Корольков Юрий Михайлович. Кио ку мицу!

   Каждый должен иметь кличку и в конспиративной работе нигде не называть свою настоящую фамилию: Одзаки стал "Отто", Вукелич "Джиголо", Мияги - "Джо", Рихард остался "Рамзаем"...
   Все записи могут вестись только на английском языке и должны немедленно уничтожаться, как только в них отпадает надобность. Каждый из четверки сам подберет себе нужных людей, но эти люди ничего не должны знать ни о ком из руководящей четверки...
   Эти правила стали непреложным законом.
   Благодаря строгой конспирации, дисциплине, которая всегда соблюдалась участниками организации, не было случая, чтобы по вине разведчиков была допущена какая-то оплошность. А между тем у одного только Ходзуми Одзаки было немало людей, на которых он опирался, - от старого, семидесятилетнего портного из самого модного токийского ателье до молодого, начинающего клерка из "Китайского института экономических проблем", под вывеской которого скрывалось японское разведывательное бюро.
   Связь с Центром лежала, естественно, на самом Зорге. Здесь тоже вся переписка велась только по-английски и сразу же уничтожалась после каждого радиосеанса. Москву называли "Мюнхеном", Владивосток "Висбаденом". Хабаровск, Шанхай, Кантон и другие города тоже имели свои зашифрованные названия. В радиопередачах, в переписке упоминались только клички и никогда - настоящие имена.
   Работой связи в своей группе Зорге пока был недоволен. Технические неполадки часто нарушали радиопередачи, и накопленные материалы приходилось отправлять курьерами через Шанхай, Гонконг, что подвергало их дополнительному риску. Возможно, не исключено, что в нарушениях связи виноват был радист Бернгардт, не привыкший к такой сложной работе, и Рихард все чаще вспоминал Макса Клаузена.
   Стрелка часов показывала далеко за полночь, а разведчики все еще продолжали свой разговор.
   - Я согласен с доктором Зорге, - сказал Одзаки, - мы должны сочетать конспирацию со знанием дела и умением анализировать факты. Нам нужно рисовое зерно, очищенное от половы. У людей, занимающих высокие посты, не должно возникать ни малейшего подозрения, что мы хотим что-нибудь выпытать у них. Наоборот, если создать впечатление, что знаешь гораздо больше, чем собеседник, он сам расскажет все, что знает. Это старый журналистский прием, но ведь журналисты тоже порой должны добывать информацию, как разведчики.
   Я проверил это на своем опыте, - продолжал Одзаки. - Ко мне обращаются за консультацией по китайским проблемам, я отвечаю, высказываю свое мнение и при этом сам получаю очень много интересных сведений... Еще мне хотелось бы договориться о связи. Встречи журналистов не вызовут подозрения, но встречи с Мияги, - он положил руку на плечо художника, - покажутся странными. Я хочу предложить вот что: раз в неделю я буду присылать к вам, Мияги-сан, свою дочь на урок рисования. Тогда все станет на свои места - мы сможем спокойно с вами встречаться.
   Зорге согласился с Одзаки. Наконец как будто бы все вопросы были решены. Каждый знал, что ему делать...
   Вышли на улицу, когда занимался рассвет и контуры деревьев, крыши соседнего особняка уже четко вырисовывались в неясном токийском небе. Рихард стоял на крыльце и, опять покачиваясь как пьяный, махал приятелям розовой вишневой веткой.
   Прошло еще несколько месяцев, наступило лето, знойное токийское лето - его не каждому европейцу по силам выдержать. Но Зорге оставался в городе. Лишь несколько раз выбирался он на берег моря к Эйгену Отту; тот поселился с семьей на взморье в селении Акия, километрах в сорока от Токио. Рядом находилась запретная зона, которая интересовала Зорге.
   Эйген Отт всего несколько недель назад вернулся в Токио из Германии, приехал окрыленный успехом, обласканный Гитлером. Его отчет признали удачным. Отта назначили на должность военного атташе, а вскоре пришло сообщение, что ему присвоено звание полковника. Было много поздравительных телеграмм, в том числе от советника Гитлера полковника Йодля, от генералов фон Бека, Кейтеля и других. Теперь Эйген Отт круто полез в гору. К его карьере негласно был причастен Зорге - без него артиллерийский подполковник, заброшенный в японские казармы Нагоя, конечно, не смог бы представить такой отчет, не смог бы выйти "в люди". Эйген Отт помнил об этом и был глубоко признателен Зорге. Эйген и Рихард становились все большими друзьями.
   Утром они пошли на прогулку, Отт попросил Зорге захватить с собой "лейку". Бродили долго, как-то незаметно оказались в запретной зоне. Много снимали. Зорге перезарядил "лейку", сунув в карман заснятую пленку, собирался снимать еще - редко ведь выпадает такая удача, - но вдруг на дороге со стороны Акия появились два жандарма и с ними человек в штатском.
   - Кажется, мы с тобой попадаем в неприятное положение, - сказал Зорге, который первым заметил жандармов, вышедших из-за пригорка.
   Засвечивать пленку на глазах у шпика было рискованно - это сразу вызовет подозрение, но и оставлять такие кадры, чтобы их проявили в полиции, тоже невозможно.
   Жандармы были уже совсем близко.
   - Послушай, - небрежно сказал Зорге, - у тебя ведь дипломатический иммунитет, положи в карман мою пленку и аппарат тоже, иначе так просто не выпутаться...
   Незаметно он передал Отту заснятую кассету и аппарат - военный атташе пользовался дипломатической неприкосновенностью.
   - Предъявите документы, - потребовал человек в штатском.
   Зорге кивнул на Эйгена Отта. Тот показал свой дипломатический паспорт. Штатский внимательно прочитал, заулыбался и возвратил.
   - Ваш паспорт, - повернулся он к Зорге.
   - Он со мной, сотрудник посольства, - ответил за Рихарда Отт. ...Можете идти.
   - Благодарю вас, - несколько растерянно произнес штатский.
   Жандармы ушли.
   - Слушай, Эйген, - захохотал Зорге, - да я за тобой как за каменной стеной!.. Ты меня спас!..
   - Так это ж моя вина, - возразил Отт. - В самом деле, пришлось бы тебе объясняться в полиции... А теперь пошли обедать. Ты сам проявляешь пленку?
   - Нет, отдаю лаборанту.
   - Эту кассету оставь мне. Снимки пригодятся.
   - Пожалуйста, - беззаботно ответил Рихард.
   Военный атташе и не предполагал, от каких неприятностей он избавил во время прогулки по берегу океана руководителя советской разведки в Японии.
   Вечером, когда они играли на веранде в шахматы, полковник сказал:
   - А ты и не представляешь, Рихард, какой я тебе приготовил сюрприз! Завтра обязательно приезжай в посольство к пяти часам. Больше ничего не скажу... Останешься доволен!
   В академии японского генерального штаба, где шел прием по случаю выпуска нового отряда штабных офицеров, собрался цвет императорской армии. Кроме выпускников, которые держались несколько скованно и по привычке еще робели перед своими учителями, сюда приехали старые генералы, помнившие корейскую войну, русско-японскую кампанию, интервенцию в Сибири... Те, что помоложе, - обеспечивали "мукденский инцидент", продвигались во главе своих войск к границам Монголии, высаживались с десантами в Китае, располагались на Хейлудзяне - на Амуре, вдоль советских границ. Молодые и пожилые военные были одинаково самоуверенны. Все они вступили на императорский путь Кондо, путь завоеваний далеких и близких земель, все исповедовали единый принцип своих далеких предков "Хакко Итио!"
   Знающим древнюю книгу "Ниппон-секи" - историю Японии - дано знать рескрипт императора Дзимму, жившего больше тысячи лет тому назад: "Накроем весь мир одной крышей и сделаем его нашим домом".
   Таков был завет божественного предка нации Ямато, живущей в Стране восходящего солнца.
   Как раз об этом и рассказывал в машине доктор Зорге своему новому приятелю Эйгену Отту по пути на прием в академию генерального штаба. Среди приглашенных было всего несколько штатских, и среди них доктор Зорге. Об этом постарался полковник Отт, который приобретал все больший вес в Токио.
   В академии собралось много военных, снискавших честь получить приглашение. Оставив в гардеробе свои мечи и фуражки, они проходили в конференц-зал и прежде всего кланялись портрету императора, изображенного на троне, в парадной одежде.
   Когда входили в конференц-зал, Отт шепнул Рихарду:
   - Сегодня я покажу тебе много интересного, только не отставай...
   Гостей принимал начальник академии, совсем уже дряхлый генерал с лентой через плечо, увешанный орденами. Но и другие генералы не были обойдены вниманием императора Хирохито - орденов на всех было великое множество.
   Полковник Отт и Рихард Зорге выделялись среди собравшихся своим ростом, каждый из них был на голову выше любого японского генерала. Церемонно раскланиваясь, они пробирались вперед, лавируя между группами военных. Подобострастный майор-порученец вел за собой полковника Отта, чтобы проводить и представить прибывшему на прием министру, сменившему генерала Араки. Он тоже был украшен лентой наградой за выдающиеся заслуги. В зале находились начальник генерального штаба, военные советники, члены императорского военного совета, командующий флотом, его начальник штаба... Поклоны, улыбки, рукопожатия...
   Майор-порученец куда-то исчез, и полковник Отт с доктором Зорге были предоставлены самим себе. Теперь уже Отт вел за собой Зорге и представлял его японским военным либо называл ему имена генералов, с которыми сам не был знаком. Некоторых из них Рихард уже знал, о других слышал, но многие были ему неизвестны.
   - Генерал Тодзио, - Отт указал на крупнолобого генерала с коротко подстриженными усами. - Представляет наиболее решительную группу военных...
   - Командующий Квантунской армией генерал Хондзио... Говорят, получил повышение, будет императорским адъютантом...
   - Это глава синтоистских общин в Маньчжурии генерал Таракасуки, указал Отт на военного, который прошел мимо них. - Кроме того, он еще начальник полиции Квантунской армии.
   - Вот принц Асаки, женат на дочери императора Мейдзи...
   - А это генерал Доихара... Подойдем...
   Так вот он, генерал Доихара Кендези! Рихард знал всю его подноготную - крупнейший японский разведчик, которого называют дальневосточным Лоуренсом. Сейчас он управляет японской разведывательной службой на континенте. Зорге узнал бы его сразу по фотографии, которую видел прежде, рассматривал, изучал. Перед ним стоял коротко, под машинку, остриженный невысокий генерал-майор с очень широким лбом и большими ушами. Нос луковицей - узкий у переносицы и очень широкий книзу. Крупный рот и бесцветные, приподнятые брови, бесстрастное, как у рыбы, выражение лица... На груди ордена "Священного сокровища" всех пяти степеней, ордена "Тигра", "Золотого коршуна", "Двойных лучей Восходящего солнца", какие-то еще...
   "Да, разведка у них в почете..." - мелькнуло в голове Зорге. С помощью Отта он оказался в самой гуще японской военной касты. Вот они - хранители военных тайн, заговоров, которые он, Рихард Зорге, обязан раскрыть, обезвредить, предотвратить. Если бы только ему удалось это сделать!
   Поздоровавшись, Доихара спросил по-немецки:
   - На каком языке будем говорить?
   - На монгольском, - шутливо ответил Рихард.
   - Зюйте! - согласен! - сказал по-монгольски Доихара. - Сайн байну...
   - Нет, нет, - воскликнул Зорге, - я предпочитаю китайский либо английский, а лучше всего немецкий.
   - Ну что ж, давайте говорить на любом, - Доихара улыбнулся одним ртом, обнажив неровные зубы. Лицо его оставалось бесстрастным.
   Они поговорили несколько минут и разошлись. Отт пригласил Доихара заехать в посольство. Видимо, они были на короткой ноге.
   Когда отошли, Отт сказал:
   - Этот человек говорит на тринадцати языках, в Китае он прожил пятнадцать лет...
   Рихард выразил удивление, хотя все это отлично знал.
   На этом приеме Зорге познакомился также с генералом Итагаки Сейсиро, разведчиком такого же высокого класса, как и Доихара. Если бы они знали, кого привел к ним в академию германский военный атташе полковник Отт!
   Итагаки работал начальником штаба Квантунской армии и вместе с командующим Сигеру Хондзио прилетел в Токио, приурочив свою поездку к выпускному вечеру в академии генерального штаба. Существовал неписаный закон, по которому все воспитанники академии, пусть они закончили ее хоть сорок лет назад, раз в год собирались в ее стенах, а потом отправлялись в ресторан Акабано на Кодзимати, где в молодости офицеры проводили свободное время.
   Для Рихарда Зорге генералы Итагаки и Доихара были людьми, которые уже самим своим появлением указывали направление политики японской военщины. Этакие лакмусовые бумажки. Оба они или один из них обязательно появлялись именно в тех местах, где намечалась агрессия, в Маньчжурии, в Китае, на границах Монголии или советского Забайкалья. Организаторы международных провокаций, диверсий, политических убийств, интриг и заговоров, Итагаки и Доихара находились в авангарде самой реакционной военно-фашистской клики Японии. Зорге не был лично знаком с Итагаки, но заочно знал его давно и гораздо лучше, чем многие из собравшихся здесь на приеме в академии генерального штаба. И вот теперь генерал Итагаки стоял перед Зорге с застывшей улыбкой фарфоровой статуэтки, и на его бесстрастном лице ничего нельзя было прочитать. Недвижимы были широкие брови и плоские густые усы, будто наклеенные, сделанные из черной бумаги. Широкая переносица и прижатые уши, словно у лошади, готовой куснуть, дополняли облик Итагаки Сейсиро.
   Разговора с Итагаки не получилось - все куда-то вдруг заторопились, и Рихард вместе с Оттом двинулся в толпе военных к выходу в сад. Ночь стояла теплая, душная, светила луна, и в этом призрачном свете люди казались плоскими, как тени в старом китайском театре. Перед зданием тянулась широкая полоса коротко подстриженного газона, а деревья отступили назад, только одна высокая криптомерия стояла на отшибе почти рядом с крыльцом. Под раскидистыми ветвями ее собралось много военных, которые развлекались тем, что старались достать рукой нижние ветви деревьев. При этом тени разбегались, подпрыгивали, вскидывая вверх руки, и со стороны это выглядело каким-то ритуальным шаманским танцем. Старые генералы, стоявшие на ступенях крыльца, снисходительно смотрели на молодых офицеров, но, когда кому-то удалось схватить зеленую ветку, не выдержали и закричали: "Банзаи!", "Хакко Итио!", "Хакко Итио!" Офицерская забава превратилась в военную демонстрацию приверженцев твердого курса и решительных мер в политике своей страны. Видно, здесь все были такими.
   Отт приподнял обшлаг парадного мундира, посмотрел на циферблат время приема, указанное в пригласительном билете, уже истекло, следовало прощаться. Полковник был пунктуален. Другие поступили так же. Расходились, воинственно поправляя фуражки, пристегивая на ходу мечи.
   Встреча с генералами Итагаки Сейсиро и Доихара Кендези вызвала у Зорге много воспоминаний. Он знал их - генералов-разведчиков, носителей и проводников милитаристских идей, знал, что именно с ними предстоит ему вступить в тайное единоборство.
   У ИСТОКОВ ВОЕННОГО ЗАГОВОРА
   Если бы существовал электронный микроскоп времени, в него не трудно было бы разглядеть срез минувших событий во всех деталях и взаимных связях. Только время может показать, насколько далеки или близки были догадки, предположения, делавшиеся на основе косвенных фактов, граничат ли они с истиной, или поиск шел по ложному следу. В то время, когда события только назревали, в распоряжении доктора Зорге и его группы не было ни фантастического микроскопа времени, ни чудесного скальпеля, способного обнаружить зарождающуюся болезнь, поставить точный политический диагноз. Приходилось руководствоваться лишь разрозненными фактами, интуицией исследователя, догадками, основанными на глубоком анализе сопутствующих фактов, или непроверенными слухами.
   Конечно, доктор Зорге не мог знать всего, что происходило в правительственных кабинетах Берлина или Токио, но время показало, как близко он находился к тайне при самом ее зарождении.
   В январе 1935 года японский дипломат Тосио Сиратори отправил доверительное послание в Токио своему другу Арита, вершившему в то время политику министерства иностранных дел. Это был тот самый Сиратори, в прошлом сотрудник японского посольства в Берлине, который подписал рекомендательное письмо Зорге.
   "Арита-такей!1 - писал Сиратори. - Сама судьба решила, что славяне и раса Ямато должны бороться друг с другом за главенство на Азиатском материке. Советская Россия должна разоружить Владивосток, вывести свои войска из Внешней Монголии, не оставив ни одного солдата в районе Байкала. Это должно быть нашим минимальным требованием. Сюда же включается передача нам Северного Сахалина по умеренной цене. В будущем нам надо также иметь в виду покупку приморских областей Сибири. Эти требования должны быть осуществлены со всей решительностью.
   1 Такей - интимное, доверительное обращение: брат, мой друг.
   Я остро ощущаю сейчас, брат мой, необходимость решений со стороны кабинета относительно великих целей нашей дипломатии. Эта цель решительный разрыв отношений с Советским Союзом".
   Если говорить о политическом синтоизме, письмо Сиратори было классическим примером традиционных агрессивных устремлений в японской континентальной политике. Сиратори почти дословно повторял абзацы, параграфы предложений дайренской конференции, которая проходила в последний год японской интервенции на советском Дальнем Востоке.
   Сиратори неохотно уезжал на дипломатическую работу в Европу, он считал, что сейчас, когда вторжение в Маньчжурию заставило континентальную политику Японии обрести конкретные формы, он нужен здесь, в Токио. Прощаясь с друзьями, Сиратори самонадеянно говорил: "Если меня ушлют, трудно представить себе, что здесь может случиться..."
   Сиратори считал себя глашатаем целеустремленной и традиционной агрессивной политики страны Ямато. Даже внешний вид Сиратори отражал фанатичность его характера: маленькое сухое лицо, прикрытое прозрачной ширмой очков, казалось только придатком его вздыбленной шевелюры.
   Из далекой Скандинавии Тосио Сиратори пытался по возможности воздействовать на поведение своих единомышленников. Пребывая во втором эшелоне японских политических деятелей, он называл себя командиром заградительного отряда, готовым стрелять по своим, если они вздумают отступить с передовой линии континентальной политики.
   Сиратори в самых решительных тонах предупреждал в своих посланиях министра Арита, что нельзя упускать момента. Он заклинал его воспользоваться германским предложением - заключить военный договор с Японией против Советской России. Внешне пусть он будет выглядеть как антикоминтерновский пакт.
   "Советская Россия, - предостерегал Сиратори, - быстро идет в своем развитии. Ей потребуется меньше десяти лет, чтобы она стала мощной державой, с которой мы не сможем бороться. Чтобы навсегда уничтожить опасность со стороны России, необходимо сделать ее бессильной страной и контролировать ее естественные ресурсы. Но если основа коммунистического правительства окрепнет, антиреволюционное движение не сможет рассчитывать на легкий успех. Нужен антикоминтерновский пакт!"
   Сиратори был хорошо посвящен в тайные события, происходившие в то время в Берлине.
   К японскому военному атташе Хироси Осима пришел с частным визитом улыбчивый господин Гак - связной из восточного отдела германского министерства иностранных дел - и как бы случайно завел разговор о положении на Дальнем Востоке.
   Он долго петлял вокруг да около, пока не сказал:
   - У вас теперь общие границы с Советской Россией, господин военный атташе... Это и хорошо и плохо - прибавились новые заботы.
   Осима согласился: конечно, забот много.
   - Между прочим, - обаятельно заулыбался Гак (он научился улыбаться так, как это делают на Востоке), - у нашего министра родилась интересная идея - господин Риббентроп считает, что нам было бы целесообразно заключить теперь оборонительный союз для защиты от России. Может быть, после того как у вас возникли общие границы с Россией, Япония тоже будет в этом заинтересована. Все можно было бы сделать под видом совместной борьбы с коммунизмом...
   На предложение Гака Осима пока не реагировал, - он не знал еще, как отнесутся к этому в японском генеральном штабе.
   Через несколько месяцев вежливый Гак пригласил полковника Осима в гости. В гостях у господина Гака оказался и фон Риббентроп. Троппф по-немецки - простак. Министр и в самом деле любил прикидываться простачком. Хозяин всячески развлекал гостей, и только в конце вечера, когда Осима и Риббентроп оказались вдвоем у курительного столика, министр спросил:
   - Вас не заинтересовала моя идея заключить оборонительный союз против коммунистической опасности?
   На этот раз Осима был подготовлен к конкретному разговору, он получил нужные инструкции из генерального штаба.
   - В военных кругах, - сказал он, - заинтересовались вашим предложением, господин министр. В Берлин мог бы приехать подполковник Вакамацу, чтобы детально изучить предложение. Мне тоже кажется, что для этого есть реальная основа.
   Переговоры начались по военной линии. Подполковник Вакамацу, прибывший в Берлин, встречался с генералом фон Бломбергом и неофициально с фон Риббентропом. С ответным визитом в Токио намеревались отправить немецкую военную группу под видом авиационной делегации. Именно о приезде этой группы германских офицеров в японской столице бродили неясные слухи.
   Художник Мияги рассказывал Рихарду:
   - Вы знаете, Зорге-сан, вчера один штабной офицер из военно-воздушных сил сказал мне, что скоро ему придется принимать гостей из Германии, приезжает делегация каких-то летчиков...
   Слова Мияги заинтересовали Зорге: в Токио поговаривали, будто между Японией и Германией ведутся какие-то военные переговоры. Может быть, приезд немецких летчиков как-то связан с этими слухами? Фраза, оброненная японским майором, привлекла внимание разведчиков. Но пока здесь не было ничего конкретного. Тайна оставалась тайной, и ее надо было раскрыть.
   Примерно в то же время - летом 1935 года - Рихарду Зорге представилась возможность побывать дома, в Советском Союзе, единственная возможность за все годы его работы в Японии. Рамзая вызывали в Москву для личной встречи с руководителями Центра, чтобы уточнить и обсудить новые проблемы, возникшие в связи с обострением международной обстановки.
   В Советский Союз Зорге ехал долго - через Соединенные Штаты и Канаду, чтобы, затерявшись на далеких меридианах планеты, незаметно приехать в Москву.
   И снова Большой Знаменский переулок, входная дверь, распахнувшаяся под жужжание зуммера. Приветливая секретарша Наташа. Кабинет начальника военной разведки. В кабинете все по-старому, как два года назад, - голый письменный стол без единой бумажки, с громоздким чернильным прибором посередине, большой несгораемый шкаф в углу, два кресла, стратегическая карта, прикрытая серо-голубой шторой. Все было как прежде, только из-за стола навстречу Зорге поднялся не Берзин, а комкор Урицкий - черноволосый, смуглый человек лет сорока с умными карими глазами. Рихард знал его раньше, но очень мало.
   - А где же...
   - Ян Карлович на Далеком Востоке, - прервал его Урицкий. - Вы не знали? Сейчас Дальний Восток для нас - пост номер один, конечно исключая Германию. Наш Старик, как всегда, на главном направлении...
   Зорге только сейчас узнал об изменениях в руководстве Центром, о том, что Старик - Ян Карлович Берзин, его наставник и добрый товарищ, - вот уже несколько месяцев работал заместителем командующего Особой Краснознаменной Дальневосточной армией, находился где-то рядом с Рихардом, недалеко от Японии.
   - Теперь Яна Карловича замещаю я. Очень рад, что вы, Рихард, появились в Москве.
   В словах Урицкого, в его интонации Зорге ощутил будто бы извиняющиеся нотки. Может, только показалось, но это как-то сразу расположило его к комкору. Конечно, Урицкий совсем не похож на Старика, но манера Урицкого говорить, слушать, чуточку подавшись вперед, чем-то напоминала Рихарду Берзина.
   Новый начальник разведки был родственником того Урицкого, который вместе с Лениным участвовал в Октябрьском перевороте и погиб от руки террориста-эсера, возглавляя Петроградскую Чрезвычайную комиссию.
   - Ну, как работается? - спросил Урицкий.
   Рихард заговорил о связях, установленных в Токио, рассказал о полковнике Отте и князе Урахе, о других работниках посольства и о своих планах использовать эти связи в интересах дела.
   - Так ведь это как раз то, что нам нужно! - воскликнул Урицкий. Стать доверенным человеком военного атташе - уже одно это сулит отличные перспективы! Вам обязательно нужно давать что-то немцам, они до конца должны увериться, что вы работаете на них.
   - Я так и делаю - даю Отту второстепенную информацию или ту, которая не имеет для нас значения...
   Первая встреча в разведуправлении была короткая - Семен Петрович торопился на заседание Военного совета. Условились продолжить разговор вечером на квартире Урицкого.
   - Это здесь, рядом, за Каменным мостом. Надеюсь, вы не забыли Москву...
   Вечером Рихард появился в квартире Семена Петровича.
   - Ну, теперь рассказывайте подробнее... Будем говорить по-немецки? Вам это легче.
   - Нет, нет! - воскликнул Зорге. - Только по-русски. За последние два года я не произнес, кажется, ни одного русского слова. Так можно забыть язык.