Страница:
— Я планирую принять участие в позднем старте, — говорил Беннистер, — и хочу выбрать дальний северный маршрут. Если мне повезет, я вернусь домой как раз к началу осенней программы, и тогда начало очередной серии передач будет ознаменовано триумфом.
— Так вот почему ты так к этому стремишься?!
— Я хочу доказать, что и британская яхта может победить. И еще в память о Надежне. А еще потому, что телевизионная компания является спонсором и мои зрители надеются на меня. — Он выпалил все эти причины так, словно зазубрил их наизусть, затем перевел дыхание и назвал последний довод: — И еще я хочу доказать, что телезвезда — не только напудренное существо в залитой светом студии.
Эти слова он произнес с оттенком безразличия, но я подозреваю, они-то и были для него главным стимулом.
— А люди так думают?
— А ты, например? — спросил он с вызовом.
— Я бы себе такую жизнь не выбрал, — ответил я, — но кто-то же должен этим заниматься.
Он улыбнулся.
— По правде говоря, Ник, большинство из нас действительно только напудренные существа в залитых светом студиях. Многие считают себя очень умными только потому, что появляются на экране этого идиотского ящика. А истина заключается в том, что наша работа требует гораздо меньше ума и таланта, чем думают люди. Все мы — бабочки-однодневки, Ник, а я хочу достичь чего-то настоящего. Но в таком случае я должен и сделать что-нибудь настоящее, так ведь? Например, выиграть в Сен-Пьере. Может, это и не сравнишь с Крестом Виктории, но все же кое-что.
Любопытное признание, и весьма привлекательное, потому что искреннее. Теперь понятно, почему Беннистер окружил себя всякими крепкими мужиками вроде Мульдера и его банды. Уважение этих тварей поднимало его в собственных глазах. Беннистер вдруг засмеялся, словно застеснявшись того, что поведал мне о чем-то очень личном.
Несчастные глаза Анжелы наблюдали за мной поверх одеяла. Я положил руку на малый штурвал, который был связан с большим, в центральном кубрике, и почувствовал дрожание руля, передающееся на ручку из нержавеющий стали. Я подумал о той ночи, когда погибла Надежна. Если «Уайлдтрек» уходил от волны, непонятно, почему такой опытный моряк управлял судном из кормового кокпита? Центральная рубка куда удобнее, но, возможно, отсюда было легче следить за огромными волнами, вырастающими в темноте за кормой? Я поежился, представив себе, как тонны ледяной воды обрушиваются на яхту. Их удар был сопоставим с ударом грузовика, груженного цементом, упавшего с высоты двухэтажного дома.
Анжела, несмотря на две принятые таблетки, опять повисла за бортом, и я из деликатности отвернулся. Глядя поверх плавучих буйков, я следил, как кипела и закручивалась вода в кильватере «Уайлдтрека». Над кормой низко и быстро пролетел корморант.
— Как ты думаешь, «Уайлдтрек» сможет победить? — неожиданно спросил Беннистер.
— При определенном везении — да.
— Не хотел бы ты, Ник, войти в команду? Штурманом?
— Я? — Предложение застало меня врасплох. — Беннистер, зачем тебе штурман, если твоя яхта сплошь набита электроникой? Да ее здесь больше, чем на «Аполлоне»!
— По правилам у нас должен быть штурман-профессионал.
— А Фанни на что?
— В этом году он займет место Надежны — капитана-наблюдателя. — Беннистер отвлекся, потому что его команда принялась расчехлять спинакер. Когда он опять взглянул на меня, на мачтах уже красовались ярко расцвеченные паруса. — Вообще-то это идея Анжелы, но мне она нравится. Почему бы нам не сделать такой финал: ты покидаешь Шербур на «Уайлдтреке»? Фильм крутили бы, пока мы в море. Это повысило бы интерес к нему и к самим гонкам.
Я и не рассчитывал, что Беннистер делал свое предложение исходя из личного ко мне расположения, но было крайне унизительно сознавать себя пешкой в его игре за удовлетворение своих нелепых амбиций.
— Мне казалось, в финале я поплыву на «Сикоракс» навстречу рассвету.
— Может, мы используем это как фон для начальных титров. Но все же подумай над моим предложением. Выиграть гонки в Сен-Пьере! — В голосе Беннистера послышался небывалый энтузиазм. — Вздуть лягушатников на их собственном поле!
Анжела наблюдала за мной с видом раненого орла. Я покачал головой:
— Я никогда не был гонщиком. Я вообще не люблю спешить.
— Но все-таки подумай, — настаивал Тони. — Через две недели я даю большой банкет, где официально объявлю о своем намерении бороться за приз. И мне хотелось бы, Ник, назвать тебя среди членов команды. Ты подумаешь?
— Тебе нужен штурман-профессионал, — ответил я, — да такой, который был бы еще и силен в тактике гонок. Я в этом ни черта не смыслю.
— Может, не в гонках, — выдавила Анжела, — но вы поможете поднять рейтинг.
— Рейтинг? — Я воспринял это так, словно речь шла о команде, будто имелся в виду морской рейтинг.
— Количество телезрителей, — произнесла Анжела так едко, что я моментально показался себе ослом. — Ваш орден привлечет к вам интерес публики. Он привлечет его настолько, что у нас наверняка будет больше двадцати миллионов зрителей, а ожидая такой рейтинг, мы сможем повысить стоимость рекламных клипов. Вот в этом плане вы и можете быть нам полезны.
По крайней мере, честно, хотя и обидно. Значит, моя медаль станет еще и орудием рекламы? Я набрал в грудь воздуху, чтобы категорическим образом выразить свой отказ, как вдруг сильный крен «Уайлдтрека» прервал нашу беседу. У Анжелы тут же началась рвота. Над нами угрожающе пронеслась тень грот-мачты, послышался звук лопнувшей басовой струны, и яхта неожиданно сделала поворот через фордевинд и легла на борт. Я схватился за малый руль, чтобы не упасть. Высокая мачта наклонилась, треснула и повалилась на подветренную сторону. Бурлящая вода ворвалась через шпигаты и ледяным потоком хлынула в кокпит. Лопнувший вант взлетел вверх, потащив за собой сломанный вант-путенс. Более не удерживаемый ничем спинакер ушел под воду. Волна была не такой уж и большой, каких-нибудь два-три фута, но даже при этом волнении корма «Уайлдтрека» просела, и яхта вздрогнула, словно напоролась на мель. Снасти болтались, а звук рвущегося грота напоминал автоматную очередь.
Беннистер что-то бессвязно выкрикивал, привалившись к перилам. Кто-то, запутавшись в снастях, очутился за бортом. Анжела всхлипывала, свернувшись клубочком на банке. Мульдер ревел, как атомоход в тумане, перекрывая грохот и хаос, стараясь прекратить панику.
Вант левого борта лопнул. Стальной нержавеющий трос, способный выдерживать большие нагрузки, передающиеся от паруса на высокую мачту, вероятно, не выдержал. Мачта со всеми парусами свалилась за борт. Все это заняло каких-нибудь две-три секунды, и вот уже «Уайлдтрек» спокойно покачивался на небольшой волне. Никто не пострадал. Яхта остановилась, и теперь не составляло большого труда подобрать тех, кто оказался за бортом. Съемочная группа паническим стадом ринулась в центральный кубрик, но им в резкой форме посоветовали не путаться под ногами.
— Черт побери! — Беннистер беспомощно обводил взглядом разрушения.
— Кусачки! — кричал Мульдер.
Я не вмешивался. Команда и без меня знала, что делать. Сломанное и упавшее снаряжение подправили, болтающиеся опоры и обручи отрезали, чтобы затащить на борт обломки крушения. Запустили мотор. Вообще-то авария была небольшая, для стороннего наблюдателя впечатляющая, но довольно безобидная, и я удивлялся, с чего это Беннистер так негодует.
Но тут он провел меня вперед и показал обломок вант-путенса лопнувшего ванта. Причина аварии была не в тросе, а в самой муфте, которая не смогла удержать вант, потому что кто-то дисковым напильником спилил на ней резьбу. Налицо был саботаж. Остались даже металлические опилки — они прилипли к смазке, наложенной на то место, где когда-то была резьба. Злоумышленник оставил лишь небольшой зазор — только-только захватить вант. Но едва Мульдер увеличил нагрузку на мачту, резьба тут же сорвалась. А как только вырвался один вант, за ним оборвались и остальные.
— Фанни, — Беннистер кипел от негодования, — с этой минуты ты живешь в портовых мастерских! И вы все тоже!
— Значит ли это, что я получаю обратно свой причал? — бесстрастно спросил я.
На секунду мне показалось, что Беннистер сейчас ударит меня, но вдруг он просто кивнул в знак согласия:
— Забирай свой чертов причал!
Его гнев смахивал на гнев капризного маленького ребенка, у которого отняли леденец. Он пронесся мимо меня по направлению к корме, где его подруга все мучилась приступами морской болезни. На данный момент Беннистер забыл о своем предложении помочь ему одержать триумф в Сен-Пьере.
Но я-то не забыл!
И я не приму в этом участия. Бывают суда везучие и невезучие, и это не досужая выдумка, а факт. «Сикоракс» была счастливой яхтой, а над «Уайлдтреком» витал дух катастрофы. На нем уже погибла Надежна, и вот теперь, опять не без чьей-то помощи, сломалась мачта. В команде яхты были угрюмые люди, а шкипер страдал клептоманией. Меня не заботило, какую славу или какой приз получат они в случае победы, я не хотел в этом участвовать. Я не собирался плыть на яхте, которая вся пронизана духом неудачи.
Пусть Беннистер бороздит волны Атлантики без меня. Я знал, что он повторит предложение, однако пока что я и так дал ему слишком много, а получил взамен слишком мало. На этот раз я откажусь. Если я опять выйду в море, то только на «Сикоракс», и ни на чем другом. Только на «Сикоракс».
Мульдер бросил на меня злобный взгляд, врубил мотор на полную мощность, и мы с позором пошлепали назад к дому.
Часть вторая
— Так вот почему ты так к этому стремишься?!
— Я хочу доказать, что и британская яхта может победить. И еще в память о Надежне. А еще потому, что телевизионная компания является спонсором и мои зрители надеются на меня. — Он выпалил все эти причины так, словно зазубрил их наизусть, затем перевел дыхание и назвал последний довод: — И еще я хочу доказать, что телезвезда — не только напудренное существо в залитой светом студии.
Эти слова он произнес с оттенком безразличия, но я подозреваю, они-то и были для него главным стимулом.
— А люди так думают?
— А ты, например? — спросил он с вызовом.
— Я бы себе такую жизнь не выбрал, — ответил я, — но кто-то же должен этим заниматься.
Он улыбнулся.
— По правде говоря, Ник, большинство из нас действительно только напудренные существа в залитых светом студиях. Многие считают себя очень умными только потому, что появляются на экране этого идиотского ящика. А истина заключается в том, что наша работа требует гораздо меньше ума и таланта, чем думают люди. Все мы — бабочки-однодневки, Ник, а я хочу достичь чего-то настоящего. Но в таком случае я должен и сделать что-нибудь настоящее, так ведь? Например, выиграть в Сен-Пьере. Может, это и не сравнишь с Крестом Виктории, но все же кое-что.
Любопытное признание, и весьма привлекательное, потому что искреннее. Теперь понятно, почему Беннистер окружил себя всякими крепкими мужиками вроде Мульдера и его банды. Уважение этих тварей поднимало его в собственных глазах. Беннистер вдруг засмеялся, словно застеснявшись того, что поведал мне о чем-то очень личном.
Несчастные глаза Анжелы наблюдали за мной поверх одеяла. Я положил руку на малый штурвал, который был связан с большим, в центральном кубрике, и почувствовал дрожание руля, передающееся на ручку из нержавеющий стали. Я подумал о той ночи, когда погибла Надежна. Если «Уайлдтрек» уходил от волны, непонятно, почему такой опытный моряк управлял судном из кормового кокпита? Центральная рубка куда удобнее, но, возможно, отсюда было легче следить за огромными волнами, вырастающими в темноте за кормой? Я поежился, представив себе, как тонны ледяной воды обрушиваются на яхту. Их удар был сопоставим с ударом грузовика, груженного цементом, упавшего с высоты двухэтажного дома.
Анжела, несмотря на две принятые таблетки, опять повисла за бортом, и я из деликатности отвернулся. Глядя поверх плавучих буйков, я следил, как кипела и закручивалась вода в кильватере «Уайлдтрека». Над кормой низко и быстро пролетел корморант.
— Как ты думаешь, «Уайлдтрек» сможет победить? — неожиданно спросил Беннистер.
— При определенном везении — да.
— Не хотел бы ты, Ник, войти в команду? Штурманом?
— Я? — Предложение застало меня врасплох. — Беннистер, зачем тебе штурман, если твоя яхта сплошь набита электроникой? Да ее здесь больше, чем на «Аполлоне»!
— По правилам у нас должен быть штурман-профессионал.
— А Фанни на что?
— В этом году он займет место Надежны — капитана-наблюдателя. — Беннистер отвлекся, потому что его команда принялась расчехлять спинакер. Когда он опять взглянул на меня, на мачтах уже красовались ярко расцвеченные паруса. — Вообще-то это идея Анжелы, но мне она нравится. Почему бы нам не сделать такой финал: ты покидаешь Шербур на «Уайлдтреке»? Фильм крутили бы, пока мы в море. Это повысило бы интерес к нему и к самим гонкам.
Я и не рассчитывал, что Беннистер делал свое предложение исходя из личного ко мне расположения, но было крайне унизительно сознавать себя пешкой в его игре за удовлетворение своих нелепых амбиций.
— Мне казалось, в финале я поплыву на «Сикоракс» навстречу рассвету.
— Может, мы используем это как фон для начальных титров. Но все же подумай над моим предложением. Выиграть гонки в Сен-Пьере! — В голосе Беннистера послышался небывалый энтузиазм. — Вздуть лягушатников на их собственном поле!
Анжела наблюдала за мной с видом раненого орла. Я покачал головой:
— Я никогда не был гонщиком. Я вообще не люблю спешить.
— Но все-таки подумай, — настаивал Тони. — Через две недели я даю большой банкет, где официально объявлю о своем намерении бороться за приз. И мне хотелось бы, Ник, назвать тебя среди членов команды. Ты подумаешь?
— Тебе нужен штурман-профессионал, — ответил я, — да такой, который был бы еще и силен в тактике гонок. Я в этом ни черта не смыслю.
— Может, не в гонках, — выдавила Анжела, — но вы поможете поднять рейтинг.
— Рейтинг? — Я воспринял это так, словно речь шла о команде, будто имелся в виду морской рейтинг.
— Количество телезрителей, — произнесла Анжела так едко, что я моментально показался себе ослом. — Ваш орден привлечет к вам интерес публики. Он привлечет его настолько, что у нас наверняка будет больше двадцати миллионов зрителей, а ожидая такой рейтинг, мы сможем повысить стоимость рекламных клипов. Вот в этом плане вы и можете быть нам полезны.
По крайней мере, честно, хотя и обидно. Значит, моя медаль станет еще и орудием рекламы? Я набрал в грудь воздуху, чтобы категорическим образом выразить свой отказ, как вдруг сильный крен «Уайлдтрека» прервал нашу беседу. У Анжелы тут же началась рвота. Над нами угрожающе пронеслась тень грот-мачты, послышался звук лопнувшей басовой струны, и яхта неожиданно сделала поворот через фордевинд и легла на борт. Я схватился за малый руль, чтобы не упасть. Высокая мачта наклонилась, треснула и повалилась на подветренную сторону. Бурлящая вода ворвалась через шпигаты и ледяным потоком хлынула в кокпит. Лопнувший вант взлетел вверх, потащив за собой сломанный вант-путенс. Более не удерживаемый ничем спинакер ушел под воду. Волна была не такой уж и большой, каких-нибудь два-три фута, но даже при этом волнении корма «Уайлдтрека» просела, и яхта вздрогнула, словно напоролась на мель. Снасти болтались, а звук рвущегося грота напоминал автоматную очередь.
Беннистер что-то бессвязно выкрикивал, привалившись к перилам. Кто-то, запутавшись в снастях, очутился за бортом. Анжела всхлипывала, свернувшись клубочком на банке. Мульдер ревел, как атомоход в тумане, перекрывая грохот и хаос, стараясь прекратить панику.
Вант левого борта лопнул. Стальной нержавеющий трос, способный выдерживать большие нагрузки, передающиеся от паруса на высокую мачту, вероятно, не выдержал. Мачта со всеми парусами свалилась за борт. Все это заняло каких-нибудь две-три секунды, и вот уже «Уайлдтрек» спокойно покачивался на небольшой волне. Никто не пострадал. Яхта остановилась, и теперь не составляло большого труда подобрать тех, кто оказался за бортом. Съемочная группа паническим стадом ринулась в центральный кубрик, но им в резкой форме посоветовали не путаться под ногами.
— Черт побери! — Беннистер беспомощно обводил взглядом разрушения.
— Кусачки! — кричал Мульдер.
Я не вмешивался. Команда и без меня знала, что делать. Сломанное и упавшее снаряжение подправили, болтающиеся опоры и обручи отрезали, чтобы затащить на борт обломки крушения. Запустили мотор. Вообще-то авария была небольшая, для стороннего наблюдателя впечатляющая, но довольно безобидная, и я удивлялся, с чего это Беннистер так негодует.
Но тут он провел меня вперед и показал обломок вант-путенса лопнувшего ванта. Причина аварии была не в тросе, а в самой муфте, которая не смогла удержать вант, потому что кто-то дисковым напильником спилил на ней резьбу. Налицо был саботаж. Остались даже металлические опилки — они прилипли к смазке, наложенной на то место, где когда-то была резьба. Злоумышленник оставил лишь небольшой зазор — только-только захватить вант. Но едва Мульдер увеличил нагрузку на мачту, резьба тут же сорвалась. А как только вырвался один вант, за ним оборвались и остальные.
— Фанни, — Беннистер кипел от негодования, — с этой минуты ты живешь в портовых мастерских! И вы все тоже!
— Значит ли это, что я получаю обратно свой причал? — бесстрастно спросил я.
На секунду мне показалось, что Беннистер сейчас ударит меня, но вдруг он просто кивнул в знак согласия:
— Забирай свой чертов причал!
Его гнев смахивал на гнев капризного маленького ребенка, у которого отняли леденец. Он пронесся мимо меня по направлению к корме, где его подруга все мучилась приступами морской болезни. На данный момент Беннистер забыл о своем предложении помочь ему одержать триумф в Сен-Пьере.
Но я-то не забыл!
И я не приму в этом участия. Бывают суда везучие и невезучие, и это не досужая выдумка, а факт. «Сикоракс» была счастливой яхтой, а над «Уайлдтреком» витал дух катастрофы. На нем уже погибла Надежна, и вот теперь, опять не без чьей-то помощи, сломалась мачта. В команде яхты были угрюмые люди, а шкипер страдал клептоманией. Меня не заботило, какую славу или какой приз получат они в случае победы, я не хотел в этом участвовать. Я не собирался плыть на яхте, которая вся пронизана духом неудачи.
Пусть Беннистер бороздит волны Атлантики без меня. Я знал, что он повторит предложение, однако пока что я и так дал ему слишком много, а получил взамен слишком мало. На этот раз я откажусь. Если я опять выйду в море, то только на «Сикоракс», и ни на чем другом. Только на «Сикоракс».
Мульдер бросил на меня злобный взгляд, врубил мотор на полную мощность, и мы с позором пошлепали назад к дому.
Часть вторая
Инспектор Эббот появился в деревенском пабе через три недели после нашей аварии. На нем были брюки в крупную розово-голубую клетку, удивительно напоминавшие портьеры.
— Ты выглядишь получше, — приветствовал он меня сдержанной похвалой.
— Я прекрасно себя чувствую, Гарри, — уверенно ответил я, слегка покривив душой. Каждый день я проплывал две мили в домашнем бассейне, и под моей израненной кожей нарастали мышцы, но в любой момент меня могла подвести нога из-за слабости и внезапной потери чувствительности. Только вчера, возвращаясь с почты, я беспомощно растянулся на тротуаре. То нога слушалась меня хорошо, а то вдруг, без всякой видимой причины, начинала хромать. Но я не поддавался панике: не дай Бог убедить себя, что я еще недостаточно окреп, чтобы плыть через океан. — Судя по твоему фантастическому наряду, ты не при исполнении?
Эббот потрогал свою брюки.
— А разве они тебе не нравятся, Ник?
— Они просто ужасны.
— Это американские брюки для игроков в гольф, — произнес он с чувством ущемленной гордости. — Совершенно не стесняют движений. Смотри, как они свободны между ног. Хочешь лимонада, Ник? А может, бутылочку вишневой шипучки, а?
— Пинту самого лучшего, Гарри.
Он с превеликой осторожностью принес две кружки пива и поставил их на наш стол. Было около шести часов вечера, но паб выглядел довольно пустынно. Не скажешь, что через несколько недель сюда ринутся толпы туристов и заполнят все забегаловки на реке. Эббот сделал несколько больших глотков и громко выдохнул от удовольствия:
— Ну что, уже с медалью, а?
— Да, спасибо тебе.
В ответ Гарри дружески помахал зажигалкой.
— А что ты думаешь о буре сейчас?
— Он хороший моряк, — равнодушно произнес я.
— Как и Синяя Борода. — Эббот закурил. — Что-то я в последнее время не вижу Беннистера.
— Он со своей подружкой на Капри. У них отпуск.
— Интересно, почему он перестал проводить отпуск в Америке? — произнес Гарри с выражением озабоченной невинности на лице. Затем покачал головой. — А я? Я провел целую неделю в этом дурацком Фринтоне у золовки. А кто его подружка?
— Ее зовут Анжела Уэстмакот. Она продюсер его программы.
— Это, что ли, та костлявая блондинка?
— Точно.
— Чем-то напоминает твою бывшую жену, такая же тощая. Кстати, как там она?
— Вся в борьбе.
— Никогда не понимал мужчин, которым нравятся худые женщины. — Эббот отхлебнул из кружки. — Как-то я ловил одного типа, убившего совершенно незнакомого человека. Его попросила об этом жена убитого, и он хватил того по голове кочергой. Грязное дело. Она обещала спрятать его, вот он и согласился. А баба была костлявой, как ощипанный цыпленок. И ты знаешь, что он сказал на следствии?
— Нет.
— Он заявил, что это был его единственный шанс лечь в постель с хорошенькой женщиной! Она была такой же хорошенькой, как зубочистка. Но самое главное — она ему так и не дала. Он уже обхаживал ее, распустив слюни, а та ему — шиш. — И Эббот печально уставился на другой берег. — Знаешь, это было почти идеальное убийство. Нанять незнакомца, чтобы убрать своего милого.
Легкий нажим на слова «идеальное убийство» словно бы намекал на то, что Гарри пришел сюда не только ради желания утолить жажду. А вторым намеком служил его вроде бы незначительный интерес к проблеме отпусков.
— Идеальное убийство, — подсказал я.
— Я уже выпил свое пиво, Ник. Теперь твоя очередь.
Я послушно принес еще две кружки.
— Дело в том, Ник, что под идеальным убийством подразумевается, что даже мы никогда не узнаем, как оно произошло. Но официально никакого идеального убийства не существует. Так что, Ник, если ты услышишь о таком, не верь этому.
Комментарий был достаточно ясным.
— Ты хочешь сказать, — уточнил я, — что это был всего лишь несчастный случай?
— Несчастный случай? — невинно спросил Эббот.
— С Надежной Беннистер.
— Ник, ведь меня там не было. — Гарри был чрезвычайно доволен собой. Я получил сообщение, правда, не был уверен, какое и зачем. Эббот с презрением посмотрел на меня: — Ходят слухи, что кто-то пытается лишить Беннистера шансов выиграть в Сен-Пьере.
— Да, я слышал.
— А ты слышал, что случилось два дня назад в акватории?
— Ну да. Ночью кто-то обрезал швартовы на «Уайлдтреке». Как раз был прилив, и если бы не приезжий яхтсмен-француз, то катер Беннистера унесло бы в море. Мульдер со своей командой дрыхли на барже, которую притащили с моего причала. Вопли француза их разбудили как раз вовремя. Все закончилось благополучно, и все можно было бы вполне списать на случайность, если бы не перерезанный перлинь. Еще одна попытка саботажа.
— Но довольно неуклюжая, — заметил Эббот, — очень неуклюжая. Представь: если ты хочешь помешать кому-то выиграть гонки в Сен-Пьере, ты что, станешь сейчас сбивать мачту на его судне? Или резать перлини? Почему бы не подождать до самих гонок?
— А что, кто-то в самом деле хочет помешать Беннистеру выиграть в Сен-Пьере?
Эббот просто не обратил внимания на мой вопрос.
— Мне кажется, детишки перелезли через ограду и перерезали швартовы.
— А мачту тоже испортили детишки? — поинтересовался я. — Я видел стяжную муфту — это был явный саботаж.
— Муфту, — веско сказал Гарри, — испортил кто-то из членов команды, чтобы получить недельный отпуск.
Это было вполне возможно. Конечно, если Мелисса права и Кассули хочет не допустить победу Беннистера в гонках, то оба случая представляются чересчур незначительными, особенно если учесть всем известное богатство Кассули.
— Ты ведешь дознание? — спросил я.
— Да что ты, конечно нет! Я совсем не хочу связываться с этим. К тому же, разве я не сказал тебе, что меня отстранили от криминальных дел?
— Чем же ты занимаешься, Гарри?
— Да так, всякой всячиной, — ответил он скучным голосом.
Я был в смущении, Эббот постоянно ходил вокруг да около и всегда исчезал, так и не сказав ничего конкретного. Если мне что-то и сообщалось, то таким кружным путем, что хоть плачь. А если потребовать разъяснений, Гарри тут же заявит, что просто болтал языком.
— Виделся со своим стариком? — спросил он.
— Я был слишком занят.
— Ну да, с Джимми Николсом.
— Джимми помогал мне ремонтировать яхту.
— Ну и как он?
— Кашель мучает.
— Бедный старикан, недолго ему осталось. Конечно, разве можно столько курить! — Эббот заколебался, не выбросить ли ему свою сигарету, но передумал и выпустил клуб дыма в мою сторону. — Ник, а когда будет банкет?
Имелся в виду банкет, который состоится у Беннистера в начале лета. Это будет не просто банкет, а собрание, на котором Беннистер официально заявит о своем участии в Сен-Пьере. Неважно, что он уже сообщил об этом на весь мир с экрана телевизора, все равно он сделает это еще раз, чтобы напечатали все газеты и журналы по парусному спорту.
— Я слышал, — продолжал Эббот, — что на этом банкете Беннистер представит свою команду?
— Я знаю, Гарри.
— Я просто надеюсь, Ник, что ты в ней не окажешься.
Теперь он говорил без обиняков.
— Да я и не собирался, — ответил я.
— Понимаешь, говорят, что Беннистер сделал тебе такое предложение.
Я рассказал об этом только Джимми, а это все равно, что напечатать новости на первой странице местной газеты.
— Да, он действительно предлагал, — согласился я, — но я отказался, и с тех пор речь об этом не заходила.
— Как ты думаешь, вы еще вернетесь к этой теме? Я пожал плечами:
— Может быть.
— Тогда продолжай стоять на своем.
Я допил пиво и откинулся на спинку стула.
— Но почему, Гарри?
— Почему? Да потому, Ник, что я действительно люблю тебя. В память о твоем отце, понял? А еще потому, что ты так по-дурацки получил этот орден. Я бы не хотел, чтобы из тебя сделали приманку для акул. А яхта Беннистера, как бы это сказать... — он помолчал, — несчастливая.
— Да, несчастливая, — кивнул я и подумал, не является ли определенный акцент на этом слове еще одним намеком. — Ты хочешь внушить мне, что кто-то пойдет на все, чтобы остановить Беннистера?
— Разрази меня гром, если я знаю, Ник! Может, он просто параноик. Это чертово телевидение кого угодно сведет с ума. — Он опрокинул свою кружку. — Я знаю, Ник, что ты с удовольствием угостил бы меня еще кружечкой, но жена сегодня приготовила требуху и свиные ножки, так что мне пора. Запомни, что я сказал тебе.
— Хорошо, запомню.
Я услышал, как он завел свою машину, и та с трудом потащилась в гору. На реке упрямо шла против ветра парусная лодка, а за ней — на моторе — «Мистика». У румпеля стояла американка. Я надеялся, что она подрулит к причалу около кафе, чтобы выпить чего-нибудь, но вместо этого «Мистика» остановилась у канала на противоположном берегу.
Мимо алюминиевой яхты пролетела цапля и уселась на край гнезда. Три лебедя проплыли под деревьями. Был весенний вечер, полный чистоты и очарования.
— Что понадобилось Гарри? — спросил хозяин.
— Мы просто поболтали.
— Он ничего не станет делать «просто». Он очень умен, этот Гарри. Но размах в гольфе у него скверный. Пожалуй, это единственное, на что он зря тратит время, ты уж мне поверь.
Я верил ему, и меня это беспокоило.
Этим занимались мы с Джимми. Пролетали недели, полные напряженного труда и великой радости. Мы врезали в корпус новые доски и проконопатили его. Мы сделали новый палубный настил и установили его на место. Мы подняли основание кокпита и устроили шпигаты, чтобы вода, попадающая внутрь корпуса, сама вытекала за борт. На «Сикоракс» такого раньше не было.
На лесопилке Джимми отобрал стволы норвежской ели и привез их на своем судне вверх по реке. Он заставил меня приложить ухо к одному концу ствола, а сам постучал по другому концу гаечным ключом, и я слышал четко и ясно этот звук, что доказывало хорошее качество древесины. Мы положили стволы ели на причале и обтесали их. Сначала мы придали им квадратное сечение и снимали фаски до тех пор, пока стволы не стали круглыми. Из них мы сделали мачты, гафели и рангоут. Для бушприта мы использовали массивный кусок сердцевины ели. Каждый вечер, закончив работу, я отправлялся в кафе, но перед этим я запускал точило с ножным приводом и точил все инструменты, затупившиеся от работы с твердой древесиной.
Это было прекрасное время. Иногда весенний дождь барабанил по брезенту, но это случалось редко, в основном дни стояли солнечные, предвещая хорошее лето. Мы сделали новую крышу и укрепили каюту дубовыми балками, чтобы ее не снесло во время шторма. Городской кузнец установил в киле «Сикоракс» свинец и выковал новые чиксы для крепления снастей. С приходом лета мы с Джимми принялись обшивать корпус яхты медными листами, укладывая их на слои дегтя и бумаги и закрепляя бронзовыми нагелями. Медь стоила дорого, но была необходима для моей яхты с деревянным корпусом, если я не хотел, чтобы тропические черви превратили высокопрочное красное дерево в губку. Медь в этом смысле лучше любой защитной краски. Мы с Джимми трудились на совесть, как в старину. В свободные дни мы отправлялись на морские аукционы, проводившиеся на реке, и покупали там подержанную, но хорошую оснастку — перлини, блоки, зажимы, светящиеся и дымовые буи, огнетушители, а все счета направляли в телевизионную компанию, которая оплачивала их без возражений. Они даже платили Джимми зарплату, о которой налоговый инспектор и не подозревал, и жизнь наша была прекрасна.
«Уайлдтрек» отвели на стоянку Хамбле, где ему была обеспечена военная охрана с собаками. Больше случаев саботажа не было. По возвращении из отпуска Беннистер жил в Ричмонде, а в море выходил с нового причала, так что мы с ним не встречались. Анжела иногда привозила для просмотра новые материалы, но это случалось редко. Во время своих визитов она была очень деловой и бесцеремонной и не старалась даже делать вид, что интересуется тем, как продвигается ремонт, она только все время напоминала, чтобы яхту до банкета убрали с лужайки. Я заверил ее, что к тому времени «Сикоракс» будет готова.
Она хмуро посмотрела на корпус яхты, наполовину покрытый медью.
— Готова? Вы даже еще не принимались за мачты!
Я сделал вид, что не замечаю ее тона.
— Мачты мы установим уже на воде, поэтому нам осталось только закончить обшивку и установить мотор.
Она тут же ухватилась за возможность ускорить процесс:
— А нельзя ли мотор тоже установить на воде?
— Нет, иначе вода попадет в то место, где должен быть винт.
— Вам виднее, — недовольно произнесла она.
Я все ждал, что она напомнит о моем предполагаемом участии в гонках в Сен-Пьере, но разговора об этом не заходило, и я решил, что предложение забыто. После ее ухода я почувствовал облегчение. Анжела вышла на террасу и принялась торопить Мэттью Купера.
У меня сложилось впечатление, что фактически всю работу для телекомпании выполнял Мэттью. Он и его съемочная группа приезжали раз в две недели, чтобы заснять ход работ. Когда Анжелы не было, они чувствовали себя свободнее, но при этом усиленно трудились над сметами расходов. По правилам их профсоюза они обязаны были ездить большими группами, а это означало, что многим нечего было делать. К счастью, один из водителей и помощник оператора знали плотницкое ремесло и с удовольствием выполняли наши поручения. Однако присутствие съемочной группы всегда означало задержку наших планов. Работа, которую можно закончить за час, растягивалась порой на целый день из-за возни с камерой — наводка, настройка. Иногда к их приезду работа бывала уже закончена, и тогда Мэттью заставлял нас разобрать какое-то место и заново собрать его, но теперь уже перед камерой, причем снимал он под самыми немыслимыми углами.
— Ник! Твоя правая рука закрывает объектив. Опусти локоть.
— Я не могу закручивать болт, если сам скрючен, как Квазимодо.
— В фильме этого не будет. — Он терпеливо ждал, когда я закончу изображать из себя нотр-дамского горбуна. — Спасибо, Ник. Но достаточно опустить локоть. Так лучше.
Затем звукорежиссер хватался за голову, потому что в это время над нами пролетал легкий самолет, который испортил ему запись. Когда самолета уже не было слышно, на небе вдруг появлялось облачко и оператор принимался менять экспозицию. Насколько я понял, съемки чем-то сродни военной службе: долгое ожидание, а затем необъяснимая паника.
Меня раздражали эти постоянные задержки, и мое раздражение передавалось Мэттью. Иногда, пока откатывали камеру, он вдруг выстреливал в меня вопросом. По его словам, в фильме его голос заменят на голос Беннистера, таким образом, будет создаваться впечатление, что этот великий человек присутствовал на всех съемках. Еще больше я раздражался, когда Мэттью в сто пятьдесят третий раз задавал мне ключевой вопрос этого фильма:
— Расскажи мне, пожалуйста, за что ты получил свой орден?
— Не сейчас. Кто-нибудь видел шипорезную пилу?
— Ник! — ворчал он.
— Извини, Мэттью, совершенно не могу вспомнить.
— Не называй меня Мэттью. Сейчас я Тони, Ник, как же это произошло? — Длинная пауза. — Ну, Ник, пожалуйста.
Опять длинная пауза.
— Так о чем мы говорили, Мэттью?
— Ник.
— Мне нечего сказать, Мэттью, ой, прости, Тони!
— О, черт возьми! Стоп!
Джимми гоготал, съемочная группа хихикала, а Мэттью сверкал на меня глазами. Но все равно он мне нравился. У него были густые черные усы и непослушные волосы. Его лицо на первый взгляд казалось жестким, но при ближайшем рассмотрении было грустным и даже слегка угрюмым. Подавленный сомнениями, Мэттью дымил больше, чем неисправный мотор, и при этом еще очень переживал за качество съемок. Он мог часами ждать, пока солнце осветит именно нужную ему часть реки, и только тогда давал команду «Начали!». Мэттью был художником, но в то же время проводником приказов и тревог Анжелы Уэстмакот, а ту беспокоило главным образом, не испортит ли «Сикоракс» вид лужайки перед домом Энтони Беннистера в день банкета.
— Ты выглядишь получше, — приветствовал он меня сдержанной похвалой.
— Я прекрасно себя чувствую, Гарри, — уверенно ответил я, слегка покривив душой. Каждый день я проплывал две мили в домашнем бассейне, и под моей израненной кожей нарастали мышцы, но в любой момент меня могла подвести нога из-за слабости и внезапной потери чувствительности. Только вчера, возвращаясь с почты, я беспомощно растянулся на тротуаре. То нога слушалась меня хорошо, а то вдруг, без всякой видимой причины, начинала хромать. Но я не поддавался панике: не дай Бог убедить себя, что я еще недостаточно окреп, чтобы плыть через океан. — Судя по твоему фантастическому наряду, ты не при исполнении?
Эббот потрогал свою брюки.
— А разве они тебе не нравятся, Ник?
— Они просто ужасны.
— Это американские брюки для игроков в гольф, — произнес он с чувством ущемленной гордости. — Совершенно не стесняют движений. Смотри, как они свободны между ног. Хочешь лимонада, Ник? А может, бутылочку вишневой шипучки, а?
— Пинту самого лучшего, Гарри.
Он с превеликой осторожностью принес две кружки пива и поставил их на наш стол. Было около шести часов вечера, но паб выглядел довольно пустынно. Не скажешь, что через несколько недель сюда ринутся толпы туристов и заполнят все забегаловки на реке. Эббот сделал несколько больших глотков и громко выдохнул от удовольствия:
— Ну что, уже с медалью, а?
— Да, спасибо тебе.
В ответ Гарри дружески помахал зажигалкой.
— А что ты думаешь о буре сейчас?
— Он хороший моряк, — равнодушно произнес я.
— Как и Синяя Борода. — Эббот закурил. — Что-то я в последнее время не вижу Беннистера.
— Он со своей подружкой на Капри. У них отпуск.
— Интересно, почему он перестал проводить отпуск в Америке? — произнес Гарри с выражением озабоченной невинности на лице. Затем покачал головой. — А я? Я провел целую неделю в этом дурацком Фринтоне у золовки. А кто его подружка?
— Ее зовут Анжела Уэстмакот. Она продюсер его программы.
— Это, что ли, та костлявая блондинка?
— Точно.
— Чем-то напоминает твою бывшую жену, такая же тощая. Кстати, как там она?
— Вся в борьбе.
— Никогда не понимал мужчин, которым нравятся худые женщины. — Эббот отхлебнул из кружки. — Как-то я ловил одного типа, убившего совершенно незнакомого человека. Его попросила об этом жена убитого, и он хватил того по голове кочергой. Грязное дело. Она обещала спрятать его, вот он и согласился. А баба была костлявой, как ощипанный цыпленок. И ты знаешь, что он сказал на следствии?
— Нет.
— Он заявил, что это был его единственный шанс лечь в постель с хорошенькой женщиной! Она была такой же хорошенькой, как зубочистка. Но самое главное — она ему так и не дала. Он уже обхаживал ее, распустив слюни, а та ему — шиш. — И Эббот печально уставился на другой берег. — Знаешь, это было почти идеальное убийство. Нанять незнакомца, чтобы убрать своего милого.
Легкий нажим на слова «идеальное убийство» словно бы намекал на то, что Гарри пришел сюда не только ради желания утолить жажду. А вторым намеком служил его вроде бы незначительный интерес к проблеме отпусков.
— Идеальное убийство, — подсказал я.
— Я уже выпил свое пиво, Ник. Теперь твоя очередь.
Я послушно принес еще две кружки.
— Дело в том, Ник, что под идеальным убийством подразумевается, что даже мы никогда не узнаем, как оно произошло. Но официально никакого идеального убийства не существует. Так что, Ник, если ты услышишь о таком, не верь этому.
Комментарий был достаточно ясным.
— Ты хочешь сказать, — уточнил я, — что это был всего лишь несчастный случай?
— Несчастный случай? — невинно спросил Эббот.
— С Надежной Беннистер.
— Ник, ведь меня там не было. — Гарри был чрезвычайно доволен собой. Я получил сообщение, правда, не был уверен, какое и зачем. Эббот с презрением посмотрел на меня: — Ходят слухи, что кто-то пытается лишить Беннистера шансов выиграть в Сен-Пьере.
— Да, я слышал.
— А ты слышал, что случилось два дня назад в акватории?
— Ну да. Ночью кто-то обрезал швартовы на «Уайлдтреке». Как раз был прилив, и если бы не приезжий яхтсмен-француз, то катер Беннистера унесло бы в море. Мульдер со своей командой дрыхли на барже, которую притащили с моего причала. Вопли француза их разбудили как раз вовремя. Все закончилось благополучно, и все можно было бы вполне списать на случайность, если бы не перерезанный перлинь. Еще одна попытка саботажа.
— Но довольно неуклюжая, — заметил Эббот, — очень неуклюжая. Представь: если ты хочешь помешать кому-то выиграть гонки в Сен-Пьере, ты что, станешь сейчас сбивать мачту на его судне? Или резать перлини? Почему бы не подождать до самих гонок?
— А что, кто-то в самом деле хочет помешать Беннистеру выиграть в Сен-Пьере?
Эббот просто не обратил внимания на мой вопрос.
— Мне кажется, детишки перелезли через ограду и перерезали швартовы.
— А мачту тоже испортили детишки? — поинтересовался я. — Я видел стяжную муфту — это был явный саботаж.
— Муфту, — веско сказал Гарри, — испортил кто-то из членов команды, чтобы получить недельный отпуск.
Это было вполне возможно. Конечно, если Мелисса права и Кассули хочет не допустить победу Беннистера в гонках, то оба случая представляются чересчур незначительными, особенно если учесть всем известное богатство Кассули.
— Ты ведешь дознание? — спросил я.
— Да что ты, конечно нет! Я совсем не хочу связываться с этим. К тому же, разве я не сказал тебе, что меня отстранили от криминальных дел?
— Чем же ты занимаешься, Гарри?
— Да так, всякой всячиной, — ответил он скучным голосом.
Я был в смущении, Эббот постоянно ходил вокруг да около и всегда исчезал, так и не сказав ничего конкретного. Если мне что-то и сообщалось, то таким кружным путем, что хоть плачь. А если потребовать разъяснений, Гарри тут же заявит, что просто болтал языком.
— Виделся со своим стариком? — спросил он.
— Я был слишком занят.
— Ну да, с Джимми Николсом.
— Джимми помогал мне ремонтировать яхту.
— Ну и как он?
— Кашель мучает.
— Бедный старикан, недолго ему осталось. Конечно, разве можно столько курить! — Эббот заколебался, не выбросить ли ему свою сигарету, но передумал и выпустил клуб дыма в мою сторону. — Ник, а когда будет банкет?
Имелся в виду банкет, который состоится у Беннистера в начале лета. Это будет не просто банкет, а собрание, на котором Беннистер официально заявит о своем участии в Сен-Пьере. Неважно, что он уже сообщил об этом на весь мир с экрана телевизора, все равно он сделает это еще раз, чтобы напечатали все газеты и журналы по парусному спорту.
— Я слышал, — продолжал Эббот, — что на этом банкете Беннистер представит свою команду?
— Я знаю, Гарри.
— Я просто надеюсь, Ник, что ты в ней не окажешься.
Теперь он говорил без обиняков.
— Да я и не собирался, — ответил я.
— Понимаешь, говорят, что Беннистер сделал тебе такое предложение.
Я рассказал об этом только Джимми, а это все равно, что напечатать новости на первой странице местной газеты.
— Да, он действительно предлагал, — согласился я, — но я отказался, и с тех пор речь об этом не заходила.
— Как ты думаешь, вы еще вернетесь к этой теме? Я пожал плечами:
— Может быть.
— Тогда продолжай стоять на своем.
Я допил пиво и откинулся на спинку стула.
— Но почему, Гарри?
— Почему? Да потому, Ник, что я действительно люблю тебя. В память о твоем отце, понял? А еще потому, что ты так по-дурацки получил этот орден. Я бы не хотел, чтобы из тебя сделали приманку для акул. А яхта Беннистера, как бы это сказать... — он помолчал, — несчастливая.
— Да, несчастливая, — кивнул я и подумал, не является ли определенный акцент на этом слове еще одним намеком. — Ты хочешь внушить мне, что кто-то пойдет на все, чтобы остановить Беннистера?
— Разрази меня гром, если я знаю, Ник! Может, он просто параноик. Это чертово телевидение кого угодно сведет с ума. — Он опрокинул свою кружку. — Я знаю, Ник, что ты с удовольствием угостил бы меня еще кружечкой, но жена сегодня приготовила требуху и свиные ножки, так что мне пора. Запомни, что я сказал тебе.
— Хорошо, запомню.
Я услышал, как он завел свою машину, и та с трудом потащилась в гору. На реке упрямо шла против ветра парусная лодка, а за ней — на моторе — «Мистика». У румпеля стояла американка. Я надеялся, что она подрулит к причалу около кафе, чтобы выпить чего-нибудь, но вместо этого «Мистика» остановилась у канала на противоположном берегу.
Мимо алюминиевой яхты пролетела цапля и уселась на край гнезда. Три лебедя проплыли под деревьями. Был весенний вечер, полный чистоты и очарования.
— Что понадобилось Гарри? — спросил хозяин.
— Мы просто поболтали.
— Он ничего не станет делать «просто». Он очень умен, этот Гарри. Но размах в гольфе у него скверный. Пожалуй, это единственное, на что он зря тратит время, ты уж мне поверь.
Я верил ему, и меня это беспокоило.
* * *
Дни прибывали, становились теплее, и я как-то забыл о своих тревогах. Я забыл о Беннистере и о Мульдере, я забыл о слухах и о саботаже. Я забыл даже о неприятностях, связанных с моим приобщением к телевизионному бизнесу, и все из-за того, что восстановление «Сикоракс» шло полным ходом.Этим занимались мы с Джимми. Пролетали недели, полные напряженного труда и великой радости. Мы врезали в корпус новые доски и проконопатили его. Мы сделали новый палубный настил и установили его на место. Мы подняли основание кокпита и устроили шпигаты, чтобы вода, попадающая внутрь корпуса, сама вытекала за борт. На «Сикоракс» такого раньше не было.
На лесопилке Джимми отобрал стволы норвежской ели и привез их на своем судне вверх по реке. Он заставил меня приложить ухо к одному концу ствола, а сам постучал по другому концу гаечным ключом, и я слышал четко и ясно этот звук, что доказывало хорошее качество древесины. Мы положили стволы ели на причале и обтесали их. Сначала мы придали им квадратное сечение и снимали фаски до тех пор, пока стволы не стали круглыми. Из них мы сделали мачты, гафели и рангоут. Для бушприта мы использовали массивный кусок сердцевины ели. Каждый вечер, закончив работу, я отправлялся в кафе, но перед этим я запускал точило с ножным приводом и точил все инструменты, затупившиеся от работы с твердой древесиной.
Это было прекрасное время. Иногда весенний дождь барабанил по брезенту, но это случалось редко, в основном дни стояли солнечные, предвещая хорошее лето. Мы сделали новую крышу и укрепили каюту дубовыми балками, чтобы ее не снесло во время шторма. Городской кузнец установил в киле «Сикоракс» свинец и выковал новые чиксы для крепления снастей. С приходом лета мы с Джимми принялись обшивать корпус яхты медными листами, укладывая их на слои дегтя и бумаги и закрепляя бронзовыми нагелями. Медь стоила дорого, но была необходима для моей яхты с деревянным корпусом, если я не хотел, чтобы тропические черви превратили высокопрочное красное дерево в губку. Медь в этом смысле лучше любой защитной краски. Мы с Джимми трудились на совесть, как в старину. В свободные дни мы отправлялись на морские аукционы, проводившиеся на реке, и покупали там подержанную, но хорошую оснастку — перлини, блоки, зажимы, светящиеся и дымовые буи, огнетушители, а все счета направляли в телевизионную компанию, которая оплачивала их без возражений. Они даже платили Джимми зарплату, о которой налоговый инспектор и не подозревал, и жизнь наша была прекрасна.
«Уайлдтрек» отвели на стоянку Хамбле, где ему была обеспечена военная охрана с собаками. Больше случаев саботажа не было. По возвращении из отпуска Беннистер жил в Ричмонде, а в море выходил с нового причала, так что мы с ним не встречались. Анжела иногда привозила для просмотра новые материалы, но это случалось редко. Во время своих визитов она была очень деловой и бесцеремонной и не старалась даже делать вид, что интересуется тем, как продвигается ремонт, она только все время напоминала, чтобы яхту до банкета убрали с лужайки. Я заверил ее, что к тому времени «Сикоракс» будет готова.
Она хмуро посмотрела на корпус яхты, наполовину покрытый медью.
— Готова? Вы даже еще не принимались за мачты!
Я сделал вид, что не замечаю ее тона.
— Мачты мы установим уже на воде, поэтому нам осталось только закончить обшивку и установить мотор.
Она тут же ухватилась за возможность ускорить процесс:
— А нельзя ли мотор тоже установить на воде?
— Нет, иначе вода попадет в то место, где должен быть винт.
— Вам виднее, — недовольно произнесла она.
Я все ждал, что она напомнит о моем предполагаемом участии в гонках в Сен-Пьере, но разговора об этом не заходило, и я решил, что предложение забыто. После ее ухода я почувствовал облегчение. Анжела вышла на террасу и принялась торопить Мэттью Купера.
У меня сложилось впечатление, что фактически всю работу для телекомпании выполнял Мэттью. Он и его съемочная группа приезжали раз в две недели, чтобы заснять ход работ. Когда Анжелы не было, они чувствовали себя свободнее, но при этом усиленно трудились над сметами расходов. По правилам их профсоюза они обязаны были ездить большими группами, а это означало, что многим нечего было делать. К счастью, один из водителей и помощник оператора знали плотницкое ремесло и с удовольствием выполняли наши поручения. Однако присутствие съемочной группы всегда означало задержку наших планов. Работа, которую можно закончить за час, растягивалась порой на целый день из-за возни с камерой — наводка, настройка. Иногда к их приезду работа бывала уже закончена, и тогда Мэттью заставлял нас разобрать какое-то место и заново собрать его, но теперь уже перед камерой, причем снимал он под самыми немыслимыми углами.
— Ник! Твоя правая рука закрывает объектив. Опусти локоть.
— Я не могу закручивать болт, если сам скрючен, как Квазимодо.
— В фильме этого не будет. — Он терпеливо ждал, когда я закончу изображать из себя нотр-дамского горбуна. — Спасибо, Ник. Но достаточно опустить локоть. Так лучше.
Затем звукорежиссер хватался за голову, потому что в это время над нами пролетал легкий самолет, который испортил ему запись. Когда самолета уже не было слышно, на небе вдруг появлялось облачко и оператор принимался менять экспозицию. Насколько я понял, съемки чем-то сродни военной службе: долгое ожидание, а затем необъяснимая паника.
Меня раздражали эти постоянные задержки, и мое раздражение передавалось Мэттью. Иногда, пока откатывали камеру, он вдруг выстреливал в меня вопросом. По его словам, в фильме его голос заменят на голос Беннистера, таким образом, будет создаваться впечатление, что этот великий человек присутствовал на всех съемках. Еще больше я раздражался, когда Мэттью в сто пятьдесят третий раз задавал мне ключевой вопрос этого фильма:
— Расскажи мне, пожалуйста, за что ты получил свой орден?
— Не сейчас. Кто-нибудь видел шипорезную пилу?
— Ник! — ворчал он.
— Извини, Мэттью, совершенно не могу вспомнить.
— Не называй меня Мэттью. Сейчас я Тони, Ник, как же это произошло? — Длинная пауза. — Ну, Ник, пожалуйста.
Опять длинная пауза.
— Так о чем мы говорили, Мэттью?
— Ник.
— Мне нечего сказать, Мэттью, ой, прости, Тони!
— О, черт возьми! Стоп!
Джимми гоготал, съемочная группа хихикала, а Мэттью сверкал на меня глазами. Но все равно он мне нравился. У него были густые черные усы и непослушные волосы. Его лицо на первый взгляд казалось жестким, но при ближайшем рассмотрении было грустным и даже слегка угрюмым. Подавленный сомнениями, Мэттью дымил больше, чем неисправный мотор, и при этом еще очень переживал за качество съемок. Он мог часами ждать, пока солнце осветит именно нужную ему часть реки, и только тогда давал команду «Начали!». Мэттью был художником, но в то же время проводником приказов и тревог Анжелы Уэстмакот, а ту беспокоило главным образом, не испортит ли «Сикоракс» вид лужайки перед домом Энтони Беннистера в день банкета.