Корольков Юрий Михайлович. Кио ку мицу!

   Новый командующий заинтересовался работой четвертого отдела, который занимался массовым изготовлением бактерий чумы, холеры, сибирской язвы, тифа... Справки, донесения и отчеты изобиловали цифрами, теоретическими выкладками по поводу использования бактериологического оружия, обсуждениями принципов технологических процессов.
   Четвертый отдел имел восемь котлов, приготовляющих питательную среду для бактерий, емкостью по тысяче килограммов каждый, четырнадцать автоклавов для стерилизации и выращивания чистой культуры болезнетворных бацилл, холодильные установки для хранения готовой продукции, специальные помещения для грызунов с десятками тысяч крыс и мышей, на которых выращивали чумных блох. Впрочем, выращиванием блох занимался второй отдел - его отчет, вероятно, ошибочно оказался среди документов четвертого бактериологического отдела.
   Готовая продукция исчислялась астрономическими цифрами миллиардами бактерий. В течение одного производственного цикла, продолжавшегося несколько дней, лаборатория изготовляла тридцать миллионов миллиардов бактерий чумы. В переводе на общеупотребительный язык это составляло тридцать килограммов бактериологической массы. За месяц в отряде э 731 изготовляли триста килограммов бактерий чумы, до шестисот килограммов сибирской язвы и около тонны бактерий холеры.
   Чумные блохи тоже мерились на килограммы. За один производственный цикл, как сообщалось в отчете, с каждого инкубатора снимали около десяти граммов блох - примерно 130 тысяч насекомых. А в институте было четыре с половиной тысячи инкубаторов! Таким образом, один производственный цикл давал сорок пять килограммов - сотни миллионов блох.
   Пятым отделом называлась тюрьма для подопытных заключенных, на которых проводили медицинские эксперименты, изучали степень восприимчивости человеческого организма к заразным заболеваниям. Людей для опытов поставляли полевые жандармерии, военные миссии - это были арестованные партизаны или лица, настроенные против японской политики в Маньчжоу-го либо заподозренные в симпатиях к Советской России. Это называлось "особыми поставками". В отряд э 731 заключенных привозили для уничтожения, живыми они отсюда не выходили.
   В инструкции об "особых поставках" было сказано: "В контингент для особых поставок должны направляться лица не только настроенные просоветски или антияпонски, но вообще все заподозренные жандармерией в антиправительственной деятельности и настроениях, а также во всех тех случаях, когда, состав преступления подозреваемых дает основание полагать, что суд не накажет их достаточно строго".
   Новый командующий Квантунской армией невозмутимо перелистывал страницы документов, подшитых к секретной папке. Умедзу привык подчиняться и добросовестно входить в детали любого порученного ему дела. Сейчас он знакомился с кругом вопросов, входящих в его компетенцию. С материалами второго - экспериментального - отдела, занимавшегося проверкой и испытаниями бактериологического оружия, Умедзу ознакомился бегло, но не потому, что это его не интересовало. Он решил сам побывать в институте, чтобы иметь более полное представление о действенности нового оружия, поставленного на вооружение его армии. Тем более что в приказе начальника генерального штаба подчеркивалось; отряд э 731 находится в прямом подчинении командующего Квантунской армией.
   В научном институте заранее знали о прибытии командующего, и генерал медицинской службы Исии Сиро, для конспирации называвший себя Тогоми, ждал приезда гостя в вестибюле главного здания института. Его окружали ближайшие сотрудники, офицеры медицинской службы. Все они, как и профессор Исии Сиро, носили общевойсковую форму. Тоже для конспирации.
   Из Синьцзина командующий прилетел самолетом в Харбин, где его ждала черная лакированная машина, длинная, как щука, с бронированными бортами и непроницаемыми для пуль стеклами. В Пинфань ехали по закаменевшей коричневатой дороге. Мела поземка, и в розово-лиловой морозной дымке только что наступившего дня тянулись пустынные поля с одиноко торчащими стеблями сухого гаоляна. Умедзу зябко кутался в мешковатую шубу на теплом меху. В вестибюле он сбросил ее на руки адъютанта и предстал перед сотрудниками института в полной генеральской форме - с аксельбантами и орденом "Солнца", не умещавшимся на груди и поэтому прикрепленным на животе, чуть ниже нагрудного кармана. Высший орден империи изображал священное зеркало богини Аматэрасу, обрамленное лепестками цветущего лотоса. Старинный меч, гордость самурайского рода, висел у его пояса. Командующий отстегнул меч и тоже отдал адъютанту. На голову выше всех офицеров, собравшихся в вестибюле, подтянутый, строгий, с гладко выбритым лицом и черепом, с неулыбающимися, крепко поджатыми губами и гордо вскинутой головой, он походил на древнего самурая.
   Сначала прошли в кабинет профессора - командующий впереди, за ним остальные. Ковровые дорожки приглушали топот шагов. После традиционного чая начали осмотр учреждения, вверенного заботам профессора Сиро. Пошли только начальники отделов и генерал Умедзу с начальником разведки Квантунской армии. Даже адъютант командующего не был допущен к осмотру. Забегая вперед, профессор давал пояснения и непрестанно протирал пенсне, снова и снова быстро водружая его на тонкую переносицу.
   Лаборатории, аппаратура сияли стерильной чистотой. Рядом высились цилиндрические котлы, источавшие приятную теплоту. Командующего попросили отойти подальше, и лаборант, в белом подкрахмаленном халате, в маске и резиновых медицинских перчатках, прошел за стеклянную перегородку. Он переключил какие-то краны, поднялась крышка котла, и в подставленный квадратный термос потекла серая сметанообразная масса...
   - Сибирская язва, - услужливо пояснил профессор, - мы снимаем ее с поверхности питательной среды... Важно иметь абсолютно чистую культуру бактерий. В течение месяца мы можем дать семьсот килограммов активной бактериологической массы...
   Через лабораторию пастеурелла пестис - легочной чумы - прошли не останавливаясь. Здесь тоже все было абсолютно стерильно, но профессор Сиро не решился открывать котел в присутствии командующего. Он ограничился пояснениями, произнесенными на ходу.
   - Бактерии чумы являются наиболее действенным бактериологическим оружием, - говорил он. - Если разрешите, мы познакомим вас, господин генерал, с фарфоровыми бомбами для доставки бацилл в тыл противника. Они уже прошли предварительные испытания...
   Профессор Исии Сиро до своего назначения руководителем института работал в военно-медицинской академии, возглавлял санитарное управление военного министерства Японии; он был убежденным сторонником бактериологической войны. В Маньчжурии Сиро начал с небольшой лаборатории, которая выросла теперь в крупный бактериологический центр Квантунской армии. Профессор был горд, что его многолетняя научная работа увенчалась столь значительными результатами - императорская армия получила тайное оружие, невиданной силы.
   - Стратегическое значение бактериологической войны, - излагал свои идеи профессор, - заключается также и в том, что бациллы уничтожают лишь живую силу врага, они не разрушат зданий, как это делают огнеметы, артиллерия или бомбы. В этом огромное преимущество нового оружия. Материальные ценности в полной сохранности перейдут в наши руки...
   Из производственного отдела узким, длинным тоннелем перешли в отдел экспериментальной медицины, расположенный в помещении тюрьмы. В дверях их встретил начальник тюрьмы. Профессор представил его:
   - Мой старший брат, майор Сиро... В его ведении находятся особые поставки для опытов.
   В железных клетках на циновках лежали больные, иные бредили, но даже сейчас они лежали закованные в ножные кандалы. Сырой, спертый воздух пропах медикаментами. В одной из клеток, прислонившись к решетке, стояла молодая женщина с изможденным лицом и запавшими, пылающими глазами. Она встретилась взглядом с генералом Умедзу и отвернулась. Умедзу спросил:
   - Это кто?
   - Русская... Мы не интересуемся, господин генерал, кого присылают к нам для опытов. Особыми поставками занимается жандармерия. В данном случае мы имеем дело с редким случаем многостороннего иммунитета. Получила смертельные дозы заражения тифом, холерой, перенесла другие инфекционные заболевания и выжила. Сейчас ухаживает за больными. Имеет медицинское образование.
   В подвалы с грызунами и инкубаторами для разведения насекомых командующий не пошел - это не представляло для него интереса. Поднялись к застекленной вышке, откуда можно было обозреть весь городок. Внизу виднелись клумбы, запорошенные снегом.
   - Вот там, - указал профессор, - находится испытательный полигон, дальше - служебный аэродром. Мы можем туда проехать.
   Но Умедзу не располагал временем, он рассчитывал к вечеру возвратиться в Синьцзин.
   - В таком случае мы покажем вам учебный фильм, чтобы вы имели о нас полное представление, - сказал профессор.
   В просмотровом зале с двумя десятками мягких кресел на мерцающем экране появились первые кадры: профессор Сиро в лаборатории разглядывает на свет колбу с мутной жидкостью, потом низенькое каменное здание, обнесенное проволочным заграждением, и вооруженный солдат у входа. Снова профессор, сидящий за столом, но уже в военной форме, он, жестикулируя, что-то рассказывает генералу Хондзио первому командующему Квантунской армией. Потом, склонившись над чертежом, они вместе рассматривают какую-то схему.
   - Это первый вариант фарфоровой бомбы, - пояснил профессор Сиро.
   Строительство военного городка - рабочие копают траншею, забивают колья, поднимается высокий сплошной забор из железобетона, глубокий котлован, кладка фундамента... и вдруг уже построенное главное здание с цветущими клумбами у входа, группа военных подымается по лестнице, входит в вестибюль. Их встречает профессор, кланяется, пропускает вперед. Среди прибывших Умедзу узнал своих знакомых - начальника генерального штаба Койсо, усатого, с печальным лицом командующего Квантунской армией Уэда, которого сменил он, генерал-лейтенант Умедзу. Придерживая саблю, поднимается по ступеням принц Токада, двоюродный брат императора, офицер стратегического отдела генштаба... Новый командующий лично знал каждого, встречался с ними, работал, с некоторыми дружил, но никогда никто из них словом не обмолвился о таинственном институте, в котором он сейчас находился. Мелькнула ревнивая мысль: почему же он не был посвящен в тайну...
   А на экране все сменялись кадры... Ряды котлов, как генераторы на электростанции, крупным планом пульт управления, рука, поворачивающая вентиль, и медленная струя сметанообразной бактериологической массы, стекающая в квадратный термос... Клетки с кишащими в них крысами, пожирающими свой корм... Врачи в белых халатах, наблюдающие больных...
   И все это без единого звука, без титров. Если смотреть эти немые кадры без пояснений, невозможно предположить, что все это имеет какое-то отношение к бактериологической войне, - показывается обычная работа обычного научно-исследовательского института... Но профессор пояснял фильм.
   - Для изучения боевых действий бактериологического оружия, слышался его голос, - применяются осколочные фарфоровые бомбы, наполненные бактериологической массой. Чтобы предохранить испытуемых от преждевременной смерти, вызванной осколками разорвавшейся бомбы, применялись стальные щиты, прикрывающие голову и туловище, открытыми оставались только конечности... Испытания на газовую гангрену дали положительные результаты. Все подопытные лица умерли с диагнозом заражения крови... Для испытания других видов бактерий применялись фарфоровые бомбы, которые пригодны также и для распыления чумных блох.
   Спокойный и размеренный голос профессора сопровождал каждый кадр. На экране железные столбы с висящими на них цепями, стальные щиты, похожие на поясные мишени, за щитами люди, прикованные к столбам, видны только ноги и руки до плеч... Взрыв... Врачи оказывают раненым первую помощь, санитары уносят их на носилках...
   По поводу крыс, копошащихся в клетках, будто готовых выскочить из экрана, Сиро сказал:
   - Количество крыс мы намерены довести до трех миллионов... Для этого нам нужны дополнительные ассигнования на заготовку кормов...
   И снова на экране улыбающийся профессор с фарфоровым сосудом, похожим на китайскую вазу. Профессор держит его в руках, на глянцевитой поверхности две буквы: "П. П."
   - Пастеурелла пестис, - слышен из темноты голос профессора Сиро.
   В зале загорается люстра, все поднимаются, жмурясь от яркого света.
   Профессор Сиро выжидающе ждал, что скажет командующий.
   - Поздравляю вас с успехом, - сказал Умедзу. - Я поражен размахом работ вашего отряда и перспективами, которые даст применение нового оружия... Зайдемте к вам...
   В кабинете Умедзу спросил:
   - Не пора ли проверить ваше оружие в боевой обстановке?
   - О да! Я уверен, что испытания дадут отличные результаты...
   - Вы получите мой приказ по этому поводу... С генеральным штабом я все согласую сам... Вам нужна моя помощь?..
   - Нам хотелось бы открыть филиалы для использования бактериологического оружия на главных направлениях в случае войны с Россией, а именно в направлении Хабаровска, Ворошилова, Читы и Благовещенска.
   - Согласен! Определите точные пункты, где, по вашему мнению, следует открыть филиалы отряда.
   - Мы уже обсуждали это, господин генерал... Прежде всего в Хайларе, Суньсу, Хайлине и Линькоу - вдоль северной границы Маньчжоу-го.
   - Очень хорошо... Мы вернемся к этому разговору после испытаний в боевых условиях.
   - И еще одна просьба, господин командующий, - заискивающе сказал Сиро, - под Номонганом действовала группа из моего отряда. Все они дали клятву камикадзе и скрепили ее кровью. Камикадзе моего отряда последними отошли с берегов Халхин-Гола, заразили реку бактериями сибирской язвы. Я ходатайствую о представлении к награде участников операции.
   - Пришлите наградные реляции... Ну, мне пора ехать. Желаю вам успеха. Готовьтесь к экспедиции на китайский фронт. Я думаю, что группу надо возглавить вам лично.
   - Об этом я хотел вас просить...
   Генерал Умедзу покинул бактериологический институт, носивший наименование: отряд э 731 Квантунской армии.
   После длительных обсуждений решено было взять пять килограммов чумных блох и достаточный запас фарфоровых бомб. Для дополнительного эксперимента профессор Сиро распорядился захватить пятьдесят килограммов бактериологической массы холеры и семьдесят килограммов брюшного тифа.
   В институте начали готовиться к экспедиции. Вскоре Сиро получил подтверждающий приказ командующего Квантунской армией: для выполнения специального задания отряду э 731 выделить группу и направить ее в район военных действий в Китае. Место назначения - Шанхай.
   Профессор уточнил в штабе Квантунской армии: бактериологической группе отводили район действия в Нимбо - южнее Шанхая. Непредвиденные события внутри института едва не нарушили срока отъезда экспедиции генерала Тогоми, как за пределами института именовали профессора Сиро.
   Оксану Орлик доставили в институт из харбинской полевой жандармерии и в первые же дни заразили брюшным тифом, подмешав в пищу подслащенную воду с огромной дозой активных бактерий. Из двенадцати заключенных, над которыми производили опыты, выжила только она. Это заинтересовало японских медиков. Едва она начала поправляться, как решили проверить на ней холеру, а через месяц - сибирскую язву, но заключенная э 937 продолжала жить. Ее собирались передать в группу пастеурелла пестис, отправить на аэродром Аньда для испытания фарфоровых бомб, но профессор отменил распоряжение - редкий подопытный экземпляр представлял несомненный научный интерес. Женщина была подобна мифической живущей в огне саламандре. Он распорядился подвергнуть экземпляр дополнительным исследованиям и наблюдениям. К тому же выяснилось, что в прошлом она была медицинским работником. Номер 937 приставили наблюдать за "бревнами", подвергавшимися медицинским экспериментам.
   Оксана давно потеряла счет времени. С тех пор как ее привезли сюда, она не видела ни неба, ни солнца - только тусклый свет в окне, отраженный от глухой стены какого-то высокого здания. Но, судя по сменявшимся временам года, она определяла, что скоро будет год ее непрестанных мучений. Человека, в котором для нее аккумулировалось мировое Зло, больше не было, но Зло продолжало существовать, окружало ее, как в аду... Оксана понимала, где она очутилась, примечая взаимосвязь тюремных событий: в санчасть уводили группу заключенных, через несколько дней они заболевали и вскоре умирали в изоляторе, но некоторые выживали - те, которым заранее делались прививки. Тюремные врачи вели при ней медицинские разговоры, употребляли латинские термины, не остерегаясь быть понятыми. Речь шла о сибирской язве, холере и даже чуме. Пастеурелла пестис! "Вот выпустить бы на вас пастеурелла пестис!" - ожесточенно думала Оксана.
   В камеры привозили заключенных с отмороженными руками, омертвевшие ткани отпадали, и обнажались кости, фаланги пальцев... Приводили обожженных кислотами, огнем, зараженных газовой гангреной... Оксана, как могла, облегчала их страдания, просиживала ночами у изголовья. Врачи одобрительно ей кивали, но, как только больным становилось легче, их снова уводили, и больше они уже не возвращались. На их место привозили других, здоровых, и все начиналось сначала... Оксана сосчитала - за неделю исчезали десять, пятнадцать, иногда двадцать пять заключенных. Получалось, что за год погибало человек шестьсот - все, кого привозили в тюрьму. В живых осталось несколько человек, и среди них она - Оксана Орлик.
   Среди обреченных появлялись и русские из Харбина, Хайлара. Иногда удавалось с ними перекинуться словом: в жандармерии их допрашивали, пытали, потом привозили сюда... Осенью в тюрьму доставили трех монгольских пириков. С ними Оксана проговорила всю ночь. Их захватили в плен в бою на заставе за рекой Халхин-Гол... Оксана узнала, что японцы начали войну с Монголией. Монголам помогают русские...
   В это же время - в начале зимы - в тюрьме появился молодой красноармеец в изорванной гимнастерке, избитый, в кровоподтеках... Он лежал на циновке в углу камеры, глухо стонал во сне. Оксана всю ночь провела возле него. Наутро ему полегчало. Как он обрадовался, услыхав русскую речь! Раненого Степана Демченко тоже взяли в плен на Халхин-Голе.
   - Как меня били! - шептал он. - Жандармы... когда допрашивали... Заложат карандаши между пальцев и жмут... Я им все равно ничего не сказал, где служил, в какой части, сколько войск. Это военная тайна.
   Недели через две Степа стал подниматься...
   - Скажи, Оксанка, а бежать отсюда как-нибудь можно?
   - Нет, отсюда никто не уходил.
   - А если поднять всех? Сломать двери и вырваться...
   - Невозможно это Степа... Двери железные и стены...
   Но Степан продолжал думать, присматриваться - что в камере может подойти для холодного оружия...
   Вскоре дежурный врач вызвал пятнадцать номеров, отделил из них пять, приготовил шприц. Оксана подтолкнула Степана, шепнула:
   - Стань к этим...
   Врач не заметил, что в группе был лишний.
   Оксана прожила еще один страшный день... Она знала, куда повезли Степу. Знала, что их, связанных, будут бомбить с самолета заразными осколочными бомбами. А потом, как уже бывало не раз, привезут вечером, помертвевших, с наскоро забинтованными ногами...
   Через два дня у всех началась гангрена, четырнадцать скоро умерли, шесть остались в живых. Степана взяли под особое наблюдение редкий случай, когда при газовой гангрене человек выздоравливает без профилактического укола.
   - Врачи не знают, что тебя кололи, смотри не признавайся, предупредила Оксана. Раненые, иссеченные осколками ноги и руки у Степы постепенно заживали, и он снова по-мальчишески фантазировал:
   - В другой раз, как поведут куда, наброшусь в дверях на часового - и вперед... Чтобы только другие поддержали... Ты по-ихнему скажи им - ведь все равно здесь умирать... А может, мы вырвемся... За ворота и в степь!..
   - Но ведь палаты заперты, Степа... - Она называла палатами камеры, отгороженные от коридора частоколом железных прутьев.
   - Тебе ж открывают камеры, - возразил он, - когда заходишь к больным. Сделай как-нибудь, чтобы двери не заперли... Еще бы на верхних этажах предупредить...
   Но все получилось иначе...
   В тюрьме военного городка служил молодой солдат Терасима. Он нес конвойную службу - дежурил у входных дверей на этажах или сопровождал заключенных. Оксана часто видела в тюрьме этого солдата и замечала, что он как-то особенно на нее смотрит. Это здесь-то... Конвойным не разрешалось разговаривать с заключенными. Но раз, когда солдат вел ее из санчасти, он торопливо сунул ей в руку лепешку. Оксана удивленно посмотрела на него и сказала:
   - Аригато1...
   1 Спасибо...
   - Ты говоришь по-японски?
   - Немного.
   - Почему ты здесь? Тебя убьют...
   - Я знаю...
   Они шли длинным коридором, соединявшим тюрьму с санитарной частью.
   - Спрячь омоти, - сказал солдат, когда они приблизились к тюремной двери. - Мать прислала... новогодние лепешки...
   Они встречались еще несколько раз. Однажды долго стояли перед запертым кабинетом врача. Кругом никого не было.
   - Спасибо тебе за омоти, - едва слышно сказала Оксана.
   - У нас их дарят на Новый год, на счастье.
   - Какого же счастья можно желать в тюрьме?
   - За что ты здесь? - снова спросил Герасима.
   - Не знаю...
   - Как тебя зовут?
   - Звали Оксана, теперь только номер...
   - Оксана... У меня есть сестра Юри, она ловит жемчуг на море.
   - Значит, она богатая.
   - Нет! Она ныряльщица, помогает отцу, потому что мы с братом в армии. Юри красивая, как ты. Я всегда на тебя смотрю... Я хочу, чтобы ты жила.
   - И охраняешь, чтобы не сбежала.
   - Я солдат, что я могу сделать...
   - Хотя бы не желать умирающим счастья... Или помоги...
   - Как?
   - Выпусти людей, открой камеры.
   - Нет! Этого нельзя! Ведь я солдат... Я спас бы... только тебя.
   И все же Оксана уговорила Дзиро Терасима отпереть камеры...
   С последней партией "особых поставок" в тюрьму привезли русского старика железнодорожника из Харбина. Оксана долго присматривалась и наконец решилась с ним поговорить. Старик рассказал, что в партии, с которой его привезли, были партизаны, захваченные карательным отрядом, - может, удастся предупредить их. Через день он сказал:
   - Выйдет не выйдет, дочка, давай попробуем... Говорил с партизанами, терять нам нечего!..
   Он предложил другой план: начать вечером, когда раздают пищу. В это время все двери открыты - снять часовых и пробиваться дальше...
   Шли дни. И вот в руках у Оксаны ключ, отданный ей Терасимо. О дне восстания неведомыми путями передали на другие этажи тюрьмы. В притихших камерах ждали срока. Но утром врачи увели Оксану в санитарную часть и оставили там для каких-то исследований. Вечером она услышала шум, топот множества ног, выстрелы, завывание сирены... Она бросилась в двери палаты, но они были заперты...
   А в тюрьме едва конвойные распахнули двери, как на них бросились узники, отняли оружие и коридором побежали в главное здание. Верхние этажи конвойным удалось запереть, и на улицу через вестибюль вырвалось только несколько десятков заключенных. Люди бежали к воротам, но их ослепили вспыхнувшие прожекторы, косили пули солдат, поднятых по тревоге. Кто-то пытался перелезть через забор, преодолеть колючую проволоку, но их сбивали пулеметным огнем. Под утро все было кончено.
   Профессор, доктор медицинских наук Исии Сиро пережил тревожную ночь. Он с ужасом представил, что могло быть, если бы восставшим удалось прорваться в лаборатории, выпустить чумных крыс, разлить бактериологическую массу... Профессор распорядился усилить охрану лаборатории и подвалов института.
   Солдат Терасима охранял в тот день подвалы и не участвовал в подавлении мятежа. Когда дали отбой, он вышел наружу. У ворот и перед главным корпусом лежали убитые. Он уже знал, что ни один заключенный не вырвался за пределы городка. Терасима прошел в тюрьму - на этаже, где жила Оксана, камеры были пусты, двери распахнуты. Значит, и она погибла... Солдат не хотел больше стеречь людей, которые должны умереть.
   Он вышел на улицу, поднялся в вестибюль главного здания, прошел к кабинету профессора и, обнажив живот, с размаху вонзил в него солдатский нож...
   Урну, маленький ящичек с пеплом солдата, переслали в деревню, где жил старый Сабуро Терасима с женой и дочерью. Урну принес в дом полицейский. Жена Инеко, обезумев от горя, не выпускала ее из рук, гладила, как живого сына, разговаривала с ней и запоздало молилась богу Фудонону - защитнику от нечистой силы, чтобы он оградил ее Дзиро от всяких напастей... Сабуро, стоя перед домашним алтарем, читал молитву...
   Через месяц профессор Сиро возвратился в Пинфань. Доктор медицинских наук был доволен результатами экспедиции. Летчики его отряда сбросили фарфоровые бомбы с чумными блохами в тылу китайских войск в районе Нимбо, что южнее Шанхая. Осенью, когда за окном медленно падали на землю первые снежинки, профессор отдыхал, сидя перед хибачи, наполненным пылающими углями, с китайским медицинским журналом в руках. Он снова и снова перечитывал статью, где неизвестный бактериолог описывал сильную вспышку эпидемии чумы в районе города Нимбо и отмечал необычный характер эпидемии - болезнь поражала людей, но не сопровождалась, как обычно, эпизоотией среди грызунов, разносчиков заразы. Причины этого были непонятны китайскому бактериологу. И совершенно ясны профессору Сиро. Он вскочил и зашагал по ковру, удовлетворенно потирая руки. Недоумение китайского врача подтверждало успех его бактериологической атаки...