Я, отец немецкого офицеpa и белого атамана, им честь оказал, а они ко мне без почте-ния подходят. И вас повесят, погодите трошки!
   ...Сбив пыль с больших, вовсе не по ноге хромовых сапог, уворованных у кузнеца Кудинова, Масюта остановился посреди двора и прокричал визгливо:
   - А вот и я пришел! Честь оказал вам, Запашновы. Егор демонстративно сплюнул, продолжая тесать кол. Масюта пригладил лоснившуюся от жира бороду и, по-обезьяньи гримасничая, сказал:
   - Теперича моя власть, кланяйся мне, огузок советской власти, я тебе кланялся.
   - Я тебя заставлял? - с презрением сказал Егор.
   - А ты не огрызайся. - Масюта взялся руками под бока, оттопырил губы лопатками. - У меня сыны фашисты! И внук фашист. С почтением ко мне относись.
   - Иди ты!.. - взъярился Егор.
   Хотя он и понимал, что Масюта умышленно хочет довести его до белого каления, но не мог сдержаться: омерзение, которое вызывал в нем подлый старик, было непреодолимо.
   - Мало шомполов получил? - закричал Масюта. - На виселицу захотел? Ох, подрыгаешься ты в петле.
   Егор до хруста в пальцах сжал топорище - очень захотелось запустить в старика остро наточенный топор. Подумал:
   "Сам ты подрыгаешься"! - но не сказал, хватило выдержки.
   Он подумал об "арнаутке", которая лежала в амбаре. А Масюте не терпелось снова засадить его в подвал. Пробормотал:
   - Сразу и на виселицу...
   На голоса из кухоньки вышла Панёта.
   - Ты чего прителепал? - спросила она у Масюты. - Кто тебя сюда звал?
   - Ну-ну, ты на меня не греми, председательша! А то знаешь?.. У меня все сыны - фашисты... Плати за мои унижения при Советской власти. Подарочек давай!
   - Ходишь по дворам, выпрашиваешь милостыню, - сказала Панёта, поднимая палку с земли. - Геть со двора! Я тебе дам подарочка, душегуб проклятый!
   Бабка была так возбуждена, что Егор не удивился бы, огрей она Масюту палкой по голове.
   - Ты што? Ты смотри, карга!.. - Масюта трусливо попятился к калитке и побежал прочь, грозя: - Ну, погодите, кровью харкать будете...
   Егор закрепил плетень и долго глядел на болото. Высокие камыши ходили волнами, султаны, еще недавно бордовые, а теперь серебристые, вызревшие, пеной всплескивались на гребнях зеленых волн. В ериках, заросших болотными травами, тускло, как в мутных старых стеклах, отражались дождевые тучи. Часть оружия уже переправили туда. Теперь бойцы на островах живут спокойно.
   После обеда Егор вместе с Гриней отправились в разведку к пустырю, где стоял амбар. Они поползли по зарослям Терновой балки. Егор шепнул Грине:
   - Сделаем засаду, может, кто следит за нами. Засели под огромными лопухами. Только спрятались, тихо зашуршало рядом. Будто ежик пробежал по сухой листве. Они насторожились. Закачались бодылки пустырника, вздрогнули лопухи. Вот, совсем близко. И они увидели: полз Митенька, сосед Витоли. Вскинулись, навалились на него. Митенька неожиданно ловко выскользнул из их рук и чуть было не удрал. Сопя и напряженно дыша, они бешено завозились, подминая высокую траву. Егор наконец оседлал его. Трудно было поверить, чтобы Митенька, этот золотушный доходяга с вечно заткнутыми ватой ушами, был способен на такое сопротивление.
   - Я тебе хрящи поломаю, фашистик! - Егор крепко стиснул ему горло. - Как твои Ненашковы поломали нашему Васютке.
   Бледное лицо Митеньки посинело. Из глаз покатились слезы. Он выговорил с трудом:
   - Они не мои... Больно!.. Пусти...
   - Ты меня не разжалобишь, подлый исусик, - сказал Егор. но горло освободил. - Следишь? Для Ненашковых стараешься? Ну-у, говори, а то мы тебя тут и закопаем.
   - Витоля посылает следить за вами, - сквозь всхлипывания проговорил Митенька. - Он тоже грозится убить меня... если я не буду подчиняться... Все-е хотят убить меня...
   - Да не скули ты, тошно слухать, - оборвал Гриня. Тонкое лицо Митеньки с голубыми тенями под глазами жалостно морщилось, но плакать он перестал.
   - Что ты скажешь своему отцу, когда он вернется? - спросил Егор. - Он там кровь проливает за Советскую власть, а ты фашистам прислуживаешь? На задних лапках ходишь перед ними!..
   - Я не предатель! - взвизгнул Митенька и зашептал, заливаясь слезами: - Я же с ним дружу на вашу пользу! Я же не сказал им, что ты тогда в степь на Парисе ездил... когда "арнаутка" сгорела. Я им ничего не сказал... Я сказал Витоле, что ты спать лег...
   - Выследил-таки? - Егора прошиб холодный пот, он растерянно переглянулся с Гриней.
   - Я слежу за вами и вру Витоле. Если бы не я, он сам бы следил... Я давно хочу дружить с вами, а вы от меня, как от холеры...
   Егор слез с него, смущенно пробормотал:
   - Не играл бы ты с ним в слугу и барина. Митенька поднялся, погладил худую шею тонкими пальцами.
   - Знаете, что я узнал от Витоли?.. Собираются приехать каратели с Паулем. Снова будут искать красноармейцев. Витоля грозился, что кой-кому пустят кровь и пограбят. Гриня, ты получше спрячь капитана...
   - Ты и про цэ знаешь?! - Гриня замахнулся на него. Митенька втянул голову в плечи, отшатнулся:
   - У меня тоже есть раненый. Я со степу сам тачкой привез. Мама лечит его.
   Егор восхищенно хлопнул Митеньку по плечу. А Гриня таращил на него круглые глаза:
   - Як же ты узнал про капитана?
   - Я слышал ночью, как ты и Ёра говорили с ним в клуне
   Называли его "товарищ капитан".
   - Брешешь! - возмутился Гриня. - Около клуни Кудлай лежал. Он бы тебя на шматки разодрал. Он злой до чужих.
   - Все станичные собаки, даже самые злючие, дружат со мной и не трогают меня, - скромно сказал Митенька. - Я лежал рядом с Кудлаем и чесал ему живот, а он мне руки лизал...
   Гриня остервенело сплюнул, потеряв дар речи.
   - А ты понял, о чем мы говорили с капитаном? - спросил
   Егор вполне дружелюбно.
   - Про бойцов, тех, которые в камышах, и про оружие...
   У меня тоже оружие есть - две винтовки и автомат.
   - Вот тебе и золотушный доходяга! - воскликнул Егор. - А твой раненый знает нашего капитана?
   - Знает. И Конобеева, старшину, тоже знает. Привет им передавал, да я боялся к вам подойти. - Митенька освобождение вздохнул и улыбнулся.
   - Мы будем дружить с тобой, Митенька, - тепло сказал Егор. - Ты настоящий пионер. Будешь нашим контрразведчиком. Держи пять на дружбу!
   Глаза Митеньки смотрели на Егора с безграничной преданностью и доверием, а узкие худые пальцы порывисто уцепились за его руку, словно боялись, что их обманут, оттолкнут.
   Егор подумал о том, что скрывать теперь что-либо от Митеньки не имело смысла, он и без того все знал. Да и положиться на него можно было без опасения. Если бы он захотел их выдать, то сделал бы это давно.
   Они пошли в разведку вместе. Залегли на краю атаманского сада среди бодяков. Дальше по пустырю росли лишь редкие кустики голубой полыни.
   Амбар стоял на обрывистом берегу в центре речной излучины. Вода за долгие годы подточила каменные береговые пласты, они обрушились; низ амбара обнажился, и задняя стена повисла над рекой. Незаметно подобраться к амбару было невозможно: вокруг голое месте, а от реки - почти трехметровый обрыв.
   Егор и Гриня прошлой ночью выползли на пустырь - выясняли обстановку. Двое часовых - эсэсовец и полицай - прохаживались по-над обрывом, посвечивали фонариками. А днем они обычно отсиживались в весовой, находившейся метрах в ста пятидесяти от амбара, под старыми осокорями. На этом месте издавна был ток. Тут обрабатывалось зерно перед отправкой баржами на заготовительные пункты.
   Дверь весовой была открыта, и разведчики видели эсэсовца и полицая Поживаева. Они играли в карты.
   - Блызенько локоть, а не укусишь, бо шея коротка, - сказал Гриня. Давайте застрелим их, подожжем амбар и удерем.
   - Умник какой нашелся, - сказал Егор. - Мы удерем, а они полстаницы перевешают. Для них это просто.
   К весовой через пустырь шла толстая женщина с кошелкой.
   - Кто это? - спросил Егор.
   - Жена полицая Поживаева, - сказал Митенька. - Обед несет. Она у нашей соседки самогон просила. Я сам слышал: дай, говорит, пол-литра первача, мол, просят охранники, а то им скучно.
   - Скучно, говоришь? - встрепенулся Егор.
   - Да-да, так и сказала, - подтвердил Митенька. - Он был очень доволен, что Егора заинтересовало его сообщение. Егор ласково похлопал его по спине:
   - Эт-то хорошо! Баской ты, паря! Настоящий контрразведчик.
   - Ты придумал что-то? - обрадовался Гриня.
   - Пока не придумал, но придумаю, - ответил Егор.
   Глава девятая
   Егору пришел в голову дерзкий план. Оставалось только срочно проверить его. Однако этому помешали неожиданные события...
   К нему примчались очень встревоженные Гриня и Васютка и показали странный нож с лезвием внутри колодки.
   - Этим ножиком Пауль хотел меня к стенке пришпилить, - сказал Васютка. Ухо надрезал мне. Я нашел ножик в Терновой балке... на нашей тропинке... Несу к Грине курицу - маманя зарезала для капитана - и вижу, ножик! Я его сразу узнал.
   А Гриня, выкатив глаза и непрестанно мигая, добавил:
   - Маманя и Дашина мать меняли бинты на капитане. Он стонал. Чую, загавкал Кудлай. Выйшов, кругом подывывся - никого не було.
   - Выйшов, подывывся! - яростно сказал Егор. - Надо было стоять на страже, балда!
   И тут они увидели Митеньку. Он бежал к ним через огород, спотыкаясь об оранжевые тыквы. Дыша со свистом и кашляя, выстреливал слова:
   - Спасайтесь!.. Витоля мне сказал... Я пришел к нему, его дома нет... Потом он прибежал и сказал: теперь им лабец!.. Я такое, говорит, узнал про них... Вот зараз, говорит, папаня мой приедет... Я у него выспрашивал, а он, фашист, не сказал... Спасайтесь!
   - Погоди, не дрожи. - Егор показал ему нож. - Чей нож, знаешь?
   - Витолин! - ахнул Митенька. - Где ты нашел его?
   - Васютка нашел около Грининого сарая... Где сейчас Витоля?
   - Дома. Ждет своего батька. А Гордей и Масюта с другими полицаями поехали охотиться на колхозных свиней, которые разбежались по степу.
   - Слушайте мою команду, бойцы, - очень серьезно сказал Егор. - Действовать надо быстро. Васюта, беги, скажи Грининой матери, чтоб перепрятали капитана...
   - К нам отнесем его! - Митенька кинулся к Егору. - У нас не будут искать. Пошли! По балке отнесем, никто не увидит. Быстрей, а то они скоро явятся, все перероют, всех вас застрелят...